Безумие играет с тобой

В оттенках жёлтого, в мягком свете ламп одетой в помятую пижаму, приходилось терпеть такой спектр волнительных чувств, что палец сам тянулся к губам, а зубы с каким-то невиданным до этого усердием кусали розовые заусенцы. Дурацкий и совершенно несвоевременный невроз заставлял Софию нарезать круги по комнате и то и дело направлять взгляд на разные предметы, будто ища у них ответ на вопрос: «Почему я такая неудачница?». Некоторое время назад Анна помогла ей собрать волосы в милую причёску с тоненькой косичкой, оставив лоб и лицо открытыми. На веки София сама скрупулёзными движениями нанесла мелкие тени, переливающиеся от белого золота к прозрачной бирюзе, губы подкрасила вишнёвым блеском с мелкими сияющими, словно звёзды, частичками. Подготовка к выходу в свет заряжала весельем, но вот время шло, а вместе с ним росло отвратительное царапающее внутренности чувство. За час, проведённый в тревожном ожидании, София успела начисто слизать косметику с губ, не оставив ни капли сияющей влажности. Только прилипчивые блёстки залегли в тёмно-розовых бороздках кожи. Всё было так не вовремя, так отвратительно не по сценарию! Всего-то, казалось бы, дождаться доставку костюма к вечеринке в честь Хэллоуина. Платья, на которое едва удалось наскрести денег. Наряд для образа девушки из старой сказочной, но очень грустной истории — истории об аристократке, которая погибла за свою любовь к простому парню из очень бедной деревни. Такой вдохновляющий сюжет, так хорошо укладывался в чуткое мировоззрение Софии, заставлял даже чуть гордиться собой, ведь столь глубокий смысл предстояло на себе носить, веселясь вместе с друзьями в «Трёх мётлах». В отличие от младших курсов старшие стремились отделиться от детской песочницы под названием «Замок», где даже портреты представляли из себя надоедливых нянек. Мятежный молодой дух требовал исследовать новые пространства, в каком-то смысле потерять связь и ассоциацию со словом «ребёнок», что называется «оторваться». Конечно, Гермионе и остальным активистам пришлось долго упрашивать коллегию профессоров о том, чтобы те одобрили проведение праздника в Хогсмиде, но, в конце концов, когда авроры пообещали присмотреть за подростковым кутежом, разрешение было получено. А «Три метлы» ещё и устроили счастливый час в этот день, с огромными скидками и специальными предложениями в меню. Эндрю, который был в последние дни дико завален долгами по учёбе, ждал именно её — возможности поесть и попить практически бесплатно. Монеты, что ему высылали родители, как оказалось, он имел особенность быстренько проигрывать в «Плюй-камни» или ставках на Квиддич. Потому заранее отправился в Хогсмид вместе с друзьями, договорившись встретиться с Софией чуть позже. Она чувствовала себя совершенно изнеможённой психически из-за того, что платье, которое должно было прибыть ещё неделю назад, до сих пор не попало к ней в руки. Ну конечно, очередная глупость, очередное неосмотрительное и бестолковое упущение! Всё всегда нужно делать заранее, а не заказывать костюм к Хэллоуину всего за десять дней до праздника! Девочки приобрели свои наряды ещё в сентябре и теперь спокойно развлекались в «Трёх мётлах», пока София исполняла роль одиночки-брошенки в общежитии Пуффендуя. Пассажир, упустивший по собственной вине последний автобус. Тревога накатывала такой бешеной волной, что София готова была взорваться хлопушкой и рассыпаться в мелкую мишуру в любую секунду. Слишком давило на мозг, на грудную клетку, будто тяжёлая грозовая туча проползала сквозь тело. Она запрыгнула на постель и сжала сухие губы. Ну какого чёрта? Где её костюм? Все уже давным-давно ушли в «Три метлы»! Вторая часть, из тех кто по младше, угощалась праздником в Большом зале. И только она, будто вытеснена глупыми играми судьбы в отдельный вечер. В его душную тишину, в колючее неспокойствие, в желание пнуть ногой кровать! Хотя… Разве виноват предмет интерьера в том, что у швеи миссис Шиллер возникли проблемы с поставками ткани? Её письмо покоилось рядом на прикроватной тумбе. Там всего пара строчек, сухих, как пролежавшая на подоконнике неделю апельсиновая кожура. Мол, ей жаль, мол, такое случается… Да уж, случается. Но почему именно тогда, когда костюм требовался для вечеринки, а не для очередной дурацкой встречи с папиными коллегами по работе? Тогда, по крайней мере, у Софии была бы причина не высиживать за длинным банкетным столом и слушать очередные солдатские байки о том, кто и как свернул шею какой-нибудь гадкой твари. Ох, скорее бы прилетела сова… Если выйти в течении часа, можно будет успеть повеселиться хоть немного до отбоя… София взглянула в окно. Над замком густо плелись сумерки. Деревья потеряли где-то среди серости и подступающего холода яркие краски. С приходом тьмы их костлявые разнонаправленные зигзаги чёрных ветвей будто сливались с пространством. София ненавидела это время года. Чёрный, слишком много чёрного! А ведь в волшебном мире и без того в последнее время дефицит на что-то светлое и цветущее. Потому так был ценен праздник, потому сильнее, чем в прошлые годы, тянуло к кислотным сладостям и пёстрым костюмам, словно к шансу поверить в чудо. Окунуться в карнавал, натанцеваться от души, слушать переливы хохота и бренчание бардовских инструментов. Где-то в этом списке мог бы быть ещё один пункт… — Может… После вечеринки уединимся? — Вспомнились слова Эндрю, сказанные вчера за ужином. В серых глазах молодого человека играл вполне ясный огонёк соблазнения, а полуулыбка ещё больше обнажала истинную природу его предложения. Эндрю отбросил прядь с лица Софии и слишком неаккуратным жестом погладил по щеке. Она уже так много раз просила его быть нежнее, ведь её кожа была чувствительна даже к лёгким порывам ветра, но… «Уединимся» Перемена, случившаяся в теле, так напугала, что пришлось отвернуться и пару раз прокашляться. Будто только что был проглочен тухлый яичный желток, будто он лопнул прямо в желудке. Эндрю и раньше намекал на близость, но сейчас всё было иначе, серьёзнее, так сказать, «пора»… — Софи, ты же моя конфетка, не пора ли мне… снять с тебя бумажку? София склонила голову набок, взяла выбившуюся из неряшливой косички прядку и накрутила её на палец. Она сомневалась. С одной стороны откровенно не любила наготу своего тела, с другой… Детский страх перед взрослыми делишками порождал в ней желание сбежать. — В другой раз, — максимально вежливо, практически шепча, ответила она и уловила в лице Эндрю лёгкое разочарование. — Прости, но я не готова к этому… Может, когда мы больше привыкнем друг к другу… — Я