Падшие

       Кратос сквозь пелену ярости ничего не видел, кроме Зевса. Жажда мести, которая горела в его груди с начала восхождения на Олимп, двигала им с новой силой. Никогда клинки не были такими легкими и послушными — они достигали своей цели моментально. Царь богов уклонялся от них и посылал разряд молнии, изредка попадая в спартанца.        Тем временем Пандора очнулась. Голова нещадно болела не только из-за удара, но громовых раскатов и лязга клинков. Она встала, первым делом смотря на вихревый бой двух заклятых врагов. Девочка тревожно наблюдала за ними, а всё из-за недавно произошедшего: ей было страшно в тот момент, когда Зевс таскал по залу, грозясь раздробить и задушить её. Однако Кратос, желая защитить её, начал угрожать царю богов убийством Гермеса, за которого она переживала. Вестник выглядел совсем измученным, к тому же спартанец добавлял ему страданий. И сейчас его нигде не было.        Окинув взглядом разрушенный зал, на целой поверхности она нашла бога-посланника. Тот едва опирался об руки, и к её ужасу заметила образовавшуюся кровавую лужу. Юноша вскоре упал, но всё ещё хватался за жизнь — и взор его устремлен к ней. Пандора за последние часы увидела много смертей — однако монстры погибали почти что сразу от руки призрака Спарты, — и впервые увидела в глазах осознание, что он умирает. В каком-то оцепенении она смотрела, как веки дрожат от усилий, как в конвульсиях дрожит тело, как часто дышал, пытаясь схватить хоть немного воздуха.        Как же ей хотелось помочь! Но эта огромная пропасть между ними — и реальная, и духовная, — ставила их двоих в беспомощное положение. Особенно разрывало девочку и далёкий друг, и зовущее Пламя. Продолжалось это недолго: Гермес упал и больше не шевелился. У Пандоры перехватило дыхание: в неверии она сосредоточенно смотрела на юношу, пытаясь заметить хоть какие-то признаки жизни.        Вдруг грохот разбитого мрамора отвлёк её, и практически рядом развалилась статуя музы и слетела цепь, к счастью, после они не шевелились. Девчонка слезла с выступа, переходя на часть конструкции. Дальше пройти не получалось, и ей осталось продолжать наблюдать за боем, из-за которого начались эти разрушения. Эти двое ничего не замечали, сконцентрировавшись лишь друг на друге. Вскоре Кратос вдавил в стену Зевса, нанося удар за ударом, в конец разрушив столб. Обломки последнего разломали платформу, от сильного сотрясения другая половина зала постепенно обрушивалась. Один из сколов статуи задели цепь, отчего та повалилась на пока что самую целую площадку. Воспользовавшись моментом, девушка пробежала по ней и едва не соскользнула вниз.        Пламя вновь взывало к себе, однако Пандора подбежала к вестнику и опустилась рядом с ним. Взяв за руку, она почувствовала тепло и тихий, размеренный пульс — тело все еще боролось за жизнь, хоть им более не управляло сознание. Зов пламени Олимпа становился сильнее, перекрывая другие мысли. Попрощавшись с Гермесом, девочка побежала к вечному огню. Это чувство было сравнимо с возвращением домой, к семье: на мгновенье она остановилась, смотря на голубые искры и всем своим существом хотела воссоединиться с ними — как дитя с матерью, как муж с женой…        Но её схватила крепкая бледная рука, оттягивая подальше от пламени. Она посмотрела в глаза Кратоса, который словно приложил все свои усилия. Девчонка видела боль в его взгляде, понимание, что это должно произойти. Тем временем изможденный Громовержец выбрался из-под завалов, хромая в их сторону, окликая призрака Спарты:        — Останови её, Кратос! Не дай ей сгинуть в пламени!        — Я должна это сделать! Ты знаешь!        — Тихо.        — Кратос, другого пути нет!        — Не слушай её, Кратос! За всю свою жалкую жизнь не подведи. Пощади её — не поступай с ней также, как ты сделал это со своей дочерью и с моим сыном.        Спартанец одновременно слышал и не мог разобрать ни слова. Будто он стоял меж двух огней — и каждый из них мог обжечь по-своему. Пандора права: другого пути попросту нет. Если он хочет свершить собственную месть, то придётся закрыть свое сердце. От разгоревшейся ярости из него вырвался крик, и в это же мгновенье отпустил девочку и набросился на Зевса, желая наконец покончить с ним. С этой ненавистью, сковавшей его душу.        Но взрывная волна тут же выбила его из реальности. В этот момент, казалось, ничего и никогда не существовало: ни Хаоса, ни богов и титанов, ни пророчества о меченом воине. И все же сознание потихоньку возвращалось, а вскоре Кратос смог открыть глаза. Зрение поначалу было туманным, постепенно становясь более четким. Первое, что он увидел — это ящик Пандоры. Вне пламени Олимпа.        Спартанец подскочил, не понимая, куда могла пропасть девочка. По залу летела нежно-голубая пыль, которая понемногу затухала и превращалась в пепел. Собственно, произошло то, о чем Гермес ему и говорил: Пламя исчезло вместе с Пандорой. Хватая ладонями пыль, призрак Спарты на пару мгновений горько жалел о своем решении. Но она сделала то, что была должна — и проложила ему дорогу к свершению мести.        Пандора мертва, но ящик открыт. Это практически победа.        — Сила, чтобы убить бога…        Кратос провел руками по крышке больно знакомого сосуда. Столько страданий, столько жертв — и всё для того, чтобы вновь открыть его для уничтожения еще более заклятого врага, по ошибке являющимся его отцом. Он с трепетом в сердце отодвинул тяжелую крышку, и тут же по-издевательски в лицо прилетела затхлая пыль. Это на могущественную силу было не похоже: заглянув поглубже в ящик, бледный воин с потрясением обнаружил, что он пуст. Там не было ничего.        За спиной раздался смех проснувшегося Зевса. Тот сквозь хохот заговорил со спартанцем:        — Пусто? После всех твоих исканий. После всех твоих жертв. Всё закончилось очередным позорным поражением!        Кратос в гневе сжимал края ящика, тем не менее слушая насмешки царя богов. Разочарованно ударив кулаком по бесполезной вещи, он развернулся к Громовержцу дабы гораздо показательней выразить свое отношение к нему. Но Зевс исчез, как подлая крыса. Трясясь от кипящей ярости, спартанец стремительно прошел вперед, остановившись возле тела вестника. Призрак Спарты взглянул на труп, и был недоволен тем, как легко Гермес покинул этот мир. Но с другой стороны это было не так — окрашенный в красный хитон, разбросанные по загорелой коже жуткие фиолетовые синяки говорили о долгих мучениях до насаждения на лезвие. Измываться как-то над мертвецом не было желания.        Пройдясь по целому полу, Кратос вышел на балкон, открывающий вид на арену. Там он увидел Зевса, рассматривающего бушующий хаос. Спартанец подлетел к середине площадки, краем уха слыша:        — Какой разгром… Придётся потрудиться после того как убью тебя.        — Сразимся, отец! — Выслушивать отца призрак Спарты не собирался. — Покончим с этим раз и навсегда.        Разговор на этом и закончился, и наконец-то бледный воин вновь погрузился в приятное боевое безумие. Адреналин, ударивший в голову, сузил его мир до этой арены, отчего он как-то проигнорировал дрожь поверхности и затемнение. Резко площадка взлетела, и они посмотрели в глаза Геи.        — Пришёл конец царствованию Олимпа!        — Гея? Ты жива? — Кратос с неверием смотрел на титаниду.        — Мой мир истекает кровью из-за тебя. — Со злостью и с болью говорила ему. — Спартанец, я никогда не желала смерти тебе. Но ты мне не оставил выбора.        — Твоя пешка подвела тебя, Гея. Может, тебе стоило выбрать кого-то другого?        Она смотрела на Громовержца по большей части с гневом, и чуть было видно обиду. Бог, которого она скрывала, помогала и вырастила, предал её, и призрак Спарты неосознанно понимал её. Однако он не забыл, как Гея сбросила его, назвав «лишь пешкой» в «их» войне.        — Довольно! — возопила титанида. — Отец и сын умрут вместе!        Гея со всей силой разломала беседку. Однако родственники по несчастью сегодня умирать от рук матери-земли не желали: они спрыгнули с арены в её давнюю рану после боя с Посейдоном. Зевс куда-то пропал, и Кратос на момент растерялся: собравшись с мыслями, он по знакомому коридору вышел к сердцу Геи. Когда-то спартанец слышал из случайных рассказов, что если достигнуть до сердца матери-земли, то можно излечить смертельные раны или неизлечимую болезнь.        Подлетев к пульсирующему органу, бледный воин остановился напротив ониксовой оболочки, подобно ребрам защищающей сердце. Воспользовавшись цестусами, он раздробил минерал и подошел к золотисто-зеленому желудочку, и ради интереса тронул ладонью. Ничего особенного не произошло: на ощупь мягкий и теплый, как обычное сердце. Но стоило ударить со всей силой, как ткань тут же разорвалась и живительный сок брызнул на него, тут же растворившись. Небольшое пробитие мгновенно зажило, как и ранения Кратоса — к тому же вернулись часть потраченных сил.        Одурманенный этой кровью призрак Спарты наносил удар за ударом, не особо заботясь о состоянии Геи. Та истошно кричала, хватаясь за сердце и не понимая, как прекратить мучения. Тем временем на спартанца напал Зевс, подкравшийся откуда-то сверху. Уже с новыми силами убийца богов отражал атаки Громовержца, который также черпал свои силы из титаниды. Видать, напитавшись соком матери-земли, у царя богов нашлась способность создавать множество, хоть и слабых, самих себя.        Однако ярости Кратоса не было предела: легко разобравшись с клонами, он нанес меч Олимпа на отца, предварительно откинув к сердцу, и собрался проткнуть им. Лишь маленькая потеря бдительности чуть не свело его в могилу — Зевс перехватил оружие, подтолкнув к пропасти и едва не пронзая его. Пересилив отца, спартанец встал, и их бой больше походил на поединок, где ни один из них не желал уступать другому. Меч переходил то к Громовержцу, то к призраку Спарты. И всё же главенство было на стороне бледного воина: тот прижал царя богов к сердцу, оглушив ударами, и пронзил клинком Олимпа.        Помимо плоти Зевса лезвие пронзило сердце Геи. Последняя, корчась от боли в груди, на мгновенье замерла, прежде чем начать рассыпаться сначала на крупные глыбы земли, а затем превратиться в песчаную пыль. Темное облако того, что осталось от прародительницы, недолго нависало над погибшим царством — ветер разогнал его, развеяв в разные стороны.        Неизвестно, сколько Кратос пролежал без сознания. Пару раз вдохнув, он привстал, смотря на то, что осталось от той беседки и на труп Зевса, в котором всё еще торчал меч Олимпа. Спартанец встал, быстро подошел к клинку и достал его. Недолго держа его в руках, убийца богов отбросил в сторону и с пустым взглядом смотрел на Громовержца.        Это…всё? Этого ли он хотел?        Нахмурившись, Кратос начал спускаться с небольшого холма из остатков Геи, желая обдумать всё где-нибудь подальше от мертвого отца. Вдруг его насторожил странный звук, с которым он вытягивал душу Аида.        — Ты уже надоел мне, сын мой…        Остолбенев от удивления, спартанец обернулся и тут же был поражён вспышкой. Ошеломленный бледный воин приподнялся, сперва увидев все свое вооружение — которое было теперь похоже на хлам, — и взглянул на дух Зевса, незамедлительно схватившего его за горло.        — Узри же свой страх, Кратос. — Прошипел дух яростно сопротивлявшемуся призраку Спарты и резким щелчком вырубил его.        Мир бледного воина погрузился во тьму.

