Попытка номер 18

Единственное хорошее, что я помню из детства — это лучи солнца, прорезающие лесной воздух, который пропах хвоей и влажной гнилой листвой, самый вкусный в жизни бутерброд, запитый сладким чаем из походного термоса, и тяжесть рюкзака на костлявых плечах сбежавшей из заточения пленницы. Это был конец весны: воздух еще не так сильно прогревался солнцем, чтобы люди умирали от жары, а весенние ветры приносили вкусные запахи новой жизни, что спала под толщей снега всю зиму. Лес трещал, куковал, шумел листвой где-то совсем вверху. Он пах, дышал, шептал, слушал… Лес жил. И чем дальше я в него заходила, тем заботливее укрывали меня его слоистые, сочащиеся смолой стволы сосен. Порой я брала тягучую каплю в руки. С виду похожая на мед, она пахла неповторимым духом сосны. Липкую, я растирала ее между пальцами, которые тут же склеивались между собой. В пробегавшем речном ручье, холодном, непрогретом, можно было помыть руки, сполоснуть лицо, успевшее взмокнуть, а затем идти дальше. Птицы переговаривались между собой, прячась в ветвях, где-то ритмично стучал дятел, порой замолкая. Ветер то и дело игрался с вершинами сосен и те величественно покачивались, полные собственного достоинства. Солнечный свет то ослеплял на мгновение, то снова исчезал за очередной сосновой веткой. Весь хвойный настил был усеян солнечными пятнами. Порой можно было найти кустики черники, еще совсем пустые. Ближе к июлю они будут усеяны черными ягодами, которыми можно будет полакомиться, а пока — пусть растут. В тот день меня нашли довольно быстро.

***

Тошнило. Тошнило мучительно и безуспешно, выворачивая желудок наизнанку. Закончились желчь и желудочные соки, только спазмы, выжимающие слезы. Марево в голове лишь уплотнялось. Злое солнце не давало прийти в себя. Ночью меня знобило от холода. К рвоте, полубессознательному состоянию, слабости и жуткому голоду прибавился надрывный кашель. И боль. Постоянная мучительная боль. Кровь на ладонях уже запеклась, но от каждого лишнего движения шла вновь, с каждым разом все ленивее, быстрее загустевая. Она постепенно перестала падать на песок, который уносили в клювах особенно наглые хищные птицы. Порой они набирались храбрости и пытались расклевать мне руки. Сперва я отгоняла их движением головы. Потом ослабла совсем. Плечи, ладони, локти, спина, шея, ребра, ступни — когда тебя прибивают к кресту болит все. Пальцы ног упирались в небольшую подставку, приделанную к кресту — чтобы было немного легче стоять. Однако легче ли было… Губ я не чувствовала, казалось, вместо них осталось лишь две запекшиеся корки. Когда на них попадала живительная вода — ранки щипало, немного приводя в чувство. Кажется, попить мне дали раза три. Правда, для меня время исчезло, было лишь одно состояние, состояние вечной боли, глухой, тянущей, не дающей ни потерять сознание, ни быть в нем. Сколько времени я так пробыла? День? Два? Не знаю. Но смерть не забирала меня, то ли щадя, то ли веселясь вместе с Огненным демоном. И наконец меня сняли. Едва моя голова коснулась деревянных досок, как я провалилась в столь желанное небытие.

***

Воспоминания приходили урывками, картинками, отдельными эпизодами, совершенно не желая складываться в общую картину. Только Эрик, плачущий над телом отца с пулей в голове, укутанного в красные тряпки, прочно засел у меня в голове. И его слова, когда маленькое скаженное злобой и горем детское лицо повернулось ко мне, выплюнув: «Ненавижу!». А может это было и не так. — Ты убила папу! — закричал он отчаянно, срывающимся от слез, сперших горло, тонким детским голоском и первый швырнул в меня камень. Тот ударился о деревянную перекладину, лишь царапнув острым краем руку, но тут же в меня полетело еще несколько камней. — Не стесняемся, парни! — подначивал за спинами подчиненных Демон, отвечавших ему азартным улюлюканьем. — Только не попадите в голову, не хочу, чтобы развлечение так быстро заканчивалось. Острая боль внезапно ударила в макушку. На лоб потекло что-то теплое, заливая глаза. Показалось, что куда-то уводят Эрика, захлебывающегося в слезах. А может и не было его там совсем. Сознание продолжало путаться. — Вы че, оглохли? В голову не кидать, кому сказал!

