Эпитафия для нас

      Крэйг понял, что в его размеренной жизни внезапно стало недоставать часов: ничем иным он не мог объяснить, почему на протяжении всего утра вынужден поторапливаться, выбирая между скопом навалившимися делами. Он замер у лестницы, раздумывая над тем, куда кинуться: в гостиную, чтобы набросать хоть какой план проповеди, на кухню, чтобы забить голодный желудок хоть чем до начала утреннего богослужения, пойти смыть с себя бессонную ночь, быть может, или же подняться на второй этаж, где в его спальне все еще сопит причина этой самой бессонной ночи. Разумеется, Крэйг не мог и не стал бы, если б мог, спать, покуда в его доме обретается демон. Посему, когда стало ясно, что Твику требуется сон, как любому живому существу (по-видимому, кроме пастора), Крэйг не стал препятствовать его эгоистичному намерению устроиться на единственной кровати — сам же расположился в кресле неподалеку, вооружившись Священным Писанием и распятием.       «Ты бы и Дьявола в постель пустил?» — издевался внутренний голос, а воспаленная осознанность напоминала, что однажды тот там уже побывал.       На протяжении ночи не покидало ощущение, что вот-вот случится что-то плохое: во мраке демон должен был явить свою сущность, однако время шло, а он не делал ничего, кроме того, что ворочался и периодически издавал какой-то потусторонний звук — что-то среднее между рычанием и зевком.       31. Сколь редок истинно раскаявшийся грешник — столь же редок и тот, кто в действительности покупает себе оправдательные отпущения, иными словами — он редок необычайно.       Таинственная тишина, воцарившаяся в комнате, освещенной бледным светом луны, смотрящей в окно, располагала к чтению. Крэйг с особенным воодушевлением взялся за «тезисы» Лютера (легендарное произведение «Диспут доктора Мартина Лютера о силе индульгенций, состоящий из 95 тезисов, или положений против торговца отпущениями Иоганна Тетцеля, проповедника ордена, прибитых к воротам Виттенбергской церкви в день Всех Святых, 31 октября 1517 года»), но в какой-то момент слова начали расплываться перед глазами. Что-то о папских индульгенциях и их несостоятельности как средства для примирения с Богом... Те же, кто уверовали, что посредством сих отпустительных грамот папы они уже обрели себе спасение, — будут вечно осуждены совместно со своими наставниками. Крэйг воспроизвел в памяти следующий тезис без опоры на текст, когда поймал себя на том, что смотрит поверх книги на силуэт в своей кровати.       Спохватившись, он заставил себя опустить глаза, сосредоточиться.       16. Представляется, что Ад, Чистилище и Небо — так же различны между собою, как различны отчаяние, страх и уверенность во спасении.       Обилие посторонних мыслей, между которыми беспокойно метался ум пастора, помешало осознать в полной мере, что эти строки он уже прочел несколькими минутами ранее. Он вообще плохо понимал, о чем думает. Это все усталость… Впрочем, глаза поспорили бы с ним: привыкшие к темноте они неутомимо стремились вверх, взглянуть на кое-что поинтереснее давно заученных постулатов. Противостояние с любопытством, отзывающимся глухим стуком сердца где-то у горла, грозило вылиться в выматывающий кошар.       Под прицелом взгляда Такера Твик продолжал спать, и, судя по умиротворенному выражению лица, терзания того ему были неведомы.       Он не попытался использовать по назначению подушку — подогнув под себя ноги, улегся посреди кровати; подобие комка, в какие сворачиваются пушистые зверьки. При очевидных человеческому глазу неудобствах его поза, однако, казалось естественной и удобной для него. Упирающиеся в грудь колени обвивал хвост, выбравшийся из штанов, приспустив их, крылья оставались под рубашкой, натянувшейся на дугой изогнутой спине. Сильно выпирающие шейные позвонки из-под растрепанных волос отбрасывали тени на скособоченный ворот, изрезали чернотой белые в лунном свете ключицы.       Заметив, что увлекся, Крэйг поспешил прочесть еще один тезис.       17. Представляется, что в каждой душе в Чистилище неизбежно умаляется страх и возрастает любовь.       Руки его, как оказалось, настолько взмокли, что под пальцами на страницах остались еле заметные вмятины. Какое святотатство! Он, исключительно недовольный собой, с остервенением захлопнул книгу, положил ее на согнутую в колене ногу, покоящуюся на другой и, закрыв глаза, трижды прочел «Отче наш».       Желание исследовать доселе неизученное существо было каким-то, сука, неодолимым... Он гнал его от себя, а оно возвращалось и с большей бесцеремонностью влезало в голову. Как-то очень уж скоро из отвратительного демон Твик стал необычным в глазах пастора Крэйга.       Днем это рогатое создание почти не умолкало, но он так и не пролил свет на фундаментальные вопросы мироздания, да и ни словом не обмолвился о более насущном: ни о своих планах не сказал, ни о себе; настоящий демон — как это вообще работает? Есть ли у него какие-то магические силы, или он просто страшный, потому что так положено и звучит здорово? Крэйг едва обуздал желание разбудить его и срочно расспросить обо всем. В конце концов, он аж встал с кресла и, не найдя, куда себя деть, подошел к окну. Открыл.       Жарко-то как!       Крэйг засомневался в своей убежденности, что демона всюду сопровождает жар преисподней, вспомнив случайные соприкосновения с его теплой кожей, и понял, что ни небо, ни луна не должны видеть, как он, священнослужитель, заходится исследовательским интересом.       Такер решился оставить Твика в спальне, спустился в гостиную и провел остаток времени до рассвета, перебирая четки.       Когда город начал просыпаться и зазвучали первые разговоры на улице, зашумели автомобили, Крэйг отправился в магазин, где ни много ни мало прошел все девять кругов Ада. Еще вчера он запланировал некоторые траты, глядя на специфическую анатомию Твика, и, подбирая для него одежду подходящего размера в небольшом бутике на главной улице, искренне надеялся, что клюющая носом девушка за прилавком не обратит внимания на его выбор. Однако внезапно возникшая дилемма остановила Такера напротив отдела с женским бельем. С одной стороны ему бы и не смотреть даже, а с другой… Конечно, можно было воспользоваться сложившимся положением и приказать Твику не выходить из дома, но Крэйгу в принципе не по душе принуждение, да и не станет же он держать разумное существо в четырех стенах, как в клетке, — даже Страйпи он разрешал прогуливаться в пределах дивана. Только вот в случае с Твиком была крайне высока вероятность того, что от переизбытка эмоций он забудется, как уже бывало, и если хвост, возможно, удержит туго затянутый ремень, то весьма сильные крылья запросто порвут очередную рубашку и очутятся снаружи. Не привязывать же их… Это как-то не по-человечески.       Крэйг зажмурился и, кажется, открыл глаза только у кассы. Сохраняя абсолютно невозмутимый вид, он положил поверх коробки с обувью, пары рубашек, брюк и некоторых аксессуаров ладно скроенный кожаный корсет. Он изо всех сил старался убедить себя, что это необходимо и лучшего не придумать, когда лениво подтащившая к себе кипу вещей девушка подняла взгляд. Смена бывшей одноклассницы — ну заебись! Крэйг впервые попросил у Бога: пусть она хотя бы промолчит.       Расправив корсет, чтобы обнаружить ценник, Барбара Стивенс хмыкнула:       — А я думала священникам не полагается...       — Это не для меня, — сказал и сделал хуже. Стыд опалил шею и уши, окрасил в красный.       — Да я уж поняла. — Что Бебе поняла, осталось для Крэйга загадкой. — Эх, если бы узнала, что тебе можно, я бы подсуетилась… — выдохнув эти слова, она облокотилась на стол перед собой так, что вырез на ее кофте открыл взгляду пастора все самое выдающееся в ней, и посмотрела в глаза снизу вверх, кокетливо взмахивая ресницами.       