Волки да Винчи

      В тёплом кабинете мягкий свет ламп падал на экран, где пульсировало изображение на чёрном фоне. Пациент лежал на кушетке, прислушиваясь к шорохам аппарата УЗИ, ничего не понимая, но с трепетом ожидая слов врача. Врач, погружённый в свою работу, водил холодным датчиком по коже, оставляя за собой тонкую линию геля. Тэхён прикрыл глаза, не рассчитывая уже на то, что врач даст положительный ответ, его лицо напоминало маску услужливой готовности, Тэхён совершенно ничего не мог прочесть по его бесстрастному лицу. И это напрягало. Чонгук сидел в ожидании в коридоре, перекинув ногу на ногу, ему немало было интересно, всё ли получилось, или придётся вновь прибегнуть к чужим услугам. Время было раннее, так что в больнице было мало людей.       Они предпринимали одну попытку за другой, но без видимого успеха или намёка на него, но так ситуация виделась лишь Тэхёну. До этого времени. Эта новость буквальна была столь же ошеломляющей, как и отрицательные тесты, потому что внезапно сознание омеги очутилось в вакууме. С мгновение Тэхён смотрел на врача, после чего перевёл изумлённый взгляд на монитор аппарата УЗИ. — Повторите. — У Вас седьмая неделя, — не дожидаясь ответа своего пациента, добавил врач, протянув салфетки Тэхёну: — мои поздравления, — тон у врача был таким уставшим, что несомненно и, можно подумать, уже очень давно не рад своей профессии. Сколько лиц он повидал: и счастливых, и расстроенных, и грустных. Многих.       Это всегда заметно, но даже у людей весьма образованных иногда ёкает при виде хорошего сердце, а у врача Тэхёна ни один мускул на лице не дрогнул. Он выписал направление на следующий приём.       Омега вышел в пустой коридор, с присущей ему сдержанностью подошёл к вставшему со своего места Чонгуку, не зная ещё, что их будущее более не окутано таким туманом неопределённости, как прежде. — Ну что?       Если бы Тэхён только мог сказать то, что сказал ему с мгновение ранее врач, то, что ему пришлось пережить, могла бы получиться премилая сцена, но с омегой ничего подобного прежде не происходило. Это обстоятельство надо иметь в виду, потому что, получив желаемое, Тэхён в него не верил всем сердцем. Необъяснимое ощущение охватило так внезапно, что до самого дома, держа руку на своём животе, оно его не покидало, как и довольная улыбка лица Чонгука. Он был рад сразу двум вещам: во-первых, у них всё вышло, во-вторых, ему больше не придётся прибегать к чужой помощи. А с совестью он непременно договорится. Со временем. Был солнечный летний день, и город казался оживлённым, как и море, к которому они вышли прогуляться после обеда. Никому, даже Вальше, о положении Тэхёна они не сообщали.       Лазурное море, ослеплённое белым светом дня, простиралось до горизонта перед глазами. Ясные, прозрачные волны качали на себе чаек, играя светом, каждая волна бежала к берегу, но тут же отступала, разбиваясь о него и разбивая тишину. Мысли Тэхёна сливались с шумом прибоя, отграничивая его от другого мира, в котором был Чонгук. Мужчина, засунув руки в карманы брюк, смотрел на горизонт, немного затушёванный дымкой. — Предложение на берегу моря — такая тривиальность, не правда ли? — буднично сказал Чонгук.       Эта тишина нравилась Чону, и потому он вслушивался в неё с глубочайшим вниманием. Необъяснимое ощущение охватило его, мимолётное, как взмах крыла бабочки, на побережье моря, чего прежде не случалось ему испытывать. И он боялся его, прислушиваясь к тому, что внутри. По телу побежала странная дрожь, которая передалась и Тэхёну. Дул сильный ветер, но было тепло. Сначала омегу поразила ещё более странная неуместность произнесённых, подхваченным резким порывом ветра слов, затем, когда Тэхён обратил взгляд голубых глаз на профиль мужчины, его спокойствие — море волновалось, билось, металось из стороны в сторону, как отражение того, что сейчас совершалось в душе альфы. У омеги не было внутреннего убеждения в том, что слышал, что он смело мог предполагать. Он лишь задал простой вопрос, который вызвал полуулыбку на лице Чонгука: — Что? — После родов нужно будет заглянуть в ЗАГС, но вот как туда дойти — мне известно, а вот как к этому вопросу подойти, я ещё не решил. Может, поможешь? — на лице мужчины