Безумие играет с тобой

Никто не слышал её немого крика за завтраком. Холодными пальцами София перебирала складки на юбке, её ноги отказывались находиться в состоянии покоя. То и дело странный тик заставлял щиколотки тереться друг о друга. В голове звуки смешивались в бескрайнее облако белого шума и за ним… Голос… Его голос, его власть, его похоть. Тело всё ещё помнило каждый миг внедрения в интимное пространство, следы от разврата горели на коже, под ней и… Там, внизу. София зажмурилась, втянула губы, больно прихватила их зубами с внутренней стороны. Она ощущала себя трупом на столе у патологоанатома. Вскрытая во всех смыслах, уязвимая. Но, в отличие от трупа, сохранившая умение дышать и, что самое ужасное, чувствовать. Сьюзен активно орудовала вилкой, пока Анна рядом, даже не притронувшись к завтраку, прожигала Софию взглядом, не предвещающим ничего хорошего. За пуффендуйским столом, за той его частью, где находились студенты шестого курса, вообще царила странная тишина. Свойственная факультету добродушная живость будто покинула зал вместе с хэллоуинским убранством. С пронзающей болью из тела Софии выходил воздух при выдохе. А со вдохом, дёрганым и неполным, вместе с кислородом в грудь проникала маленькая, но разрушительная порция яда. Господи, как же она похожа ну ту самую отраву, что распространялась по телу во время того… Жуткого…первого…контакта… Картинки в голове плясали неугомонными чертятами. Маска, рубашка, опьянённое дыхание на лице, жадность в каждом прикосновении, в каждом поцелуе, толчке! И клетка… Дзынь! Кто-то уронил на пол вилку. Кто-то уронил вилку Софии прямо в мозг. Она вздрогнула, зацепив пальцем изящно изогнутую ручку на белой фарфоровой чашке. Та стукнулась донышком о блюдце, и этот звук так же больно прорезался в голову. — Софи? — наклонилась к ней Сьюзен и скользнула озабоченным взглядом по лицу. — Ты уже второй день жутко бледная. Ты плакала ночью, или мне показалось? София заметила, как рука Сьюзен оторвалась от стола и практически коснулась её кисти. Прикосновение… Нечто отталкиваемое на уровне инстинкта, на уровне базового желания выжить. Отдёрнув руку, София натянуто улыбнулась, постаралась сделать это как можно более убедительно. — Я… — ком в горле внезапно вырос в десятки раз, мешая правде вырваться на свободу, — Много учёбы навалилось… — Конечно, как же ей не быть бледной, — расправляясь с сэндвичем самым жесточайшим образом выдала Анна. — О чём ты? — робко спросила София, сложив руки на колене. — Сама знаешь, — холодно ответила Анна, забросила в рот кусок и принялась активно его пережёвывать. Весь Большой зал будто потерял любые оттенки света. София, провалившись в стыдливое молчание постаралась сфокусироваться на том, что было перед глазами. Чай, сэндвич и шоколадный кекс. В голове загудело так громко, что захотелось в одночасье просто отключиться. — Знаешь, я всё же скажу! — раздался звон, Анна резко бросила вилку и нож на стол. — Тебе должно быть плохо! — Анна, уймись! — не выдержала Сьюзен. — И не подумаю! Это насколько надо быть самовлюблённой и жестокой, чтобы сначала начать встречаться с парнем, который от тебя без ума, а потом кинуть его без объяснения причин?! София от шока посмотрела на подругу огромными глазами, в груди так больно защипало, что захотелось нанести противоожоговую настойку на собственное сердце. — Ты знаешь сколько часов мне пришлось утешать бедного Эндрю? Он не достоин таких мучений из-за того, что ты не можешь определиться, нужен он тебе или нет! — …Я вовсе не хотела делать ему больно, просто… — Просто что? — взбрыкнула Анна и уставилась на Софию. — Знаешь, я всегда считала тебя человеком с большим сердцем, но вся эта ситуация говорит о том, что ты просто лицемерка. — Анна! — вновь попыталась вмешаться Сьюзен. — …Животных любишь больше, чем людей, и… Как на зло, именно в это мгновение за спинами девушек проследовал Эндрю. Он был явно расстроен. Двигался словно призрак, придерживая у плеча шлейку от рюкзака. У Софии так больно сжалось сердце, что ей захотелось раствориться или стать кирпичом в