1/13

Прихожу в себя я, лежа на холодной мокрой траве. Сверху льется дождь, его струи бьют в мое тело, но не чувствую почти ничего. Нет сил не то, что встать — не могу двинуться даже. Не ощущаю ни рук, ни ног, и остается подставляться ледяной воде, пытающейся погасить пожар во мне. Вот только горит не просто тело, но и душа. Вдруг, слышу рядом чужие шаги — такие знакомые, почти не ощутимо-призрачные. Киллуа. «Гон! Боже мой, Гон! Я нашел его! Сенрицу, помоги!» — меня поднимают, усаживают, как тряпичную куклу. Килл рядом такой холодный, но такой родной. Он смотрит на меня глазами полными ужаса. Хочу спросить «в чем дело?», однако губы не подчиняются точно так же, как руки и ноги. — «Гон, скажи что-нибудь» — Он…плачет? Не пойму из-за дождя. «Ох» — раздается сзади незнакомый женский голос. — «Киллуа, Курапике лучше не видеть его. Не видеть ЭТО на нем» «Что… о чем ты?» — он прижимает мою голову к плечу…странно знакомо. Будто недавно, кто-то уже делал так. А затем смотрит за спину. И замирает — застывает ледяным изваянием. Пальцы друга вздрагивают, сжимаются судорожно, а потом почти отпускают… — «И, правда. Лучше Курапике ЭТОГО не видеть» — говорит едва слышно. — «Что с тобой, Сенрицу?» «Его сердце… оно… пугает» — кажется, девушка отступает назад. — «Словно он живет бок о бок со смертью. Словно она внутри него, и он сроднился с ней. Киллуа — это точно твой друг? Это тот Гон, о котором ты и Курапика мне рассказывали?! Вот это чудовище?!» — чужие слова бьют наотмашь. В голове растекается бархатная темнота, полная образов и голосов. А я падаю в нее, как в долгожданное забвение. *** «Решка» — голос невысокого азиата сочится удовлетворением. Монетка подлетела в воздух, провернулась вокруг собственной оси много раз подряд и упала… дав ему карт-бланш на любые действия. Заломленная рука болит, почти вывернутая из сустава, но я не позволяю себе даже вскрикнуть, когда меня вздергивают на ноги. Хотя от жгущего ощущения хочется привстать на цыпочки — лишь бы как-то облегчить свое состояние. «Черт» — Нобунага тупо смотрит на монетку в своей руке. — «Фэйтан, я хочу, чтобы босс принял его в Рёдан!» — от такого заявления все Пауки вокруг замирают. Смотрят нечитаемо, сначала на мечника, затем на меня. Тот, кого назвали Фэйтаном, издает негромкий смешок через бандану, который словно обжигает мою шею сзади, как пчелиный укус. Стараюсь не дать себе бояться, но от ощущения чужой, какой-то нечеловеческой ауры, трясет просто. Это страшнее, чем впавший в раж Хисока, на том острове, во время предпоследнего экзамена. «Нобунага, ты уверен? Почему именно он?» — Финкс приподнимает брови, и задает вопрос, который мучает сейчас всю группировку, судя по всему. «Уверен» — мужчина сверлит буквально взглядом, от этого невольно становится жарко. Он будто немного сошел с ума, не представлял никогда даже, что меня могут вот так пожирать глазами. — «Я хочу, чтобы он заменил Уво» — прозвучало более чем горько. Уво — тот, кто умер у них недавно? Знаю что это больно — терять близких. Невольно внутри просыпается жалость, но от нее нужно избавиться. Они — Пауки — убийцы, уничтожающие окружающих просто за косой взгляд, за мимолетную выгоду. Они вырезали клан Курапики, оставив моего друга сиротой. «Я к вам не присоединюсь!» — буквально выталкиваю наружу, через боль, пока пагубное сочувствие не захватило всего меня. Фэйтан за плечом смеется негромко, но чрезвычайно мерзко. От этого звука вздрагивают даже его товарищи. «Видишь — не хочет. Так что нам предстоит крайне занимательный досуг до вечера» — он говорит, не повышая тона, однако все равно каждое слово отпечатывается странно на коже. В глазах Хисоки я краем взгляда отмечаю… жалость? Будто я смертельно больной какой-то! «Все равно» — мечник шипит почти, делая шаг вперед. — «Не смей делать ничего непоправимого до тех пор, пока не придет Куроро. Окончательное решение за ним!» — на это азиат цокает недовольно языком. «Ладно. Ничего, что я не могу поправить» — он больше не смеется, не улыбается даже, и в голосе есть что-то, заставляющее сердце биться высоко в горле. Я пытаюсь вывернуться, однако чужой захват чудовищно крепок. Наши силы несоизмеримо не равны. Даже то, что я смог уложить руку Нобунаги в армрестлинге, ничего не стоит — этот мужчина явно сильнее. А то, что он не подросток, пусть и не на много выше меня, можно почуять по запаху. Терпкий, острохарактерно взрослый. «После Фэйтана, вряд ли мальчишка когда-либо захочет к нам присоединиться, Нобунага» — голос розововолосой девушки ввинчивается в мозг, втыкается иглой, как еще одно предупреждение — азиата стоит опасаться куда больше Хисоки. Увы, сопротивление бесполезно — это становится понятно мне быстро и ясно… хотя сие не означает, будто я не стану пытаться. Каждая мышца и жила — натянуты словно струны, внутри страх смешивается с упрямством, с желанием сбежать в любой удобный момент и острой неприязнью к этим людям. Кажется, мужчина чует это на запах, точно так же, как я по-звериному ощущаю его взрослость. «Думаю, раз все и так решено, то до вечера мы вас покинем» — он, словно издевается над всеми окружающими разом, этой фразой. Руку снова обжигает болью, когда Фэйтан сильнее выворачивает сустав, с содроганием ощущаю, как что-то хрустит внутри острой, будто лезвие, вспышкой. Да сколько же сил у этого человека, что даже мои укрепленные аурой мышцы и кости сдаются под его натиском? А ведь он и десятую долю силы не применил. Это напоминает бой с Хисокой, когда я рвался к победе, но где-то в глубине себя быстро понял — такой противник мне не по зубам пока. «О, кажется, мы уже начали» — чужой негромкий голос закрадывается в ухо кусачим насекомым. Мужчина тоже явно почувствовал, как вывернул сустав почти до конца. И ему это… понравилось. От боли темнеет в глазах — будь я не изучившим Нен человеком, и, скорее всего, он бы просто оторвал мою конечность. Подозреваю, что также безо всяких сожалений. Любое движение, любая попытка дернуться в сторону жестоко пресекалась им, пока Фэйтан тащил меня по полуразрушенному коридору. «Продолжай сопротивляться — мне нравится» — еще один чужой смешок осел на коже, а потом меня толкнули с такой силой на пол, что я пролетел через полкомнаты, пока не ударился о холодный бетон. На камне осталась вмятина, из тела разом вышибло весь дух, словно Хисока ударил со всей силы, как тогда — на Небесной Арене. «Буду, и еще как!» — удалось вытолкнуть эти слова наружу на остатках дыхания. Попытался встать на ноги, но мужчина оказался рядом, его сапог с жестким носом попал точно мне под ребра. Во рту плеснуло кровью из прокушенного языка, невольно я закашлялся ею, щедро орошая алыми каплями пол. «Знай, свое место, мальчик» — меня схватили за волосы, заставляя поднять голову, не смотря на то, что кашель разрывал легкие изнутри. Чужой голос по-прежнему негромкий, вкрадчивый даже. Прямо напротив, оказались темные, как ночь, глаза с фиолетовыми отблесками. — «До тебя, похоже, не доходит, на какое дно ты упал, пытаясь следить за нами. Ну, так я покажу» Это прозвучало настолько предвкушающе, что адреналин волной