***

Врач, сидевший рядом и отсчитывающий мой пульс, хмурился и качал головой. Блики от металлической оправы его маленьких очков лезли в глаза, не давая уцепиться за реальность. От мельтешения света началась головная боль и, чтобы не провалиться в беспамятство, я зажмурилась, насколько хватило сил. Стало немного полегче. Дверь скрипнула, отворяясь. Док поспешно убрал руку и встал, щелчком складывая свои очочки. Внутри у меня словно что-то оборвалось. Какой-то дикий, животных страх накрыл меня с головой и парализовал. Сердце пустилось вскачь, дыхания резко стало не хватать. Пришел Демон. И я ничего не могла сделать, только лежать и надеяться, что отблески очков доктора — не последнее, что я увижу сегодня. Где-то на задворках сознания кто-то сказал: — Ну наконец-то. Кажется, это был мой голос. А может мамин? — Как она, Док? — ящик скрипнул под его весом и горячая рука накрыла мой лоб. — Жив-ва, — Док немного заикался. Скорее всего от страха. — Вот только обезвоживание, б-большая потеря крови. Раны я продезинфицировал как м-мог, но защиту от столбняка обеспечить не могу. Будет удивительно, если она не получила заражение крови… — тут он, видимо, поймал взгляд Демона и замолк. Рука продолжала отечески ощупывать мой лоб. — Что стоим? — раздалось спустя пару минут. Торопливые шаги, лязг двери и тишина. — Я знаю, ты не спишь, — приоткрыла глаза, фокусируясь на серьезном лице пирата. — Тебе бы еще публичную порку устроить за то, что ты еще и мертвой притворяться вздумала, но, кажется, тебе сейчас и так плохо, а? Хотя всего-то сутки продержалась, — он словно впился взглядом мне в лицо, выискивая малейшие проблески каких-то эмоций. Но все, что я могла — это только слушать его слова. — Кстати, — продолжил он после пары мгновений, — тебе просили передать, что больше не желают видеть. И что никогда, слышишь, никогда не простят тебя, — я видела как он улыбается. Не торжествующе, не победно. Издевательски. Так же липко и холодно, как пот, скатывающийся сейчас мне в волосы. Я перевела взгляд с его губ выше, посмотрела в глаза. Как у меня хватило смелости — я не знаю. Его зрачки едва заметно пульсировали. Темно-зеленые глаза смотрели, но видели ли они меня? Завороженная, я следила за его зрачками — обычными, человеческими зрачками, темными и пустыми, как у всех людей. Пол постепенно стал покачиваться, словно палуба корабля на волнах. — Интересно, как ты теперь будешь его спасать, — голос Демона улетал все дальше от меня, а, может, это я улетала все дальше от него, — когда он сам этого не хочет.

***

Рядом кто-то сопел. Тяжело, с всхлипыванием на выдохе. Зато было тепло, горячие бока грели меня с обеих сторон. Где-то рядом громыхал смех, на деревянном потолке прыгали островки света, перемежаясь с движущимися тенями. Вечер, видимо, уже перешел в ночь, веселье потихонечку затихало. Укутанная светом от костров и работающих от генератора ламп, я снова проваливалась в сон.

