Безумие играет с тобой

…Такие предметы как этот используют только в особых местах и в особое время… В полночь, в красных комнатах, на диванах из чёрной демонической кожи, на кроватях со смятыми простынями. Огонь плясал в золотой маске. Взгляд был способен испепелить любую, даже самую крепкую материю. Дыхание шумное, как у породистого скакуна, силой загнанного в тесное стойло. Под чёрной рубашкой, застёгивать которую не было никакого желания, переливалось полотно гладкой кожи на поджарых мышцах. Капли пота бежали вниз, от ключиц, к прессу и тонули за верхней пуговицей брюк. Тело героя плакало. Он переживал остаточные волны агонии, жравшей ткани его сердца последние пару часов. Предметом в руке был хлыст. Упругий, тонкий. То, что надо чтобы легонько подгонять лошадь во время прогулки или преодоления препятствий. Тео надел перчатки, получше спрятав раненую руку. Присел напротив камина и невидящим взглядом посмотрел в огонь. Красный цвет напоминал ему о Гриффиндоре, о Поттере. О руке Поттера в руке Софии!!! Тео замахнулся и стеганул себя хлыстом по бедру. Это был уже не первый и даже не десятый удар. Мысли о Софии и Избранном вызывали желание истязать себя физически до смерти, лишь бы забыть о раздирающей боли в груди. Лишь бы не чувствовать себя покинутым и уязвимым… Не помогало. Тео всё равно обжигался о то, что увидел в библиотеке, когда поднял голову. Кровь в конечностях словно обращалась морозными кристаллами, слой за слоем, отравленная порывами ледяного ветра, который раздула София. Так гарпун пробивает драконью чешую, в одно мгновение отняв всё его могущество. Мерлин, Тео ведь едва не подавился собственной кровью, когда случайно поднял голову и увидел любимчика Тёмного Лорда и её! И теперь сидел, раскачиваясь взад-вперёд на своём бесполезном троне. Бесполезном… Бесполезном!!! Потому что его власть впервые встретила границы! Страх перед Охотником был меньше желания Оленёнка спасать чужие души! Тео был для неё меньше… Поттера? Зрачки расширились от этой мысли, Тео сжал челюсти, пытаясь не пропустить её глубоко в себя. Напрягся, скукожился, будто собрался прыгать в океан со скалы и боялся, что вода разрежет его на куски. Но мысль оказалась проворнее, упала горькой таблеткой и заставила задыхаться кашлем. Поттер — не Ватсон. Не идиот, не способный к эмпатии и проявлению заботы. Не павлин, которому плевать на нужды того, перед кем он раскрывает свои перья! Он опасен! Опасен, потому что травмирован, потому что нуждается в теплоте и ком-то кто будет гладить его по головке, когда тяжело, когда он не выносит тягот синдрома главного героя! Кто не будет мучать нравоучениями как Грейнджер, кто будет душой его существования, душой его объятий и постели! Светом в нагрудном кармане… С кем он сможет соприкасаться травмами и провожать солнце к закату. Поттер опасен тем, что достаточно шевелит мозгами чтобы его сердечко потянулось к Софи! И… Нет… Святой Салазар! Тео вдруг подорвался на ноги и принялся беспорядочно бродить по своему логову, отшвырнув хлыст. Он был в шаге от того, чтобы отправиться в спальню и настрочить отцу письмо, расписывая двадцать пять отличных способов какими он может убить Гарри Поттера. В пяти из них не потребуется даже магия. Зато прекрасно будет слышан хруст костей. А в одном от тела останется разве что крошечное ничтожное пятно. Потребовалось ровно семь вдохов и выдохов, чтобы остудить свой пыл изнутри, протрезветь. Вспомнить о том, какая огромная работа уже была проделана. К раненому хищническому сердцу хлынул поток тепла… Она приближалась. Брела сквозь вечернюю мглу на новое свидание. И никакого Поттера, Ватсона… И Малфоя…

