Безумие играет с тобой

Они смотрели друг другу в глаза крайне долго. Плюс ко всему Охотник расплылся в наглой улыбке, пожирая по кусочку с огромным наслаждением растерянность своего милого Оленёночка. Ещё бы… Не каждый день увидишь невинную девушку с монашескими наклонностями в образе БДСМ госпожи. Тео всё ещё приходил в себя после оргазма. Не своего, её. Хотя собственный взрыв весьма его удивил, полюции были обычным делом последние пару лет. Но не так, в открытую. Впрочем, София наконец увидела, как именно она действует на него, и это шоу пришлось Тео по вкусу. Он положил руки на её бёдра, наслаждаясь тем, как чувствуется вес её тела нижней частью живота. А чувствовалось… великолепно! Два элемента мозаики, состыковавшиеся гранями без единого изъяна. София восседала на нём, касаясь сладеньким интимным местом волосков на подрагивающем потерявшем твёрдость прессе. Драгоценная дорожка от пупка к паху была украшена мазками их жидкостей. Потрясающая кружевная роспись на бронзе, уходящая к мужской сути скрытой в тени. Белые и прозрачные капли находили друг друга и сшивались, мутнели, застывали. Там, в месте прикосновений, образовалось тёплое пятнышко, будто кто-то размазал между двумя телами разогревающую мазь. Чудотворное тепло проникало под твёрдые мышцы и будто убаюкивало внутреннего демона Теодора. Давало ему успокоительный укол. Вполне достаточную дозу, чтобы перестать так отчаянно запускать в Софию свои когти. Она с тобой… Дыши… Тео поднял обе руки и положил их на талию малышки. Его сознание вдруг выдало фантазию, где подобное положение тел было бы таким естественным… Результат дурачества двух влюблённых. Смех вместо слёз. Улыбка вместо искажённого страхом лица. Всё взаимно, всё честно. Глупость… Чудовищно дикая по своей наивности! Какие к чёрту смех и улыбки?! Может ещё помечтаешь о букете цветов, пикнике и идиотизме вроде милых записочек на уроке? Реальность сложна, идиот! А я… Я был бы вовсе не против гладить её волосы, пока она лежит на ковре из цветов, окружённая тенями деревьев. Вспышка длиною в одно мгновение, а эмоций так много, что становится трудно выдёргивать из пространства воздух, дабы процесс дыхания не прерывался. Наверняка это всего лишь бред, сотворённый затуманенным разумом. Да, вот именно! Тео просто пьян от восторга, потому и мерещится всякая безумная ересь. Высокая романтика с пафосными жестами невозможна, когда создатель не планировал соединять два противоположных друг другу сердца. Раз уж он так глуп, значит правила, которые он оставил для людей не стоят того, чтобы их соблюдать. Если насилие есть путь к счастью с этой нежной девушкой, то… Какого чёрта? Учитывая все переменные, направление ветра, воюющие семьи и хаос в мире и магическом, и магловском, для подобных событий просто не создано никакой почвы. Разве что огнём выжженая земля, пускающая через тлеющие рты магму и кровь. И получается существовало и существует всего два пути. Или дальше жить, полностью осознавая фатальность бытия без Софии, или просто взять. Просто вырвать у судьбы Оленёнка. Грубой силой, хитростью, преступлением, грехом. Цена не важна! Важно то, что София Хоган сидела на Теодоре Нотте, раздвинув свои молочные упругие бёдра, а остаточная влага капала из её места на его кожу. Каждая пора и слои эпидермиса кричали от восторга. Ради этого стоило рискнуть. Можно вспомнить об угрозе Азкабана и не побояться его. Ради любви, даже в извращённом её понимании, Тео был готов отдаться воронам на растерзание, как в древних казнях. Клетка, подвешенная над землёй, голодные птицы, клюющие по кусочку органы. Выжигающая жара и отчаяние… Нет… Цена всё ещё не важна. С другой стороны, как можно допустить смерть в свою жизнь, если она отберёт саму Софию?.. Ни за что. Умереть можно будет, только если Оленёнок испустит из лёгких последнюю порцию воздуха. Если? А почему не «когда»? Потому что впереди много времени для того, чтобы найти взламывающие