Падшие

       В лабиринт они проникли без особых проблем. Первое, что насторожило Кратоса, это были статуи, стоящие по бокам лестницы, которая вела к воротам с барельефом. Отпустив напряженного пленника, он подошел ближе, и статуи тут же ожили. Наконец-то доставая клинки, спартанец вновь окунулся в боевое безумие.        Гермес примкнул к стене, держась подальше от происходящего боя. Даже такое «уединение» — находиться как можно дальше от призрака Спарты, — теперь ценилась им. А потом… Кратос всё равно одержит победу над уж слишком хрупкими статуями, затем вернётся за ним или прикажет подойти к нему. Последнее вызывало дрожь, ведь он не знал, что ожидать от спартанца: рассердится ли тот и просто сам подойдет к нему, или вновь начнёт его пытать.        Юноша обнял самого себя, невидящим взглядом смотря на то, как из боковых стен лабиринта выпрыгивают адские гончие и как бледный воин разрушает бронзовую скульптуру. Однако перед ним возникали блики хрустальной воды, за которыми было более искаженное от гнева лицо мучителя, и чувствовал, как жизнь уходит — нет, вырывается из железной хватки, сжавшей его за горло. Тогда он пытался бороться, хватался за неё, как любое живое существо, но именно где-то на задворках сознание возникло какое-то умиротворение — и вскоре оно почти охватило весь его разум. Боль и острая нехватка воздуха были им приглушены, ведь осталось совсем немного потерпеть, и всё: страх, страдания, вина — уйдёт, останется только спокойствие.        Однако Кратос резко передумал: он достал его из воды, прекратив душить. Мало того, что спартанец не дал ему нормально откашляться от морской воды, из-за чего она стекала и жгла глотку, так ещё оставил его в живых. Зачем? Вестник пытался отыскать ответ в его глазах, где мельком заметил шок; потом мужчина смерил его обычным хищным взглядом. «Лучше бы убил» — мысленно бросил ему Гермес, краем глаза замечая кровь последнего пса. В тот момент он еле сдержался, чтобы не плюнуть в лицо призрака Спарты — ведь иначе юноша мог нарваться на новые пытки.        Неосознанно Гермес потянулся к шее, где кожа посинела и стала очень чувствительной, и случайно задел укус. Пальцы замерли на клейме, посылая телу дрожащие импульсы. Взгляд устремился вперед, пронизывая пространство куда-то в туман далеких и нежеланных мыслей. В нем постепенно появилась фигура — черная, размытая, с ярко-красным рисунком, — и оно в жесткой хватке сжало запястье и отдернуло от шеи, приближая вестника к себе. Онемевший бог-посланник позволил это сделать: рассеянный, не понимающий происходящего, он смотрел то на тень, то на странный тусклый свет позади неё.        Неожиданно силуэт ласково, по-собственнически погладил где-то между челюстью и шеей, вызвав новую волну отвратительной дрожи. Свет погас, осталась оглушительная мгла; стало невыносимо жарко, вдобавок все тело будто скрутило в агонии. Ноги, прежде ватные, окрепли из-за нервной команды — бежать. Бежать, куда подальше, уворачиваться от любого прикосновения, не даваться, вырваться… Резкая внезапная боль на правой стороне лица прервала цепочку действий, также словно вернула в настоящее: Гермес, задыхаясь от поглотившего ужаса, смотрел на потрепанные доски под ним. На них неспешно падали красные капли, методичным звуком разгоняя тишину.        Первое, что понял оглушенный юноша — это его ихор, стекающий то ли из разбитой и искусанной губы, то ли из носа. Он медленно поднял взгляд на Кратоса, одновременно испытывая страх и злость: эта смесь эмоций выбивала из глаз слёзы, застывшие раздражающими бликами и никак не собиравшиеся стекать. Спартанец пронизывающим, мрачным взором глядел на него, пока вестник не опустил покорно голову, позволив каплям пробежаться по худым, изувеченным щекам; бог-посланник поплелся за бледным воином, ненароком глядя на таларии.        Помимо усталости появилась тоскливая боль, сжавшая сердце. Так хотелось вновь надеть крылатые сандалии, промчавшись по облакам к горам Аркадии с детской радостью, похваставшись ими перед мамой, живой и улыбавшейся. В самой бережливо хранимой части памяти он видел, как таларии смастерил Гефест; как он, невысокий мальчишка, наблюдал за искрящимся металлом и прятался от молота ворчавшего бога-кузнеца, который грозился укоротить нос, если он будет совать его куда попало; как старший объяснял ему принцип работы, хоть тогда будущему вестнику этого было не нужно. С тех пор они стали его неотделимой частью, верой и правдой служили, хватая струи воздуха и в мгновенья ока помогая увернуться от опасностей. Пока Кратос не пошел войною на Зевса.        