Волки да Винчи

      Над кладбищем пронеслась гроза. В миле от входных ворот лежал труп с простреленной строго по стреловидному шву черепа головой. Пуля вошла в затылочную область мозга, вызвав кровоизлияние, повлёкшее за собой моментальную смерть, и кровь окропила траву, листья, камни, туфли и лицо рядом стоявшего человека. Вороны громко перекликались между собой, бросая, как и человек, пугливые взгляды по сторонам. Зрачки мелко дрожали, лихорадочно блестели напуганные глаза, которыми Чонгук смотрел на то, как из церквушки выходит шериф с винтовкой в руке. Выглядел он встревоженным, тоже напуганным, но не сильнее самого Чона. — Цел? — Немного в ахуе только, — флегматично ответил Чонгук, принимая из рук шерифа белый платок и не сводя с мужчины глаз. — Подержи, — отдав Чону винтовку, шериф присел на корточки, придирчиво начав осматривать труп Юнги. Двумя пальцами нашёл сонную артерию сбоку на шее, выдав вердикт: — Мёртв. — Конечно, разве могли быть сомнения? — Чонгук смотрел, не моргая, в одну точку, которая начала медленно плыть перед глазами от сильного напряжения, не совсем улавливая то, что ему говорил мужчина. — Эй, Чон, — вскочив, шериф помахал руками перед лицом Чона, щёлкнув несколько раз пальцами, но тот застыл, как оглушённый, — эй, ку-ку. — Я в ахуе, — завороженно повторял раз за разом Чонгук, хотя такие слова он прежде никогда в своей сознательной жизни не произносил, потому они не подобали воспитанному человеку. Как зачарованный, альфа смотрел сквозь шерифа, который терпеливо ждал, пока Чон выйдет из транса. — Просто в ахуе. Тотальном. — Нужно покурить.       Они сели прямо на пыльную дорогу перед трупом, позади — могила Хосока. Чонгук курил, почти не моргая, испытывая ужас от того, что Юнги сейчас казался ему почти незнакомцем. Да и он тоже немного изменился, но первое время он ничего не чувствовал. Позже он непременно начнёт испытывать отвращение, а пока он сидел и ни о чём не думал. Вдали чернели дома, которые были видны из-за ограды, построенной вокруг кладбища. Шериф любовался тёмными, приглушёнными тонами летнего неба. Лето случилось не очень жаркое. В тусклом освещении фонаря глаза шерифа выглядели больными.       Чонгук не имел никаких догадок, но расспрашивать не спешил. У него разыгралась фантазия, и он начал думать, что за оградой кто-то, притаившись, тихо стоит и наблюдает. До чего абсурдная мысль. Начал завывать ветер, поднимая с земли пыль. Глухие звуки замирали в сердце Чонгука. После одной сигареты последовало ещё несколько. Пока они так сидели, шериф имел возможность хорошо всё ещё раз обдумать и рассмотреть лицо убитого им омеги. Подняв голову, он окинул старую церквушку взглядом, ища что-то в её потемневших от времени окон. Успокоенный какими-то своими мыслями, он первым начал разговор, прервав затянувшуюся паузу. — Наверное, ты ничего не понимаешь. — Я даже, — медленно хлопая больными глазами, начал было Чонгук, при этом, как замороженный, не переставая вновь и вновь втягивать запах сигарет. — Даже не знаю, что сказать. Это безумие. — У него есть смысл. Был, вернее. — Поделитесь? — луна скрывалась за дымкой тумана, с минуту шериф обдумывал, какую правду озвучить и стоит ли ему это делать, но потом он просто сказал так, как было всё на самом деле: — Вторым любовником твоей материи был Юнги. Я узнал это совсем недавно, но это без сомнений, — Чонгук опустил взгляд на лицо омеги, застывшее маской ужаса из прошлого. — Мари умела хорошо скрывать свою личную жизнь, но никогда не скрывала её от Джуна, другие ничего не знали, догадывались, пускали слухи, но… просто Мари выбрала очень умных любовников и не ревнивого мужа, хотя возможно Джун и ревновал. Кто знает. — Юнги мстил отцу за дядю. — Джун не виновен в смерти Хосока. — Юнги сказал, что в его смерти виноват был отец. В том, что не помог. — Джун бы никогда не рассказал вам с Чарли об этом, возможно, он был напуган тогда. Я бы не стал верить словам Юнги, — Чонгук повернул голову в сторону шерифа, ровный блеск его глаз привлёк внимание ликана, он увидел самого себя в его расширенных от возбуждения зрачках, — но знаешь, как говорится, чем чёрт не шутит. Может и есть доля правды в его словах. — Кажется, его месть совсем не удалась. — Джуну действительно было плевать на свою жену. Во всех смыслах, но и любовнику — тоже. Несчастная женщина. — Юнги был вторым, а первым? — взгляд шерифа скользнул в сторону, что не осталось незамеченным для Чона. — Имеет значение? — Знаешь? — шериф выкинул докуренную до фильтра сигарету и уставился на Чонгука своим горящим взглядом, потерев сухие руки. — Каждый день его вижу, — сказал он просто. — В отражении.

🩸