***

София отключилась прямо на тропе, не дойдя до дуба всего несколько метров. Просто Тео слишком сильно соскучился, не смог дождаться, когда её стопы коснуться нужной точки на маршруте, забрал её, запустив нос в русые ароматные волосы. — Софи… — проронил он ей в макушку, в её уснувшую на несколько минут головку. Поднял на руки с какой-то несвойственной прежде бережностью. Укутал в красную накидку, будто завернул в свои чувства, в своё желание, в свою неизмеримую боль. Шагал, глядя на её лицо, прижатое законами физики к его плечу. Злоба, желание отомстить, желание поквитаться за артиллерийский обстрел в своего нутра, за его унижение и пытки, то собирались в твёрдую скалу, то расплывались туманом. Нет! Подлая предательница заслужила самую жестокую порку! Тридцать ударов по фарфоровой попке до кровавого румянца! Поставить на колени и заставить заглоить до взрывного потока! И вместе с тем… Что-то дикое, странное, порыв, не имеющий ничего общего с психозом. И лучше всего и ближе он ощутился тогда, когда Теодор присел на трон вместе со своей малышкой. Взгромоздил её на колени, уткнулся лбом в её лоб, развязал шнурки на кедах, стянул их и отставил в сторону. Отец… Ты бы видел, что я делаю… Я раб, касающийся чужой грязной обуви. Ты бы сломал мне все пальцы, но мне плевать. Нет ничего лучше в мире, чем разделить пыль и грязь тех мест, по которым она ходила. Её ножки, совсем не тощие, есть соблазнительные выпуклости, спрятанные в чёрных теплых колготках. Тео провёл пальцем от щиколотки к колену, затем ладонью погладил внешнюю часть бедра. Всё это время тихое дыхание Софии грело его правую щёку. Тео ластился об него, стараясь не замечать позыва похоти, заструившейся по венам. Он ловил её сонный эфир каждой порой, воспринимал всем телом. Жадно выпивал глазами. Оленёнок покоился в его руках, на его троне, без сознания, без голоса и движения, только сердцебиение. Только едва заметные вдох и выдох. А Тео не мог надышаться этим ощущением, совершенно не узнавая себя. Мотивы его были иные всего пол часа назад, всё горело пожаром. Так сильно, что Оленёнок должна была уже висеть привязанной, пока он насаживает её на голодный член, вбиваясь до самой стенки. Чтобы она срывала голос от крика, а на её молочной коже оставались тёмные пятна, чтобы ощущение его внутри было единственным чувством, доступным для осязания. А что он делал? Извивался перед ней, нежился брошенным котом будто умоляя выбрать его, а не Избранного. Забрать с холодной улицы, откормить и позволить забираться по ночам под одеяло, мурлыкать уткнувшись мордой в грудь. Что со мной происходит?! Пора срывать с неё одежду! Пора показать чьей власти принадлежит София! Тео забрался пальцами в её волосы, приложил ладонь к затылку, уткнулся носом в её шею, потёрся у неё и издал звук, похожий на рёв ослабевшего одинокого волка. В этот момент София дёрнулась. Она издала тихий полустон, будто медленно просыпалась от долгого и глубокого сна. В её тело возвращалось движение, энергия, возможность чувствовать. Слегка разомкнув веки малышка не удивилась чувству беспомощности, скованности в теле и нежеланию мышц принимать команды от мозга. Она скривила губы, зажмурила глаза, болезненно проглатывая реальность. Тогда, в ночь Хэллоуина она с ней отчаянно боролась, и эта борьба привела только к истощению. Палочки вновь нет в кармане, дополнительные занятия по ЗОТИ ничего не дали. Сейчас она откроет глаза и обнаружит себя на полу, у ног Охотника, в пределах его жадного голодного взгляда. Без шанса на побег, с перспективой постельной изощрённой казни. Полностью разомкнув веки София наконец была готова встретить суровый несправедливый завиток судьбы, намертво связавший путами с монстром. Что-то не так… В строении, в элементах, в тепле, которое обнимает тело. Перепуганная девушка обнаружила себя лежащей на коленях Охотника, в затылок упирался резной позолоченный подлокотник. Теодор выл что-то себе под нос, прижимая голову к солнечному сплетению Софии, будто каялся перед ней, как грешник, осквернивший грязным проступком священный