Безумие играет с тобой

«Запомни, дочка, встретишь в школе их отпрыска, не смей даже смотреть на него. Он — отрава. Грязное порождение пожирателя!» София была настолько впечатлена сюрреалистичным танцем реальности, что на мгновение забыла, кто она. Она — Хоган. А он — Нотт. Столько лет эта простая формула работала как часы. Была самым настоящим примером постоянства и неизменности. Снег зимой, синее небо в безоблачный день, чёрное стекло на поверхности озера у подножия замка. И что теперь? Какая-то неведомая сила вновь врывается в уравнение бытия, меняет его составляющие, не спросив ничьё мнение. И что самое страшное в этом беспросветном цирке событий - неясно, какой результат даст сочетание элементов «Сломленное и изнасилованное Я» плюс «раненый и уязвимый Нотт». Сочетание? О чём речь?! Так не должно быть! Мы же разные! Он… такой… Какой? Непостижимый… От себя не сбежать, особенно когда внутренние струны лопаются одна за другой. София старалась держаться хотя бы эмоционально от Нотта подальше, избегать пересечения с его морозными водами. Но вновь и вновь, в этом коротком молчаливом мгновении возвращалась к нему, как к единственному убежищу. Снаружи, в мире, который разваливался подобно сгнившей крепости негде было укрыться. От всего было невыносимо больно. А этой силе, силе тёмных вод, не страшны никакие катастрофы. Чуть прижмёшься, и уже почти не страшно. Настоящий садизм - ластиться к этой глыбе изодранной изнанкой и получать облегчение от обжигающего холода. Безмятежный Нотт так похож на озеро. Оттенки кожи, волос, глаз — производные чёрного цвета с различными примесями. Чёрт… И откуда в организме вся эта поэзия? Разве существует для неё вообще место? Сколько было событий за эти годы, сколько вокруг его персоны крутилось сплетен: сын бывшего пожирателя, утратил мать в малолетнем возрасте, наследник, хоть и не самого большого, но состояния. Тайная комната, турнир трёх волшебников… Он всегда оставался монументом при любых раскладах. Есть ли у тебя чувства, Тео? Такое ощущение, что ты просто не способен на них или сам избавил себя от любого шанса на потрясение. Тебе так проще? Или ты просто создан таким? Ветер зимой, далёкий горизонт летом… Как тебе удаётся быть всем этим?! София не могла отвести глаз от рук Тео. Одна покоилась на изгибе его колена, вторая, обёрнутая в слои медицинских повязок, лежала на металлическом столике для лечебных манипуляций. Рукав мантии был отдёрнут к локтю вместе с рукавом рубашки. Его кожа… Холодный латте с кусочками льда. Гладкость фарфоровой статуи. Выступающие очертания вен, словно дремучие корни. Отчего-то так крепко запекло в груди, что пришлось силой воли воскресить голос отца. Только бы он звучал раскатами грома в голове и заставил отвлечься от Теодора Нотта, чёрт возьми! Я любуюсь им? Молчание. Внутренний голос отказался отвечать. Сам Тео, раненый и будто поверженный, продолжал гипнотизировать взглядом ширму напротив кровати. Как это возможно? Среди муки, сковавшей душу и тело, нашлось место для каких-то… тёплых мыслей о Нотте? С ним ошейник ослаб, с ним Охотник не кажется страшной фигурой, способной достать из-под земли и утащить в свою порно-нору. Может его и вовсе не было? Мерлин, пусть это будет так! Потому что самое страшное, когда тебя разрывает от противоречий. Когда думала, что весь мужской род навсегда останется демонической тенью, от прикосновения которой холодеет в костях. И вот, будучи рабыней чужой грязной похоти, любуешься самым недоступным парнем во всей школе. Да и более того парнем, о чьей крови мечтает отец! Один из патронов в спрятанном на чердаке ружье предназначался для этой кудрявой головы. «Я бы уничтожил их, как уничтожают шавок с бешенством» Не надо, папочка! Тео не виноват в грехах отца! Он образцовый студент, он — пример для других! Тео качнул головой, струёй