понял, — сглотнув, оборвал её Эндрю и выдавил из себя учтивую улыбку. — Ладно, я же не в праве тебя заставлять. Как будешь готова, просто скажи. Воспоминания мгновенно испарились, когда послышался характерный скрежет со стороны улицы. Сова царапнула клювом оконное стекло. София мигом вскочила, в несколько широких шагов оказалась рядом. Отодвинула щеколду, дёрнула за медную круглую ручку. Сипуха с пёстро-карамельным окрасом уставилась на хозяйку и, почувствовав её явное нетерпение, впорхнула в спальню. После чего бросила на жёлтый плед крупный свёрток в фиолетовой упаковочной бумаге, напоминающей слегка смятую фольгу. София ринулась к кровати. Неряшливыми движениями принялась освобождать костюм от упаковки. Между её русых тонких бровок залегла напряжённая складка, дыхание участилось, подыгрывая спешке. Новый удар разочарования кольнул глубоко в груди, когда обнаружилось немыслимое — это был не тот костюм! София заказывала у госпожи Шиллер длинное белое платье с неряшливой грязной бахромой на подоле, а это… София принялась водить по ткани подушечками пальцев, пробуя наряд-ошибку на ощущение. Алая, словно проступившая после прокола пальца кровь, накидка с широким капюшоном из… Шёлка? Вот это новости! Это же уму непостижимо, сколько может стоить такой наряд! Помимо накидки было ещё двухсоставное платье. Платье из тех, какие София видела разве что на героинях старых портретов, и героини эти явно жили в достатке и роскоши. Лён, хлопок, вискоза, — такие простые текстуры, к которым тело привыкло с самого детства, а это… Нижнее платье из тончайшего белого шифона, такого нежного, что, кажется, он рассыплется, если слишком грубо тронуть его пальцем. Верхнее платье из серебристого атласа, заметно тяжелее. По краю юбки и у завязок на груди завитки золотого узора, изображающего переплетённые ветви цветущей вишни. Софи аккуратно разложила три элемента на кровати и, закусив нижнюю губу, присмотрелась к ним повнимательнее. Попыталась со всей свойственной правильностью добропорядочной девушки прислушаться к голосу совести. Это ведь ошибка мадам Шиллер! Образ Красной шапочки явно должен был принадлежать какой-нибудь дочери высокопоставленного лица, может даже самого министра. Неужто какая-нибудь аристократка в вечер Хэллоуина будет разгуливать по люксовым залам в простеньком платье мёртвой невесты? Оно же совершенно не перекликается с обстановкой! Нужно вернуть костюм, написать письмо и пожурить нерадивую швею за сорванный праздник! Серебро, рубиновая накидка, жемчужный шифон… Отчего-то так затревожилось сердце, огонёк безумного желания — пойти против собственной совести, заплясал внутри. Когда ещё представиться шанс облачиться в нечто подобное? Да и к тому же, миссис Шиллер сама виновата! Сначала отсрочила доставку, теперь вот, перепутала наряды. Чья вина во всей этой неразберихе? Явно не заказчика мисс Хоган. Софи воодушевлённо вздёрнула носик и, топнув, словно ребёнок, ножкой по краю ковра, решила — сегодня она героиня сказки братьев Гримм. Пижама была отброшена на комод неаккуратной массой. Надев нижнее платье, София изумилась. Может миссис Шиллер перепутала наряды, потому что безымянная аристократская дочь и София были одной комплекции? Тоненькие резиночки пролегали точно под грудью, выделяя изгибы талии в нужных местах. Больше всего София переживала за неё, за грудь — природный дар не всегда помещался в блузки, рубашки и тесные водолазки. Волнение оказалось напрасным, атлас сел как влитой. София быстренько управилась со шнуровкой пролегавшей от груди к талии, затянула её чуть потуже, чтобы лучше подчеркнуть силуэт песочных часов. И вот, осталась накидка. София набросила её на плечи, завязала плотные завязки бантиком и надвинула на голову капюшон. Подошла к зеркалу, и в нём, спустя пару мгновений анализа своего отражения, обнаружила приоткрытый в полнейшем шоке рот и выпученные глаза. Цвета, их игра между собой, их сочетания были насколько идеальны, будто наряд действительно сшил итальянский мастер за огромнейшие деньги! Это было произведение искусства… Каждая складка в нужном месте, каждая ниточка вплетена в общую канву будто специально для Софии. Так и было. Нити друг с другом держала ненормальная, безумная, дикая привязанность. София пружинящим шагом выскочила из общежития и отправилась по залитому светом настенных факелов коридору к лестнице. Шагала с задором, даже слегка пританцовывая, улыбаясь подкрашенными в цвет накидки губами, развеивала в воздухе свеженанесённый приторный вишнёвый аромат. Наивная. Безрассудно, опасно наивная. Глупышка, которая повелась на блеск и сочность сотворённого чужими руками плода. Выйдя за территорию замка, София не распознала ни вдохом, ни ощущением прикосновения, что каждый фибр ткани, каждая ниточка, строчка, складочка были пропитаны ядовитым посланием, паролем от входа в её личное, глубоко интимное пространство. Готовя наряд, кутюрье с кудрявой шевелюрой нашёптывал себе под нос обрывки мыслей и мотивов лютого хищника из истории про малышку, которой мама говорила не общаться с незнакомцами в лесу. «Эта маленькая, нежная девочка — славный будет для меня кусочек, почище, чем прочие шлюхи; надо это так хитро дельце обделать, чтобы мне она скорее на член попала». Разумеется, ничего подобного братья Гримм не писали в своей истории, но смысл… Смысл их сказки Теодор изобрёл заново, пропитывая платьишко смесью сонных порошков и зелий, которые позаимствовал когда-то из Больничного крыла. По его анализу, спустя некоторое время носки и потирания о кожу крупицы лекарства должны были спровоцировать безвольность и податливость, неодолимую слабость. А благодаря небольшой капельке ещё одного зелья, название которого Теодор подсмотрел в поттеровском учебнике с интересными комментариями, должна была в четыре раза повыситься чувствительность тела. И София слабела, но вот её чувствительность повышалась медленно, и пику положено было наступить именно тогда, когда это было нужно Тео. София преодолевала дорогу вымощенную камнем, лентой тянущуюся к Хогсмиду, и не замечала, что ядовитый туман обступал не только гладь Чёрного озера, прочёсывая клубами рощу у кромки воды, но и проникал в её сущность, нанося множественные укусы на волю и рефлексы самозащиты. Она спешила, думала о многих вещах, которые хотела провернуть в такой чудный вечер Хэллоуина. Рассчитывала затмить других девчонок своим нарядом, похвастаться им Эндрю. Обязательно съесть карамельное яблоко, не думая о риске поцарапать нёбо. Хотела выпить пару кружек сливочного пива с добавлением мангового сиропа, танцевать, пока не откажут