***

       Тьма. Только тьма.        Кратос растерянно мотал головой. Звон в голове никак не желал проходить. Помимо мерзкого старческого смеха раздавались плач и крики женщин, мужчин, детей.        Ничего, кроме тьмы впереди.        Спартанец побежал вперед, едва не упав в бездну. Однако идти не спеша он не мог — такое чувство, что может только бежать. Бежать куда подальше от голосов и гудения. На время наступала оглушительная глухота, отчего он даже собственного дыхания не слышал, затем резко раздался девичий вопль внутри головы. Призрак Спарты не знал, куда несли его ноги — но остановиться не мог. Будто малейшая передышка могла грозить полным погружением в этот мрак. Постепенно перед ним образовывалась кровавая дорожка, заметно указывая путь.        Чем дальше он шел, тем сильнее нарастал клокочущий страх. Давящая тьма и неизвестность окутывали Кратоса, который как загнанный зверь метался по бесконечным переходам. Перед глазами возникли знакомые фигуры, и тогда он остановился. Женщина и маленькая девочка обнимались, смотря в сторону бледного воина. О нет.        — Мама, что там происходит? — Каллиопа прижалась к Лиссандре, поднимая глаза на нее. — Там толпа, и огонь…        — Ш-ш. — Успокаивающе поглаживая по волосам девочки, мать нежным тоном заговорила. — Не бойся, Каллиопа.        — Мама, я боюсь… — С детским лепетом ответила малышка, хватаясь за платье матери.        — Все будет хорошо. Отец защитит нас.        Лиссандра…его жена как всегда спокойна. Она нисколько не сомневается в нем, даже сейчас. Дочь не отпустила мать, трясясь от естественного страха, и всё-таки в таком безумии понемногу успокаивалась.        — Сжечь деревню! Сжечь дотла! — из его горла вырывается этот нечеловеческий рёв, и Кратос хватается за шею, желая приглушить любой звук.        — Папа?        — Кратос?        И они смотрят прямо на него. Спартанец отчаянно себя душит, не давая взмахнуть руками. Но они всё равно опасливо отходят назад, и Лиссандра прячет за собой их дочь, вытягивая перед ним руку. Невидимый клинок рассекает её, отчего женщина с криком падает наземь. Дочь, лишенная последней защиты, съеживается и со страхом — он чувствует этот страх, — поднимает вперед руки, будто сейчас снова побежит к нему и обнимет после долгой разлуки. Но она из последних сил взмолилась:        — Папа, не надо…        Кратос ломается и, закрыв ладонями уши, отворачивается, словно это спасет Каллиопу. Однако, даже не смотря на нее, он снова видит сквозь красный туман её и огненный клинок, проходящий сквозь юное тело, снова слышит последний визг дочери, полный боли, ужаса и осознания того, кто убил её.        Моя жена…моё дитя…как?.. Они ведь были в Спарте…        Крики не желали умолкать, картина тех времен вновь и вновь всплывала перед его глазами, как бы он не жмурился и не зажимал уши. Боль вырывалась наружу, ломая его изнутри и пожирая разум. Скорчившись, спартанец желал оторвать голову, лишь бы не слышать этого снова. Кровавая пелена, они, огонь — всё это сливалось воедино, в безумном вихре кружа в сознании. В конце концов он падает, сворачиваясь в клубок, бездумно надеясь, что это закроет его сердце от кошмара наяву.        Арес!        Кулак Ареса. Раб богов. Призрак Спарты.        Кого из них он обвиняет?        