Как только крылатые сандалии были отняты, а руки были связаны, он не осознавал, сколько еще потеряет. Призрак Спарты отнимал у него всё на его глазах: мир, жизнь близких, честь, тело… При этом оставлял его живым. Раз за разом. Заставлял смотреть на бесчисленные смерти, игнорируя его, храня для Верховного божества. После чего убьет его. И не просто: выберет самый мучительный способ умерщвления, чтобы крик посланника накрепко закрепился в подсознании отца.        А может быть надругается, измучает и оторвет голову, как Гелиосу. На глазах отца.        И самое ужасное, помимо всего прочего, что Кратос практически добрался до Пандоры, а он никак не может ему помешать. Ловушки, загадки, монстры — ничто не могло остановить упрямого, как сатир, спартанца. А меж тем они были прямо у порога запретного, и единственное, что мешало, это переворачившийся куб с выпрыгивающими кольями, из-за чего призрак Спарты подцеплял гарпию, болтаясь в воздухе. Гермес ненавидел эти «полеты»: хоть они и не были долгосрочными, это время растягивалось до бездны Тартара. Он будто прилипал к пепельно-белой коже, обляпанной свежей кровью, и её обладатель слишком крепко прижимал к себе, словно боялся потерять. Это больше накаляло нервы, которые и так были почти что сожжены от бесконечного давления.        Наконец, ноги вновь оказались на земле, и больше никто не выходил против Кратоса, отчего тот отпустил юношу. Гермес вдохнул полной грудью, проглатывая комок в горле. Долго отдохнуть ему не дали: спартанец схватил его за руку и повел к мосту, ведущему к темнице. С каждым шагом вестник ощущал онемение, от которого покалывало где-то на кончиках пальцев. Это всё? Есть ли надежда на другой исход?..        Но вот, они уже у ворот. Кому теперь ему нужно молиться?        Тем временем Кратос открыл клетку, первым делом увидев лежащую без сознания девочку. Сердце словно упало, застыв: вскоре оно стремительно забилось, и на такой же скорости приблизился к Пандоре. Девушка не дышала, на веснушчатом, молочно-белом лице красовалась грязная ссадина.        — Что он сделал… — С ощутимым волнением в голосе спросил в пустоту призрак Спарты.        — Вырубил. — Хрипло ответил Гермес. — Подожди ещё немного, и будет как живая.        — А если она не очнется… — Полу угрожающим тоном произнес спартанец, украдкой взглянув на бога-посланника.        — Я прыгал и рыдал бы от счастья. — Саркастично закончил вестник, чувствуя нарастающую дрожь от брошенного на него взгляда.        Вскоре он сосредоточился на мимолетном движении пальцев девочки. Кратос, вопреки своему внутреннему закону, заметил суженные зрачки Гермеса, который больше наблюдал за Пандорой. Спартанец отвлекся от юноши, как только почувствовал тонкие руки, неполно обнимающие его. Он растерянно посмотрел на девчонку, ощущая забытое, но такое родное чувство нежности. Собственные руки зависли в воздухе, никак не решаясь взаимно обнять малышку. Пандора уткнулась в грудь призрака Спарты, быстро и сбивчиво говоря:        — Он запретил мне говорить с тобой! Если он снова узнает, то сделает с тобой тоже самое, что и с моим отцом…        Гермес поджал губы из-за последних слов. Если бы только оно знало, что ради этого Гефест сгубил самого себя…        — Он сказал, что убьет тебя. — В глазах девочки отражался настоящий человеческий страх.        От этого взгляда вестника передернуло: существо делало всё, чтобы они поверили в его человечность. И больше всего раздражало, что Кратос велся на манипуляции Пламени, относясь к нему как — если так можно сказать, — к родной крови. Хотя, с другой стороны, такая привязанность очень сильно отразиться на цели спартанца. Интересно, как он отреагирует на то, что потом надо «её» бросить в пламя Олимпа. Да и вообще забавно было наблюдать за тем, как самым нежным тоном он убеждал девочку и обращался с ней, словно с хрупким сосудом. Еще смешнее был контраст: Кратос сюсюкался с вещью, а за его спиной — избитый, обесчещенный, ненавистный им бог-посланник (между прочим, живым!). От этого Гермесу стало совсем не забавно — даже к неживому относятся лучше, оно достойно понимания. Не то что он.        