ноги, поучаствовать в конкурсе костюмов. Ещё не забыть побеседовать с Гарри, он в последнее время такой бледный и хмурый, наверняка с ним происходит что-то нехорошее… Может угостить его за свой счёт леденцами? Какие он любит? Вроде бы, клубничные… Тёплое предвкушение билось в Софии отдельным сердцем, заставляло ускорить шаг, терять из виду предостерегающие детали: черноту над головой, призрачную мглу где-то вроде бы далеко, но в тоже время так близко. Она видела только привычную уютную дорогу к ярмарке веселья, отголоски которого уже доносились до неё, пролетая над зловещими переплетениями чёрных ветвей на фоне ржавого неба. Сырость закручивалась под ногами. Ветер, тихий, как шпион, знающий больше, чем весь мир, ласкал пряди волос, но при этом не смел тронуть наброшенный на голову капюшон. Всё было для Софии так очевидно… Но длинные пальцы уже отстукивали ритм присвоения по подлокотнику трона. Ложе застыло в ожидании под пляской света в большом камине. Дверь номер два, находившаяся в стволе дуба на опушке леса, чернела с каждой секундой всё больше, а тот самый ветер-шпион гнал приманку через примятую сыростью безжизненную траву. — Что это? — внезапно прошептала София сама себе, когда к колену принесло листок пергамента. Возникший неизвестно откуда порыв ветра вытолкнул его из кустов и буквально влепил в Софию. Она остановилась и, взяв пергамент двумя пальцами, поднесла его к груди так, чтобы было удобнее читать под уличным фонарём. «Пропал кот по кличке Лютик! Сегодня, 31 октября, мой белый пушистый и горячо любимый персидский кот выскочил из переноски в районе моста у леса по дороге в Хогсмид. Рванул прямо по тропке вглубь чащи. Мои поиски ни к чему не привели, сколько бы я ни прочёсывал окрестности, но может у вас получится его найти? Прошу, если у вас есть добрая душа, помогите мне! Я переживаю за Лютика.» У Софии кольнуло в пальцах. Какой ужас! Бедное животное, видимо, его не приучили к переноске как положено, и как только её приоткрыли, испугавшись, кот сбежал прочь. Да ещё и куда, — в лес! Там же полным-полно опасностей! Пушистик может не протянуть до утра, а кто будет заниматься его поисками в праздничный вечер? Да и к аврорам не обратишься, они или дежурят в замке, или были переброшены в район Хогсмида. Ни один даже по дороге не встретился. София с тоской взглянула на уже различимые крыши домов волшебного поселения, затем перевела глаза на объявление о пропаже… Ведь ничего не случится, если она задержится на часик и попытается отыскать бедного Лютика, верно? Авось, ей повезёт. Леса София никогда не боялась, это была для неё такая же привычная среда, как и домашний сад. — Люмус. Она сделала это — свернула с тропы. Свернула в сторону лезвий, в сторону горячего пота, который проступил у Тео под рубашкой, когда он внутренним экстрасенсорным чувством уловил сигнал, — она идёт. Шаг по шелестящей листве, взгляд в кромешную темноту, вдох и выдох, дурман на обманчиво привлекательной ткани. Судьба, созданная Ноттом, завязывала на Оленёнке красивый аккуратный бантик, и доставляла ему её с помощью её же ног. Розовый румянец не перебивал даже холодный свет Люмуса на наконечнике волшебной палочки. Лес глотал Софию незаметно, с тайной неуловимой жадностью толкал её в нужном направлении. Туда, к дубу, одна часть которого уже успела сбросить увядшие листья, а вторая носила на себе угольную отметину после встречи с молнией. После сухой грозы. — Лютик! Тео застыл призраком за толстой еловой лапой, слушая нежный зов малышки. При нём был полностью собранный для премьеры образ тайного «Я». Моя прелесть, ты зовёшь не кота. Ты зовёшь Теодора Нотта. Он замёрз и оголодал без вкуса твоих затвердевших сосочков на своём языке. Без твоего аромата, без твоей закованной в плоть божественной нежности… Давай, ещё немного вперёд, слушай шорох листвы, который создаёт подол накидочки. Так ты упустишь любой шанс разрушить наше будущее единство. Ещё немного… Дай моему восторгу оглушить весь мир торжественным боем курантов! Шаг, опять шаг. Поворот головы. Поворот не туда! Не к болотам! Тео впился ногтями в кору, практически обломал их кончики. Выдохнул. А вот теперь твои ножки ступают верно, ты почти у обители нашего хрустального дворца, моя неземная леденцовая принцесса. Мой алый капиллярчик. Кровоточащая зависимость, помещённая кармической силой мне в грудь. София застыла у дуба и принялась оглядываться по сторонам. Странная тишина, будто на уши надели наушники против крика мандрагоры. Не такая тишина, которую перебивает шёпот ночи, отдалённые звуки или нечто в таком роде. Тишина без жизни, тишина-вакуум, тишина-капкан. Холодное режущее чувство отбросило неясную зловещую тень на нутро. София отдалила от себя палочку, пытаясь светом разгадать загадку такого необычного положения дел в лесу. — Лютик? — собственный голос глухо унёсся во мглу и больше не вернулся, будто кто-то на другой стороне украл его тембр. Мысль о том, чтобы вернуться на дорогу, прострелила позвоночник. София ртом втянула обжигающий холодом воздух и сделала шаг назад. Но там её уже ждала фигура, пульсирующая изнутри огнём удушающей зависимости. Рука, сильная, могущественная, властно сдавила плечо и притянула к крепкому, твёрдому словно камень телу. София закричала, но лес вновь предательски поглотил её голосок. — Вот ты и пришла к своему охотнику, мой Оленёнок. Застыла… В её голову ураганом ворвалась мысль, состоящая лишь из шести букв — «маньяк!». Незнакомый голос задребезжал дьявольской усмешкой прямо у уха. София тут же попыталась вырваться, но тело почему-то не среагировало с нужной быстротой и силой на желание сбежать. Неизвестный прижал к себе ещё сильнее и, сорвав с головы капюшон, прислонился сквозь волосы к шее. София дернулась, почувствовав, как холодный, омерзительно влажный язык скользнул по верхнему позвонку сквозь просвет между прядками. — Помогите! — Тише… — дыхание дёрнуло за нервы и прожгло кожу насквозь. — Не стоит так бояться. Я не волк. Я не ем Красных шапочек. Я охотник, немного нездоровый, но очень люблю молодых и нежных оленят. А ты буквально существо из красной книги, дорогая. Из кодекса моей болезни… София не успела толком даже ужаснуться сумасбродным пугающим речам. Ледяным ужасом прострелило каждую молекулу тела. Она прогнула спину, желая создать дистанцию между собой и демоном, выскочившим из ночи с непонятными, а может наоборот очень даже очевидными намерениями. Но Тео уже бил в колокола, познавая опьяняющую предварительную близость. Сопротивление он не считал проблемой, скорее временным дискомфортом, как камешек в ботинке. София затрепетала в его руках, попыталась выкрутиться дикой переполошённой кошкой, Тео даже дал возможность поверить в иллюзию, что ей почти удалось освободиться. Вот только в следующую секунду, когда София отскочила на расстояние шага, спасение было отнято пропитанной особой комбинацией жидкостей махровой тряпкой. Острый травянистый запах цунами проник в лёгочное пространство, вышиб из тела любые силы, восприятие, мысли. Последнее, что София запечатлела перед провалом в колыбель бездны, заботливо приготовленной Тео, — небо ядовитого оранжевого цвета, узор ветвей, и сверкающие глаза в прорезях золотой маски.

