Падшие

       Комнатка пропахла морской солью, как и палаты Посейдона, оседающая на языке с привкусом сладковато-металлического ихора. Холод пробирался через кажущиеся непрочными деревянные стены, также пробивались тихий скрип мачты и удары беснующихся волн. Особо выделялась дверь, сделанная так, чтобы даже время не смогло разрушить её. То ли та самая дверь, то ли небольшая комната который час сводила с ума Гермеса, сжавшегося в углу и иногда вздрагивающего от посторонних звуков.        Юноша уже сотню раз успел проклясть себя за малодушие и страх. Если бы он шагнул в бездну, то не оказался бы в этой ужасной ситуации. А теперь…он для чего-то нужен Кратосу. Для чего-то — это слишком мягко и размыто сказано; но ведь спартанец ненавидит его… Ах, а вот собственно и ответ на его вопрос — призрак Спарты явно желает отыграться на нем по полной. Видимо, взбесился из-за того, что в какой раз не смог убить его. Из Гермеса вырвался тихий смешок, перешедший в истеричный хохот.        Онемевшие конечности казались тяжелыми, и двигать ими у него не было никакого желания. От смеха грудь заболела сильнее, словно львиные когти вцепились в неё. Неожиданный грохот где-то за стенами ударил по ушам, отчего юноша прекратил смеяться и замер. Сиплый хнычущий вздох сорвался с бледных прокусанных губ, и Гермес приложился затылком к стене. От этого действия боль глухим гулом раздалась в голове, которая ко всему прочему отказывалась работать дальше. Также в неё потихоньку прокрадывался сонный туман, что вестник посчитал разумным.        Стоило только прикрыть сухие веки, как заскрипел не очень-то и ржавый засов. Дремоту как рукой сняло — Гермес подскочил на месте, но не сдвинулся, лишь прижав колени поближе к себе и с первородным ужасом смотрел на приоткрывшуюся дверь, откуда показалась бледная фигура. Кратос торопливо закрыл проход, пресекая любую надежду на побег у пленника, и пока не спешил подходить к нему. Напряжение и страх перебили боль, но из-за них же юноша застыл, пытаясь слиться с пустым интерьером своей адской темницы. Однако спартанец внимательно, оценочно оглядывал его, иногда делая в его сторону небольшие шаги, которые отзывались новым ударом в желающем выпрыгнуть из груди сердце. Ожидание становилось просто невыносимым: оно накаляло воздух, тьмою окутывало зрение и било по телу мелкой дрожью. От подобного Гермесу хотелось хоть что-то сказать — ляпнуть или кричать, — чтобы разрядить эту проклятую жуткую атмосферу, но вся сущность отказывалась повиноваться разуму. Голос комом застрял в горле, губы плотно прижались друг к другу, и бог-посланник мог только смотреть на своего мучителя, гадая, что тот на этот раз решил с ним сделать.        Кратос, несмотря на своё по-прежнему хмурое выражение лица и на твердую походку, неуверенно приближался к пленнику. До того, как он зашёл в комнатку, спартанец уже как несколько часов пребывал в смятении. Бушевавшее море грозило перевернуть судно, и, дабы не оказаться погребенными под водяной толщей, он неотрывно стоял у руля, все свои силы сосредоточив лишь на угрозе. Только вот природная буря успокоилась давно, а вот внутренняя — нет. Сквозь мрак мыслей прорвался странный, искаженный смех, отчего бледный воин решился проверить юношу, который к этому моменту прекратил издавать заливисто-жуткий звук.        Он обнаружил, что Гермес так и не покинул тот угол, в который забился и откуда смотрел на него в тихом ужасе. Возможно, из-за последнего его кожа приобрела болезненно-бледный цвет, а может та рана так и не зажила. Понять было сложно, ведь вестник сильно сжался, как можно больше закрываясь от него. Кратос, в конце концов, подошел к вестнику, приседая рядом с ним и протягивая руку. Юноша резко выдохнул и сильнее прижался к стене, пытаясь избежать прикосновения. Увы, но его это не спасло: спартанец схватил бога-посланника за лодыжки и потянул вниз, как бы не сопротивлялся захваченный. Прижать к полу не составило никакого труда — если ещё бы он не размахивал руками. Перехватив их, спартанец осматривал пленника, который, как и ожидалось, выглядел из рук вон плохо. Относительно свежая рана уже не походила на сквозную, однако была достаточно глубокой, чтобы представлять угрозу.        