      Было заметно, что Тэхёну скучно. Клиентов почти не было до обеда, хотя сегодня в Корее был праздник. Омега держался настороженно, отвечал на все вопросы с натянутой вежливостью и почти не улыбался. Чонгука всю ночь не было дома, на сообщения он тоже не отвечал: Тэхён попросил Вана посидеть с Мари, пока он будет в магазине. Ван согласился сразу, прикинув, что так будет для него лучше: вся неделя прошла в напряжении в фирме, в которой он возглавлял теперь отдел продаж. С недавних пор. По личным соображениям Тэхён не стал объяснять отсутствие Чонгука, но до конца рабочего дня не переставал о нём думать, что сказывалось на его манере общения, потому что отвечал омега на вопросы персонала односложными предложениями, и это было заметно. Отойдя к залитому закатным солнцем углу, Тэхён попытался набрать ещё раз мужчину, но ничего, кроме протяжных, гудков не услышал. Где он — омега не знал, надеясь, что не в каком-нибудь тёмном чулане — ирония, но это помогало не сходить с ума настолько, чтобы звонить в полицию.       Тэхён хотел надеяться, что у Чона трезвый ум, но он точно ничего не знал, впрочем, Чонгук был в полном порядке: после кладбища, на котором всё и произошло, они с шерифом отправились к нему на квартиру, где двое суток обсуждали прошлое, каждый что знал, то и рассказывал. Когда же дело дошло до самого шерифа, Чонгук узнал, что с Мари они познакомились случайно, и ему несколько было стыдно смотреть в глаза Чону, который только сейчас понял, как шерифу удавалось бывать на вечеринках с ним: Мари была его билетом для входа в высшее общество, но мало кто об этом знал. Шериф был уверен, что Юнги тоже ничего не знал, что Чонгук подтвердил: омега перед смертью был немало удивлён, что у Мари, кроме него, был ещё и второй ухажёр. Но для Чона мотив убийства был ещё до конца неясен. — Потому что эта пуля была предназначена для тебя. Юнги заплатил за твою голову. Он искал того, кто осмелиться это сделать. Как только я об этом узнал, сразу нашёл его и согласился, сделал вид, что согласен. В подробности он не вдался. Дал задаток и мы пожали друг другу руки. Ещё через две недели встретились и обсудили всё: Юнги согласился стать приманкой, — долгое время шериф изнывал от того, что он ничего не мог рассказать Чону, выдать самого себя, но сейчас, когда они сидят вместе на кухне в его квартире, эта боль начинает его отпускать. — Я бы не смог убить сына Мари. И мне до сих пор жаль Чарли. Ему не повезло так же, как и ей. Знаешь, что по итогу оказалось самым страшным? — Убийство невинного? — Я тебя умоляю, — поддел шериф Чона. — Юнги не был так уж свят, иначе бы мог уйти в монастырь. Поверь, — сделав ещё одну затяжку, шериф задумался, помассировав висок. — Самым страшным было стрелять. Я никогда не мог похвастаться этим в отделе. Страшно представить, что было бы, если бы промахнулся. Вы стояли очень близко. — Ахуеть. — Впервые слышу, как ты материшься, — шериф улыбнулся, и только сейчас Чонгук заметил, что тот ему в отцы годится. — Я бы не хотел отягощать свою совесть преступлением. — То есть ты сейчас на полном серьёзе говоришь мне, что мог промахнуться? — Человеческая погрешность. Никто не застрахован.       У шерифа был спокойный, доброжелательный нрав, что очень нравилось Мари, она хотела, как и любая другая женщина, лишь спокойствия и понимания, которыми шериф и расположил её к себе. Ещё немного поговорив обо всём, Чонгук убедился, что из троих мужчин — хотя Юнги по природе так назвать было сложно — мать любил только сидящий сейчас напротив него человек. Человек. В отличие от других, он не был монстром, может в этом и заключалась разгадка: человек полюбил монстра, Мари была чистокровным ликаном, как и Джун, как Чарли, Юнги, Сокджин, он и Лили. Чонгук был поражён и тронут этим открытием. Пока он думал об этом, шериф вспоминал первую встречу с Мари, первое свидание и её слёзы из-за поведения Джуна, но Мари всегда была выше этого, смотря на него спокойно и нежно, при этом плакала она редко, но её слёзы никогда не оставляли шерифа равнодушным.       Очевидно, шериф понятия не имел, что Юнги мстил из-за Хосока, и до сих пор ему казалось это не совсем правдой. Он не верил, что месть может столь долго гореть в чём-то сердце, но говорить об этом вслух он не стал. Из груди вырвалось подобие смешка. — Я тут вспомнил, как Мари нас с тобой только познакомила. — Я думал, ты порядочный человек, а оно вон оно как. — Осуждаешь? — с улыбкой поинтересовался он. — За то, что ты спал с моей матерью при живом-то отце? — Чон не стал прикидываться, будто равнодушно к этому отнёсся. — Чей бы волк в лесу выл, — подкурив ещё одну сигарету, заметил шериф. — У Сокджина было бесплодие, и, насколько мне известно, Чарли не мог родить от простого человека, — Чонгук уже был настроен на то, что сейчас начнёт грубо возражать. — Лили вся в отца. Красавица.       Только сейчас Чон понял, что шериф знал всё с самого начала, один из немногих. — Один из плюсов спать с ликанами, — от потемневшего за секунду взгляда Чона шериф закашлялся. — До всего произошедшего я бы тебе за такое непременно шею свернул, даже не раздумывая. — Верю. Потому и молчал. — Чего тебе не занимать, так это ума, — Чонгук не мог описать то, что чувствовал до сих пор, одно он решил после случившегося для себя точно: он хочет сохранить свою семью, он хочет не допустить ошибок своего отца, не размениваясь на другие варианты. Только сейчас он вспомнил о Тэхёне и включил свой мобильный: как и ожидалось, было много пропущенных. Его хватило сильнейшее желание закончить всё, что хотел, сегодня и сегодня же вернуться домой, чтобы сообщить Тэхёну, что они возвращаются домой — домик у моря ждал их. Внезапно он вспомнил о Вальше. — Меня ещё кое-что беспокоит. Надо ли мне снова менять весь персонал? — Точно, — шериф улыбнулся своим мыслям. — Совсем забыл тебе сказать. Я до сих пор не пойму, как ты не вычислил Вальше? — Она… — Мой человек из отдела. — Ахуеть, — так же флегматично ответил Чонгук. — Она следила за вами и передавала все данные мне. И, когда ты сбежал с омегой и ребёнком, я сначала забеспокоился, но потом просто усилил охрану твоего офиса и квартиры, хотя… это не совсем помогло. Мы так и не нашли стрелявшего в вас с секретарём Ван у здания компании. И я до сих пор не знаю, был ли это человек Юнги. Как растворился чёрт.       