выпустил воздух через рот и краем глаза посмотрел на Софию. Она встретила его взгляд с готовностью, без страха. Слегка, но по-доброму улыбнулась, будто в знак поддержки. Не заметила, как разомкнулись тонкие губы, которые жадно целовали её всего пару дней назад, поедали пот с её кожи. Тео застыл, застигнутый врасплох её открытостью. Свободно предоставленной так неожиданно, как луч солнца посреди морской синевы ураганных облаков прорывается в тоскливую пустую спальню. Без предупреждения, сразу меняя всё вокруг. Свет… В её глазах было столько света, что всё померкло, кроме собственной тени. Тень выросла перед Тео в отдельную фигуру. Обрела плоть, мышцы, кровь, кожу… Чёрную рубашку, штаны с рваными дырами на коленях, и… Золотую маску. В её прорезях звериной яростью горели глаза. Охотник положил руку Софии на плечо, и в голове Тео прогремело: — Она моя! Тео сжал зубы и, широко распахнув глаза, едва не умер прямо на месте. Какого хрена? Неуместная галлюцинация распалась в воздухе на кусочки и исчезла, оставив Тео с вопросом о здоровье собственного рассудка. Он давно уже знал, что с ним что-то не так, но… Галлюцинации посреди бело дня? Лучше бы они приходили в моменты особенно твёрдого стояка, когда член с отчаянием воспринимал хватку руки. Ведь просил о хватке мармеладной полости, источающей сиропные выделения. София в виде миража была бы так кстати… — Надеюсь тебе станет лучше. Малышка, произнеся эту фразу, тепло посмотрела на Тео, а после опустила взгляд в пол, продолжая странно улыбаться. Тео растерялся. Королева его внутренностей показалась вдруг такой далёкой и недоступной. Он хлопал ресницами, глядя на своего невинного Оленёнка, рисующего пальцами на кушетке узор из закручивающихся спиралей. По телу носились головастики, мысли путались в едином пульсирующем клубке. Змеи, каждая со своим диковатым шёпотом. — А вот и настоечка. Пейте залпом. И лучше представьте, что это сироп. Медсестра наклонилась и протянула каждому по пробирке наполненной густой бледно-оранжевой жижей. Тео и София практически одновременно взяли их и переглянулись, будто им предстояло выпить яд, а не лекарство. Скорее всего дело было в запахе гнилых фруктов, который источало это самое лекарство. — Чем быстрее выпьете, тем лучше для вас. В это время в больничное крыло вошёл Невилл Долгопупс. Тео зыркнул на него из-под чёрных бровей так, как смотрят на человека прервавшего ход яркого торжества. Но буквально тут же выразил про себя благодарность этому вечному лузеру, держащемуся за разбитый локоть. Медсестра тут же ринулась к нему, бранясь о том, что это уже третий визит за последнюю неделю. Софии же хотелось задержать медсестру хоть на пару мгновений, лишь бы она не освобождала место для молчаливого волнения. Так странно… Прежде при Теодоре не приходилось ни пить, ни есть… Кусок не лез в горло, как тогда, в свой день рождения. Стоило ему заговорить с ней, как пунш попросился обратно. А потом она и вовсе забыла о нём и трусливо сбежала. Теперь желания убежать не было. София смотрела как Тео крепко держит пробирку, тяжёлые чёрные брови неподвижно застыли над изгибами ресниц. О чём он думает? Наверняка не привык глотать такую гадость. — Если зажать нос, то будет легче выпить, — подала голос София. Тео повернулся к ней, и девушка тут же пожалела о том, что вообще осмелилась бросить подобную откровенно глупую фразу. Взгляд Теодора будто отчитывал её за полнейшую глупость. — Я не настолько неженка, Хоган, — обозначил Тео и залпом выпил содержимое пробирки. Жижа, острая как перец, на вкус оказалась такой же как на запах. Всё равно, что проглотить перебродивший мусор, перемолотый во фруктовое пюре. Тео отчаянно пытался держаться непоколебимым, но от мерзости жгло носовые пазухи, и в конце концов его одолел приступ громкого кашля. Тео выронил пробирку и второй