Найти потерянное

Они составляют план. Европа уже не так повреждена. Она зализывает раны, медленно отходя от горя. Решают добраться кораблем до Франции, оттуда напрямик до Скандинавии на границу с Союзом. Дотти хочет, хотя бы одним глазком, увидеть СССР. Она даже не знает, к чему это точно приведет. Ее сердце неудержимо льнет к чему-то далекому и знакомому одновременно. Нечто, что было оторвано и было рядом одновременно. В глубине души она понимает, что не найдет там ничего. Там не будет ответов, счастья или уютного чувства дома. Дома вообще не было. Была лишь Пегги, что сейчас аккуратно складывала рубашки в чемодан. Дотти думает. Что она увидит, когда окажется в Европе? Женщина смотрит на Пегги — сосредоточенную, чуть хмурящуюся и смотрящую на ночную улицу, пока их машина едет к порту, и думает, сколько сил было приложено, дабы сейчас Дотти под фальшивыми документами могла покинуть США. И сколько сил было приложено, чтобы балансировать между Дотти и СНР, пусть уже безопасным и даже дружелюбным. А уж чего им стоило сокрытие их отношений… У Дотти не было таких знакомств. Она, признаться, ограничивалась Пегги, Энджи и ещё одной юной девушкой Дженифер. Но, впрочем, она была лишь её знакомой (или подругой?) по переписке. Письма шли долго — из Вашингтона до Вайоминга и обратно. И эта бедная девушка, которую было неприлично обманывать, и которая изначально знала лишь Пегги, а не Дотти, искренне считала, что общается с некой подругой мисс Картер — обычной мисс Эммой Смит, работающей учительницей. Иногда Дотти устает лгать и скрываться… Но она бессильна. Никто не собирался прощать её грехи, и тем более никто не собирался мириться с тем, что она предпочитала женщин. Её лицо пропало со страниц газет и объявлений. Странные происшествия больше не мелькали. Пегги не нужно было расследовать, рисковать, драться, убивать. Достаточно ли этого для счастливой и беззаботной жизни? Определенно, нет. Лучше ли это, чем все ужасы, происходящие годами ранее? Определено, да. И даже если бы пришлось вернуться — теперь она не одна. На её стороне смертоносная, опасная, но такая родная Дотти Андервуд. Возможно, её имя до сих пор вселяет в кого-то ужас. Возможно, кто-то до сих пор желает ей смерти в страшных муках. Кто знает… но Дотти готова вынести всё, и выйти из любой ситуации с гордо поднятой головой. Мертвых нельзя воскресить словами, ровно как и живых не убить ими же. Ближе к трем часам ночи они выходят из машины. Пегги пожимает руку Эдвину на прощание и искренне благодарит его. Порт в это время тихий, безмолвный. Достаточно темный. Лишь редкие завывания ветра да шум волн разрезают тишину. Фонари освещают лишь по периметру и немного на кораблях.

