Падшие

       Кратос вновь вернулся к своим клинкам, как только Гермес уснул. Рассматривать их из раза в раз было утомительным, долгим занятием, но оно как-то отвлекало от рутины и возвращало в тот туман, где он мог остаться лишь со своими мыслями. Не всегда эти мысли были приятны ему. Клинки, злорадно отблескивая, напоминали ему о тех грехах, которые он совершил. Вновь вспоминать об этом было тяжко, тем более когда одна из его жертв находиться рядом с ним.        Спартанец, не найдя тех размышлений, которые не приносили бы боли, обратил свой взор в сторону довольно беспокойно спящего вестника. Тот ворочался в постели и тяжко дышал. В этом не было ничего удивительного: с тех пор, как призрак Спарты принес его в дом, юноша изредка спал, и то неспокойно. Он подошел к спящему, садясь на кровать, и провел рукой по золотым прядям.        Сердце тут же сжало отцовской тоской — Кратос вновь вспомнил о Каллиопе, которую он любил также перед сном проводить по её волосам. В голове снова заиграла та тонкая мелодия, искусно выходящая из флейты под руководством пальчиков девочки. А как она радовалась, когда спартанец возвращался домой! Несмотря на эти теплые воспоминания, тоска только сильнее сжимала в своих тисках, душа и выбивая из него слезы. Вырвал его из мыслей всхлип: парень перестал ворочаться, но теперь напряженно замер и дышал через раз. Бледный воин оставил его в покое — самому сейчас было плохо. От собственной слабости в венах закипел гнев, и призрак Спарты спешно покинул дом.        Как только он покинул дом, Гермес очнулся. Последние фрагмента сна были яркими и кошмарными. Кошмар казался реальным: он чувствовал прикосновения к себе, что жгли нечестивым огнем. Ладони он до сих пор ощущались, отчего юноша начал шарить по своему телу, будто пытаясь стряхнуть ту грязь, прилипшую к нему от них. Он откинулся на постель, тяжело дыша от снедающего страха. Закрыв глаза, вестник сделал себе только хуже — снова видел перед собой его, в тот самый момент в кузнице.        Гермес резко встал, отчего перед глазами сначала была тьма. Лучше уж эта тьма, чем та, где его ждали кошмары и воспоминания. Тем более она быстро уходила, да и голова скоро перестала кружиться. Посидев в полной тишине, он задумался о том, что теперь он будет делать. Юноша достал из-за пазухи ту самую руну, осматривая её со всех сторон. Камень с виду был обычным — точнее, он напоминал кристалл, сверкающий изнутри. Как это способно его вытащить отсюда только одной силой мысли было странной загадкой — тем не менее, он должен довериться Фэй, ведь это единственный шанс сбежать от Кратоса.        Подумав о последнем, по коже пробежал табун мурашек, и в нем закипела злость. Вспомнив последний кошмар, он догадался, что скорее всего спартанец трогал его во сне, отсюда и это чувство. За место злобы пришел ужас: а что если призрак Спарты задумал в скором времени вновь овладеть им? Что если вся благосклонность бледного воина лишь из-за того, что он хочет ослабить его бдительность? А сколько ещё раз он дотрагивался до него, спящего? О, нет, Гермес больше не позволит так измываться над ним и его собственным телом. И он сбежит от него, во что бы то ни стало.

