Травница

      – Госпожа Лоулань пятый день настаивает на аудиенции, господин Кадзуйгецу, – новый смотритель гарема, перенявший за предыдущим смотрителем прозвище Джинши, третий день наведывается во дворец наследника императора со своими просьбами.       – Я итак выделил тебе Ломеня.       – Она хочет видеть Маомао. Вам ли не знать, какие наложницы на поздних сроках занозы в задницах.       Тут на их разговор вышла всё ещё понурая после разговора с Раканом, несмотря на то, что прошло две недели, Пшеница. Девушка, как учила её этикету Щуйлянь, поклонилась гостю, правда, она наотрез отказалась складывать руки и прятать за ними голову, и просто подбирала платье своими изящными ручками.       – Здравствуйте, гость-господин, – неуверенно пролепетала она.       Новый смотритель вновь подивился красоте её глаз, хотя уже и видел их, и кивнул, давая девушке понять, что она тут не нужна. Пшеница не спешила их покинуть и продолжила слушать. Тогда Гаошуню пришлось выйти из-за спины господина и выпроводить любопытную девушку. Да, она всё ещё была очень понурой, но прозорливость и любопытство из её божественных глаз никуда не делились.       – Если она так настаивает, я спрошу у Маомао, но ей самой решать, больше она не часть гарема, и я не могу приказывать ей подобного. Что-то ещё?        – Да, она просила, чтобы вы вместе с девушкой не являлись.       Кадзуйгецу потребовалось огромное усилие, чтобы не закатить глаза в ответ на его слова.        – Можешь идти. Я вызову тебя, если Маомао согласится, – стоило новому смотрителю гарема их покинуть, как Кадзуйгецу принялся устало потирать переносицу.       – Что скажете, господин? – Осведомился у него Гаошунь, который не справился с юношеской прытью Пшеницы, и она проскользнула мимо него за спину юноши и по своему обыкновению принялась заплетать длинные волосы в причудливые косички. Кадзуйгецу эта причуда не казалась забавной, поэтому он нагнал настырную иностранку от себя.        – Если я попрошу, она непременно пойдёт во внутренний двор, да и по-хорошему, мне теперь нужны там уши, ведь доступ мне туда закрыт, – юноша был членом императорской семьи и поэтому имел право входить в гарем, но он был половозрелым юношей, которого по старым традициям ещё года три назад должны были отправить в Долину маков во избежание неприятных инцидентов с забеременевшими наложницами.        – Если Лоулань решила сблизиться с Сяомао, глупо этим не воспользоваться.       – Может и глупо, но мое чутьё кричит мне, что ничего хорошего из этого не выйдет. – Юноша устало откинулся на спинку стула, и Пшеница недовольно зафыркала, потому что он прижал один из элементов причудливой косы, которую она плела на его голове. – Надо как можно скорее обучить это чудо языку и, как и говорит Ракан, использовать как уши во внутреннем дворе, а вот Травница пускай сидит в моём дворце и носу не кажет.        – Я много знать, – видно шпилька, что была заколота в волосы юноши, показалась иностранке совсем неуместной, и она, не задумываясь, аккуратно вытащила её из причёски и положила на стол. – Слова sensignifa vorto, глаза громко поют, – она приподняла волосы юноши, оголяя заднюю поверхность шеи и демонстрируя миру совсем недавно оставленный после бурного примирения с Травницей засос. – Что не скажу, то покажу.        ***       И вот не прошло и пары часов с прошения нового смотрителя гарема, хотя на мир и успели спуститься вечерние сумерки, как Маомао в сопровождении Пшеницы, что с какой-то непередаваемой грацией несла неподъёмный сундук с травами, и нового Джинши, шли по улочкам внутреннего двора под восторженные взгляды наложниц, служанок и евнухов.       – Тебе, наверное, непривычно такое внимание, – сказала Маомао, одетая в свой привычный зелёный наряд служанки, в отличие от иностранки, которая была облачена в традиционный костюм её страны.        – Что значит «внимание»? – Уточнила блондинка, ни разу не стесняясь рассматривать зевак в ответ.       – Множество взглядов, – Травница знала, что Пшенице известны эти слова.       – Множество глаз смотрят на травяных невест пока они танцуют, – этой непростой фразе её обучил Ракан. Насколько Маомао понимала, это был привольный перевод их полумолитвенной присказки, – но только траве их видно.        Стратег ещё пару раз навешал дочь для обсуждения планов дальнейших действий, хотя на деле просто ждал, когда же настанет тот миг, в который дочь обнимет его на прощание. Пшеница ему не особо нравилась, он воспринимал её как очередную фигурку для игры в сянци, и чтобы правильно ей распорядиться, ему нужно было хорошенько её узнать. Переводом их полумолитвенной присказки он будто загладил вину перед девушкой за те неприятные слова, что сказал ей в первую встречу, а она оказалась крайне отходчивой.       – Рада, что у тебя всё хорошо. – Маомао немного злилась на себя за то, что всё ещё не может идти достаточно быстро из-за ранения, и ей казалось, что она выглядит со стороны как конюх, что вывел на показ перед богатыми покупателями породистого коня, и ведёт его крайне медленно, чтобы все успели рассмотреть.       – Слепец сказал, что тут ушей больше, чем глаз. – Она так и звала Ракана «слепцом», несмотря на бурные возражения мужчины. По всей видимости, его слова должны были донести до неё потребность держать язык за зубами. – Может ему поменять один ушей на… – она немного задумалась над словом и продолжила фразу сначала. – Может ему поменять один ушей на нет раненый глаз.       Травница невольно улыбнулась, едва заметно, но иностранка это увидела. Маомао не понимала, поняла ли Пшеница проблему его отца с неразличением лиц и поэтому зовёт его «слепцом» или всё дело просто в монокле.       – Он не раненый, он здоровый.        – Хорошо, долго идти? – Перевела тему разговора беловолосая попутчица.       – Нет.       – А мы будем кушать? – Всё, что касалось еды, эта ненасытная бестия схватывала на лету.       – Да, по этикету нам предложат чай.       – Чай? – Недовольно накуксившись, возмутилась девушка. – Ссанина осла вкуснее вашего чая.        Ругательствам её всё больше учили Баошунь и Ли Бо, прибывшие пару дней назад во дворец своего господина и порядком обогатившие лексикон иностранки витиеватыми, и с удивительной точностью всегда подобранными к месту, ругательствами.       – При дворе так не выражаются.       – При дворе стоит гостей нормально кормить. – Насколько эта девчонка любила вкусно покушать, настолько же она считала своим святым долгом запихнуть в Маомао как можно больше еды.        – Мы почти прибыли. – Вмешался в их разговор сопровождающий девушек евнух.       – Молчи! – Приказала Маомао Пшенице, и та в точности исполнила её приказание.        Как только Травница с провожатой закончили раскланиваться перед наложницей Лоулань, которая лежала, обременённая своим огромным животом, на заморского происхождения тафте, евнух выскочил, оставляя девушке одних.       – Рада видеть тебя в добром здравии, Травница. До меня дошли слухи, что последняя ваша поездка окончилась немного плачевно.       – Да, моя госпожа. Зачем вы хотели меня видеть?       – Твоя спутница не представилась мне, – Маомао обернулась на подругу, а та даже голову не подняла, спрятав её за сложенными рукавами.       – Она не понимает наш язык.        – Девчонка! – крикнула наложница, и только тогда Пшеница испуганно подняла на неё глаза. Травнице осталось только подивиться, насколько правдоподобна та исполняла роль до чёртиков напуганной рабыни.        – Ne koleru sinjorino, – пролепетала блондинка со всё ещё распахнутыми в ужасе глазами.       – Хорошо, – немного стервозно продолжила Лоулань. – Как тебе хорошо известно, в нашей стране есть традиция, что будущий император выбирается волей нынешнего, хотя много веков традиция была иной.       – Известно. – Всего несколько поколений, как действует новое правило престолонаследия, технически наследником мог стать не только сын императора, но и брат или внук, в особых случаях – даже племянник, но пока таких прецедентов не было, а до этого наследником всегда становился старший сын.       – К моему огромному сожалению, недавно у императора неожиданно обрёлся взрослый наследник, – наложница как-то странновато, по мнению Маомао, погладила свой живот, – но жизнь смелых юношей быстротечна. Излюбленные ими военные походы всегда сопровождаются болезнями.        У Травницы кровь в жилах застыла, это сейчас было чуть ли не прямое признание в покушении на жизнь Кадзуйгецу в той горной деревушке.        Наложница горестно и многозначительно вздохнула и вновь погладила свой беременный живот, который, в отличие от других таких же животов, что видела Маомао, был как-то непомерно инороден и чужд её хрупкому и тонкому телу.       – Было бы очень грустно, если после скоропостижной кончины принца его верная, умная и крайне способная помощница останется без покровительства, – глаза наложницы наполнились каким-то зловещим холодом, и она продолжила, – ах, если бы боги сделали так, чтобы мое дитя стало старшим наследником, я бы точно стала императрицей, и моей милости хватило бы на несколько невероятно способных девушек.        Маомао судорожно подбирала слова, в её голове кипело множество мыслей, и громче всех были слова её отца: «Ответ зависит лишь от намерения», но ей не дали высказаться, и наложница продолжила разговор.       – Вижу, что ты затрудняешься ответить, поэтому позволю себе кое-что уточнить. Как девушка, выросшая в квартале красных фонарей, ты, как никто другой, можешь понять, как мерзко может быть возлегать с мужчиной, – опять этот холодный взгляд в самое сердце, – своей служанке я такого горя не желаю.       Тут до Маомао дошло, почему живот девушки казался ей инородным и неправильным. Все будущие матери, которых она встречала, с нежностью и теплотой обнимали своё ещё нерождённое дитя, стремясь защитить его от тягот окружающего мира, а Лоулань просто стоически терпела своё бремя, молясь богам, чтобы родился мальчик, и ей больше не пришлось проходить через эту пытку во имя своего знатного рода.       – Боюсь, я не могу повлиять на решение небес и выбрать день, когда родится ваше дитя. – Травнице потребовались непомерные усилия, чтобы произнести эти слова спокойно и стойко.       – Почему же, по-моему, травники, как никто другой, вольны указывать небесам назначенный срок, да и в их воле, чтобы дитя родилось, уже не дыша, – лукавая улыбка искривила тонкие губы, – хотя небеса не позволят императору вновь испытать такое горе, как потеря наследника.        Маомао понимала, что ей нужно как можно быстрее бежать из цепких лап этой непомерно хитрой девчонки, что сделала свой решительный ход в борьбе за престол.       – Боюсь, мне стоит вернуться во дворец моего господина. – Маомао одним взглядом приказала Пшенице подхватить сундучок и отправиться на выход.       – Я буду требовать завтра у евнуха, чтобы ты приготовила мне чай. Конечно же, ты не обделишь вниманием и других старших наложниц.       – Будет исполнено, – Травница со всем доступным уважением поклонилась, и как только она покинула покои жутковатой девицы, она почувствовала, как её трясущиеся пальцы нежно обхватила Пшеница.       – Не бойся, – шепнула иностранка и крепче взяла подругу за руку. – Ты не рабыня, – Маомао сейчас не могла понять, какой смысл вкладывает в свои слова Пшеница, хотя обычно для неё это не составляло труда.       – Пойдём во дворец, – холодно отрезала Травница.       ***        Кадзуйгецу застал возлюбленную в каморке с травами, когда та как-то немного неловко держала в руках коробочку с подписью «мать-и-мачеха». Он не успел прикоснуться к девушке, как она огорошила его вопросом.       – Ты хочешь от меня детей? – Взгляд её синих глаз был не привычно мягким и любящим, а холодным и даже ужасающим.       – Не с таким взглядом я ожидал услышать от тебя этот вопрос, – он попытался смягчить её, но, кажется, всё, что у него вышло – это загнать её истинные чувства поглубже во всё ещё потаённую для него душу девушки.       – Если ты клянёшься, что будешь любить только меня, – она отвела взгляд от ошарашенных глаз юноши и уткнула его в высушенные травы, бережно укутанные в бумагу, – значит, моим детям суждено стать наследниками престола, значит, мне должно родить столько детей, чтобы…       Юноша мягко обхватил её руки, что всё ещё держали в руках коробочку с «мать-и-мачехой»       – У меня будет множество братьев и племянников, и закон позволяет мне выбрать из них самого достойного. Если мысль о родах страшит тебя, я готов никогда не стать отцом.       – А если…       – А если я окажусь слишком слабым правителем, чтобы удержать престол без наследников, то какой из меня правитель, что изменит страну?        Вместо ответа она подняла голову и поцеловала его губы, подобные лепесткам роз.       – Будь со мной сегодня нежен, – проговорила она, будучи к нему так близко, что юноша мог ощущать жар её дыхания на своих губах.       – У тебя же сегодня вроде не белые дни, – проговорил он. Юноша понимал, что ему должно оторваться от губ возлюбленной, но не мог перебороть себя.       – Ты, как и все мужчины, в этом ничего не смыслишь. – Ещё поцелуй, куда более настойчивый, – или слухи, что тебя распустил мой папаша, правдивы? Вся твоя верность испарилась под взором божественных глаз?        – Позволишь мне донести тебя до кровати?        – Только если эта кровать не будет ложем, на котором я несколько недель выгрызала у небес права ещё разок полюбоваться их лучшим творением.        Юноша хмыкнул ей прямо в губы.       – Будь по-твоему. – Опустил её руки, прикрыл дверь каморки, задёрнул шторы и с недолжной для наследника императора осведомлённостью в данных делах, расстелил матрас, на котором девушка часто дремала в сезон заготовки трав.       Травница в ответ не шнырнула на расстеленную перед ней кровать, как она обычно делала, а позволила юноше выпрямиться, целуя её сначала в губы, а потом и в оголившуюся шею, снять с неё бедный наряд дворцовой служанки. Позволила поцеловать её незабинтованное плечо с жутковатым, совсем свежим шрамом. Позволила целовать увечье, чтобы, наверное, и ему, и себе доказать, что оно ничего не значит. Позволила мягко подхватить на руки и опустить на жестковатый матрас.        Маомао с благоговением наблюдала, как в крохах лунных лучей, что пробивались сквозь щели между шторами и оконной рамой, юноша, нет, мужчина небесной красоты, снимает заколку, украшенную красным рубином, и кладёт её в разруху и хаос её рабочего верстака, рядом с множеством трав, что ждут момента, когда ими займутся знающие руки.       – Я люблю тебя. – Девушка сама не ожидала, что эти слова с такой лёгкостью соскользнут с её губ.       – Я тоже, – он навис над ней уже полностью обнажённый. Она чувствовала привычное тепло его тела, чувствовала в нём силу и жизнь. Она позволила, как когда-то и её мать, этому случиться, позволила мужчине овладеть собой в день, когда порядочной проститутке этого делать не стоило.