***

Когда я в первый раз оказалась в местной псарне, собак не было. Меня бросили на землю, отдающую запахом мочи, так как собак не выводили испражняться и делали они это прямо в клетке, и наказали ждать. Демон не появлялся. Я все еще находилась в болезненном состоянии, которое перекрывало страх и переживания, поэтому я по большей части просто спала, восстанавливая силы. Разбудило меня громкое обнюхивание. Два громких мокрых носа шумно пыхтели, исследуя мой запах, а я боялась не то, что пошевелиться, но даже открыть глаза. Что им может взбрести в голову? Загрызут меня или оставят в покое? Однако, они уже заметили, что я проснулась и отошли. Кобель справа от меня невнятно то ли зарычал, то ли заворчал, когда я попыталась медленно сесть. Он был больше того, что сидел слева, настороженно наблюдавшим за моими действиями, и, видимо, почитался за вожака. Как назло, с собаками я никогда не ладила, кошки мне были все же больше по душе. Как только я пыталась сесть — вожак начинал рычать. Первую ночь ни я, ни псы не сомкнули глаз. Постепенно я смогла садиться, вставать и даже прохаживаться по небольшой клетке без рычания со стороны. Я ела из собачьей миски. Мясом они со мной не делились, рычали и не давали взять, но кашу или какие-то объедки порой перепадали и мне. Один раз во время трапезы мимо прошел Демон. Глянул мельком, усмехнулся. Ушел. Утром всегда приходил Карл. В первый раз я напугала его до чертиков. Еще бы не испугаться, когда внезапно в клетке помимо двух псов вдруг кто-то начинает со стоном шевелиться. Мне повезло, что к собакам он с оружием не заходил. Иначе мои мучения довольно быстро закончились бы. Разглядев в соломе девушку, он ничего не сказал — даже как-то похолодел и отстранился. Положил из ведра собакам объедков, и вышел из клетки, дважды проверив, крепко ли держится замок. Вторую ночь спать мне не давал пустой желудок. Очень хотелось есть. Глядя на то, что собаки спят, я тихо попыталась добраться до их мисок — вдруг что осталось. В тот момент мне было не до брезгливости, честно говоря, я бы ногу свою съела, только бы наполнить чем-то пустоту внутри. Но миски были пусты. Я проверила вокруг — мало ли что уронили на пол, но все было чисто. В отчаянии подползла к самый прутьям, но и там совсем ничего не было. Один из пиратов, который стоял не так далеко от клетки, заметил меня и, присвистнув, чтобы остальные обратили внимание, отломил часть жареной хрюшки и подошел ко мне. — Хорошая девочка, — он повел окороком у меня прямо перед лицом, чтобы я смогла почувствовать запах. Рот сразу заполнился слюной. — А ну-ка, лапу, — и он протянул другую руку, чтобы я выполнила собачью команду и дала ему свою. Я замешкалась. Спазмы порой скручивали меня так, словно желудок завязывался в узел. И все же где-то в глубине души я не могла позволить себе опуститься настолько низко. Мне не хотелось терять человечность — то единственное, что помогало мне все это время бороться против Демона, против обстоятельств. То, что помогало мне быть собой, поступать так, как я считаю нужным. Брать ответственность за свои поступки. Распоряжаться своей судьбой, быть может, понаделав попутно кучу ошибок, но все же своих ошибок. Человечность была моим сокровищем, которое было бы слишком дешево продать за шмат мяса. Я отползла от решетки, глядя на пирата исподлобья. Остальные разочарованно отвернулись, теряя интерес к происходящему, но вдруг раздалось: — Лох есть лох, теперь не только собаки, но даже товар на тебя кладет болт. — Кто это сказал?! — окорок полетел на землю, пират взвился, хватаясь за пистолет. — Кто вам разболтал про собак, а? — Спокойно, Джо, — рослый парень с шрамом на щеке поднялся во весь рост, держа руку на автомате. — Ты не в том положении, чтобы психовать. И так на одну псину меньше из-за тебя. Казалось, Джо