***

       Гермес обдумал все до мелочей. Пусть и не все прошлые планы казались ему удачливыми, но одно всё-таки стало для него тем самым. Как-то раз, в очередной раз прогуливаясь по своим делам, он наткнулся на заросли той самой травы, которую Фэй иногда давала ему в качестве успокоительного. Он собрал их и принес их в дом, где высушивал несколько дней. Затем приготовил тот самый отвар, испив который он заснул. Этого он даже не заметил — после выпитого он просто потерял сознание, чем немного напугал Кратоса.        — Ты опять? — Прорычал спартанец, острым взглядом пронзая его.        — Что? Нет-нет-нет! — Юноша замотал головой. — Я хотел лишь успокоиться. Я…видно, отвар слишком крепок.        Именно в этот момент и созрел план. Кратос часто стал уходить по своим делам, как тот говорил, а это значит, что не сможет контролировать его. И все же голова шла кругом — предчувствие скорой свободы действовало на нервы, как дурманящее вино. Одновременно с этим был страх, что призрак Спарты обо всем догадается и вновь будет негативно относиться к нему. А что он с ним сделает — тот еще вопрос…        Но об этом думать не хотелось. Нужно было сосредоточиться на плане.        Как только спартанец покинул дом, Гермес принялся за отвар. Помня, сколько варил и настоял его, юноша с волнением изготавливал его. Руки дрожали, к горлу подкатывала тошнота, даже ноги отнимались — всё это могло привести к подозрениям бледного воина. Поэтому вестник заранее позаботился о воде, с помощью которой он разбавит собственную порцию. Главное, сделать все в такой концентрации, чтобы он сам не засыпал и был спокоен.        Наконец, отвар был готов. Сначала парень налил себе немного, чтобы потом смешать её с водой. Сделав это, он быстро осушил кружку, не давая себе терзаться сомнениями, и почувствовал, как постепенно разум окутывает умиротворение. Волнение ушло — осталось лишь горячая решимость. Голова как никогда была ясной, конечности больше не дрожали, отчего ушла и раздражимость. В следующую кружку юноша налил уже для спартанца, не разбавляя отвар. В такой концентрации бледный воин точно уснёт, в противном случае почувствует себя уставшим. Проверив, чтобы ничего не было подозрительного, он стал ожидать призрака Спарты.        Кратос вернулся с прогулки недовольным. Гнев, что в нем живет, не желал поддаваться ему, отчего он им овладевал с каждым мгновением. Спартанец, открыв дверь, заметил сидящего юношу за столом, рядом с которым стояла дымящаяся кружка. По запаху бледный воин догадался, что парень снова сварил тот самый отвар, из-за которого тот вырубился в прошлый раз. Но теперь вестник сидел спокойно и с таким же взглядом посмотрел на него. Призрак Спарты мрачно смотрел на него, попытаясь тем самым отпугнуть его, однако Гермес тихо заговорил с ним:        — Ты выглядишь нервным, Кратос. И в последние дни тебя что-то сильно беспокоит.        — И что? — Грубо бросил ему бледный воин.        Гермес встал, беря в руки кружку — видно, с тем самым отваром, — и подошел к нему, говоря:        — Вот. Этот отвар поможет тебе успокоиться. Оно расслабит тебя.        Кратос недоверчиво взглянул на посуду, где дымился ароматный напиток, и с этим проговорил:        — Хочешь, чтобы я заснул?        — Нет, на этот раз я все рассчитал. — Юноша выдавил из себя улыбку. — Ты лишь будешь спокоен. Как я сейчас.        Кратос вновь посмотрел на парня, удивляясь его преспокойному состоянию рядом с ним. Раньше такого не было. Он всё-таки взял кружку, отпивая из него горько-сладкий отвар, который обжег горло. Сначала ничего не происходило, но затем гнев уходил, сменяясь безмятежностью. Все бы ничего, только вот на него мгновенно навалилась усталость. Он с непониманием заговорил с вестником:        — Как ты рассчитывал?        — Что? — Парень удивленно поднял бровь и покосился на спартанца. — А. Наверно, ты просто сильно устал. Тебе просто нужно отдохнуть.        Гермес подошел к нему и направил к кровати. Сопротивляться сил не было — да и не хотелось: к тому же предложение юноши показалось призраку Спарты разумным. Сонный туман в голове усиливался, и бледный воин еле-еле приземлился на кровать, при этом увлекая к себе вестника, который поддерживал его на пути к постели. К счастью для него, парень не боролся с ним и даже поудобнее пристроился рядом с ним. Положив голову ему на плечо, Гермес глубоким, убаюкивающим голосом говорил:        — Спи, Кратос. Ты через многое прошел, пора тебе отдохнуть. Я буду сторожить твой сон.        Голос эхом отражался в голове, потихоньку загоняя сознание в сон. В полудрёме спартанец крепче прижал его к себе, другой же рукой он потянулся к манящим золотистым волосам. Перебирая в руках быстро убегающие от него пряди, бледный воин любовался необычными переливами, гипнотизирующие его взор. Глаза уже сами собою слипались, ладонь оторвалась от волос и перешла на плечо вестника — и вскоре призрак Спарты отдается полностью сну, ощущая лишь долгожданный покой.        Гермес долго терпел прикосновения к себе, лишь внутри себя благодарил отвар за спокойствие. Несмотря на желание вырваться и убежать, он терпеливо ожидал, когда Кратос уснёт. Наконец-то хватка на нем ослабла, и, на негнущихся руках и ногах, поднялся с кровати. Взгляд поймал на поясе спартанца клинок, подаренный Фэй, и юноша быстро, аккуратно снял и забрал оружие к себе. На мгновение появилась мысль перерезать горло призраку Спарты — чтобы отомстить за себя, за Элладу и спасти другие миры от разрушения. Находясь в этом заманчивом моменте, парень медленно доставал клинок из ножен. Однако его что-то остановило.        Он не раз сбегал из Аида. Каков шанс, что и здесь он выберется из объятий смерти?        Убрав оружие назад, Гермес разочарованно сжал ладони в кулаки. Проглотив комок сожаления, он собирался отойти от спартанца, но заприметил свои крылатые сандалии, которые до сих пор были у пленителя. Смотря на них, вестник ощущал лишь одно — боль. Сандалии, которые для него некогда были символом его свободы и легкости, стали страшным напоминанием его главной ошибки. Глядеть на них было просто невыносимо. Юноша оторвал взгляд от них и направился к двери, но вдруг остановился. Он достал камень, задумавшись — а не использовать ли его сейчас? Ведь если он выйдет, то может оставить следы, и тогда Кратос может что-то заподозрить, что может вылиться в конфликт с местными богами…или с Фэй. За нее особенно было страшно — это его и сдерживало от побега. Хотя Фэй и выглядит так, кто может за себя постоять, однако вряд ли она может долго сопротивляться Кратосу. И это пугало. Но отступать уже некуда. Он собрался бежать, и должен это сделать.        Гермес сжал в руке камень, закрыв глаза. Парень думал о том месте, где он мог быть бы в безопасности. И представить это было трудно, будто не было в этом мире места, где он смог бы выдохнуть спокойно и не беспокоиться о том, что его найдет спартанец. Вдруг голова закружилась, тьма перед глазами поплыла, в ушах заложило. Пол под ногами исчез, и юноша будто повис в пространстве. Он открыл глаза, но ничего перед собой не видел: все было смазано в необычном цвете. Вскоре потихоньку картинка собиралась, и он упал на каменистую поверхность.        Отдышавшись и усмирив головокружение, Гермес поднял взгляд и впал в ступор. Перед ним была разрушенная Эллада, какой она была в тот момент, когда они с Кратосом её покидали. Ничего в ней не изменилось с тех пор. Неужели это самое место, где бледный воин его не достанет?        — Кто ты?        