чары для законов мироздания и провести с малышкой примерно вечность. Хорошо иметь в качестве знакомого человека, который смог, так сказать, возродиться… — Чёрт… — выдала София, и её вспотевшее лицо увлажнили слёзы. Капельки быстро пробежали по румяной щеке и упали Теодору на пупок. София заплакала от отчаяния. Ведь если бы в её руке была волшебная палочка, возможно всё уже было бы кончено. Но нет… Очередной атрибут этого мерзопакосного театра. Хлыст для сексуальных практик. И тут палец Тео мягко коснулся её щеки. Смахнул слезинку и… Охотник приподнялся, заставил Софию разомкнуть пальцы и отпустить рукоять хлыста. Тео обнял её лицо ладонями и посмотрел в глаза. Там он увидел ненависть. К ней присоединилась боль, и у девушки задрожала припухшая от поцелуев нижняя губа. Её попытка отвернуться успехом не увенчалась. Пьяный от нектара любви маньяк не позволил лишить себя даже столь мелкой крупицы внимания. — Какие бы чувства ты ко мне ни испытывала… — Тео вдруг поник головой и зарылся носом в её шею. — Я люблю каждое из них так же сильно, как любил и люблю тебя, Софи… Какой же он отвратительный… Отвратительный в своём уровне владения манипуляциями, в своей манере сладко шептать, завоёвывать без права на свободу. Тюремщик с шёлковыми волосами. — Любовь? — горько усмехнулась София, схватив его за плечи. — То, что ты со мной делаешь, даже отдалённо любовью не назвать. Это её гнилая копия! А ты отвратительный монстр! Ты делаешь мне больно!!! Внезапно щека Теодора вспыхнула, словно лицо ударили раскалённым кирпичом. Он не был готов, он был не прочен и слаб, пока вдыхал сладкий запах Софии. Его отбросило в сторону по какой-то странной траектории. Отстранившись, он растерянно уставился на малышку. Она вытирала кулаками слёзы и хныкала в одеяло, будто не была секунду назад валькирией, ударившей собственного мучителя. Внутри пульсировал гигантский ожог. София чувствовала как никогда остро боль и ужас своего рабства. И вместе с тем это будто происходило не с ней, а с какой-то другой девушкой. Наверное, это просто защитный механизм. Представляешь, что ты далеко. В месте, куда не добраться обычному магу, на задворках цивилизации, у ледяных морей, где викинги поют оды ураганному ветру. И где-то там, далеко, на тёмном берегу, под луной был лик, один взгляд на который обливал сердце защитным теплом. София прикрыла глаза, желая уснуть или отключиться. Отправится туда, где стоял несокрушимый никакими стихиями Теодор Нотт. — О чём ты думаешь, мой ангел? — вдруг прозвучал у уха его голос. Охотник отбросил прядку от ушка Софии и поцеловал мочку. Медленно, с красиво прозвучавшим причмокиванием. Знает ли этот ублюдок кого-то ещё из Хогвартса? Может он и вовсе здоровается за руку со всей темномагичечкой элитой и пил с Ноттами огневиски на роскошных приёмах? Может маленький Теодор вырос на его коленях? Господи, какой ужас! Ведь этот маньяк мог бы ему навредить!!! «Тео… Дай мне хоть чуть-чуть твоей силы, чтобы пережить этот ад. Ты всегда стойкий, даже когда падаешь с метлы во время тренировок. Даже когда сидишь с замотанной рукой в Больничном крыле. Ты способен ходить в мороз в одной рубашке без мантии, и твои щёки таинственным образом не краснеют. Ничто на тебя не влияет, не может застать врасплох. Я хочу так же…» А может Охотник это всего лишь гадкий отщепенец? Выброшенный за борт, приговорённый к отвержению… Белая ворона, которая мстит женщинам? Тут у Софии промелькнула мысль. Дикая и даже пугающая, но именно она может послужить залогом к… по крайней мере смягчению удавки на собственной судьбе. Нутро не одобряло всё это. Голос морали кричал и бранился! Сотрудничать с тем, кто тебя насилует? Кто пометил тебя собственностью, повесив ошейник, будто ты глупая собачонка? Нет, не сотрудничать. Создать видимость. Прикормить, ослабить бдительность. Узнать о нём как можно больше. Это может помочь! — Эй! — Охотник резко повернул её к себе за