Падшие

      Изменения в жизни должно было повлиять на внутреннее состояние, Гермес, однако, этого не чувствовал. Все вроде бы вернулось в практически привычную колею: он в хитоне, вокруг другие боги…с которыми у него были не самые теплые отношения.       Больше всего столкновений у него было с Деметрой. Она часто обвиняла его в гибели остальных богов. «Как ты мог это допустить?!» — из раза в раз кричала она в его сторону. А он? Что ему ответить ей? Юноша избегал её, по крайней мере старался: она как будто сама находила его, требуя с него ответов. Он понимает, почему женщина к нему придирается — мир её рухнул окончательно, почти сразу после смерти её дочери. И еще причина скрываться от неё — это вина.       Вина была перед своими родичами, перед людьми. Сколько уже об этом вестник про себя думал, и понимал, что вина только полностью на нем. Гермес не мог смотреть им в глаза: как он может это делать, когда ничего не сделал для того, чтобы спасти Олимп от гибели? Так что он запирался в своих покоях, не желая никого видеть. Одиночество было мучительным, столько лет знакомые стены храма стали давящими. И он этого заслуживает.       В дверь постучали и оттуда раздался робкий голос:       — Гермес…ты уже несколько дней не выходишь из покоев. Кушать не хочешь?       Гестия всегда была доброжелательной. И, несмотря на очевидную его оплошность перед ними, она будто не замечала их, оставаясь к нему такой же нежной. Однако в ней не было той твердости в характере, что у её сестер — зная это, юноша крикнул:       — Нет, не хочу. Оставь меня в покое!       Из-за двери он услышал горький вздох:       — Хорошо. Только…не задерживайся там долго…выходи хоть иногда. — На какой-то момент она замолчала, затем неожиданно добавила. — Если что, Аполлон поговорил с Деметрой. Она больше не будет на тебя нападать. Это же из-за неё ты заперся?       — Не твое дело. — Проговорил с горечью парень. Затем добавил. — Извини. Но я хочу побыть один. И есть я не хочу.       Через какое-то время раздались шаги, с глухими ударами удаляющиеся от двери. Гермес поудобнее расположился на ложе, собираясь заснуть. Но тут опять за пределами покоев раздались шаги, и дверь открылась. Он сделал вид, что спит, однако это его не уберегло — Аполлон (а это точно был он) подошел к постели, садясь на краю, и положил руку ему на бедро. Шоковый разряд тут же прошелся по телу, которое начало трясти, выдавая его.       — Я вижу, что ты не спишь. — Он погладил по ноге. — Гермес, что с тобой случилось? Ты уже несколько дней находишься дома, но так и не рассказал нам ничего, что произошло.       Юноша прослушал все, что ему сказал брат: он чувствовал прикосновения к себе, которые возвращали его к тем воспоминаниям, которые он хотел бы забыть. Но с каждым поглаживанием кожа разгоралась, вызывая волны отвратительной дрожи. Из ниоткуда в глотке накопилось ощущение кислоты, а тьма перед глазами стала угнетать. Он открыл глаза, разглядывая стену и пытаясь не смотреть на того, кто его сейчас трогает. «Убери руки, пожалуйста, просто убери руки» — металось на языке те слова, но сил произнести не было.       Не дождавшись ответа, Аполлон тяжело вздохнул и наконец-то убрал руку, но потом поднес её к волосам. Он хмыкнул и с улыбкой на лице сказал:       — Может, тебе подрезать волосы?..       — Нет. — Резко охрипшим от молчания голосом сказал парень.       — Почему? Помнится мне, ты не любишь длинные волосы…       — Пусть будут. Они…они мне нужны.       — Зачем? — Аполлон нахмурился, затем вдруг отодвинул его волосы от шеи. — Чтобы скрыть это?       Он дотронулся до места укуса, чем вызвал взрывную реакцию у Гермеса: тот зарычал, грубо откинул руку брата и быстро отполз в угол постели. Прикрывая ладонью клеймо, юноша зашипел:       — Не трогай меня.       Аполлон ненамного подполз к брату, оставляя между ними небольшое расстояние, и с мрачным, даже каким-то отчаянным тоном заговорил:       — Гермес, я не хочу тебе навредить. Я хочу тебе помочь! Я уже понял, что с тобой сделал Кратос.       Гермес с недоверием посмотрел на него, затем без веселья захихикал:       — Ха! Для чего хочешь мне помочь? Мне уже не помочь. — Потом он перешел на крик. — Где ты был, когда Кратос сотворил это со мной?!       — Я защищал Дельфы от нападения титанов! — Бог искусств в гневе ударил по кровати. Он вскоре остыл и спокойно проговорил. — Послушай, на тебя просто больно смотреть. Я хотел бы вернуть того жизнерадостного Гермеса — таким, каким ты раньше был! Тебе ещё можно помочь, пока не поздно.       Юноша свернулся в клубок, затем из своей защитной позы он слабым голосом проговорил:       — Просто оставь меня в покое. Мне не нужна чья бы то ни была помощь.       Какое-то мгновение Аполлон сидел на постели, потом горько вздохнул и встал. Он направился к двери, параллельно бросив:       — Если хочешь поговорить, то я жду тебя в любое время.       Гермес ничего не ответил.