стене, лишь бы не иметь к происходящему никакого отношения. Ещё немного, и она бы точно задохнулась. — Короче, — Анна резко перекинула ноги через скамейку и встала, схватив сумку, — я пошла отсюда, всё это просто невероятная глупая несправедливость. С последними словами она размашистым шагом направилась к выходу, гордо вздёрнув нос. София тяжело вздохнула и уставилась на беспорядок, оставшийся на тарелке видимо уже бывшей подруги. Сэндвич был искромсан так, словно маньяк репетировал на нём методы нанесения увечий. Прежде за Анной не было замечено подобного отношения к еде. — Эй… — тихо шепнула Сьюзен и придвинулась к Софии. — Уверена, у тебя была весомая причина, ведь так? Может расскажешь? Как София могла на это ответить? Сьюзен не видела, что находится под пальцами, которыми Хоган теребила шею, впадая всё в большее отчаяние. А там, под дрожащими фалангами чёрная кожа плотным кольцом держала её на привязи у того, кто сто процентов являлся служителем самого настоящего зла.

***

— Ох, мистер Нотт! — нависнув над плечом Тео, восторженно произнёс профессор Слизнорт. — Я полагал, что мистер Поттер будет держать первенство на моём предмете ещё очень долго, но… Ваша настойка растопырника это просто… нечто! Тео равнодушно продолжал мешать в котелке грязно-синюю смесь по запаху напоминающую пережаренные морепродукты. Рука его двигалась на автомате, плавными выверенными движениями. — Благодарю за вашу высокую оценку, профессор. — Мальчик мой, это действительно потрясающе! Слизнорт едва ли не хлопал в ладоши, кружа за спиной Тео и то и дело бросая на него полный надежды взгляд. Прежде профессору не приходилось вот так выплясывать перед понравившимся учеником — членство в его клубе все воспринимали как привилегию. Порой желающих приходилось мягко отшивать, а тут… Такой бриллиант! Статный, образованный, интеллигентный, да ещё и с таким умом! Буквально создан для коллекции, но вот его холодность… В голову профессору не приходило, что самоценность для Теодора Нотта куда важнее членства в обществе избранных. Он уже был избран богами в качестве хозяина самого прекрасного ангела во Вселенной. Что ему ещё надо? — Знаете ли, мистер Нотт… — робко заговорил профессор. — Я устраиваю вечер через несколько дней. Хочу дать приём, так сказать, для самых талантливых учеников. Где-то совсем рядом навострилось одно Малфоевское ухо. — Что ж, уверен вы с этой задачей справитесь, — ответил Теодор. Он взял со стола склянку и принялся наливать в неё зелье, крайне осторожно, чтобы, упаси Мерлин, не капнуть на свежевыстиранную мантию. Капли поползли по прозрачным стенкам и… Пока профессор бормотал что-то на ухо, Тео прикусил губу. Самые тёмные оттенки смеси быстро достигли донышка, а вот на стенках осталась полупрозрачная голубизна. Из ноздрей Тео вырвался дёрганый выдох, он крепко взялся за склянку и, повинуясь прожигающему насквозь чувству, крепко сдавил её. Мерлин… Эти глаза были так близко! Восемь часов Тео отражался в них в разных ракурсах. Тонул, словно в океане! Запомнил десятки положений зрачков в окружностях акварельного голубого. И, чёрт возьми, он скучал по ней всей часы после сладких утех… Малышка проплыла мимо него сегодня утром на расстоянии вытянутой руки! Прижимала к себе свою сумочку, топала в сторону улицы в полном одиночестве. Если бы она знала, о чём подумал тихий и отстранённый Теодор Нотт… Первоначально — о том, как идёт ей полоска чёрной кожи на шее, а когда она удалилась… Когда русая макушка растворилась в холодном зимнем освещении улицы, Тео застал себя за весьма странной и даже детской фантазией. Он и Софи выходят из Большого зала в обнимку. Её рука на его спине, его — на её талии. Зелёный и жёлтый капюшоны, обмен ласками перед началом занятий. Пальцы Оленёнка, стряхивающие с чёрных кудрей снег… И звонкая, как симфония хрусталя, усмешка. — Мистер Нотт! — резко вырвал из мечтаний оклик профессора. Через класс прокатились громкие охи и взволнованные шепотки. Тео потряс головой, пытаясь вернуть себя в реальность, вспомнить о том, чем он вообще был занят до мгновения