Кратос оглядел комнату в поисках хоть какой-нибудь ткани. Естественно, та была совершенно пуста; разочаровано рыкнув, призрак Спарты ненароком сильнее сжал запястья, отчего под ним раздался едва слышимый всхлип, слабым эхом отразившийся от стен. Удивительно, что до этого его пленник не произносил ни звука: лишь раз шевелил губами, силясь сказать протест. Спартанец посмотрел на Гермеса, который глядел на потолок с застывшим, хорошо знакомым стеклянным взглядом. Мужчина торопливо отпустил юношу и встал, однако не мог перестать смотреть на него, чувствуя нарастающую тревогу. Вскоре вестник дернулся, часто заморгал и задышал — как оказалось, до этого практически не дышал; он приподнялся и настороженно всматривался в него. Так намного было лучше, чем тот безжизненный взгляд живого тела.        Вдруг в стене с дверью раздался удар, отчего они дернулись. Кратос по привычке потянулся за клинками, однако их не было — он оставил на оскверненной земле. Гермес подскочил и прижался к стене, наблюдая за бледным воином и подмечая, что тот был безоружен. «Ну и насколько ты силён без своих клинков?» — со злорадностью подумал про себя он, исподлобья смотря вслед уходящему спартанцу. Последний покинул каюту, запирая дверь, и с осторожностью осматривал палубу: к счастью, никого не оказалось. Недопонимающий призрак Спарты посмотрел на ту сторону стены, от которой раздался звук, и замер в неверии.        В стену были воткнуты клинки Хаоса. Те самые, которые были цепями, клеймом на долгие годы в служении Аресу. Несмотря на внутреннюю дрожь, он потянулся к рукояткам, вновь ощутил их жесткую структуру, дернул их на себя и посмотрел на отражение в темной стали. Кратос встретился с взглядом уставшего мужчины, от уголков глаз которого отходили возрастные трещины, да и на лице наложена печать изнурённости. В глазах вспыхнул знакомый огонек ярости: Олимп пал, а вот его проклятие — нет. И он прекрасно знает, кто их послал ему.        Твои грехи будут прощены, но мы никогда не обещали избавить тебя от кошмаров…        Сначала сжав клинки в тиски, спартанец с криком кинул их в морские пучины, желая также выкинуть из своей головы воспоминания, кошмары. Призрак Спарты оперся о стену, медленно скатываясь к полу, будто он совсем лишен сил.        Ни бог, ни смертный не сможет забыть те ужасные убийства, которые ты совершил…        Гермес вздрогнул от отчаянного вопля, хотя никакого боя за дверьми не происходило. Юноша схватился за стену, поднимая себя, и, опираясь о неё же, зашагал в сторону выхода. Задача оказалась трудновыполнимой: силы иссекали слишком быстро, незажившие раны дали о себе знать. И всё же вестник добрался до своей цели, прикладываясь к деревянной поверхности двери и прислушиваясь к любому звуку. Кроме плеска воды и скрипа судна раздавалось тяжелое дыхание, определенно принадлежавшее человекоподобному существу.        Бог-посланник закусил губу и, потеряв крохи силы и всякое желание, опустился вниз. Он никуда не уходил, при этом знал, что Кратос может войти в любую минуту. «А какая разница? Он все равно доберется до меня» — Гермес проглотил ощутимый комок страха, царапающий изнутри ядовитой беспомощностью. Кожа на запястьях всё ещё горела от грубых прикосновений пепельных рук, отчего противная дрожь пробила его нутро. Однако… тогда спартанец с ним ничего не сделал. А собирался ли? Или его просто что-то отвлекло? «Не сделал тогда, может сделать сейчас» — от такой мысли вестник испытал какое-то извращенное веселье и отвращение: «О, Уран, что этот смертный сотворил со мной?!». Обессиленный, как сломанная кукла, он лег на пол, с надеждой, что волны убаюкают его. Но даже мнимая дремота не желала приходить к нему, изгоняемая темными мыслями, нашептывающие разуму, что он за этой дверью. И только ему известно, что на этот раз он захочет сделать с ним.        Мелкие волны бились о судно, слегка покачивая его. Кратос, вышедший из своих мыслей, бессмысленно всматривался в них, борясь с желанием заснуть. Резко выдохнув, спартанец наконец-то встал и для начала посмотрел на дверь. «Гермес — не смертный: вряд ли умрёт» — с этой мыслью мужчина развернулся и немного прошелся по палубе, обдумывая следующее: в лучшем случае раны бога-посланника заживут, в худшем — придётся позаботиться о нём. Просто оставить умирать рискованно: неизвестно, какие последствия могут быть из-за этого.        