***

      Жизнь, как казалось, шла теперь своим чередом. Люди привыкли к новым условиям — иногда это поражало, как сильно они могут поменять свой уклад при изменившихся обстоятельствах. На не затопленных склонах появились поля, на которых благодаря Деметре рос хлеб. Из облаков вырывались редкие солнечные лучи, борясь за право быть видимыми на этой разрушенной земле. Бури, к превеликому счастью, ослабли и не были больше настолько ужасными, как это было после смерти Громовержца. Несмотря на эти улучшения, земле все равно было плохо — хаос бушевал, лишь иногда меняя свое настроение. Пока он правит в Греции, и никто не может ему помешать.       За все свое пребывание Гермес узнал, что происходило в Дельфах. Одна часть титанов напала на Олимп, другая направилась в Дельфы, чтобы покончить с богами окончательно. Большая часть небожителей погибло от бушующего моря. Другие — в том числе Пан и Дионис, — пали от рук титанов. Но так или иначе, в Дельфах все же смогли одолеть всех титанов — как рассказывал Аполлон, они собирались прийти на помощь к Олимпу, как вдруг на них обрушилась страшная буря. В этот миг все поняли, что Олимп пал. То горе, что они испытали от этой новости, никто не смог описать: лишь по лицам он мог догадаться, как это поразило их. И была еще одна важная деталь: после страшной бури на них пролился странный дождь, который будто открыл им глаза. Также у них появилась надежда, что можно все исправить. Тогда Аполлон и Артемида и направились на Олимп, найдя там только Афродиту.       Гермес тогда не стал говорить, что Афина тоже выжила — скорее всего, ему бы просто не поверили бы. Да и смысл рассказывать об этом? Она все равно для всех мертва. И для него тоже. Возможно, после того, как ее план провалился, она сама сбежала в другие земли. С одной стороны плевать на это — без силы надежды она ничего не сможет, и поэтому навеки останется в одиночестве. А с другой…юноша сжимает кулаки, куда подальше запирая негативные мысли о ней. Снова беспокоить эту одну из многих ран ему не хотелось.       — О чем задумался? — За его спиной раздался томный голос Афродиты, отчего он даже вздрогнул от неожиданности (как она вообще его нашла в укромном, незаметном уголке храма?).       — Неважно. — Отмахнулся от неё Гермес, вставая и собираясь уйти, но путь преграждала богиня. — Какое тебе вообще дело до того, о чем я думаю?       — У меня есть…некоторые догадки, о чем ты думаешь. — Она склонила голову набок, смотря ему в районе шеи. — Я видела тебя после того, как Кратос вынес тебя из кузницы. Я чувствую, как разбито твое сердце. И мне очень жаль, что ты никого не подпускаешь к себе, чтобы его излечить.       — И как ты предлагаешь мне излечиться? — С горькой усмешкой спросил парень, прежде чем поднять руку, чуть выставив её вперед. — Я знаю твои способы помочь. Мне это не нужно.       Однако Афродита протянула ему руку, говоря:       — Просто расскажи мне все, как есть. Высвободи свою боль — и поверь, тебе станет лучше.       Гермес сначала с недоверием посмотрел на ладонь прекраснейшей. В нем боролись желание облегчить себе страдания и страх прикоснуться к кому-либо еще. И все же то ли из-за любопытства, то ли из-за какой-то крохотной надежды вестник осторожно протянул руку к ней и, на секунду задерживаясь, приложил её к ладони. По началу он ничего не почувствовал чего-то неприятного. Прикосновение к женской руке даже было привычным, хоть и подзабытым.       Глядя на недопонимающего Гермеса, Афродита хохотнула и сказала:       — Видишь? Не все прикосновения ужасны. — Затем она накрыла другой ладонью его, а голос стал глубоким, интригующим. — Так что…сможешь мне все рассказать? Или ты хотел бы чего-нибудь другого?       