Больно. Этот день можно просто так и описать. Как вестнику показалось, его восприятие времени исказилось, и несколько часов словно растянулось на десятилетия. Юноша обессилено оперся спиной о стену, причинив очередную боль самому себе, но это мало его волновало: он проследил за малышкой, которая встала и случайно бросила взгляд на него. Она на секунду удивилась: как только Гермес враждебно посмотрел на неё, скрещивая руки на груди, Пандора опустила глаза и сказала:        — Идёмте. Я покажу вам дорогу.        Ворота были снесены одним точным ударом цестуса. И вот компания из трех небожителей (точнее из двух богов и девушки) направилась прямо от темницы, преодолев небольшой уступ. И здесь начались первые проблемы: закинув сначала вестника, который упорно сопротивлялся — пока Кратос не встряхнул его, — затем и девочку, он заметил ожидаемое поведение от бога: юноша отпрянул, словно от прокаженной, от неё, как только оказался рядом. Пандора же смотрела на него с тихой грустью, отчего у спартанца сложилось впечатление, что когда-то отношения между ними были намного теплее. Вправду ли Гермес ненавидит её или это просто маска, чтобы не потерять расположение у Зевса?        Отвечать себе на этот вопрос он не стал: во-первых, с богом-посланником и так все понятно; во-вторых, они попали в засаду. Пока он разбирался с горгонами и воинами, до пленника и девчонки добрались другие. Вестника, как и ожидалось, не трогали; один из мертвецов замахнулся на неё, однако она увернулась от удара и оказалась позади юноши. Тот вздрогнул от объятия, отчего замер, скривившись то ли от боли, то ли от отвращения. Из хорошего — мертвец тут же отстал, видно, потеряв девчонку из вида и лишь чувствуя хозяина. Он без толку топтался на одном месте, пока взгляд горгоны не обратил его в камень, после чего статуя была разрушена клинками.        Как только опасность миновала, Гермес оттолкнул от себя Пандору. Её рука и часть одежды заляпаны ихором, и девочка с легким испугом смотрела на жуткие изорванные раны на спине юноши. Оторвав взгляд от него, девчонка подбежала к небольшой решетке, подзывая к себе призрака Спарты и вестника. Последний хотел остаться на месте, но бледный воин посмотрел на него, приказывая подойти; не имея другого выбора, он подошел к ним, тем временем спартанец открыл ту самую решетку, куда пролезла девушка. Оказавшись внутри, она сразу встала на нажимную платформу, отчего стена напротив мужчин опустилась, открывая вид на пещеры, и к тому же нашелся замок к механизмам лабиринта.        Недолго думая, Кратос вставил ледяной дождь, запуская механизм: куб перевернулся, и они повисли, а девчонка упала на теперешний пол, сверху острые лезвия постепенно спускались вниз. Визг запертой в ловушке девушки достиг до ушей спартанца, и тот со всей скоростью по стенам продвигался к противоположной стороне, где был рычаг. Девичьи крики на помощь почти вгоняли в легкую панику, и не будь у него спартанской выдержки — вряд ли он вообще бы добрался до этого момента. Одно мгновение — и Пандора быстро вынырнула из-под лезвий, пробивших не совсем прочные доски.        Девочка поблагодарила его, отчего призрак Спарты сначала насторожился. Потом расслабленно повел плечом, оглядываясь по ту сторону куба и неприятно удивился, когда не обнаружил повисшего там Гермеса. Но вскоре рядом приземлился юноша, который сам по себе лез по решеткам: он посмотрел на закрытые ворота уставшим взглядом, подолгу останавливаясь на широкой прорези. Кратос взглянул на ту дыру, понимая, что нужно делать дальше: подняв Пандору, он помог пролезть через щель. Затем спартанец собирался поднять вестника, однако тот начал вырываться. Кинув украдкой взгляд на девочку, которая напряженно наблюдала за ними, он встряхнул бога-посланника и тихо сказал:        — Ты пойдешь с ней.        — Почему я?! — С тревогой в голосе прикрикнул юноша.        