алтарь в храме. Вьющиеся волосы золотились от неясного света, терпкий запах что в прошлый раз вызывал тошноту теперь существовал лёгкой не раздражающей дымкой. Псих… Однозначное больное чудовище! Или это просто другой человек? Может он хочет её отпустить? — Моя Софи… Я проклят! Я, чёрт возьми, создан для мучений!.. Софи… — раскачиваясь на месте бормотал Охотник, потираясь носом о складки на задравшейся рубашке. Теодора мучало нечто проникшее в него словно шип на дно глубокого ледяного колодца. Сцена с Поттером не выходила из головы. Из-за него — из-за Ублюдка-который-выжил, с ним происходила эта абсолютно абсурдная сцена. Из-за него малышка Софи удостоилась колыбели в его руках на его охотничьем троне. — Что происходит? — прозвучала София совсем близко. Тео оторвался от её одежды, слизывая мысленно запах напоследок, как сладкую подливку с десертного блюдца. Её взгляд встретил его враждебно, недоверчиво. Понятное дело что никакого доверия между жертвой и маньяком быть не может. Но София скорее не доверяла его действиям — действиям без намёка на логику поведения морального урода. — У меня был не очень хороший день, моя сладость, — Тео заправил за её ухо прядку. — Твой животик — идеальное место для того, чтобы я изливал на него свои страдания. Сказать, что София опешила — это ни сказать ничего. Маска та же, тот же запах стоит в воздухе, те же крепкие руки держат в капкане, предотвращая любые даже микроскопические движения, но что-то не то с самим царём этого жуткого логова. На миг показалось что он уязвимее чем его собственная жертва. — Впрочем… — уже гораздо бодрее продолжил Тео. — Это не означает что к тебе у меня не осталось претензий. От того как зашевелился Охотник София взвизгнула, когда его тело приходило в состояние жизни ей уже на каком-то внутреннем уровне становилось жутко до скрипа костей. Весь этот человек состоявший из ядовитой неизвестности слишком точно владел нитями её сущности. Тео приподнялся резко, затем повернул к трону, буквально отшвырнув Софию на бархатную обивку. Развернулся на каблуках, будто танцор, изображающий движение искусства. Обе руки в чёрных перчатках шлёпнулись на подлокотники, и испытывающий жёсткий взгляд прошёлся по Оленёнку, убеждаясь в своей могучей власти над ним. — И так, принцесса, — грудь его заходилась от частого дыхания. — Разве мы не договорились о том, что каждая твоя чешуйка принадлежит мне? София застыла, будто только что проглотила клинок и стоит ей открыть рот, как он провалится глубоко в её желудок и изрубит там всё в сливовую мякоть. — Ох, я, конечно, люблю твои глазки, ангел. — Охотник провёл большим пальцем по её брови. — Но как бы широко ты их не распахнула, это не избавит меня от чувства предательства. — Предательства? — совсем растерялась София. Взгляд Тео скользнул к веснушкам на её носике, маленькие звёздочки на молочном небосводе, затем к припухшим губам. Алое пламя в камине отражалось в них как в рубинах или внутренности граната. Так отвлекает, так мешает наказать… Путает чувства, заставляя думать только о вишнёвом соке, который уже не терпится слизать с цветущего лона. — Я же не… Я даже рассталась с парнем из-за тебя… — проронила София. — Это ты очень умно поступила. — внезапно похвалил Охотник, погладив её по головке как мурчащую ласковую кошку. — Ватсон… Кто он такой чтобы оценить тебя по достоинству? По правде сказать, моя вишнёвая принцесса, в мире только один человек может по достоинству тебя оценить. Угадаешь кто это? Тео прочертил кончиком носа линию вдоль её челюсти. София прикрыла глаза, её губы задрожали, от гладкого носа охотника исходил и холод, и жар. Обжигающие стихии, настолько что боишься сделать лишнее движение. Охотник усмехнулся в ответ на скованность своего ангелочка, затем выпытывающе уставился в её акварельно-голубые округлившиеся глазки. Его глаза выглядели для