не было никаких сложных эмоций, он был полон счастливых ожиданий и предчувствий, которые должны были скоро свершиться в его жизни. Ребёнок родится до брака, но Чон чётко для себя решил, что он возьмёт его фамилию, а кровь — от Тэхёна и какого-то мужчины, чьего имени он даже не запомнил. В сознании Чонгука не произошло никаких разительных перемен, кроме той, что он начал видеть в Тэхёне идеального для себя партнёра. Ему действительно стало жаль волосы. Это была того рода глупость, о которой Чонгук мог спокойно сожалеть, не раня своё сильное сердце. И воспоминания о Чарли — как туман, что постепенно начал рассеиваться — не столь сильно тревожат теперь, это был хороший знак. Чонгук благодарил Бога за это, но всё же до конца не мог отпустить его. Он уже не испытывал никакого таинственного влияния, но эту тайну он никогда не раскроет Тэхёну, равно как и тайну своего происхождения, наличие у него другого ребёнка и настоящего отца их будущего сына или дочери. Иронично про себя подумав, что ему, как мужчине, хотелось бы наследника, он очень вскоре пожалел о своих мыслях, потому что врач через несколько месяцев определил пол плода, и у Чона вновь будет девочка. Ещё одна, совершенно не похожая на него, на Лили, Чарли или Мари. Однако не будем утверждать, что Чонгук не был счастлив вести о дочери, в конце концов она будет воспитана им, а Лили так и останется чистокровной, но, увы, единственной наследницей семьи Чон. Шум в коридоре больницы сменился жуткой тишиной, за окном повисла над городом ночь, в душе мужчины — смутное, дымчатое чувство, что всё будет хорошо. Он много размышлял теперь о своём положении: многие знали, что он и Лили — единственные представители их семьи, что делало их лёгкой мишенью, особенно маленькую девочку. Весь персонал Чонгук проверял лично, не доверяя даже собственному отражению порой. Он был строг и требователен к каждому, особенно к нянечкам, которые имели доступ к спальне Лили.       На протяжении последних монотонных пяти дней Чонгук размышлял о предстоящем ужине в ресторане, который был расположен на первом этаже отеля. В конце концов, одна из множества мыслей настояла на своём, чему краешком своего сознания Чонгук был не особо рад, но не хотел отказывать себе в удовольствии. Тэхён пошёл вместе с Чоном на вечер в бежевом костюме, который сильно обтянул его живот — и это было сделано намеренно — Чонгук больше не скрывал перед общественностью свой статус. Во избежание проблем и громких заголовков в жёлтой прессе, он надел на безымянный палец кольцо, на палец Тэхёна — такое же, но потоньше, заверив, что после родов всё изменится, а сейчас это просто вычурная необходимость для того, чтобы пустить пыль в глаза и избежать пересудов. Над отелем пронеслась гроза, но Тэхён мог слышать лишь отдалённый рокот, потому что его сейчас куда больше интересовала какофония звуков, которая состояла из разных незнакомых ему голосов. Как и предполагалось, он вызвал интерес у многих своим появлением, но об этом прямо не сообщалось, все лишь молча смотрели на него рядом с мистером Чоном, который, как они все до единого думали, что он холост, но оказалось совсем противное. Кольца сияли в свете многочисленных ламп ярче закатного солнца. Они сели за стол, за которым в этот вечер собралось много людей. Все в чёрных фраках и в сопровождении своих жён, супругов и никаких детей. Ребёнок пнул Тэхёна, когда он меньше всего того мог ожидать, явно недовольный таким досугом своего папы. Здесь было шумно, вульгарно и скучно. Ничего из того, о чём говорили люди, Тэхён не понимал, слушая всех с глубоким безразличием, потому что ещё с прошлого раза так и не понял причину своего присутствия. Голубой перелив его кротких глаз привлекал каждую даму, потому что даже они находили Тэхёна красивым. И это несомненно было так, потому вскоре до острого слуха Чонгука долетели слова о том, что Тэхён, судя по нему и большому животу, — отменная шлюха. И ничего более. Это вызвало на лице мужчина тень от полуулыбки, потому что эти слова были столь же омерзительны, как и эти женщины, которые сами-то были всего лишь шлюхами, а омеги — феминными проститутками, которые уже к тридцати годам утратили нежную свежесть молодости, в отличие от Тэхёна.       