сомневается. Он замер, переводя взгляд с одного пирата на другого. Те словно бы застыли, их позы казались расслаблены, но на самом деле это был обман — они были напряжены и готовы к стрельбе в любой момент. Наконец он опустил руку, сплюнул в пыль и, матерясь себе под нос, ушел. Только когда все разошлись, я подползла обратно к прутьям. Окорок еще лежал на месте, грязный и остывший, но все такой же вкусный. Я высунула руку за прутья, чтобы достать его, но длины не хватало совсем немножко. Я пыталась еще и снова, кончики пальцев то и дело цеплялись и соскальзывали с краешка мяса. Я чувствовала, что еще одна проваленная попытка — и я заплачу. То, что было, и то, что происходит, навалилось на меня тяжким грузом. Мне стало себя жаль. Очень-очень жаль. «- А ведь, не согласись я на эту работу, все могло бы быть по-другому», — пронеслось у меня в голове. Окорок подняла грубая мужская рука, без мизинца и безымянного. Отряхнула от грязи, обтерла. И сунула мне в руки, молча, без слов. Я не успела даже поблагодарить, как пират исчез в ночи. Проголодавшиеся псы неспеша подошли ко мне. Вожак пихнул меня головой под локоть, мол, поделись и с нами. Конечно, хотелось съесть все одной, но, посмотрев на их впалые бока, я разделила кусок на три части. Так зародилась моя с собаками дружба. На следующее утро трехпалая рука отперла дверь и снова положила собакам еды. Затем протянула мне чистые бинты, и быстро исчезла по ту сторону клетки. Старые бинты, желто-грязные, уже прилипли к старым ранам. Пришлось отдирать. Присохшие, они заново обнажали рану, только начавшую потихоньку затягиваться. Порой мне не удавалось сдерживаться и я выпускала боль мычанием — привлекать внимание было нельзя. Кое-как я замотала руки и спрятала старые бинты в углу под солому. Ребра тоже давали о себе знать, дышать мне было гораздо труднее, чем раньше — порой глубокий вздох прерывался сильной болью, и мне приходилось дышать мелко и часто, как собаке, только чтобы получать кислород в легкие. У меня появилось время подумать, однако отпало всякое желание это делать. Возможно, я даже смирилась с ситуацией. Я убийца отца Эрика. Из-за меня прикончили ни в чем не повинных девушек. Вдумайся я в это — попросила бы сама Демона меня прикончить. Поэтому я отстранилась. Сосредоточилась на своем существовании прямо здесь и сейчас. Все равно мне не сбежать. Я нахожусь прямо в центре сосредоточения пиратов. Мой сон — череда провалов в бессознательное, прерываемая паникой от внезапно раздающихся рядом звуков. Мои руки — воспаленные, почти не функционирующие конечности. На правой руке пальцы еще сгибаются. На левой же — ничего. Сперва меня это пугало, но затем подумала, что их зато не отрубили. Полегчало. Одним утром Карл принес мазь и, кивнув на мои руки, как всегда молча вышел. Так начало спадать воспаление. И немного шевелиться пальцы левой руки. За это время мне удалось рассмотреть лагерь Вааса. Он не был похож ни на лагерь, в который меня привезли сначала, ни на аванпост, где выращивали наркотики. Каменные полуразрушенные здания, покрытые граффити так плотно, что угадать первоначальный цвет было невозможно. Пустые черные глазницы окон, зачастую — без стекла. Большую часть времени пираты, однако, проводили во дворе лагеря, уходя в здания только чтобы поспать или потрахаться. Хотя, порой, и тем, и другим они занимались и на улице. Чувство стыда или желания уединиться у них не было. Да и могло бы быть? Прямо напротив клетки находилась имитация стриптиз сцены — грубо сколоченный помост, с торчащим по середке деревянным столбом, в руку толщиной. Порой аборигенки, танцевавшие там, чтобы сохранить себе жизнь, потом курили у клетки и жаловались друг другу на занозы, которые оставались у них на руках после. Что ж, это была меньшая из их проблем. Нельзя было показывать свой страх, когда