подбородок. — Я жду ответа. О чём ты думаешь? — О тебе, — выдохнула София в его губы. Она даже не представляла, насколько мысли о Тео были равны мыслям об Охотнике. Тео приоткрыл рот, ощутив сладкий укус тёплого дыхания. Он не ожидал. Всмотрелся в глаза своей подопечной крошки. Глубоко и интенсивно сканируя. Потребовалось не более двадцати секунд, прежде чем он понял — Оленёнок пытается сменить тактику. Прельстить его, побыть хорошей, послушной девочкой. О-о-ох, ты моя гениальная робкая фея! Я думал это придёт в твою головку позже. Слёзы ещё были живым слоем на её круглом детском лице, щёки переливались, словно мокрые нектарины. Её одежда и волосы являли собой следствие похотливого нападения, но она вдруг старательно стала выдавливать из себя если не улыбку, то по крайней мере дружелюбие. Ложь, притворство. Но Тео вдруг нашёл в её переигрывании отдушину. Там, в реальном мире, где бушуют конфликты, где волшебники оплетают друг друга сетями интриг, не будет места паре под названием «Теофия». Она не побежит к нему навстречу, желая нырнуть в его тепло и утонуть в нём. Не позовёт в минуту нужды, не попросит о близости духовной и физической. Всё, чем может удовлетворяться Тео, — это разговорчиками вроде того, что был в Больничном крыле и то! Это ведь была случайность! Он раздавил колбу в руках, София наткнулась на Дамблдора в минуту отчаяния, и только из отчаяния решила высказаться, чуть не сведя Тео после в могилу! Неспроста же случился приступ удушья. Он и сам устроил ей драматическую постановку. Разыграл и спровоцировал на то, чтобы добровольно положить свою голову в пасть хищника. Так почему бы не дать поиграть теперь ей? Во всяком случае это тоже шанс на отдых. Борьба с её сопротивлением оказалась куда более изматывающей, чем он предполагал. Тео встал, привёл себя в порядок, выйдя в туалет, и вернулся полностью одетым. Малышка сидела на троне и смотрела в камин. До странного спокойная и… уютная? Своим невинным обликом и обращённым к огню взглядом она превратила пафосный трон с золотыми элементами в домашнее плюшевое креселко. Что же у неё за способность наполнять летним полуденным светом всё, к чему она прикасается? Фея… Даже без палочки творит магию с обстановкой. Несмотря на то, через какой ужас её прокрутила эта комната. Несмотря на то, что её личный озабоченный маньяк приблизился, держа руки в карманах брюк. София повернула к нему голову и осмотрела с ног до головы. Польщённый таким пристальным вниманием к себе Теодор расплылся в улыбке. — Почему тебе можно носить одежду, а мне нет? — произнесла София, положив голову на подлокотник. Она избавилась от разодранных колготок, рубашки, лифчика и трусиков. Тео заметил её одежду сложенной стопкой на пуфике. — Таковы правила в моём мире, — ответил Охотник и достал руку из перчатки, поднёс её к огню. — Если поднести руку к открытому жару в перчатке, то оттенок тепла достанется куску материала. Такие рассуждения… Тихие, будто молодой философ говорит о своих наблюдениях. Охотник поставил одну ногу на носок, продолжал нащупывать изящными пальцами тепло. — Я всё не могу понять, за что мне это всё… Почему я тут? Почему я твоя? — с опаской спросила София, сильнее обняв колени. Свет играл в её волосах, наполняя их золотом. Столько раз Тео видел, как освещение проворачивает с ней этот фокус. Проникает через окно в аудитории и подсвечивает перекинутые на одну сторону прядки, делая из малышки блондинку. Теодор готов был задохнуться от ощущения того, насколько она противоположна ему. В цвете кожи, глаз. Солнце ещё больше делало их разными. Её делало светлее, а его… А его делало недостойным её света. — Ты задаёшь странные вопросы, принцесса. Ты здесь, потому что тут я могу делать с тобой всё, что захочу. А моя ты… Осёкся… Чёрт возьми, так не вовремя и предательски дрогнул голос, что Тео взялся за горло. София уловила странную перемену, и её глаза распахнулись. Неужто она испугалась, что маньяк придушит сам себя? Это вряд ли. Лишить себя возможности соприкасаться с ней различными способами Тео не смог бы даже в самых жутких кошмарах. — Почему ты моя? — он запрокинул голову и зажмурился. — Вернее будет спросить, почему я этого возжелал так страстно, хотя… Причин для того, чтобы этого никогда не произошло было предостаточно. Но в противоположность им хватило одной, чтобы я… «Сошёл с ума?» «Пошёл на преступление?» «Предал отца?» Нет, ведь это не корень. Это разветвлённое следствие. Мелкие хвостики, растущие из одной обширной проблемы. «Я. В.