Чонгук стал обликом очень суров, когда всё чаще стали об этом шептаться, поэтому он сидел в напряжении, находя взглядом своих чёрных глаз каждую сплетницу, вызывая благоговейный страх в их сердцах. Рука крепче сжалась вокруг стальной рукоятки ножа, за который Чонгук ухватился ещё до того, как официанты им подали основные блюда. Это заметил сидевший рядом высокий, но уже не молодой господин. — Голодны? — Я голоден только в двух случаях: когда хочу что-то заполучить или когда хочу кого-то прикончить, Деррик, — бледный господин немало удивился, когда Чонгук назвал его по имени, но быстро подумал о том, что возможно ему кто-то о нём рассказывал, что вызвало лёгкий восторг, но всё было куда прозаичнее: на каждой тарелке стояла карточка с именем приглашённого, и никакого интереса в Чоне рядом сидящий не вызвал, по его глупому убеждению. Впрочем, более глупой была его жена — чьё лицо тоже уже было тронуто морщинками — которая обладала низким грудным голосом, маленькими розовыми губами, с которых слетали тихие сплетни, кости чужих историй. В отличие от них всех, в том числе и некоторых мужчин, Тэхён был не искушён ни сплетнями, ни злословием, как и бедный Чарли, потому Чонгук их обоих ставил столь высоко. Всё-таки хороший омега должен уметь держать язык за зубами, даже в присутствии своего супруга, как это делала всегда Мари. Мать Чонгука было сложно в чём-то обвинить, особенно в распускании сплетен.       Некоторые из приглашённых вели себя весьма громко и бесцеремонно, что вызывало раздражение у Чонгука. Он не любил подобные вечеринки, но у него были цели, и главной целью сегодняшнего вечера был Тэхён. Теперь, когда в их обществе слухи поползли словно змеи о том, что Чонгук в отношениях, в ожидании ребёнка, это немного сбавило обороты со стороны выше стоящих по званию и положению его людей, потому что негласным правилом в их среде был запрет на обсуждении беременных супругов. Это было по их мнению столь же ужасно, как и грабёж средь белого дня, но не ужаснее убийства какого-нибудь чиновника. Мужчины, знаете ли, те ещё сплетники, иногда даже они к сплетням относятся куда страстнее, чем женщины, потому что в отличие от своих жён они этим не живут, но тоже бывают иногда весьма охочи до перемывания чужих костей. Это придавало многим мужчинам известное сходство с их жёнами. Чонгуку было забавно за этим наблюдать.       Внезапно внимание Чонгука в толпе привлекла одна чёрная фигура. Прищурившись, мужчина безошибочно распознал в человеке знакомого ему шерифа. Отложив в сторону тканевую салфетку, Чонгук вышел из-за стола, направившись в сторону знакомого, который вовсе не был удивлён Чону. Они пожали друг другу руки, и Чонгук, не став лезть в карман за словом или удобным случаем, спросил: — Кто ваши родители? — шериф глупо улыбнулся. — Польщён-польщён, мистер Чон, — и, выждав небольшую паузу, добавил: — Хотя бы не думаете, что билет сюда мне достал любовник. — Вы слишком некрасивы для таких утех. — С вашей бы прямолинейностью Вас в органы точно не взяли. — Не люблю марать руки, потому и так бы не пошёл на службу к дьяволу. Что узнали? — Касательно вашего запроса, кроме ваших отпечатков на ружье, никаких других не обнаружено. Я думаю, это и так понятно. Из убийств ничего не удалось раскрыть с тех пор, как мы с Вами лично виделись, что прискорбно немного. Подозреваемых почти нет. — Почти? — Не у одного у Вас здесь острый слух, — шериф отвёл взгляд в сторону, быстро осмотрев восточную часть зала. — Потом.       Они разошлись, как в море корабли, строго по своим траекториям, Чонгук сделал один круг, остановившись ненадолго, чтобы переговорить с кем-то из знакомых отца. В ресторане было восемь ликанов, включая его самого. Не было Юнги и его брата.       