Чонгук на короткий миг испытал облегчение, но нельзя того же было сказать о шерифе. Он всё ещё считал, что со смертью Юнги ничего не закончилось: теперь шериф хотел найти брата омеги. Строго рационально оценить ситуацию не давало и то, что шериф до сих пор не знал, кто убил всех тех людей с пометкой «животное», надеясь лишь на то, что со смертью Юнги это прекратится. Его почти охватила сильнейшая досада, когда он допустил мысль, что ничего ещё не кончено. — Почему ты выбрал Тэхёна? — Прозвучит глупо, но это скорее он выбрал меня, — ответил Чонгук. — Не знаю, что нашёл во мне, но мне повезло. — От кого Чарли? — От того, кому я заплатил за услугу. Имени не помню, выкинул это из головы, как только Тэхён забеременел. — Не страшно, что он когда-нибудь узнает, что не ты отец девочки? — Если узнает, то… — Чонгук крепко задумался. — Пожалуй, наконец пойму зятя своего, который был вынужден играть роль отца Лили, всё зная с самого начала. Как и я, собственно. Карма, так сказать, — горько улыбнулся Чонгук, подумав, как же иронично всё в его жизни, если вспомнить, как он заставил Кея смотреть с балкона на то, как он трахает Тэхёна. Бумеранг прилетел в лице мужчины, оплодотворившего на его глазах его омегу, они с Кеем поменялись местами, потом — с Сокджином: как и зять, сейчас Чонгук воспитывал чужого ребёнка, о чём он знал с самого начала. Сокджин тоже знал, что Чарли носил под сердцем не его сына. В Сокджине было больше благородства, чем в нём. Он принял свою смерть, не сопротивляясь, и Чонгуку до сих пор было интересно, почему. Сокджин имел полное право злиться на Чона за то, что он сделал, имел ли Чон такое право? Сейчас он был не совсем в том уверен, но сделанного не исправить. — Странно слышать такое от тебя. — Ну я же не совсем монстр. Так, всего лишь на какой-то процент. — Этого достаточно.       Они сидели молча и смотрели друг на друга, Чонгук курил. Он обвёл глазами кухню в последний раз и сказал, что ему пора возвращаться. Такси приехало быстро. Распрощались они на улице, когда Чонгук сел в машину, шериф ещё какое-то время остался стоять, смотря, как от такси поднимается облако дыма. Темнело в эту пору года медленно, но на небе уже можно было заметить россыпь звёзд. Шериф испытал большое облегчение, когда часть вины, которую он долго носил в себе, ушла. Всю ночь он старался не думать о произошедшем, не получилось, не став отрицать, что он всё ещё испытывал тревогу, как и Чонгук, который поднимался медленно, считая каждую ступеньку до нужного этажа. Дверь коротко скрипнула, отчего у Тэхёна по телу побежали мурашки. Он вышел в коридор, где нашёл Чонгука, что снимал свою обувь. — Где ты был? — Если расскажу, не поверишь, — Чонгук не собирался ничего рассказывать, он подошёл к омеге и, взяв в ладони его лицо, поцеловал, Тэхён в моменте ощутил, что теряет спокойствие. У него вырвался удивлённый возглас, он отпрянул первым, заглянув серьёзно мужчине в глаза. — Ты вроде не пьян. — Пока нет, но повод у нас однозначно есть. — И какой же? — спросил Тэхён. — Мы возвращаемся домой. На выходных начнём собирать вещи. — Что произошло?       Колеблясь между правдой и полуправдой, Чонгук решил соврать лишь об убийстве. При всём своём волнении Тэхён всё же испытывал острое любопытство, которое граничило с безумием. Безумием казалось Чону озвучить правду, он несколько размышлял о том в такси по дороге домой, но решил, что соврёт, а для того, чтобы себя не выдать, нужно выпить. И, не доходя до кондиции, рассказать то, во что он бы и сам смог поверить. Тэхён глядел на него исподлобья и не хотел думать об изменах, хотя накрутил себе бигуди по этому поводу. — Навещал покойных родителей, потом встретил старого друга семьи, он пригласил меня к себе, не буду скрывать, что немного выпили. Пили почти до рассвета и после вспоминали прошлое, — это было правдой, — вспоминали, вспоминали, а потом он рассказал мне, что спал с моей матерью, когда отец ещё был жив. — С ума сойти. — Я сказал «ахуеть». — И что дальше? — Ничего.       