Л.Ю.Б.И.Л.С.Я» Всё равно, что SOS. Всё равно, что слабость и сила. Горе и эйфория. Сладкий, но тугой плен. Просторная свобода, где ты то и дело ударяешься о землю сердцем. Охотник замолчал, на его непроницаемое лицо наползла тень. Глаза в маске зафиксировались на чём-то невидимом. София опустила одну ногу вниз. Ей вдруг показалось, что с человека, которого она боялась больше всего в жизни, сошёл пугающий камуфляж. Через разум Тео бурным потоком проносилась вся их история. От встречи в поезде до настоящего момента. Почему она? Ведь потерять голову, скажем, от Паркинсон было бы так просто. Выдернуть дурёху из-под очарования Малфоя и сделать зависимой от своей тени. Тем более она и так в последнее время меняла фокус внимания, стараясь обмолвиться с Тео хоть парой слов. Или взять аристократку постарше. Из тех, кто недавно окончил Хогвартс. Или, наоборот, присмотреться к тем, кто помладше… Ох, Мерлин. Всё на самом деле куда проще. София… В ней причина. — Я мог бы терзать кого-то другого вместо тебя, Оленёнок. Но это так скучно, и так мало… И бессмысленно… И ничтожно… Нет в этом изюминки. А изюминка — это ты. — Тео провёл рукой по своим волосам, София сдвинула брови, слегка шокированная искренностью и необычайной мягкостью его тембра. — Ты уникальна. Ты это ты. И… Тебе удалось обвести меня вокруг пальца, взять мои органы в плен. Ты действуешь на меня так, как сладости действуют на сладкоежек, алкоголь на законченных пьяниц, наркотик на наркоманов. Я и без того всегда был, есть и буду непростым человеком, но ты… Ты каким-то образом умудрилась усложнить меня до полного абсолюта. — Как?.. — отчаянно произнесла София, её сердце всё больше тяжелело от боли. — Почему? Охотник криво улыбнулся. Этот вопрос был опаснее всех, ведь дать ответ на него буквально означал выдать себя с потрохами. Написать «Я — Теодор Нотт» на своей броне. Тео придумал кое-что другое, являвшее собой не меньшую правду. — Всё просто. Потому что Ты — София Хоган. Оленёнок тут же отвернулась, глотая боль. Подонок буквально заявил, не моргнув глазом, что она виновата в своём положении. Что будь она другой душой, телом, дочерью других людей, с ней бы никогда ничего подобного не произошло! Ужасная, чёрствая и унизительная правда. София Хоган должна была принадлежать этому человеку?.. Шансов на то, чтобы принадлежать Тео, не существует! У Софии широко распахнулись глаза. Она замотала головой и вдруг сжалась в комочек. Мысль о Тео и возможности быть с ним ударила так оглушительно и в такой неподходящий момент, что заискрило в глазах. В груди стало невыносимо от сердечного спазма, лёгкие будто сдавили огромной рукой, каждый сосуд и мышца налились чугуном. Отсутствие выбора сексуального партнёра никогда прежде не заставляло испытывать такие невыносимые муки, выворачиваться наизнанку. Но тут, в этой комнате пыток, где нужно думать о своей свободе, начало происходить какое-то дикое безумие! Ведь… до ужаса захотелось выбрать Теодора Нотта! И от этого из глубин горла готов был в любую секунду прорваться вой одичалой волчицы. Этого соблазна никогда не возникало в голове Софии! Теодор пугал её! Но пугал до последних событий. Теперь сердце отбивало его имя как сигнал тревоги. Он такой умный, проницательный… Что, если он услышит, распознает, расшифрует? А если поймёт, почему самая дружелюбная девушка на курсе вдруг стала