Не ответив, Кратос поднял к прорези, и Гермес подтянулся, быстро перелезая через него. Только оторвавшись от чужих рук, вестник облегченно выдохнул и мутным взглядом посмотрел на существо. Немного поразмыслив над тем, зачем спартанец его отправил, он понял: если будет активирована ещё одна ловушка, то с большей вероятностью в неё должен был попасть юноша. Ему не нравилось это — ведь все эти опасности бесполезны для девчонки: оно неуязвимо. А вот он мог погибнуть, но зачем это понадобилось призраку Спарты, если хотел использовать его как способ поиздеваться над Зевсом? Или резко передумал, больше заботясь о «девочке»? Впрочем, что ему нужно было ожидать от бледного воина. Существо тем временем полезло по лестнице, и бог-посланник сначала посмотрел на мужчину, который взглядом указал на лестницу, потом развернулся полез вслед.        Как только пара пропала из его виду, Кратос настороженно огляделся и прислушался. Из звуков доносились лишь мрачный гул и голоса спутников. Он навострил слух к последнему, которые увлечены диалогом:        — Вот этот рычаг… Гермес, ты можешь помочь?        — Для этого подослали тебя. Мое дело следить за тем, чтобы ты никуда не пропало.        — Ох… Ладно. Я попробую.        — Да-да, я знаю, что ты можешь сильнее. — Непродолжительное молчание, которое прерывалось сдавленными стонами. Вскоре раздался повышенный голос. — Не туда крутишь!        — Хорошо. Так…получилось!        Послышался металлический лязг, и ворота открылись. Кратос подошел к лестнице, взбираясь по ней, и мысленно усмехнулся от разговора. Это походило на спор двух детей, которые что-то не поделили или один пытался доказать другому, что тот неправ. Или напоминало про его брата, особенно в те моменты, когда он пытался Деймоса научить защищаться, драться до конца… Спартанец остановился, закрывая глаза и медленно выдыхая. Нельзя отвлекаться. Нельзя давать эмоциям одержать вверх.        Вдруг раздался громкий визг механизмов и вслед за ним громкий крик испуга и удивления. Призрак Спарты быстро взобрался наверх и огляделся, ища спутников. Перед противоположной стеной был расположен стеклянный куб, в котором были Пандора и Гермес. Девочка металась, пытаясь найти выход, юноша просто стоял, раздраженно следя за ней. Кратос краем глаза заметил рычаг, и сразу подбежал к нему и дернул, выдвигая стену. Это сделало только хуже: вода в кубе начала быстро набираться.        Бледный воин разочаровано рыкнул, быстрее соображая, что делать дальше, и уже на ходу продумывая действия. Пандора сильно запаниковала, из-за чего в безуспешной попытке била по стеклу.        — Кратос! Помоги! — Со страхом кричала девочка, иногда опуская взгляд на воду, которая была уже до таза.        — Если ты будешь только визжать, то это никак не поможет. — Гермес, кипя от злости, резко заговорил с ней. — Прекрати изображать из себя маленькую девочку и применяй всю свою силу.        — Я пытаюсь. Я не могу… — Она всхлипнула, дрожа от пробирающего холода влаги.        — Ты не пыталась. — Он навис над девчонкой, которая исподлобья испуганно смотрела на него.        Вестник ненароком пожалел её: он практически также чувствовал себя рядом с Кратосом, таким же беспомощным и запуганным. Юноша отмахнулся от этой мысли — оно имитирует жизнь, оно не имеет с ней ничего общего. Тем временем вода достигла до подбородка Пандоры и груди Гермеса, а спартанца не видать. Существо взмахнуло руками, всплывая на уровень бога-посланника, и вскоре так пришлось сделать и последнему: вода на пару с девчонкой начали нервировать его, и сам начал взглядом искать бледного воина.        Однако лабиринт перевернулся с ног на голову, и их накрыло водой. Гермес всплыл, вслед за ней Пандора. Он глубоко вдохнул, пытаясь реже дышать на плаву, и девчонка повторила все за ним. Это было бы весело, если бы не ужас ситуации: вода полностью наполнил стеклянный куб, и они оказались под ней. Существо подплыло к стеклу и вновь начала бить по нему, а у вестника горели легкие. Юношу накрыла неожиданная паника — вроде воздух не закончился, но раны щипало от воды и казалось, что именно оттуда всё выходит. Он замер, постепенно спускаясь на дно куба, и в невесомом пространстве поджал колени к себе. Вода хлынула в легкие, а выплыть и как-то бороться за жизнь сил не было. Перед расплывающимся зрением девчонка слабо била по стеклу, а потом обмякла.        