танцуешь. Одну такую, совсем молоденькую и напуганную, изнасиловали по кругу. Только за то, что она не могла перестать плакать, пока танцевала. Через несколько дней ее нашли мертвой — она повесилась на своем топе. Часть пиратов кололась. Другие — только курили. И совсем маленькая часть не принимала ничего, а была тут ради ублажения своего садистического нутра. От убийств, насилия, извращенных пыток они порой получали кайфа больше, чем те, кто обдолбался. Последних боялись даже их соратники, если можно так выразиться. Никогда нельзя было предсказать, что же взбредет им в голову. Где та картинка, что они себе придумали, не совпадет с реальностью, и насколько сильно замучает отдача. Демон на удивление редко появлялся на ночных сборищах. Как я поняла, у него была пара особо приближенных пиратов, с которыми он дружил, по-своему, конечно, ведь демоны не дружат, но они имели на него большее влияние, чем все остальные пираты вместе взятые. В один вечер, они вытащили Вааса на очередную попойку, кажется, они что-то отмечали. Я сидела тогда совсем у решетки, чтобы видеть происходящее. Старалась впитать максимум информации, ведь там, где Демон — там может быть Эрик. Или, хотя бы, информация про него, про мальчонку, который уже успел отвернуться от меня. В тот вечер мне почему-то было не все равно. Было желание что-то делать. В колонках, вытащенных на улицу, играла музыка. Две островитянки соблазнительно вертелись вокруг шеста — пока еще одетые. Пока на них мало кто обращал внимания, даже я знала, что они на разогреве. У пиратов была своя любимица — красивая островитянка по имени Айза. Она и вправду была прелестной — только вступившая в расцвет красоты и женственности, девушка нежная и трепетная, на первый взгляд. Она танцевала легко и естественно, словно бы не стремясь никого соблазнить, и именно этим сражала всех наповал. Я, как и многие до меня, обманулась ее внешностью. Милая девочка уже давно находилась в плену у пиратов. Она была зависима от наркотиков, она была невежественна и груба, и пыталась выжить, как и все. Ради дозы она была готова заниматься сексом с любыми пиратами, сколько угодно времени, пока действует наркотик. Она унижалась, она вымаливала, ее миловидное лицо превращалось в ужасную маску боли и мучения, когда ее ломало. На моих глазах она застрелила своего отца, только бы ей дали обратно шприц, который она еще не успела вколоть. Но танцевала все равно самозабвенно, не принимая до, словно забываясь в этих жалких получасах или часах. Я не смогла ее жалеть, но видеть, как она губит такую красоту, мне было обидно. Там, откуда я родом, она была бы моделью. Там, откуда я родом, я была эскортницей. Демона слегка подталкивали в спину, а он немного упирался, но все равно шел — видимо, он сам хотел отдохнуть сегодня. Наконец, совсем сдавшись, он вывернулся, хватанул одного из друзей за шею и, пригнув, стал натирать ему кулаком макушку. Тот вырывался, гогоча, и хлопал Демона по ляжке. Пираты радостно загрохотали, увидев своего предводителя, и немного раздвинулись, чтобы дать ему пройти за так называемый ВИП-столик — самый близкий к сцене, рассчитанный человек на трех, не больше. Демон сел боком к сцене, лицом к клетке, в которой я находилась, и начал что-то оживленно обсуждать с пиратами, которые вытолкали его повеселиться. Кажется, они действительно дружили, с ними он выглядел по-настоящему расслабленно, словно тигр, который развалился на солнышке к верху пузом, не ожидая нападения. Потихоньку все больше взглядов устремлялось на сцену, все больше обнажались островитянки. То тут, то там раздавались радостные возгласы, звенели бутылки, точками в сумерках вспыхивали точки сигарет и косяков. Кто-то врубил прожектор, освещая сцену. — Айзу! — крикнул кто-то из особо разбушевавшихся, и кинул бутылку. Она не долетела