закрытой, постоянно плачет по ночам, и вместо оказания помощи лишь порадуется её мучениям? Сообщит отцу, и они вместе будут обсуждать это на семейном ужине, громко хохоча?! Ещё найдут маньяка и заплатят огромную сумму за то, чтобы посмотреть в какой позе он сношает её на полу Ноттовского поместья! Но… Разве может радоваться чужим мучениям человек, который помог потрогать фестралов? И почему София так поздно обратила внимание на это?! Идиотка! Это был шанс на то, чтобы… По крайней мере перестать быть кровными врагами! Момент упущен. Даже если сверхинтеллектуал Тео по жестам догадается в чём дело, этому животному ошейник тут же пошлёт сигнал тревоги и… Вспышка кошмара пронеслась через воображение Софии. Труп Тео на кушетке в больничном крыле. Не нужно его втягивать, пусть живёт своей безмятежной жизнью отличника и спортсмена. В мире и так хватает сломленных и искалеченных людей. Ох, как же он неприкаянно любил это задумчивое выражение лица. Малышка молча с минуту смотрела в камин, катая в мозгу какие-то размышления. С таким благоговением, с каким Тео наблюдал за ней, люди смотрят на чудеса природы и шедевры искусства. А София была и тем, и тем. Без ужаса и тревоги, объятая каким-то мрачным спокойствием, она выглядела намного привлекательнее. Не говоря уже о том, что из одежды на ней не было ничего. Каждый изгиб, каждая складочка, родинка, царапинка, шрам… Бёдра, аккуратные острые колеи, стопы размера тридцать шесть… А самое главное — её биение жизни. Всё было выставлено напоказ. Она говорила с ним, задавала вопросы. Охотнику досталось гораздо больше вопросов, чем слабаку Теодору. Теодор не заработал на свет Софии Хоган. Охотник овладел им с высоким мастерством и в такой короткий срок! Внезапно в воздухе раздался щелчок. София приподняла голову и увидела, как к ней с приглушённым свистом бросилось что-то фиолетовое. Это были шёлковые ленты. Они буквально выдернули её из кресла, обвили запястья, колени, щиколотки, талию и приподняли над полом. Комнату пронзил её… Нет, не крик. Скорее громкий вздох, вырвавшийся из лёгких с надрывом. Ленты заскользили вдоль рук, ног, одновременно удерживая на весу и лаская. Охотник медленно подошёл к ней, расстёгивая попутно свой ремень. Ленты щекотали тело Софии, одна заставила смотреть перед собой, приподняв голову. Тео погладил её колени идеально синхронными движениями и остановился в межбёдерном пространстве, выпуская наружу уже изрядно налившийся кровью член. — Согласись, природа… — он медленно, но настойчиво надрачивал, опустив вторую руку к промежности Оленёнка, быстро нащупал гранатовое зёрнышко над дрогнувшим входом, — гениальная в своей изобретательности. Теодор наклонился и обхватил губами сосок. Два горячих прикосновения и пошлый вид перед глазами снова делали с Софией аморальные вещи. Ей жутко захотелось дослушать его речь до… конца… И она позволила себе захотеть. Его губы отпустили сосок. Сделав шаг ближе, Тео едва коснулся головкой её входа. Играючи провёл твёрдым до состояния камня органом по малым половым губам, дразняще нырнул внутрь меньше, чем на сантиметр. Софию прострелило насквозь и практически до боли. Она зашипела и прикусила губу, шире разводя колени и качнув бёдрами навстречу. — Какой бы ужас не происходил… — продолжал Теодор, — Высшее удовольствие, которое есть ничто иное как основа для размножения, становится центром нашего сознания, как только для его получения появляется шанс. Новый, плотный мазок, с вдавливанием одних бёдер в другие. София взвизгнула, ощутив, как в приступе голода мышцы проделали внутри нечто похожее на рефлекс глотания. — Ох, да ты хочешь меня, милая! Посмотри, как ты дышишь, а я ведь ещё даже не внутри… Тео перестал дразнить её. Отступил назад от повисшего на шёлковых лентах тела. Всмотрелся в румяную эротично раскрытую ягодку. Заметил, как крошечная капля проползла к низу щели и, повисев немного на самом краю, полетела вниз прямо к нему на