конфетно-романтичного видения. Кожа на ладони показалось влажной, словно на неё плеснули тёплой водой. Сфокусировавшись спустя несколько секунд ступора Тео вдруг ясно понял, что произошло. На полу лежали стекляшки от разбитой склянки, зелье чернильными пятнами переливалось у его ног, несколько капель попали на ботинок, а на руке… Мелкие осколки, разворотившие плоть. В пылу раздумий об Оленёнке Тео так сильно сдавил флакон, что он лопнул. Боль осознавалась с каждой секундой всё яснее, осколки, впившиеся в кожу, переливались в тусклом освещении парящей над столом свечи. Все вокруг затихли, смотрели на него полными шока глазами, изредка шепча что-то соседям. Грейнджер, прищурившись, плотнее прижала к груди открытый учебник. Блейз скользил неуловимым взглядом по товарищу, пока тот пытался понять, какого хрена это снова с ним произошло. Почему опять стекло? Почему опять кровь?! Нет, этого не должно быть! Подобного рода эксцессам был положен конец, когда губы впервые познали фруктовую сладость Софи! Что за паршивое дежавю?! — Не волнуйтесь, мистер Нотт! — профессор Слизнорт живо взялся за плечи Тео, пока тот вглядывался в свою руку так пристально, словно где-то между осколками были спрятаны ответы на вопросы, вихрем возникшие в кудрявой голове. — Я отведу вас в Больничное крыло. Реальность существовала за пеленой мути, когда Тео последовал за профессором. Почему это, мать вашу, снова происходит? Портреты расплывались, превращались в единую массу из рамок, красок и холстов. Каждый шаг давался с трудом, кровь стекала и капала на пол, несмотря на приложенный к ладони платок, оставляя крошечные, едва уловимые следы. Окна… В них громко гудел сквозняк, а за стёклами сыпались крупные снежинки. Ничего так сильно не хотелось Тео, как подставить голову порывистому ветру и дать ему себя остудить, усмирить пламя возродившегося психоза. Издевательство! Что не так? Жажда новой дозы? Так её легко можно получить хоть сегодня! Да, пожалуй, именно это и нужно сделать! Лоно Оленёнка — лучшее успокоительное, изобретённое самой природой. Такое тёплое, тесное… А в сочетании с мелодией стонов, когда она не в силах сопротивляться истинному значению слова «хорошо», это лучше действия любой наркоты. — В чём дело? — профессор Снейп возник словно ниоткуда, разбив своей хмурой физиономией вожделенную картинку. Мужчина взглянул на своего студента и на мгновение опешил. Со стороны Тео выглядел так, будто являлся лишь копией себя, пережившей жуткое потрясение. Снейп приподнял вопросительно одну бровь. — Небольшой форс-мажор, профессор, — нервно проговорил Слизнорт. — Видимо мистер Нотт имеет сильный хват и мой флакон не справился с давлением его пальцев. Тео не шевелился. Застыл манекеном с протянутой рукой, застрял на границе между «вижу» и «чувствую». — Что ж… Думаю вам следует поспешить, — порекомендовал Снейп, обводя бледного Тео с головы до ног озадаченным взглядом. Как он добрался до медсестры? Через коридор вспыхивающих и угасающих мыслей, замедленного движения пространства вокруг, голоса Слизнорта, заглушаемого биением собственного сердца. Шаги ударами отражались в мозгу. Завывание ветра проникло слишком глубоко, вскружило и разметало расставленные по порядку составляющие собственного бытия. Тео срочно пытался найти ответы, но от этого запутывался в себе ещё больше. Когда его бледного, с выпученными глазами усадили на кушетку, и медсестра принялась доставать осколки из руки, Тео немного вернулся в реальность. Стекло покидало плоть, оставляя после себя неприятную резь. Но эта резь была где-то далеко, у края. Тогда как Тео наблюдал перед собой хаос. Все мысли и чувства перемешивались, проходя через острую перфорированную решётку мясорубки. На этот кровавый спектакль совершенно не хотелось смотреть. Вот только он всё больнее касался Ноттовского нутра. Касался и тыкал носом в пока что неясный, только формирующийся вывод. Спустя примерно сорок минут всё было сделано. Рядом на прикроватном столике лежали окровавленные бинты, медсестра наносила на многочисленные порезы мазь, бормоча под нос о