раз оказался виноватым в осколках на полу. Он кашлял и кашлял, едва успевая вдохнуть воздух. Кривил лицо и таки не смог удержать слезу, скатившуюся по левой щеке. А слева как раз сидела София. Когда кашель постепенно утих, что-то прекрасное ворвалось в слуховые каналы. И Тео узнал в этих звуках бренчание вибраций, ценнее любых бриллиантов и магических артефактов. София смеялась. Громко, откинувшись назад, едва не расплескав содержимое своей пробирки. Её улыбка ударила лезвием Тео прям в грудь, проникла до позвоночника и по нему забегали мурашки. Что она со мной делает?! Прекрати, Оленёнок! Я ведь могу сорваться и трахнуть тебя прямо здесь! Ох, ты была бы так прекрасна в костюме медсестры! Я пришёл бы к тебе с синдромом разбитого сердца и непроходящей эрекцией… — Не неженка, говоришь? — пропищала она и наконец проглотила свою порцию. С выпученными глазами закашлялась так же, как и Тео пару секунд назад. — Мерлин, какая гадость! Дамблдор не мог придумать ничего лучше что ли?! Тео молча смотрел, как София корчилась от отвращения и… Лёгкая вспышка, будто блик света пронеслась сквозь его кровь. Теодор выпучил глаза, наблюдая как София пытается не смеяться и не корчиться одновременно, но явно не может справиться с этими противоречивыми командами мозга. Голоду не положено существовать, когда желудок полон. Остатки со свидания ещё не успели до конца всосаться в кровь, оставив о себе щекочущее волнение. Подушечки пальцев, заласканные разными оттенками тепла её тела, язык, между сосочками которого застыли сахаринки её междуножного нектарчика… Тео знал Софию, успел вынюхать и вылизать её так же, как любимую печенюшку. Она смеялась, он вспоминал о своём мираже, об Охотнике и Оленёнке. Колечко подпрыгивало на шее, а звон смеха всё не заканчивался. Что с ней? Истерика? Беспомощное хлопанье ресницами — всё, что оставалось растерявшемуся маньяку. Маньяку, по телу которого заструилось странное расслабление. Напряжение, создаваемое диссонансом реальности, успело зародиться и тут же исчезнуть. В плечах стало легко, в груди светло, собственный лёд, такой родной, растрескался и осыпался. Тео выдохнул, теряя что-то, принадлежащее ему столько времени. Самого себя? София наконец умолкла, выдав напоследок протяжный ироничный звук. Она пробежала пальцами по волосам и, сияя широкой улыбкой, повернулась к Тео. Она хотела было что-то сказать, но не смогла. Всё от того, что впервые заметила сына папиного врага без доспехов, без холодка, без «Ноттовости». Зашуганный парень, подросток, попавший в передрягу. Подросток под дозой. — Чего ухмыляешься? — ядовито выдал Тео, посмотрев на Софию сверху вниз. Нет, видимо показалось. Видимо настоечки от Дамблдора недостаточно, чтобы эта глыба утратила хоть одну опору. — Прости… Неловко прокашлявшись, София прижала пробирку к груди и развернула колени в противоположенную от Теодора сторону. — Я знаю, что наши отцы не ладят, — внезапно выдала она. — Хах… Нет уж, скорее… Ненавидят друг друга. Тео с открытым от изумления ртом провалился взглядом в её макушку. Лица Оленёнка он больше не видел, только слышал тихие рассуждения. — Я знаю… Ты меня призираешь за это. Я дочь того, кто уничтожил память о твоей матери, уничтожил твой дом. Возможно, ты тоже презираешь меня… И, я думаю, ты имеешь на это полное право. Боже, что она говорит? Почему это на неё нашло? Милая, ты — чудо моей жизни. Моя хроническая болезнь, вместе с тем лекарство от неё же! Я тебя не призираю! Я тебе люблю, идиотка! Я твой личный сталкер, слуга, ценитель всех твоих свойств, запахов, тепла и дыхания!!! А ты — плазма в моей крови, кислород, суть каждого возбуждения, нейронные связи в мозгу, сны, счастье и боль! — Мой отец всегда говорил остерегаться тебя, — София выдавила нервный смешок сквозь растерянную улыбку. — Да кто он такой, чтобы вообще хоть