Гудение в голове нарастает: оно состоит из заглушенных воплей его жертв. Это дает ему сил, но не сражаться. Кратос встает и бежит, не смотря на море крови. Кроме протяжного глухого шума раздается неразборчивый шепот, который кажется знакомым. Бледный воин пытается разобрать его, вспомнить, кому он принадлежал, но догадка всё время ускользает, ещё больше сводя его с ума. «Кратос!» — услышав свое имя, он остановился: «Идёмте. Я покажу вам дорогу». На мгновенье он не понял, к кому она ещё обращается, но времени думать не было. Убийца богов побежал на голос — такой знакомый голос, — она подгоняет его и обещает помочь.        Вскоре перед ним возникло тело смутно знакомой девушки. Подойдя ближе и приподнимая её, он узнал её — Пандора. Девочка, которая погибла ради его мести. Ради ничего. Неожиданно труп открыл глаза, и она обратилась к нему:        — Кратос…в глухой тьме огни надежды укажут путь…        Её глаза вновь закатились, а тело растворилось, превратившись в маленький голубой огонёк. Огни надежды. Возле сосуда он взял лампу, напоминающей клетку девочки. Маленькая искра нырнула в неё и разожглась до размеров лампы. Пламя, голубое как небо, не обжигало, и с ним Кратосу было как-то спокойнее, хоть голоса всё еще преследовали его. Он бежал по кровавому следу, который растворялся перед ним. Вновь возникло море крови, и бледный воин настороженно остановился и поднял взгляд. Целыми и невредимыми стояли его жена и дочь, но они не смотрели на него. Никаких криков или других звуков — только нежный голос Лиссандры:        — Ты видишь свет. Он изменит тебя. Пора распрощаться со страхом! Свет откроет тебе истину. Сила прощения в самой душе. Тебя простят, когда ты сможешь сам простить себя.        Кратос смотрел на них, одновременно желая подойти и убежать. Жена подняла голову, смотря прямо на него. Мягкий, уверенный взгляд пробирал его, но не от страха. Этот взор тушил его гнев. Этот взор окрылял его. Этот взор напоминал ему, что он любимый и может любить. И нет в нем ненависти и ужаса.        Ему не нужно бежать. Он просто хочет к ним. Неуверенными шагами он подходит к ним, и тем временем дочка замечает его. Она улыбается, как это было в таком далеком, теплом прошлом, тянет к нему ручонку. Спартанец потянул свою, но вдруг перед глазами возникли их окровавленные тела, другие его жертвы, юноша…боги, что он сделал этими руками… И прикасаться к своей невинной Каллиопе ими он боялся. Однако малышка взяла его за ладонь, и призрак Спарты позволил себе обнять её. Затем он почувствовал руки его жены, которая прижалась к нему. И впервые за эти кошмарные годы он ощущал себя как дома. Кратос прижимал их ближе к себе, не желая отпускать.        Пожалуйста, пусть этот момент будет вечным.        Но они исчезли, обжигая его сердце. Спартанец прижал ладони к груди, пытаясь сохранить тепло семьи. Горло жгло и щипало глаза, хотя ни боли, ни слёз он не чувствовал. Море крови пропало под ним, а тьма приобрела странные очертания, и Кратос продолжил свой путь. Мрак постоянно искажался, темными сгустками смешивался со силуэтами, и вскоре кроме черных тонов ничего не осталось. Однако появились две фигуры в знакомой позе: женщина в боевой броне выставила вперед руки и пыталась докричаться до него.        — Кратос, стой! — И вдруг её дыхание перехватило, а сквозь грудь прошло лезвие.        — Афина! Нет! — Он снова кричит, бежит к ней и пытается закрыть страшную рану, однако только и может беспомощно держать её на руках.        — Кратос, — Умирающая богиня протянула ладонь, положив её на щеку спартанца. — Страх заставил Зевса убить своего отца, Кроноса. Этот страх стал причиной Великой войны. Из страха Зевса пожелал убить тебя — своего сына. — Её голос стал звенящим, каким-то удаленным. — Страхом он дурманит твой разум. Взгляни страху в глаза. И срази его…        Паллада накренилась и растворилась в его руках. Единственная из небожителей, которая стремилась помочь ему, защищала его и спокойствие мира, и вот так он отблагодарил её за…всё. Ноша вины стала еще тяжелее, тянула его вниз, и призрак Спарты этого желал: но на пути не попадались обрывы. С огнем надежды он бежал по темному туману, не имея уже никаких сил. Искаженные очертания местности проносились перед ним, шепот в голове то нарастал, то замолкал.        Кратос добрался до смутно знакомого обрыва, не слыша ничего. Ни голос Пандоры, ни чужих голосов, ни криков. Путь обрывался, и ему ничего другого не оставалось, как просто глядеть в бездну. Камень в душе накренил его вниз, нашептывая страстное желание броситься туда. Спартанец вытянул фонарь вперед и отпустил. Огонек растворился в этой тьме, и более он не чувствовал.        Боги Олимпа покинули меня…        Бледный воин шагнул в бездну, стремительно летя туда. Он не ощущал разрезающего лицо воздуха и даже самого падения, будто он завис в воздухе. Однако внизу виднелся слабый голубоватый свет, который становился всё ближе. Вдруг призрак Спарты оказался в вязко-текущей кровавой жидкости, а в ней раздавались голоса тысячей людей. Они кричали, молили, рыдали, обвиняли — до того, как убийца богов оборвал их жизни. Кратос вынырнул из моря, но голоса теперь звучали ещё громче.        Ты не забыл этот день, спартанец?        Кровь облипала его со всех сторон, и как никогда Кратосу хотелось её смыть с себя. Но она проникала под кожу, въедалась в глаза и засыхала во рту, а с рук и вовсе не сходила. Крики мертвых душ окружали растерянного мужчину, все сильнее делая его безумней. Несколько слов разных голосов он мог разобрать, и те тянули его на дно.        Тебе не изменить свою судьбу, спартанец.        Ты получил то, зачем пришел. Пощади!        Кратос, умоляю, не надо! Нет! Прошу, не надо, не надо, не надо!        Бледный воин кое-как вернулся на поверхность моря, ища спасения в этой кромешной тьме. Посреди этого озера крови продолжал гореть огонек надежды, призывающий спартанца к себе. Он подплыл к нему, хватаясь как за спасительную соломку. Вокруг света кровь становилась обычной водой, и плыть стало значительно легче. Голоса сменялись чаще, давя на сознание, и один из них звучал гораздо громче.        Хватит! Умоляю, стой! Я всё понял! Я не буду больше так делать!        Этот крик будто звучал прямо в голове и одновременно вдалеке: куда бы Кратос не заплыл — лишь быть подальше от него, — голос был рядом. Как бы он не смывал кровь, она не сходила с него, напоминая о его предпоследней жертве.        Он этого заслуживал.        Но его кровь на твоих руках.        Кратос замер на месте, не зная, как выбраться из этого моря пролитой крови. Неожиданно огонек, видимо, почувствовав отчаяние спартанца, взлетел над ним.        Я укажу тебе дорогу.        Отбросив бесполезный предмет, он плыл за пламенем. Постепенно крики стихали, тьма более не была такой душащей, а в голове вновь подкрадывалась спокойная пустота. Чем дальше он плыл, тем отчетливее он слышал голос отца, но это его не волновало: тихий, мягкий тон огонька манил за собой и придавал сил.        Я тебя породил, я тебя и убью.        Быстрее, Кратос!        Почему ты не желаешь умереть! Умри!        Сюда, Кратос!        Тихо!        Все хорошо…        Не слушай её, Кратос! За всю свою жалкую жизнь не подведи. Пощади её — не поступай с ней также, как ты сделал это со своей дочерью и с моим сыном.        Освободи меня…        Он тянулся к этому свету, подплывал к желанному берегу, и наконец оказался на нем. На выступе стоял ящик…тот самый ящик, ради которого он рисковал и пожертвовал ни в чем не повинной жизнью. Пламя горело прямо над ним, и Кратос, уставший от бесплодных блужданий, подошел к сосуду, отодвигая крышку.        