том, что она на всякий случай для лучшего заживления принесёт особую настойку на корнях подорожника. Её трескотня Тео интересовала едва ли не меньше, чем кучка дохлых мух между оконными рамами. Его колотило, трясло, и, что самое жуткое, он не мог найти этому никакой причины. С ужасом пришло осознание — вот теперь он-таки попадёт в основание клубка школьных сплетен. Каждая собака будет не против обсудить, как хладнокровный добропорядочный Нотт облажался у всех на глазах. Если бы подобное случилось с Уизли или с идиотом Финниганом, никто бы не стал обсуждать и разносить по школе эту сенсацию. «Финниган опять заставил зелье взорваться!» «Ну да, чего и следовало ожидать.» А что следовало ожидать от Теодора Нотта? Точности, пунктуальности, дотошности, безупречного результата. Чёрт, да ведь он едва ли не главный спонсор по очкам на своём факультете! Прежде это его не заботило, репутация всего лишь давала ему возможность держаться в своём одиноком углу с гордо поднятой головой. А что теперь? Пересуды. Будучи в роли маньяка оказаться в центре внимания — это просто непростительная ошибка! Конечно, вряд ли это будут обсуждать как громкий разрыв пары Хоган-Ватсон. Это будет тихая, теневая сплетня. Нечто, о чём разговоров мало. Но её основа, её костная структура запомнится надолго и прикуёт любопытствующие глаза и уши к собственной персоне. — Жуткая перспективка… — прошептал с обречённой усмешкой Теодор сам себе под нос. И вдруг вздрогнул, ибо глубочайшее чувство опасности кольнуло где-то в груди. Так травоядная тварь чует спиной затаившегося хищника в сухих зарослях. Тео нахмурился, собрался и принялся озираться по сторонам. Металлические каркасы кроватей, белые простыни, несколько бедолаг на них. Домовик, натирающий пол у ширмы. Тишина, прерывающаяся разве что замковым шумом. Где же засела эта опасность? Почему именно сейчас, когда всё так ладненько складывается с Софи? Волк щёлкнул зубами, Тео. Тебе страшно? Я тут Охотник, решаю, кому бояться! Я завоевал кровью и потом всё, что мне было нужно! Да неужели? Высокая фигура внезапно вошла в Больничное крыло. Двинулась вдоль левого ряда кроватей, держа руки за спиной, деловито разглядывала окружающую обстановку. Фигурой был мужчина: острый подбородок и маленькие, но заметные глазки, на плечах коричневый плащ. На вид ему было примерно столько же лет, сколько и отцу Тео. Он сухо сглотнул, когда заметил на потёртом воротнике значок аврора. Волчья метка? — Вижу у вас был плохой день, — заговорил мужчина, остановившись напротив Тео. Тот не мог ответить. Он пытался понять способен ли собеседник выть по ночам на луну. И не пришёл ли он впиться зубами в его горло за похищение невинности у милого Оленёнка. Мужчина добродушно улыбнулся на молчание и покачал головой. — Надо быть осторожнее, молодой человек. А вот это был неверный шаг. Подобная снисходительность вызвала у Теодора прилив гнева. Даже вот так, с растерзанной рукой, с микроскопической жилкой страха, родившейся сегодняшним днём, он не терял своих доспехов. Не мог себе позволить показать слабину. Хотел доказать этой министерской дворняге, судя по неприятному лицу имевшей дурное происхождение, кто тут на самом деле мощнейший игрок. Сделал вдох и… Взял себя в руки. — Благодарю, сэр. Впредь я постараюсь следить за собой. — Вот и молодец. Времена сейчас непростые, нужно беречь конечности. Наблюдая за тем, как аврор возвращается в полумрак пустого коридора, Тео злорадно ухмыльнулся. В прямой конфронтации нету никакого смысла, хоть на кончике языка и вертелись весьма цепкие фразочки, которыми можно было бы надломить опоры чувства собственной важности этого гражданина. Нет… Слишком просто, слишком неразумно! Выплеск эмоций, который может сломать волчьи зубы, — это хорошо в моменте, но не в перспективе. А в ней, в этой безумно привлекательной и вкуснейшей перспективе, весьма выгодно иметь благосклонность представителя власти. Как и репутацию мальчика с чистеньким воротничком и хорошими манерами. Удобно и надёжно. И прежде всего для грязной похотливой сущности голодающего Охотника.