***

Их каюта маленькая, но это не умоляет её шарма. Она уютная, почти домашняя. Тут две койки среднего размера, комод, зеркало и два письменных стола. Дотти уже знает, что будет спать в одной постели с Пегги. Ей не хочется упускать эту возможность, да и вряд ли сама женщина будет против. Почти всю ночь они либо собирались, либо ехали, а потому, когда, вроде бы, нужно просыпаться и за окном медленно вставал рассвет они только готовятся ко сну. Долгожданный отдых, мягкие подушки и тяжелые одеяла скоро будут ощущаться приятной наградой. — Дот, отвернись, пожалуйста. — прерывает тишину Пегги. Она достала из чемодана свою ночнушку. Дотти по обыкновению спит обнаженной, и её партнерша уже научилась не стесняться этого. На губах Дотти заиграла фирменная улыбка. Иногда Пегги думает, что с той ситуации в камере и этой самой улыбки всё и началось. Тогда она явно не была рада видеть Дотти. И не нуждалась в ней так, как нуждается сейчас. Но теперь? Что ж, с того времени изменилось многое… — Зачем мне отворачиваться? Разве я не видела тебя уже сотню ра-аз? — лукаво блеснув глазами, тягуче произносит женщина. Но, всё же, проявляет каплю уважения к уставшей Пегги, что помогла им попасть на корабль, и просто плюхается на постель, уставившись в потолок. Пегги, удовлетворенная реакцией, оставляет диалог без продолжения, легко улыбнувшись. — Достанешь мои наручники? — шелест одежды прекратился. Значит, Пегги уже переоделась. Дотти садится вновь, расстегивая пуговицы на рубашке, стягивая с себя юбку, туфли, лиф. Дотти знает, что Пегги тайно возражает против наручников. Но женщина ничего не говорит — она слишком уважает чужие неотъемлемые привычки. Для Дотти это — часть рутины и жизни. Снимать и одевать наручники было так же привычно, как расчесывать волосы или чистить зубы. Спустя долгие двадцать минут женщины, наконец, улеглись в постель. Она не столь большая, как в их доме и, тем не менее, достаточно широкая, чтобы вместить двоих. Дотти заковывает запястье и ложится на спину, прикрывая глаза. Холодный металл обжигает руки. Это дает ей ощущение…безопасности? Пегги лежит на боку, перебросив руку через впалый живот партнерши. Она слушает биение сердца, наблюдает, как вздымается чужая грудь. Обнаженная грудь. К Дотти Андервуд, её любви и способам выражения нужно было привыкать и привыкать. Она была абсолютно другой. Далека от всех мужчин, что знала Пегги, и почти так же далека от остальных женщин. Свободная рука Дотти блуждает в спутанных кудрях любовницы. Сколько было сказано.И даже этого, казалось, порой было недостаточно. Не хватало всех слов мира, чтобы Дотти хоть на йоту приблизилась к истине. Буквами и предложениями невозможно выразить всю любовь, благодарность и странное помешательство, что она испытывала, смотря на женщину, ставшую воплощением её фантазий. Уютная тишина каюты. Слабые, но ощущаемые покачивания корабля. Нет ни голосов других людей, ни их шагов. Весь мир сосредоточен на них одних в этой маленькой комнатушке. И это просто до безумия приятно. Дотти хочет и не хочет добираться до места, что когда-то называла Родиной. Дотти Андервуд не боялась ничего, кроме своего прошлого и его отсутствия одновременно. Впрочем, сейчас об этом так не хочется думать. Рядом Пегги. И пока они держатся рядом — почти неуязвимы. Любовь Пегги ощущается в сотню раз приятнее, чем её ненависть. Ее поцелуи в тысячу раз лучше, чем удары. Разговоры перед сном в миллионы раз приятнее, чем допросы. И, конечно, сама Пегги Картер куда лучше, когда знаешь ее. Она оказывается куда нежнее, внимательнее, заботливее, чем полагаешь. Пегги умеет выражать свою любовь. Это могло бы свести с ума любую женщину. Этим Дотти похожа на них. Ее сводит с ума Пегги Картер. Она владеет и также принадлежит ей всецело. — Мы на этом корабле на шесть дней, верно? — спрашивает Дотти, в удовольствии прикрывая глаза, когда Пегги водит пальцем по шраму на ее боку. Она, конечно, и так знает ответ, но ей просто хочется слушать сладкий голос Пегги перед сном. — Да. Шесть дней. А потом три дня до Скандинавии. — женщина приподнимает уголки губ и проводит рукой с обнаженного бока до предплечья Дотти. Её закованная рука. Её напряженные мышцы. Её напряженное запястье. Она знает, что Дотти так лучше, безопаснее, спокойнее, но просто не может ничего с собой поделать. Проскальзывая чуть ниже этого самого запястья, Пегги гладит большими пальцами бледную кожу. — Ты уверена, что не хочешь снять их, Дот? — Я уверена, Пеггс. У нас просто разная рутина, не находишь? — усмехается женщина, в ответ погладив чужую щеку длинными пальцами. Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза, а затем Дотти отводит взгляд. — Шесть дней на круизом лайнере звучит неплохо. Единственное, что мне не нравится — то, что я не смогу целовать тебя и прижимать к стенке. Тут везде свои уши и глаза. И наверняка найдется идиот, что узнает тебя. Или ещё хуже… «Мисс, я не вижу кольца на вашем пальце. Не следует отказывать мне в знакомстве.» — Дотти специально пародирует голос, заставляя Пегги прыснуть от смеха. — Надеюсь, Дот, ты не припасла для таких случаев ничего, чтобы могло выбить тебя из образа… Знаешь, на этом корабле лучше обойтись без колющих и режущих, а так же стреляющих и отравляющих. Они тихо смеются. Обе закатывают глаза. Их жизнь лишена маленьких деталей — открытости и отсутствия страха. Обеим почти что до боли (или ненависти) жаль, что нельзя просто целоваться, просто обниматься, просто прижимать друг друга и вести себя так же, как тысячи остальных нормальных пар. Единственное, что иногда успокаивает Дотти — мысль о том, что ей в целом не следует появляться на улице слишком часто. В конце концов их руки оказываются переплетены и покоятся на животе Дотти, что по обыкновению всегда засыпает и просыпается на спине, за ночь, иногда, даже не двинувшись. Привычки из детства, вбитые кнутом слишком сильны. Дотти уже и не пытается избавиться от них. Она не хочет кошмаров. Женщина может пережить их, конечно же, но ненавидит ощущать липкий страх и уязвимость. Дотти может быть слабой. Рядом с Пегги и для неё. Пегги может тоже самое. И Дотти, на самом деле, чертовски нравится любая Пегги Картер. Хотя она умеет создавать почти идеальный баланс. Её характер, очевидно, далеко не легкий. Зато Дотти захлебывается от восторга, когда раз за разом начинает изучать его, углубляться вновь и вновь. Сама Дотти считает, что она не такая. В отличии от Пегги, у нее почти нет характера. Она очень мягкое тесто, из которого можно скатать что угодно. Может быть, частично из-за этого они и здесь. Кому-то может казаться, что это даже интересно и даже полезно. Дотти не спорит, что это полезно. Но она слишком устала и возненавидела все образы, которые примеряла. За это приходилось платить слишком большую цену. И, что уж там, убийства, пусть и были частью ее жизни с самого раннего детства, но были необходимостью, а не желанием. Сейчас это все было таким неважным. Сейчас рядом была Пегги, что уже, кажется, задремала, крепко сжимая ее руку. Дотти ещё с десятка минут глядела в потолок, стараясь отбросить от себя все мысли, что следовали за ней. Теперь было время для сна. Пусть уже и за окном давно светит солнце.