Тэхён поколебался, но всё же спросил: — И ты так спокойно это принял? — А что изменится? Матери нет в живых, как и отца. Это ничего не меняет. Мама была красивой женщиной, мало кто мог перед ней устоять. — Отец не ревновал? Знал вообще? — Не знаю. Но если знал и был бы жив, очень хотелось бы узнать, как он это смог пережить, принять, как мужчина. Я бы не смог. — Я не собираюсь тебе изменять, — заверил Тэхён. — Знаю. За это тебя и люблю, ангелок, — они сидели друг напротив друга за маленьким столом на кухне, горела одна лампочка, Чонгук потянулся к омеге, смазано поцеловав того в губы. Пахло ментолом. — Курил что ли? — Нервничал. — А меня ругал за то, что для ребёнка это вредно. — Твоё поведение вредно для моего здоровья. — Твоё упрямство — для моих нервов. — Когда это я упрямился? — Постоянно. Каждый божий день, — усмехнулся Чонгук, на что омега устало и пьяно рассмеялся. — Ложь и клевета. — За ложь я наказываю. — Я помню, — сказал Тэхён. — Коленки до сих пор болят. — Не преувеличивай. Это было всего-то пару раз. — Четыре, мистер Чон, — не очень тактично напомнил Тэхён, хотя по-настоящему не мог злиться, понимая, что для мужчины очень важна правда. Страшно стало, когда омега подумал об изменах — своих, что если? Но, мотнув сильно головой, не стал подкармливать свою фантазию. — Мне интересно, — сказал Тэхён, привлёкши внимание Чонгука. — Что было бы, окажись ты на месте отца? Если бы узнал, что я тебе изменяю с кем-то? — Мне и представлять не надо было бы, — Тэхён уставился на мужчину, как олень на машину в лесу. — Я иногда представлял себя на месте Кея. Формально, ты ему изменял. Один раз даже у него на глазах, — и на моих, осталось неозвученным. — Чонгук… — Не вини себя. Не всем хватает смелости закончить отношения, которые не имеют никакого смысла, — Чонгук протянул руку, скользнув холодными костяшками по тёплой щеке. — Ты не хотел быть с Кеем. Думаю, даже и не понял, как сошлись. Ты был юн. Искал тепла, понимания и защиты. — Ничего не изменилось. Сейчас я ищу того же. — Я тоже, — в первую очередь в этом Чонгук признавался самому себе. — Мари скоро год. — Да, время быстро летит.       Новым капризом Чонгука стало обручение с Тэхёном, потому что мысль о том, что Мари-Чарлиз должно было скоро исполниться год, а на пальце омеги не было обручального кольца — беспокоила его, но, откровенно, Чон ещё больше беспокоился о том, что будут думать и говорить о Киме в кругах высокого общества, куда омега был теперь вхож. Да и недавние происшествия не прошли для Чонгука бесследно, особенно часто мужчина, сидя в кабинете отца в доме у моря, вспоминал слова шерифа, что совсем неважно стреляет. Он почти не мог об этом забыть. Кругом блестело стальное море в лучах рыжего солнца. По приезде Чонгук был немало удивлён, что конюшня на заднем дворе была уже достроена; он распорядился привезти купленных им лошадей. Вальше встретила их тёплой улыбкой, но вечером того же дня сообщила, что её работа окончена, ей пора возвращаться в отдел следственного комитета. Переговорив с Чонгуком, они решили не говорить ничего Тэхёну, ожидая, что тот расстроится, и Вальше взяла на себя смелость соврать. Для омеги она уехала к себе на родину для того, чтобы воссоединиться со своими корнями. С лёгкими слезами и тяжёлым сердцем омега отпустил Вальше, но Чонгук не стал сразу искать ей замену, никого другого и сам мужчина на её месте совсем не представлял. Он был сам немало опечален таким исходом, но скрывал это, как мог, хотя получалось у него неважно. Омега, всё верно поняв, просто сделал вид, что верит Чонгуку. Он всегда ему верил, даже больше, чем самому себе.       Весь июль Чонгук и Тэхён в основном провели на работе: Чон — в компании, Тэхён — в магазине, по большей части изнывая от скуки: работы было невпроворот, но это никогда не пугало мужчину, чему от него научился и омега. Ван же бегал, как гончая, между магазином и фирмой, к концу лета, закинув язык себе на плечо, сказал, что уходит в отпуск за свой счёт.       В один из погожих летних вечеров Чонгук понял, что хочет сделать важный шаг, уже ничего не откладывая. К слову, после того, как привезли лошадей, Чонгук познакомил Тэхёна с его будущим тренером. Мужчина выполнил своё обещание, данное омеге, что добавило пару звёзд в копилку. Так вот: Чонгук долго обдумывал ту мысль, крутя её под микроскопом и так, и этак, но решил прежде поинтересоваться у Тэхёна, что тот сам думает по этому поводу. Чонгук чтил свои традиции, традиции семьи. — Я понимаю, что это сейчас прозвучит, как бред умалишённого, но хочу отвезти тебя на могилы моих отца, матери, — сказал Чонгук, узы с семьёй его ещё стали сильнее, теперь он это понимал и часто ходил к родственникам на могилы, а после смерти Юнги стал захаживать и к дяде, убрав сорняки, чистотел и посадив на его могиле такие же красные цветы, как у отца, матери и, — и Чарли. — Если спрошу, для чего, прозвучу глупо? — Для меня это важно. Им уже всё равно, они точно не осудят мой выбор, но, если призраки существуют, пусть хотя бы так на тебя посмотрят. Мари брать не будем, она ещё совсем ребёнок. Не хочу верить, откровенно, во всякие предрассудки, но кто знает. Ван за ней присмотрит. — Он в отпуске. — Точно, — цокнув недовольно языком, сказал Чонгук. — Чёрт. — Оставим на кого-нибудь из персонала, почему нет? — предложил Тэхён. — Не думаю, что мыть полы, протирать пыль и присматривать за годовалым ребёнком это одно и то же. У каждого своя работа. — Тогда что делать? — Мы поедем с водителем, он и посидит с малышкой. — Не утомительно ли выйдет для Мари? Она же совсем маленькая. Мне не нравится эта затея, Чонгук. — Тогда няня на час, — на это предложение Тэхён уже был куда больше согласен.       