Волки да Винчи

      Проснувшись рано утром, Тэхён направился в ванную комнату. Сразу после этого в спальню вошла Вальше, будто знала, что омега уже не спит. Подслушивала. Застелив кровать и раскрыв шторы для того, чтобы впустить свет внутрь, женщина занесла и оставила на столе, что стоял возле окон, коробку. Разумеется от мистера Чона, которую он попросил отдать Тэхёну на рассвете нового дня.       После вчерашнего омеге стало лучше только после выпитого чая с мелиссой и таблетки от головной боли.       К коробке он прикасаться пока не имел никакого желания, вернулся в тёплую постель. Мысли путались, перемешиваясь с кадрами вчерашнего дня, силуэты людей размыто дрожали чёрными фигурами, от этого голова разболелась ещё сильнее. Вскоре Тэхён заснул. Из царства мёртвых явилась во сне мать, в красном облегающем фигуру платье, с красной помадой на губах и пустым, лишённым искры жизни взглядом. Омега оторопело встал напротив неё. Пускаться в паранойяльные догадки он не спешил, смотрел строго в глаза покойной женщины. Весь сон был обманчиво реалистичен, но при этом всём незыблемым — Тэхён очень хорошо помнил и знал манеру матери молча смотреть на него с укором, даже если омега вовсе ничего не сделал, а если сделал, но по разумению этой женщины неправильно, то пиши пропало. Холодное молчание вкупе с выразительным полным презрения взглядом доводили до суицидальных мыслей ещё в подростковые годы.       Тэхён в сердцах просто ненавидел свою мать.       Бессонные полторы суток — или сны в забытье — отразились на лице омеги серой усталостью. Чонгука не было дома все выходные, о чём он узнал от прислуги и то ненароком, но это было совсем неважно. Он не скучал. — С Вами всё хорошо? Неважно себя чувствуете? — спросила Вальше. — Со мной? — На Вас лица нет, молодой Господин, — от последних слов Тэхёна проняло током. — Голова побаливает. И тело, будто меня катком переехали, — со скучающим видом ответил он, продолжая отвлечённо думать о своём, но всё, на чём он старался так или иначе хоть немного сконцентрироваться, исчезало за туманом, плотной стеной разделявшим его и ту реальность, которая ему не была обещана. — Мистер Чон просил узнать, как Вам новые вещи? — Вещи? — он с неподдельным интересом посмотрел на Вальше, которая стояла в другом конце столовой, перебирая цветы в вазе, какие-то откладывая на стол для того, чтобы после их выкинуть.       Чонгук не переносил ничего умирающего. Всё, что ему напоминало о смерти, вызывало в его душе боль. В доме всегда должны стоять живые цветы. — Мистер Чон купил для Вас, молодой Господин, новые вещи. К наступившей зиме. Вы примеряли? — Вальше говорила тем милым грудным голосом, который был её главной особенностью, впрочем как и многих маленьких японских женщин. — Ещё нет.       За эти шестьдесят секунд Тэхён понял, что ему очень интересно, но не вещи, а почему не звонил ни разу за прошедшие дни Чонгук. — А когда он должен вернуться? — омега напряжённо посмотрел на домработницу. — Не могу знать. Он не ставит никого в известность касательно своих отъездов. Думаю, Вы сами можете его набрать. — Он что-то, кроме вещей, ещё просил передать? — звонить мужчине Тэхёну отнюдь не хотелось. Ничего не хотелось. — Нет. — Спасибо за завтрак… обед, — Тэхён потерял всякий счёт времени и всех смыслов своего нахождения в этом доме, после выпускного наступила новая жизнь, к которой, в сущности, он не был готов, она просто с ним случилась.       Найдя коробку на прежнем месте в своей спальне, омега увидел в ней много тёплых модных свитеров, джинсов, шарфов и многое другое, но ничего в этом подарке не вызвало в душе его, судорожно лишь от смутного счастья сдавило сердце. Добравшись до самого дна, омега обнаружил там маленькую коробочку. Не имея никаких представлений и мыслей касательно того, что может быть в ней, он открыл её — браслет из золота с таким же маленьким крылышком, как на подвеске.       Теперь у бескрылого человека появилось два крыла — маленьких, золотых.       