до сцены и разбилась в паре шагов от Демона с дружками. Ваас медленно посмотрел в ту сторону, но толпа уже подхватила крик и скандировала «Айзу! Айзу!», и поэтому он, видимо, решил оставить кару на потом. Сменилась музыка. Я сделала козырек, чтобы лучше рассмотреть — слишком сильно слепил прожектор. Она не вышла на сцену — вспорхнула на нее, и обвела взглядом гостей. Заметив Демона, она улыбнулась. Не кокетливо, просто улыбка. И Демон, который до этого лишь пару раз бросил взгляд на сцену, вдруг впился в нее взглядом. Я так старательно пыталась разглядеть его эмоции, что на лице остался след от решетки, к которой я прижималась изо всех сил. Дай мне любую слабость и, быть может, мне это когда-нибудь поможет. Если поможет. И Айза начала танцевать. В целом, шест ей даже был и не нужен, она не ограничивалась только им. Она плыла по сцене, казалось, вот-вот — и ее ножки оторвутся от деревянных досок и она взлетит ввысь, расправит свои невидимые крылья — и спасется отсюда, из места, в котором она не должна была оказаться. Но она все никак не улетала. Сменилась одна мелодия, третья, шестая, а она, блестя от пота, но не прерываясь, все еще танцевала. Прядки волнистых волос прилипли к ее вискам, по лицу скатывались капельки пота, падая вниз, на доски. Разговоров не было. Завороженные, пираты ловили каждое ее движение, не отводя взгляда, почти не дыша. Возможно, они думали о том, как хороша она в постели, раз так танцует, а возможно и правда прекрасное может покорить даже настолько бессердечных людей. Я перевела взгляд на Демона. Как он смотрит на нее? Что он видит? И вдруг, словно услышав мои мысли, он обернулся на секунду и посмотрел прямо на меня. Знал ли он, что я слежу за ним с первой минуты его появления? Или сработала его интуиция, звериная, природная интуиция, не чета моей? Закончив танец, Айза спустилась вниз, прямо к столу Вааса, присела перед Демоном в реверансе. Его глаза внимательно изучали ее, но затем он встал и кивнул в ее сторону: — Сегодня ее берут только Джо и Гарри. Увижу третьего — отстрелю хер, ясно? — всем все было кристально ясно. Но Айза, кажется, не очень расстроилась и уже сидела на коленях одного из друзей Демона, пираты вернулись к разговорам, прерванным на полуслове. Магия, витавшая в воздухе, пропала, и я, выползшая в начале танца на свет, вновь спряталась в тени. — Я все равно тебя вижу, — Демон подошел к клетке и уселся на землю. В его руках было две бутылки пива — одну он протянул мне. — Если не возьмешь — пожалеешь. — Это было сказано таким тоном, что сомнений не возникло — что-то плохое точно случится. Поэтому я села напротив, снова в свету, и взяла из его рук бутылку. — Не заскучала? — он отпил глоток, скрещивая ноги. Я смотрела, как дергается его кадык и думала, что кадык у него, как и зрачки, довольно обычный, вполне человеческий. — Эй! — он постучал по решетке, — Я задал вопрос. — Нет. — Понравилась танцулька? — я кивнула в ответ. Пиво отдавало валерьяной, но я мужественно сделала глоток. Возможно, мне этого даже хотелось. — Танцует красиво. Жаль, пустая. — Она не пустая, просто вы ее уже убили, — вырвалось неожиданно, и я чуть ли не закрыла рефлекторно рот. Демон внимательно на меня посмотрел. — Может ты и права, — наконец сказал он. Мы помолчали: он, думая о чем-то своем, а я наблюдая за ним, подавляя страх, который пытался вырваться откуда-то из глубин моего нутра. — А я, — это была уже середина бутылки, — могу быть мертв? Хмель уже ударил мне в голову, может из-за плохого состояния, а может из-за постоянного голода: — Демоны не умирают. Он вдруг вздрогнул, почему-то, и впился взглядом в мое лицо, словно что-то выискивая. Через пару секунд он успокоился, прикончил бутылку. Встал, отряхнулся, и бросил напоследок через плечо, уходя: — Не засиживайся тут долго. Станешь скучной.