плеснул по жилам, захлестывая с головой, заставляя бить в ответ максимально сильно, быстро… но как оказалось недостаточно. Отточенный тренировками мастера Винга удар, останавливают легко — он просто подставляет затянутое в кожу плаща предплечье, и отмахивается, как от надоедливой мухи. Каменный буквально — моему кулаку куда больнее, чем ему самому. Если он вообще почувствовал хоть что-то. «Хороший потенциал, но совершенно не раскрытый» — неожиданно произносит — в некоей мере серьезно, а в некоей издевательски. А затем впечатывает свой собственный кулак в мое подреберье, заставляя снова до крови прикусить язык и губу. Даже Тэн едва спасает — по ощущениям, будто чужое движение пробило навылет. Желудок сжимается жалобно, и мужчина отпускает меня, плавно-экономным движением отступая назад. Без чужой, пусть болезненной, но поддержки, снова падаю на колени, меня выворачивает наизнанку желчью… и кровью. Я не ел ничего сегодня, пока мы с Киллуа шпионили за Рёданом, и это спасает от еще больших травм желудка. Не могу никак заставить собственное тело слушаться, это куда хуже, чем на Небесной Арене, когда я падал, но все равно продолжал сражаться. Спазм за спазмом выкручивают наизнанку, не дают дышать, до слез, невольно выступающих на глазах. Неужели. неужели Хисока точно так же силен? Тогда выходит он просто щадил меня, как маленького, во время последнего боя. «Тебя когда-нибудь забивали насмерть?» — в чужом голосе, врывающемся в голову, звучит насмешливый и едкий интерес. Азиат, оказывается, уже какое-то время сидит на корточках рядом, с интересом глядя на то, как меня рвет на части судорогами. В нем нет и капли брезгливости, только жадное любопытство и жажда чего-то столь темного, что аура фокусника на острове и близко не стояла с этим кошмаром. — «Впрочем, можешь не отвечать — вижу по наивной мордашке, и идиотскими словам, что нет. А еще, совсем не умеешь закрываться, защищать жизненно важные органы» Вместе с этими словами, чужой кулак еще раз попадает в то же место, так, что в голове темнеет, а я перестаю чувствовать собственное тело. Оно просто отказывает от силы удара, пришедшегося на внутренности. Меня буквально складывает пополам…и одновременно рука Фэйтана обхватывает поперек живота, превратившегося, кажется, в один огромный синяк. Он вздергивает меня на ноги почти ласково треплет по волосам, как могла бы сделать это тетя Мито, например. «Глупый мальчишка» — произносится так же мягко-скрипуче. Но за верхней эмоцией скрывается другая — острая, безжалостная. Он просто наслаждается болью, наносимой мне. И наслаждается, говоря то, что говорит, делая, что делает. Причиняя страдания и впитывая их. — «Знаешь, основная проблема с моими жертвами состоит в том, чтобы они не сдохли раньше времени, от болевого шока. Но Нен-пользователю это особо не грозит. Разве что хорошенько приложить тебя головой, чего мы естественно не будем делать. Я ведь обещал Нобунаге» Чувствую себя словно кукла в чужих руках. Пока тело мне не подчиняется, он легко перекидывает его через руку. Слышу звон через темноту в голове, холодное и гладкое обвивает запястья, связывает их позади спины. А прихожу в себя от новой порции боли. Цепь, которой воспользовался Паук, вздергивают вверх, перекинув через торчащую из полуразрушенного потолка арматуру. Это напоминает огонь, поселившийся в плечах и спине, мужчина медленно, сантиметр за сантиметром тянет гладкие металлические звенья на себя. Я чувствую, что вот-вот лишусь обеих рук, пытаюсь укрепить свое тело аурой, порвать путы, в конце концов. Но цепь оказывается напитанной чужой безжалостной Нен. «Пытать тех, кто обладает активной аурой куда интереснее, чем обычных людей. Но и проблематичней, знаешь?» — негромко смеется Фэйтан. — «Вечно думаешь над тем, как не дать вам сбежать, высвободившись — ведь любой материал, даже напитанный аурой, рано или поздно теряет заряд. А подновлять каждые пять минут… отвлекает от процесса. Но выход есть. Сложно двигать конечностями и рвать ими что либо, если их не чувствуешь» С этими словами, мужчина резко дергает вниз… мне кажется, словно в голову залили расплавленный металл, я ослеп и оглох, потерявшись в белоснежном мареве этого огня, терзающего разум. Возможно, даже не сдержал крик, по тому, что, когда слух начал возвращаться, а боль отступать, будто морская волна, собственный вопль все еще отдавался в саднящей глотке и бился в ушах эхом. «Музыка для ушей, после твоих забавных слов о нас» — он закрепляет цепь в полу, оставляя меня висеть, едва касаясь кончиками пальцев ног пола. Совсем не чувствую рук — мелькает в голове панически отстраненная мысль. Но может, это и хорошо. Хотя мышцы спины, идущие от них вниз, к пояснице, теперь будто раскались — их до сих пор жжет, не переставая — видимо, от натяжения. «От своих слов, я все равно не откажусь» — выталкиваю из себя кое-как. Просто потому что не собираюсь сдаваться. Чувствую кожей жадное желание этого палача сломать меня, но не собираюсь доставлять ему такое удовольствие. — «Вы — убийцы. Чудовища» «Мальчик» — тянет Фэйтан, словно врач на приеме с безнадежно больным. — «Я не собираюсь отрицать очевидного, или оправдывать наши поступки перед тобой» — эти слова вызывают в голове острейший диссонанс. «Тогда…какого…черта?» — хрипло выдыхаю. Боль почти ушла на задний план, я старательно абстрагируюсь от нее. Вспоминаются невольно слова Киллуа во время одного из наших откровенных ночных разговоров. «Избавиться от боли нельзя. Боль — индикатор ущерба нанесенного телу. Но ее можно пропустить через себя, заставить разум силой не реагировать, просто, как на комариный зуд над ухом» Если это и есть те пытки, каким мой друг подвергался с самого раннего детства, как он вообще может еще доверять людям? Киллуа. Если мы увидимся снова…нет, КОГДА мы увидимся снова я буду понимать тебя гораздо глубже. Лучше уж и из этого вынести позитивную нотку, чем впадать в уныние и ужас, которого от меня ждут. «Какого черта — что? Какого черта я собираюсь наказать тебя за твои слова? Ну, так за дерзость. А еще просто по тому, что мне так хочется» — мужчина приподнял брови, заведя руки за голову. Звук расстегивающихся клепок, и вот он уже снял бандану, откладывая ее в сторону, на колченогий стол со множеством не зажженных сейчас, оплывших свечей и какими-то книгами. Затем потянул отворот плаща — все тот же звук и запа̀х раскрылся. Скрипнув кожей, верхняя одежда полетела на стул, Фэйтан остался одетым в майку и военные штаны, заправленные в жесткие сапоги. «То, что Нобунага хочет заменить тобой Уво, в чем-то мне понятно. Нен-пользователей мало, на самом деле. А ты мелкий с хорошим потенциалом — тебя можно выдрессировать так, как хочется. Но у него в голове от горя помутилось, поэтому идти на поводу чужого желания я не собираюсь. Говоришь, мы жесткие убийцы, садисты и ублюдки? Оно именно так. И сейчас ты немного — совсем чуть-чуть узнаешь это на своей шкуре. Мачи права — после такого, вряд ли решишь к нам присоединиться» Под плащом также обнаружился кожаный пояс со множеством креплений, в которые были вдеты инструменты