Софии как две бездны, умело выдающие себя за человеческие органы. Эта словесная забава потихоньку сводила её с ума. Зачем хищнику играться со своей добычей? К чему рассуждать и ещё больше запутывать? Он ведь так жадно накинулся в прошлый раз, сдирал одежду словно кожу с добычи, рвался уложить её под себя. А тут устроил нечто абсолютно невыносимое. Видишь петлю, в которую вот-вот вставишь голову, и момент ожидания превращают в часть казни. Голову в петлю? Нет… Кое-что горячее и мощнее в кое-что нежное и неконтролируемое. — Кто… Кто может оценить меня по достоинству?.. — Да, именно, — засмеялся Охотник, сверкнув белоснежным клыком сквозь кривую улыбку. София боялась дать неверный ответ. Но догадалась, чего от неё ждёт это чудовище. — Ты?.. — Умни… — Вот только что ты по достоинству оценил? — неожиданно перебила его малышка, посмотрев пустым взглядом в камин. Тепло его обманчиво. Всё тут один несправедливый обман! — Моё тело. Ты моральный урод… Скотина. — продолжала София. — Пытаешься найти глубокий смысл в том, за что тебя бы посадили в Азкабан. С каждым её словом Тео чувствовал, как в груди лопается новая струна. — Если ты называешь «оценил по достоинству» то, что ты меня использовал для своей грязной похоти, то я тебя разочарую. Ты просто поступил как обыкновенный преступник. Украл, присвоил и изнасиловал. Обыкновенный… …Обыкновенный? Обыкновенный?! Да как она посмела?! Приравнивать к чему-то приземлённому, обыденному, тривиальному! Будто Теодор Нотт такой же как шайка гадов, добывающая из карманов на вокзале золото! Тео был больше чем это, великолепнее, масштабнее, гениальнее… А она… Не оценила его размах?! София едва не упала, когда Охотник резко рванул её на себя. От падения спасло то, что он впился в её запястья и припечатал к стене возле кровати. Его глаза-черные бездны налились кровью, зубы были стиснуты настолько что, казалось, ещё немного и из засунутого между ними угля можно будет получить россыпь бриллиантов. Костяшки на изгибах пальцев больно встретились с каменной шершавой кладкой, ещё больнее было затылку, когда рука в перчатке обхватила горло. София была настолько ниже Охотника, что ему пришлось глубоко нагнуться, чтобы держать её лицо напротив своего. Наслаждаться своей властью, возможностью дергать за ниточки, влиять на всю её включая дыхание и пульс. А сердце малышки точно билось как сумасшедшее, судя по дрожи ярёмной вены у указательного пальца. — Я не достоин настолько поверхностного взгляда на свою личность! — взревел Тео, напоминая ощетинившегося дикого медведя. София в ужасе схватилась за его руку пытаясь убрать её от себя. Не работало. Пальцы будто вылиты из титана, а перчатка не даёт их даже расцарапать. А ведь эта рука Тео под перчаткой ныла от ранения, полученного на Зельеварении. — Ты пинала моё сердце, будто это жалкий квоффл! Ни раз и ни два, а я продолжал несмотря ни на что хранить тебя, хранить мою преданность к тебе, не видя никого другого! — Отпусти! — взмолилась София Ещё немного и он задушит её! — Отпустить?! — Тео выплюнул это отвратительное слово с такой желчью, что София зажмурилась. — Ты моя! Ты была ею от момента своего чёртового зачатия! И я этого не хотел! Не хотел! Я… Рука, державшая горло в западне, вдруг ослабла. Тео опустил пальцы к её талии, оплёл её, положил голову на плечо. Он допустил слабость перед пробуждением Софии, возможно потому она так до невыносимых колик много болтает. Нельзя пасть так ещё раз, иначе проиграешь… Иначе она с лёгкостью усадит зависимого Теодора Нотта на привязь и он с радостью будет слизывать грязь с её розовых кед, вилять хвостом и прыгать на задних лапках в костюмчике аристократа. Одно движение и София оказалась вдавлена его корпусом в стену. Ноги безвольно разошлись в стороны, и она была вынуждена обнять ими Охотника за нижнюю часть торса. Господи, твёрдый как камень