Эпитафия для нас

      — Спасение не предопределено, — бархатное эхо расстелилось по рядам внимающих словам пастора. На воскресных службах их больше, чем в любой другой день, и все же большая часть лавок пустует, а некоторые из слушателей откровенно демонстрируют незаинтересованность разглагольствованиями стоящего за кафедрой юнца — идеалиста, несколько лет назад сменившего отца Макси и привнесшего в католическую церковь протестантское свободомыслие. Горожанам пришелся не по вкусу своеобразный радикализм Крэйга Такера. Сей удручающий факт ему известен, но он искренен с собой и со своей паствой: в священных стенах лицемерие — грех, пусть молодой пастор и рад бы видеть больше лиц.       — Спасение есть Божья благодать. Не искупление и не наши добрые дела оправдывают нас, очищают от грехов, а милосердие Христа. Честность, порядочность — плоды веры и свидетельство прощения. — Крэйг опустил взгляд на текст проповеди, выведенный его аккуратным почерком, и зачитал: — Послание к Галатам рассказывает нам, что спасение возможно благодаря благодати Божией и совершается через веру в Христа. В пятом стихе был задан вопрос: через дела ли закона сие производит, или через наставление в вере? Был дан ответ: через наставление в вере. С этим ответом связано начало шестого стиха: так Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность…       Чей-то шумный зевок заглушил вдруг раздавшийся всхлип, предвещающий душераздирающую истерику. И последующие слова Крэйга потонули в отчаянном вопле младенца на руках Кевина — старшего из братьев Маккормиков. Сидящая рядом с сыном лет четырех-пяти, способным увлечь себя хотя бы ковырянием в носу, Шелли Марш (ныне — Маккормик, соотвественно) поспешила подняться с места; согнувшись, будто зритель кинотеатра, тщетно пытающийся незаметно выскользнуть из зала, переступила через колени мальчика и кое-как протиснулась к ни сколь не унимающемуся под мерное шипение папы малышу. Надрывные крики ребенка не остались без внимания разом оживившихся присутствующих. Еще бы! Весомый повод перестать клевать носом, размять затекшие шею и спину.       Смотря на затылки прихожан, Крэйг поймал себя на том, что ищет среди членов своей паствы человека, которому больше, чем кому-либо, следовало бы услышать его слова и осознать, что жизнь продолжается, но эта спесивая девушка не здесь сегодня, как, впрочем, и всегда.       Ставшая привычной обреченность навалилась на плечи молодого пастора. Отец Макси учил «уважать меру в слове», говорил о важности заключения проповеди — оно должно звучать в ушах слушателей, когда проповедник завершает свою речь, создавать стремление воплотить те нормы, которые были усвоены. Но слушатели отца Такера запомнят лишь несколько советов, как утешить маленького ребенка, и примутся исступленно сплетничать о том, насколько безалаберны Маккормики, — одна из излюбленных тем, хотя Кевин и Шелли достаточно взрослые и действительно стараются быть хорошими родителями. Ничего святого…       Собрав записи, Крэйг пробубнил слова прощания и, емко, но от всего сердца пожелав всем мира, отступил от кафедры. Довольно скоро его «исчезновение» стало дозволением встать, заговорить громче, наполнить зал храма Божьего разгорающимися спорами, праздной веселостью, с каждой секундой становящейся все более разнузданной. Жителям Южного Парка нет дела до звучащих в церкви слов — в этом городе сложно исполнять волю Господню, но миссия Крэйга ясна ему и все еще значима, а потому малодушного разочарования нет: иным принять Бога сложнее, чем ему, столкнувшемуся с обстоятельствами, однозначно указавшими единственно верный путь. Возможно, не будь он сыном своего отца, прожил бы совсем другую жизнь — заурядную жизнь обычного ребенка, подростка, юнца и, наконец, молодого человека двадцати с лишним лет, однако Пути Господни неисповедимы — к Римлянам, глава одиннадцатая, стих тридцать третий: о, бездна богатства и премудрости и ведения Божия; как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его.       