Morphium

      День 16, 30 сентября.       «На днях подготовили медицинский кабинет (в доме Бураха, за неимением другого места), вчера принимали первых пациентов. Осмотр и анализ крови — простые задачи, если заболевания достаточно изучены. Рутинная работа, как оказалось, может успокаивать. Состояние немного нормализовалось, однако Рубин напомнил об одном неприятном факте: возвращении в Столицу. Честно говоря, не хочу думать об этом не было времени и сил на подобные размышления. Было бы славно вернуться к исследованиям — vita sine litteris mors est. Здесь с этим будет затруднительно, однако… возвращаться было, вероятно, некуда. Обдумаю этот вопрос позже. Стоит сконцентрироваться на текущей работе. Пора собираться…»              Данковский подходил к заводским корпусам с новыми образцами крови. Расположение новой лаборатории было не самым удачным, но приходилось мириться с тем, что имелось — лучше так, чем небольшой склад или, более того, бежать до Омута. На экстракцию уходило некоторое время, за которое Даниил успевал подготовить оборудование и заполнить карточки пациентов. Несмотря на отсутствие признаков серьезных болезней, эпидемия научила людей своевременно обращаться за медицинской помощью, а врачей — более тщательно проводить диагностику. Бакалавр нанес первый подготовленный к анализу образец на предметное стекло и хотел было поместить его под объектив микроскопа, как услышал стремительно приближающиеся шаги.       — Попрошу вскипятить инструменты, — напряженно сказал Бурах, пройдя в помещение и придерживая изнеможенного бледного незнакомца. — Острый аппендицит, нужно оперировать, — пояснил он и принялся подготавливать рабочее место и пациента к операции. Даниил не планировал становиться ассистентом хирурга, но иных вариантов не имелось, потому покорно встал из-за стола и проследовал к металлическому шкафу. Он сменил перчатки, предварительно продезинфицировав руки спиртом, и перешел к стерилизации медицинских инструментов.       — Данковский, введите пациенту морфий, — было произнесено весьма официально и требовательно. Молча кивнув, Бакалавр достал многоразовый шприц — точно такой же до сих пор хранился в его комнате — и инъекционный раствор и переместился к операционному столу; игла и необходимый участок кожи на теле мужчины были обработаны. «Большая дозировка, но общий наркоз в таких условиях может привести к летальному исходу», — мелькнуло в мыслях при введении анестезии. Закончив, Данковский вернулся к хирургическим приспособлениям и передал их Артемию. Ему давно не приходилось заниматься подобным, и это несколько выбивало из колеи. А ведь самую сложную часть работы выполнял Бурах — Бакалавр лишь помогал, чем мог.       Несмотря на длительность и некоторые сложности, операция завершилась весьма успешно; пациента переместили в соседнюю комнату. В то время как Гаруспик наблюдал за состоянием прооперированного, Бакалавр занимался промывкой и стерилизацией скальпеля, зажимов, шприца и других принадлежностей. Вскоре к нему присоединился Артемий и сообщил:       — Жить будет, но стоит присмотреть за ним какое-то время. Спасибо за помощь.       — Это мой долг, Артемий Исидорович, — усмехнулся Данковский, убирая инструменты обратно. — К тому же, благодарить нужно не меня. Мне нужно завершить анализ, поэтому буду здесь — присмотрю за ним, — добавил он и вернулся к столу, на котором располагался микроскоп. Бурах улыбнулся, кивнул в знак благодарности и поспешил вернуться в свой дом.       День выдался неожиданно тяжелым и долгим. Бакалавр завершил исследование образцов биологических жидкостей и отпустил отошедшего от операции пациента, предварительно выписав ему необходимые лекарства и посоветовав прийти на утренний осмотр. Он направился в Жильники, чтобы отчитаться о проделанной работе. Дверь в дом Бураха открыл Спичка; днем ранее Даниил удивился, увидев этого мальчишку здесь (а потом и Мишку, что тихонечко подглядывала за их работой). Вероятно, дети привязались к Артемию, ровно как и Артемий к ним; на молодого хирурга возлегла еще одна серьезная обязанность — и как он только все успевал, да еще и оставался столь энергичным? Мужчина поднялся на второй этаж и обнаружил Гаруспика, что одиноко сидел за обеденным столом в смежной с приемной комнате. Отказываться от предложения Бураха поужинать вместе было бы глупым решением: он не ел ничего с самого утра, желудок сводило от голода. Данковский выложил карточки пациентов, стянул с себя плащ, аккуратно повесив его на спинку стула, и присоединился к трапезе. Он рассказал о результатах анализа и удовлетворительном состоянии прооперированного мужчины. Несвоевременное обращение пациента за помощью и далеко не лучшие условия для операции вызвали сильное беспокойство, поэтому, услышав хорошие новости, Гаруспик облегченно выдохнул. За ужином и непринужденной беседой вечер прошел незаметно. Вскоре Даниил поблагодарил Артемия за угощение и поднялся из-за стола.       — Уже поздно, мог бы и остаться.       — Благодарю, но я не хочу создавать неудобства. Да и ночной Город более не представляет опасности. Доберусь как-нибудь, — ответил Данковский, накидывая на себя верхнюю одежду, и хотел выйти из комнаты, как крепкие руки обвили его сзади. Он слабо усмехнулся и развернулся, заключая мужчину в объятия. Снова стало настолько уютно и хорошо, что ему хотелось, чтобы это длилось вечно. Укрой меня от этого мира, утешь, спаси от самого себя. Весьма неожиданно пухлые губы одарили Бакалавра чувственным поцелуем. Мужчина рвано выдохнул и ответил, прикрывая глаза и полностью растворяясь в моменте. Нежные прикосновения постепенно переросли в более страстные, вызывая дрожь по всему телу. Даниил отчаянно прижимался к Гаруспику, прерывисто дыша; опасное, но невероятно желанное чувство охватило его изнутри, распаляя. Шорох, донесшийся из соседний комнаты, заставил его опомниться и мигом отстраниться. Черт возьми. — Думаю, мне пора. Доброй ночи, — неловко произнес мужчина и поспешил к выходу.       Столь стремительное развитие их отношений несколько удивляло Данковского, который не мог представить, каким образом обернется посещение Города-на-Горхоне. Он боялся: своих чувств, полностью открыться и довериться Бураху, сильной привязанности, которая могла возникнуть, и болезненного расставания в случае последнего, если он захочет вернуться в Столицу. Пытался ли таким образом заглушить свое одиночество и выбраться из беспросветной апатии? Быть может, однако желание разгоралось все сильнее. Однажды Бакалавр пожалеет об этом, но отталкивать Артемия — человека, который так сильно тянулся к нему, заботился о нем и любил — ему не хотелось.       Оказавшись дома, Данковский поразительно быстро провалился в сон, но это не поспособствовало полноценному отдыху: кошмары изводили его на протяжении всей ночи. Ужасающие хрипы, надрывный кашель и предсмертные стоны преследовали на каждом шагу. Спертый воздух, пропитанный болью и кровью, жег легкие, отравляя. Нескончаемые ряды черных мешков тянулись вдоль улиц. Бакалавр отчаянно бежал по безжизненному Городу в поисках спасения; леденящий страх сковывал все сильнее. Однако смерть, безжалостная и насмешливая, настигла и его. Даниил проснулся в холодном поту, а его сердце лихорадочно билось. Живой. За окном светало; никаких душераздирающих звуков, черных мешков и следов Песчаной язвы на улице не наблюдалось. Мужчина устало потер глаза и раздраженно потянулся к сигаретам, что лежали на письменном столе. Смолистый дым медленно растворялся в воздухе, пока он пытался отойти от произошедшего. Тревожные сны нередко сопровождали его, особенно в период эпидемии, но в последнее время наступило некое затишье, которое подарило Бакалавру призрачную надежду на перемены, на то, что мрак наконец-то начнет рассеиваться. Надежда разбивалась вдребезги, оставляя за собой лишь пустоту и всепоглощающее отчаяние.       День 20, 4 октября.       «Спал всего пару часов. Кошмары не прекратились. Не могу спокойно заснуть, ведь я знаю, что меня ожидает. Эти сны возвращаются снова и снова, и с каждым разом становятся все более ужасающими и реалистичными. Все больше уничтожают меня. Голова раскалывается. Позавчера Артемий заметил мое состояние — пришлось рассказать о беспокойном сне — и предложил взять выходной. Не помогло. Да и работа не ждет. Во снах я бессилен, но наяву способен помочь людям. Или это просто отчаянная попытка не признать своего поражения? Обманываю ли я себя? Я запутался…»       День 21, 5 октября.       «Выписал себе морфий. Я же ставлю диагнозы и назначаю необходимые препараты больным, значит, способен справиться с этой проблемой. Самолечение это или же кража? Нет, никак не кража. При необходимости восполню запасы. Мне требуется лечение — однозначно. Я должен помочь себе, чтобы жить дальше. Medice, cura te ipsum.