Крэйг кашлянул. Мог бы и, пожалуй, должен был бы предупредить ее о греховности подобных мыслей, однако предпочел поскорее убраться, пока свидетелем сего безобразия не стал кто-то еще.       — Сколько с меня?       — Такой сексуальный, весь в черном… и такой недоступный, — Бебе причмокнула губами и, выпрямившись, озвучила сумму.       Собственно, с пакетом в руке, протянутым ею, он застыл теперь уже в своей прихожей. Не раз Стивенс приходила исповедаться, но ее исповеди были похожи на сплетни. Наверное, когда в Южном Парке не оставалось тех, кому можно рассказать все самые свежие слухи, она делилась ими с пастором. Крэйг не сомневался, что и о его своеобразной покупке она расскажет сначала подругам, а после — всем в городе. К счастью, у него была сестра, и кто-нибудь сделает логичное предположение, что корсет предназначается ей.       Что ж, с этим точно пора кончать! Крэйг поднялся по лестнице, приоткрыл дверь в спальню.       Его встретил острый взгляд серых глаз. Твик не спал. Раскинув руки и ноги, он лежал поперек кровати и, похоже, находил что-то занимательное в разглядывании шкафов с книгами вверх тормашками. Завидев Крэйга, встрепенулся, однако, и как-то непостижимо легко рывком сел на колени.       — Крэйг, мне очень хочется той штуки. Кофе!       Учтивости от Твика Крэйг не ждал, а над манерами они еще поработают, но подавать демону кофе в постель — это перебор. Он аж опешил.       — Я купил тебе новую одежду, — с этими словами он швырнул пакет на кровать и, слушая шуршание, прошел к окну. По необходимости поможет, но наблюдать не станет.       — Неужели я смогу притвориться человеком и посмотреть на ваш мир? — сильно взволновавший Твика восторг сделал его громче, то ли за ночь Крэйг отвык от создаваемого им шумового фона — доброе утро, Такер. — Это чертовски здорово! И немного пугает! Но здорово! — Твик вывалил содержимое пакета и принялся перебирать: сунул под мышку приглянувшуюся зеленую рубашку, из любопытства проверил содержимое карманов брюк, пощупал кеды без шнурков. — Демоны очень редко получают возможность побывать у вас, знаешь. У низших нет подходящей формы, их появление на Земле зачастую случайно и из-за возникающего дисбаланса сопровождается всякими незначительными катастрофами: природные катаклизмы, вспышки эпидемий, локальные войны — что-то вот такое. Высшие, конечно, приспособлены к миру людей, а он к ним, поэтому могут оставаться незамеченными, но им попросту ни к чему подниматься: что тут делать-то? А мне было бы так интересно! Спасибо, Крэйг!       Благодарность из уст демона прозвучала поразительнее сказанного им о своих сородичах.       — Посмотрим, — улыбнулся пейзажу за окном тот. — Для начала ты поможешь мне навести порядок в церкви.       Твик присвистнул, сделавшись озорным от макушки до кончика хвоста, обвившего его тонкое бедро и колено.       — Пустишь меня в храм Божий? А не боишься угодить за такое в Ад, святой отец?       Бесовское хихиканье за спиной вынудило Крэйга, поежившись с непривычки, обернуться, и его хмурое лицо выразило негодование, когда он заметил, сколь чрезмерно изящно Твик влез в брюки, качнув бедрами из стороны в сторону. Так быстро, что лишь мелькнули и тут же скрылись бледные ягодицы.       Крэйг поспешил отвернуться.       — Если не хочешь, чтобы я передумал, помалкивай. — И пояснил, скорее, самому себе: — Я не стал бы удерживать кого бы то ни было силой — это противоречит тому, во что я верю, пусть ты и не человек. Если мне скажут, что завтра наступит конец света, то еще сегодня я посадил бы дерево. — Он улыбнулся своим мыслям, впервые в полной мере осознав, что значат эти слова, а затем выдохнул категоричное: — Тебе не понять.       — Такой праведный, а такой заносчивый… — проворчал Твик. — Пока что я не могу понять только одно: что это такое?       Крэйг догадался, что тот добрался до злосчастного корсета, и теперь ему предстояло объясниться. Ну что ж...       Набрав воздуха в грудь, Крэйг вновь повернулся к Твику, открыл было рот, как вдруг ощутил потребность отвести глаза, несмотря на то, что не увидел ничего из того, что уже видел: жилистые плечи, узкая грудь и очерченная диафрагма над выпирающими ребрами, чуть впалый живот с полосой светлых кудряшек под пупком. В руках он вертел контрастно черный на фоне белой кожи корсет и выглядел при этом совершенно невинным. Как будто злостный искуситель здесь отнюдь не он!       — Это должно попридержать твои крылья, — заявил Крэйг. Почему-то во рту пересохло.       В ответ Твик раскрыл их. Сейчас — небольшие (в половину меньше размаха рук), но абсолютно точно способные стать куда как внушительнее и поднять его; алые, как кровь, с синими и серыми прожилками и липкие на вид, будто вывернутый наизнанку внутренний орган. Поначалу Крэйг счел крылья демона похожими на крылья летучих мышей, но этому сравнению не доставало... мистичности? Все же хтоническое в Твике значительно преобладало над научно-объяснимым.       — Давай помогу. — Крэйг одернул себя: даже если до чертиков интересно, каково наощупь нечто непостижимое, нельзя потакать низменным порывам, поэтому, когда он оказался за спиной Твика и забрал из его рук корсет, то сдержанно распорядился: — Прижми их к спине.       Повернув голову, Твик с любопытством посмотрел вниз — на результат своих усилий и на сжатые в кулаки руки пастора в паре сантиметров от сложенных крыльев, а затем поднял глаза. На короткое мгновение их преувеличенно спокойные взгляды встретились.       Шаг вперед.       Лохматый затылок Твика едва не соприкоснулся с грудью Крэйга.       — Держи так, — сказал Крэйг, приложив корсет к диафрагме Твика, и вздрогнул, когда две небольшие ладони легли поверх его костяшек. Безвинный жест, но он поспешил выдернуть обожженную чужим прикосновением руку.       На то, чтобы разобраться с замысловатой шнуровкой Такеру вполне хватило логического мышления. Вдеть в петли и затянуть — монотонный процесс, сравнимый с отсчетом бусин в четках, если не забывать об исключительно праведной мотивации. Да вот Твик глубоко дышал — будто сопротивляясь, расширялись его сдавливаемые косточками корсета ребра, следом за лопатками приподнимались и опускались крылья, безжалостно сминаемые плотной черной кожей. Интимность сего действа была обусловлена только лишь навязанными вульгарностью общества стереотипами — Крэйг знал. Знал, что при отсутствии непристойных устремлений нет ничего предосудительного в том, что он делает.       — Как-то не очень удобно, — озвучил Твик, когда Крэйг помедлил, колеблясь: продолжить шнуровать ниже талии так или все же присесть, чтобы было удобнее.       — К Римлянам, глава пятая, стихи с третьего по четвертый: более того, мы радуемся в наших страданиях, потому что знаем, что страдания вырабатывают стойкость, стойкость дает опытность, а опытность вселяет надежду.       Твик многозначительно цокнул языком вместо того, чтобы выругаться.       Крэйг предпочел отклониться, насколько мог, чтобы закончить.       — Вдохни-ка, — попросил он, подцепив пальцами ослабшую кое-где ленту, и тут же дернул — и без того узкую талию Твика обтянуло второй кожей.       — Твою ж мать! — взвизгнул тот, дернувшись. Плененные крылья зашевелились тоже, но, заскрипев, корсет удержал их, и Твик, заулыбавшийся, повернулся к заулыбавшемуся Крэйгу. — Работает!       Такер убедил себя опустить уголки губ; обойдя осматривающего себя Твика, наскоро завязал сзади бант и, довольный результатом, отошел на несколько шагов.       — С остальным ты справишься сам, — констатировал он. Тот кивнул, подскочил к кровати, по которой были разбросаны его вещи. Влез в рубашку и, позабыв застегнуть ее, покрутился, решив вновь глянуть на спрятанные крылья, — кажется, ему очень по душе играть в человека.       Крэйг не сразу опомнился:сколько можно развлекаться?!Он мысленно отругал себя за беспечность и пообещал себе искупить вину.