самого разного вида — от ножниц и игл, до скальпелей. Могу только зубы стиснуть от злости, задвигая ею свой страх с паникой назад. Это, увы, не сражение, когда либо ты противника, либо он тебя. Просто безжалостное издевательство, без конкретной цели. Тем оно и пугает на самом деле. У меня нет и малейшей возможности сопротивляться — не могу пальцем даже шевельнуть, чтобы избавиться от своих пут. Плечи распухли, под кожей образовались уже гематомы, в отличие от онемевших бесполезных рук, саднящие болезненно. Словно проследив за моим взглядом, Фэйтан поднял руку и нажал кончиками пальцев на один из синяков, вызывая новые и новые вспышки жжения. А это ведь чувства приглушены аурой. Без нее, такая травма уже могла вызвать у меня шок, наверное. Нен скрадывает боль, ведь она укрепляет мышцы, жилы, кости — абсолютно все в теле. Правда против воздействия превосходящей силы, все равно не помогает. «Очень хорошо» — азиат усмехается уголками рта, надавливает сильнее, до алых вспышек перед моими глазами, прощупывая сустав внутри. — «Знаешь, чем также хорошо пытать Нен-пользователя? Мы крепкие — даже самые слабые из нас. Замечал, что уровень неприятных ощущений близко не тот, каким бы был раньше, до того как ты научился использовать ауру? Я сейчас могу сделать тебе очень и очень больно, при этом, не нанося непоправимых увечий. У обычного человека, к примеру, при такой травме, скорее всего, оказался бы поврежден суста̀вный хрящ. Но нет, стоит вправить все на место и дать ауре поработать хорошенько с неделю, как все придет в норму, вместо многомесячной тяжелой реабилитации…временами так и не происходящей» Фэйтан наклонился чуть ниже к моему лицу, говоря негромко, его слова ползут по коже волной насекомых противно. Вместо ответа, я со всей силы бью его лбом в лицо. Мужчина с негромким оханьем откидывает голову назад и отступает, в то время как я, не смотря на дикую боль в руках, использую их словно опору и, подтянувшись, ударяю коленом в чужой подбородок. А в следующий момент, буквально отключаюсь от новой вспышки боли. Азиат делает всего один шаг назад, в то время как обычному человеку, скорее всего, своротило бы челюсть. Он же, медленно опускает голову вниз, глядя с легкой усмешкой и со странным, живодерским интересом. Стирает каплю крови, выступившую из прокушенной губы. Затем он смеется негромко, но пробирает до костей, не смотря на собственное полуобморочное состояние. Фэйтан резко выдирает мое сознание из туманного полу беспамятства — хлестким ударом по щеке, разбивающим скулу, щеку, нос. Судорожно начинаю дышать ртом, от хлынувшей в глотку крови. Однако это цветочки, по сравнению с предыдущими ударами. «Бойко. Но фокус на один раз» — меня вздергивают чуть выше, а вокруг щиколоток также обвиваются цепи, закрепляемые вбитым в каменный пол штырем. Он его пальцами вгоняет в бетон — словно раскаленную иглу в масло. Теперь даже не дернуться, я растянут между полом и потолком, оказываясь на одном уровне с чужим лицом. Звенит лезвие, извлеченное из пояса. Холодный металл скальпеля, какие давно уже не используют в хирургии, прикасается к щеке, вспарывая кожу, будто бумагу. Но только кожу, слава богу — не до мышц, и тем более не насквозь. Стараюсь не дернуться, глядя в чужие темные глаза. В них нет ни капли жалости, и ничего человеческого также не могу заметить, как не стараюсь. В сражении с Ханзо, я видел в его глазах, что там — внутри сильного воина, однозначно сокрыт кто-то живой, умеющий сострадать. Даже хищно-золотые радужки Хисоки выражали заинтересованность, на кою я отзывался, стремясь взять реванш за удар. Скорее инстинктивно, чем разумом, схлестнувшись с фокусником, понимал — он меня не убьет. А этот мужчина, напротив — в нем, как в старшем брате Киллуа, нет ничего светлого, он безучастно перережет чужое горло, как только развлечение надоест. Только перед Иллуми я не был настолько открыто-беззащитен, чувствовал за спиной поддержку друзей и даже Хисоки. Здесь же…я один. Сам задержал преследователей, позволяя Киллуа бежать. Теперь даже фокусник мне не поможет — он не пойдет против Пауков. Это читалось в нем, как в открытой книге. Но не боль даже меня страшит — однако, то, что я умру один, так и не увидев своих близких. Не зная твердо — с ними все в порядке. А то, что умру — вопрос решенный, ведь присоединяться к этим людям не стану ни за что. Все внутри меня восстает и кричит против этого. «Бесстрашный взгляд» — говорит вдруг мой палач. — «Да, у Уво был точно такой же. Взгляд человека, который не сломается, как некоторые…» — он смотрит чуть в сторону, а я невольно слежу за чужим взглядом. До этого не замечал, но в соседней комнате, отделенной от этой исключительно полуразрушенным дверным проемом, сидит привязанный к стулу человек, с мешком на голове. Он…дышит еще, пусть и покрыт весь ранами, синяками. — «Инджу выложил все, стоило мне с ним только начать» — Фэйтан легко качает головой, будто сожалея об упущенном развлечении. — «Но с тобой случай совсем иной. Ты ведь не знаешь ублюдка-с-цепями?..Хотя этим вопросом мы тоже озадачимся» «Мне нечего тебе сказать» — отвечаю яростно и зло. Лезвие скальпеля соскальзывает со щеки вниз, к шее. «Вам всем нечего сказать…до определенного момента» — кажется, данный факт моего палача крайне веселит. Он делает резкое движение рукой, но я заставляю себя не зажмуриваться — не собираюсь доставлять ему удовольствие своим страхом. Однако вместо раны…с меня падает одежда. Куртка оказывается, распорота вдоль груди и рукавов, бесформенной тряпкой оседая на пол, следом за ней отправляется и майка. — «Даже если ты станешь молчать и ничего мне не скажешь — это все равно будут занимательные часы до самого вечера. Вы, Усилители такие упрямые, упертые даже. Верные своим, до последнего. Но именно это ваша ахиллесова пята. Если ты окажешься у черты, если вдруг поймешь, что те, кого ты защищал, предали… твоя боль превратится в ярость, а дальше только темная яма, где находятся такие, как мы» «Я не стану таким как вы — никогда!» — злость заставляет меня почти выплевывать это в чужое лицо. Да как он вообще смеет предположить, что мои друзья отвернутся от меня? Киллуа, Курапика, Леорио — они всегда будут рядом, до последнего! «Зря зарекаешься» — мужчина пожимает плечами. — «Сколько тебе — одиннадцать-двенадцать? Так, насколько долго, ты можешь знать тех, кого называешь друзьями? Вы были вместе в горе, и в радости? Разделяли и хорошее, и плохое? А может они просто знакомые, понимающие тебя лишь таковым, каким видят — то есть внешнюю оболочку. Но внутреннее-то содержание может стать иным очень легко — человек меняется всю жизнь» «Зачем ты мне все это говоришь?! Приволок меня сюда пытать — так пытай, а не болтай!» «О. Уже» — чужие губы раскрываются раной на лице, в чудовищно-жестокой улыбке. — «Психологическая пытка бывает куда интереснее физической. Хотя думаю, мы с тобой совместим. Заткнуть уши и не слышать меня, ты не можешь. И даже если твоя воля крепка — семена сомнения все равно попадут внутрь. Может быть, однажды, они дадут интересные всходы… если переживешь сегодняшний