Тэхён, ярко заалевшись своим белым личиком при разговоре с какой-то старой дамой, даже не подозревал, что за ним наблюдают из другого конца огромного зала ресторана. — Не расскажете? — Простите, это не очень удобный вопрос, мисс… — Чонгук мог быть спокоен насчёт того, что ничего дурного Тэхён не сделает, и это было так. Тэхён, закусив нижнюю губу, нежно улыбнулся своей собеседнице, но он был раздражён таким положением вещей, хотя ни по чему этого нельзя было сказать, Вальше научила омегу держать маску даже в самых неприятных ситуациях, потому что помимо всего остального, она была также пристроена к омеге в качестве учителя. Тэхён неплохо теперь владел столовым этикетом, знал кейго, почти избавился от слов-паразитов и был осведомлён насчёт разговоров, в которые не стоит вступать, а предложение об алкоголе стоит отклонять в том случае, если мистера Чон нет рядом. Пьяный спутник может легко выболтать всё то, что никогда не должно стать достоянием общественности. К счастью, от отказов его спасало его положение.       Чонгук беззвучно подошёл к ним сзади. — О чём толкуете? — незаметно для тех, к кому обратился Чон, он закатил глаза, сам поразившись тому, что только что произнёс, мысленно передёрнув ехидно своё альтер-эго. — Ах, мистер Чон, — дама притворно всплеснула руками, будто в самом деле была рада видеть мужчину, но это было настолько грубый и театрально убогий фарс, что смешно от этого стало даже Тэхёну. — Вы так неожиданно подошли. — Очень рад Вас видеть в полном здравии. Как поживает ваш муж? Он сегодня с Вами? — Субин уже третий час обсуждает рыбалку, опять вот собираются. Пятый раз за месяц, скукота, — под рыбалкой мужчины подразумевали свои измены, о чём большая часть жён не подозревали, другая часть знали и молчали, ходя в салоны красоты столь же часто, как и их мужья на рыбалку, которые за всю свою жизнь держали в своих руках только один спиннинг. — А Вы не хотите с ними?       От такого предложения Чон вежливо отказался, подумав про себя, что сейчас ему не до рыбок в мотелях. Он ещё не в том возрасте и семейном статусе — читать как затраханным семейными ценностями — чтобы ходить налево. Он слушал об этих занятиях, улыбался, да помалкивал. А на женщин смотрел, как на несчастных, изживших свой век, но нисколько ему не было их жаль. Рано или поздно всё в браке притрахивается. Повинуясь естественному ходу событий, Чонгук вполне их понимал, уже не осуждая их, как отца в свои молодые годы. Мать его такого не заслуживала и впрямь, но это не делало отца более ужасным на фоне других мужчин их положения.       Дама ушла. — Смотри и учись, как не нужно жить и себя вести, — сказал Чонгук Тэхёну. — Её муж ей изменяет каждую рыбалку, не видев в своей жизни ни разу лодку вживую, а она всем говорит, что её муж такой великолепный рыбак. То ли действительно не знает, то ли фиговый театральный заканчивала. — Ужас… — Эти люди ещё ужаснее, чем ты думаешь, некоторые убили своих родителей ради того, чтобы поскорее заполучить их наследство. Абсолютная беспринципность, жажда крови и больших денег, — Чонгук налил себе немного вина. Его же от других отличало лишь отсутствие жажды к большим деньгам. — Не устал? — Вроде нет, — для Тэхёна всё выглядело так странно, что он почти не понимал, что на самом деле думает обо всём этом. Он просто наблюдал. — Я снял номер в гостинице, будем скоро уходить. — Почему не домой? — Тэхён хлопнул несколько раз глазами, неуверенный в том, что сейчас услышал. — Есть особый шарм в том, чтобы заниматься сексом в гостиницах. — Но я же в положении. — Врач нам не запрещал, — это вызвало на лице Чона улыбку, а вот на лице омеги — абсолютно обоснованное недовольство. — Не волнуйся. Я буду очень аккуратен. — Хорошо, — погладив свой живот, согласился Тэхён за неимением вновь какой бы то ни было альтернативы.       До конца приёма оставалось меньше часа, Чонгук понял, что делать им более здесь нечего, начал обходить по кругу всех, с кем успел за вечер пересечься, и забрал Тэхёна с собой. Это было удобно. В том самом значении, что теперь в своих же собственных глазах Чонгук не выглядит, как все те, кто остался внизу, часть из которых проведут время в этой же гостинице далеко не со своими жёнами, а некоторые замужние — не со своими законными супругами. Тэхён долго и пронзительно смотрел на кольцо на своём пальце, которое жгло венцом его весь вечер. Это кольцо принесло с собой первое безусловное поражение, Тэхён в моменте ощутил себя не выше тех, с кем спали мужчины в тайне от жён. Ходили на рыбалку. Особого уважения омега не вызвал в этот вечер ни у кого, но это было неважно. Его скорее оценивали, как красивый придаток к мужчине, с которым он пришёл, а