***

      — Сэр, там к вам красивая девушка, — расплылся в улыбке молодой полицейский, заглянувший в кабинет сержанта.       Эрик поднял усталый взгляд, который пытался сфокусировать на бумагах перед собой, придумал несколько емких замечаний, чтобы остудить пыл юнца и напомнить, что вседозволенности сержанта Ейтца, его предшественника, давно пришел конец и теперь здесь они прежде всего полицейские, но после вчерашнего сил хватило только на вялое шевеление языком в пересохшем рту, поэтому он попросту махнул рукой: мол, пусть заходит. Похмелье давило на виски и отзывалось сильнейшей жаждой. Картман приложился к бутылке с водой, когда та самая красивая девушка вошла в кабинет.       Не поспоришь. В детстве Венди раздражала Эрика, как и все девушки в принципе, но сейчас-то он мог оценить ее как мужчина. А она весьма элегантна при всей своей простоте — эдакая героиня нуарного детектива в приталенном плаще и высоких сапогах, стук каблуков которых эхом отскочил от стен кабинета и безжалостно вонзился в еще воспаленный с бурной ночи мозг. Стоит отметить, что чета Брофловски здорово выделялась среди других жителей Южного Парка, а Венди и вовсе отличало кое-что, чего не видели обыватели.       — Так-так, миссис Брофловски… — будто издеваясь, протянул Эрик и, откинувшись на спинку кресла, забросил ноги на стол.       — Я пришла забрать машину, — отчеканила она, оглядываясь. Когда она покидала город, Эрик Картман не подавал особых надеж, а теперь перед ней какой-никакой профессионал своего дела — достойная альтернатива бессмысленной язвительности.       — А что же Кайл? Отсыпается?       — Вообще-то нет.       Венди определенно не была настроена шутить, лицо ее оставалось серым и неприветливым, а вот с губ Эрика все никак не сходило ехидство.       — Или, может, вы поругались, и теперь из-за поставленного тобой фингала он вынужден скрываться в стенах отчего дома? По части бытового насилия я, знаешь ли, эксперт, так что валяй — чистосердечное действительно помогает.       Нет, жирный мудак не изменился! Венди ничего не сказала, но взгляд, который она метнула в сторону Эрика, послужил весьма исчерпывающим ответом.       — И то верно, — согласился с молчанием он. — Кайл ничем не заслужил сцены ревности. Могу поклясться, на счетчике сисек у него все еще только две пары: мамаши и твои... — Картман окинул насмешливым взглядом худосочную фигуру девушки напротив. — Блин, извини, но, походу, только ее. — Не дожидаясь когда она стиснет зубы, кулаки или хотя бы закатит глаза, он подался вперед и выразительно постучал пальцем по столу, вдруг сделавшись жестче: — А вот после завершения нашего небольшого застолья он уже не был таким добропорядочным и безобидным. Какие-то проблемы с дружелюбием, да? С принятием других, может? Более слабых. — Он не спрашивал — язвительно констатировал. — Ты же в курсе?       — Я его жена — конечно, да, я знаю обо всех его недостатках, — вскинулась Венди.       Картман снисходительно хмыкнул, сел ровно.       — Так какого хера вы приперлись в Южный Парк, Вэн? — спросил, в упор, как при допросе, глядя на нее. Его экспрессивная речь в сочетании с деловым тоном создали гнетущий диссонанс.       — Кайла тянуло обратно с самого отъезда, — заметила Венди, нахмурившись. И укорила, подняв сделавшийся решительным мечущийся взгляд: — А после случившегося у вас здесь я согласилась, что возвращение в Южный Парк попросту неизбежно.       — Ах да… — Картман выдавил деланно виноватую улыбку: — Крошка Баттерс учудил…       Взбешенная его простодушием, Венди всплеснула руками и несдержанно выпалила:       — Вас же было двое! Как вы умудрились не усмотреть за ним?!       Эрик ткнул указательным пальцем в почти буквально накалившийся воздух между ними.       — Вот только не надо вешать ответственность на других, Тестабургер.       — Нет, надо, и, видит Бог, я буду!       — Ты и сама облажалась, разве нет?! — Эрик повысил голос тоже. — Или скажешь, что ваш с Кайлом будущий ребенок — это такая задумка? В таком случае, возможно, у меня для тебя плохие новости: волей Всевышнего ты должна была забеременеть от Стэна.       — Не смей… — помрачнев, прошипела Венди. — Не смей упрекать меня ребенком. Из всех ныне живущих на Земле я более всего не хочу застать конец мира.       — Там у тебя от ребенка-то одно название, а ты уже вся из себя мать, — Эрик манерно скорчился, — так что давай не умничай! — Не развеселенный своей же выходкой он порывисто встал, прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Рассудил: — Снятие печати — не конкретное действо, а процесс, меняющий свою форму от эпохи к эпохе. Уверен, сам Создатель уже и не скажет, что именно должно предшествовать прозрению гребаных, мать их, всадников.       — В случае со Стотчем разве не очевидно? — Венди двинулась следом, пронзительно застучали ее каблуки. — Он испытал сильнейшее потрясение, а рядом не оказалось никого, кто помог бы ему справиться с этим — результат налицо.       — Сильнейшее потрясение, говоришь?! — обернувшись, прикрикнул Эрик, чем заставил ее остановиться на полпути. Мельком глянул на дверь и мысленно согласился с тем, что подчиненные уже не удивятся его темпераментности. Продолжил, однако, чуть тише и сдержаннее: — Кенни был его лучшим другом. Действительно был! И он разве что не спал с этим зашуганным ублюдком в одной кровати, дабы уберечь его тонкую душевную организацию от пресловутых потрясений.       — Тогда какого дьявола?! — громким шепотом рявкнула Венди, сделав еще один шаг навстречу.       И правда? Как было бы здорово взвалить вину на Дьявола — и пусть бы с досадным недоразумением разбирались равные ему по силе, но Сатане нет ходу на Землю, а посему выходит, что Апокалипсис… закономерен?       Потирая пальцами лоб, Эрик прошел мимо нее, решительно непонимающей, за что? Он неплохой следователь, но у него, как это часто бывает в работе с маньяками, не было и не будет ответа на ее справедливый вопрос. Горько усмехнулся, сев за стол: в прежние времена ненавидеть и называть Бога жадным до крови невинных психопатом было прерогативой Маккормика — иные не осмеливались. Тут, у людей, все с ног на голову стало!       — Кенни считает, что как минимум одна из печатей уже была надломлена, когда Карен умирала. В противном случае Баттерс не… — он не договорил, потому что предполагать было бессмысленно. И небезболезненно. — И он винит себя. О, как же сильно, мать твою, он винит себя!       Их священная миссия была той еще поганью: сиди на жопе ровно и наблюдай, как мир на всех парах летит — к хуям собачьим — в Ад! Украдкой манипулировать обстоятельствами и мягко наставлять предвестников конца было придумано непосредственно Кенни, да так давно, что это стало негласным правилом, у ангелов на Земле вошло в привычку. Незримые сторожила трех миров. Что об этом думали другие, на Небесах, — хрен его знает. Скорее всего, не думали вовсе, позабыв о когда-то сосланных за провинности.       — Кенни тогда попытался защитить человечество от потенциальной угрозы, и его вмешательство в чужую жизнь не прошло бесследно — ты знаешь не хуже меня, как все вдруг перепуталось, — продолжил Картман. И сокрушеннее: — Неисповедимые пути Господни не для нас, и, пускай мы не самые безупречные из ангелов, в нас неискоренима сила менять судьбы. — Он махнул рукой. — Мы переписываем их. Мы — сраные чернила... А чернила могут оставить пятна даже в Книге Жизни.       Набрав воздуха в грудь, Венди подняла взгляд, но сквозь потолок и верхние этажи полицейского участка Небеса не ответили ей. Мир вырос и сильно изменился с тех пор, как она могла взлететь к ним и найти утешение.       Опустив голову, она подошла к рабочему столу Картмана и присела на край.       — Жизнь среди людей такова: сложно остаться совершенным созданием и отрастить крылья. — Ей вспомнился Кенни. Он справлялся лучше других... Скопившиеся заслуги перед людьми вот-вот подняли бы его к Небесам, и после столетий изгнания безупречный вернулся бы домой, но он собственноручно вырвал из спины таким трудом отрощенные крылья.       — А ты хотела бы? — спросил Эрик.       Поджав губы, чтобы случайно не озвучить правду, Венди чуть заметно покачала головой. Без безусловной любви Небес было тяжело только в самом начале — в мире людей она увидела другую любовь, такую многообразную в своих проявлениях, что пришлось прикладывать усилия, чтобы разобраться, привыкнуть. И узнала, что может любить без причины тоже. Любить чужую жизнь за то, что она возникла.       — Я так и думал. Человечность заразна… — Картман безрадостно усмехнулся: — Уже и не припомню, как выглядел крылатый я.       Венди посмотрела на него.       — Как мама? — вдруг спросила она.       — Скончалась.