***

Каменный подоконник под бёдрами был не только твёрдым, но и холодным. И чем дольше София сидела на нём, тем глубже прожигающий холод проникал в её тело. Она уже как час провела вот так, в тени коридора на третьем этаже, вытянув перед собой ноги в тёплых чёрных колготках. На юбке, едва покрывающей колени, лежал третий том энциклопедии по магическим тварям. Час назад он был раскрыт на двести семьдесят второй странице. На этой странице и остался по сей момент. Ни строчки не было прочитано за эти шестьдесят минут. Книга скорее служила прикрытием от наблюдательных студентов, которые мало того, что, не стесняясь, обсуждали разрыв Софии с Эндрю прямо у неё за спиной, так ещё и подмечали насколько нелюдимой она стала. И по их мнению — она это заслужила! Она — бессердечная, поглощённая тварями эгоистка, а он — романтик с подбитым сердцем, которого несправедливо кинули. София прижалась лбом к окну и притянула к себе ноги. Сделала натужной вдох, прикрыла глаза. По щеке, розовой то ли от холода, то ли от эмоциональных выбросов, скатилась одинокая слезинка. Упала на узел жёлтого галстука и растворилась. А за стеклом ветер кружил потоки снега, скручивал их в спираль, заставлял резко и внезапно менять траекторию. Снежинки беспомощно поддавались. Некоторые из них, ударившись о стекло, мгновенно погибали, оставив после себя крохотное мокрое пятнышко. Невыносимо. Собственное существование отдавало каким-то нездоровым спазмом. Куда себя деть? К кому обратиться? Что, если он позовёт? И если рассказать кому-то, он-таки исполнит угрозу? Можно ли будет жить, зная, что погибло такое количество невинных животных? Клетка, целиком состоящая из его тела, из его хватки и рук, больно давила, заставляла забиться в угол, не издавать ни звука! Кто он? Знает её предпочтения, знает детали жизни, да даже о том, что месячных сейчас нет! София надрывно выдохнула, запустила пальцы в волосы и положила голову на колени. За что ухватиться?! Имеет ли значение вообще, кем является эта проклятая сволочь?! Он сломал ей жизнь, сжёг всё то хорошее, что было, оставив лишь пепелище! В этом пепелище сделал её ещё и своей рабыней! И не просто рабыней! Куклой для удовлетворения похоти! Тем не менее… Почему он выбрал именно её? Как сумел изучить настолько хорошо её жизнь, что знал… Знал, чёрт возьми, чем надавить! Этих вопросов было слишком много. Они перестраивались, повторяли смысл друг друга, доставая из памяти все мгновения близости с маньяком. Низ живота странно свело, София в ужасе распахнула глаза и прикрыла рот рукой. Её тело, тело, которое совершало во время актов несколько раз самое омерзительное предательство, вспомнило не только оттенки боли, но и… Что-то ещё, что хотелось бросить в огонь, как улику постыдного преступления против самой себя. Нет… Это просто физическая реакция… Он ведь хотел этого… Охотник не просто насиловал, нет. Он смаковал эти моменты, он зажигался от ответных положительных сигналов. Его глаза сильнее мутнели от наслаждения, именно когда София, сама того не желая, выдавала реакцию принятия. Его стоны в эти моменты становились гортанными, громкими. Он что-то бормотал о высшем вкусе счастья и… София резко вздрогнула, когда память развернула перед ней самую главную фразу, произнесённую за эту страшную ночь. «Я люблю тебя»… Маньяк… влюбившийся в жертву… Так почему я эта жертва? И как перестать ею быть? — Мисс Хоган? София подняла голову и остолбенела. Профессор Дамблдор стоял перед ней, сложив руки за спиной и взирая из-под очков половинок глазами мудрого старца. — Профессор, — обронила София и постаралась придать себе