Вместе с призраком Спарты волновалось и море: темные волны более агрессивно врезались в деревянную поверхность, с явным намерением перевернуть судно. Предчувствуя бурю, мужчина развернулся и направился к штурвалу, однако резкий свист остановил его. Кратос развернулся в сторону звука и с удивлением вновь увидел свои клинки. Раздраженный, он взял их, мимолетно рассматривая узоры и игнорируя отражение. Загнав ненужные эмоции куда подальше, спартанец стал рационально мыслить: оружие ему явно понадобится. Даже это будет полезно.        Как-то полу обречённо вздохнув, Кратос начал наматывать цепи на изувеченные предплечья. С каждым новым мотком пред ним проносилось полотно жизни: вот нерушимый металл въедается в мышцы руки, здесь он убивает во имя Ареса, а там…женщина и ребёнок падают к его ногам. Он замер от тянущей боли в груди, подолгу смотря на плотно прилегающую к окровавленной повязке цепь.        Их кровь и пепел останутся на твоих руках. И тебе их никогда не смыть.        На мгновенье спартанец закрыл глаза, признавая горькую правду. Затем он продолжил, но уже на другой руке, где проносились новые, свежие картины: Посейдон, Аид, Гелиос, Гермес…        Какого Тартара он не убил его на месте?!        Цель оправдывает средства. Сколько раз он оправдывал себя этим? Из раза в раз он задаёт себе этот вопрос, чтобы вновь не получить ответ. Призрак Спарты крепче сжимает наматываемую цепь, пытаясь отстраниться от любых воспоминаний, связанных с вестником. Но они назойливо кружили в голове, злобно нашептывая о том, что его вполне оправдано называют монстром.        Это то, о чём ты пожалеешь        Кратос жестко зафиксировал цепь на запястье. Он не хочет об этом думать. Пусть этим мучается Гермес. У него своих кошмаров слишком много.        Разобравшись с клинками и закинув их за спину, Кратос наконец-то добрался до штурвала, выравнивая путь. Вдруг раздался оглушительный грохот, который может быть только от мощной молнии, а вода мгновенно закипела и взволновалась, поднимая большие волны. Посреди этого неожиданного ада пронёсся чудовищный рёв, а в облаках можно было различить черты громадной змеи. Спартанец в этом безумии держал судно на плаву, маневрируя на взбесившимся море. Несколько раз оно могло затонуть, но он не впадал в панику — может, это и спасло от верной гибели.        Как быстро это началось, так оно и закончилось. Солёные воды стали намного спокойнее, иногда колыхаясь от зябкого ветра. Лишь урчание чудовища раздавалось в неизвестной округе, куда занесло судно во время нежданного шторма. Кратос разглядывал странный край, от которого веяло холодом и над которым нависали тяжелые бледно-серые облака. Ветер гнал его сюда, чему бледный воин не сопротивлялся. Определенно нужно остановиться.        Причалив судно к берегу, спартанец первым делом направился в каюту. Отворив дверь, он зашёл в комнатку, в конце которой лежал напряженный Гермес. Тот, заметив мужчину, вцепился в деревянные доски на полу и сжал губы. На этот раз призрак Спарты стремительно добрался до сжавшегося пленника и, схватив его, поставил на ноги. Юноша сразу же оперся рукой о стену, не поднимая взгляда на него, и через раз дышал. Кратос, как по привычке, схватил вестника за плечо и повёл за собой, иногда поглядывая на него. Видать, от напряжения бог-посланник мог ходить с ним в темпе, лишь изредка оступался, вздрагивая.        Гермес прищурился от приглушенного солнечного света и, привыкнув к нему, присмотрелся к местности. Эти земли кардинально отличались от других, в которых он бывал: однако местность чем-то напоминала Асгард. Удивительно, но тут было намного теплее, чем в его разрушенной родине. Свежий, слегка морозный воздух придал немного сил изможденному телу, да и дышать стало легче — если бы не спартанец. Последний, сошедший с ним на землю, осматривал открывшийся вид, и довольно надолго застыл.        На какой-то момент юноше это надоело, и, пересилив себя, обратился к Кратосу:        — Ну и что дальше?        Он вздрогнул от острого взгляда, брошенного спартанцем, который, устало прикрыв глаза и отвернувшись, ответил:        — Неважно.        — Убедительно. — Вестник закатил глаза. Затем, нервно теребя краешек хитона, он спросил. — Может, ты меня хотя бы отпустишь?        Его плечо сжали сильнее, отчего юноша решил притихнуть. Стоять было всё тяжелее; но двинутся было невозможно. Вскоре ему показалось, что он скоро потеряет сознание, однако его потянули в неизвестном направлении.