***

      Боль утихла через несколько минут после инъекции. Сейчас завершу работу и отосплюсь вдоволь. Никто ведь не узнает об этом? Благо, я один в лаборатории. Рабочий день подходит к концу, вряд ли кто-то решит заглянуть сюда. И почему я так переживаю из-за этого? Я, в конце концов, просто принял лекарство! Все наладится, я приду в норму…»       В ту ночь кошмары обошли стороной Данковского. Крепкий и длительный сон придали сил и улучшили его самочувствие на следующий день. Бакалавр выписывал рецепт пациенту с переломом локтевой кости, пока тому накладывали фиксирующую повязку. «Морфий… Вполне универсальное, но коварное обезболивающее. Я на себе познал его действие: эффективно снимает боль, расслабляет и приводит голову в порядок. Облегчение это или лишь иллюзия? Нет, конечно же, способ облегчить боль при соответствующих заболеваниях, — внутренне убеждал себя он, нервно сжав перьевую ручку, — при сильных болевых ощущениях десяти миллиграммов будет достаточно. Интервал между приемами — двенадцать часов. А мне… нет, я в этом больше уже не нуждаюсь». Когда сзади подошел Бурах, Даниил, вздрогнув, торопливо дописал рецепт и передал его пострадавшему; взгляд потускнел, сознание вновь омрачили навязчивые мысли. Способ избавиться от страданий, чтобы дальше жить… Не более…       — Ты в порядке, ойнон? Кажется, ты напряжен, — побеспокоился Гаруспик, когда пострадавший ушел.       — Я… Я выйду на минуту… — пробормотал Данковский и прошел в соседнюю комнату, чтобы выпить воды и прийти в себя: в висках давило, а в горле пересохло от накатившего волнения.       — Это из-за кошмаров? — уточнил Артемий, как только Даниил вернулся, на что получил задумчивое молчание; Бакалавр и сам не знал, в чем заключалась причина внезапно нахлынувшей нервозности. Или знал, но не желал признаваться — ни себе, ни ему. Вздохнув, Гаруспик приблизился к нему и мягко коснулся его щеки, заглядывая в глаза напротив. — Если я могу чем-то помочь, только скажи.       — Спасибо. Я в порядке, даже выспался сегодня. Просто немного устал, наверное, — тихо ответил Данковский, прикрывая глаза и наслаждаясь прикосновениями горячей ладони. Он в очередной раз заставил Бураха волноваться и успокаивать его, что вызвало у него чувство вины и осознание собственной инфантильности — он был старше, но вел себя совершенно по-детски, пытаясь избежать собственных проблем сомнительными методами. Это контрастировало с его прежним поведением; неужели Город-на-Горхоне оказал столь ли сильное влияние? Бакалавр попытался отбросить плохие мысли и сфокусироваться на приятном тепле, окончательно успокаиваясь.        — Кхм. Прошу прощения, что прерываю столь трогательный и интимный момент, но не могли бы вы вести себя поскромнее, коллеги? — позади раздался голос Рубина, заставив почувствовать неловкость. Им в очередной раз помешали— начинало нервировать. Даниил, тихо чертыхнувшись, отстранился от чужой руки и бросил недовольный взгляд на Станислава. Тот сразу же перевел разговор в другое русло, и мужчины какое-то время обсуждали рабочие моменты, вскоре расходясь по домам.       