В кабинете (каморка в углу, в прошлом облагороженная роскошью католицизма, а ныне — обесцвеченная минимализмом) Крэйг, швырнув текст проповеди на стол, позволил себе ссутулить неширокие, как у матери, плечи. Подойдя к зеркалу, в котором встречался с безупречным юношей перед тем, как предстать перед прихожанами, обнаружил темные круги под нижними веками (необходимость составить лаконичный план проповеди лишила сна); вытянутое лицо осунулось — очертилось угловатыми скулами, а глаза, которые мама называла каплями цветочного меда, потускнели и утонули в тени длинных ресниц. Плата за знание о величии Бога или безжалостная самоотдача во имя веры? Хм, скорее уж старое клеймо — свидетельство загубленного детства.       Расстегнув пиджак, Крэйг вытащил из воротника черной рубашки колоратку и свободной рукой встрепал волосы, чем удивительно легко придал себе распущенный вид, — захотелось подобраться, что, собственно, и сделал, заслышав тихий скрип дверных петель. Крэйг сделался строгим по привычке, хоть и понял, кто из числа его знакомых бесцеремонен настолько, что не утруждает себя соблюдением мало-мальских приличий, — Кенни мог бы постучать, но разве он знает что-то о такте?       — Искупление, прощение и чудесное спасение… — подчеркнуто растягивая гласные, перечислил Маккормик. — Почему именно эта тема?       Крэйг пожал плечами.       — Я должен говорить и об этом, — сухо констатировал он и, сдержанно стукнув ребром стопки бумаг по столу, убрал свои записи в ящик.       Кенни не интересовался содержанием проповедей, но выбор друга обсуждал с пылкостью, будто бы именно в этом видел некий сакральный смысл, — эдакий психоанализ. А Крэйг почти никогда не задумывался над тем, о чем будет говорить с жителями: возникала некая идея, и он, словно поэт, записывал мысли, праведность которых впоследствии подкреплял священными текстами.       Взяв в руки полученную утром корреспонденцию, состоящую из писем горожан, адресованных Крэйгу Такеру как святому отцу, он просмотрел имена отправителей. Ничего необычного: кто-то делится переживаниями или же наблюдениями, кто-то просит об очной встрече в приватной обстановке, и вновь пишет Стивен Стотч. Крэйг поежился: неужели Лео так скоро потребовалась его помощь? Им бы католического священника, наделенного полномочиями изгонять демонов, но Такер не желал позволять этому акту безумия случиться, поэтому делал все посильное сам.       — Мне все чаще кажется, что ты зачитываешь проповеди самому себе. — Подойдя, Кенни тронул покоящиеся на столе бусы, ловко перебрал крупные жемчужины.       Взгляд Крэйга зацепился за это странным образом гипнотизирующее своей контрастностью зрелище (чернота покрытого лаком дерева и бледность чужих пальцев); вовсе позабыв, о чем думал минутой ранее, он все же собрал волю в кулак, оперся на стол, наклонился и решительно отобрал у Маккормика четки — подарок отца Макси, сделанный маленькому Крэйгу в тот день, когда тот решил посвятить себя Богу. Никому, кроме Кенни, не позволил бы их коснуться, да и ему лишний раз не стоит, что уж.       — Зачем ты приходишь снова и снова, Кен? — подняв взгляд на юношу напротив, спросил Крэйг. Предельно миловидный голубоглазый блондин, а по сути — сущий дьявол: смотрит голодно, улыбается лукаво… — Ты неверующий настолько, что, боюсь, рано или поздно сгоришь прямо на пороге.       — Я все еще жив — это ли не доказательство того, что Бога нет? — весело усмехнулся Кенни.       — Не в этих стенах, Маккормик, — строго осадил Крэйг, не разделив его восторга от ироничности искрометного замечания.       Кенни посмотрел на аккуратно подстриженный затылок отвернувшегося друга, скользнул взглядом по жилистой шее, вдоль позвоночника — по шлице пиджака и стрелкам идеально выглаженных брюк (когда-то дотошно следящий за собой пастор был задиристым мальчишкой в дурацкой шапке с желтым помпоном) и продолжил столь же игриво:       — Прихожу полюбоваться на самого горячего священника... Господь же не станет возбранять мои наичистейшие помыслы, да?       — Богохульник, — буркнул Крэйг. Сняв с вешалки классическое пальто цвета мокрого песка, он накинул его на плечи, проверил наличие ключей в карманах.       Кенни лишь развел руками: мол, что поделать.       — Бог отнял у меня сестру, Крэйг, — с непринужденной злобой, выражающей, однако, жгучую боль, отчеканил он, как с листа. — С чего бы мне искать его милость?       Все процессы в теле Крэйга замедлились. Нахмурившись, он мельком глянул за окно. Карен Маккормик похоронена на городском кладбище, расположенном на прилегающей к церкви территории, и ее небольшое надгробие, кажется, смотрит прямо на него и молчаливо осуждает за то, что сострадающий пастор не может помочь Кенни справиться.       Несчастье в семье Маккормиков случилось несколько лет назад, и жизнерадостный белокурый мальчик стал одним из тех, кого заставил безутешно плакать жестокий город. После пары выскребающих душу из тела истерик Кенни зачерствел, и даже рождение племянников не смягчило его, не сделало милосердным, похожим на ангела, которым он был до смерти сестры. Ему бы к Богу обратиться, поверить в Рай, да он уверен, что Создатель повинен, и готов зубами вгрызться в сонную артерию того при личной встрече.       — Я должен идти. Прости, Кен. За все прости. — Ладонь Крэйга легла на плечо — какой-то нелепый жест…       — Все еще надеешься завлечь Тришу в эту свою секту? — отложив скорбь на потом, хмыкнул Кенни, своим прямолинейным вопросом запросто всколыхивая спрятанные под маской относительного равнодушия переживания. — Чувак, вера помогла тебе справиться — здорово, но это вовсе не значит, что…       — Обсудим это в другой раз, ладно? — криво улыбнулся Крэйг.             Ничуть не радует перспектива непростого разговора с той, которую он надеется увидеть в рядах прихожан. И все же Триша Такер еще не пропала — он должен.

***

      Скрученная десятидоллоровая купюра двинулась вдоль перепачканного пеплом, налипшим на пятна от жирной еды и алкоголя, столу, стирая белую «дорогу». Шумно втянув остатки, из стороны в сторону проведя банкнотой по истершемуся следу, Триша, зажав пальцами ноздри, откинулась на спинку скрипучего дивана. Свыкаясь с горечью, растекающейся по носоглотке, она рассматривала складывающиеся в причудливые узоры трещины на потолке до тех пор, пока взгляд не заскользил по обветшалым стенам, по плотным занавескам на окнах, остановился на разбитых плинтусах, проследовав за непроизвольно склонившейся головой. Она поймала ее руками — пальцы запутались в растрепанных волосах — и застонала от удовольствия, когда долгожданная истома расслабила до дрожи напрягшиеся из-за участившегося сердцебиения мышцы — сводящий с ума контраст, напоминающий о том, что еще есть душа в слабо функционирующем теле.       В нос ударил терпкий запах сигаретного дыма. Триша, вынырнув из ладоней, скосила глаза на сидящего рядом юношу. Пляшущий в его пальцах огонек осветил бледно-голубые радужки, почти полностью заволоченные черным зрачком, и погас.       — Оставь мне, — пролепетала она, еле ворочая занемевшим языком.       — Последняя, — прозвучало в ответ. Вдох — направившись к фильтру, резвые искорки побежали по сигарете, выстилая ее тлеющим пеплом. Выдох — дым опалил сухие губы Стэна, почти сразу остуженные горлышком бутылки. Соблазнительно двинулся вверх-вниз его сильно выпирающий кадык.       — Эй! — Триша подтянула к себе колени, с ногами забралась на диван и сделала несколько шагов. — Это я притащила эту пачку, Марш.       — Переступив через бедра парня, она забралась на него, расположилась поудобнее, бесстыдно двинув ягодицами. Взяв безвольную мужскую руку в свои, коснулась губами подушечек холодных пальцев, сжимающих сигарету, и сделала затяжку. Серый дым, выпущенный ноздрями, распростерся по густому от жары воздуху, навис над ними тучей.       Стэн сделал еще один глоток, подняв неумолимо пустеющую бутылку, ее дно уставилось в потолок.       Запустив тонкие пальцы в его черные, как сажа, волосы, Триша, наклонившись, слизнула капли с его губ, языком разомкнула их и забралась внутрь горького после выпитого рта.       — Хочу тебя, — не отрываясь, прошептала она, промежностью прижавшись к паху Стэна. Если бы не белье, мешающее им соприкоснуться кожей, засунула бы в себя привставший член без прелюдий.       Чуть отпрянув, она стянула футболку, неотрывно наблюдая за блуждающим по ее телу взглядом: вскоре в осоловевших глазах напротив, подернутых хронической меланхолией, вспыхнет безудержное желание — всегда в них разгорается прямо-таки зловещее пламя, когда Триша оголяет забрызганную веснушками грудь, (позже он забрызгает ее спермой, свирепо отымев), однако раздавшийся стук в дверь отвлек от томительного предвкушения.       Секундная заминка.       Триша закатила глаза, расслышав еще несколько требовательных ударов.       — Мой брат, — выдохнула она. Триша слезла с ног Стэна, пошатнулась, указав на дверь. — Скажи ему, что не знаешь, где я, — пусть святоша побегает по городу, как бесноватый. — Она усмехнулась и, подняв с пола банку из-под пива, влила в широко раскрытый рот кислые остатки.       — Знаешь, мы можем не открывать. — Стэн привстал, бесцеремонно ухватился за маленькие ягодицы Триши и, чуть раздвинув их, подтащил ее к себе, поцелуем вгрызся в молочно-белую шею.       Она обомлела, ощутив мурашками расползающееся по телу возбуждение — отдаться бы Маршу прямо сейчас, на этом старом диване, чудом выдерживающем их секс, или же прогнуть перед ним спину на полу, не раз оставившем синяки на ее коленях и локтях, но стук, сопровождаемый ворчанием, вернул к действительности.       — Он выломает дверь, с него станется, а у тебя нет бабла, — вложив всю скопившуюся неудовлетворенность сложившейся ситуацией в эту претензию, Триша оттолкнула Стэна. — Спровадь его, ну!       Крэйг ударил ребром кулака по входной двери снова. Хлипкая настолько, что можно снять ее с петель одним пинком, однако, несмотря на то, что злость терзает грудь и обжигает планомерно краснеющее лицо, он сдерживается. Гнев — смертный грех, но все, что касается сестры, делает эмоции Такера пугающе бесконтрольными. Впрочем, объяснимо: он волнуется за нее! Образ жизни, который приглянулся юной Такер, из-за связи с самым пропащим человеком упустившей возможность поступить в престижный или хоть какой колледж и покинуть захолустный город, не только низвергнет ее душу в Ад, но и изничтожит тело: она не так прекрасна и светла, как раньше, груба и вульгарна, все чаще без стеснения демонстрирует свою порочность — гордится этим, черт возьми. Крэйг мысленно стукнул себя по губам и, опустив веки, попросил прощения у Всевышнего.       Еще один несдержанный удар.       Еще один.       Еще — и кулак провалился в пустоту, когда дверь приоткрылась.       Рано или поздно молодой пастор согрешит: помыслы, возникающие при виде опухшей физиономии Марша, беспросветного пьяницы и наркомана, греховны настолько, что в пору высечь себя.       Едва Стэн открыл рот, Крэйг поморщился, вдохнув запах перегара и давно разлученных с зубной щеткой зубов.       — Ты не можешь вваливаться ко мне, когда вздумается, Такер…       — Помолчи, Стэн.       Отодвинув того прикосновением к голому плечу, Крэйг втиснулся в тесную прихожую. Солнечный свет поглотил царящий в родовом гнезде Маршей мрак: все окна занавешены, не горит ни один из немногочисленных светильников, свисающих с потолка, словно потроха.       Этот дом стал пристанищем младшего Марша, когда он со скандалом оставил ферму отца, узнав, что придется разделять жилую площадь не только с ненавистной старшей сестрой, но и с ее никчемным мужем и их детьми. Кажется, весь город слышал:       — Маккормики плодятся, как саранча! Я не собираюсь жить по колено в их дерьме, пока вы делаете вид, что дохуя семья!       Не оставшаяся равнодушной к истеричному сыну Шерон Марш помогла ему обустроиться в городе, а в благодарность он превратил дом, в котором вырос, в притон, где с недавних пор обреталась и Триша Такер.       Крэйг уверенно пересек прихожую, добрался до гостиной.       — Избавился от него? — вопросом встретила сестра.       