***

       Всё это путешествие по новой земле прошло как в тумане. Спартанец вел его по туманным тропам, и изредка оставлял на короткое время. По поводу последнего — юноша перестал его ощущать, к тому же как-то пропал страх перед призраком Спарты. Хотелось просто лечь на землю, избавиться от всепоглощающей боли и закрыть глаза, покинув затянувшийся кошмар наяву. И, видимо, причина всего творящегося ада с ним заметила его полумертвое состояние.        В итоге они остановились в небольшой пещере. Гермес апатично наблюдал за Кратосом, который собирался разжечь костёр. Заметив, что он взялся лишь за клинки, юноша с уставшим, недовольным тоном сказал:        — То, что ты делаешь, несильно поможет тебе. — Он протянул руку, указывая на клинок. — Дай сюда.        Спартанец, иронично поднимая бровь, протянул ему оружие. Вестник взял ближайший камень и лезвием ударил по нему, высекая яркие крупные искры, которые мгновенно зажгли сухие сучочки. Он отдал клинок владельцу, смотрящему на него скучающим взглядом. Такой взгляд держался долго, отчего с нарастающей тревогой юноша огрызнулся:        — Что? Я же говорил. — На вновь поднятую бровь он закатил глаза, приложившись к стене. — Я знаю лучше. Если ты не забыл, я — покровитель путешественников.        — Был. — Хриплый бас донёсся до него.        — Да какая разница…        Задетый за живое Гермес уставился на костёр, не желая продолжать разговор с призраком Спарты. Огонь разгорелся, поедая брошенные к нему дрова, и освещал пещерные своды, окрашивая серо-зеленые стены в буро-оранжевые. Вестник едва ощущал тепло от пляшущих языков пламени, но от отгоняемой тьмы и агрессивных тонов веяло жуткой тревогой. Прижав колени к себе и проигнорировав боль, юноша закрыл глаза и пытался уйти из напряженной реальности, однако кто-то коснулся до его плеча.        И этот кто-то настойчиво развернул к себе. Он сильнее сжал плечо — можно сказать, до боли, — и надавил, пытаясь уложить на спину. В этот момент Гермес открыл глаза, смотря прямо на Кратоса, и схватился за запястье. Спартанец нависал, игнорируя хоть какое-то сопротивление от пленника, за ним огненный каменистый потолок, который очень был похож на…        Настоящая паника окатила на него, отчего юноша сильнее забился в руках бледного воина: вдруг ощутимый удар по скуле остановил его. Он замер, тяжело дыша и смотря на призрака Спарты, который всё это время держал его и возился с фибулой. Да, мучитель не ударил его, но почему-то боль всё равно была. Вестник в последний раз схватился за пепельную ладонь, пытаясь оттолкнуть от себя, однако мужчина перехватил его, прижав к земле, и угрожающим голосом сказал:        — Тихо.        Гермес застыл, постепенно теряя связь со своим телом. Паника вылетела из головы, осталось лишь полное оцепенение.        Кратос положил пленника так, чтобы костёр освещал именно то место, где располагалась беспокоящая рана. Сняв верхнюю часть хитона, он осматривал глубокое ранение. Увы, с того момента, на корабле, оно не то что не изменилось, а стало только хуже. Да и юноша выглядел больным: он стал совсем вялым и только сейчас более-менее ярко реагирует. Сжав губы, спартанец перевернул вестника на бок, посмотрел на неутешительную картину, разрисованную на окровавленной спине. И сейчас он совершенно ничем не может даже как-то минимально обработать их. Определенно нужно найти помощь.        Лежавший всё это время Гермес почувствовал, что мужчина отпустил его и, скорее всего, ушёл. Как только это произошло, его тело будто пробило судорогой: от низа до груди прошлось отвратительное тепло. Он приподнялся над землёй, интуитивно хватая падающие лямки, которые попытался скрепить их тяжелой фибулой. Параллельно юноша чувствовал, что что-то произошло. Оно в памяти происходило с какими-то обрывками: багряные каменные стены, бледный мужчина над ним и боль… Укус на шее непозволительно защипало, словно он вновь оставил его на нём.        Вестник уставился на костёр, от которого не исходило никакого жара, прежде чем повернуть голову в сторону выхода из пещеры. За его пределами опустился густой полутемный туман, из-за чего нельзя было хоть что-нибудь разобрать. Вдруг в нем вырисовалась широкоплечая фигура, приобретающая всё более четкие очертания. Ею оказался Кратос с охапкой хвои. Он расположил их недалеко от костра, расстилая, затем подошёл к Гермесу. Последний ожидал уже от него всего, и вздрогнул от неожиданного подъема. Спартанец отнёс к лежанке, располагая на ней пленника и тут же хватая его за запястья, как только юноша в панике собирался подскочить. Он тихо сказал ему:        — Лежи. Наберись сил.        