***

Вскоре у нас появился еще один посетитель — любитель поиздеваться, Джо. На удивление, он не пытался ни унизить, ни подгадить, а напротив — приносил свежее мясо. В первый раз собаки еще не вернулись, и я сидела одна, когда он пришел. Он постоял, вглядываясь во внутрь, видимо пытался понять, есть ли там кто. Разглядев, лишь сплюнул и ушел, забрав мясо с собой. Я мяса оказалась недостойна. Но и есть из его рук я бы не стала — уж слишком много мерзкого было в нем, чтобы верить в его благие намерения. Поэтому когда на следующий день он вернулся с тремя кусками и кинул один к моим ногам, я показательно отдала его собакам. С тех пор он носил мясо только для собак, подкармливая их. Почему он это делал оставалось для меня загадкой, но я не сильно забивала этим голову. Все же больше всего меня интересовала моя жизнь и судьба Эрика. Но я забыла, где я нахожусь, что в этом месте лучше лишний раз надумать лишнего, чем отмахнуться от чего-либо. В одну из ночей я вдруг проснулась от непонятных хрипов. Оба пса то пытались встать, то снова падали, запрокидывая голову назад. С их клыков на землю падала розовая пена, глаза налились кровью. Они хрипели, не в силах издать ни звука. Младшего рвало. Я вскочила на ноги и подбежала к решетке. Начала звать на помощь, била кулаком по железным п прутьям. Ясно было только одно — что животным нужна помощь, причем срочно. Наконец лениво подошел Джо. — Скорее, позови Карла! — я почти ненавидела его в тот момент, его неторопливость, руки, засунутые в карманы штанов, гаденькую улыбочку. — И что мне с того? — ответил он, с напускной скукой глядя на меня. — Ты тупой? Или глухой?! Позови Карла, Джо, Карла, собаки умирают!!! Он было хотел что-то ответить, но тут с дороги его оттолкнул Карл. У меня с души как будто камень упал, едва пират ворвался в клетку. Быстро оценив обстановку, он забрал псов, и скрылся с ними в одной из зданий. Почему-то я была уверена, что теперь все будет хорошо. В клетке, помимо собачьей мочи, теперь еще воняло рвотой, но мне было все равно. Главное, что они теперь в надежных руках. Через несколько дней Карл вернул собак обратно. Я спросила его, что случилось с псами, на что он мне лишь показал растение с желтыми листьями и ушел. Позже я узнала, что это лантана сводчатая — растение, которое смертельно для скота и ядовито для животных в целом. Связав воедино факты, стало понятно, что Джо хотел отравить псов. Вот только зачем? После этого инцидента мы снова стали жить размеренной жизнью. Порой собак забирали, видимо, на охоту — за кем, я не уточняла. Карл все так же молчал, но подкармливал. Пару раз я попыталась поговорить с ним, но потом он показал свой язык, обрезанный на половину, и я отстала. Удалось узнать только имя, и то — из разговоров пиратов. Единственное, что не давало мне полностью погрузиться в животное повиновение — мысль об Эрике. Что же все же с ним? Как он там? В порядке ли?