Днём для визита они выбрали воскресное утро, когда у обоих выходной. Чонгук был взволнован не меньше самого Тэхёна: омега несколько долгих часов провёл перед зеркалом, в раздумьях о семье Чонгука, ловя себя на мысли, что он почти не знал до этого о ней, а сейчас мужчина хочет отвезти его к ней — только имелся один нюанс: они не смогут обменяться никакими тёплыми словами. Мёртвым слова не нужны, для них важна лишь память, которая будет жить до тех пор, пока есть те, кто о них не забудет. Чонгук был хорошим сыном в глазах Тэхёна. Скрывая дрожь в голосе, накануне альфа многое рассказал о своём прошлом: о матери, отце, брате, и Тэхён осознал ту крайнюю степень жалости в человеке, какую испытывает всякий хотя бы один раз в своей жизни, что он никогда не узнает этих людей лично. О семье Чонгук рассказал только хорошее и не винил мать в изменах, очень мало что мог вспомнить об отце, при этом впадая в раздумья.       Солнечные лучи белого дня золотили кресты на кладбище, Чонгук заметил, что тумана сегодня не было, как и людей. Альфа принёс с собой букет красных роз, который положил на могилу матери. Встав с колена, он заметил, что сегодня было на редкость спокойно в душе, обычно это место вызывало лишь тревогу, разгоняя по венам страхи и боль. — Ты похож на маму, — сказал Тэхён, находя в чертах женщины с портрета на могильном камне сходства с мужчиной, который сейчас держал его за руку. Чонгук впервые не знал, что сказать, ощутив себя маленьким и никчёмным. Никчемность привил ему отец, чтобы он, как альфа, никогда не забывал своего места. Всё-таки в воспитании детей они с Мари придерживались разных взглядов, Мари нередко была излишне строга к Чарли, а вот к Чонгуку — напротив. Джун действовал в воспитании диаметрально противоположными методами, мягче относясь к омеге, чем мать. Дети выросли, но никогда не винили родителей.       Только сейчас Чонгук увидел, как Лили похожа на свою бабушку — точная копия, особенно глаза.       Затем они отправились в неизвестном для омеги направлении. Через два часа в окне показалась усадьба, такая большая, что Тэхён пришёл в замешательство: огромное строение с массивными мраморными колоннами и широкими арочными окнами, что сверкало в лучах полуденного солнца. Позади усадьбы располагался сад, превращённый в лабиринт: извилистые зелёные коридоры, высокие стены из аккуратно подстриженных кустов, скрывающих за собой бесчисленные повороты, иногда заводя в тупики, а в глубине — статуи из белого мрамора — статуи греческих богов и нимф, покоящиеся в тени кипарисов, — с таинственными улыбками и глазами, словно высмеивая живых. Воздух здесь был пропитан ароматами жасмина и магнолий, которые сейчас подстригал, стоя на стремянке, садовник. Тэхён не успел осознать величия этого места, широко раскрытыми глазами смотря на дом, такой большой, что он не верил тому, что видел, как Чонгук привёл его к месту, усаженному красными ликорисами от края до края — как будто поле в огне сгорает. По тропинке они направились неспешно к застеклённому храму, отворив скрипучую дверь, Чонгук пропустил вперёд себя омегу. Мужчина медленно зажёг все лампадки и предался тихим размышлениям. Внутри стало теплее. Чонгук волновался, потому что представлял, что было бы, если бы Чарли был жив, как он отреагировал на Тэхёна. Полную тишину нарушил первым Тэхён: — Так вы близнецы? — Да. С самого рождения вместе. С утробы матери, если точнее. Всегда были вместе. Всегда.       Омега ощутил боль, кольнувшую душу мужчины, и тихо прошептал: — Мне жаль. Как он умер? — От кровотечения. Не успели спасти.       Одному Богу было известно, как Чонгук решился на этот шаг, но к вечеру он уже ни о чем не жалел. Они погуляли немного в саду-лабиринте, Тэхён не мог поверить в то, что все семья Чон была мертва, за исключением Чонгука, и омега даже не догадывался, что смерть с косой совсем недавно была рядом с альфой. Уберегла Чона от преждевременной кончины любовь мужчины к его матери. Чужого мужчины. Человека. — Пойдём в дом.       Вообразить, насколько этот дом огромен, Тэхён едва ли мог, пока не прошёлся по гостиной, кухне, длинным, но пустым, как и многие комнаты, коридорам. Чонгук исчез, миновало двадцать или тридцать минут, и за омегой пришла служанка, попросив его последовать за нею. В комнате было темно из-за зашторенных окон, свет не горел. Чонгуку было для кого жить — это Тэхён понял сразу, как только увидел на руках мужчины ребёнка, похожего на него, как две капли воды, — поразительное сходство. Лили молча рассматривала омегу, сидя на руках отца, пока тот рассказывал сказку о племяннице, дочери его покойного брата. — Сколько ей? — Два года. Скоро совсем взрослой станет. — А отец? Муж Чарли?.. — У нас в семье не принято вспоминать этого человека, — строго ответил Чон. — Надеюсь, Лили не станет о нём расспрашивать, когда подрастёт.       Глядя на взволнованное и счастливое лицо мужчины, Тэхён не понимал, откуда в нём столько жизненной силы после стольких смертей. Выглянув в окно второго этажа, на котором и располагалась детская, омега увидел лишь зелёный сад. — Могила в другой стороне. — Почему не вместе с семьёй? С отцом и матерью?       