день конечно» — мужчина провернул в пальцах еще один инструмент — а затем легким и резким одновременно движением поднес к моим пальцам. Не чувствовал рук до этого…но сейчас ощутил в полной мере, как чудовищная сила заставляет кончик пальца вспыхнуть сверхновой. Невольно, зрачки сузились от оглушающей боли, но я не вскрикнул, сжимая зубы до упора. По спине пронеслась сначала волна жара, затем холод, когда адреналин, вызванный болевой вспышкой схлынул. Что-то капнуло сверху — с моих вывернутых и обвитых цепями рук. Потекло теплым по лицу, попало на губы. Кровь — ее нельзя не узнать ни на вкус, ни на запах. Фэйтан же, разжал инструмент, оказавшийся кусачками, и на пол упал мой собственный ноготь. «Я ведь тебе обещал» — он чуть прикрыл глаза веками на мгновение. — «Начну с ногтей и закончу пальцами. Но отрывать, так и быть, не буду — чтобы Мачи, чуть что, не пришлось, потом тебя зашивать. Я дал Нобунаге слово» — он повторил свой жест нарочито медленно теперь, поднося к безвольным, не шевелящимся кистям, свои кусачки. Подцепил край ногтевой пластины умело, с первого раза… и стал тянуть. Если в первый раз это было вспышкой, то теперь казалось, словно из пальца вытягивают кость — прямо через фалангу. Чтобы не кричать, мне снова пришлось сжать зубы, так что те, наверное, раскрошатся скоро. На пятом пальце он остановился, посмотрел задумчиво в мое искаженное и бледное от боли лицо. «Ты хочешь умереть?» — прозвучало вкрадчиво. Когда же я не отреагировал, меня снова ударили по лицу. Уголок губы треснул, засаднил противно, но это было лишь крохотным уколом теперь. Однако резкий жест словно заставил обратить внимание на мужчину, выйти из того транса в котором я пытался укрыться от происходящего. В какой-то момент показалось, будто это все происходит не со мной…но затем реальность снова вернулась. «Что?» — вышло хрипло и сдавленно, челюсти болели от того, как до этого с силой их сжимал. «Хочешь умереть?» — повторил по слогам почти мой палач, поигрывая кусачками. «Н…нет» — ответил ему твердо. Вот уж о чем, о чем, а, о таком даже не думал. Мне хотелось жить — это я понял определенно остро сейчас. «Тогда почему позволяешь себе истекать кровью?» — хмыкнул азиат. — «Мне не трудно самому удерживать тебя в живых, вот только складывается ощущение, что ты с удовольствием покинешь этот бренный мир. Будет скучно, если сдашься вот так вот легко». «Истекать?» — я моргнул снова, и понял — мое лицо покрыто коркой уже подсыхающей крови, а та сочится сверху теперь куда интенсивнее. Внутри все вздрогнуло. Вот дурак! Помнил про укрепление и сопротивление наносимому урону, а кровь остановить не подумал даже. В ту же минуту, аура обволокла все повреждения, зажимая их плотно, сохраняя драгоценную алую влагу внутри тела. Точно также я сделал с до сих пор болящим желудком, и всеми порезами на теле. Боль не уменьшилась, конечно. Однако в голове вдруг прояснилось, не смотря на гул царящий там. Однако я был твердо уверен теперь своим шестым чувством — это все только цветочки. «Хороший мальчик» — прозвучало издевательски. А через несколько десяток минут, я лишился всех оставшихся ногтей на второй руке. — «Не кричишь, не скулишь, не молишь о пощаде — о чем еще можно мечтать?» — чужие пальцы скользнули по щеке, вдоль пореза, нанесенного скальпелем. — «Хороший, упорный мальчик» — повторил задумчиво. Тон стал тише, голос мягче, но где-то позади сиих интонаций почудился темный вал, как во время шторма на море. Только мне от него не уйти — я привязан и распят перед надвигающимся ударом стихии. — «Так как — знаешь что-то про ублюдка-с-цепями?» «Я ничего не знаю» — повторяю уперто. — «Даже если б и знал — не сказал бы» — в моих глазах он читает то, что я не притворяюсь и не вру. «Жаль» — роняет коротко. — «Тогда будешь страдать просто так» — мне на голову опускается мешок из плотного материала, который мужчина одевает столь умело, что даже дернуться не успеваю. Он не целлофановый, и не облепляет лицо, но дышать внутри с каждым мгновением становится все сложнее. Голова начинает безбожно кружиться, а параллельно, чувствую резкие, как удары когтей дикого животного, прикосновения клинка, распарывающего кожу. Торс, ноги, руки — сотни и сотни маленьких порезов, каждый из коих саднит на свой лад. Пытаюсь сопротивляться этому, сильнее заматываться в собственную ауру. Если у моего палача, получается, защититься ею от повреждений, то и я смогу. Однако, казалось, стоило азиату почуять малейшее сопротивление, как он сам напитывал свой инструмент Нен и продавливал сильнее, впрочем, нанося разрезы филигранно одинакового размера и глубины. Казалось, это превратилось для него в игру… а потом я почувствовал, как все же теряю сознание, задыхаясь угарным газом. Пришел в себя, стоя на коленях, от того, что меня макнули лицом в воду. В голове забилась паника — я не успел задержать дыхание и теперь втягивал ледяную жидкость в легкие. Чужая рука, держащая за волосы, не позволяла всплыть, не давала хоть как-то отстраниться. От отчаяния я ударил коленом со всей силы вперед…бак отлетел к стене, я меня снова вывернуло — теперь уже водой. «Крайне не советую терять сознание — это ничем хорошим не кончится» — Фэйтан сжал пальцы сильнее, и снова, как совсем недавно, впечатал кулак в мой живот. От все еще находившейся там воды стало особенно больно. Мне даже показалось, будто какой-то из органов лопнул, не выдержав напора чужой силы. Это заставило придти в себя, не смотря на снова сотрясающие тело спазмы. Пусть казалось, что меня сейчас стошнит собственным желудком, но я опять сконцентрировал ауру, зажимая свои порезы и травмы, фиксируя внутренние органы. Дыхание вырывалось всхлипами изо рта вместе с капельками слюны. Я просто не мог закрыть рот — не мог надышаться никак. Никогда еще воздух не казался таким сладким, пусть даже затхлый воздух этих руин. К тому же, нос не дышал — то ли перегородка смесилась, то ли кровь залепила все. «Ну как, стоило та смехотворная сумма за наши головы всего этого?» — мужчина сидел на корточках рядом, по-прежнему удерживая мои волосы. — «Ты, со своим другом, похоже, по извечной детской привычке подумал, словно вы бессмертные герои» — он рассмеялся, вздергивая мое лицо вверх, заставляя смотреть себе в глаза. Я не ответил — просто не хватало дыхания сейчас. — «Хм… жаль, попался один. Как думаешь, твой дружок пережил бы тоже что сейчас и ты, или уже сдавал все и вся, лишь бы я его не трогал?» «Киллуа ни за что так не поступит!» — я выплюнул эти слова вместе с остатками воды и крови во рту. Вышло глухо, сипло, даже гнусаво из-за невозможности дышать носом. Азиат приподнял брови в жесте немого интереса. Но видя, что я замолчал, свободной рукой с силой дернул меня за нос. Хрящ хрустнул, вставая на место, лицо опалило буквально этим ощущением, что я мог прочувствовать до последнего грана. — «Мой друг ни за что не просил бы у тебя пощады» — прошипел, глядя снизу вверх на своего палача. «Хм, неужто еще один Усилитель, да покрепче тебя?» — Чужая ладонь легла на плечо, огладила распухший пульсирующий сустав, а затем сместилась вбок, на