***

      — С тобой же ничего не случится в стенах церкви? — этот вопрос прямо-таки сорвался с губ, когда они приблизились к дверям оной. Логика подсказывала, что нет, раз уж Твик, пребывая в старой келье, не бился в предсмертной агонии. Да и Крэйгу как человеку высокодуховному вроде бы должно быть все равно, что станется с исчадием Ада: отправится обратно в преисподнюю, где ему и место, — и ладно. Возрадуемся же! Но что-то до абсурда простое тревожило его сострадательное сердце.       — Я еще не слишком способный, поэтому неприметен для Бога, — пожал плечами Твик. А затем будто бы вспомнил о необходимости расправить их и похвастался: — Но мое высокое происхождение пророчит мне великое будущее. Правая рука Дьявола, его безжалостно карающая длань! Вершитель судеб грешников в обители моря кипучей серы и огня! — Он распалился и разве что не зашелся самодовольным хохотом, воздев руки. — Тогда-то негласные законы мироздания воспретят мне, как всем высшим, пребывание в святых местах на Земле или даже само схождение на Землю... — опустив обращенный к Небесам преисполненный ликования взгляд, Твик обнаружил перед собой открытые двери церкви и спину пастора, переступающего порог.       — Знать меня большая честь вообще-то! — оскорбился он. Догнав, требовательно толкнул плечом. — Ты мог бы…       Крэйг не стал дослушивать.       — Гордыня — грех.       — Тогда увидимся на Первом кругу Ада, хрен заносчивый! — Твика аж передернуло от негодования.       Крэйг проигнорировал его попытку задеть — без высокомерия, но с достоинством. Здесь не место для пререкательства с заблудшей душой, и лишь Бог судья тому, кто по наивности своей или из невежества не преклоняется перед Его безусловным могуществом.       Величественная безмятежность храма встретила пастора, распростерев руки для теплых объятий.       Смиренно опустив голову под сводами, которые, казалось, стремились к бескрайним небесам, Крэйг зашагал вдоль окутанных мягким светом рядов скамей к алтарю.       Продолжая ворчать, Твик остановился — и голос его стих. Он склонил голову на бок, недоуменно моргнули его круглые глаза на золотистом лице, согретом лучами, пробивающимися сквозь витражи. Каждое окно — живопись, отражающая святые сцены. Цветные узоры бесшумно играли на полу, и лишь изредка, будто забываясь, запрыгивали на лакированные туфли пастора, хватались за брюки.       Перед распятием Крэйг покорно опустился на колени и сложил руки в молитвенном жесте. Его сердце наполнилось благоговейной тишиной. Закрыв глаза, он погрузился в молитву.       — Отче наш… — произнес тихо-тихо, едва размыкая губы, и его проникновенный шепот, чуть дрожащий от чувственности, эхом разнесся по храму, наполняя пространство святостью. В сей миг внутри него не было ни радостей, ни горестей, ни терзаний, ни надежд — только глубокая вера, пульсирующая, как живое сердце.       А в груди Твика что-то зашлось и заболело. Воздух вокруг него наполнился трепетом, и он почувствовал священное присутствие столь явственно, что захотелось спрятаться от этой всесокрушающей силы, как в детстве — за мамины ноги. Вся его суть растворилась — осталось лишь непередаваемое чувство причастности к чему-то великому и вечному.       Ошеломленный, он смотрел на Крэйга и был не в силах пошевелиться, даже глаз не отвести — что уж говорить о надлежащих ему хулиганствах, надругательствах. Он и не хотел. Все смотрел и думал: о, если бы в него кто-то верил хоть отчасти столь же истово…       Когда молитва подошла к завершению, Крэйг открыл глаза, взглянул на распятие. Убежденный, что его слова были услышаны, он с благодарностью прижался губами к кресту, что носил на груди, и поднялся с колен. Вера — путь, ведущий к свету. И вера все еще с ним.       Какое-то время Твик оставался притихшим, и Крэйг допустил, что правую руку Дьявола все же тяготит пребывание в церкви. Еще и вынужден помогать подготавливать зал к ежедневному богослужению, ибо бездельничать в сих стенах непозволительно, о чем он узнал буквально с порога. Волновали Твика правила Такера или нет, неизвестно, но он, пусть и без энтузиазма, смахивал тряпкой пыль со скамей и отлынивал только тогда, когда тот не смотрел.       Крэйг решил, что в кладовой приберется, не прибегая к помощи Твика. Чем быстрее управится, тем лучше, а от Твика толку немного, если уж честно, да и неуклюж он — перепачкается снова. Была еще пара причин: изуродованное тельце несчастной Страйпи — напоминание о случившемся безумии — все еще где-то там, и отчего-то меньше всего Крэйгу хотелось посвящать демона в детали произошедшего, обсуждать с ним свои грехи. Тот, дотошный, наверняка сделал бы пару язвительных замечаний при случае, а Крэйгу не до шуток: конечно, суета, сопровождающая существование Твика, отвлекала от осознания, но факт оставался фактом — пастор каким-то непостижимым образом призвал демона.       Стряхнув половую тряпку со старой деревянной швабры в жестяное ведро с грязной водой, Крэйг выпрямился и осмотрелся. Чего-то не хватало для понимания, как все так сложилось… Это въедливое ощущение зудело и зудело. Крэйг словно упускал какую-то важную деталь, вспоминал и тут же забывал. Миг, предшествующий появлению демона как будто бы был лишним кадром в киноленте, страницей из другой книги, ныне куда-то запропастившейся.       Возникновение силуэта в проходе отвлекло Крэйга от раздумий. Взглянув на загороженный Твиком свет, проливающийся из зала, он поспешно отодвинул ногой коробку, в которую положил запеленутые в полотенце останки Страйпи, и вернулся к уборке: на одной из полок расположил поднятые с пола книги, на другую водрузил мешок с музыкальными инструментами, когда-то давно использовавшимися детским хором (вернуть бы литургическую традицию, ибо Дьявол панически боится поющего христианина, однако заинтересованных нет).       Твик огляделся, входя. Ненароком заглянул в пару ящиков, потрогал кое-какие безделушки.       — Предаешься воспоминаниям о нашей первой встрече? — И согласился, не дождавшись ответа: — Я бы тоже предавался. Ты был напуган, но так строг, будто бы вовсе нет. И эти твои короткие и недвусмысленные приказы — непросто противиться таким. Я не очень опытен в этом, не умею переиначивать людские желания и извлекать из них выгоду, а ведь задумка такова: соблазняешь и обманываешь... — Разомлевший, Твик вдруг вздрогнул. Пискнул: — Ой! Зачем же я все это тебе рассказываю?!       Крэйг покачал головой, про себя усмехнувшись.       — Здесь много католических крестов, — сказал он. — Осторожнее.       Твик вскинул брови.       — Ну и что? Не хочу обнадеживать тебя, но крест — это всего лишь палка с перекладиной.       Крэйг взглянул на него, довольного своей дерзостью: губы растянула восторженная улыбка, в шаловливых глазах расширились зрачки — одетый, как человек, он все-таки был бесом с головы до ног.       — Ты просил меня убрать его, — напомнил Крэйг.       — Ну так ты же верил, что он защитит, — небрежный ответ нес в себе гораздо больше знаний, чем мог предположить Твик. — А всякий священник исполнил бы просьбу демона?       Внезапный вопрос, однако, поставил в тупик. Давно позабывший, что такое замешательство и сомнения, Крэйг удивительно явственно ощутил разницу между тем, что твердил ему мозг и что мягко говорило сердце. Все люди разные, и никто не совершенен — логично предположить, что кто-то другой соблазнился бы обещаниями демона и, если возможно, продал бы ему душу, а кто-то, напротив, поспешил бы причинить вред и, оправдываясь высшими целями, продолжал бы истязать. Вариантов множество — один прозаичнее другого.       Но они в церкви — в единственном месте на Земле, где рациональность не в силах сокрушить веру и надежду на лучшее.       — Да, — ласково улыбнулся ему Крэйг.       Глядя на эту одухотворенную улыбку, до неузнаваемости преобразившую строгие черты человека напротив, сделавшую их мягче, Твик вдохнул глубоко-глубоко, сжал в пальцах края рубашки; его глаза раскрылись шире от охватившего вдруг возбуждения.       — Крэйг, а почему ты не стал склонять меня к исполнению твоих желаний? — метнувшись навстречу, с жаром спросил он. — С твоим-то умением говорить. Властвовать!       В первое мгновение растерявшись, Крэйг терпеливо отодвинул прижавшего горячие ладони к его груди юношу; не поддался соблазну оглянуться и прошел мимо, не забыв взять собранный в пакет мусор, чтобы выбросить после утренней службы. Сейчас же надлежало зажечь свечи и благовония, тем самым завершив последние приготовления, и, наконец, распахнуть двери церкви для страждущих.       — В твоих руках очутилась несравненная сила, которую ты мог бы использовать по своему усмотрению. Любая прихоть, Крэйг, — только представь! Я бы исполнил!       Следуя за пастором, Твик не прекращал говорить. Слушая его вкрадчивый голос, Крэйг хмурился все пуще.       — Разве ты не чувствуешь неодолимый соблазн воспользоваться чужой душой? Одно твое слово — и я покажу, каково это. Подарю тебе удовольствие, превосходящее все то, что тебе знакомо. Мгновения, что сильнее самих Небес, жарче сияния светила… — В обволакивающем тепле вспыхивающих свечей неотступно следующий за Крэйгом проникновенный полушепот скользил по коже, как могли бы чужие ладони, след прикосновения которых горел все сильнее. — Ты знаешь, что душа — это безграничный источник трепетного наслаждения? Она живая, теплая, и, если дотронуться кончиками пальцев, чуть надавить, она, пульсирующая в унисон с твоим ритмом, покорно впускает — и уже не остановиться, слушая ее слабеющий шепот. — Почему-то похолодели и сделались непослушными руки, перехватило дыхание. До головокружения приторный аромат ладана подчеркнул хмурое волнение. — Позволь… Прошу, позволь мне показать, как завладеть чужой душой, непокорной или беззащитной — как пожелаешь, и постичь все грани дозволенного и самого запретного в твоем и моем мирах. Я отдамся тебе сполна, впущу так глубоко, что ты увидишь мое нутро, все мои уязвимости и воспользуешься ими так, как сочтешь нужным: с беспредельной нежностью, милосердно даря ласку, или же безжалостно, вгрызаясь до синяков и кровоподтеков.       