Вестник в полном шоке смотрел на него, прежде чем странно захохотать без улыбки:        — С чего ты вдруг стал таким заботливым? Тем более ко мне? — Он притих, когда бледный воин нахмурился, и устало выдохнул, отворачиваясь к костру и дергая руками. — Ну отпусти уже…никуда я не собираюсь бежать.        Этого, видно, Кратосу было достаточно, и он отпустил, вновь уходя из пещеры, останавливаясь неподалеку. Гермес наблюдал за ним, застывшим и сгорбившегося над своими клинками-проклятием, до того момента, как на него накатила вселенская усталость. Он посмотрел на огонь, загипнотизировавший своим древним танцем. Глаза сами собой слипались, чему юноша не особо противился: треск сгораемого дерева и чарующий морозный аромат хвои убаюкивали его, позволили оторваться от реальности и погружали в вязкий, пустой сон.        Кратос вглядывался в размытые очертания местного леса. Холод пробирался под кожу, но это его не волновало: возвращать в пещеру не было особого желания. Там атмосфера была…жутко знакомой. Похожа на ту, которая была в кузнице и куда он не хочет возвращаться в своей памяти. От упоения властью в тот миг не осталось ни следа, лишь послевкусие стыда отравляло душу. Может, это чувство и побуждает его проявлять «заботу» в отношении бога-посланника?        От этой абсурдной мысли призрак Спарты внутренне рыкнул. Он просто не желает делать этому миру ещё хуже, и, к сожалению, вестник имеет к этому прямое значение. Ему стыдно за то, что он сотворил, но уж точно не стыдно перед юношей. Он получил то, что заслужил.        Он заслужил, он заслужил, ОН ЗАСЛУЖИЛ…        …ровно столько же, как и ты?        Этот другой голос выбил его из колеи, отчего Кратос выхватил свои клинки. Он совершенно один — видимо, он погружается уже в другое безумие. Склонившись над своими клинками Хаоса, спартанец ощутил небывалое желание расколоть их на части. Да всё что угодно хотел с ними сделать — лишь бы больше никогда не видеть их перед собой. Но… он уже их выкидывал. И они вновь вернулись.        Несмотря на то, что ладони горели от прикосновения к проклятым клинками, мороз пробирал теперь не только от накрученной тревоги, но и от воздуха. Пересилив себя и закинув оружие за спину, он вернулся в пещеру: к счастью, Гермес уже спал. Только вот мертвенная бледность напрягала призрака Спарты, и он подошёл ближе к спящему. Прикоснувшись к плечу, он ощутил нездоровый холод. Проигнорировав пропустившее удар сердце, спартанец подхватил юношу и приложился ухом к груди, вслушиваясь в глухую пустоту. Долго ничего не происходило, пока вдруг не раздался слабый удар, через несколько минут — следующий. Живой — но ненадолго.        Терять времени теперь нельзя: Кратос взял на руки Гермеса, не обращая ни на что внимание. Однако куда идти?.. Ноги сами несли его, руки крепко держали тело, внутренняя настороженность кричала в нем осмотреться, остановиться. В конце концов спартанец всё-таки остановился, оглядываясь. Темный туман окутывал его, деревья угрожающе нависали, и звуки будто притихли. Тихий шелест побеспокоившейся листвы привлекло его внимание, отчего бледный воин попытался положить на землю вестника и потянулся к клинку. Однако некто вышел из укрытия и предстал перед ним.        Некто оказался молодой женщиной в плаще с топором наперевес. Оружие она опустила, в примирении поднимая руку и заговорив с ним на греческом:        — Парень в твоих руках…он ещё жив?        Кратос с подозрением смотрел на нее, но всё же кивнул. Девушка легкой походкой приблизилась к ним, опускаясь рядом с Гермесом и касаясь до его шеи.        — Ну, не всё так плохо. — Вынесла она вердикт и тут же поднялась, вновь говоря со спартанцем. — Однако без помощи долго не протянет. Пойдём.        — Кто ты?        Он не доверял ей: буквально выскочила из ниоткуда и сейчас предлагает помощь, при этом знает его язык, который вряд ли характерен для этих земель. Незнакомка на долю секунды посмотрела с удивлением, прежде чем серьёзным тоном ответить:        — Слушай, я понимаю, почему ты мне не доверяешь. Но давай для начала вытащим этого парня из предсмертного сна, и после мы с тобой поговорим.        Ответ был вполне разумным: отказываться от помощи рискованно. Подхватив юношу, он направился следом за загадочной женщиной.