Юноша посмотрел на неё и заметил в голубых глазах нарастающую похоть. В один миг спокойствие было нарушено резким жжением, и он отскочил назад, выдергивая ладонь от богини. Парень закрыл глаза, и зря: перед ними тут же предстало лицо Кратоса, нависающего над ним, а окружало его каменные своды пещеры…вестник панически задышал, зажал уши ладонями и пытался не шевелиться, ведь каждого лишнего движения по телу пробегала табуном боль. На какое-то время он прекратил даже дышать, чтобы не чувствовать гнилой запах. На какое-то время он прекратил даже дышать, чтобы не чувствовать гнилой запах. «Гермес, открой глаза» — раздался далекий женский голос, показавшийся ему знакомым.       Он открыл глаза, на какое-то время слепо разглядывая размытые очертания. Затем перед ним четко вырисовывалась Афродита с обеспокоенным взглядом. Богиня любви тихонько, осторожно проговорила:       — Все хорошо. Ты теперь дома. Ты в безопасности.       Гермес тяжело выдохнул и покачал головой. С тех пор, как это случилось, он никогда уже не будет в безопасности. Вскоре парень как в бреду заговорил:       — Мне нужно уйти. Уйти туда, где вы меня не найдете. Мне нужно побыть одному.       Он оттолкнул преграждавшую ему дорогу Афродиту, а сам направился в неизвестном направлении.

***

      Кое-как Гермес все же сумел сбежать из Дельф. Найдя хорошее судно, он направился в Олимп. Ему было плевать, станут ли его искать или нет — все равно ничего полезного он там не делает. Даже возникали мысли остаться там навсегда: в тихом и безумном одиночестве, кои он его заслуживает. Вдалеке появились очертания некогда великой горы, на которой теперь покоились руины былого великолепия олимпийцев.              Высадившись наконец-то на незатопленный склон, юноша стал бесцельно бродить по знакомым закоулкам. Проходя по ним, он чувствовал, как тоска и боль окружают его. Гермес вернулся к тем больным, жутким воспоминаниям, которые буквально возникали перед глазами. Они напоминали о том, о чем он хотел бы забыть. Каждый уголок Олимпа был пропитан его ошибками. Вскоре парень не заметил, как добрался до храма Пламени — точнее, что от него осталось.       Присев на ближайшую разрушенную колонну, юноша наконец-то позволил себе погрузиться в раздумья. Взгляд цеплялся за происходящий хаос вокруг, и это, пожалуй, единственное, что отвлекало его. На одно мгновение он задумался о том, что будь у него больше сил, то смог бы все это исправить. Как парень помнил, Афина говорила о силе из ящика Пандоры — это могло бы помочь восстановить Элладу. Но, увы, сила потеряна — спасибо Кратосу.       Стоило вспомнить об этом, как Гермес почувствовал чье-то присутствие. Он даже не хотел оборачиваться, увидеть того, кто к нему подошел. Однако это присутствие было как будто…невесомым. Прислушиваясь к ощущениям, юноша все же посмотрел в сторону загадочной личности. Этой личностью оказалась Афина, которая парила возле него неподалеку. Призрачным, безразличным взглядом она смотрела на него и молчала. Парень пару раз поморгал, как будто сестра была мороком, и, когда он понял, что это не так, грубо сказал ей:       — Чего ты хочешь от меня? Что ты вообще здесь делаешь?       Паллада одарила его холодным взглядом, прежде чем она ответила:       — Ты вернулся назад. Для чего?       — Тебе какое дело? — Отмахнулся от неё Гермес. — Удивительно, что тебя еще не нашли.       — Те боги не смогут восстановить мир.       — Я тоже не могу. — Тихо проговорил юноша.       — Ты можешь переговорить с титаном Атлантом. — Она приблизилась к нему. — Ты единственный его потомок, он тебя может тебя послушать.       — Он ненавидит меня. Ты что, забыла, как меня он проклинал?       