ботинок. — Ох, Мерлин… Ты знаешь, у всех есть половая конституция. Кому-то нужно мало секса, кому-то средне… Судя по тому, что я вижу, твоё тело довольно требовательно. Тебе нужно больше… Позвоночник изобразил идеальную арку, ведь Охотник прижал к сочащейся промежности ладонь и тут же, с первого попадания прорвался средним пальцем внутрь. Его потирание было быстрым, настойчивым. Тело беспорядочно выплясывало в такт его движениям. София была слишком измотана, чтобы сопротивляться. Удовольствие победило здравый смысл. Она отпустила контроль и позволила себе кричать, более не следуя никакой логике. — Да твоя киска не для одного или двух раз в неделю, милая… — внезапно зашептал Охотник у уха. — Признавайся… Ты ведь не можешь уснуть, пока не снимешь напряжение. У Софии моментально вспыхнули щёки. Чувство стыда быстро стихло под гнётом наслаждения. — Я же чувствую, твоя невинность любит ласки… И так отзывается на них. — Я… А-а-х! Но ты забрал мою невинность! Тео прикусил губу, услышав, как филигранно она простонала свой ответ. Принялся активнее двигать рукой. Как же это сладко до дрожи, — вот так трахать её, пусть даже не используя жезл похоти! — Невинность… Это понятие не только о наличии целки, вишенка… Это понятие о душе. И ты, несмотря на то, какой ты чертовски светлый ангелочек, любишь удовольствие. Удовольствие тела, высшее и первобытное. Когда палец покинул внутренность, из груди Софии вырвался вздох сопротивления. Мышцы едва не сжались до треска, желая удержать в себе такой ловкий и умелый механизм, как палец Охотника. Его сменили дразнящие игры головкой. Тео положил обе руки Софии на груди. Мял их, двигая бёдрами. Господи, как ощущение пытки и наслаждение вообще способны находится так близко? Страдаешь, от того, как не хочешь, но при этом понимаешь, что хочешь безумно сильно! Хочешь, а он колит нервы, доводит до ужаса! Знает, что ты хочешь и не хочешь, и знает, как хлестать тебя так, что взрывается мозг. А бёдра… Господи, разве можно было даже подумать о том, что они способны с такой манёвренностью кружить в воздухе, желая лишь одного, — насадить тело на пику, дарующую рай. — Я… А-а-а… Мне не… не нравится! — в голосе была полупьяная мольба и отрицание. Пусть остановится! Голове больно, там взрываются снаряды воюющих противоречий! Тео шлёпнул её по ягодице, заставив посмотреть на себя. — Я вижу, что ты сопротивляешься, Оленёнок. Но мир не чёрно-белый, как может показаться недалёким умам. Ты ведь чувствуешь, да, малышка? Оно выжигает… Желание выжигает всё, даже монолит морали, будто это чёртов фантик из рисовой бумаги! Я это проходил… Я знаю… Его лицо отражало огонь. Огонь был смешан со стихией воды — потными каплями, блестевшими на фрагменте кожи над маской. Они бежали вниз, придавая аристократической безупречной коже ещё большее сияние. Охотник казался Софии божеством. Слиянием Люцифера с Эросом. С духами ночи, с монстром, который вот-вот норовит схватить лапой за щиколотку и утащить под кровать. Она прикусила нижнюю губу самым вульгарным из всех возможных способов. Половинку зажала верхними зубами, половинку толкнула вперёд, демонстрируя природную пухлость. У Теодора потемнело перед глазами. Он видел только их — её ягодоподобные образования. Сочные лепесточки лотоса, о которых ему запрещалось даже мечтать. Быть руководителем пусть и маленького мира очень выгодно. Ты устанавливаешь на своей территории свои правила. Наклонившись, Тео полоснул её губы своими, мягко спрашивая разрешения. Впервые он захотел её «да» вместо своего «я возьму то, что хочу». Увы, не смог удержаться от манипуляций. Вошёл так легко, как ему ещё не удавалась, выдавив хрупкий звенящий возглас из её рта. — А-а-х! Её губы разомкнулись и соединение в двух горячих точках напомнило Тео о галактиках, где одновременно существуют две звезды. Два Солнца, а значит и жара в два раза больше. Гравитационные силы, удерживающие друг друга близко миллиарды лет! И