что-то знать о тебе?! Он и меня-то толком не знает… — помолчав пару тяжелейших для Тео мгновений, она продолжила: — Я просто хочу сказать, что, несмотря ни на что, я всегда уважала тебя. Ты мог бы превратить мою жизнь в ад, но ты не стал этого делать. Просто занимался учёбой, спортом, тусовался с вашей Слизеринской элитой… Отец ошибся в тебе. Ты не монстр. — у Тео округлились глаза. — Знаешь… Я всё ещё помню, что ты сделал в вольере с фестралами. Это было очень благородно. Хочешь правду? — Тео ответил молчанием, София обернулась, подняла на него преисполненные благодарностью глаза и, собравшись с духом, произнесла: — Это было самое лучшее мгновенье за этот год. Горячая слеза скатилась по щеке, и София тут же смахнула её пальцем. Остальные застряли где-то глубоко, под слоем неподъёмных чувств. — Прости, не знаю, что на меня нашло. Может и не нужно было это всё тебе говорить, — безлико проронила она и замолчала, уставившись в пустоту перед собой. Вдох, последовавший за этим, вызвал у Тео в груди кислотное жжение. Скулы свело, слюна стала собираться во рту, а желудок грозил выплюнуть содержимое прямо на больничный пол. Это всё слеза виновата! Вместе с её идиотским «прости»! Вместе с её… «лучшее мгновение за год»! Конечно, тогда Тео понимал, что прикосновение к сумеречным существам, невидимым для её глаз, будет иметь огромный вес. Но чтобы оно имело примерно такое огромное значение? Надо же… Использованная самым грешным образом, она находит в своём сердце место для подобной лирики? Отчаяние не раздавило её окончательно. Она помнит свет, будучи утянутой в кромешную темноту. И… Тео, этот Тео, которого она столько лет видит каждый день ассоциируется у неё с благородством! В чём дело? Почему вдруг стало так тоскливо и холодно? Почему слёзы беспощадно жгут глазные яблоки с внутренней стороны? Больно… Больно… Больно… Она ушла. Исчезла, оставив после себя лишь след на мягкой обивке кушетки и пробирку. Тео забыл, как дышать, забыл, как заставить сердце биться. Оно замерло в груди, оставляя своего владельца с нарастающей волной горячего психоза. Обычно он начинался с отдышки, а тут напал бесшумно и тихо. Набросил на голову чёрный пакет, потуже затянул на шее верёвку и принялся за долгий и беззвучный ритуал асфиксии. Тео схватился рукой за горло в надежде отбросить от своих дыхательных путей давящую силу. Поднялся, бросился за ширму, дабы Помфри не заметила и не услышала его скоропостижного слёта с катушек. В крохотном пространстве между стеной и ширмой было темно, и именно там Тео пожелал укрыться от всего мира. Зверь с искусанным сердцем, прижатым хвостом забился в первую попавшуюся нору. Тео разодрал пальцами горло до красноты, беспомощно открывая рот в надежде проглотить хоть немного воздуха. Но не мог сделать ни одного спасительного глотка. Корни нового саженца агонии опутывали внутренность быстрее, чем все страдания по малышке вместе взятые за прошедшие года. И в этом приступе было нечто новое, то, с чем Теодор не умел справляться. Упал на колени, согнулся вопросительным знаком и, открывая рот, словно выброшенная на раскалённый берег рыба, опёрся на раненую руку. Боль прострелила всё вплоть до ключиц. — Ох, мистер Нотт разбил пробирку, — в просвете под ширмой показались ноги медсестры. Вот она, медицинская помощь! Тебя могут спасти, идиот! Кислородное голодание привело к спазму висков, затем к спазму всего тела, обрушив его на пол с таким шумом, что лишь благодаря болевому воплю Долгопупса никто не прознал о серьёзном психиатрическом случае за завесой из белой плотной ткани. Ноздри искали воздух, но не находили его. Только жаркий вакуум, забравший дыхание и пульс. Тео испугался не на шутку, ведь ему совершенно точно показалось, что это последние секунды его жизни. Вот так, позорно, слишком рано и слишком неожиданно. Всё его