будничный вид. — Не замечал вас раньше в полном одиночестве. Подоконник — это место юношеской скорби. О чём вы скорбите, мисс Хоган? О многом София скорбела. И больше всего о собственной участи, в которую Охотник впивался когтями даже вот так, на расстоянии, оставаясь за кулисами. Глядя в глаза директору школы, София чувствовала, как сильнее давил на шею ошейник. Не давал крику о помощи вырваться из груди, разбить путы, крепко державшие сущность самой себя поближе к потной горячей коже с запахом сигар и удушающего одеколона. — Тяжёлый день, профессор, — скромно выдавила из себя она и постаралась занять дрожащие пальцы тем, что упаковывала энциклопедию в сумку. — Понимаю, расставание — это весьма тяжёлое испытание. Особенно, когда ты молод… София прикусила язык и проглотила накатившие слёзы. Расставание с Эндрю — лишь крошечный побег над почвой, в то время как переплетение густых и толстых корней связано с куда более обширной и страшной тайной. Пришлось замаскировать истинные эмоции за натужной улыбкой. И самое худшее, что Дамблдор купился на это притворство. В то время как голос внутри кричал так громко, что закладывало уши. Увы, этот крик был беззвучен для внешнего мира. Для реальности София Хоган осталась студенткой, пострадавшей от несчастной юношеской любви. От любви… Нет, всё-таки была в этом частица правды. Только так называемая любовь принадлежала царству отъявленного ублюдка. — Знаете, у мадам Помфри есть отличный элликсирчик от хандры. Конечно, не избавит от боли на сто процентов, но хотя бы облегчит её. Сходите к ней, скажите профессор Дамблдор послал за настоечкой. Плестись в Больничное крыло Софии не хотелось от слова совсем. Ей было так больно существовать, что малейшее движение куда-то и зачем-то воспринималось пыткой. Но пристальный взгляд профессора не оставил ей выбора. Потому, после долгой паузы, София соскользнула с подоконника, взяла сумку и направилась к Больничному Крылу. Реальность всё-таки оказалась милостива к ней на этот раз. По пути встретились лишь несколько первогодок, которым очевидно было плевать на то, кто такая София Хоган и почему половина шестого курса косо смотрит ей вслед. Хоть какое-то облегчение. Вскоре она добралась до подножия лестницы, ведущей в Больничное крыло. Сделав несколько шагов, почувствовала в воздухе тонкий металлический запах. Остановилась и опустила глаза вниз. Там, среди каменной серости под подошвой обнаружилась парочка красно-бурых пятнышек. А за ними ещё несколько, ровно на расстоянии шага. И Софи, поддавшись неясно откуда взявшейся детскости стала наступать на них, изящно балансируя, расставив в стороны руки, будто играя в «Классики». Раз, два, три… Несколько неуклюжих прыжков. Ступенька. Пятна повторяются через одну. Интересно, кто это так пострадал? У кого-то тоже был плохой день? Впрочем, наверняка это член команды по Квиддичу, там травмы что-то вроде обязательной составляющей на тренировках и матчах. Наконец показались кровати, полоски света в высоких окнах. Кровавые пятнышки под ногами уходили дугой к одной из кушеток по левую сторону. София проследила за ними, увидела сначала блестящие, но покрытые пятнами ботинки, острые колени в наглаженных брюках, руку, опирающуюся локтем о правую ногу. Зелёный галстук, кровавые бинты, профиль ясно очерченный морозно-белым светом. София застыла, её сердце подпрыгнуло лягушкой и провалилось куда-то очень глубоко. Стоило Тео повернуть голову, как их взгляды моментально нашли друг друга. Два пятна золотисто-кофейного оттенка захватили Софию в плен, выбили с ноги дверь в резервуар с её мыслями и начисто