***

Она чистейшим переливающимся сокровищем занимала место на полу, её русая головка покоилась на подушечке в очаровательно повернутом на бок ракурсе, глазки были прикрыты. Тео сидел на своём троне, дышал тихо, размеренно, стараясь угомонить сердце в груди. Язык всё ещё сохранял среди сосочков карамельку со вкусом её кожи, и Тео с усердием ювелира вносил его в чертоги памяти. Жди… Жди, когда ангелочек дёргано обнаружит себя в гнёздышке. Не касайся её раньше времени. Тебе ведь нужна живость её реакций, а не то самое «ничто», которое она выдаёт раз за разом, пролетая мимо. Теодор любовался ею, нахваливал себя за то, как хитро всё удалось провернуть, и как прекрасно подходил наряд к нежному личику его… почти его, малышки. Прекрасная… Космически. Пуффендуйская Венера… Ох, этот её румянец, эти ресницы, губы, силуэт… Цветок под стеклянным куполом, лепестки которого криком просятся на губы… Благоухают ягодной амброзией так близко, что можно намотать аромат на палец и погрузить в рот. Но подобная беготня за крошками, отпавшими от сущности Софии, больше не была актуальна. Временно лишённая сознания красавица лежала в алой ауре накидки, как бриллиант на бархате за стеклом. Предоставленная любым манипуляциям, любой игре безумия со своей душой и телом. Теодор заметил, как её грудь вздрогнула, затем ещё раз. Плечики двинулись, бровки столкнулись и разошлись. Он пронзительным взглядом уставился на свою обожаемую девочку, закусил нижнюю губу и замер в ожидании. Что же сейчас происходит в её головке? Звон в ушах перетекал в гаснущий шелест осенней листвы. София плавала в сумраке, оставшимся на память перед полной отключкой. Она пыталась уцепиться хоть за что-то: проснуться посреди лекции, на плече у Эндрю в библиотеке, на простынях в мелкий цветочек дома. Унестись куда-то, где не будет ощущения давления глотательных мышц бездны на собственном дыхании. Лапы ужаса слишком крепко держали за позвоночник, заставляя всё тело и душу трепетать от страха. София ничего не видела, не могла какое-то время, так похожее на гнетущую вечность, вернуть себе воспоминания, но точно знала — произошло что-то ужасное! Образы постепенно показывались из колодца забытия. Шаги, алая накидка с капюшоном на плечах, молчаливый лес, неестественно молчаливый. Эхо своего голоса, Люмус — такой ничтожный для густой мглы и… — Вот ты и пришла к своему охотнику, мой Оленёнок. Резко открыв глаза, София часто задышала. Тёплый матовый приглушённый свет, треск огня в камине, плотный запах сигарет где-то совсем рядом и удушливый тяжёлый парфюм. Голова лежала на подушке, тело было распластано на полу. Сделав глубокий резкий вдох, София приподнялась на локтях. Обстановка вокруг была какой-то подозрительно… роскошной? И при этом отдавала чем-то интимным. Мрачная спальня с дорогим интерьером, застывшая будто бы в ином мире, где-то между сном и реальностью. София смахнула с лица пряди и пошевелила плечами. Слабость… Откуда такое безволие в теле? Странное желание окунуться в сон, несмотря на весь ужас ситуации! Голова такая тяжёлая, что с трудом в ней возникают резонные вопросы: Где я? Меня похитили? Что это за место? В поисках ответов пришлось покрутить головой по сторонам. Может хоть один предмет поделится историей пленения, а лучше — поможет сбежать? София наклонилась вперёд и подобрала под себя колени, ещё раз обвела сканирующим взглядом пространство. Нечто до спазмирующих колик знакомое опустилось ей на плечо. София дёрнулась, шумно втянув воздух в рот, повернула голову в сторону и обнаружила на плече крепкую хватку мужских пальцев. — Доброе утро, солнышко. Вернее сказать, доброй ночи. Каждое слово иглой впилось в надежду на спасение и моментально её отравило. Маньяк не привиделся! Тень, набросившаяся на неё в лесу у злосчастного дуба, имела вполне конкретную плоть, кровь и голос. Сердце бешено забилось в груди, в ушах. Страх и ужасное предчувствие вызвали прилив слёз к глазам. София попала в волну неконтролируемой истерической дрожи, отнявшей любые зачатки здравомыслия. Она была словно заяц, которому лиса только что вонзила в горло острые клыки. — Кто вы?... Что вам нужно? У меня нет денег… Я… я просто студентка! Тео улыбнулся, разглядывая спину и затылок малышки. Она пролежала в логове всего десять минут, а он уже готов был измазать смазкой брюки за каждую секунду. В его груди заметно теплело, ведь он, так глубоко пронизанный полотном из нитей зависимости от Софии, наконец оказался изолирован вместе с ней. Одно это едва не спровоцировало преждевременный выброс семенной жидкости. — Ох, Оленёнок, — Тео нагнулся к ней, погрузил нос в волосы, прихватил руками за плечи, не дав избежать контакта. Оленёнок? Софию глубоко и неприятно ужалило, когда мерзавец посмел скользнуть кончиком носа от затылка к шее. Отвратительное осознание обрушилось на голову, как груда льда. Ему не были нужны деньги! Наконец-то, как и ожидал Тео. Застыла, утратила голос, заменив его беспомощными частыми вдохами. Вот и славненько. Сегодня право выговориться принадлежало ему. Он сполз с трона, и София оказалась между его коленей, руки окольцевали талию и вдавили ангелочка в Тео. Его лицо ласкало заднюю часть её шеи сначала прикосновением дыхания, а потом влажных подрагивающих от удовольствия губ. Господи, какая же сладкая, какая же убийственно прекрасная на ощупь, на ощущение близости. Теснота в узких брюках теперь не раздражала — подзадоривала. Тео отдавал дань последним минутам своего ожидания. В конце концов, так фейерверк будет ещё ярче. От объятия София опешила, пыталась выпутаться из рук, но собственное тело её подводило. Разве что тихий писк сопротивления удалось издать, на который некому было прийти в этом мутном плену. — Перестаньте, сэр, что вы делаете? Вы… вы совершаете преступление! Тео ядовито усмехнулся. Вдохнул, прижав нос к коже на шее… Да… Именно так она пахла в его сердце, в его крови. — Не нужно ко мне обращаться так официально… — низким голосом проговорил