ребёнка, — как плод неосторожности, но ничего подобного и в помине не было. Если бы только они все знали, что мистер Чон их не только обманул, но и лгал с особым намерением, то признали бы свою глупость, какой они все без исключения обладали. И хотя такая развращённость толпы была весьма прискорбна, это играло на руку Чонгуку: он представил Тэхёна всем, как своего супруга, с которым они сейчас находятся в счастливом ожидании. Никто в это не поверил, даже сам Тэхён в такой расклад событий не мог поверить. Однако никто не хотел — исключаем омегу — не хотел отказываться от подобных развлечений. Всё-таки в их обществе принято ни в чём себе не отказывать, тем более к этому много что располагает: статус, деньги, связи, красивые вещи, обстоятельства.       В номере отеля они переоделись, приняв по очереди душ и надев белые халаты с эмблемой отеля. — Пошли.       Положив ладонь омеге на талию, Чонгук направился вместе с ним к выходу из номера, что вызвало лишь больше вопросов, но они все исчезли моментально, когда Тэхён увидел огромный бассейн на минус первом этаже. Чонгук помог ему снять халат, оставив и его, и свой на шезлонге. — Мы будем плавать? — Да, давно хотел. Спускайся аккуратно только, — сказал Чонгук, опускаясь по лестнице в тёплую воду.       Тэхён осторожно присел на край, опустив ноги по коленки в воду. И стал наблюдать за Чонгуком.       Сквозь кристально чистую воду бассейна искусственные лучи ламп достигали дна, играя бликами на гладкой коже плавающего Чонгука, его тело мягко изгибалось с каждым движением, с занесённой рукой для гребка. Руки медленно рассекали прозрачную толщу, создавая едва заметные круги на воде. Тишина звенела в каждом уголке, нарушаемая лишь приглушёнными звуками от движения Чонгука. Мышцы быстро перекатывались в ритмике. Из-за голого тела мужчины он не мог отделаться от мысли, что за ними следят, но Чону было, судя по всему, плевать. Он сделал несколько кругов прежде, чем остановился у края бассейна, чтобы отдышаться. Подплыв ближе к Тэхёну, мужчина не отказал себе в удовольствии поцеловать того в живот, положив руки ему на бёдра. — Спускайся. Аккуратно.       Спустя многое время, что прошло с момента, как Чонгук отчислился из университета, у него осталось по-прежнему одно желание — наслаждаться Тэхёном. Его телом. Его голосом. С губ сорвался горячий выдох, когда омега ощутил на своей талии под водой прикосновение Чонгука. На шее — Чонгук, подплыв сзади, начал целовать по линии волос, плечи. Из-за долгого перерыва в интимной жизни, долго сдерживаться не получилось, мужчина под водой развёл две половинки в стороны, начиная растягивать омегу под себя. — Чонгук…       В этот раз Тэхён впервые не ощутил никакой боли, хотя страхов было так же много, как в первый раз: Чонгук медленно вошёл с самого начал до основания, прижав руками за бёдра Тэхёна к себе, замерев вместе с ним в таком положении, отчего с губ слетел первый стон. Затем они стали громче, как обрывки каждого короткого выдоха, от того, что Чонгук быстрее задвигался, и, хотя это было чем-то непривычным, Тэхён не мог нисколько расслабиться. — Мне казалось, мы будем в номере, — глубоко дыша и упираясь с силой в предплечья мужчины своими ладонями, заговорил Тэхён. — Я сказал в гостинице, но не в номере, — рвано ответил Чонгук. — Нас увидят… — Бассейн закрыт для личного пользования. Для нас, мой маленький.       Никогда просто в отношениях с Чонгуком Тэхёну не было, поэтому всё, что он принимал от мужчины, казалось не таким, каким он хотел видеть. Это давалось не просто даже спустя столь долгое время, но это было необходимо. Затруднительно довольно описать те мысли и чувства, которые посещали в тот период Тэхёна, но вот с Чонгуком было всё проще: он знал, что Тэхёну в этом мире самостоятельно не выжить. Его столь изящная и интересная натура — не такая пустая, какой она виделась Вальше или другим — не задерживала своего внимания со стороны, но это было лишь со стороны, Чонгук видел Тэхёна иначе, положив на одну чашу весов его мягкий, незлобливый характер, на вторую чашу — его умение любить. Это было естественным достоинством Тэхёна, о котором мог мечтать каждый, но не многим это было дано, Чонгук не видел теперь уже в омеге Чарли. Они