Каждое слово, вязкое, как талый воск, и столь же обжигающее, сочилось темным искушением. Идея привести демона в церковь запоздало показалась Крэйгу исключительно плохой, ибо подобное тому, что исторгал его рот, никогда не касалось сих стен. Впрочем, они были возведены для покаяния нечестивцев вроде него, а верный слуга Господа здесь лишь за тем, чтобы помочь запятнанной низменностью душе раскрыться и…       После услышанного даже столь правильная формулировка показалось опошленной.       Крэйг зажег последнюю свечу, судорожно вдохнул и, прижав ладони к кресту на груди — своему крепкому щиту, тихо-тихо произнес слова молитвы. Перекрестился.       Несколько мгновений осознанности — он вспомнил свет веры, который всегда освещал его путь, и желание поделиться им пересилило всколыхнувшееся смятение.       С холодной головой ему удалось осмыслить сказанное Твиком об использовании души и интерпретировать, как и следовало, вполне буквально.       — Ты говорил, что расскажешь, что такое одержимость?       Крэйг обернулся к нему и обомлел. Подтянув ноги за щиколотки, Твик устроился на кафедре, как могла бы устроиться птица, какая-нибудь крылатая рептилия древности, но никак не человек, — походу, наличие крыльев в принципе давало ему больше возможностей для использования окружающего пространства, то ли ему вовсе не были писаны законы физики.       Крэйгу даже приказывать слезть не пришлось, его взгляд оказался достаточно красноречивым для того, чтобы тот спрыгнул сам.       — Нельзя, да? — чарующе округлив глаза и надув губы, как обиженный ребенок, спросил Твик.       Крэйг передумал отчитывать его и даже отвечать не стал, совсем запутавшись в испытываемых чувствах.       — Сейчас я открою двери, — оповестил он. — Мне приказать тебе сидеть смирно, или ты справишься?       А теперь живое лицо Твика сделалось восторженным. О каком таком нутре, которое он настойчиво предлагал познать, шла речь, Такер предпочел не раздумывать, но предположил с осторожностью и христианской сдержанностью, что в голове бедняги небывалая неразбериха. Поспевать за его эмоциями — та еще задача.       — Ты разрешишь мне остаться на богослужение? — голос Твика аж задрожал.       Крэйг не посчитал необходимым объяснять, что богослужения в его небольшом городе кардинально отличаются от тех, которые принято проводить, и Твик не увидит в здешней церкви ни Божественной литургии, ни мессы, а проповедь состоится только в том случае, если хоть кто-то решит прийти. Каждый день святой отец открывал двери храма, но случалось, что оказывался единственным, кто пересекал его порог. Тогда Крэйг молился в одиночестве, вспоминая каждого из жителей, их заботы и радости. И смиренно ждал, ведь никогда не знаешь, кому и когда понадобятся утешение и помощь его слов.       — Почему нет? Я открываю путь к возрождению веры на Земле посредством Слова Божьего, а Слово Его — оно для всех.       — Тогда я буду паинькой! — воскликнул Твик и замер в ожидании, если, конечно, заведенность, дергающую его лицевые мышцы, можно было счесть хотя бы подобием спокойствия.       Как было бы здорово показать ему истинную силу — самый ясный свет… и лучшее, что есть в людях.       Однако словно бы зараженный этим невинным трепетом, похожим на детскую неиссякаемую веру в чудо, Крэйг направился к дверям.       Каждый раз, когда он толкал тяжелые створки, его заходящееся стуком сердце наполнялось надеждой, но сегодня, как бывало и прежде, его встретил безнадежный холод ранней весны и угрюмость безлюдных улиц.       С каждой секундой ожидания его грудь все сильнее сжимала ледяная хватка горечи. Время неумолимо отдаляло его от тех, кому он хотел бы помочь, и он чувствовал, как его силы иссякают, а смысл служения утрачивается. Почему же так? Он знал, что в городе есть жизни, полные забот и страданий, но вновь и вновь оказывался наедине со своими мучительными мыслями.       Разочарование пронзило его, как жестокий ветер, ворвавшийся в церковь. Мысли омрачились, наполнили его светлую душу чувством безысходности.

***

      Звякнувшие колокольчики известили о посетителе. Немолодой мужчина за прилавком отложил начищаемую им винтовку, встал настолько быстро, насколько позволяли больные ноги, и сфокусировал взгляд на силуэте вошедшего.       — Привет, дядя Джимбо.       — Стэнли! — восклицание того было контрастно бодрым на фоне меланхолии младшего Марша, будто бы они, родственники, звучали на разных частотах. — Давненько ты не заглядывал.       — Не до того было, — бросил Стэн, безучастно оглядываясь. Одно время он увлекался охотой и благодаря родственным связям с Джимбо сумел за короткий срок узнать достаточно для того, чтобы вскоре пресытиться. Это было после отъезда Кайла: Стэн искал, чем убить внезапно обнаружившееся свободное время, но не находил. Он продолжал заниматься своими прежними хобби, но как-то механически, без наслаждения. Игра на гитаре, сочинение песен, компьютерные игры — все не в радость. Маломальские эмоции вызывало разве что распитие алкоголя, нанюхаться какой-нибудь дряни — тоже неплохо, ну и, пожалуй, секс. Только поэтому Триша Такер задержалась в его жизни, но с недавних пор и от нее воротило.       — Как сам, Стэн? Твои родители часто спрашивают о тебе, а я и не знаю, что сказать, — только всякие нелепые слухи.       Стэн мысленно посмеялся над самим собой: дядя Джимбо мог бы озвучить им любую самую грязную сплетню о нем и наверняка не соврал бы.       — Я жив — этого вполне хватит с них. — Стэн облокотился на витрину, его взгляд заскользил по трофеям под потолком: оленьи и кабаньи головы, шкуры мелких зверей. Была в этой застывшей смерти некая эстетика, но, как и в случае с итогами многих других увлечений, он не мог проникнуться ею.       — Ты упрямец, каких поискать, — устало улыбнулся Джимбо. — Ни больше ни меньше, весь в Рэнди. — И вздохнул: — Зря ты так. Твои мама и папа скучают. Сестра. Опять же, племянники…       Дядя Джимбо всегда был добряком, он не стеснялся своей сентиментальности, к старости — излишней, и эти слабости Стэн прощал только ему. То ли дело в том, что с самого детства он легко находил общий язык со стариками: они уже не стремятся ни к чему и ничего не ждут от него, соотвественно, потому что становится плевать на все, когда жизнь подходит к концу. Может, потому, что видел некоторое сходство между собой и дядей и полагал, что закончит так же: ноющий холостяк без ничего, кроме слабого желания раздавать советы чужим детям. Впрочем, у Джимбо все-таки была одна страсть — заприметив ее у прилавка, Стэн хмыкнул:       — Марлин 336?       — Что ты! — возмутился Джимбо. Он наклонился, поднял винтовку и, бережно держа, протянул Стэну. — Оригинальный Винчестер образца 1894 года с калибром 30-30 — бессмертная классика. — Стэн подхватил ее, увесистую, умело расположил у плеча и глянул в прицел, направив на ближайшую бумажную мишень. — Одна из самых известных и популярных винтовок для охоты на оленей с рычажным взводом, выпускалась под патроны с бездымным порохом. У тебя в руках модель до 1964 года — украшение любой коллекций.       — Уже оприходовал эту девочку? — поинтересовался Стэн, теперь прицелившись между глаз оленьей головы. Он успел позабыть, как может завораживать открывающийся сквозь прицел вид.       — Куда уж мне! — усмехнулся тот, похлопав себя по ноющему бедру. — Как это ни печально, но теперь я охочусь только на крыс в подвале, а для такой изящной малышки хочется чего-то более…       — Дядя, а хочешь, я как следует развлеку ее? — Опустив оружие, Стэн заглянул глубоко в глаза Джимбо и улыбнулся краешком рта, как если бы намеревался поднять ставки в начавшейся игре. — Я мог бы на пару дней осесть в твоем охотничьем домике. Мне — впечатления, тебе — мясо, шкуры, рога, если повезет. Все в выигрыше. Соглашайся, а!       Хотя Стэн не был типичным приятным молодым человеком, как это понимают люди до тошноты порядочные, его увлеченность обладала особой заразительной силой. Воодушевленный его энергией, Джимбо вдруг стушевался:       — Ох, а он как знал…       — О чем ты?       — Да так… — замялся тот. И, наклонившись к племяннику, все же признался: — Сержант Картман говорил со мной. Сказал связаться с ним, если ты вдруг объявишься и решишь, как он выразился, выкинуть что-нибудь эдакое. Наверное, его беспокоит, что у тебя истекшая охотничья лицензия.       — Не понял, — сухо отчеканил Стэн, его лицо сделалось хмурым. — Что-нибудь эдакое? — Он опустил взгляд на оружие, к которому уже протягивал руки Джимбо. Пострелять хотелось, и, более того, у него возникла отличная идея, отказываться от которой теперь уже не собирался. Уж точно не из-за жиртреста! Он и в детстве был навязчивым, а сейчас, став полицейским, Эрик получил возможность доебываться до горожан на законном основании — Стэн не являлся исключением, хотя, стоит признать, что многое именно ему спускалось с рук. Наркотики, азартные игры, участие в подпольных боях и все то прочее, что подпадало под статью о хулиганстве, — Эрик Картман закрывал глаза на мелкие прегрешения Марша то ли по старой дружбе, то ли выжидал случая упечь его за решетку надолго, что, к слову, теперь-то не показалось слишком невероятной причиной для прежней лояльности. — Думаю, ты прав. — Стэн безропотно отдал винтовку. — Я поговорю с ним насчет лицензии.       — Уверен, сержант просто следит за порядком, — улыбнулся Джимбо. Убрав винтовку под прилавок, он пошарил по карманам своего жилета и протянул Стэну связку ключей. — Вот. От охотничьего домика. Я знаю, что ты честный парень, Стэн. Загляни ко мне, как все уладишь, — подготовлю лучшее снаряжение.       — Спасибо, дядя.