Яркая вспышка ослепила его, и вся жизнь пролетела перед глазами: «подвиги», убийства, семья… затем вспыхнула фигура Пандоры.        Надежда дает силу. Вот почему мы здесь. Надежда — это последнее оружие, когда все потеряно.        Силы мгновенно вернулись к нему. Маленький огонёк, разгоняющий тьму на его пути, охватил его как пожар. Без крыльев он мог взлететь, без оружия он мог сражаться. Самое главное — он мог. Он может всё. Все чувства вернулись, и Кратос вновь мог дышать и видеть реальный мир. И смотрел он на дух Зевса: только прикоснувшись к сдерживающей ладони, Громовержец отпустил его, будто был ошпарен. Более тень не могла прикоснуться к нему, всякий раз обжигаясь об ладони бледного воина. Воспользовавшись этим, спартанец вернул себе свои клинки и вступил в бой с тенью.        В конце концов дух вернулся в своего хозяина. Зевс обессиленно оперся о землю, и тем временем Кратос посмотрел на клинки. Нет. Он хочет это сделать всё своими руками. Спартанец отбросил оружие в сторону и набросился на дезориентированного отца, прижимая его к груде камней и нанося удар за ударом. Сейчас он не чувствовал ни капли сожалений: он запер его родного брата, проклял его мать, обманул и предал. Он не хочет раскаяния отца — он хочет мести.        Кровавая пелена застелила глаза. Однако здравый рассудок все же вернул над ним свое господство, и Кратос вновь смотрел на мир более-менее ясно. От силы удара цепи ослабли и вскоре упали с его предплечий. Он не то с шоком, не то с облегчением смотрел на труп Зевса, который стал похож на шаровую молнию, которая взлетела в небо, взрываясь. Страшные бури пронеслись по погибшей Элладе.        Кратос стоял на краю выступа, где когда-то стояла беседка, и смотрел на первозданный хаос. Море само по себе бушевало, бесконтрольные ураганы проносились над ним, за мрачными тучами едва выходило солнце, души в безумном страхе метались по месту, которое они называли родиной. В голове было…пусто. Он смотрел на разгром, но ничего не чувствовал. Он сделал то, что желал и что попросила Афина ради человечества. Если последнее осталось.        — Ты выполнил задачу, Кратос. — Богиня мудрости бесшумно появилась за ним, холодным тоном говоря. — Люди свободны от гнёта Олимпа. Очищены хаосом. Теперь они готовы к тому, что я хочу им сказать.        Спартанец замер: какая-то догадка до планов Паллады нарастала в его разуме, и от неё он отмахнулся, не желая признавать этого. Призрак Спарты обернулся к ней, рыча:        — Оглянись вокруг, Афина. Мир — в руинах. — Он отвернулся, понижая тон. — Некому тебя слушать.        Она лишь небрежно махнула рукой, сказав:        — Иди, если хочешь. Но сначала отдай мне силу, что хранилась в ящике Пандоры.        — Ящик был пуст. — Бледный воин встал на край обрыва, задумчиво смотря на едва прикрытые водой острые скалы.        — Этого не может быть. — Женщина подлетела к нему, стоя впереди него. — Я вижу это в твоих глазах. Моя сила помогла тебе убить Зевса. Она все ещё в тебе. — Она отлетела от него на небольшое расстояние. — В этот ящик я поместила самое сильное оружие, которое помогло бы противостоять бедствиям.        — Ящик. Был. Пуст. — Нахмурившись, процедил Кратос. Вскоре он вновь посмотрел на хаос, с горечью добавляя. — Пандора погибла напрасно. И все из-за моей жажды мести.        — Ты ошибаешься. — Афина явно была растеряна: она прищурилась, задумываясь над этим. — Я видела, как ты убил Зевса моей силой. Если только… — Её глаза расширились от осознания. — Конечно! Открыв ящик, ты выпустил все самые ужасные бедствия…в лицо богам. Ты изменил их. Сам Зевс стал их жертвой, его поглотил порок — Страх. Все эти годы я думала, что ты использовал темную силу. Всё это время я считала, что моя сила все ещё там. Но ты взял мою силу. Откуда у тебя сила, с которой не смог совладать Зевс? Сила, способная одолеть даже страх — Надежда.        