бугорок чувствовался сквозь трусы, юбку и его одежду. Выпуклость —угрожающее лезвие ножа. Нечто опасное по своей сути, и по природе то, что намагничивает теплоту и жидкость женского естества. Каменная стена у спины, копчика, и его тело — не менее жёсткое и крепкое. Только вдобавок дышащее, горячее, настойчивое. Мурашки страха и возбуждения слились в единый коктейль и загорелись сигнальным огнём, когда голос Охотника почувствовался у мочки уха. — О-ох, скольких я перетрахал! Сколько я смотрел на них, желая увлечься хотя бы одной так же, как я обезумел от тебя… — отчаянно шептал Тео, сохраняя нотки угрозы, вдавливая Софию в стену тазом ещё сильнее, пусть трясётся при мысли что её лепесточкам вновь придётся принять в себя особого, единственного и неповторимого посетителя. — Да только я проклят. Проклят смотреть в небо и вспоминать про твои глазки. — София почувствовала, как он начал двигать тазом по кругу, всё больше надавливая набухшим органом на лобок и ниже. — Проклят просыпаться по утрам в диком поту и проклиная бесполезную ночь за то, что тебя не было в моей постели. Проклят принадлежать тебе своей кровью, мыслями, фантазиями… Жизнью. — Не… Недо… — жалкое лепетание возлюбленной. Комариный писк прозвучал бы убедительнее. — Ты виновна, — Тео опустился к её шее и ухватил зубами участок кожи за ухом. Это не зубы. Это клыки чудовища и древних легенд! Голодный демон, восставший из ада за кровью невинной девы. Но хоть вопрос с невинностью и был радикально решён… Кровь и запах будто опьяняют ещё сильнее. Ведь ты уже знаешь, какая сиропно-пряная у них суть. — Прости… Я готов убивать за твой вкус. Укус сменился настойчивым поцелуем. Потирание одного тела о другое воспринималось ноющей болью, и этой боли требовалось нечто большее. София упустила тот момент, когда Тео опустил руки к её юбке. Нащупал молнию с пуговицей, и расстегнув наполовину вдруг взревел на всю комнату: — К чёрту, Оленёнок!!! Юбка затрещала. София слышала, как нити со смертным воем погибали от рук Охотника. Она беспомощно приложила руки к лицу и неожиданно для самой себя издала весьма странный и жуткий звук. Это не крик, это не возглас о спасении, это… Практически поощрение. Внутри зажглись сопротивляющиеся друг другу чувства. Нет… Это состояние уже было! Ужас, страх, проход через водовороты удовольствия и сопротивления. Спор с моралью и телом. Ну сейчас то мораль должна… ДОЛЖНА одержать верх, после того что он наговорил! Он сделал её рабыней и лишил нормальной жизни. Тео отбросил ткань юбки прочь, она проскользила по полу и оказалась под кроватью. На Софии осталась блузка и чёрные колготки. — Мерлин… — проронил Тео ухватив принцессу за ягодицы. Не плоские, объёмные, нужной упругости. Такой, что пальцы будто ласкают два нежных облачка. Тео усмехнулся и продолжил массировать их, впившись в губы. — Ммм…!!! Целоваться с ней… Разве он когда-то мог представить себе это в реальности? Что вишенка будет поступать из её беспомощного ротика, изготовленного лучшими мастерами. Теми, кто собирает нимф из морской пены и блеска драгоценных камней. Ох, она напрасно стискивает зубы. Ведь в таком состоянии малышка ничего не сможет сделать. Она — оголённый нерв выброшенный на раскалённый пустынный песок. Тео поласкал языком внутреннюю часть её нижней губы. Нет, не помогает. Сопротивляется, пищит новорождённым щенком, не даёт языкам вступить в танец. Тогда поступим более жёстко. Хлёсткий шлепок обеими руками по ягодицам. Чтобы кожа горела под тёплыми колготками! Но и тут Оленёнок оказалась более стойкой. Запищала так звонко, что Тео пришлось зажмурится. Он отстранился, специально приоткрыв рот так, чтобы между губами натянулась серебряная ниточка. — Ты меня не остановишь… Я слишком долго страдал по тебе. Съедал порцию стекла каждый раз, когда ты бросала меня. Он звучал зловеще. Древний призрак, явившийся из