***

      Большую часть рабочего времени занимало написание отчетов — словом, бюрократия, поэтому, когда изрядно подзаебавшийся Картман услышал требовательное: «Сержант!», — он заблаговременно возненавидел обратившегося к нему человека. Пусть это сам Иисус Христос — он пошлет его на хуй и позволит себе выпить еще теплый кофе и съесть только раз надкусанный гамбургер.       С выражением лица массового убийцы он обернулся к нарушителю покоя и скривился еще больше, поняв, что уже и без того с избытком ненавидит торопящегося к нему, стуча каблуками начищенных кожаных туфель, юношу. Ни следа вчерашнего, Кайл выглядел даже лучше, чем прежде: строгость профессионала ему определенно к лицу, хотя именно в эту смазливую физиономию до зубовного скрежета хотелось плюнуть.       — От Брофловски нет отбоя. Боюсь представить, что будет, когда вас станет больше. — Он оставил кофе на ближайшем столе, отложил запоздалый обед и наскоро обтер рот и ладони салфеткой, чтобы пожать руку. — Пришел извиниться за вчерашнее?       — Я пришел за Стотчем, — не утруждая себя приветствием, отчеканил Кайл и вместо руки протянул бумаги.       Опять бумаги… От вида заявлений по форме и обилия печатей замутило.       — Что за… — в первую секунду Эрик растерялся, но, бегло ознакомившись с заумными заключениям, сделанными, согласно подписи, доктором Брофловски, прямо-таки взбесился и, сжав кулаки, смял листы. — Черта с два! — выпалил он. — Он будет отмораживать свою тощую задницу в камере, пока я не решу, что с него хватит!       Кайл улыбнулся этой своей разжигающей ненависть к евреям улыбкой и тут же вернул себе серьезность:       — Вчера ты рассказал мне о сложившейся в его семье ситуации, — с вычурной непринужденностью начав свою речь, он обошел Эрика и задержался возле кофейного автомата, нажал пару кнопок, вставил купюры. — Я сходил к Стивену Стотчу, мы заключили кое-какие договоренности и заполнили соотвествующие бумаги, юридическая сила которых наделяет меня правом давать рекомендации по условиям содержания и ходе лечения его сына, а также настаивать на соблюдении его прав в качестве моего пациента. — Цвета горького шоколада жижа заструилась в стаканчик. — И я требую немедленного освобождения его из-под стражи ввиду незаконности и необоснованности первоначального решения об избрании меры пресечения; не говоря уже о том, что при отсутствии протокола задержания налицо превышение должностных полномочий. — Взяв свой кофе большим и указательным пальцами, Кайл повернулся к Эрику и, неотрывно глядя на него, сдул поднимающийся пар, сделал глоток.       — Чего, блять?! — Заметив обращенные к ним взгляды разом как-то замедлившихся полицейских, Картман подступил ближе и опалил лицо Брофловски гневным полушепотом: — Братишка, тут так дела не делаются. Все знают, что мудак отсиживается за дело.       — Халатность и самоуправство непозволительны. Без обид, Эрик.       — А не пошел бы ты… — проследив взглядом за прошагавшим мимо юношей, Картман осекся. Внимание привлекло появление на этаже до боли знакомой фигуры: в кожаном плаще, крыльями расстелившемся по спине, ссутуленный, Баттерс из-под сальных волос затравленно озирался по сторонам, пока один из полицейских под руку вел его сквозь зал. — Какого хера ты его вытащил?! — проорал Картман. — Что-то не припоминаю соответствующих указаний!       Тот разнервничался, но, заметив в поле зрения Брофловски, кивком указал на него:       — Сэр, этот молодой человек…       — Этот молодой человек не может вышвырнуть вас из полиции! А я могу! — Картман размахивал руками, обращаясь ко всем, и его крик возымел некоторый эффект: сотрудники вернулись к своим делам, но положения вещей это не изменило.       Игнорируя своеобразный акт воспитания руководителем своих людей,       Кайл подошел к бывшему однокласснику.       — Спасибо, Кайл! Спасибо! — затараторил Лео, подавшись навстречу. — Я должен столько тебе рассказать…       — Не сейчас, — жестом остановил его Кайл. Какое-то время он всматривался в завешенное волосами лицо юноши, а затем за подборок приподнял его на свет. Нахмурился. — Это что? — обратился он к Эрику. — Следы побоев?       Тот усилием воли протолкнул вставшее в горле желание пригрозить дотошному мудаку такими же.       — Он упал, — под прицелами несмелых взглядов подчиненных нагло соврал Эрик.       Кайл обвел взглядом присутствующих и, сосредоточив все свое внимание на Эрике, враждебно сощурился.       — Знаешь, я намереваюсь пролить свет на некоторые нестыковки в деле моего пациента. — Он приблизился на шаг. — Например, мне интересно, почему апелляция Стивена Стотча не была рассмотрена городским судом? — Шаг. — И никак не возьму в толк, почему лично ты настаивал на домашнем аресте в качестве наказания, в то время как эксперты заявляли о необходимости принудительного лечения в клинике? — Он остановился напротив. Высокий, магнетически притягательный, с захватывающими взгляд изумрудными глазами в окружении рыжих ресниц — живое воплощение огня. — Навскидку делаю вывод, что Лео был нужен тебе в городе. Но зачем?       — Кусок еврейского дерьма, — прошипел Картман в его напыщенное лицо. — Приехал сюда защищать невинных от царящего беззакония, да? А твое «великодушие» распространяется только на тех, у кого есть бабки?       Кайл с насмешливым изяществом вскинул бровь, а кончик его языка скользнул по верхней губе.       — Ты не оставляешь мне выбора, — покачал головой. Медленно моргнув, посмотрел прямо в глаза. — Я навел справки и узнал прелюбопытнейшие подробности о твоей вовлеченности в не столь давний конфликт семьи Блэков и о последующем назначении на текущую должность, соотвественно. — Взгляды остальных тяжелым грузом легли на плечи Картмана — он даже сгорбился под их весом. — Уверен, мэр с удовольствием выслушает мои доводы в пользу необходимости контроля органов правопорядка в нашем городе.       Картман сверлил взглядом грудь Брофловски, обтянутую черной водолазкой, размышляя над тем, что следовало разок как следует отходить его по ребрам еще в школе, чтобы не было повадно выебываться.       — Только повод… — проворчал он. — Дай мне только один, сука, повод ухватить тебя за жопу — и ты пожалеешь, что приехал. — Поднял взгляд и изумился тому, что такой красавец может быть конченой мразью.       Кайл ответил лишь улыбкой. Развернувшись на каблуках, он указательным пальцем поманил Лео за собой — тот поспешил догнать и, согнувшись, чтобы говорить прямо в ухо, принялся озвучивать опасения вперемешку с благодарностями. Как ни иронично, но походило на бред сумасшедшего — Кайл мысленно внес несколько пометок в его анамнез, сделал пару глотков кофе и потянул на себя двери. Те поддались удивительно легко, а в следующее мгновение толкнувшего их Стэна обволок мягкий, но глубокий аромат мужского одеколона, побудивший в душе неугасимое желание приблизиться, поймать в ладони...       Их растерянные взгляды пересеклись над едва не соприкоснувшимися кончиками носов. Воздуха лишили два резких вдоха.       Стэн держал его руки в своих всего секунду, а затем выплеснувшийся между ними кофе разделил их.       — Извини!       — Пустяки, — Кайл отступил на полшага и парой несуразных движений смахнул с лацканов пиджака несуществующие пятна: охватившее волнение оказалось предельно смущающим.       Не поднимая глаз, он сделал шаг в сторону. Стэн поторопился пропустить его, сделав то же. Снова. И снова.       Так и топтались, пока неловкая улыбка, приподнявшая уголки губ Брофловски, не парализовала Марша. Он все смотрел на нее во все глаза, как завороженный, пока для того, чтобы видеть черты, родные с детства, не пришлось окликнуть стремительно удаляющегося юношу:       — Кайл! Эй, Кайл! — сам не понял, почему сорвался с места. Догнал в пару шагов и едва сдержал порыв коснуться локтя, предплечья, ладони… И лишь взгляд зеленых глаз, выражающий смятение, удержал последующие слова в распираемой ими груди. Стэн смог собраться с мыслями, прежде чем слабо улыбнулся: — Я… я как раз искал тебя.       — Да? — искреннее удивление округлило глаза Кайла, и Стэн аж задержал дыхание, чтобы унять переполошенное сердце.       — Я тут подумал, что… — пробубнил, кусая губы, и наморщил лоб, злясь на свое бессилие. Венди была неправа, считая его способным сделать первый шаг. Стэн тряхнул головой: не до ее морализаторства, блять! — Нет, не так! — выпалил и решительно поднял взгляд. На бесконечно долгое мгновение все процессы в теле Марша остановились — да весь мир замер, что уж. — Я не думал — я просто захотел позвать тебя… — Губы Кайла непроизвольно разомкнулись, и эти жалкие миллиметры движения лишили Стэна всякого запала, он почувствовал, что неизбежно смущается, чего не случалось с детства. — Поохотиться… — договорил, не дыша.       Кайл не сразу пришел в себя. Он по-доброму усмехнулся:       — С тех пор, как мы в последний раз охотились с твоим дядей прошло так много лет.       Сердце Стэна забилось быстрее, хоть услышанное и не было отказом. Он вспомнил далекое прошлое — время, когда ни единое его слово не противоречило желаниям.       — Я все подготовлю. Или можем вместе сходить в магазин Джимбо — выберешь, что тебе по вкусу. Будет здорово!       — Не сомневаюсь, — с этими словами Кайл повернулся к Лео, указал на выход и двинулся следом.       — Так ты согласен? — охваченный граничащим с паникой волнением вдогонку крикнул Стэн.       О, Брофловски словно бы упивался желанием того услышать «да». И его ответ был подобен сладострастному шепоту:       — Обсудим вечером.       О грудь что-то ударилось раз-другой и перестало стучать вовсе. Трепетное предвкушение смертельным ядом отравила неопределенность.       — Обсуждать? — повторил Марш, смотря в спину Брофловски. Его голос едва создал звук, который мог бы пересечь пропасть между ними.       Почему не сказать однозначное «нет»? Потому что все-таки долгожданное «да»? Утопая в кошмаре из собственных сомнений, он напрочь забыл, зачем пришел.

***

      Подстать настроению Крэйга погода испортилась: все еще рано темнеющее небо заволокло тучами, воздух сделался по-зимнему густым и морозным, хотя совсем недавно чуть теплая весна обещала свежесть; вдобавок сверху сыпало: не то снег, не то дождь — белые полосы исчертили улицы города.       Оказавшись за пределами несокрушимых стен церкви, Крэйг поднял ворот пальто и прекрасно понял, почему сегодня даже те из его прихожан, кто приходил почти каждый день (среди них Стивен Стотч, Кэрол и Стюарт Маккормики и еще пара глубоко верующих человек), решили остаться дома.       Из-за непогоды Такер провел весь день наедине с Богом, если, конечно, не считать присутствия демона, поначалу активно пытавшегося отвлекать от вознесения молитв и от работы над текстом воскресной проповеди; когда же его потуги не увенчались успехом, он откровенно заскучал и устроился у окна, где задремал, точно разморенный стуком дождя кот. К слову, Крэйга его беспечная расслабленность ничуть не покоробила: церковь была и будет приютом для любого нуждающегося.       Теперь же все еще заспанный и потому насупившийся Твик семенил следом без какого-либо энтузиазма и задержавшегося у порога пастора бесцеремонно толкнул, не заметив, пока зевал и потягивался. Он встрепенулся, уже хотел было высказать свои претензии к нерасторопности священника, но смесь из колючего снега и капель дождя брызнула в лицо — Твик зажмурился, сморщил курносый нос.       — Ну и срань, — отозвался он о происходящем.       С исчерпывающим заключением было не поспорить — и все же Такер напомнил:       — Пожалуйста, не выражайся так.       Твик вздохнул:       — Крэйг, ну это никуда не годится. — Подойдя ближе и заглянув в лицо, он плутовски улыбнулся: — Подумай сам: как именно ты собираешься контролировать мои слова? Хочешь, чтобы я умолк на минуту? На сутки? Или молчал до самого конца света? Или пока ты не смилостивишься и разрешишь говорить, а?       Проворачивая ключи, Крэйг посмотрел на него сверху вниз и… больше ничего не сказал. Ему и без того не нравилось злоупотреблять чужой покорностью, а Твик, заметив это, взялся накалять! Бесстыжий бес! Он ловко извращает добродетель и превращает ее в порок.       Заперев двери, он плечом деликатно оттеснил в очередной раз нарушившего личные границы юношу и окинул с головы до ног более внимательным взглядом. Холод не то чтобы не заботил Твика — походу, ему попросту невдомек, что дрожь и мурашки реакция хоть и закономерная, но нежелательная. Так и не вытащив ключ из замочной скважины, Крэйг, немного подумав, повернул его обратно и вернулся в церковь. Некоторые прихожане иногда оставляли здесь вещи для нуждающихся, которые отец Такер впоследствии передавал приютам и детским домам, относил в дома престарелых, а иногда раздавал бродягам на улице. Что-то должно было подойти и вполне сгодиться Твику.       — Прикажи же мне, Крэйг, — а тот все никак не унимался. Он заглянул в церковь тоже, но не нашел ничего интересного в наблюдении за тем, как Такер перебирает сложенные в небольшой ящик у входа вещи, поэтому продолжил выпрашивать с еще больше прытью: — Хоть что-то. Попробуй хотя бы. Никто не узнает, и я никому не расскажу. Одно маленькое, но искреннее пожелание — тебе понравится, ну!       Крэйг подумывал сказать, что искуситель из Твика так себе, ибо сделать то, что он просил, хотелось лишь ради того, чтобы он, наконец, угомонился. Однако это могло быть частью стратегии демона: если соблазнять сладкими речами священнослужителя бестолку (всякие нечестивые помыслы давно оставили его), то вот вывести из себя куда как проще. Твик выглядел бесхитростным, но Крэйг старался не забывать о его истинной природе: игривый антагонист, готовый использовать любые средства для достижения своих целей.       Поэтому он со смирением слушал его вполуха. Затем, выбрав один из вязаных свитеров, после смерти дочери регулярно оставляемых миссис Маккормик, выпрямился и протянул его все еще разглагольствующему Твику.       — Голодный? — поинтересовался он в секунду затишья.       Бог свидетель, в такие моменты, глядя на Твика, Крэйг испытывал трудности с тем, чтобы поверить, что тот — само зло: искренность и задор в его светлых глазах были несовместимы с предписываемым происхождением образом, который Крэйг старался навязать ему.       — Я хочу кофе!       — Тогда одевайся.       Крэйг сделал вывод, что склонен к мазохизму, раз более или менее спокойный день он собрался усложнить сопровождением демона до ближайшей пекарни. Однако его намерение было продиктовано здравой логикой: покуда неизвестно, сколько продлится пребывание Твика на Земле, целесообразно научить его жить среди людей. И начать с недолгой прогулки по пустой улице вроде бы неплохая затея.       Голова Твика показалась из-под ворота. Крэйг протянул было руку, чтобы пригладить его волосы ко лбу и попытаться скрыть рога, но… не обнаружил их. Его удивление выразилось в протяжном «э-э-э», которое вырвалось невольно.       Твик сразу же догадался о причине его недоумения, встрепал свои волосы, самодовольно вскинув голову.       — Я молодец? — широко улыбнулся он. — Пришлось сильно-сильно сконцентрироваться, но в вашем мире это оказалось не так сложно, как в Аду. Здесь тихо. — Он окинул взглядом стены церкви.       — А остальное? — спросил Крэйг и сразу же пожалел об этом. Будто бы подталкивающий Твика к следующему шагу вопрос вырвался с небывалой легкостью.       И Твик шагнул. Встал почти вплотную, приподнялся на носках, разомкнул губы и выдохнул провокационное:       — А ты проверь.       Крэйг не слишком элегантно, но весьма поспешно отступил от него. Боже! То ли усталость давала о себе знать, то ли Твик становился более и более настойчивым в своем стремлении развратить, понемногу приспосабливаясь к непоколебимой натуре священнослужителя. Обольстительный, он жаждал не только интереса к себе, но и желания. Впрочем, проделки беса были скорее баловством, какое мог позволять себе и не слишком высоконравственный человек. Кенни богохульничал столь же откровенно, и Крэйг всегда думал, что сможет устоять перед любым искушением, но каждый миг рядом с Твиком почему-то заставлял его сомневаться в своей непогрешимости.       