Отдав Лили нянечкам и выйдя с Тэхёном в гостиную, они сели на диваны, им подали чай. Омега изучал его лицо, находя во взгляде глубокую задумчивость с лёгким оттенком боли и сомнений. Чонгук не мог сразу озвучить того, что он хотел сказать, подбирая слова. Эти мысли всё чаще и чаще в последнее время ужасали его, но сами по себе они не были ужасны, страшно было именно озвучить их несмотря на то, что Чонгук долго готовился к этому. Он смотрел на Тэхёна, как смотрит мужчина на новый автомобиль, который хочет приобрести: кончики пальцев покалывают в нетерпении, он с трудом может выдержать этого напряжения. В эти минуты ему казалось, что не чувствует готовности в том, чтобы всё рассказать, но можно ведь и не говорить всего, тогда зачем вообще касаться этой темы, если он в ней не уверен, вернее, он не уверен в том, что Тэхён — тот человек, который должен это знать. Поймёт ли он? Если сравнивать шерифа, любящего его мать мужчину и Тэхёна, то Чонгук куда охотнее бы поделился всем с первым, но не с омегой. Только сейчас эта мысль пришла ему, как плохое видение, и он усомнился в правильности своего поступка. Но омега видел Лили, находя их сходство поразительным, объясняя себе это тем, что Чонгук и Чарли были близнецами, и потому племянница так похожа на своего родного дядю, — на своего родного отца. При мысли, узнай Тэхён всю правду, страшную, как бес, Чонгук показался жалким самому себе. Знание тихой грусти заменило ему суровое выражение его лица. Тэхён видел, как мужчина менялся на глазах, словно хамелеон. Чонгук опомнился и повернул голову в сторону омеги. — Это было не самое лёгкое время, когда все узнали, что Чарлиз в положении. Маменьки уже не было в живых, как и отца, смерть обоих родителей Чарли перенёс с большим трудом, но ещё сложнее ему дался его брак по расчёту. Наверное, имя Сокджин тебе ни о чём не говорит, и это не столь важно, потому что он женился на моём брате лишь из-за денег, акций компаний, которыми владела моя семья. Владеет и по сей день. Долго они пытались завести ребёнка, не получалось. Врачи делали то, что могли, но слухи о бесплодии моего брата поползли очень быстро. Это навредило его здоровью, нервы совсем расшатались, а муж спокойствия ему не добавлял, обвиняя в том, что они оказались в таком скверном положении из-за него. К слову, родители Джина были на стороне Чарли, что помогло в конечном итоге. Хотя за девять месяцев брат многое перенёс, но вот после рождение дочери, уже… уже… уже не смог. Сердце остановилось.       Стараясь скрыть своё волнение в голосе, Чонгук выбрал точку в пространстве — вазу возле камина — и смотрел лишь на неё. — Это стало неожиданностью для всех. Потом я оформил опекунство над Лили, с чем не возникло никаких проблем. Понадобилось много времени, чтобы это всё принять. На вопрос: общаюсь ли я с зятем, — вспомнив о нём, Чонгук насмешливо улыбнулся. — Мертвецы не умеют говорить, к счастью. — Сокджин тоже умер? — Да. — Какой кошмар. — Ну, — перекинув ногу на ногу, Чонгук почувствовал силу своих слов, — Лили ничего не потеряла, поверь. Он и мужем-то был не очень заботливым, отцом — и подавно. Его интересовали только деньги, такие люди не любят никого, кроме самих себя. Хотя подонком назвать его тоже язык не поворачивается, — сказал мужчина. — Тварью — да, которая получила то, что заслужила. И получила сполна.       В саду начали петь цикады, шуметь поле ликорисов, Чонгук слышал шум биения чужого сердца. — Лили будет расти дома, частные занятия, учителя, — мужчина принял такое решение уже давно, но, озвучив его, смог до конца принять. Правильно ли оно? Покажет время. — А друзья? Для Мари ты хочешь того же? — Нет. Наша дочь пойдёт в школу. — Почему тогда… — Потому что обычная жизнь не для неё, Тэхён, — Чонгук несколько понизил голос, — у Лили будет всё то, что она только пожелает, как и Мари, но Лили будет расти с прислугой. Отдельно от всего остального мира.       Немало удивлённый манерой речи и решением мужчины, Тэхён остро растерялся в моменте. Полный сдержанного ожидания омега ничего не ответил на это, но мысли с новой силой закрутились в его голове, он почти лишился дара речи — на деле просто не знал, что сказать. Ему показалось, что Чонгук был непреклонен в своём решении, и омегу живо заинтересовала именно причина такого выбора: хотя, по существу, ничего плохого он сам в том не видел. Социум — не гарантия того, что у тебя будут друзья. Тэхён это отлично сам знает. Разгоревшееся любопытство в глазах омеги натолкнуло Чонгука на то, что он сейчас звучит весьма нелепо, потому он продолжил: — В целом я считаю, что Лили нет нужды даже поступать в университет, сдавать вступительные экзамены. К тому же, я не собираюсь отдавать её насильно замуж, чтобы избавиться от неё, не хочу, чтобы она повторяла судьбу своего родителя, моего брата. — Что тогда она будет делать? — Если захочет, то конечно поступит, но опять же: я обеспечу ей хорошую жизнь и без того. — Не разбалует ли это её? В будущем. — Даже если так, буду считать это своим долгом, который до конца своих дней я буду отдавать своему брату.       