были не похожи, а фантомы его мыслей только теперь начали таять, давая ясность его мыслям и покой. Чонгук твёрдо установил для себя, что непременно после родов вернёт омеге его прежний облик. Ничего общего с Чарли у них не было и быть не должно. — Может начнём обсуждать имя для дочери? — Чонгук ни дня не забывал о ещё нерождённой девочке, которая ждала своего часа. Всё-таки у Бога отличное чувство юмора, две девочки, две дочки. — Я ещё не думал, — признался честно Тэхён, обсушивая после повторного душа в номере отеля свои волосы. Корни отросли. — Есть варианты? — Так не скажу, но если есть у тебя, я хочу узнать. — Напомни, как зовут твою маму? — Боже упаси, Чонгук. Любое имя на свете, только не имя моей матери. Только через мой труп. Вернее, твой. Только через твой труп, Чон Чонгук. — Чон Чонгук? — Вроде имя ты не менял, или я чего-то не знаю? — укладываясь на вторую половину кровати, говорил Тэхён, пытаясь принять удобную для себя позу. — Звучит хорошо. А Чон Тэхён звучит, как по мне, ещё лучше. — Мы вроде имя дочери выбирали, — сказал омега чуть саркастично, пытаясь скрыть в этом своё волнение. — Давай загуглим. Ничего в голову не идёт пристойного. Только всякие проститутки. — Какие такие проститутки? — С которыми ты сегодня имел честь сидеть за одним столом. И я. — Так со стороны и не скажешь, что ты женоненавистник. — Я никогда не спал с женщинами. Только с омегами. — И к чему мне эта информация? На случай развода? — Чонгук ухмыльнулся краешком губ, повернув наконец голову в сторону омеги. — Мы ещё не успели официально расписаться, а ты мне уже развод объявляешь. — Перестраховываюсь, в отличие от тебя, — демонстративно натянув халатик на своём животе, сказал Тэхён.       Чонгук, откинув телефон в сторону, резко приблизился к животу, коснувшись того своей ладонью. — Очень надеюсь, что ты возьмёшь от папы только внешность, особенно голубые глаза, а не его характер, куколка. — Я не понял, ты сейчас сказал нашей дочери, что у меня дрянной характер? — строго сведя брови к переносице, на повышенной тональности своего тоненького голоска озадачился Тэхён. — Чон Чонгук, ты до ЗАГСа не доживёшь. — Мне нравится твой боевой настрой, — Чонгук рассмеялся, уткнувшись лбом ему в живот. — Но давай подумаем о дочери. Она не должна расти без отца. — Ну я ж как-то вырос.       Чонгук замер, немного дав себе времени для осознания ситуации. Подняв голову, он посмотрел на Тэхёна, считывая эмоции с его лица. — Ты никогда не говорил об этом, — Чонгук действительно не знал и даже не догадывался. — А ты и не интересовался. — Наша дочь будет расти в полноценной семье. И это не обсуждается.       Хотя бы одна из двух дочерей — настоящая и названая — будет расти в полном кругу семьи, решил в ту ночь для себя Чонгук. Он не задумывался прежде, что есть люди, которые выросли без отца или без матери, но такой бы участи он не хотел для своих дочерей, по крайней мере для дочери Тэхёна. Забрезжила вероятность хорошего сценария, но для этого нужно было ещё приложить немало усилий. Тэхён заснул сразу, Чонгук вышел на балкон. С притихших сакур прокричал люрик. Несчастный рассудок ухватился за этот звук, который звучал отголоском в уме. До рассвета нового дня оставалось пять часов — или пять минут — ночь утекала сквозь пальцы вместе с дымом от сигарет. Холодный ветер трепал вольной рукой волосы, которые застилали уставшие глаза. Под балконом ходили люди, шептались о своём, курили, смеялись, целовались. Чонгук, стоя на тридцатом этаже своего номера, наблюдал за ними горящими в темноте красными, как и полумесяц на тёмном небосводе, глазами. Более пятисот лет назад в Милане — по недостоверным источникам — будучи на службе у герцога, известный нынче уже во всём, без всякого преувеличения, мире учёный, анатом, художник, изобретатель — ох, перечислять можно долго — так вот, человек открыл одно интересное явление (когда ещё не было людям известно, что Земля вращается вокруг Солнца): вся поверхность луны видна даже тогда, когда лишь её тоненькая часть освещена солнцем. Сияние да Винчи мало кто видел вживую, но никогда о нём после уже был не в состоянии забыть, точно так же, как и ликанов, чьи глаза горят в ночи, как кровавый огромный полумесяц.