Крэйг отвлекся, когда, раскрыв над их головами зонт, повел Твика вдоль улицы. Поначалу тот весьма экспрессивно выражал восторг от пребывания где-то за пределами обителей Такера, затем увлекся разглядыванием луж под ногами, брызги от которых пачкали обувь и низ брюк пастора — ладно уж, а после поделился воистину бесценной информацией, сказав, что в Аду под ногами так же хлюпают кровь и испражнения грешников. Приправил это невинным вопросом:       — Тебе неприятно?       — Меня не волнуют несовершенства человеческой плоти — куда отвратительнее грешная душа.       — О, а меня волнует все, что связано с человеческим телом… особенно с твоим.       К счастью, продолжать разговор на эту тему не пришлось — Крэйг подтащил Твика к небольшому киоску, вручил ему зонт и обратился к торговцу. Несмотря на то, что прямо-таки ощущал плотоядный взгляд Твика, скользящий по изображениям продающихся здесь хот-догов, и чуть ли не слышал сердцебиение того, возбужденного запахом капучино в воздухе, он купил пару самых скромных лепешек и самый обычный кофе без сахара. Еда — это прежде всего пропитание. Такер строго соблюдал все посты и предпочитал обходиться без мяса, что, кажется, не слишком понравилось Твику, лицо которого выразило недоумение и скорбь, когда он надкусил предложенное им угощение. Тем не менее, демон ел с таким аппетитом, что становилось очевидным: он проголодался. Неудивительно, ведь даже Такер, привыкший к длительными голодовкам, чувствовал болезненную пустоту в желудке.       Обменяв кофе на зонт, Крэйг направился к дому.       Что ж, не так уж неестественно выглядит Твик в неестественной для него среде. Для тех, кто не осведомлен о наличии у него хвоста и крыльев, он будет просто немного дурашливым парнем; может наговорить несуразицы, но жители Южного Парка зачастую безразличны к чужим причудам. А если повезет, то Крэйг обучит Твика основам общения, прежде чем тому доведется оказаться один на один с кем-то, кроме него. Что, впрочем, нежелательно… Задержав дыхание, он прервал себя. Почему-то эта мысль показалась не очень-то праведной, словно он взял на себя ответственность за что-то, что не должно было зависеть от него.       Крэйг осознал, что его взгляд задержался на Твике, быстро и резко делающем глотки из уже наполовину опустевшего бумажного стаканчика, поднятого над головой, и отвел его. Оказалось, окна церкви смотрели на него, как внимательные глаза, и в этом взгляде он почувствовал что-то… Но не успел сформулировать. Он вдруг заметил человека, сидящего возле ограждения, и, позабыв о своих размышлениях, поспешил к нему.       На небольшом участке земли, застеленном куском сырого картона, сидел бездомный. Уставший от борьбы с холодом, он все еще пытался накрыть голову и плечи порванным одеялом, которое уже перестало хоть сколько-нибудь выполнять свою защитную функцию: пропитанная сыростью тряпка лишь напоминала о былом тепле.       Пронзительное желание помочь вспыхнуло в сердце пастора, словно огонь, разгоняющий зимний холод. Оставив зонт Твику, он опустился на корточки перед немолодым мужчиной и, полный решимости, попытался поймать взгляд красноватых глаз.       — Офицер Барбреди, — позвал он. Так его звали даже сейчас, несмотря на то, что он давно оставил позади службу и был отрезан от обычной жизни. — Давайте я проведу вас в церковь. Там тепло и сухо.       Когда-то, как это зачастую бывает, из-за случайного стечения обстоятельств достойный человек лишился всего в этом больном городе: работы, крыши над головой, самоуважения и признания со стороны окружающих. Многие сочувствовали его бедственному положению, но не делали ровным счетом ничего: у мэра дел невпроворот, у полиции — еще больше. А сам Барбреди решительно отвергал любую помощь, и это его стремление к самоистязанию было понятно Такеру как никому другому.       Крэйг увидел, как старый офицер медленно поднял голову, в его глазах промелькнула искра любопытства, но также и неприкрытая осторожность. Крэйг протянул ему раскрытую ладонь, о которую сразу же разбилось несколько капель.       Помочь — это не только долг Крэйга как пастора и как сына Божьего, но и выражение искренней благодарности, которую он испытывал. Вряд ли Барбреди помнил заплаканного мальчика, которого посреди ночи вывел из дома, наводненного полицейскими; именно он отвез его в участок, пообещав, что все наладится, усадил в мягкое кресло в кабинете начальника, за что позже получил выговор, напоил горячим шоколадом и, несмотря на наличествующие правила, впустил отца Макси, когда тот пришел. Тогда Крэйг не мог поверить, что в мире, где человек может посягнуть на собственного ребенка самым омерзительным образом, есть добрые люди, но точно знал это теперь.       Офицер Барбреди покачал головой в ответ на предложение.       — Вот, поешьте хотя бы, — взяв сухую морщинистую руку Барбреди в свою, Крэйг вложил в нее лепешку и, поспешив выпрямиться, чтобы тот не успел попытаться вернуть еду, отступил на пару шагов.       Он мельком глянул на Твика, который продолжал самозабвенно жевать, смотря на них с безразличием. Что ж, к сожалению, ждать от демона сострадания было слишком самонадеянно.       Барбреди зашевелился, его движения были неторопливыми, словно он только-только пробудился ото сна. Наклонившись, он порылся в куче вещей возле себя, и вдруг из тряпья показалась седая морда старого пса. Обремененная годами собака подняла облысевшие веки только тогда, когда мужчина поводил лепешкой перед ее носом. Она, хоть и изможденная, проявила похвальное старание, чтобы дотянуться до угощения, осторожно лизнула мягкий хлеб, пробуя, и принялась кусать. Добрая улыбка тронула спрятанные под отросшей бородой губы ее хозяина.       По мере того, как Барбреди нежно кормил свою собаку, холодный взгляд стоящего в стороне Твика менялся.       — Но… — начал он, не сдержав эмоций, но осекся, наткнувшись на строгий взгляд Крэйга. В этом взгляде было неприкрытое недовольство и неумолимая решимость остановить любую попытку вмешательства.       Твик, однако, не отступил. Он приблизился к пастору, вскинул голову, чтобы смотреть в глаза.       — Ты действительно считаешь, что поступил правильно, отдав то, что необходимо тебе? — зашептал он.— Ты не можешь изменить чужую судьбу, а тратишь время и силы на создание иллюзии, что такие действия что-то значат. — Шагнув вперед, он оказался еще ближе и зашептал еще яростнее: — Посмотри на него! Он и не думает благодарить тебя — вместо этого он отдал твою еду низшему созданию, не способному понять ни твоей доброты, ни твоей жертвы. Обреченному сдохнуть. Разве это не унижает тебя? — С зонта, накренившегося в руках Твика, бойкие ручейки скатились к краю и потекли на плечи Крэйга, за шиворот.       Первый порыв — выдернуть зонт. И Крэйг выдернул!       Он повернулся к Барбреди, который, не замечая их, продолжал заботиться о своем псе, и, пропустив мимолетную улыбку через свое сердце, наклонился, расположил зонт возле уже изрядно промокшей морды.       — В мире есть вещи, которые значат гораздо больше, чем благодарность. Я помогаю, когда я могу помочь, и по-другому не будет. — Крэйг говорил уверенно, но чувствовал, что его слова остаются под давлением Твика. На стороне демона была удивительно простая логика, от которой он отказался в пользу веры.       Твик дернулся, когда их взгляды пересеклись.       — Ты мною недоволен, да? — почти констатировал.       — Ты ошибаешься. — Крэйг жестом позвал его за собой. — У каждого из нас свой путь, и каждый может изменить чью-то жизнь. Жестокий мир не станет лучше от пары кусков хлеба, но вдохновение и надежду можно найти и в меньшем.       — А ты мечтатель, Крэйг! — Твик с горечью усмехнулся, выйдя вперед. — У каждого своя участь, и лучше сосредоточиться на себе. В конце концов никто не поможет тебе, когда…       Твик замолчал, опешив, когда почувствовал прикосновение к плечам — на них Крэйг опустил свое пальто.