В Омуте Ева упорно пыталась побеседовать с измотанным Данковским, но тот, ссылаясь на тяжелый день, вежливо уклонился от разговора и поспешил подняться в выделенную ему комнату. «Стоило бы найти другое жилье, но где? Не могу же я продолжать жить тут… Хотя Ева, кажется, только рада этому», — мысленно отметил мужчина. Бурах нередко предлагал остаться переночевать у него, иногда даже намекал, что Даниил в целом мог бы перебраться в его дом, оправдывая это удобством и более длительным сном. В данных ситуациях Бакалавр терял дар речи; с одной стороны, такие предложения с каждым днем становились все более заманчивыми, с другой — вызывали душевный дискомфорт. Страх до сих пор не отпускал мужчину, однако тот верил, что сможет его преодолеть. Стоило лишь разобраться со своими проблемами. Данковский прилег на кровать, но заснуть не никак удавалось. Тревожность вновь охватила его, а гнетущая тишина усиливала напряжение. Собственный разум изводил его, выматывая до предела. В висках пульсировало, тело пронзала дрожь; справляться с этим самостоятельно не было сил. Проворочавшись длительное время в попытках уснуть, он раздраженно встал и направился к саквояжу, в котором лежали заветные ампулы — те, что он якобы прописал себе. Руки заметно подрагивали, пока цилиндр наполнялся раствором морфия. Бакалавр, попытавшись унять дрожь, стиснул зубы и сжал ладонь в кулак; игла уверенно пронзила кровеносный сосуд. Веки опустились, дыхание затаилось в предвкушении долгожданного облегчения. Помоги мне, я теряю рассудок…       Рутина перестала приносить былое спокойствие и удовлетворение; изо дня в день Данковский изматывался гораздо быстрее, несмотря на снижение количества пациентов. Жители Города-на-Горхоне были здоровы, никто больше не умирал — это радовало, конечно, но чувствовал он себя глубоко опустошенным и потерянным. Острая нехватка в более интересных вещах — тех же исследованиях, к примеру — и ощущение бессмысленного нахождения в этой глуши давали о себе знать. «Я однозначно трачу свои силы и потенциал впустую». Однако план дальнейших действий отсутствовал; уезжать в Столицу было страшно (и Даниил до сих пор убеждал себя в том, что там его ничего не ждало), но и оставаться здесь, сковывая себя, звучало невыносимо. Однажды Данковский мельком поделился своими переживаниями с Артемием, и тот заверил его в скором наступлении перемен и предложил присоединиться к их реализации, чтобы найти более подходящее занятие. Сомнения вновь окутали мужчину: жить бесконечным ожиданием светлого будущего удручало, хотелось получить все здесь и сейчас. Болезнь ли диктовала такого рода желание или что-то иное — Бакалавр затруднялся ответить. Оставалось смиренно ждать и лечиться.       В один из вечеров Бурах предложил Стаху и Даниилу выпить, чтобы немного отвлечься и расслабиться после рабочего дня. Кроме того, он хотел рассказать о хороших новостях: старший Ольгимский сообщил ему об улучшении состояния родного города и ситуации с поездами, что облегчит пополнение необходимых материалов и оборудования, а также приблизит создание полноценной больницы. Достижение поставленной цели было все ближе, и это давало неплохую мотивацию — всем, кроме Данковского: тот испытывал смешанные чувства. Однако мужчина подумал о том, что это могло стать неплохим стимулом двигаться дальше — возможно, этот шаг сможет положить конец его колебаниям. От размышлений Данковского отвлек Рубин, который настойчиво протянул ему наполненный бокал. С удовольствием взяв предложенный спиртной напиток, Бакалавр прислушался к воодушевленной речи Гаруспика, после чего сделал несколько глотков. Тепло твирина немного уняло усталость, позволив тем самым сосредоточиться на приятной атмосфере вечера. Мужчины редко беседовали на отвлеченные темы такой компанией; Данковский слишком часто погружался в себя и покидал их, придумывая различные отговорки. Пытался убежать от них или же от самого себя? «Ты сам рушишь свою жизнь», — шептал внутренний голос, а Даниил успешно заглушал его новой порцией твириновой настойки. Или же — наедине с собой — морфием, находя в очередной дозе кратковременное забвение и не замечая, как все стремительнее проваливался в бездну саморазрушения.       