Тео. — Я ведь не то, чтобы какой-то далёкий для тебя человек, Оленёнок. Опять эта кличка… Почему она?! Почему… Почему именно я в его лапах?! Он знает меня или он просто больной психопат, который охотится на девушек? Наверняка! Я — очередная жертва! Едва ощутив ослабшую хватку, София попыталась вырваться, но крепкие руки тут же усилили тиски до треска в рёбрах. — Тише, моя сладость. Куда это ты собралась? — Отпустите! Тео ухмыльнулся. Потёрся губами о её ушную раковинку, не без удовольствия обнаружил на ней крохотную родинку, напоминающую разбитое сердечко. Новая обожаемая деталь. — Нет, Оленёнок. София выдала мученический стон. — Помогите! — вырвалось из её груди и сорвалось на последнем слоге до хрипа. — Ха-ха-ха! Давай, Оленёнок. Кричи ещё громче! Только когда будешь кричать, помни о том, что мы, так сказать, «неизвестно где», — процедил Теодор, прижимаясь к ней всем телом, задыхаясь от остроты животного желания и температуры кипящих чувств. — Понимаешь, в этом королевстве всё чуть иначе устроено. Я тут закон, я тут судья, я монарх, — Тео прижался ртом к её уху, набрал в грудь воздуха, чтобы каждое слово отпечаталось в её телесных жидкостях навечно, как в той пресловутой байке о памяти воды. — Теперь… никто… не выдернет… тебя… из… моей… любви… Любви? София проглотила собственный голос. О чём говорил этот ненормальный? О какой, мать его, любви?! — Что…? — тихо проронила она. — Теперь ты слушаешь, вот и отлично. Тео развернул Софию к себе лицом. Как же ей шёл этот интимный свет, как же красиво в турмалиновых глазах отражался собственный образ, а эти её губы… Розовые налитые соком ягоды, кожа, веснушки, даже парочка прыщиков… Тео готов был целовать всё это до последнего предсмертного издыхания. Золотая маска, чёрные волосы, жуткая одежда, подходившая образу законченного негодяя. Больше София ничего не могла сказать о том, кто держал её судьбу за горло. Ухмылка, как оскал кровопийцы… Чего ещё ждать от такого ублюдка? Вновь смысл фразы о любви догнал и заставил сухо сглотнуть. Почему-то глядя на этого человека ей казалось, что любовь, о которой шла речь, страшнее, чем темномагическая угроза. Будто она, эта «любовь», знает куда забивать гвозди, куда метать снаряды, как прорваться безжалостной рукой в плоть и нащупать там сердце. Тео нагнулся к ней, прихватил за затылок, чтобы не было и шанса на увеличение расстояния между ними. Погладил пальцами левую сторону её лица. Именно так, как хотел. Ощутил под подушечками, которые специально держал в увлажнении с помощью кремов, полагая, что так он более ясно почувствует узор кожи, живую текстуру, пару прядок волос, успевших пропитаться то ли потом, то ли слезами. Смахнул одну из них под веком, игнорируя отвращение в выражении лица Софии. — Я люблю тебя, Оленёнок, — выпалил он так утвердительно, что каждый камень в стенах комнаты отразил слова пещерной реверберацией, они опустились Софии на дно желудка. Тео понял, что добился нужного эффекта, когда увидел как сверкнули изумлением её глаза. От нового шока у Софии и вправду едва не выскочило изо рта сердце. Маньяк признался ей в любви? — Прекратите! Слово «любовь» не подходит вашим грязным играм! — хныкая, проговорила София, путаясь сознанием в липких нитях слабости, страха и чувства абсолютной беспомощности перед тем, кто отобрал у неё свободу и неизвестно, что собирается отнять ещё. Теодор проглотил каждый её всхлип, тон сомнения и непринятия. Разумеется, принцесса вероятно потрясена, будто ударилась головкой о ступеньку. Говорил ли Ватсон ей о любви? Даже если и так, его слова врядли провалились в эту нежную девочку также глубоко, как слова Тео. В этом не могло быть сомнений. Глазки, как у игрушечного младенца, бегали под бровками в поисках опровержения догмы о чувствах. Но… Не суждено им было найти искомое. Тео взял Софию ладонями за овал лица и, несмотря на попытку отдёрнуть голову, заставил посмотреть себе в глаза, крепко держа за челюсть. София почувствовала уколы его ногтей у уха. Тео вглядывался в её лицо с минуту, молча. Запечатлевал в памяти каждый волосок, ресничку, пигментное пятнышко, небольшой белёсый шрамик под бровью. Её горло то и дело шевелили судорожные глотки, ноздри расширялись от нервного дыхания… Ещё лучше, чем в воображении… Там, вблизи, её образ застилало туманом наваждения, порой заменяя неизведанные черты придуманными. Подлог фактов чистой воды ради сердечного совокупления с её тенью… Но теперь. Вот она. Дышащая, изумлённая в самом невероятном смысле, очаровательно близкая. Даже её неверие и попытки оттолкнуть не умаляли тождественность момента. Ещё торжественнее могло быть, если… Фанфары ударили где-то в небесах, кровь зашипела, побежала со скоростью света по телу. Миллион и одна вспышка загорались, бросая искры на могилу недоступности Оленёнка. Всё потому, что Тео решился, без предупреждения, без страховки, без прощальной записки, отдать себя в смертоносный вихрь — соединить свои губы с её губами. Издал невообразимо приторный стон, самый главный в своей жизни. Главнее, чем ежедневные удары сердца. Она опешила, будто упала с пятиметровой высоты и ударилась об землю. Пожелала, чтобы душа моментально отделилась от тела, избавив от этого отравленного чернью прикосновения. София сопротивлялась, отталкивала его, ударяя в грудь, ненавидя грубую ткань его рубашки, гладкую кожу кобуры. Мучилась, задыхалась, даже пыталась укусить, но… Он манипулировал ей с завидным профессионализмом. Тонкие алые, искусанные годами нетерпения губы впивались так ненасытно, что Тео мог натурально выпить её. Они не просто целовали, смаковали её. Кончик языка то и дело слизывал с кожи те самые блёстки, собственную слюну, пробуя райский контакт на вкус. Тео опустил руки ниже, оплёл ими Софию и вдавил в себя, зажал её так, что тело хрустнуло, как яичная скорлупа. — Моя… Моя… Наконец-то… — выдыхал Тео между поцелуями, игнорируя всё, что не вписывалась в картину его масштабного и грандиозного чувства. Протестные возгласы, жалкие попытки сбежать, слёзы-стразики между ресничками. Как хирург игнорирует боль ради блага, так и Тео игнорировал боль ради любви. Он не целовал, напивался, вкушал, вводил в вену. Обгладывал с животным рвением, с ликованием охотника, обнаружившим подбитую добычу. Эйфоретик в образе Красной шапочки трепещал, кривился, пытался вертеть головой, издавать самую несчастную трель сопротивления сдавленным голосом. Ничего не помогало. Она была слабее, а в кармане накидки не оказалось волшебной палочки… Напор Тео уложил её прямо на ковёр, рука забралась под платье и поласкала тремя пальцами кожу под