Неожиданно услышав знакомый голос, Гермес обернулся назад, где раньше был храм Пламени, где теперь были лишь руины. На приличном расстояние от него был стройный мужчина со светлыми кудрями с луком наперевес. Его юноша узнал — это был Аполлон. Неужели есть те боги, которые выжили в этом апокалипсисе? И насколько их много?        Пока вестник находился в своих мыслях, так и не ответив, Аполлон внимательнее присмотрелся к нему и с неверием спросил:        — Гермес? Это ты?        Бог искусств подошел к нему и с шоком смотрел на него. Также и парень смотрел ему в глаза. Оба просто не верили, что смогут в полном хаосе найти друг друга. За спиной лучника юноша заметил движение, и он заприметил Артемиду, которая прокричала брату:        — Феб, кто это? Что ты там стоишь, как истукан?        Она подбежала к ним и тут же остановилась, увидев Гермеса. Она несколько раз поморгала, будто хотела согнать иллюзию со своих глаз. Убедившись, что вестник перед ней настоящий, Артемида проговорила:        — Гермес? Я думала…мы думали…что Кратос убил тебя.        — А вы…разве…выжили здесь? — Выдавливая из себя слова, юноша растерянно смотрел на близнецов.        — Оставшиеся боги сейчас находятся в Дельфах. — Сказал Аполлон непонимающему вестнику. — Мы разыскивали еще выживших людей и богов, как почувствовали чужую магию.        — Вот именно, — Подхватила за братом Артемида. — А здесь ты. Откуда ты-то сбежал?        — Я…Кратос увез меня в Скандинавию.        — Да ладно?! Зачем?        Гермес замолчал, опуская взгляд. Как ему ответить им на этот вопрос? Он чувствовал на себе пристальный взор бога искусств и надеялся, что тот ни о чем не догадается. Однако он вспомнил о укусе, что никак не хотел заживать на нем, отчего его нутро сжалось от того, о чем могут подумать близнецы. Юноша прикрыл волосами клеймо, впервые не раздражаясь от их длины. Аполлон обратил внимание на это действие, но никак не отреагировал — вместо этого он сказал:        — Хорошо, давай проведем тебя в Дельфы. Там все расскажешь.        Он попытался взять брата под руку, но парень убрал её, приобняв другой. Гермес направился за ними, витая в своих мыслях. Шли они все в молчании, не решаясь что-нибудь сказать. Наконец, они дошли до колесницы Аполлона, куда они взошли.        Летели они в Дельфы недолго, но эти минуты растянулись для юноши на несколько часов. От головокружительной скорости в голове нарастал странный гул, который давил на виски. Появились и неприятные ощущения чьих-то прикосновений, сжимающие его за талию. Вскоре эти прикосновения стали вполне реальными, и парень вздрогнул, хватаясь за взявшую за него чужую руку.        — Гермес…ты в порядке? — Голос Артемиды вернул его в свое тело.        Он понял, что схватил за руку девушку, которая придержала его. Как оказалось, вестник едва не выпал из колесницы, и она схватила его, не подозревая о том, какое беспокойство вызвала этим действие у него. Гермес крепче сжал края повозки и ответил богине:        — Да. А теперь отпусти меня.        Артемида недоверчиво сощурилась, смотря на него. Это напрягло юношу — такой взгляд не сулил ему ничего хорошего. И вскоре его подозрения воплотились в слова девушки:        — Знаешь, я тебя, пожалуй, придержу. Выглядишь не очень здорово.        Гермес протяжно выдохнул, сжав за опору еще сильнее. Вестник в мыслях пытался отвлечься от того, что его опять держат, и не думать об этом. Он молился, чтобы они скорее добрались до Дельф и это уже закончилось. Юноша напоминал себе, что это его сестра, которая ничего плохого не сделала, а поэтому ему нечего бояться. Однако ощущение прикосновений к нему въедалось в кожу, жгучим электрическим зарядом посылая по всему телу. Никакое самоубеждение не помогало убрать эту мерзкую дрожь, возникающую при каждом контакте.        