обе звезды вращаются вокруг общего центра их масс. Поцелуй и проникновение вращались вокруг любви на грани провала в чёрную дыру. София почувствовала первую крайне медленную фрикцию каждым миллиметром своей внутренности. Там уже всё было готово, разогрето достаточно, чтобы застонать чужеродным голосом. Тео обрадовался, усмехнулся и ускорился, разорвав поцелуй. Он просунул руки под фиолетовый шёлк на её пояснице и притянул к себе ближе, толкнувшись глубже и с незапланированной грубостью. София среагировала на такую неосмотрительность раскрытым в форме буквы «о» ртом и недовольством в во взгляде. — Прости, Софи, — выдал неожиданно для них обоих Охотник. С какой стати я извиняюсь? Если я захочу, то оттрахаю её так грубо, что она месяц будет ходить прихрамывая! Её стеночки, влажные, тугие и вместе с тем принимающие внезапно сдавили его член. Тео беспомощно выдохнул, чувствуя, как в груди лопнул огромный пузырь. По позвоночнику пробежали мурашки и ещё больше усилили эрекцию. София даже не думала, что этот гигант может стать ещё больше! Что чувство наполненности способно заставить закатить глаза и распластаться под Охотником в полной открытости. Толчки посыпались на неё как из рога изобилия. Рваные, жёсткие, бесцеремонные. Тео выпрямил одну из её ног и принялся покусывать кожу под коленом, то и дело срываясь на стоны. София мотала головой и вынуждено принимала всё, помня об обещании подружиться с маньяком. Почему-то в этот раз совершенно не пришлось отключать механизм сопротивления, наслаждение и правда выжгло его. — Господи, как же я подсел… — лепетал Охотник, покрывая укусами всё большую площадь, оставляя багровые следы. Его живот был той точкой, на которой София зафиксировала свой взгляд. Линии на косых мышцах обрамляли место, где существовал орган, натирающий внутренность до невозможно приятных колик. Как такой красавец может быть способен на насилие? — Потрогай… Коснись!.. Охотник избавился от рубашки и взял тонкие кисти Оленёнка в свои руки. Крепко сжал и положил на свою грудь. В самый центр. Дав потрогать пальцами выпирающие ключицы. Сквозь пульсацию секса София смогла ощутить удары его сердца. Оно било её прямо по фалангам даже сквозь грудную клетку и слои кожи. Огромное, больше кулака, а может больше человеческой головы. — Ты владеешь им, Оленёнок… О-ох! Блядь, какая ты тесная! Сколько ещё потребуется времени… времени, чтобы я тебя разработал? — он рассмеялся словно дьявол в молодом теле. — А-а-х! Но мне так даже нравится! Наши тела настолько близко и… Мы буквально одна кожа… Тео отпустил её руки и понял, что не желает терпеть слишком долго. Обвил своего ангелочка руками и вдарился в самый сумасшедший темп в своей жизни. София стонала прямо ему в висок, скованная приближением экстаза. И тут, как проклятие, как гипноз, как непрошенный гость, в голове появился тот самый сигнал бедствия из трёх букв. Т. Е. О. Пауза. Т. Е. О. Пауза. «Тео», когда маньяк входил, и молчаливый просвет, когда покидал тело. Фаза проникновения сначала присвоила себе имя Теодора Нотта. А затем в пространстве за закрытыми глазами показала Софии его лицо. — Дай мне прощупать твои чувства! Я хочу вылизать каждое из них! Пусть они горят на моём языке, я буду глотать их пламя, будто это залог того, что я не потеряю возможность дышать тобой! Нотт никогда такого не скажет, ему вообще плевать на такие вещи, как чувства. Но от мысли, что это могло быть сказано им, в матке произошёл взрыв. — А-А-А! А про себя: «Тео! В меня…» Тело выкрутило, словно одержимую духом шарнирную куклу. Комната наполнилась алым светом, пальцы вцепились Охотнику в волосы. Софию унесло за пределы мироздания к пронизывающему свету. Органы чувств замерли, ощущая каждой клеткой его яркое прикосновение. — Прости, Оленёнок. Я просто очень зависим от того, что ты разбудила во мне самое худшее… Но София этого уже не услышала. Голос Теодора Нотта украл её из реальности и унёс с собой.