Параллельно Гермес задумался о том, что реально неплохо было бы это сделать. В рассказах выживших он не слышал о Атланте, значит, он скорее всего остался в Тартаре, держит на себе всю Элладу. На мгновение прошла мысль, что за все это время титан мог успокоиться и выслушать его. Вдруг в голове возник план: уговорить Атланта прийти на помощь в восстановлении мира или, в крайнем случае, забрать его силы.       Воодушевленный, Гермес направился мимо Афины, однако та схватила его за плечо, говоря:       — Что ты задумал, брат?       — Что задумал, то задумал. — Он дернул рукой, высвобождаясь из захвата. — И это ты узнаешь потом, сестрица.       Юноша быстро побежал к арене, где был последний бой Кратоса и Зевса, и нашел разбросанное вооружение спартанца. Большинство оружие было сломано, но не оно было нужно вестнику: среди бесполезного теперь хлама он искал крылья. Наконец найдя их, он их осмотрел. Удивительно, но крылья были в порядке — ни одно перышко не слетело со своего места, воск не расплавился и даже не разрушился. Нацепив их на себя, он направился туда, где раньше была цепь баланса. Оказавшись перед бездной, которая вела прямо в Подземное царство, парень без сомнения шагнул в неё. Ловко уворачиваясь от препятствий, он стремительно летел вниз, и на миг он почувствовал себя свободным. Аид приближался, Гермес это ощущал: мимолетная мысль пронеслась в голове, чтобы не распускать крылья и просто разбиться. Но желание исполнить план было сильнее.       Как только появилось своды Подземного царства и немного свободного пространства, он расправил крылья и полетел в сторону бывшего заточения Гефеста. Он не хотел туда лететь, но это был самый короткий путь к Тартару. Он приземлился в арене, которая должна была вести к кузнице, и стал ожидать. А ожидал он горгону — её голову можно было бы использовать для исполнения плана. Вскоре она появилась — полуженщина-полузмея агрессивно зашипела, и была готова накинуться на юного бога. Юноша подготовил клинок, провоцируя чудовище на драку. Она кинулась на него, но парень тут же увернулся, оказавшись за ее спиной. Он тут же схватил её за мелких змей, начавшие кусать, и одним точным взмахом отделил голову от тела.       Тело в агонии задрожало, змеи на голове из последних сил сопротивлялись державшей их руке, но вскоре и они опали. Один раз голову можно использовать: заметив вылетевшую душу горгоны, он захватил её. Сила горгоны ему еще понадобиться. Зацепив голову на поясе, он направился к кузнице, и с каждым шагом, приближающий его к нему, его охватывал мандраж. Как бы не хотелось, но Гермес наконец оказался перед входом в кузницу. Перелетев через разрушенные мосты, юноша оказался перед трупом Гефеста. Его всего колотило — каменные своды давили на него, горячий воздух от магмы раскалял кожу, злостно напоминая об…этом.       Гермес подошел к воротам, собираясь покинуть душную, мрачную кузницу, но вовремя вспомнил, что они открывались с помощью рычага. В одно мгновение его охватила беспомощность: некуда скрыться, некуда бежать… Паника нарастала в нем, путала сознание, отчего первоначальная цель стала размытой, заменена на другую мысль — уйти отсюда как можно скорее, пока с ним не сделали нечто ужасное. Лишь какие-то крохотные остатки разума напомнили его о плане, и вестник поднял голову, увидев отверстие. Оттуда чувствовался смрад Тартара, и, недолго думая, юноша взлетел туда. Покинув ужасающую кузницу, голова словно прояснилась: уверенность вернулась к нему.       Вдалеке виднелась могущественная фигура Атланта, и Гермес, стоявший на одной из многочисленных скал, сжал губы. В единственный и последний раз он видел деда в Титаномахии, и то эта встреча была самой пренеприятной. Смотря на бывшего полководца, юный бог ощущал сильную боль: тот был напоминанием о фатальной ошибке, которую он совершил по отношению к своей матери. Вообще, оборачиваясь на свою жизнь, юноша понял, что она состоит из сплошных ошибок. И большинство из них были неисправимыми. Может, он сможет их искупить, если попробует устранить хаос в Элладе? Но для этого ему нужна могущественная сила, и она есть только у Атланта.       