Спартанец посмотрел на свои руки, задумываясь над этими словами. Боги изменились…из-за него. То есть Зевс, Посейдон, Аид, Гелиос, Гермес могли быть другими до его воцарения на троне бога войны…но как это поменяет то, что они совершили до его рождения, службы у них? И если так — то как надежда оказалась в нем, в самом недостойном кандидате?        — Она жила в сердце, в плену твоей вины и стыда за содеянного. — Спокойно продолжала Афина. — Ты смог убить Зевса, так как что-то в тебе её пробудило. Что это было, Кратос?        Он вспоминает, что видел и слышал во тьме. Тех, кого убил, того, кого пытал, и ту, которая верила в него. И самое главное — он надеется, что сможет всё в себе это простить.        — Что это? — Богиня мудрости осторожно протянула к нему руку.        — Я помню то, что потерял. — Призрак Спарты прошел мимо нее, останавливаясь у меча Олимпа.        — Поэтому ты должен отдать мне эту силу. Я знаю её истинную сущность, — Она положила руку на его плечо, нежно поглаживая. — И знаю, где ей место. Я верю, что ты поступишь правильно, Кратос.        Догадка неоднократно крутилась в голове, и все больше спартанец сомневался в бескорыстной доброте Афины. Он дернул плечом, скинув руку женщины, и сказал ровным тоном:        — Не стоит.        Призрак Спарты встал на одно колено, поднимая меч, и услышал за собой угрожающий тон богини:        — Ты обязан мне всем!        — Я ничего не должен. — Её же тоном ответил бледный воин, разворачиваясь к ней с клинком Олимпа.        Шокированная Паллада заговорила:        — Я сделала тебя богом! Я спрятала тебя от гнева Олимпа! Я помогла тебе отомстить Зевсу!        Её слова стали для догадки исчерпывающими: он был средством для достижения цели. Опять. Паззл постепенно сложился за время разговора — с его помощью Афина возжелала самой занять трон, стать единоличной правительницей. Спартанец почувствовал себя преданным, но по-другому — его предала та, которая была ближе всего к нему. Сжав рукоятку меча, он четко ответил ей:        — Всё кончено, Афина.        — Ты осмелишься пойти против меня? Опять?        Да. Но это теперь его выбор. Он потемневшим взглядом посмотрел на нее, низким тоном прорычав:        — Моя месть…свершится.        Кратос занёс меч на неё и взмахнул, но специально промахнулся, лишь отпугивая богиню мудрости. Затем он взялся за лезвие и воткнул себя в то место, где просекал шрам прошлого ранения. Он не знал, что станет с надеждой после его поступка — уж лучше пусть умрет вместе с ним, чем передаст подлой богини. Однако, вопреки его мыслям, эта сила вырвалась в мир, рассыпаясь подобно дождю. Убийца богов тяжко упал на колени, едва дыша от скопившейся крови и меча в брюхе.        — Эта сила принадлежит мне! Никто другой не знает, как ею пользоваться.        Разозленная Афина подлетела к нему, со сдерживаемым гневом поднимая его за голову и взявшись за рукоять меча. Она склонилась к его лицу, прошипев:        — Ты разочаровал меня, спартанец.        Кратос оскалился, не в силах плюнуть в Палладу. Та резко вырвала из него меч, отбросив его в сторону, и исчезла из его поля зрения. Призрак Спарты тяжело оперся локтем о землю, кашляя кровью и еле хватая воздух. Он упал, смотря на темное небо и маленькие капельки надежды. Тело тяжелело, но в разум подкрадывалась умиротворенность, которая опустила ему веки. Бледный воин надеялся, что в этот раз он уснет спокойно. Теперь уже ничего не важно.