тело стало единым кровоточащим порезом, опущенным в стакан с кипятком. И никаких объяснений! Никакой логики в происходящем! Тихая предсмертная агония, от которой не спасла даже выпитая лечебная дрянь! Что она должна была сделать? Расслабить нервишки?! Так какого хрена всё это происходит? София ушла и… Нет. София сказала и потом ушла… Вдох… нужен… Вдох! Вспомни чего ты добился! Вспомни о малышке в своих руках! Чёрт, даже её тень принадлежит тебе! Все соки, жидкости, кости, волоски! Тебе есть ради чего бороться с этим приступом! Так вытри сопли и борись! Тео перевернулся на спину и взглянул, будто в последний раз, на потолок. Там, где-то в вышине, где до этого было серо и темно, луч прорезался в фрагмент оконного стекла. Тео больше не видел ничего, кроме него, ни к чему не стремился, забыв, что он уже почти минуту не дышал. В предсмертном видении луч перерос в голубые глаза. Сердце толкнуло рёбра едва ощутимым ударом. Затем ещё раз, затем снова. Откуда взялись силы — ответ на этот вопрос завис в Больничном крыле и был разрушен тенью Тео, бросившейся прочь. К лестнице, затем вниз. Ногой Тео зацепил домовика, оттиравшего его же кровавые следы с пола. Глаза не видели ничего кроме глаз. Её глаз. Слух раз за разом прокручивал запись её голоса, их разговора. Руки прощупывали пространство на наличие преград, пока Тео гнался в прямом смысле за воздухом. Напоролся наконец на тяжёлые деревянные двери. Уловил сквозь звон в ушах шёпот сквозняка, кончиком носа — лёгкую прохладу. Со всех сил толкнул дверь ногой и ворвался на балкон. Он был слеп и глух к этому моменту, практически мёртв! Проткнул фалангами пальцев небольшую снежную шапку, покрывавшую широкие каменные перила. Холод достучался до мозга, воззвал к пробуждению. — София!!! Истошная вибрация прокатилась через пространство между стенами, башнями, крышами, статуями горгулий, единорогов и рыцарей. Все эти каменные изваяния обладали свойством, из-за которого Тео безнадёжно им завидовал — они не чувствовали ничего. Мироздание не наделило их сердцами, нервной системой, психикой, способной привязываться к объекту своих чувств. И в том было их счастье. Они никогда не поймут кого желать её до треска костей, до плача кровавыми слезами, до смерти своей гордости, до измены отцу! Даже до измены тёмному лорду! Получить и… Захотеть Ещё Больше… Порыв ветра раздул мантию, она издала хлёсткий хлопок, мерцая изумрудным шёлком на зимнем безликом фоне. Тео уже дышал, но через рот. Большими порциями, чувствуя, как мороз раздирает глотку. Время шло, а он всё продолжал судорожно вдыхать, наблюдая за тем, как снег покрывал кисти, ложился холмиками на порозовевшие костяшки. Она была нужна ему. Именно в то мгновение сильнее, чем когда-либо до этого. Их беседа, короткая и странная, пробудила древний голод, о котором Тео и не подозревал, наивно предполагая, что ночи Хэллоуина хватит хотя бы на неделю. Всё переварить, обдумать, пронаблюдать. Но нет. Демон жаждал обласкать любимого ангелочка снова, интенсивнее, запуская кровожадные язык под её кожу, и убеждаться вновь и вновь в её абсолютной преданности. Тео блеснул белозубой полуулыбкой, захохотал, глядя как белые крупицы проносились мимо его лица. Внутри желудка образовался огненный шар, от него разошлись мощные лучи, вскипятили кровь, заставив её пузырится. Позыв инстинкта, предвкушение… Пора Охотнику призвать свою сладенькую зверюшку. Он обернулся, желая покинуть продуваемый балкон и… Застыл. Перед глазами Теодора возникла неожиданная картинка. Гладкое чёрное древко волшебной палочки, на его наконечнике дрожащее крохотное пламя. Оно подпалило кончик сигареты. Затяжка, выдох с примесью серого дыма. Драко стоял спиной к дверям. Сделав ещё одну затяжку, он пустил дым через нос и, склонив голову в совершенно не свойственной себе манере, произнёс: — Покурим?