Травница

      — Доброе утро! — Первые солнечные лучи застали возлюбленных в объятиях друг друга в скромной каморке Травницы.       Юноша опустил ещё один невесомый поцелуй на лоб девушки, и та, недовольно поёжившись, спрятала лицо от слепящего света.       — Доброе утро, Травница! — Юноша не отступал и продолжал осыпать её ласковыми поцелуями, силясь разбудить девушку, что с невероятным удовольствием проспит до самого обеда. — Если ты не проснёшься сейчас, то останешься валяться в кровати одна.       — А минусы будут? — Привычно саркастично и угрюмо буркнула она и всё же подняла синие глаза на юношу. — Ты слишком красивый, когда разомлеешь ото сна, — Травница приподнялась немного на локтях и сплела их губы в поцелуе, страстном и настырном, но юноша с неохотой ей на него отвечал, и она отступила. До заспанного сознания начало доходить, что что-то тут было не так. Вроде вчера вечером они задёргивали шторы, миг — и девушка с испуганным визгом задрала одеяло повыше, силясь прикрыться, обернулась и увидела озорные божественные глаза в рамочке пушистых золотых ресниц.       — И давно она тут? — Сдавленно скрипнула Маомао.       — Только вошла, но, судя по ехидству в её глазах, окно открыла именно она.       Пшеница как ни в чём не бывало вошла в комнату и покрутила пучок зверобоя, что был подвешен для сушки у самого окна.       — Мало дней солнца, — она не смогла сдержать смешок и игриво прикрыла губы тоненькими пальцами, — любовь мешает делу.       — Fleabag, — с выражением гаркнула на блондинку Маомао, и та немного обиженно продолжила говорить.       — Господин осёл, — так нелицеприятно она называла нового смотрителя гарема, — не успело встать солнце ждёт твои травы. Та, — Пшеница задумалась, подбирая слова, — Du-Vizaĝo, та девушка ждёт.       — Ах, — Маомао только и оставалось, что устало упасть на кровать, тягостно вздохнув, — иди пока, помоги Щуйлянь с завтраком.       — Ага. — Пшеница будто и не была строптивой девчонкой, упорхнула из комнаты.       — Мы так вчера и не обсудили, о чём шла речь во внутреннем дворе вчера, — юноша отвёл прядь волос от шеи девушки и опустил поцелуй мягких губ на нежную кожу, — были немного заняты делом, не способствующим диалогам.       — Ах! — Выдох был всё ещё таким же усталым, но и слегка озорным. — Давай без этого.       — Я тебе наскучил? Вчера ночью ты умоляла меня не останавливаться.       — Прекрати! — Она отстранила юношу от себя, и тот послушно поддался её порыву.       — Так что она хотела? — Кадзуйгецу улёгся на матрас, и Маомао примостилась на его плече, радуясь возможности ещё немного понежиться в руках возлюбленного.       — Она хотела, чтобы я спровоцировала у неё роды и сделала так, чтобы младенцы умерли ещё в утробе у двух других наложниц.       — Ты говоришь это таким будничным тоном, будто обсуждаешь, чем бы подкрепиться сегодня вечером, а не государственную измену.       — Ещё за выполнение этой маленькой просьбы она пообещала стать моей покровительницей, и тут я, возможно, неправильно поняла и навсегда снять с меня бремя быть матерью, — на этих словах девушка покинула объятия возлюбленного и принялась одеваться. Она ждала, что юноша заговорит, но он меланхолично рассматривал пучки целебных трав, что сушились над его головой. Маомао решила, что он думает, как лучше донести получение новости до императора, и решила оставить его размышлять в одиночестве.       — Скажи, она выглядела так, как выглядят девушки на поздних сроках? Немного не в разуме?       — Было такое, но едва ли в той степени, чтобы её оправдать.       — Зачем ты затащила меня в постель в день, когда шанс того, что ты забеременеешь, самый высокий?       У Маомао кровь застыла в жилах в тот миг, когда она поцеловала его вчера. Ей казалось, что она знает ответ на этот простой вопрос, но сейчас она была в полном смятении.       — Я не знаю, — честно ответила она, — может…       — Если ты понесёшь, то нам придётся ускорить процесс твоего признания как наследницы клана Ла, и очень надеяться, что Меймей не разродится мальчиком.       — Можно просто сделать так, чтобы ребёнок не родился, — она немного тревожно улыбнулась. — Мы в той комнате, что полнится средствами от подобных проблем.       — В прошлый раз ты была напугана мыслью о том, что в твоём чреве может быть дитя.       