Перестав оттягивать неизбежное, Гермес полетел в сторону прикованного титана. Долетев до ближайшей скалы, они приземлился туда, оказавшись перед Атлантом. Тот обратил внимание на летящего бога, и сначала он будто узнал его. Затем он нахмурился, и мрачным басом проговорил:       — Гермес…что ты здесь делаешь, отродье Зевса?       — Если ты помнишь, то я еще и отродье твоей дочери. — Ответил ему вестник.       Взгляд Атланта переменился — в нем виднелась грусть, — и он сказал:       — Зевс совратил её. Так или иначе, я понял, почему она скрывала тебя от меня.       — Она не знала, примешь ли ты меня или нет.       — Что ж…что было, того уже не вернуть. Как и моих дочерей…       На некоторое мгновение Гермес опешил, не понимая, как Атлант узнал о гибели Плеяд. В один момент лицо титана исказилось от гнева, и тот громовым голосом пророкотал:       — Зевс явно убил их всех, как только узнал о их происхождении. Не так ли?!       Юноша взглотнул, прежде чем проговорить:       — Нет. Боги их не трогали. Но, узнав о твоем заточении в Тартаре, они покончили с собою.       Атлант будто окаменел: взгляд мгновенно стал стеклянным, даже плечи будто опустились. Вестник сам поник, вновь вспоминая мертвую мать, и сказал:       — Я разделяю твое горе, Атлант…       — И что же это за горе? — Мрачно заговорил титан. — Ты для этого пришел сюда? Если тебя послал сюда Зевс, то мне нечего тебе сказать.       — Зевса больше нет. — Резко и громко ответил ему Гермес. — Олимп пал. Кратос уничтожил Элладу.       — Он все же это сделал… — Атлант хмыкнул. — И что теперь ты хочешь от меня?       — Я предлагаю тебе свободу, чтобы ты помог восстановить мир. Твоей мощи будет достаточно для этого.       Бывший полководец задумался, прежде чем сказать:       — Ха! Неужто нет среди выживших богов тех, кто сможет угомонить хаос? Куда делось ваше могущество олимпийцев?       — Нас крайне мало. Многих погубили титаны и Кратос, а кто-то не пережил хаоса. — Затем юный бог остановился, прежде чем рассказать все, что произошло в Олимпе и в Дельфах.       Атлант внимательно выслушал его, ни разу не перебив. Его лицо неоднократно менялось в выражении, но больше было насмешки во взгляде. Даже можно было сказать, что он жалел, что не находился в какой-то момент во второй Титаномахии. Гермес вскоре закончил рассказ, смотря на своего деда и ожидая от него ответа. Молчание продолжалось довольно долго, отчего юноша решился первым произнести слова:       — Сделай это хотя бы ради Майи. Я знаю, она была твоей любимой дочерью. Подумай: разве хотелось бы ей жить в этом мире, который есть сейчас?       — Майи больше нет, а ты её никогда не заменишь, как бы сильно на неё не был похож. — Смотря на него, проговорил титан. — Оставь меня наедине с моим бременем — кто еще будет держать мир, чтобы он не рухнул окончательно?       Вестник, поняв, к чему все идет, спокойно сказал:       — Хорошо, я тебя понял. — Затем он резко достал голову горгоны, направляя её взгляд на Атланта и произнося заклинание.       Отреагировать титан никак не успел — он тут же окаменел. Одновременно с этим из него вышла душа, которую Гермес перехватил себе, поглотив всю её мощь. Сделав это, он ощутил себя…другим. Он чувствовал в себе эти силы, но они не были ему чужеродны — они даже казались ему как свои. Юноша посмотрел на свои руки, будто в них что-то изменилось. Но нет — они все те же. Только им чего-то явно не хватало.