коленной чашечкой. Ох, Мерлин, вишня на её шее будто расцвела бархатными цветами, буйствовала тем самым желанным сиропным запахом! Тео принялся осыпать её поцелуями, вдавливая Софию всем телом в ковёр, будто хотел, чтобы они, словно призраки, проникли смыслом своего существования друг в друга. Огонь камина плясал в золотистом блеске её волос. Она то и дело выдыхала рваные острые ноты. Со страхом, какой может быть только перед казнью у невинно осуждённого, поняла, чем запомнится ей ночь Хэллоуина. Насилием. Подонок осмелел, убедившись в том, что порошочки и зелья ослабили суставы, и тело доведено до нужной кондиции. До онемения, до состояния вялого стебля у растения, которое забыли полить. София приковала глаза к своду потолка, парализованным умом считала свечи на люстре… Но Тео вовсе не собирался давать ей возможность унести себя в иной мир, где происходящего не существует. Он сделал всё, чтобы восприимчивое тело заносило в свою подкорку каждый грязный и похотливый жест… Каждый жест осязания, созерцания, поглощения, проникновения… Проникновения языка в её податливый ротик. Вкус… Куда лучше, чем всё, что было попробовано за всю жизнь… София дёрнула головой в сторону, разбила вдребезги поцелуй. — Не нужно! Прошу! Я… У меня месячные! — прокричала в надежде отбить у этого похотливого варвара любое возбуждение. Тео не ответил. На подобную глупую попытку сбежать он не захотел тратить даже молекулу своего времени. Он знал, у малышки десятый день цикла. Его губы увлеклись выпирающей ключицей, а палец пробрался выше к… Разгорячённая плоть, словно охотничья собака, услышавшая зов хозяина, послушно дрогнула, когда Тео добрался до тесно прилегающей к вожделенной коже ткани между разведённых ног. — Нет!!! — София явно намеревалась крикнуть куда громче, чем у неё вышло. Тео мысленно поблагодарил платье. — Так славно ты борешься со мной, — осклабившись, сказал он и приподнялся. Заигрывающее обвёл Софию взглядом и опустил руки к завязкам. Как же удобно, что они были спереди, просто самое гениальное решение, до которого мог додуматься мозг! Тео потянул за тоненький шнурок, наблюдая подъёмы и падения пышного бюста. — Ты сволочь! — изрекла с болезненной интонацией София. — Нет. Я герой… Я умопомрачительно, самозабвенно влюблённый герой, — прохрипел Тео. — Г… Ге… Герои спасают, а не издеваются, — София отвернулась и зажмурила глаза, не желая видеть, как её тело потрошат от упаковки, словно товар. — Издеваются только… — Сволочи? — перебил Тео, облизнувшись углубляющемуся декольте. — Тогда ты профессиональная сволочь. Ты ведь долго и без зазрения совести издевалась надо мной… — Что я тебе сделала? — Ну, для начала, родилась, — путешествие шнурка через петли продолжилось, затем поцелуй ниже ключицы и развязно вылизанная дорожка от кожи на шее к груди. — И вот, я подсел. Как наркоман. — Тео выдал смешок, окрашенный нотками помешательства. — Знаешь, как я тебя употреблял, мой Оленёнок? София поняла, что не знать это ей хотелось едва ли не больше, чем сбежать из этого внезапного ада. Шнурок улетел в сторону, руки, твёрдые и не знающие пощады, резким жестом рванули платье вниз. Вспухшие от поцелуев губы Тео растянулись в улыбку предвкушения. Он смотрел сквозь отверстия для глаз на хозяйку своего сердца, такую прелестно полуобнажённую, и не мог поверить в своё счастье. Фарфоровые плечи, аккуратные, словно клавиши рояля, ключицы и… Крупные окружности грудей, с вздрагивающими от каждого вздоха сосочками, похожими на россыпь гранатовых ягод. Тео неосознанно провёл кончиком языка по внутренней части своей верхней губы, желая узнать, каков гранатовый сок на вкус. Полотно голой женской кожи перед ним являло собой шедевр. Лучше, чем любая лощённая девка с сексуальной ярмарки. Софи — живая, бесценная и вся его… Бордели можно закрывать навсегда! Тео едва вспомнил, что вообще-то вёл серьёзный монолог. Хотел наклониться и проговорить всё в слои эпидермиса малышки, но побоялся, что преждевременный экстаз отберёт у него голосовые связки. — Я… я не хочу! Прошу, я… я ведь… девственница! — Конечно, милая. Ты моё непорочное чудо, оазис ангельства, в котором я нуждался столько лет каждую секунду… — в голосе Тео проступили успокаивающие нотки, но София, ощутив их вибрацию, почувствовала себя только ещё более уязвимой. — Но мы отвлеклись от темы. Знаешь… как… я тебя… употреблял на расстоянии? София судорожно замотала головой. — Я тебе покажу… — Не надо! Сделать ничего более София не успела. Тео резко поднял её с пола, прихватив за бёдра… Боже, нести её всё равно, что нести в руках хрупкую составляющую собственного сердца… София была отправлена в шёлк фиолетового океана. Этот цвет она мгновенно возненавидела, как и золотые маски, как и чёрный царапающий хлопок, как и Хэллоуин. Платье сползло до пупка, и теперь Тео мог созерцать деликатно дрожащие линии её тела в ещё большем масштабе. Особенно ему понравился животик, провалившийся ниже уровня рёбер. Нет, не идеально плоский, колыхающийся, немного мягкий, сияющий матовым перламутром, подсвеченным прикроватной лампой. Истина, возникшая на этом фундаменте, тут же пронзила Тео — лаская это вишнёвое великолепие, он мог утратить способность ясно формулировать и произносить мысли, что было важно для первого свидания. Но… Да пошло всё к чёрту! Он поддался желанию перестать складывать слова в предложения и приник губами к тёмно-розовому бугорочку на левой грудке, прихватил и полоснул языком. Леденящая нутро и нервы влажность насквозь прострелила Софию, она прогнула спину и беспомощно забила руками по постели. Её будто щекотали кончиком пера и вместе с тем гладили остриём лезвия. Одно движение, и кровь скатится по коже, осядет отпечатком на постельном белье. На самом деле, если бы такое произошло, Тео тут же поглотил бы этот рубиновый сок со вкусом Оленёнка. Но пока что он выдаивал вакуумом рта её интимный вкус без всякой крови, теребил языком, прикусывал и вновь посасывал, не давая руками свести бёдра. Прижался к ней, заставив обнять ногами свою фигуру. Слёзы застилали глаза, и не просто от кошмара, в который приходилось проваливаться всё глубже, но и от того, что тело мало того, что не сопротивлялось, так ещё и будто ждало этих прикосновений! Разум бил в барабан, колокола, орал от ужаса, в то время как нервная система была пьяна и плыла в эти руки и к этим губам. Жуть противоречия, отправляющая к слёзным потокам ещё больше влаги… Соль, похоть, беспомощность, фиолетовый цвет, его голос в какофонии их грязных стонов. София хотела сделать хоть одно резкое движение — перевернуться на живот, пихнуть