Падшие

       Напрасно Гермес надеялся на свободу — он был заперт в четырех стенах, без шансов на выход из душной, тревожной атмосферы. Все те дни Кратос не давал ему выйти одному из хижины, нередко принимая для этого силу. Юноша негодовал из-за непоследовательного поведения спартанца — то его бесит, что он от нечего делать занимается домом, то недоволен легкими исследовательскими прогулками, якобы он сможет планировать побег. Вестник чувствовал, что призрак Спарты на него давит специально, контролирует для подчинения его воле. Нет-нет-нет, больше он не сдастся, как тогда…        Это воспоминание было самым болезненным среди прочих. Самое ужасное, что в последнее время оно стало особенно навязчивым, и присутствие бледного воина лишь ухудшало ситуацию. От этого нельзя было уйти куда-то, отвлечься, игнорировать — оно жгло кожу, сворачивало внутренности, кружило голову. Как же он ненавидит Кратоса за это! О, будь его воля, он бы изничтожил его так, чтобы его тень стало частью небытия.        Увы, стоило ему только приблизиться к призраку Спарты, как тут же его сковывает страх. Последнее и гнев ввергали его в бездну отчаяния, поглощая все желание жить и надежду на лучшее. Он вновь возвращался потом к своей вине, что разъедала его похуже любого яда. Но тогда он сделал все, что мог, однако все равно не чувствовал спокойствия, обвиняя себя за гибель своего дома. Да, уничтожил Элладу Кратос, однако если бы юноша хоть что-нибудь сделал, боролся свыше своих сил, то можно было бы это предотвратить…        Устав от этих мыслей, Гермес откинулся на спинку стула и потянул руку к волосам. Вдруг он почувствовал длинные пряди, мягкими волнами ниспадающие к плечам. Пребывая в своих внутренних переживаниях, он не обратил внимание на волосы, которые без его контроля отросли. И так без настроения вестник тихо взбесился от этого — только этого не хватало! Раздраженный парень встал и направился к углу, попутно доставая клинок. Он посмотрел на лезвие, и странная, но знакомая боль прошибла грудь.        И вновь мысли о матери вернулись к нему, но теперь в более печальном свете. Все произошло после Титаномахии, когда Гермес узнал, что является потомком титана Атласа. Мать никогда не рассказывала о своем отце, и понятно почему — она не желала опасности ни для себя, ни для него, еще тогда ребёнка. Но, увы, правда вскрылась — а ведь Майя умоляла его не идти туда, — однако отец не отрекся от него, убедившись в верности. Опасность миновала и Плеяд — будто боги не захотели заниматься их уничтожением или не заметили в них никакой угрозы.        В тот роковой день юноша находился вне дома — тогда домом он считал Аркадию, — и его смутно терзали тревога и неоткуда взявшийся страх. Последний иногда возникал без причины после Титаномахии, но этот был не тот — сердце говорило, что сейчас будет нечто…плохое. И вот он тогда стремился домой, предчувствуя беду. И вот…он заходит…и видит мать. С ножом в груди. Тетушки рыдали, одна из них обвиняла его в смерти. А он? Что он?        Это навсегда оставило след в его жизни. Гермес не поверил в кончину матери, вплоть до отчаяния, которые испытывают смертные. Это лишило его радости и покоя на долгие годы. Это вселило в него страх смерти. Парень чувствовал себя обманутым — как? Они бессмертны, но как мать смогла погибнуть? Это убивало в нем веру в свое же бессмертное существование: он может умереть. А куда он уйдет после смерти? Люди уходят в Аид — а куда уходят они, боги?        До сих пор не найдя ответ на свой вопрос, Гермес глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, сжимая клинок в руке. Переселив себя, юноша взял ближайшую прядь — такая же мягкая, как и у его матери, — и, отмеряя лезвием, собрался сделать надрез. Вдруг некто схватил его за запястье, чуть сжав его, и отдернул от волос. От испуга парень разжал пальцы и, проигнорировав звук упавшего оружия, замер. Лишь по одному дыханию за собой он догадался, кто стоит за ним (как он не услышал его?).        — Не стоит. — Леденящий душу бас раздался за ним.        Вспомнив, как дышать, Гермес дрожащим и при этом раздраженным голосом ответил:        — Что мне не стоит делать? С какого такого перепугу? — После его развернул к себе Кратос, но тем не менее он продолжал. — Тебя это не касается. Мои волосы точно никакой беды не принесут.        — Это тебе не нужно.        — С чего ты это решил?!        — Потому что. — Мрачно сказал спартанец.        — Да ну? — Юноша холодно захихикал. — Неужто понравились?        Неожиданно призрак Спарты выдал странную полуулыбку и заговорил вкрадчивым голосом:        — Конечно. — Затем резко приблизил его к себе. — А ты как думал?        Гермес почувствовал, как резко похолодело у него все внутри, а от близости с ним кожа будто загорелась. Будучи слабо сдерживаемым бледным воином, вестник вырвался и забился в угол, ошарашенно смотря на Кратоса. Тот перестал улыбаться, острым взглядом разглядывая испуганного юного бога. На момент прошла мысль и дальше запугивать юношу, однако он посчитал, что сделал достаточно. Он скрестил руки и сказал:        — Следи за своим языком.        Парень не ответил, лишь беззвучно сглотнул и без собственного контроля, по наитию кивнул. Как только Кратос скрылся в другой части комнаты, Гермес скатился по стене вниз, несколько раз глубоко вдыхая. Он закрыл руками лицо, ловя себя на мысли, что из-за своего словесного недержания чуть с ним не сделали то, чего боялся больше всего. «Какого Тартара я виноват?!» — едва слышимо рыкнув, возмутился юноша: «Кратос извратил все в свою сторону, и пытался это навязать мне. А я, как дурак, пошел на поводу…». Закончив рассуждать на этой нерадостной ноте, вестник медленно отнял руки от лица, будто чувствовал спартанца перед собой. Отчасти так и оказалось — правда, призрак Спарты больше рассматривал свои клинки, сидя недалеко от юноши и находившись боком от него.        Не раз Гермес ловил Кратоса за таким занятием, и не раз его охватывало любопытство от такого спокойного — на первый взгляд, — убийцы богов. О чем он постоянно думает, смотря на них и каждый раз с небывалым раздражением точа? Хотелось бы спросить, но слова словно застревают в горле, и кипящая ненависть и утомительный страх тисками сжимают нутро. Тем более вызывать в себе какие-то адекватные чувства к спартанцу не хотелось.

***

       Через несколько дней Гермес снова свободно выходил на прогулки, причем без Кратоса. Это маленькая радость немного поубавила тревогу, сжирающая его несколько неделей. Изучать руны, общаться с деревьями, следить за местным зверьем — всё это разбавляло мрачные дни, ускоряя их. Бывало, однако, одно но.        Неподалеку от их хижины находилась река. К ней Гермес практически не ходил, так как чувствовал странное ощущение от вида воды. Однако в один день он пошел к реке. В конце концов, это было еще неисследованное место, и любопытство не заставило себя ждать — ноги сами понесли его туда. И этому юноша не сопротивлялся, а даже наоборот: с собой записная книжонка с грифелем и мыслящая, чистая от дурных мыслей голова.        Но стоило прийти к реке, как смутная тревожность охватило его сердце. Река с виду была обыкновенной: средняя по ширине, темная от ила на глубине. Мрачная, обманчиво тихая вода иногда колыхалась от ветра, мелкие волны разбегались по всей поверхности, разбиваясь друг об друга. Отложив вещи, Гермес подошел к краю берега и взглянул на отражение. Он едва ли не ахнул: на него с темной стороны волнистого зеркала смотрел худой парень с длинными, слегка завивающимися волосами. Лицо, насколько можно было разглядеть, бледное, глаза потеряли свой блеск. По большей части вестник лишь похож на тень, которую он смог бы проводить в Подземное царство.        Смотря на свое (точно ли свое?) отражение, появилось чувство нахождения кого-то за спиной. Эта фигура нависала над ним, тянуло свою руку к его шее, дыханием опаляло волосы, вставшие дыбом. Гермес тут же обернулся, столкнувшись с пустотой — лишь дорожка из следов на снегу и белоснежные деревья. Юноша выдохнул с облегчением, понимая, что он один. Он вновь посмотрел на воду: теперь она манила его в свою глубину. Казалось, что после этого он успокоиться.        