недр замкового чердака. София сжалась не зная, куда ей деть руки. Охотник приблизился к её лицу и придавил её лоб своим. — Знаешь, что бывает, когда ешь стекло? — София замотала головой, Тео выпустил снисходительный смешок и зашептал с низкой хрипотцой. — Оно режет тебе губы. Он оплёл Софию силками своих рук и вновь впился губами в её губы. Остринка прорезающая кожу. Не смертельно больно, почти как прикусить щёку, только всё не так. Это чужие острые белоснежные зубы впиваются в кусочек кожи на внутренней стороне нижней губы. Вот она… Визг, а по факту громкий фейерверк в масштабах комнаты. Когда капелька крови попала Тео на язык он вдруг сошёл с ума. Его тело затряслось. Он стонал, смешивая свою слюну с её, лаская её упрямый язык своим и проглатывая крупицы крови. Его пах вдруг пронзило спазмом дикого желания, будто если он не вонзится в Софию, его настигнет смертельное проклятье. Глаза распахнулись до размеров галлеоновых монет. Последовала дрожь, клубки колющих ощущений внизу живота. А следующее мгновение Тео показалось, что кто-то со спины бросил в него заклятием мгновенного экстаза. Он разорвал поцелуй, прогнулся в спине. — А-а-а! Оленёнок! Его таз, поддавшись инстинкту, вновь толкнутся к Софии, вжав её в стену. Тем временем из вспухшей головки прямо на ткань боксеров выстреливало семя. Член, сдавленный оковами одежды, бился в оргазме орошая бельё эякулятом и спермой. София не понимала, что происходит. Охотник продолжал вдавливаться в неё, но беспомощно дрожал, крича так будто ему было до ужаса больно. И только ощутив, как пульсирует всё под выпирающей ширинкой до Софии вдруг дошло, какая судорога приключилась с маньяком. Охотнику достаточно было одной капли добытой крови чтобы разразиться сумасшедшим оргазмом. Вот что с ним сделала ревность. Вот что с ним сделал голод и память о ночи Хэллоуина. — Моя девочка… Как же ты… Каждый раз… София дрожала всеми клетками, ощущая натиск ослабшего тела. Перед глазами Теодора всё поплыло, померкло. Он — вечно контролирующий каждую деталь, уже не первый раз за день утратил контроль над собой. Но ведь так бывает! Иногда чувства ломают даже самый сильный сверхразум. А добытый сок из вишни влияет не хуже магловского порошка. Ноги не удержат, нет. Слишком хорошо и тепло. Тео начал сползать вниз, сгибая колени. В конце концов он с грохотом обрушился на пол, лоб его оказался на уровне мягкого животика Софи. Мягкого и дрожащего. Он приобнял её за слегка расставленные аккуратные гладкие ножки и… Поцеловал туда, где отпечаталось влажное от самого себя пятно. София хлопала ресницами и никак не могла поверить в происходящее. Конечно, малышка не изучала тома об особенностях молодого либидо, о том на какие неведомые чудеса способен организм, доведённый до отчаянного желания. Тео держался за неё, чтобы не упасть окончательно, дышал тяжело. София сделала попытку сбежать, шагнуть навстречу шансу к свободе. Но он не отпустил, прижал к себе сильнее, несмотря на попытку оттолкнуть, зарывшись в волосы. Вот это да, Теодор… Что с тобой сделали чувства, ты на коленях перед ней… Это совершенно не планировалось. Вставай, дурак! Не будь слабаком! Но я в раю… Вот так просто… Чёрт… Она — мой рай… Тео опустил глаза и рассмотрел под чёрной полупрозрачной поверхностью трусики с барашками. С барашками!!! Почему эта её непосредственность сводит с ума не хуже алого кружева? Да будь на ней грязная льняная тряпка Тео бы точно затащил на сеновал, как это делают герои романов с сюжетом об аристократе и простушке. Язык потер верхнее нёбо, в рту всё ещё был привкус крови. Тео присел на колени и раздался новый треск ткани. На этот раз крушению подверглись колготки и хлопковое бельё. София в ужасе смотрела как погибают предметы одежды, как радостно от этого маньяку. Одежда осела тряпками на ногах, не оставив больше никаких барьеров. Охотник заговорил