***

      Афина ожидала появления Гермеса, зная, куда он отправился. Она видела, как загорелся потухший взгляд юноши от идеи обратиться к Атланту. Паллада была уверена, что вестник вернется с новыми силами. Она может лишь помочь ему контролировать эту силу, либо подсказать, как использовать её. Однако брат мог и не послушать её — он до сих пор сильно обижен на неё. Богиня мудрости было уже невтерпеж ждать парня, который по её расчетам сильно задерживался.       Вдруг бури, несущиеся сами по себе, начали собираться в одном месте. Афина обернулась к тому месту и заметила Гермеса, который собирал в себя всю мощь, вырвавшейся после смерти Громовержца. «Бури и моря, внемлите моему приказу, ибо я ваш новый хозяин!» — неожиданно громоподобный голос вырывался из худого юноши, и тем не менее шторм прекратился, а вода медленно возвращалась назад, на свое место, а из облаков наконец-то полностью выглянуло солнце. Причем вестник не выглядел изможденным — наоборот, он стоял прямо на твердых ногах. А это означало только одно — юноша овладел силой Атланта.       Афина собиралась подлететь к брату, но тот сам вскоре оказался перед ней. Паллада, вновь оглядев юношу, сказала ему:       — Ты все же сделал это.       — У меня не было другого выбора. — Резко ответил ей Гермес, складывая руки на груди. — Ну и ладно — главное, что хаос устранен.       Затем он как-то недобро посмотрел на богиню мудрости, отчего та насторожилась. По любому он что-то задумал, и это будет плохо для неё. Вестник наклонил голову набок, витая в своей голове, явно продумывая ход действий. Вдруг юный бог взял клинок, который все это время висел на поясе у него, и провел лезвием по ладони, выпуская ихор. Потом он подошел ближе, кладя раненую руку на призрачную грудь. Афина почувствовала невероятное тепло, которое начинало разливаться по всей её сущности. А тем временем Гермес начал говорить:       — Я верну тебе тело с помощью моей крови. Но теперь твоя жизнь будет зависеть от моей: если я умру, то ты умрешь вместе со мной. Я в любой момент способен отобрать у тебя эту жизнь, так что отныне ты будешь подчиняться моей воле.       Тело постепенно возвращалось к ней, чему с одной стороны она была несказанно рада, а с другой её даже напугали слова вестника. Тем не менее, она ожидала и худшего — так что он даже с ней поступил милосердно. Паллада посмотрела на свои руки, которые теперь были с молочно-белой кожей, и проговорила:       — Ты все равно добр, братец, даже если сильно обижен на меня.       — Мне не нужны твои благодарности. — Холодно сказал Гермес. — Пусть все, что произошло, останется лишь между нами. Но с условием, что отныне… — На мгновение он замолчал, прежде чем продолжил. — Мне нужна будет помощь в правлении. И твоя мудрость очень пригодиться. Тем более, ты же хотела стать царицей.       Он хитро взглянул на неё. Поняв иронию, Афина тут же ответила ему:       — Ты вернул мне тело, хоть и не должен был. Так что я согласна стать тебе и супругой, и соправительницей.       Гермес кивнул, немного с раздражением взяв Палладу за талию. Они тут же по воздуху направились в Дельфы. Никогда юноша не думал, что сможет лететь без своих сандалий. Однако теперь ветер нес его туда, куда он хотел, и ему не нужно было больше сил, чтобы повелевать им.       Наконец-то, они оказались в Дельфах. Первым делом они зашли в зал, где собрались все боги, и те были удивлены, завидев Афину. Деметра первой решилась подойти к ним, тут же заговорив:       — Афина! Ты жива! Но как?..       — Гермес вернул меня к жизни. — Ответила ей Паллада, прежде чем громче объявить всем. — Так же он укротил хаос в мире. Я думаю, вы все это заметили.       — Ты? — Подошедший Аполлон недоуменно посмотрел на Гермеса, который все это время молчал.       — Да, я. — Ответил юноша, потом сощуренно посмотрел на Деметру, сказав. — Надеюсь, так я искуплю свою вину перед гибелью Олимпа.       — Как ты это сделал? — Артемида удивленно посмотрела на него.       — Я потом расскажу. — Отмахнулся от неё вестник. — А теперь…можно я пока уединюсь с Афиной?       Боги расступились, с неким любопытством смотря на новую пару. Тем временем они — Гермес и Афина, — ушли к нему в покои. Там Гермес запер двери, затем развернулся к сестре, которая села на край ложа и посмотрела на него. В серых глазах плескалось недопонимание того, что они сейчас будут делать. Да и сам юноша не знал, что сказать: в голове крутилось столько мыслей, что они утомляли его. Вестник подошел к кровати и лег на неё, облегченно вздыхая. Не сказать, что он сильно устал — но было много чего, что его прямо выматывало. Он вновь посмотрел на сестру, говоря:       — Кажется, у нас все слишком резко все изменилось.       — Почему ты так думаешь, братец? — Она легла рядом с ним, наклоняя голову набок.       — Я не знаю…я будто не готов к тому, что мне предстоит делать теперь вместо отца. Мне все равно кажется, что я слишком слаб, хоть теперь у меня есть власть; что другие боги не примут меня, ведь я ничего не сделал, чтобы спасти остальных олимпийцев…       — Гермес, — Богиня мудрости заправила золотистую прядь за ухо. — Ты сделал все, что мог. Это раз. Тем более, ты сейчас восстановил Элладу, что никто другой не сделал. Тебе просто нужно расслабиться.       На мгновение он не понял смысла последнего слова. Затем юноша почувствовал, как рука сестры переместилась на шею, а сама она пододвинулась к нему поближе, практически нависая над ним. Вестник в панике оттолкнул её, приподнимаясь на локтях. Афина недоуменно посмотрела на него, затем вкрадчиво говоря:       — Гермес, брат, я ведь не желаю тебе зла. Иди сюда.       Она подползла к нему и обняла, отчего Гермес сначала сильно напрягся. Но затем знакомое, родное чувство передалось вместе с теплом сестры. Он выдохнул, в ответ обнимая её и даже начав гладить по её волосам. Вскоре юноша игриво подцепил заколку, распуская русые волосы. Он уткнулся в них носом, вдыхая такой родной запах. Тревога постепенно сошла на нет, и другое ощущение появилось за место неё. Руки сами пошли по идеальному телу, которое ни разу не было тронуто другими мужчинами. На этот раз никакого сопротивления с её стороны не было — теперь она его супруга. Вестник тут же повалил её на постель, целуя при этом в желанные губы. Столько лет он тайно мечтал это сделать, грезил по ночам об этом, и в итоге…он этого добился. Но он ничего не чувствовал — не было того восторга от изнывающей от удовольствия, извивающейся под ним Афины. Парень, как он заметил, даже как-то вел себя теперь по-другому: он практически не проявлял нежности, лишь жестко сжимал девственную кожу.       Все закончилось стремительно — Гермес держался на локтях, чтобы не навалиться полностью на Палладу. Та держалась за его спину, прижимаясь к нему всем телом. Затуманенными серыми глазами она смотрела на него, затем потянулась за поцелуем, но не получила ответа. Юноша лег на бок, переворачивая и сестру. Они лежали в тишине, прежде чем вестник сказал:       — Знаешь, я наверно не останусь здесь.       — Почему? — Афина обеспокоенно взглянула на него.       — Мне здесь тревожно. Все, что находится на Олимпе, мне напоминает о Кратосе. Я не хочу жить этими воспоминаниями.       — Куда скажешь, туда мы с тобой и пойдем. Ты теперь Владыка, и теперь тебе решать нашу судьбу.       Гермес выдохнул, понимая, что это так. На его плечах теперь ответственность гораздо большая, чем была до этого. И она не даст ему потонуть в кошмарах.