выжгли их. Обычно от Теодора она прятала свои глаза, вообще старалась избегать быть обнаруженной им. Конфликт отцов, его аристократическая сущность — много причин бежать подальше. Спрячь глаза, отвернись! Не могу… Мысли о том, в какой безопасности почувствовало себя сердце в тот кошмарный день, когда пришлось расстаться с Эндрю, моментально вспыхнули в голове. И безопасность была связана с неизменностью и какой-то непостижимой возвышенностью этого слизеринца. Фестралы, его руки в ведре с мясом… «Хочешь кого-нибудь погладить?» Удар в грудную клетку, за ним лопнувший пузырь, из которого полилось странное переливающееся тепло. И чем дольше Тео, прищурившись, смотрел на Софию, тем сильнее она внутренне тянулась к этому ощущению. — Мисс Хоган! — пропела Помфри, едва увидев пуффендуйку. Засеменила к ней и доброжелательно улыбнулась. — Что-то случилось? Вы не здоровы? София разорвала переплетение взглядов и сделала грудью несколько глубоких вдохов. — Я… Я… Куда-то делся абсолютно весь словарный запас. Куда-то пропали вообще ответы на самые простые вопросы. Хотелось чего-то… Чего-то вроде бы такого знакомого, но в тоже время неизвестного. — … У меня небольшой стресс и… Дамблдор послал за настоечкой. — Ох, ну разумеется! Он-то знает что посоветовать в плохие времена. Садитесь с мистером Ноттом, ему, пожалуй, тоже не помешает выпить, а то больно он бледный. Мадам Помфри, подобрав полы платья, направилась к хранилищу с лекарствами, в то время как София вынуждено села на кушетку. На ту же самую, где пребывал в состоянии райского оцепенения Тео. Разумно она оставила между ними некоторое расстояние и старалась не давать боковому зрению зацепиться за тёмные кудри. Тео сглотнул, умоляя сердце угомониться. Слишком громкими были его удары. Того и гляди, выпрыгнет через рот и укатится к ножкам малышки. Волнение тоненькими вибрациями пронизывало каждую клетку, забралось даже в воздух, проникающий в лёгкие. В конце концов первой ноши тишины не выдержала София и совершенно неожиданно для себя произнесла: — Что с твоей рукой? Тео опешил. Не отвернулась, как в тот раз после Святочного бала! Не сбежала, как тогда в Большом зале. Задала вопрос! Забеспокоилась! Даже если всего лишь из вежливости. В её состоянии впору стать законченной эгоисткой но нет, вот она. Смотрит на увечья, оставленные зависимостью, корнем которой она же и является! — Не рассчитал давление, — ответил Тео. Очень странно… Вроде бы хорошенько присваивал Оленёнка всю ночь, а она будто до сих пор находилась на том же расстоянии, на котором была все эти годы. Несмотря на то, что в неё было выпущено очень много собственного горячего семени. — Давление? — тихонько переспросила София. — Да… Такое бывает. Держишь что-то очень крепко, а потом сам от этого давления и страдаешь. — …Больно? София заметила, как Тео опустил глаза в пол и уголок его губ приподнялся в загадочной улыбке. Под скулой образовалась милая ямочка. Удивительно, оказывается его глаза обрамлены тёмными лучиками изогнутых ресниц. Раньше София этого не замечала. Как и родинку под мочкой уха, как и небольшую неряшливость вьющихся чёрных волос. — Бывало хуже, — уставшим голосом ответил Тео. Тут же мысленно дал себе по затылку. Какого чёрта он посмел выдать искренний ответ? Где умение держаться? Где ледяная корка вокруг своей персоны? Ох, Мерлин, он же сейчас выглядит как законченный слабак! Зато малышка выглядит, как ангел исцеляющий раны. Может попросить её поцеловать следы от порезов на руке? — И насколько хуже? — робко спросила София, глядя в пустоту. — Примерно как миллион Круцио в одном ударе сердца.