Она не ответила на его фразу, а задала свой вопрос:       — А ты готов позволить мне убить своего ребёнка, если так будет должно для выигрыша в той тихой войне, что мы ведём?       К её удивлению, он ответил, почти не размышляя.       — Если ты желаешь это дитя, то нет, а судя по тому, какой вчера был день, он будет желанным.       — Он? — Удивлённо сказала девушка.       — Уже восемь поколений в императорской семье первым всегда рождается мальчик.       — Нет ещё никакого дитя, лучше скажи, что делать с тем чаепитием, на котором настаивает Лоулань.       — Я наведаюсь сегодня до обеда к императору, там и решим.       — Чудно! — Он встал с постели, накинул первый слой своего наряда и, неожиданно опустившись перед девушкой на колени, поцеловал её в живот. Маомао была готова разорвать его от ярости.       — Нет никакого ребёнка! — Она больно дёрнула юношу за мочку уха. — Сам мне вчера клялся: не хочешь, не надо, сделаю наследником племянника, а сам уже имя придумываешь!       — Ну, он же от любимой девушки, которая не против. Как я могу быть ему не рад? Ай, отпусти! — Девушка недовольно отпустила юношу, и он, нагло обвив её талию своими руками, приманил её к себе и прижался лбом к ей животу. — Я люблю тебя.       — Павлин никогда не был птицей, которая отличается сообразительностью, — её язык, конечно, излучал сарказм, а вот руки принялись ласково поглаживать юношу по голове.       ***       Завтрак во дворце главного наследника престола в последние дни выглядел совсем не так, как полагалось по этикету, рангу собравшихся и даже соображениям здравого смысла. Наследник, вместо того, чтобы трапезничать в своей спальне, обхаживаемый и лелеемый служанкой и верным наставником, выходил в столовую для прислуги, усаживался за огромный общий стол, ещё не наполненный яствами. К этому же столу присоединялись двое вояк: Ли Бо, что, к его огромному сожалению, на время беспокойств во внутреннем дворе оставил свою возлюбленную Пайрин в квартале красных фонарей, по общему мнению, самом безопасном месте для бывшей жрицы любви, к ней он при первой же возможности наведывался; и Баошунь, что совсем недавно снова попал в милость своего господина и служил с таким страстным рвением, что, казалось, он вполне мог им что-нибудь испортить.       Гаошунь поначалу пропускал подобные собрания в качестве гостя, но потом, поняв, что видно, это новая императорская традиция, стал присоединяться к трапезе и иногда перебрасываться фразами с сыном в отеческой манере, а не в парадигме начальник — подчинённый. Старушка-служанка Щуйлянь была немного удивлена новому раскладу событий, но с радостью его приняла, потому что ей в полное услужение попала неугомонная, справная и неожиданно сильная Пшеница, что, при всей своей видимости белоручки, прекрасно справлялась с обязанностями по дому. Иностранка же была предметом привычного интереса ко всем новому у двух вояк, которые всеми правдами и неправдами старались заставить девушку, саму того не ведавшею, грязно выругаться при старшем поколении. Пару раз она попалась на этом, но потом быстро поняла, что в подобные моменты надо пристально смотреть на лицо Гаошуня, который чересчур заметно для человека своего ранга болезненно кривился. Маомао же была немного отстранена от радостного круга. Ей никогда не нравились шумные компании, и у её почти напрочь отсутствовал аппетит из-за раны на плече, не прибавлявшей ей энтузиазма на утренних застольях.       — Доброе утро, господин! — Кадзуйгецу уже сидел за столом, когда вояки вдвоём пришли с утренней пробежки, удосужившись только руки помыть после обильного потоотделения.       Пшеница демонстративно скривила нос, вынося блюдо с закусками из кухни.       Маомао привычно, больше из уважения, чем из желания помочь, направилась за ней на кухню, но её тут же остановили все присутствующие, правда, каждый в своей манере.       Ли Бо грубовато выдал:       — Не дуркуй, Травница.       Баощунь тактично заметил:       — Тебе всё ещё не стоит лишний раз напрягаться.       Возлюбленный мягко взял её за руку, а Пшеница топорно взялась за кончик уха и придала ускорения её неспешной попытке усесться на своё место.       Гаошунь и Щуйлянь присоединились к трапезе, когда вся еда была выставлена на стол, и после короткой молитвы небесам, которую иностранка всегда демонстративно игнорировала, принялись за еду и завели лёгкую беседу.       — Я надеялся сегодня проведать императора, — сказал Кадзуйгецу, обращаясь к Гаошуню, но так, чтобы все слышали.       — Хорошо, — спокойно ответил слуга, — должен вам доложить, что госпожа Адо покинула вчера внутренний двор по причинам, мне неизвестным.       — Птички в красном квартале уверены, что это из-за того, что трём наложницам грядёт срок родов, и во избежание перемолвок, если что-то случится с ребёнком, она покинула это политическое пекло, — сказал Ли Бо.       — Вполне разумно, — согласился со словами друга Баошунь.       — Будем молить небо, чтобы всё обошлось у главных наложниц, благо прошлый смотритель гарема успел раздобыть великолепного медика во внутренний двор, — пролепетала Щуйлянь, с редкой аристократичностью отправляя в рот рис под зачарованный взгляд Пшеницы.       — Ослиной морды, — вояки тут же заулыбались искромётному названию нового смотрителя, произнесённого устами Пшеницы, — как появилось солнце, требует чаю. И спирту.       — Спирту? — Настороженно уточнила Маомао. — Какого?       — Того, что нельзя пить, — кажется, не понимая суть волнения подруги, произнесла Пшеница.       — Блядь! — Даже не задумавшись, сказала Маомао, вскакивая со своего места.       — Что такое? — Испугавшись её внезапной реакции, спросил Кадзуйгецу.       — Во внутреннем дворе достаточно запасов спирта для принятия родов сразу у двух наложниц, если им понадобился ещё спирт...       Юноша перебил торопливое объяснение девушки и продолжил за неё:       — Все три наложницы рожают одновременно.       — Либо кто-то выжрал спирт, — попыталась шуткой разрядить обстановку Маомао, но, кажется, все вокруг напряглись ещё больше.       — Баошунь, пойдёшь со мной во внутренний двор. В любом случае я должен оказать императору моральную поддержку. Ли Бо, свяжись как можно скорее с Раканом и привези мне его тощую задницу сюда. Гаошунь, займись сбором сведений во внутреннем дворе. Дамы, носы из дворца не кажем и усиленно делаем вид, что вы не осведомлены о происходящих событиях. Всем всё понятно?       Баошунь подал голос первым:       — Вы не думаете, что стоит оставить во дворце человека, что может держать меч? В прошлый раз всё чудом обошлось, но в этот… — Кадзуйгецу кивнул, давая понять, что он понимает, к чему ведёт его названый брат.       — Произвола во внешнем дворе император не допустит, да и кто угодно не будет так рисковать ради головы, что даже не претендует на престол, а оставь я тут война, покажу, что вовсе не доверяю императорской власти.       — Есть, — коротко согласились вояки. Гаошунь согласно кивнул.       — Будь осторожен, — Маомао почти не проявляла свои чувства на публике, но тут она не могла позволить себе ждать подходящего момента единения.       — Множество глаз смотрят на травяных невест, но только их взор бережёт путника, — торжественно сказала Пшеница, касаясь двумя пальцами лба юноши, говоря, видимо, не единственную в своём веровании молитву.       — И пусть небо убережёт тебя, — добавила старушка-служанка, что во многом была не столько поварихой, сколько духовной наставницей в годы становления юноши.       ***       — Император, принц прибыл, — сообщил слуга, впуская юношу в покои императора, где мужчина, похожий больше на раненого зверя, метался по просторной комнате.       — Кадзуйгецу, — юноша не понимал, рад ли ему отец или нет, поэтому, как полагается, поклонился ему, смиренно склонив голову.       — Я пришёл навестить тебя, потому что утро было чудесным, но вижу, что застал тебя в минуты печали.       — Рад тебя видеть. — Дежурно ответил мужчина и продолжил свою неспокойную ходьбу по комнате.       — Что стряслось? — Император взглянул на сына, явно раздумывая над мотивами, что заставили задать его это участливый вопрос, прежде чем ответить.       — Лихуа, Гёкуё и Лоулань отчего-то в один день решили родить.       — День, когда я появился, был похожим на сегодняшний? — Мужчина настороженно взглянул на сына, одним взглядом требуя, чтобы он уточнил свой вопрос. — Таким же солнечным и с чистым небом? Цветы также цвели в садах, а облака мирно плыли по своим делам?       — К чему этот вопрос?       — Я столько лет жил вдали от родительского крыла, что стремлюсь нырнуть под него в последний день, пока это ещё возможно, день ужасающего ожидания и у империи появиться три новых наследника, и отцу будет не должно возиться со своим старшим сыном.       — Ты подводишь это к своему переезду в Долину маков?       — Я говорю это в надежде скоротать страшные для каждого отца часы ожидания. — Юноша улыбнулся самой любящей и добродушной улыбкой из своего арсенала.       — Лоулань сказала мне, что вчера её посещала твоя Травница с моим подарком.       — Да, — юноша не подал виду, что смущён такими словами императора.       — И что она оставила ей чай, о котором она просила, для хорошего сна.       — Беременным, когда срок подходит к концу, может быть сложновато крепко уснуть.       — И она оставила ей три травяных сбора, которыми Лоулань любезно поделилась с другими старшими наложницами, ведь твоя слуга не спешит посетить внутренний двор для облегчения бремени страждущих.       — Отец, — таким обращением Кадзуйгецу надеялся смягчить мужчину, но на того это не произвело ни малейшего впечатления, — тебе же известно, что Травница серьёзно была ранена из-за оплошности…       — Оплошности императорской стражи, что это, как не мотив? — Юноша почувствовал, как клетка, в которую он сам вошёл, захлопнула за его спиной тяжёлую дверь.       — Не говори глупостей, она не та девушка, что будет мстить.       — Она выросла в квартале красных фонарей, у неё не может быть понятия о чести и достоинстве.       — Ты обобщаешь. — Скромно сказал юноша, перебирая варианты исхода этого диалога.       — Где она сейчас?       — В моём дворце, занимается обязанностями слуги.       — Не любовницы? — Строго спросил император.       — Ты сам как-то захотел сделать её своей наложницей за острый ум, да и не раз ты принимал в столь почётный круг симпатичных служанок.       — Принять в круг наложниц — это одно, но любить и, я не побоюсь этого слова, боготворить дурнушку, что вскружила тебе голову — это совсем другое.       — Ты потребуешь её арестовать, потому что небеса решили, что всем твоим наследникам должно родить в один день?       — Тебе ли, сын мой, не знать, что травники имеют вполне достаточно власти, чтобы указывать небесам назначенный срок, — мужчина одарил юношу холодным взглядом и продолжил, — оставь меня, я предпочитаю в такие минуты быть один.       — Хорошо, отец. — Кадзуйгецу чувствовал, как ощущение подступающего ужаса сдавливает горло.       — И как тебе мой подарок?       — А? — Юноша удивлённо вскинул голову, не ожидая такого вопроса и, кажется, даже не поняв его суть.       — Подарок.       — Из Пшеницы вышла великолепная прислуга, Щуйлянь ей не нарадуется.       — Ты не вкусил её в постели?       — Вкусил, — юноша старательно заставил лицо облачиться в маску мужественного бахвальства, — в постели она так же хороша, как и в уборке. Тот торговец, которому, я уверен, ты отдал за неё огромные деньги, назначил справедливую цену.       — Можешь идти. — Лицо императора не выражало ни единой эмоции, что очень напугало юношу.       ***       — Кто из вас Травница? — Спросил трёх девушек, что встречали его у входа во дворец их господина, огромный воин из императорской стражи.       — Я. — Маомао понимала, что нет смысла сопротивляться, ведь стражник прибыл не один, за воротами его сигнала ждали ещё трое солдат.       — Ты пойдёшь со мной. — Стражник своей огромной дубинкой указал на выход из двора.       — Нет! — Пшеница испуганно вцепилась в пальцы Маомао, не до конца понимая, что происходит.       — Прошу простить, — обратилась Травница к стражнику. — Она не совсем понимает нашего языка. — Девушка настойчиво выдрала руки из захвата и вяла лицо Пшеницы в свои ладони.       — Будь тут. — Какое-то тягостное предчувствие наполнило сердце девушки, отчего-то она вмиг уверилась, что больше не взглянет в эти божественные глаза, что сейчас так широко распахнуты от ужаса. Не пытаясь овладеть тревогой, что наполнила её грудь, Травница приманила к себе девушку, что стала для неё дорогой подругой за срок их столь короткого знакомства, и поцеловала Пшеницу в лоб. — Не беспокойся, всё будет хорошо, приглядывай пока меня не будет за господином.       — Трава убережёт тебя, — девушка в ответ поцеловала подругу в щёку и отступила от неё, явно понимая, что ничего не сможет поделать с огромным верзилой, что навис над ними.       — Прощай! — Маомао не знала, поймёт ли подруга значение этого слова, но по скорби, наполнившей её глаза, поняла, что смыл не ускользнул мимо её ушей.