ключицу. Пальцы сжались до хруста…до хруста моих костей. От ощущения раздрабливаемой давлением твердости, из моего рта все же вырвался слабый стон, заглушенный стиснутыми зубами и губами. — «Или просто юношеский максимализм? Я вот считаю, что на каждого можно найти управу» «Ты о нем ничего не знаешь. Киллуа — самый лучший!» — невольно, перед глазами все застилает незнакомая мне алая пелена. Впервые в жизни ощущаю такой гнев, такое желание защитить своего друга. — «Ты просто ничерта не понимаешь в дружбе, по тому, что больной на всю голову ублюдок!» За подобные слова, Мито-сан непременно помыла бы мне рот с мылом…но лучше об это мне думать. Не вспоминать ее, потому что тогда я расплачусь, как маленький. Такого никогда со мной не было — столько беспричинной боли, такой жестокий человек. Я всегда — всегда пытался найти в окружающих хоть что-то хорошее, однако в этом существе…просто не чую ничего под тьмой, окружающей его непроглядным покровом вместо плаща. «Дружба — это глупость, точно так же, как и семья» — он отвечает с выбешивающей меня снисходительностью. — «Отговорка для слабых, прикрывающих высокопарными речами желание причинять друг другу боль, и пользоваться как расходным материалом,» — от его слов в голове замыкает что-то… а затем встает на место вдруг. Словно я нащупал зыбкую тропинку во тьме. «Кем был тот умерший?» — я смотрю на него снизу вверх, стоя на коленях, избитый и окровавленный. Но все же сдаваться не собираюсь. «Не твое дело, мальчишка» — он цедит с едва различимой, чуть большей жесткостью, нежели до этого. Для меня же, это уже сигнал того что я попал в нужное место. «Если он не был вашим другом, если вы, как ты согласился с моими словами, чудовища… почему вам больно от того, что он умер?» — мужчина бьет под дых снова, и даже укрепленный Тэн пресс не спасает от прикушенного опять кончика языка, и новых спазмов. Теперь правда они совсем пустые, лишь немного крови вытекает изо рта — я все же удержал укрепление, не давая сильнее травмировать внутренние органы. Да и чужой удар был…не в полную силу. Словно оплеуха. Откуда-то уже научился различать это. Меня откинуло назад, на спину, распростерло на полу. Я не сдержал вскрика, приземлившись прямо на вывернутые, скованные руки. Фэйтан оказался поверх в мгновение ока. Его жесткие пальцы одной руки впились в мое горло, в то время как большой палец другой, увенчанный устрашающе-острым когтем, скользнул по веку, грозя выдавить или выколоть глаз. «Мы не друзья» — проговорил он отчетливо. — «Мы даже не семья. Мы — Паук, мальчик. Это много больше, нежели ты можешь представить своим куцым умишком» — он угрожал мне каждым своим действием, каждым жестом грозил искалечить, не сдержав обещания. Но все же, там, за тьмой, впервые проглянул настоящий живой человек. — «Радуйся, что меня не интересуют дети, иначе я бы трахнул тебя так, чтобы кишки изо рта вылезли. Ведь ничто другое не ломает человека так сильно, ни одна физическая пытка, не позволяет достичь того же результата, что и сексуальное насилие» — коготь царапнул по веку, оставляя жгущий след… впрочем, совершенно не заметный на фоне остальной боли. Все тело уже словно являлось одной сплошной раной — нарывающей, воспаленной. «Если тебе больно от того, что ты не можешь вернуть кого-то близкого… как бы ты это не называл… я тебя понимаю. Неужели, по-твоему, только вы и есть живые, а у окружающих нет чувств?» — разбитый рот едва шевелился, но я продолжал говорить и говорить с ним, вызывая на свет искалеченную и озлобленную сущность из чужого нутра. «Прикуси язычок, пока его не лишился» — он сжал мои челюсти, заставляя открыть рот, подцепил бритвенно-острыми когтями кончик языка, не давая произнести больше и слова. — «Есть у окружающих чувства, или нет — сугубо их проблемы» — он убрал руки. а я впечатался головой в пол, не удержав ее на весу. Затылку стало горячо и больно сразу. Боль-боль-боль. Ее столь много в последние часы, что я не заметил еще одну на общем фоне. А свет за окном тем временем почти померк, показывая, как давно мы тут находимся один на один. «Если ты можешь чувствовать, то скажи, а не молчи — почему вы такие? Почему ты можешь скорбеть, но при этом все еще столь жестокий?» — я на самом деле не так, чтобы боюсь за свой язык, ведь он же обещал своему…товарищу, не делать ничего неисправимого — понимаю это мутно. Он не будет меня насиловать — это однозначно, раз уж сказал о том прямо. Фальши в чужих словах, я не ощутил, в тот момент, не то, что в его притворной и приторной жестокой ласке. И он не может покалечить…сильно, пока их босс не решит мою дальнейшую судьбу. Это заставляет чувство страха чуть раствориться, разжать свои удушающие тиски. Я смотрю в чужой злой прищур глаз, а внутри больно. Внутри у меня, и внутри у него. И, все проклятущее сочувствие, что я заталкивал на самое дно, вылезает наружу. «Хочешь знать?» — он, кажется, взял себя в руки, встал, поднимая меня за волосы вверх. — «Многие знания — многие печали, мальчик. За все новое надо платить. Хочешь услышать что-то — отдай назначенную цену. А она такова — терпи» — он оттащил меня к стене, как куклу. Здесь находились какие-то сгнившие строительные материалы, оставленные рабочими, пытавшими когда-то, судя по всему, реанимировать умирающее здание. В нос, через кровь и сырость, ударяет знакомый запах — немного химический, острый, опасный. Чужая аура рядом усиливается, защищая своего носителя, когда он прижимает меня к стене всем телом, не позволяя даже дернуться или отстраниться от холодного камня, покрытого строительной крошкой. Я не понимаю зачем, пока не начинается…это. Даже не смотря на всю Нен, которая у меня осталась, в плечах и в руках, в ногах — везде, где есть порезы, возникает жжение. Сначала слабое, смешанное с чесоткой, оно набирает и набирает обороты, заставляя вспомнить, как в детстве, я уже однажды чувствовал такое, только слабее — когда мне на руки попала не гашеная известь, которую строители собирались обрабатывать и замешивать в раствор для реставрации мэрии на Китовом острове. Это вещество вступает в реакцию с кожей, оставляя сильнейшие ожоги, разъедая в особо серьезных случаях до самых костей. Лишь благодаря ауре, я все еще жив — иначе за то время, что он держит меня, превратился бы уже в немощного калеку или умер от интоксикации. Но это чудовищно больно, настолько сильно, как не было никогда до этого. Летучие легкие частички попадают в каждый нанесенный им порез — прямо в мясо, кусают там, рвут на части мои раны, превращая их в неаккуратные воспаленные язвы со вспухшими краями. А я не могу отвести глаз от чужого взгляда, от черных, с нотками сиреневого, радужек, которыми на меня смотрит чудовище. И с ужасом, перевешивающим любую боль, понимаю — ему мучительно точно так же, как мне. Может даже больше сейчас. Ведь все мои близкие живы, а вот тот, кто был дорог ему — нет. Однако из моего рта не доносится и всхлипа, минуту, две, три…десять. Кажется, словно мы должны чувствовать запах паленой плоти, капли моей крови едва ли уже сдерживаемые аурой, падают на землю, кипя, пенясь и шипя — то алая жидкость вступает в реакцию с известью. Чувствую, как мутится в голове, как гудит в ушах. Меня тошнит и выворачивает, однако уже нечего не выходит на самом деле. Из глаз непроизвольно льются слезы. Но все что себе позволяю…положить голову ему на плечо. Я бы сказал что-то, быть может сейчас, не будь горло сведено спазмом. От него пахнет винилом и чистыми волосами, немного по̀том… а еще чем-то сладким, словно недавно мужчина ел сахарную вату или что-то вроде того. Все эти запахи отличаются от въевшегося в меня аромата крови и металла, оттого выделяясь более яркой нотой, успокаивая, позволяя пропустить боль через себя — как ты и учил меня Киллуа. Хотя сомневаюсь, что ты считал, будто эти рассказы мне понадобятся однажды. «Я заплатил. А ты обещал рассказать» — выдыхаю едва слышно… чтобы почувствовать, как давление ослабевает, и меня теперь просто держат, обхватив руками за плечи, ведь собственные ноги не стоят. «Расскажи Фэйтан. Мальчик заслужил» — чужой, не знакомый голос врывается под эти своды, бьется бархатным эхом под потолком. «Данчо. Я думал ты вернешься позже» — азиат не двигается с места, не вздрагивает. Значит, знал, что за нами уже достаточно давно наблюдают. Я сам ощущал этот взгляд из тьмы, но не мог на нем сосредоточиться, пока боль затмевала все вокруг. Теперь же она…«ничто». Просто еще одно чувство, вроде ветра на коже. Может я просто сошел с ума, а может мои нервные рецепторы перегорели от этого нескончаемого потока чужой жестокости. Палач, идет к столу посреди комнаты, взяв меня на руки, в то время как не знакомый красивый брюнет зажигает свечи, одну за другой, в темнеющем помещении. Он одет просто и не замысловато — темный костюм, белая рубашка. бинты на лбу. Однако когда его взгляд падает на меня исподволь, искоса…словно темнота касается кожи — холодная и мягкая, таящая за собой демонов, и монстров, куда страшнее тех, что я боялся в детстве. «Меня сорвал с дела Нобунага. Он кричал о том, что ты пытаешь маленького очень ценного мальчишку. Однако мне кажется, этот ребенок вполне смог постоять за себя сам. Расскажи ему, что такое Паук» — он садится на единственный стул здесь, и смотрит теперь неотрывно на то, как меня положили на стол лицом вниз. Не чувствую сил даже двигаться, не то что говорить. Руки падают по бокам, когда цепи соскальзывают с запястий — больше слышу это, нежели осязаю воспаленными органами чувств. «По меркам Свалки, он был бы уже совершеннолетним» — отвечает Фэйтан. Впервые за этот день, он говорит спокойно, без угрозы и нажима. Азиат достает какие-то склянки с пояса, намачивает край бинта взятого из сумки и начинает стирать с моих ран остатки все еще кипящей извести. Ее нельзя смывать водой — смутно вспоминаю через тяжелые больные мысли — только убирать, и закрывать пораженные участки маслом. Прикосновение к ранам болезненное, однако, отстраненное — я тут, а оно — где-то там. «Мы не на Свалке. И для обычного мальчишки, выросшего в теплой любящей семье, он прекрасно держался. Понимаю, что Нобунага в нем увидел. Уво не справился бы лучше» «Уво матерился бы и пытался убить меня» — цокает языком азиат, не пойму лишь недовольно это…или ему все же приятны воспоминания о мертво близком. Не о друге — он не приемлет данного слова, это я уже запомнил. «Уво рос в городе упавшей звезды, с самого детства. Да и он все-таки вдвое старше этого ребенка. Был» — чужая ладонь ложится на мои волосы, точно также опаленные известью, как и кожа не спине. Его аура столь плотная, что брюнету совершенно нечего боятся ожога. — «Волосы придется подрезать» — тот, кого назвали «данчо», разлепляет пряди пальцами почти ласково. Мне не сдержать дрожи от щекочущих и чудовищно мягких движений, что кажутся страшнее касаний моего палача. Неотвратимей. «Нечто» прячется за ними, и ждет своего часа. Слышу щелчки ножниц над ухом, а затем темные прядки падают на стол рядом, и тут же оказываются откинуты на пол жесткими пальцами Фэйтана, увенчанными острыми когтями. «Ты хочешь знать, что такое Паук. Ладно» — азиат словно сдается, наконец. Не мне — но сидящему рядом мужчине, подчиняясь чужим словам. Между ними чувствуется незримая связь. Она такая плотная — как толстая проволока, тянется от одного к другому…заодно, прошивая насквозь и меня, находящегося ровно посредине. — «Паук, это не семья и не друзья. Не общая кровь. Но люди проросшие друг другу под кожу. Мы не добрые и не злые, какими бы ты нас не считал чудовищами» «Куце, однако, верно» — пальцы второго мужчины нажимают на мою шею позади — единственный относительно уцелевший фрагмент кожи. — «Ты ведь хотел понять нас. Интересное желание для мальчишки, что хотел получить награды за наши головы» Чужие прикосновения танцуют на загривке — холодные, сильные, но одновременно аккуратные до жути…и способные оборвать мою жизнь в мгновение ока. Оно ощущается незримо от этого мужчины. Он опаснее всех остальных Пауков вместе взятых. Он то, что отравило и заразило их. Он — то самое — проросшее насквозь. «У всех людей разные ценности» — чужой голос вытравливает свои слова внутри головы будто. — «Что хорошо для одного, то плохо для другого. Например, ты сдал бы нас мафии — получил деньги. А они убили бы нас — точно так же предварительно мучая, как сегодня ты получил от Фэйтана. Может предварительно изнасиловали бы Паку, Мачи и Шизуку» Это звучит, как пощечина. Больнее всего, что делал азиат. В мою голову даже не закрадывалась такая мысль. «Шалнарк нашел информацию про тебя, Гон Фрикс. Сын охотника двойной звезды, Джина Фрикса. Маленький Хантер, говорящий всем желающим, что мечтает найти своего отца. Эта цель тянет тебя вперед путеводной звездой. Скольких же ты готов, походя уничтожить, достигая ее? Просто ради встречи с эгоистом, рассказывающим точно так же, как и ты, всем своим знакомым, что боится и трусит посмотреть в глаза собственному сыну. Разница только лишь в том, что он делает это, изрядно набравшись» — бархатный смешок мужчины, бабочкой тьмы оседает на коже, пятнает меня так, как ничто и никогда раньше. Хочется закричать, что чужие слова неправда, но из сорванного горла доносится только хрип — я истратил последние слова, отдавая их собственному палачу, пытаясь прикоснуться ими к его нутру. Оно удалось мне…но теперь этот незнакомец сам выворачивает меня наизнанку. А Фэйтан так вымотал и разрезал мои внутренности на части, разбил на куски, что нет никаких сил, сопротивляться семенам мрака, попадающим в почву, удобренную собственной же кровью и верой в свои действия «Ты хочешь добра для себя, и причиняешь эгоистично окружающим зло, маленький мальчик по имени Гон. Но за то, что вытерпел сегодня всю эту боль, я в награду открою твои глаза, чтобы ты не мог больше оправдываться своей детской невинностью и наивностью. Она состоит в том, что ты не лучше и не хуже нас — и находишься только на своей стороне. Сделаешь все для близких. Даже возможно убьешь… а может уже убил — на том же экзамене. Там была милая девочка — Понзу кажется. Ты забрал ее номерок, пока она лежала в отключке от сонного газа, для своего друга… Леорио. Близко от