его в пах, но… Все силы испарились окончательно… Сети дурмана парализовали её, оставив голодную восприимчивость кожи к происходящему. Тео принялся рисовать узор из десятков поцелуев к её шее и нашел, наконец, в себе силы говорить. — Я употреблял тебя, представляя всё это… Представляя тебя, моя священная девочка, подо мной, вот так… Знаешь, ты ведь была так идеальна для моей частой дрочки. Липкие простыни на моей кровати — это полностью твоя вина. От столь пошлой фразы воздух сбежал из лёгких. София ещё не отошла от ласк в области груди, а тут такая откровенная и бессовестная прямолинейность! Тео опустился к животу, лизал его, тёрся щекой, вбирая с наркоманским энтузиазмом вкусы и запахи. Попутно стягивал платье всё ниже и ниже, пока наконец не увидел их — трусики из того же комплекта, из которого был единожды обнаруженный лифчик в тени библиотеки, — розовый с белым кружевом. Глаза Тео загорелись, он рванул платье вместе с бельём вниз и издал животный рык. В этот момент София попыталась убрать себя от него, вдавить глубже в матрас, увести в сторону ягодицы… Но хищник уже лицезрел нежный девственный персик, словно десерт гениального кондитера на тарелке. Дальнейшее для Тео происходило в замедленной съёмке, было окрашено пятнами зимнего зарева, от цвета раскалённой лавы до заколдованного синего. Вдохи, эти порции воздуха словно последние шаги перед тем, как воткнуть в землю флаг и объявить территорию своей. Звуки, шевеления, всё застыло, когда Тео прислонил рот к её местечку, ценность которого давно возвёл в Абсолют. Ощущал себя паломником, которому наконец выпала священная возможность прикоснуться к божественному лотосу. Лепесточек, созданный для такого количества игр и занятий, что удовольствием от них можно наполнить ещё один тихий океан. Но прежде… Ох, она будто знала, что ей предстоит, не оставила на коже ни грамма пушка… Зрачки в глазах Софии увеличились вдвое, потому что проворный язык нарушил тесное пространство между внешними половыми губами. Тео ощутил её вялые пальчики в своих волосах, напряжение, с которым она вскрикнула, с которым она выгнула поясницу. — Не трогай меня! Это… Я не хочу… Софии, бьющейся в схватке с нарастающим комком странной неги ниже пупка, никак не удавалось уяснить одно правило — сегодня Тео исполняет только свои желания. — Да, у тебя сладкий вкус… М-м-м… Дай мне ещё… — после этих слов Тео пробрался глубже, поласкал круговыми движениями лепестки малых половых губ, поймал несколько капель тягучего нектара и, сунув язык в отверстие, принялся шевелить, двигая по часовой стрелке. Софию трясло, она запуталась в этом коктейле из ощущений, смаргивала слёзы, и те, покатившись по вискам, оседали в ткани. Изувер продолжал свой непристойный спектакль. Терроризировал и увлажнял девичье естество, избавляя тело от последней одежды. Остался разве что бантик от накидки, утонувший в ложбинке на шее. София пыталась расцарапать Тео скальп, но тот, раз за разом уходил от её жалких попыток. Ох, этот сок… На губах, на языке. Приторная симфония, пролившаяся в каждый сосуд, наполняющая сердце. Ангелочек оказалась такой вкусной… Ещё… Пробовать ещё… Тео сочленился с её киской в развратном поцелуе, применял свой проворный язык, слушая её полустоны-полувсхлипы, то и дело отбрасывая от своей головы её пальцы. Зависшие в воздухе колени Софии поддавались ритму ласки, пробивались её пульсом. Своё дыхание она ощущала, как огонь, проходящий сквозь лёгкие и выжигающий их до состояния пепла. Выжигающий её всю… Она не сразу почувствовала, что акт прервался. Посмотрела перед собой и пожелала умереть в ту же секунду. Ублюдок уверенным, будто выверенным годами жестом стянул с себя ремень. Его губы так отвратительно блестели влагой — смазкой смешанной со слюной. Тео смотрел Софии в глаза, хотел, чтобы она лицезрела, видела, что невидимый одноклассник берёг для неё столько времени. Два мгновения, расстёгнутая молния, спущенные брюки, задранная рубашка. Член Тео вырвался на свободу и дрогнул, уронив каплю смазки Софии на лобок. Вены пульсировали, просились напитаться блаженством девственного лотоса. Тео больше не мог терпеть, он хотел биться в конвульсии сладострастия и ни о чём, мать вашу, не думать и не рассуждать! С этой секунды всё ускорилось, завертелось. Тео вновь поцеловал Софию, не замечая, каким шоком полыхали её глаза от недавно увиденной картины живого возбуждения мужчины. Мужчины, который толкнул поочерёдно бёдрами её ноги, заставляя развести их шире. Головкой попробовал сладенькое местечко. София издала возглас сопротивления, Теодор, развратно улыбаясь, принялся размазывать предэякулят по её нежным шёлковым складочкам. В этом момент он и прорвался в её рот второй раз. Безжалостно, властно, завоевательски. Сплёл свой язык и язык Софии, игрался с ним, прикусывал её нижнюю губу, впадая всё больше в долгожданное опьянение. — Прекрати! Умоляю! — прошептала София, когда Тео оставил её рот на одно мгновение, чтобы вдохнуть. Дышать он сейчас просто ненавидел. — Для тебя это игра… А для меня… Тео заткнул её новым, развратным поцелуем, облизал контур губ, подверг нижнюю животному вонзанию зубов. После этого начал дразнить горошинку между ног самой чувствительной частью себя. От потирания двух разгорячённых частей тела у Софии запульсировала волна под животом. Волна, за которую ей было стыдно перед самой собой... Перед Эндрю... Марафон поцелуев перенёсся на шею, сплясал там интенсивный танец, одаривая кожу засосами. — Это не я играю с тобой, любовь моя, — дьявольский шёпот прогремел у мочки уха. — Это моё безумие играет с тобой. Тео безжалостно толкнулся вперёд, именно туда, где под напором его твёрдой, как камень, плоти тут же умерла невинность Софии Хоган. Её крик, отчаянный, словно кому-то отрезали ногу, прозвучал в унисоне со стоном Тео. Он застыл в предэйфорическом обмороке, чувствуя тесноту, теплоту, такую удушливо прекрасную хватку её неопытных мышц. Пошевелил бёдрами, не обращая внимания на слёзы, на сорванный до хрипа голос. Пробовал то, чего так хотел, познавал эдем, который содержали в себе эти восхитительные половые органы. Боль проглотила Софию, зрение помутнело, в голове кто-то бил в барабан. Да, малыш, наконец-то ты реагируешь на меня ярко, как я этого хотел! Вот, ощути теперь каково быть в моём мире. Теодор сделал глубокий толчок, загнав себя практически до маточной стенки. Повторил движение, млея в хватке блаженства, запрокидывая голову, мыча и выдыхая. Он делал это… Он получал свой секс на грани жизни и смерти. Оплёл руками Софию, прислонился губами к её плечу и задвигался ритмичнее, утопая