Гермес потянулся к водной глади. Ладонь тут же обожгло холодом, колющее кожу южанина ледяными иглами. Вскоре, однако, это ощущение прошло, даже какое-то мнимое тепло появилось. Вытащив конечность из воды, юноша встал, минуту смотря в глубину, и нырнул туда. Ощущение было достаточно странным: холодная тьма с равнодушием приняла его в свои объятия, никак не притворствуя ему, а морозная влага начала с любопытством щипать золотистую, нетипичную для их краев плоть. Кипящая от воспоминаний голова остыла, шею сдавило, перед глазами мелькало сине-зеленое стекло. И тишина, лишь далекий гул прерывал безмолвное говорение вод. Вестник расслабился и парил в этом пространстве, позволяя скандинавскому холоду проникать в его жилы. Нарастало то самое умиротворение…        Вдруг холод стал слишком резким, раздирающим. Беспокойство нарастало с каждым потерянным вдохом, и вскоре оно перешло в страх. Шею сдавило настолько, что даже воду он не мог вдохнуть: Гермес безвольно взмахнул руками, но остался в этом пространстве, будто кто-то нарочно держал его в глубине. Тем не менее, еще множество движений — и вот парень вдыхает колючий воздух, царапающий вначале легкие. Он быстро покинул реку, в тихом шоке смотря на снег под собой. Юноша несколько раз глубоко вдохнул, отгоняя кошмар — да, там он увидел момент, где он был на волоске от смерти.        Проклиная Кратоса про себя, Гермес собрал вещи и направился назад в жилище. В конце концов, его трясло от холода, даже пальцы немели и стучали зубы. «Никогда не думал, что смогу это испытать!» — от этой мысли он дрожаще захихикал, понемногу успокаиваясь. Вследствие этого вернулось и прежнее настроение — так что про себя парень решил после отогрева уйти в другое место. Увы, вернувшись в хижину, обнаружил там спартанца, который с поднятой бровью посмотрел на него. Бледный воин встал, скрестил руки перед собой и грубым тоном спросил:        — Что с тобой?        — Й-я у-упал. В-в ре-ку. — Непрекращающаяся дрожь сбивала юношу, раздражая его.        Однако она стала еще заметнее, когда Кратос решил подойти и затащил его в глубь комнаты. Он внимательно смотрел на парня, прежде чем протянуть руки к его рубашке, на что Гермес оттолкнул их и вскрикнул:        — Не трогай! — Затем, заметив, что спартанец убрал руки, спокойно сказал. — Я понял, что надо делать. Я сам могу снять.        — Снимай все. — Предупредил призрак Спарты, уходя в другую сторону.        Несмотря на это юноша испытывал жгучий стыд, оказавшись обнаженным. Между тем нарастала тревога, из-за которой он не мог поднять голову, чтобы посмотреть на бледного воина. Тут же его накрыли тяжелым одеялом, которое своим весом избавило его от противной дрожи и скрыло наготу. Парень поднял взгляд на спартанца и, в облегчении позабыв про страх, проговорил:        — Спасибо.        Опешивший от благодарности Кратос пропустил Гермеса к кострищу. Юноша расположился возле костра, быстро согреваясь, и смотрел на развешанное белье. Стал довольно интересный вопрос — с чего бледный воин стал таким добрым? Ответ он мог бы получить сейчас, так как та самая личность села рядом с ним. Вскоре мужчина задумчиво заговорил:        — Ты изменился.        Кратос смотрел на мокрые волнистые золотистые пряди, размышляя о подопечном. Гермес в последнее время стал меньше его раздражать. С чем это было связано — сказать он не мог. Возможно, это из-за того, что юноша стал менее наглым и высокомерным. Парень искоса посмотрел на него, ответив:        — Да, и думаю знаешь сам, почему. — Говорил он спокойно, без яда в голосе. Затем продолжил. — А почему ты начал обо мне заботиться?        — Это было необходимо.        На этом моменте они прекратили разговор, в неловком молчании смотря на огонь. Поняв, что между ними возникло непонимание, Гермес сильнее замотался в одеяло и нервно теребил его край, иногда поглядывая на свою все еще мокрую одежду, тотчас же жалея о своем поступке на реке. Кратос же задумался о вопросе юноши, понимая, что незаметно для самого себя начинает сильнее привязываться к нему, как бы не хотел он это внутри себя признавать. Он вновь взглянул на вестника, отвернувшегося от него в сторону. Не зная, как привлечь внимание юноши, он со всей возможной аккуратностью развернул его к себе, затем сказал:        — Посмотри на меня. — Как только это парень сделал, призрак Спарты продолжил. — Осторожней в следующей раз. Иначе я запру тебя здесь.        — Я понял.        Гермес был готов согласиться с любым утверждением, лишь бы Кратос убрал руки от него. К счастью, спартанец держал его так недолго: после его ответа он отпустил, встал и покинул помещение, притаившись где-то за дверью. Парень сначала облегченно выдохнул, потом встревожено всматривался в огонь. «А если он решит меня запереть по любой надуманной причине?» — вестник сжал ткань в руках: «Это сейчас он добрый — а потом может резко передумать. Оставаться мне здесь больше нельзя. Нужно что-то делать».        Тут все мысли юноши были сосредоточены на побеге.