Едва завидев ее, Крэйг поспешил отвернуться: на очертаниях долговязого женского тела только лишь нижнее белье.       — Оденься! — рявкнул он.       Рассматривать своеобразные детали интерьера, чтобы понять, что здесь происходило, ему не пришлось: в спертом воздухе стоит запах сигарет, дешевого спиртного и использованных презервативов. Крэйг опустил взгляд в пол, на острые носки своих ботинок.       — Вот дерьмо! — фыркнула Триша, ныряя в попавшуюся под руку футболку Стэна (она ей по размеру). — Почему ты не оставишь меня в покое, а?!       — Потому что тебе здесь не место.       Крэйг обернулся, прикинув, что сестра успела хоть сколько-нибудь прикрыть постыдную наготу. Хватило случайно брошенного на загаженный журнальный столик, возле которого провозилась та, взгляда, чтобы среди окурков, утонувших в пролитом, обнаружить следы наркотиков, — его аж замутило.       Триша всплеснула руками, втиснув бедра в узкие джинсы. Застегнуть их и вовсе позабыла.       — Хочешь, чтобы я вернулась к той полоумной?! — выпалила она и, выставив перед собой руку, продемонстрировала брату средний палец.       — Отсоси-ка, Такер! Ноги моей не будет у нас дома!       — Не говори так о матери, — прошипел Крэйг.       — Эй, чувак, — донеслось из-за спины. Рука Стэна легла на плечо, но, поведя им, Крэйг скинул нежелательное прикосновение. — Триша уже не ребенок — ты не можешь указывать ей.       Взгляд Крэйга, кажется, мог бы прожечь дыру в переносице фальшиво любезничающего Марша, а кулак — оставить нравоучительный отпечаток на багровом с запоя лице.       — Тебя это вообще не касается, — процедил он сквозь сжатые зубы и предусмотрительно убрал руки в карманы пальто; нащупав четки, нервно прокатил бусины по сгибам пальцев туда-сюда.       — Знаешь, а ты здорово устроился, брат, — продолжила Триша, распаляясь. Похожа на пожар. — Взвалил на мои плечи уход за калекой, а сам занялся просиживанием яиц в храме Божьем. Святой Такер, блять! — Она театрально воздела руки. — Как удобно вешать лапшу на уши всяким придуркам и считать себя самым умным.       От услышанного Крэйгу сделалось плохо физически: в этом доме не было и не будет Бога — логово Дьявола.       — Я останусь со Стэном, нравится тебе или нет, — констатировала Триша.       — Может, присмотришь себе место на помойке? — повысив голос тоже, огрызнулся Крэйг. Упрекнул себя за то, что позволил желчи выплеснуться вместе с каплями слюны, сорвавшимися с губ, но не смолчал: — Все равно рано или поздно это отребье окажется именно там! — Он махнул рукой на Марша — жест, описывающий отношение всего города к тому.       — Полегче, Такер, — выговорил Стэн, встав перед ним. Ниже ростом, сутулый, но коренастее и совершенно непредсказуем после количества выпитого. — Я не посмотрю, что ты пастор…       Подоспев, Триша вклинилась между ними.       — Ну-ка, убрали письки! Мериться ими будете без меня, ясно?! — Наградив Стэна укоризненным взглядом, она выразительно посмотрела и на Крэйга тоже: — Валил бы ты отсюда.       — Я не оставлю тебя с этим... — подбирать слова не было нужды: отвращение, чуть ли не транслируемое прямо в мозг Марша, весьма красноречиво закончило мысль. В отчаянной попытке уберечь, Крэйг схватил сестру за предплечье, потянул на себя.       — Убери руки! — рявкнула она, и хлесткая пощечина отпечаталась на щеке Крэйга. Не боль, но удивление парализовало на несколько секунд, а затем лацканы идеально сидящего на нем пиджака смяли чужие пальцы.       — Тебе пизда! — в лицо прорычал Стэн. Ему плевать на разницу их статусов, положений, на разницу в росте даже и степень трезвости, дающей преимущество в драке, да и на причину конфликта — пьяное лицо исказило желанием выплеснуть накопившуюся за годы социальной депривации злость.       Покоящийся под рубашкой крест, покачнувшись, уперся в грудь Такера. Он взялся за запястья Марша, оторвал от одежды его руки и отступил всего на шаг, прежде чем лопатками соприкоснулся с преградой…       Словно из ниоткуда возникший в гостиной Кенни помог ему устоять, придержав за локти, и решительно вышел вперед.       — Привет, Стэн, — кивнул он. — Здравствуй, Триша, — кивнул снова, чарующе улыбаясь. — Я прогуливался неподалеку и увидел, что дверь открыта, — вот, решил заглянуть.       Его появление и вычурная непринужденность разрядили обстановку, несмотря на то, что ложь была очевидна: Кенни последовал за Такером, потому что знал, чем может закончиться очередная попытка того достучаться до сестры. Он замотал головой, бросая невинные взгляды на бывших одноклассников, — их негодование понемногу иссякло.       Триша порывисто застегнула ширинку, выправила мешковатую футболку и, высокомерно вскинув голову, скрестила руки на груди.       — Я приду, когда сочту нужным, — отчеканила она. И добавила: — Доволен? А теперь оставь нас в покое, Крэйг.       Ее брат, расправив плечи, одернул пиджак. Дальнейшие пререкания бессмысленны: Триша проявила хотя бы толику благоразумия — и это в достаточной мере обнадеживает.       — Упаси Бог ваши души, — прошептал он и, не прощаясь, направился к выходу.       На улице стало заметно холоднее, то ли разгорячивший кровь Такера адреналин спровоцировал дрожь. Он запахнул пальто, сунул руки в карманы и, нащупав четки (вечером предстоит произнести с десяток молитв, перебирая их, чтобы умалить грехи), двинулся вдоль дороги.       — Погоди! Эй, Крэйг! — Кенни догнал его и зашагал с той же скоростью. — На этот раз вы со Стэном зашли довольно далеко, не находишь? Никуда не годится, а?       — Знаю, — проворчал Крэйг, цокнув языком. Святая наивность Маккормика могла действовать на нервы, на расшатанные — уж точно: ему известно, что рано или поздно бывшие одноклассники сцепятся и в кровь разобьют друг другу лица. — Как так получается, что ты оказываешься поблизости аккурат тогда, когда Марш выводит меня из себя? — с претензией полюбопытствовал Крэйг. И аж остановился в ожидании объяснений.       Кенни обернулся к нему.       — Совпадение, — плутовски улыбнулся он, сполна насладившись хмуростью на лице Такера: когда Крэйг сдвигает брови, его переносицу делит пополам глубокая морщинка — отличное дополнение к чинному образу пастора.       Какое-то время Крэйг в упор смотрел на Кенни, размышляя над тем, что же его связывает с человеком, настолько непохожим на него самого, но, не найдя логического объяснения, принял, что на то есть воля Божья, и, покачав головой, продолжил путь.       — Вездесущий Маккормик, — смягчившись, усмехнулся Крэйг. — Иногда мне кажется, что ты ниспослан мне Небесами, чтобы упасти от грехопадения.       Кенни беззастенчиво рассмеялся.       — Поверь, уж кто-кто, а я бы порадовался, будь ты грешником, — широко улыбаясь, признался он. Встретившись с тяжелым взглядом Крэйга, подмигнул.       Тот закатил глаза. Кенни…       Их не свели обстоятельства или какой-то особый случай. Их дружба просто возникла, когда участились случайные встречи, когда совместное времяпрепровождение стало приносить какое-никакое удовольствие, и это, пожалуй, то немногое хорошее, что произошло с Крэйгом после… в юности.       Он тяжело вздохнул, готовясь быть откровенным.       — После всего случившегося мы с Тришей пообещали друг другу помогать матери, — голос Крэйга огрубел, хриплость выдала взволнованность. — И вот я делаю это в одиночку, пока мою обдолбанную сестру трахает столь же обдолбанный мудак. — Пришлось попросить прощения вновь, но в этот раз чувство вины не оказалось особо сильным: Крэйг озвучил факты.       — Ты не один, — слабо улыбнулся Кенни. — Я всегда с тобой.       — Это не одно и то же, — выдохнул Крэйг и, зажмурившись, потер внутренние уголки глаз. Ему как никому другому понятно желание Триши забыться — разумеется. Если честно, он и сам занимается тем же... — Я рад, что ты со мной, Кен, — немного подумав, добавил он. — Спасибо.       Издевательская ухмылка растянула просиявшее лицо Кенни.       — Неужто ледяное сердце Крэйга Такера оттаяло? — Он схватился за грудь и бездарно изобразил потерю чувств, приложив тыльную сторону ладони ко лбу. — О, держи меня…       Крэйг опустил упрямо ползущие вверх уголки губ, бережно толкнув заваливающегося на него спиной друга.       — Ты будешь гореть в Аду за эти свои штучки, — беззлобно озвучил он.       — И пусть, — отозвался Кенни.       Пешком добраться до дома, в котором Крэйг и Триша провели детство, не составило труда, хоть на это и ушло около получаса. Несмотря на случившееся в нем в прошлом и происходящее в настоящем, он ничем не отличался от других таких же по соседству. Разве что лужайка чуть менее ухоженна и не убран талый снег с дорожек: у Крэйга не всегда есть время на двор — ему сполна хватает комнат, в которых необходимо поддерживать порядок.       Крэйг немного повозился с ключами (пора бы заменить замок: заедает) и открыл дверь.       Здесь ничего не изменилось с тех пор, как младшие из Такеров были постоянно спорящими друг с другом детьми, а их родители — красивой парой, пусть и не очень молодой. Кроме запаха.       Если раньше неизменно пахло мамиными обедами, то сейчас — ее болезнью.       — Привет, мам! — крикнул Крэйг.       Сердце замерло. Оно всегда замирало на несколько мучительных секунд, пока он ждал ответа.       — Сынок? — донеслось с кухни.       Крэйг смог дышать. Закрыв дверь, он снял пальто.       — Триша тоже пришла? — спросила Лаура, так и не показавшись.       Крэйг поджал губы, чтобы не позволить себе плохо подумать о своенравной сестре, и почему-то посмотрел на Кенни — тот поддержал его доброй улыбкой и принялся разуваться.       — Она занята, — отставив свою обувь, ответил Крэйг. — Навестит тебя в другой день.       — Ох… — опечаленный вздох. — Она стала совсем взрослой, ей не до меня.       — Глупости, мам.       По старому паркету застучал костыль Лауры Такер, зашаркали ее в далеком прошлом поломанные о ступени лестницы, ведущей на второй этаж, ноги. Перед парнями предстала почти неестественно изогнутая ссутуленная женщина, которая когда-то была высокой блондинкой с отличной фигурой и точеными чертами лица. Время не пощадило ее: наградило неглубокими, но многочисленными морщинами, заметной сединой и общей угрюмостью. Как, впрочем, не пощадила и судьба. Тронув ноющее бедро, она прислонилась к дверному косяку, изящно отставив костыль. Что ж, женственности она не лишилась, чего не скажешь, например, о грации и более значимых качествах.       — Какой же ты красивый, Крэйг, — тепло улыбнулась мама. — Почему ты все еще не нашел себе невесту?       Юноша в пару шагов преодолел расстояние до матери и, наклонившись, поцеловал в лоб. Кожа влажная от пота, соленая, но свои умозаключения по этому поводу он предпочел не озвучивать, покуда не убедился в обоснованности будущих претензий к матери.       — Я священник, мам.       — Протестант, — напомнил Кенни.       — Неважно. Я повенчан с церковью, принадлежу Богу и своей пастве — так и будет.       Лаура с наигранным недовольством закатила глаза, совсем так, как это умели делать ее дети, но веселость сползла с ее лица, как только Крэйг пересек порог кухни. Осмотрелся, проходясь, заглянул в один из ящиков, в другой... Он надеялся, что мама пристально следит за ним только потому, что соскучилась, однако ее худое лицо осунулось, глаза потемнели.       — Что ты делаешь? — Злоба, казалось бы, беспричинная, как помехи на телеэкране, исказила миссис Такер до неузнаваемости.       Игнорируя ее шаги и скрип подмышечного костыля, на совладение с которым ей потребовались очень кстати пришедшиеся минуты, Крэйг, встав на цыпочки, провел рукой по антресолям: когда дело касается таблеток, Лаура Такер демонстрирует удивительную для инвалида ловкость.       — Что ты делаешь, Крэйг? — свирепея, повторила она, приблизившись к нему.       — Пытаюсь убедиться, что ты держишь слово.       Подтянув брючину, Крэйг опустился на колено и, припав к полу, заглянул под разделочные столы. Рассмотрев комки пыли и мелкие соринки, он выпрямился и встретился с неприязненным взглядом матери. Сердце заныло: он вынужден не замечать ее злость, а порой и ее кулаки, бьющие по груди, и называть свои мотивы благом.       — Кен, проверь ее сумку, — скомандовал Крэйг. Тот, вздохнув, без энтузиазма кивнул и скрылся в пределах гостиной.       — Что это вы оба себе позволяете, молодые люди?! — Лаура ощетинилась, точно напуганная кошка, попыталась последовать за Маккормиком, но сын задержал ее. Взяв за плечи, развернул к себе.       — Мам, у тебя зависимость от обезболивающих, и если ты…       — Что-то есть, Крэйг… — Голос Кенни утратил бесстрастность: ему до тошноты противно быть тем, кто должен разбить сердце друга, сказав, что мать того не слезла с таблеток, как обещала неоднократно.       Крэйг зажмурился и задержал дыхание, чтобы не захлебнуться волной накатившей обреченностью.       Лицо Лауры перекосило — прямо-таки ведьма, аж подернутые сединой волосы вздыбились.       — Изверг! — прошипела она, надула щеки, поджав морщинистые губы, и плевок, слетевший с них, опалил щеку Крэйга. — Ты, говнюк, понятия не имеешь, через что я прошла и как мне тяжело!       Крэйг моргнул несколько раз, чтобы смахнуть брызги с ресниц. Отменно отыгрывая безразличие, достал из нагрудного кармана пиджака платок и стер слюну матери с щеки. Пальцы предательски дрожали, но эта мелочь не отображала и толики того тотального отчаяния, которое стянуло грудь.       — Мы обсуждали это, — сухо констатировал он и, будто бы потеряв всякий интерес к гневно содрогающейся женщине перед собой, направился к дверному проему, забрал у уже ожидающего его Кенни пачку обезболивающих и, помедлив лишь мгновение, потраченное на раздумья, безжалостно смял. Скрип ломающихся блистеров сопроводил скрип зубов матери. — Если ты никак не можешь справиться с той ситуацией, обратись к соответствующим специалистам.       — Еще чего! — выплюнула она. — Я не собираюсь краснеть, обсуждая с мозгоправами нашу семью!       Крэйг скептически хмыкнул, и эта снисходительность (напускная, однако) заставила миссис Такер осатанеть.       — Скажешь, тебе не стыдно выходить на улицу?! — выпалила, проглатывая подступающие слезы. — Не стыдно смотреть другим в глаза и понимать, что они знают… все-все знают! Представляют, как твой родной отец… — В этот раз ее плевок разбился о пол. — Даже мне противно смотреть на тебя, Крэйг!       Хмурый взгляд потускневших глаз Кенни метнулся к Крэйгу. Сочувствие отозвалось болью в перехваченном горле, образовавшийся ком перекрыл дыхательные пути. Ни для кого не секрет, что уже многие годы Лаура Такер не в себе: постоянный прием обезболивающих, выписываемых ей хирургами для снятия болевых синдромов — следствия перенесенных операций, сделал с ней то, что не доделало трагическое событие. И ее слова, пусть они и являются словами психически нездоровой женщины, ранят сына. Он ведь не виноват…Впрочем, находились умники, утверждающие обратное, — при случае Кенни переубеждал их парой ударов кулаком. Тогда-то он узнал, что лицо Крэйга становится совершенно непроницаемым, когда его сердце разрывается на части. Как сейчас…       — Я найду для тебя хорошего психиатра, — отстраненно бросил Крэйг.       — Я не сумасшедшая! — проорала Лаура до того громко, что Кенни, дернувшись, непроизвольно отстранился от нее, поспешил за направившимся к лестнице Крэйгом, прикинув, что не готов унимать ее после услышанного, хоть и следовало бы. — Это ты ненормальный! Нормальный не стал бы заниматься тем, чем занимался ты! Ненавижу!       Поднявшись на второй этаж — неприступная крепость, «зараженная» зона для матери (далеко не только потому, что больные ноги ограничивают ее), — Крэйг остановился перед дверью, ведущей в его комнату. Сквозь чуть стихшую истерику матери он расслышал хрипы — те самые хрипы, которые скребли по стенам этого дома, вспомнил опустошенность, с которой сталкивался на своей кровати, и даже вкус подушки, в которую вгрызался. И сдавленный крик сестры…       — Можешь идти, Кен, — полушепотом произнес он, когда тот оказался за спиной. — Я переночую здесь. Не хочу, чтобы мама натворила глупостей — присмотрю за ней.       — Я не оставлял тебя и в более мирные времена, — равнодушно хмыкнул Кенни.       — Что ж… — Крэйг открыл дверь.