Вдалеке появились очертания храма, который возвышался над водой и чудом не разрушился от бурь. Главные ворота открылись, и они залетели туда. Внутри было теплее, чем снаружи, что было хорошо. Также между коридорами ходили те остатки людей, что выжили в этом хаосе. Однако среди них юноша не разглядел остальных богов. Аполлон, последний покинувший колесницу, направил его в другую сторону, куда в итоге они вышли в просторный зал. Здесь вестник увидел двух богинь, которые что-то обсуждали между собой. Ими оказались Деметра и Гестия — как только раздался грохот дверей, они обернулись и тут же уставились на юношу.        — Аполлон, где вы его нашли? — Холодным тоном заговорила с богом искусств Деметра.        — Он сбежал с северных земель. Кратос не убил его, а забрал с собою. — Быстро ответил тот, пытаясь сопроводить парня в другую комнату.        — Постой! — Деметра встала перед ними, прожигая взглядом юношу. — Пусть он расскажет, что произошло на Олимпе. Он явно все видел.        — Потом. — Аполлон схватил Гермеса за плечи, обходя вместе с ним враждебно настроенную богиню. — Ему нужно немного отдохнуть.        — Нет уж, погоди. — Бывшая богиня плодородия взяла вестника за руку, прошипев. — Говори. Как ты допустил гибель Олимпа?        — Деметра! Никто не смог одолеть Кратоса, и это чудо, что он выжил после встречи с ним. Не дави на него.        Гермес просто молчал, опустив взгляд. Его не волновал разговор между ними — лишь руки, державшие его, не давали ему покоя. Слова застряли в груди, несмотря на желание содрать с себя чужие ладони. Аполлон сильнее сжимал его плечи, споря с Деметрой, и, видимо, забыл про состояние юноши. Богиня тоже крепче взялась его за запястье, ногтями вонзаясь в кожу. Парень почувствовал, как постепенно нарастала дрожь, но он не может избавиться от этого — такое ощущение, что на его шею повесили тяжелый камень, который тянул его вниз. Шум в голове нарастал, из-за спора он нагнетался, перед глазами все погружалось в серые тона. Дышать стало труднее из-за комка в горле, конечности одеревенели.        Аполлон заметил полуобморочное состояние Гермеса, дернул его на себя, вырывая из хватки Деметры, и сказал с раздражением:        — Потом он расскажет. Он не в том состоянии, чтобы говорить.        Он направил его в ту комнату, где были его покои. Заведя юношу туда, бог искусств закрыл двери, застывая на месте. Аполлон, не разворачиваясь к настороженно повернувшемуся вестнику, заговорил:        — Они — одни из тех, кто выжили. К сожалению, многие другие погибли. В том числе Дионис и… Пан.        Услышав имя сына, Гермес немного оживился: грусть умалила тревогу, которая сжимала его. Юноша опустил взгляд, отворачиваясь, и обнял самого себя. Он тяжело вздохнул, но заплакать или как-то по-другому горевать не получалось — парень чувствовал себя слишком вымотанным. На плечи резко навалилась усталость, и вестник захотел переодеться в привычный хитон и просто лечь. Лечь и успокоиться, понять, что ему больше ничего и никто не угрожает.        Аполлон обернулся к нему, подошел ближе и попытался обнять. Однако Гермес дернулся, и как-то испуганно посмотрел на него. Бог искусств отошел, скрестив руки, и сказал:        — Спокойно, Логий, это ведь я. Почему это тебя пугает?        Юноша крепче обнял себя и ответил:        — Я сейчас не хотел бы ни с кем разговаривать и обниматься. Мне хочется отдохнуть.        — Я тебя понял. — Аполлон тепло улыбнулся. — Редко от тебя услышишь фразу «отдохнуть»…хорошо, можешь пока остаться здесь. Мы найдем тебе одежду и другие покои.        Затем он развернулся обратно к двери и ушел, оставив Гермеса в комнате. Тот снова облегченно выдохнул и направился к постели, садясь на нее. Подперев руками голову и закрыв глаза, он думал о том, что теперь он хоть немного в безопасности.