голосом, похожим на стон и плач одновременно. — Посмотри на меня… Посмотри! Ничего не оставалось кроме как подчиниться и опустить взгляд вниз, где Тео распластал экстаз. Его руки оторвались от Софии, попутно зацепив пальцами её дрожащие колени. Фарфоровые шарниры, точно вот-вот развалятся от пульса страха. Мерлин, что он делает? Зачем он припал пальцами к ремню? — Полюбуйся, Оленёнок… Оцени масштаб своего пагубного влияния на меня. Говоря эти слова Тео окаменевшими пальцами расстёгивал ремень и горячо выдыхал. Но София вовсе не хотела на это смотреть, её уже пробрало от ужаса. Он уже ей показал всё что мог показать сумасшедший! Его щёки заливались горчично-алым румянцем, дыхание было похоже на невнятную молитву отчаявшегося прихожанина, желающего смыть с себя грехи. А ремень распался, пуговица следом отстегнулась, а затем звук расстёгнутой ширинки, словно царапина, оставленная тупой бритвой. Ещё пара движений и Охотник повторил команду: — Смотри на меня! София посмотрела. Стянутые к коленям брюки вместе с бельём, голые поджарые внутренние части бёдер, а между ними… Между ними беспорядок, от которого кровь бьёт фонтаном и в виски, и в позвоночник. Эффект поджога который на Тео оказывала София если и затух, то совсем не на долго. Плоть в секреции похоти была готова брать новые вершины, не потеряла аппетит. Твёрдой колонной, увитой венами словно ветвями винограда, то прижималась к животу, то отскакивала от него. Глядя на всё огромными глазами, София не могла отделаться от чувства, будто перед ней преклоняются таким безобразным диким образом. Она уже и забыла, что её обнажённость была выставлена точно так же, как беспокойно мечущийся член Тео. — Скажи… — простонал Охотник, София обрадовалась возможности посмотреть ему в глаза, а не на эротично вывернутое тело. — Какого тебе видеть меня таким? Куда лучше, чем признать — Охотник не похож на грязного уродливого извращенца, что ловит по паркам девушек и утаскивает их в кусты. Он хорош собой даже слишком. Настолько, что самой себе хочется дать пощёчину чтобы привести в чувства. Тео прихватил Софию за ягодицы и припал левой щекой к её несанкционированно нагретому местечку. Нежные лепесточки полоснули кожу, оставляя после себя ожоговое пятнышко. Странный стон вырвался из глубин грудной клетки и тихонько погиб на губах. Это сладость, грязная ядовитая сладость растворилась внизу живота, когда он принялся массировать ягодицы. Нужно убрать его от себя! София вцепилась в его волосы, потянула, толкнула голову. Но Охотник лишь посмеялся. — Не брыкайся, котёнок. Ухмылка, затем поглаживание языком по чувствительной точке. Взгляд Софии заметался по комнате. Окно, дверь, лестница… Пожалуйста, что-нибудь! Должен быть путь, позволяющий вырваться из этих липких пут, сбежать и не придаваться моральному разрыву внутри своей сущности! Ощущения что он создаёт — настоящий кошмар! Отцепись, животное! Прекрати меня терзать! — Нет! — громко, но всё же вяло выдала София, зажмурившись от волны, хлынувшей из эпицентра, где соединялись фрагменты кожи. — Как мило… — только и усмехнулся Охотник, сильнее ухватился за её бедра. — Трудно бороться с собой, да, малышка? Нежная… С запахом, который уже успел стать роднее герба Ноттовского семейства. Тео нарисовал языком овал, отмечая с огромным удовольствием, что таз любимой девочки содрогается практически навстречу. Мгновение и он занырнул, туда, где было тепло и сладко, слаще всего на свете. Оленёнок, такая наивная и практически одурманенная, попыталась уйти от контакта. Не выйдет, капкан на сочной попке захлопнут окончательно. Тео ласкал её сквозь ухмылку, въедаясь, поглощая, пошло причмокивая. Закатывая глаза, выстанывая глухо но мелодично. Её тело то сопротивлялось, то выгибалось будто умоляя о большем, в то время как сама София сжимала губы, лишь бы не выдать стон, лишь бы не дать