Куб сильно тряхнуло, и тут же упал. Вода убыла, и пленники были освобождены от объятий смерти. Гермес приподнялся, откашливаясь, и сжался в защитную позу, избегая летящих осколков. Кратос подошел к девчонке, приподнимая и легко похлопывая по спине, и та протяжно закашляла. Юноша заставил себя встать, откидывая стекло, оставившее маленькую царапину. Девушка поднялась не без помощи спартанца, однако она сама прошла вперед; призрак Спарты, видимо, по привычке схватил его за плечо и дернул за собой.        Последние ворота были открыты, за которыми был мост, ведущий к следующим вратам. Единственная проблема была в том, что их окутывала тьма, и то она была решена лучом.        — Спасибо, Кратос. — Пандора, выйдя вперед, заговорила с призраком Спарты.        — Наш путь не завершен. — Хриплым басом ответил спартанец. — И в конце ты не будешь благодарить.        — Я знаю, что выгляжу, как дитя, но это не так. — Она обернулась, черты её лица стали жестче, отчего казалась взрослее. — Я видела много ужасного. Я больше не боюсь, и понимаю, что ждет впереди.        Девочка остановилась, отстав от них. Она смотрела на пол, прежде чем сказать:        — Я видела, как Зевс пытал моего отца. — Её тон стал еще тише, глухим эхом отражаясь от стен. — Я видела, как он страдает из-за меня. Я должна была помочь, но я боялась.        — О, нет, ты не боялась. — Гермес, которому порядком надоело это, с едким кипящим ядом в голосе заговорил. — Ты лишь думала, что боялась.        — Гермес! — Кратос дернул его, призывая успокоиться.        Но вестник уже завелся и, смотря в небесно-голубые глаза, продолжал:        — И ты могла помочь. Ты могла разбить стекло и выбить решетку. Но ты приняла на себя роль маленькой девчонки и втерлась ко всем в доверие. И из-за этого ты заставила Гефеста страдать, и используешь Кратоса для своей цели! Если бы тебя не создали, то ничего сейчас бы не произошло!        Спартанец перехватил его за волосы, собираясь «отрезвить» бога-посланника, но Пандора тут же подбежала и закричала:        — Кратос, не надо! Не делай ему больно!        Призрак Спарты посмотрел на нее непонимающим взглядом. Почему после таких слов она защищает его? Долго смотря в невинные умоляющие глаза, он расцепил пальцы и вновь взял юношу за плечо. Девочка отошла, снова глядя в пол и отвернувшись, и заговорила:        — Он прав. Я виновата — я не помогла ему из-за страха. — Она посмотрела вдаль, во мрак. — Страх — это своего рода тьма. Из этой тьмы я слышала, как другие боги говорят обо мне…называют меня чудовищем.        — А как тебя еще называть? — Бросил Гермес ей, невесело усмехаясь.        Дабы тот не продолжил очередную тираду, Кратос сильнее сжал плечо и посмотрел на него, параллельно отвечая:        — Слова ничего не значат.        — Возможно.        Они наконец дошли до ворот, и Пандора продолжала говорить:        — В этих словах я слышала страх. Страх перед пепельным воином. И чем больше рос их страх, тем больше росла моя надежда.        — Надежда — удел слабых, Пандора.        Кратос отпустил пленника, взглянув на дверь и ища любые замки до тех пор, пока перед ним не встала девушка, схватившая его за плечи, и твердым тоном сказала:        — Надежда дает силу. Вот почему мы здесь. Надежда — это последнее оружие, когда все потеряно.        Несколько секунд смотря на нее, спартанец мягко оттолкнул её и открыл дверь. Выявившийся вид был жутким: на цепях, с ободранной и разорванной кожей висел Дедал без признаков жизни. Убирая голову Гелиоса, Кратос глядел на мертвеца и обернулся к спутникам, обращаясь к Пандоре:        — Вот к чему приводит надежда, дитя. Ты должна запомнить это.        Гермес тоже смотрел на труп, нервно кусая губу. Если повезет — он надеется, что ему повезет, — и он умрет также. Надежда покинула его после смерти Гефеста, а может и раньше. Или все же она живет, но он просто не чувствует? «Надежда — это последнее оружие, когда все потеряно» — если это так, то почему она раньше не выбралась? Почему Дедал так и не получил милости; почему Гефест так и не встретился с ней, со своей дочерью; почему он, надеясь на лучший исход, так и не сбежал от призрака Спарты?        Может, надежда — это все же удел слабых?