Неловкое молчание. — Благородно. — В мире нет ничего благородного, Тэхён, даже в благотворительности, поверь, — мужчина немного пустился в рассуждения об этом, называя честность и жертвенность опасными добродетелями, и сам не видел в них ничего хорошего, никогда не принимая в том участие. — Деньги должны работать на благо экономики, на благо семьи, а не кормить чужие голодные рты. — Это жестоко. — Жестоко — это рожать детей в нищете и жаловаться на то, что ты ничего не можешь изменить. Винить этих детей в своих неудачах, бить их и ущемлять с рождения, сравнивать с другими, заставлять учить школьную программу, которая бесполезна. — Почему бесполезна? — Что ты сам помнишь со школьной скамьи? Назови мне хотя бы по одной формуле из физики, химии и математики. — Школа просто помогает развивать интеллект. — Тэхён, — Чонгук сосредоточил на омеге свой взгляд, отставив в сторону свою чашку чая, — интеллект это в первую очередь генетическая предрасположенность, определяющая когнитивные способности каждого человека, и только потом влияние внешней среды на мозг. Школа не есть хорошее образование в массе своей. А частные структуры далеко не всем по карману. Сначала должно повезти с генами, потом только труд. Сколько коту не объясняй аэродинамику — он птицей не станет. У умных людей рождаются умные дети, но бывают исключения несомненно. Иногда природа отдыхает на наших потомках. И это нормально, не норма, но нормально.       Чонгук решил, что час уже поздний, поэтому они переночуют в поместье. В отличие от Тэхёна, мужчина лёг спать с пустым желудком, а на следующее утро отказался от завтрака, сказал прислуге, что искать его до обеда не надобно. Он был погружён в заботы о будущем, которое имело свойство меняться. Ум мужчины трудился над сложной задачей: как? Как устроить Тэхёну свидание? Место? Время? Проблема заключалась в том, что Чонгук не видел ничего особенного ни в ресторане, ни в предложении на берегу моря, ничего не приходило на ум, кроме прогулки на лошадях. Как только он серьёзно начинал задумываться об этом, ум подкидывал доводы: это опасно, это не романтично и весьма тривиально. К обеду мужчина нисколько не продвинулся со своей идеей, мозги шевелились под черепной коробкой от силы мысли, но всё это было пустым. Его давно не озаряли блестящие идеи, поэтому он звонил тем, чьему мнению он доверял. Ван взял трубку сразу. Будучи большим приверженцем классики, секретарь настоял на прогулке на лошадях, пока к тому ещё располагала погода, хотя и идею с рестораном они тоже долго обсуждали, на что Чонгук почти согласился, но потом опять отказался. Для того, чтобы излить свои чувства, говорил секретарь Ван, не нужно ни красивого места, ни дорого кольца, ни много ума, важны в конечном счёте только чувства, завершив рассказ своей историей о том, как он делал предложение своей жене. Чонгуку ничего не нравилось, каждая мысль вызывала острую боль в висках, он был раздражён и немало разочарован в себе. — Излить свои чувства, излить чувства… — бормотал он тихонько себе под нос, расхаживая по коридорам сада-лабиринта. Чонгук колебался. Злился. Время поджимало. В том, что Тэхён ему не откажет, он был уверен, как и в том, что Лили — его ребёнок. — Тц, будто это так легко сделать.       Секретарь Ван наотрез отказался содействовать планам мужчины, поэтому он с лёгким волнением позвонил другому человеку, которого считал своим другом. Изложив ему свои идеи, планы и сомнения, в ответ на это Чонгук услышал лишь весёлый свист. — Как это понимать? — Чон, я тебе не узнаю. Но решение смелое, женитьба — это… это… прекрасно. — У тебя всё равно не получается убедительно врать. — Знаю, поэтому не понимаю, чего ты от меня хочешь. Я даже женат никогда не был. — Зато спал с замужней женщиной, матерью двоих детей. При живом муже.       Шериф был не в духе, после смерти Юнги убийства с пометкой «животное» так и не прекратились. Чонгук кратко передал суть своей затеи, лишь изредка замолкая. Потом шериф спросил, как прошли похороны Юнги, на которых был Чонгук. Мужчина скупо ответил на заданный вопрос, упомянув только тот факт, что он спрятал в своём платке кусочек лимона, потому что оплакивать омегу искренне он не мог. Шериф явно смешался, а потом громко рассмеялся. — Ну негодяй. — Кто бы говорил. — Не можешь простить меня за то, что я спал с твоей матерью? — А должен ли вообще? — с неподдельным непониманием спросил Чон. — Нет, но… — Никаких «но», — в этом Чонгук был несгибаем, ему до сих пор с большим трудом давалось осознание прошлого своей семьи. В любом случае уже ничего не поправишь, а в сожалении нет никакого смысла. — Прости. — Ты тоже. Я так понимаю, что традиционный подход для предложения руки и сердца тебя не устраивает? — Я похож на сосунка, у которого мечта всей жизни это встать на одно колено и подарить огромный букет красных роз? Ресторан тоже никуда не годится. — Ты вроде социально адаптированный, — задумчиво протянул шериф. — Что не так с рестораном и вставанием на одно колено? — Тебе бы самому понравилось такое предложение? Это же верх нелепости. — Чон, я — не женщина и не омега, ты — тоже. Думай хоть иногда не о себе. Ты не центр Вселенной. Насколько я смог изучить Тэхёна, он даже одной розочке будет рад и предложению на берегу моря без оркестра, банкета, официантов, клоунов… — Ты в себе? — А ты? Вы ликаны слывёте не самыми добродушными малыми, знаешь ли. Скорее, беспощадными и циничными. Но вас такими делает природа, так что, Чон, брось ломать себе голову. Закажи столик в дорогом ресторане, вино, цветы и просто получи его «да». Вам ещё детей воспитывать. Тэхён же знает о Лили? — С недавних пор. — Как решился на это? — Имеет значения? — спросил Чонгук. — Это решение было лишь вопросом времени. — Молодец. — Он всё равно ничего не знает. — Это уже не моего ума дело. Ты сделал так, как посчитал нужным. — Спасибо.       