финиша. Совсем рядом от судей. Буквально пара часов до конца экзамена. Вот только есть интересный отчет освидетельствования медиком не прошедших, однако, выживших экзаменующихся. Кто-то изнасиловал малышку, пока та не могла сопротивляться. Скажи — твой поступок после этого — хороший, или плохой?» Прямо перед моим лицом замаячил распечатанный белый лист, что мужчина достал из внутреннего кармана пиджака. Испуганное потерянное лицо — такое знакомое — резануло по глазам. Фотографии синяков на светлой коже, отведенный затравленно взгляд. Я зажмурился не в силах перенести всего того, что выливалось на мою голову теперь. Фэйтан был прав — слова могут ранить больнее, чем лезвия. «Прекрати» — могу лишь выдавить из себя. «Ты назвал нас чудовищами. Ты прав» — Фэйтан уперся руками в стол рядом с моим телом. — «Мы монстры. Но вот только ВСЕ люди монстры. Разница лишь в чувствах, что они друг к другу питают, в связях между ними и в умении принимать тебя таким, какой ты есть, без прикрас, прорастать друг в друга становясь неразрывно связанными. Не бывает так, чтобы благо одного было обязательно благом всех. На Свалке, где каждый из нас родился, этот урок, ты впитываешь с первыми глотками отравленного воздуха. Семья и кровь ничего не стоят без близости. А способны на нее сущие единицы из всего нашего гребаного мира» — его жесткие пальцы ложатся на мою шею поверх так и не согревшейся ладони Куроро. — «Для того чтобы увидеть то, что разглядел Нобунага, мне понадобилось чертовски много усилий» — похоже он усмехается. «Ты самый недоверчивый из нас. Что уж тут поделаешь?» — Куроро улыбается так мягко, и хочется закричать от происходящего. — «Но думаю, мы все согласимся — такое сокровище нельзя упускать» — он замолчал на миг, а чужие переплетенные пальцы вжались сильнее в кожу. — «Уво мертв. Его не вернуть, однако Паук не может остановиться. Мы оплачем его сегодня, сыграем последний реквием его душе. А потом будем жить дальше — ради него и всех кто не с нами» «Паук защищает только своих. Учитывает интересы исключительно членов Труппы» — слова Фэйтана царапают кожу, проникают чрез порезы. Я осознаю, что они хотят сделать краем своего растерзанного в клочки разума, но не могу сопротивляться. Просто не могу… особенно теперь, когда слишком хорошо их понимаю. Это осознание — болезненная истина. Оно как дикий зверь продолжает превращать нечто внутри меня в одну сплошную боль. Словно…теряю самого себя. И одновременно нахожу. «Пожалуйста» — я не хотел их умолять, не хотел просить, но все равно делаю это, ощущая неизбежное. А затем, нечто впивается в загривок, перекусывая его почти пополам, снося мне голову с плеч. Не смотря на невозможность пошевелиться — дергаюсь, меня трясет и выкручивает, пока инородная, чужая сущность раскрывает кожу, протискивается под нее, обвивает собой каждый позвонок, каждую мышцу и внутренний орган. Весь день я держался… но теперь — кричу и плачу, по тому что терпеть это нет никаких сил, ЭТО режет на части, окунает в кислоту, превращая меня в «ничто». Все заканчивается резко, лишь тонкие лапки щекочут шею последними касаниями с боков. Меня держит на руках… Нобунага? Они все здесь — я не вижу их потому что глаза залеплены потом и кровью. Но чувствую. Каждое сердце, каждое движение, вкус мыслей и чувств. Ни один из них не чудовище, как я представлял себе еще днем. Однако одновременно все они — монстры. Огромный Паук, притаившийся во тьме. А я… его часть. «Все хорошо маленький. Все закончилось» — шепчет мечник в мою коротко остриженную макушку. — «Ты теперь дома, с нами. Фэй больше не сделает тебе больно» «Только если он сам будет нарываться» — голос палача отдается смешком в темноте. Ко мне прикасаются чужие руки. Эти жесты жгут раскаленным клеймом, каждое. Слишком много для меня, слишком сложно и тяжело… слишком я пугаю сам себя тем, во что превратился сегодня. Тьма укрывает с головой, даруя блаженное забвение наконец-то. *** «Мы отправляемся на аукцион. Нобунага, присмотри за Гоном» — голос того, кого зовут Куроро, отражается бархатными бабочками в голове. «Пусть тогда еще и Фэйтан остается! Он, черт побери, все это натворил, вот пусть помогает лечить!» — Нобунага. Откуда я знаю, как их всех зовут? Знаю. Как можно не знать собственных имен? «Там нечего лечить сейчас» — это цедит Фэйтан недовольно. — «Суставы вправил, а остальное должно затянуться само, только повязки и менять. С этим справится даже такой идиот как ты» «Когда он очнется дай ему время. Позволь…» — голоса Куроро и остальных сначала медленно приближаются, а затем отдаляются вновь. Чувствую, как члены группы уходят единым облаком тьмы. Лишь один осколок остается рядом. Ходит беспокойно, меняет мне прохладные компрессы на лбу, поправляет бесполезно-суетливо одеяло. Однако стоит только открыть глаза — как его и нет. Тело саднит отстраненно, будто ощущаю не свои чувства, а скорее чужие. Неприятно, но терпеть можно. Руки не шевелятся по-прежнему, пальцы перебинтованы плотно, однако раны на теле покрыты уже подсыхающими корочками. На мне одеты одни лишь шорты. Тускло могу припомнить, что Фэйтан порезал одежду в лоскуты. Лежу не на постели даже — так, наваленные мешки с чем-то очень мягким внутри, а сверху меня укрывает чужой… халат? Нет, кажется, это называется кимоно. Воспоминания о недавнем, яркие, но одновременно такие же отстраненные, как боль. Разум не хочет принимать произошедшего. Встаю через силу, внутри набатом гремит — «Нужно бежать». Туда где меня ждут друзья, туда, где снова станет тепло и уютно, и в душу не будут впиваться эти жесткие лезвия холодной безжалостной правды. Мозг сопротивляется принятию сей истины, толкает меня наружу — под проливной холодный дождь. Никого не встречается по пути. Неужели они…ушли? Вот так просто взяли и бросили постороннего на своей базе? «Ты больше не посторонний» — знакомый бархатный голос всплывает изнутри, заставляет содрогнуться и нырнуть под тугие струи, что безжалостно выбивают из головы все мысли. Они ударяются о раны, промачивают бинты. На мне даже нет обуви, а аура такая слабая — она не хранит ноги от острых камешков на земле. Я бреду вперед и вперед. К друзьям… вот только не могу вспомнить, где это именно. Иду до тех пор, покуда не падаю без сил на обочине в неласковую густую и мокрую траву, в черную жадную землю, что облепляет меня и убаюкивает. Потом чужие шаги… Киллуа…? Не знакомая девушка… женщина? Снова открываю глаза уже в больнице. Все вокруг такое яркое и светлое, что режет нестерпимо взгляд. Однако лишь щурюсь. Что эта боль по сравнению с уже пережитой? Рядом вздрагивает Киллуа, подрывается со стула, нависает надо мной. «Гон!» — его голос бьет по ушам, заставляя морщиться невольно. — «Гон…» — говорит он уже тише. Прохладные ладони прикасаются к моему лицу. — «Как ты?» — я открываю рот… а затем закрываю его, ведь из горла доносится лишь хрип. — «Не говори, если не можешь!» — друг вскидывается, суматошно ищет что-то по палате, пока не находит стакан полный воды с торчащей из него трубочкой. — «Я так волновался» — он прикасается к забинтованному запястью, не