***

Заснуть у меня не получилось. Свет перекрыла темная фигура, и я испуганно отпрянула от прутьев подальше, в другой угол клетки. Псы сонно заворчали, но, заметив фигуру, вскочили на лапы. Фигура покачивалась, явно набравшись, и пыталась попасть ключом в замок. Страх, мой вечный спутник в этом Богом проклятом месте, поднялся откуда-то из глубин моего тела. Руки, на которые я опиралась, затряслись, и я поднялась на ноги, едва не упав. Бежать некуда. Убьет? Изнасилует? Все вместе? Умирать не хотелось. Я схватила кость, которую старательно обгрызал один из псов уже несколько дней. Хоть какое-то подобие оружия. Держать ее было тяжело, руки еще не зажили достаточно хорошо. Тем временем тело завалилось в клеть. Я узнала этого пирата. Чертов говнюк Джо. — Давно хотел попробовать… — невнятно пробормотал он, делая шаг внутрь. Его руки были на поясе, уже расстегивая его. Псы оскалились, ощетинясь. Спина выгнута, хвост прижат к лапам, припадают на передние. Они боялись его. — Пшли вон! — заорал он на них, замахнувшись. Псы сжались еще больше, но уходить не собирались. Вожак залаял, но лай тут же превратился в скулеж — пират пнул собаку в морду. Зря. Второй кобель взвился, кусая его в ногу. Джо припал вниз, молотя одной рукой по собачьей морде, второй — пытаясь отодрать пса от ноги и в то же время матерясь в полный голос, но тот сжал челюсти так, словно не собирался отпускать. Вожак подскочил, тоже кусая его куда-то в бок. Пират закричал от боли, его и без того красная майка стала бордовой, кровь капала с клыков вожака. Джо попытался отползти назад, спешно доставая пистолет, но псы не давали, сильные, натасканные убийцы. Пират было вскинул пистолет, как вожак вцепился ему в горло. Тот обмяк, упал и затих. Псы почти сразу потеряли к нему интерес. Так, обнюхали, для проформы, и вернулись ко мне, сев рядом. Вожак вывалил язык и быстро дышал. Я медленно встала, отдав им кость, и осторожно, держась стенки, подошла к пирату. Взяла пистолет и проверила дверь. Та была открыта. Не веря, я вышла наружу. Рядом никого, но на постах как всегда стоят пираты. Кажется, кто-то прошлую ночь обсуждал какое-то восстание, которое необходимо подавить. Восстание местных? Демон решил присутствовать лично? Все настолько серьезно? За дни, которые я провела в клети, я поняла, что клетка стояла рядом с забором, ограничивающим аванпост пиратов. Смогу перебраться — и я свободна. Я сделала шаг вперед. Сердце билось безумно быстро. Неужели правда получится? Руки немного дрожали. Еще шаг. Забор, каменный, в граффити, был все ближе. Еще шаг — и я буду за собачьей клеткой, а это значит, что смогу перебраться без проблем. Если, конечно, физическое состояние позволит. В спину ткнулось дуло винтовки и я замерла. Медленно обернулась. Карл держал оружие на изготовку и легонько качал головой. Мол, ну что же ты наделала, все же было так хорошо. Видимо, он пришел на крик и тут же обнаружил пропажу. Я сделала шаг назад, ближе к забору. Карл передернул предохранитель и прицелился. Жестом показал бросить пистолет. Я застыла, в мозгу — пустота, абсолютное незнание, что мне делать. — Пожалуйста, — горло сдавило от спазма. — Прошу… Карл снова покачал головой. Я как-то обмякаю, становлюсь меньше. Кидаю пистолет в траву. Делаю шаг вперед, другой. Карл все еще держит винтовку в руках, но уже не целится. Трехпалая рука поднимает окорок. И я решаюсь. Удар вверх по оружию, Карл не может удержать, и винтовка улетает из его рук. Рывок назад, прыжок. Боль словно электрический ток пронизывает руки, но я ее игнорирую и подтягиваюсь на адреналине. Снизу Карл хватает меня за ногу, я пинаю его, кажется, в лицо, но он не отпускает. Я пинаю еще раз, сильнее, попадаю куда-то в болезненное место, и наконец мои ноги никто не держит. Забираюсь наверх, чтобы спрыгнуть, и вслед раздается выстрел.