кошмарной ситуации переопериться в ситуацию, которой можно наслаждаться. Для пущего эффекта она ещё сильнее потянула Теодора за волосы. Ему стянуло макушку, но эта боль была глухим звук где-то у горизонта, в сравнении с тем, что происходило прямо у него перед носом. Шёлк… Они шёлковые, его волосы. Текстура дорогой ткани, натянутой между пальцами. Эта была последняя мысль Софии перед тем как… — А-а-а! Тео с дикой необузданной страстью накинулся на любимое, тёплое и знатно увлажнившееся лоно. Ему было неинтересно сопротивление, жалкие попытки Оленёнка испортить такую прекрасную игру чувств и прикосновений. Душа пела оды, в крови пузырилась эйфория, в ушах наконец звучали звуки, которые сдерживать вишенка больше не могла. Тео не давал ей замолчать ни на секунду, запомнив и внеся в подкорку те движения от которых она откидывала голову назад и стукалась макушкой о стену. Это удовольствие прорвалось сквозь скованную моралью психику. В груди Тео вспорхнула целая стая бабочек. Что-то иное, не совсем то, о чём он мечтал во время несправедливо одиноких ночей, или сношая какую-нибудь эскортницу, думая о Софии Хоган. Не совсем то, но в то же время… то самое? От чего сердце покрывается топлёным маслом и желание начинает сводить ещё сильнее. Только бы она не прекращала стонать, только бы… Ей… было… хорошо… — Как же я люблю тебя, Софи… А у неё кружилась голова. В глазах плавали цветные пятна, образы, стены сливались с фиолетовым постельным бельём, всполохами огня в камине, чёрной рубашкой и золотой маской. Там, где её терзал Охотник было слишком горячо, щекотно и тесно одновременно. Она чувствовала себя слабее чем в тот раз, в самый первый раз. Недосып, стресс, и чёрт знает что… Хотя нет. Умение Охотника находить правильное сочетание её струн, в купе с его недурным видом, собственной слабостью и страхом. Этого коктейля слишком много чтобы выдержать. Вот потому тело и сдалось, потому и сама София поддалась своему рабству и своему рабовладельцу. Она прикрыла глаза и отпустила шёлковую шевелюру, пытаясь найти руками опору в воздухе. Из горла вырывались звуки, громкость и интенсивность которых контролировать просто на просто не получалось. Весь мир шёл боком, ломался, и исчезал. Становился одним большим ощущением какого-то неимоверно сладкого напряжения, от которого хотелось рыдать навзрыд и молить о пощаде. И вдруг всё это собралось в одно, густое электрическое облако. Он росло вместе с проникновением языка внутрь, в самую глубину, где всё ощущается слишком остро. Мышцы напряглись, Тео прижал к себе своего дрожащего ангелочка, понимая, что через пару секунд она уже не сможет стоять. Искрами из сияющих бриллиантов показались Софии следующие мгновения. Она кричала, громко, не желая этого, ненавидя это. Но голос рвался из недр звуком прорыва самого высокого слоя небес. В потолок, сквозь него, через гостиную Слизерина, холл, Большой зал, библиотеку, самую высокую Башню. И где-то там, очень высоко, у подножия Луны растворялся в воздухе. Открыв глаза спустя время, София обнаружила под щекой чёрную ткань и фрагмент груди, вздымающейся от частых вздохов в прорези воротника. На её плече покоилась рука в чёрной перчатке, а если поднять глаза, то можно увидеть разомкнутые красные влажные губы. Вот, шанс! Пока он не отдышался! София резко подорвалась в попытке сбежать, опёрлась рукой об пол, нащупала там что-то твёрдое и вытянутое. «Волшебная палочка!» — тут же выдал мозг. Она оседлала Охотника, почувствовав прилив сил и притянув предмет к себе, ткнула его наконечником подлецу в щёку. Моментальный шок возник на лице, а Охотник игриво рассмеялся, погладив предмет одним пальцем. — И как ты планируешь это использовать, Оленёнок? В руку Софии попала вовсе не волшебная палочка. В щёку Охотника упирался широкий наконечник хлыста, которым он недавно пытался привести себя в чувства.