решаясь притронуться к кисти, где нет ногтей под обмотками. — «Мы все очень волновались» — улыбается бледно. А затем вздрагивает от шума за дверью. «Пусти меня, Сенрицу! Я хочу его видеть!» — голос Курапики нельзя спутать ни с одним другим. Он врывается внутрь в вихре эмоций, растрепанный, пахнущий дождем и порохом. Тревожный запах. Улыбаюсь ему…стараюсь улыбнуться…но уголки губ упрямо опускаются обратно вниз. Во мне нет сил, держать маску беззаботного счастья. Такое чувство, словно я умер сегодня днем. И снова ожил. Вот только вернуть обратно прежнего Гона не могу. — «Гон» — Курапика улыбается почти безумно, делает шаг вперед…а потом его глаза вспыхивают сумасшедшим багрянцем, и в мою шею на это впиваются острые жвала сигнализирующие «тревога!» «Курапика, успокойся! Всему должно быть разумное объяснение!» — Киллуа встает между нами. Золдик, кажется, почувствовал эту самую опасность, разлившуюся в воздухе. За спиной Курута тем временам появляется Леорио, выглядящий замотанным и растерянным. Он также замирает при взгляде на меня, словно видит впервые в жизни. «Гон» — проговаривает глухо и невольно касается собственной шеи. Я вспоминаю, что теперь красуется на моей, пусть пока не видел со стороны и прикрываю веки обреченно. Вот мои друзья — я так стремился к ним. Почему же внутри одна усталость? Почему они так…странно смотрят? «Как на незнакомца одевшего кожу их друга» — подсказывает услужливо Куроро внутри, заставляя вздрогнуть, распахнуть глаза снова. «Гон, они ведь силой заставили тебя?..» — голос Курапики дрожит от сдерживаемой ярости, и …недоверия. Внутри меня же, болезненно набухает «нечто». Я открываю, а затем закрываю рот. Столько нужно объяснить, столько обговорить, чтобы успокоить друга…однако то, что он ведет себя ТАК — режет без ножа. Чувствую, как семена тьмы, посаженные Фэйтаном и Куроро, проклевываются тонкими ростками. «Могут ли они принять тебя таким, какой ты есть? Люди меняются — каждое прожитое мгновение. Если ты изменишься — отшатнуться ли твои друзья или останутся с тобой?» — голос Фэйтана закрадывается снова под кожу, проводит притворно-ласково по открытому мясу пустых ногтевых лож. «Естественно они принудили его, Курапика! Подумай сам! Если бы он отказался, то его могли убить! Ты видишь, в каком он состоянии, его пытали!» — эти слова заставляют алые глаза погаснуть. Курута вздрагивает, смотрит на меня по-новому. Делает шаг вперед. «Прости, Гон…я не хотел на тебе срываться» — он произносит это через силу. Тянет руку, однако пальцы дрожат… в отвращении? Такое ощущение, что Фэйтан снова ударяет меня сапогом под ребра, вышибая весь дух. А потом обнимает и шепчет насмешливо в уши. «Я же говорил» «Уходи» — звучит хрипом на выдохе. — «Не… смотри… на… меня… так» — у меня нет сил глядеть на это отвращение. Как будто оно вытягивает изнутри все оставшееся тепло, всю ту веру, что держала меня сегодня. Курапика прав… я… грязный… он не говорит этого вслух, но чувствует. Поэтому почти облегченно слышу, как захлопывается дверь палаты. Леорио уходит вместе с Курута, успокаивать его видимо и взывать к голосу разума. Мне ж сейчас…все равно. Может это шок? «Зачем ты так с ним?» — качает головой Киллуа. А зачем он так со мной, кто-нибудь спросил? Или Золдик ослеп? Внезапно, впервые в жизни, наверное, осознанно — хочется побыть эгоистом. Спрятаться ото всех, не думать, не вспоминать… не быть. Все мои цели — оказались дутой фальшивкой. Я сам оказался жестоким отвратительным существом, не думающим о последствиях своих решений. Мне хочется расплакаться…но глаза сухие и пустые. Пересохший колодец. Вот самая верная аналогия. Мы смотрим с Киллуа друг на друга уставшим и больными взглядами. Он привык опираться на мою наивность — понимаю сейчас. Забывать рядом со мной о свой тьме. Но она есть в нем, она никуда не денется. Более того — она есть и во мне тоже. Как нам быть дальше? Смогу ли я вернуть свой свет ради него? Снова улыбаться беззаботно… «Нет, конечно. Иначе я тебя просто убью. Мы приняли тебя не за лицемерие, а за то, что ты такой — какой есть» — сначала голос Фэйтана отдается в голове, а затем он сам открывает дверь и входит в палату. За его плечом стоит Финкс, сунув руки в карманы спортивной куртки. «Йо» — говорит едко, а затем они входят. Киллуа замирает, будто соляной столб, ведь чужая аура давит тяжелым покровом. Они не сдерживают ее сейчас — не видят в этом нужды. За спинами Пауков вижу лежащий на полу персонал больницы. Финкс перехватывает мой потяжелевший взгляд и дергает уголком рта насмешливо. «Живы они, живы. Только в отключке. Данчо велел поберечь твою хрупкую детскую психику» — он проходит рядом с Киллуа, как мимо мебели — даже не замечая. — «Ну что, попрощался с друзьями и пора. Сюда, если что, Зодиак полным составом туркает — поприветствовать нового члена Геней Рёдан» — на эти слова, Килл беспомощно стискивает кулаки. «Ты…знал?» — все же могу выдавить через силу. «Нет кончено! Но Гон, они не причинят тебе вреда! Ты же ни в чем не виноват!» — мне кажется, Золдик не верит собственным словам. «Любой член Труппы Фантомов, имеющий активную подлинную татуировку, подлежит заключению под стражу, и автоматически получает смертную казнь после всех степеней допроса» — Фэйтан словно зачитывает скучный параграф из учебника…или выдержку из приказа. — «Посторонись» — он отодвигает моего…друга, легко и непринужденно, алым зонтом. Затем смотрит на меня. — «Твои «друзья» сами подложили тебе свинью. Татуировку можно было спрятать…однако теперь, чтобы о ней никто не упомянул, нужно убить весь персонал больницы. Твоего дружка так и быть пощадим — думаю, рот на замке он удержит» — мужчина постукивает зонтом по ладони, глядя лениво. — «Можешь остаться тут, если хочешь — мы устраним ВСЕХ свидетелей. Можешь сохранить этим людям жизнь и стать известным на весь мир. Гон Фрикс — одиннадцатый номер Геней Рёдан — об этом будут трубить на всех углах. Твое имя еще долго не сойдет с передовиц. Но Куроро сказал, что выбирать тебе» «Выбор…разве это выбор?» — хочется спросить мне. Палач кивает, будто снова читает мои мысли. И, правда. Это выбор. Точно такой же, как сделал я, забирая у Понзу номерок и не проследив, чтобы она была в безопасности до самого конца. «Действия и последствия» — прошептал Куроро внутри меня, незримо положив руки на плечи, стискивая сломанную ключицу, заставляя в кои-то веки думать головой. Я посмотрел на Киллуа. Того, кажется, колотила дрожь, он словно не мог сделать ничего с собой, желая убежать от этих двоих, как можно дальше. Тогда я…улыбнулся. Разбитыми губами, все же смог вытолкнуть это чувство — оно осталось еще во мне, похоже. Светлое и искреннее. Киллуа — мой первый и самый важный друг. Мы не сможем сейчас решить кто прав, а кто виноват. Но я сделаю так, как делал уже раньше — защищу его. И возьму на себя всю ответственность. «Увидимся» — говорит солнечно Гон во мне. Тот мальчик, что умер вчера, кажется, и теперь является не более чем оттиском беззаботного света. «Нам пора» — вторит ему одиннадцатый номер Геней Рёдан, позволяя безропотно Фэйтану взять себя на руки.