***

       Кратос проснулся с абсолютно ясной головой, что было редкостью — да и сон вполне был спокойным. Он встал, пытаясь вспомнить последние мгновения до того, как он погрузился в сонное забытье. Последние, что он помнил — это Гермес, который лежал рядом с ним. Но сейчас его нет. Спартанец оглядел весь дом, но нигде вестника не увидел. «Скорее всего, он опять ушел на прогулку» — первая мысль, которая посетила его. Тут его взгляд упал на записную книжку юноши, оставленной на столе. Подойдя к ней, бледный воин со сомнением оглядывал её — и это действительно она. «Он всегда шел с нею» — неожиданно догадка дошла до него, и он быстро направился к двери.        Отвар, спокойствие рядом с ним, оставленная книга — он явно совершил побег.        И он, кажется, знал, кто ему помог.        Кратос незамедлительно отправился к дому Фэй. Он был уверен, что это она подсказала Гермесу эту идею и — возможно, хоть маловероятно, — оставила у себя. В гневе призрак Спарты думал о том, что сделает с юношей, когда вернет его обратно. Даже пробралась мысль, чтобы вновь овладеть им, показать, что он принадлежит только ему. Однако, пройдя лишь пол пути, он столкнулся с фигурой, оказавшей Фэй. Она подняла руку и спросила:        — Ты что-то ищешь, Кратос?        — Ты! — Прорычал бледный воин. — Ты помогла сбежать Гермесу!        — Это верно. — Без улыбки протянула она, опуская руку и заводя её за спину. — Но его у меня дома нет. И не ищи его.        — Где он?! — Кратос достал клинки, враждебно смотря на женщину.        — Я не могу тебе это сказать. — Она также достала топор и встала в боевую стойку.        В этот момент он накинулся на неё. Фэй ловко увернулась от клинков и достала топор, замахиваясь им. Металл ударился о металл, искры разбросались вокруг. Женщина оказалась неслабой, и вполне смогла выдержать удары спартанца. Тем временем она прокричала ему:        — Ты не понимаешь, какой вред приносишь ему!        — Почему это тебя вообще волнует?! — Призрак Спарты, блокируя удар топора.        — Я не могу остаться в стороне, когда происходит несправедливость! — Фэй метнула оружие, сбивая летящие в её сторону клинки, затем оно вернулось к ней, как бумеранг.        — С чего ты это взяла, что я был несправедлив к нему? — Кратос ударил клинки о землю возле женщины, пытаясь сбить её с ног. — Он все это заслужил!        — Никто не заслуживает подобных страданий! — Рыкнула она, в прыжке уворачиваясь от ударной волны. В мгновение ока Фэй приблизилась к нему, взмахнув топором, однако удар был заблокирован клинками. — Наш спор просто бессмысленен.        — Ты отняла его у меня! — Кратос оттолкнул её от себя, взмахнув клинками. Но женщина успела откатиться и тем самым избежала удара.        — Он не вещь, чтобы отнимать. И тем более он не принадлежит тебе!        Кратос остановился, смотря с ненавистью на Фэй. Та также опустила топор и продолжила свою речь:        — Твоя больная привязанность погубит и его, и тебя. Я не могла этого допустить. — Вскоре она совсем убрала топор, и твердым тоном проговорила. — Ты не хочешь признавать, что виноват перед ним, и боишься одиночества, поэтому и пытаешься удержать его рядом с собою. Ты должен это признать в себе, иначе никогда не отпустишь его от себя.        Убрав клинки, Кратос ничего не ответил ей. Он мрачно посмотрел на неё в последний раз, прежде чем развернуться и уйти куда подальше. Но это не помогло убежать от сказанных слов: они въелись в самое больное, самое уязвимое место спартанца. В глубине души что-то в нем сколыхнулось, и это что-то начало влиять на разум, убеждать, что все сказанное правда и возвращать Гермеса бессмысленно.        Он ему не нужен. Ни тогда, ни сейчас.