в конвульсиях удовольствия. Насаживая её раз за разом на свой жезл, на пестик своего помешательства. Выдавал гортанные звуки, дышал и задыхался её запахом, кожей, всем, что смог подарить сам себе. Она была идеальной температуры, идеальной плотности, тесноты. Совершенная в каждой молекуле, даже в возгласах боли. От режущего потрошения София практически потеряла сознание. Боль била, стегала без жалости и намёка на просвет… Но вот стали происходить перемены, когда Тео набрал скорость и поцеловал несколько раз в кожу у уха. Тело привыкало к новым ощущениям, сменяя волну агонии, другой, не менее сильной, но более пугающей. Получать от процесса хоть одну крупицу удовольствия София не могла себе позволить. Её монашеская совесть набатом пыталась призвать плоть к адекватности. Но Теодор всё просчитал, каждый миллилитр, которым было окроплено платье. Реальность окрашивалась красными оттенками, щекотала низ позвоночника, насильно тянула в извращённое болото, из которого София не могла никак выбраться. Всё, что ей оставалось, это поддаться… Позорно, низко… Дать ему ту ноту в голосе, которая бы означала — мне нравится, но я не хочу этого… — Малышка умеет кайфовать. Любит, когда антигерой сношает её, да, Оленёнок? — издевательски изрёк Тео и приподнялся на кулаках, вслушиваясь в шлепки кожи и ощущая переплетение тел на новом, призрачно-взаимном уровне. Как же потрясающе было скользить в ней, ещё лучше, чем в любой фантазии... София на это лишь плаксиво выдохнула. Она цеплялась мысленно за отголоски боли, что ещё существовали совсем рядом, лишь бы не дать себе опуститься до этого — получить наслаждение от долбанного изнасилования! А Тео… Тео уже не мог остановиться. Брал в плен искушённого дикого взгляда всё её тело, вбивался до ощущения упора. Запоминал каждую фрикцию, выстанывал с широко открытым ртом. Вот так, милая принцесса. Неужели безумец наконец занимается с тобой запретной любовью? Наполняет тебя, такую вечно невинную, своим ядом… — Остановись! — София схватила его за плечи, отчаянно пыталась отстранить грубое тело от себя. Её разрывало на части в физическом и ментальном смысле. — Малыш, я остановлюсь только тогда, когда сам решу… М-м-м… Твоя киска увлажнилась… — Тео сделал бёдрами круговое движение, закатил глаза. Да, вот он вишнёвый нектарчик, выделившийся навстречу горячей влажной головке. Тео замедлил темп и начал входить размеренно, с глубоким смыслом, будто желая, чтобы смазочка проникла по уретре в его тело и там осталась навсегда. София мотала головой, зажмуривалась и тут же распахивала глаза. Ей казалось, что единственное, что могло её увлажнить — это кровь от агрессивного акта. Вернее, она хотела так думать. Непослушное тело оказалось в этой ситуации едва ли не врагом номер два после подонка в маске. Хитрость и прагматичность Нотта подарили ей этот диссонанс. Просто Тео слишком хорошо отслеживал цикл своего ангелочка и знал — спустя пять дней после «особых» дней наступают не менее особые, когда женское естество жадно просит оплодотворения и выбрасывает, иногда без особой причины, порцию влаги. Тень хищной улыбки отразилась на его лице. Тео нагнулся и жадно поцеловал Софию, мыча в её губы арию наслаждения. Толкался, содрогаясь от непристойных шлепков. Он выдаивал её своим членом во всех смыслах, брал свою компенсацию. Так туго, так потрясающе она подходила ему, заставляла ускориться, нестись с оголтелым рвением к источнику блаженства. Тео ощущал удовольствие даже в сердце, будто оно против законов природы могло обильно спустить. Внезапно внутри него что-то отчаянно кольнуло, прям в основании члена. Заряд, который в момент снёс крышу. Теодор укусил Софию за шею и ускорился за пару мгновений так сильно, что спинка кровати стала биться о каменную стену. Призрачное наваждение удовольствия тут же смылось из низа живота Софии, вернув боль. Боль, которая будто существовала везде и сразу. Так же, как и цунами благодати Теодора. Его скручивало, разворачивало, обращало в вихревой поток. Он чувствовал, как приближался масштабный и желанный взрыв… Наполнить её, наполнить доверху, заставить глотать свои гены, размазать их в ней расплавленной платиной. Эта мысль обожгла Тео живот, унеслась вниз. Туда, где зарождаются миры, где образ любимой девушки жил в золотой клетке, соблазнительно дразнил, пристрастил к онанизму. Тео не собирался терзать себя долго в предоргазменном спазме, ускорился, бился изо всех сил, катая между зубов участок её кожи. — А-а-а-а-а-а-а-а-а-ах!!! Он так закричал, что оглушил и без того оглушённую Софию. Она, уже успевшая поймать на щёку капли его пота, вдруг ощутила прикосновение другой жидкости. — Да! О Боже, да-а-а-а! Почувствуй, как я тебя наполняю! — спуская семя, выдал Теодор. София завопила от ощущения кипятка в своём теле, будто смешанного с ядом. Он буквально разъедал её изнутри! А Тео продолжал дёргаться от новых судорог экстаза, блаженно улыбаясь, дыша в сторону небес. Отдавал себя всего, до последней капли тому самому оргазму, который не находил так долго своего воплощения. София прокряхтела что-то нечленораздельное, Тео рухнул на неё и заставил безвольные руки обнять себя. Истома… та самая, пятна света вокруг очертаний её тела… Последний выброс в неё и тяжёлый выдох. Тишина… Тео лежал на Софии, всё ещё растекаясь в ней же. Рубашка насквозь пропиталась потом. Её и его. Простыни сбились. Треск камина, два затихающих дыхания. Мир, материализовавшийся из фантазии… Плач. Детский, беззащитный… Плач, который был некстати, который бросал в насытившееся сердце каплю горечи. Тео не хотел его слышать, не хотел чувствовать порезы этими звуками в своём мозгу. Хорошо, что он заранее это продумал. Достал из-под подушки замотанную в фольгу тряпку и приложил к носику Оленёнка. Её широко распахнутые, красные от слёз глазки взирали с немой мольбой несколько секунд, и вдруг стали вялыми, а потом и вовсе закрылись. София впала в медикаментозный сон. Тео сполз с неё, лёг на спину, и в течении нескольких минут пытался прийти в себя. Разум плыл в приходе, танцевал в обнимку с бурей эмоций и не хотел её отпускать. Тео достал свою волшебную палочку из секретной ниши в стене над кроватью, использовал очищающее. После чего набросил на Софию одеяло, забрался под него и с теплотой жеста, которая может быть свойственна разве что глубоко верному супругу, притянул Софию к себе. Зарылся носом в волосы, сцепил пальцы в замок на её животе. Он тоже хотел уснуть… как нормальный человек. Вот так. Без вспомогательных зелий. После поцелуев. После акта любви. В обнимку. С ней… - Спокойной ночи, Софи...