Ночь медленно окутывала Город. Основательно подвыпивший Станислав принял решение оставить друзей и направиться домой, и мужчины проводили приятеля до выхода и попрощались с ним. Даниил задержался у порога дома и достал из пачки сигарету, закуривая и устремляя взгляд в ночное небо. Подобных моментов, которые дарили искренний смех и радость, явно не хватало в его жизни. Эмоциональное состояние оставляло желать лучшего уже длительное время, несмотря на всевозможные попытки исправить это. Иногда его спасал Артемий, иногда — лекарство, однако побочные эффекты последнего медленно, но верно начинали давать о себе знать, выводя из душевного равновесия. Medica mente non medicamentis. Бакалавр машинально потянулся к новой сигарете и зажигалке, временно развеивая темноту вокруг.       — Я уже переживал, что ты ушел, — с нотками тоски произнес выглянувший из-за двери Бурах. Он, в целом, не удивился бы данному факту — смирился, — но с каждым разом его сердце сжималось все сильнее, а на душе чувствовался невыносимый груз. Как бы он ни пытался помочь Даниилу, тот лишь отдалялся от него. Артемий действительно хотел, чтобы его возлюбленный чувствовал себя хорошо, но не мог найти найти корень проблемы и подходящее решение. Игра в спасателя может повлечь за собой плачевные последствия.       — Как ты мог подумать о таком? — Данковский покачал головой, потушил сигарету и приблизился к мужчине, сжимая в крепких объятиях. Бурах хмыкнул и обнял его в ответ; ладонь ласково опустилась на макушку, перебирая черные пряди. Даниил переместил свою руку на затылок Гаруспика, притягивая его к себе, и прильнул к желанным губам, на что ему охотно ответили. Мокрые поцелуи, рваные вздохи и долгожданные прикосновения знатно распаляли. Через пару минут Артемий отстранился от припухших губ и увел Данковского за собой внутрь, взяв за руку.       Будучи в спальне хозяина дома, Бакалавр оказался прижат к двери. Бурах запечатлел короткий поцелуй на обворожительной полуулыбке и спустился ниже, к шее, стягивая с нее шелковый платок бордового цвета и расстегивая верхние пуговицы рубашки. Даниил откинул голову назад, предоставляя доступ к оголенным участкам кожи, и прерывисто выдохнул, когда почувствовал нежный укус на ключице. Артемий слегка отстранился, чтобы стянуть с возлюбленного мешавшую в тот момент одежду: кожаный плащ, классическую жилетку и рубашку. На последнем элементе Даниил прервал его действия, не желая демонстрировать собственные предплечья. На его коже, бледной и тонкой, быстро проявлялись синяки и отчетливо наблюдались следы от металлической иглы. Бакалавр, поспешив отвлечь Гаруспика, обнял его за шею и жадно поцеловал; его прохладные руки пробрались под чужой свитер, вызвав легкую дрожь. Все вокруг растворилось, оставив только шумное дыхание, страстные прикосновения, порождающие тихие стоны, и подрагивающие от желания руки. Волна удовольствия и возбуждения накрыла мужчин с головой, и те отдавались друг другу без остатка, разделяя чувства и теряя контроль.       Даниил нежился в объятиях Артемия, постепенно проваливаясь в сон. Спокойствие и тепло обволакивали; это заглушало боль и тревогу не хуже морфия. «Все наладится», — упрямо твердило сознание, на что зависимость с усмешкой разрушала жалкие иллюзии. Неизбежный ад не заставит себя ждать.