После их разговора у Чонгука опять завертелись в голове десятки обрывочных мыслей, он сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Он не был уверен ни в одном своём решении, мало что казалось ему привлекательным, как раньше. После кладбища всё казалось пресным: еда, работа, разговоры с людьми — ушли все краски. В час ночи Чонгук тонул в тумане сигаретного дыма и в своих мыслях, дом заволокло унынием, тишиной — можно было услышать, как нестройно шумит поле красных цветов за окном и листья на деревьях. В какой-то момент глаза начали слипаться, Чонгук этому не предавал никакого значения до тех пор, пока не начала болеть шея. — Бездарность, — его не покидало чувство собственной никчемности.       В старом грустном мире не было больше ничего особенного, Чонгук потерял всё, ради чего жил. Смотря на Лили, он видел, как девочка всё больше становится похожа на Мари, свою бабушку. Такая ещё маленькая, но с дурным характером. Хуже ничего быть не могло. Он думал об этом с отвращением, презрением, но так было не всегда. С тех пор, как умерли родители, Чонгук не испытывал к ним ничего, кроме жалости, с недавних пор всё переменилось. Почему? Тэхён и Мари-Чарлиз были идеальными: они не имели ничего общего с его семьёй ни внешне, ни характерами. Заметив полосу света, идущую со стороны коридора, Чонгук напрягся. Дверь его в кабинет отворилась, и на пороге показался Тэхён. Неприятнее всего было видеть его не сонным, а грустным. Чонгуку даже показалось в темноте, что он истощён, но это было не так. Тэхён просто не мог заснуть: всё смешалось в его голове, его мысли, воспоминания. Он решительно был не готов к тому, что у Чона есть племянница, что у него был брат-близнец, что это всё было и существовало, как отдельная вселенная, что мужчина не считал нужным ему об этом рассказать, — решительно омега был не готов к этому разговору. — Бессонница? — спросил Чонгук, но по выражению лица Тэхёна он понял, угадал, что у бессонницы есть причина, которая кажется столь весома, что Тэхён не смог дотерпеть до утра. Альфа чувствовал, что врать сейчас будет невозможным. — Я всё никак не могу понять.       Чонгук полностью развернулся к нему, скрестив ноги. — Почему Чарли вышел за такого плохого человека? Разве у него не было выбора? — Об этом браке договорились ещё несколько лет назад. — По расчёту? До сих пор люди договариваются о браках? — Чарли не был простым омегой. Отец и мать боялись, что он влюбится в альфу, который будет ему не подходить по статусу. Это бы разбило ему сердце, потому что родители бы не допустили свадьбы с неподходящим мужчиной. На их месте я бы поступил, пожалуй, точно так же, — сказал Чонгук. — То есть, если бы твои родители были живы, они бы и меня не одобрили? — Мы с Чарли разные, — начал своё объяснение Чон. — Ему нужны были хорошие и надёжные руки, уважаемый муж и порядочный семьянин с правильными ценностями. По мнению наших родителей, Сокджин был подходящим кандидатом. — Но ты говорил, что он… он… оказался не очень хорошим человеком. — Он был не готов к браку, но назвать его плохим уж прям нельзя. В бизнесе он смыслил много, это надо признать, но Чарли не любил, ни во что не ставил. Да и слухи ходили о нём, как о муже, скажем… не очень. — Он изменял? — Тэхён в удивлении моргнул. — Нет, никогда. Просто не любил ни Чарли, ни Лили. Но, наверное, и не должен был. Да, не должен, — в подтверждении своих же слов Чонгук задумчиво кивнул.       Тэхён ничего больше не стал спрашивать. Обойдя письменный стол, сел на колени к мужчине и, обвив его шею руками, прижался к его виску своими горячими губами. Само собой, Чонгук того не ожидал, но понял верно, что омега излишне расчувствовался, ему было жаль бедного Чарли. Всем было именно жаль его, но никто его не любил. — Пойдём спать? — предложил Тэхён.       Чонгук на это ничего не ответил. Он смотрел в сторону ружей, которые висели вдоль стены, все были на месте, а в памяти Чонгука одно по-прежнему отсутствовало — в кабинете отца в доме у моря. Исчезновение ружья казалось сейчас самой большой ложью отца, которую только Чон мог себе вообразить. «Не прихватил ли он его с собой в могилу?», — весьма часто задавался этим вопросом он. Маловероятно, что оно действительно было так, хотя Чонгук не был ни в чём уверен. Он размышлял, жонглируя своими мыслями. — Пойдём. Я устал.       Усталость Чонгука длилась уже очень давно, намного дольше, чем Тэхён мог себе представить. В спальне горели настенные бра, мягко освещая кровать и тумбочки по бокам от неё. Чонгук читал Библию, почти ничего не понимая, просто ища истину, а истина искала его. Тэхён лежал рядом, листая сообщения в телефоне и кому-то отвечая. Держал мужчину за ладонь. Светила за окном полная луна.