Подумав о том, что мужчине непременно будет приятно лицезреть по возвращению этот браслет на нём, Тэхён без промедлений застегнул его на своей ноге. Чтобы не видеть его, как и подвеску, если специально не смотреть на себя в зеркала, мимо которых теперь, пряча взгляд, он привык проходить. Омега облокотился локтями о поверхность стола, зажав руками разболевшуюся по-новой голову. Воспалились вновь мысли о своей жизни, жалкие фантазии — от чего по щекам потекли слёзы. Блуждающие несколько расширенные зрачки бегали по стенке напротив, пытаясь сфокусироваться хоть на чём-то, но слёзы глаза застилали, Тэхён опустил тяжёлую голову на свои руки и заплакал, как плакал в последний раз в общежитии, когда узнал о смерти своей матери. Хрупкие плечи задёргались конвульсивно, надрывно — как дождь, что полил за окном, плача вместе с омегой и глуша его всхлипы. Ему бы очень не хотелось, чтобы на эти звуки пришла Вальше. Он просто был бы не в состоянии ей что-то объяснить. Как и самому себе.       Постель была холодной. Собрав оставшиеся силы, Тэхён лёг под одеяло, приняв позу эмбриона, и вновь заснул.       В следующий раз он очнулся, когда стояла глубокая ночь, на часах было три. Мрак растворил полностью очертания мебели, была хорошо заметна лишь большая коробка, вещи были раскиданы по столу и полу. А за окном — луна. Тэхён смотрел на неё долгим невидящим взором, находя в небесном теле своё успокоение. Ночь была прибежищем одиноких, потерянных душ и маленьких омег. В голову вновь полезли суетливые мысли о Чонгуке. Он не приехал ни на этих выходных, ни на следующих. В общей сложности его отсутствие заняло почти две недели, за которые он о себе совсем не напоминал. К концу этого срока волнение Тэхёна немного улеглось, чаи помогали ему концентрироваться на чём-то ещё, кроме мыслей, по вечерам. В один из таких вечеров омега сделал пугающее открытие, он забыл о своей стажировке. Как решить этот вопрос без Чонгука? Не забыл ли он о своём обещании? Омега со смехотворной осторожностью набрал его номер. — Алло? Тэхён? — по интонации омеге показалось, что мужчина был немало удивлён, пытаясь понять, что могло вызвать такую реакцию. — Я… — он хотел было начать с главного вопроса, но ему враз сдалось, что это будет некрасиво с его стороны, и потому он сказал следующее: — Я хотел поблагодарить за подарки, браслет. — Очень рад это слышать. Как ты? — Тэхён закусил нижнюю губу, подавив тяжёлый вздох, колом вставший в его груди, и бегло осмотрелся по сторонам, как маленький воришка. — Нормально, вроде. Ты? — В работе, в Сеуле. Устал, откровенно, и соскучился по своему ангелочку, — Тэхён этого не видел, но сейчас мужчина улыбался хитро, тепло. — И смею надеяться, что и ты по мне? М? — Очень. — Чем занимался эти недели? — Как раз вспомнил о стажировке, а то от безделья скоро на стенку полезу. — Точно, — подтвердив мысли омеги и дав себе мысленно подзатыльник за плохую память, ответил Чон. — Приезжай в понедельник. Со всеми документами. Я тебя лично встречу. — Спасибо, — волнение сошло с души, как лавина с гор. — Что-то ещё? Ты хорошо себя чувствуешь? — Да, не беспокойся. — Я беспокоюсь. Всегда, даже когда меня нет рядом, — наблюдаю за тобой по камерам, осталось на языке неозвученным. — После прохождения стажировки отметим это. Насчёт машины, я подберу тебе учителя и график. Когда найду время и скину всё. — Спасибо. — Нужно будет, кстати, сделать маникюр. Запишись в салон. Твоя банковская карточка в тумбочке лежит у кровати, код — два три восемь. — Для чего? — состроив сложное выражение лица, которое мистер Чон не увидел, но почувствовал, омега хотел было прикинуть варианты для такой просьбы, но его опередили: — Правило компании. — Маникюр? — Ухоженный вид: от белых носочков до идеального маникюра и укладок. Имидж — дело важное. Встречают по одёжке, понимаешь? Всё, что касается обязанностей, тебе уже объяснят в компании. Мне лень, — искренне признался мужчина, издав смешок. — Почему ты не спишь? Три ночи. — А ты?       Мужчина сидел на краю кровати, уперевшись локтями в колени, уставшим взглядом наблюдая за малышом в кроватке, а она — на него. Приложив указательный палец к своим губам, Чонгук улыбнулся дочке, воображая, что она его понимает, но та лишь энергичнее задёргала маленькими ручонками. — Разбудили, как всегда. Скоро ложусь. И тебе того же советую.       Холодным блеском сверкнули глаза в темноте лунной ночи.       Чонгук встал со своего места и, пожелав добрых снов, отключил свой сотовый. Малышка с интересом смотрела на отца, теперь уже издавая кряхтение. — Ну почему ты не спишь, Лили? Почти утро уже, — со страдальческим выражением мужчина посмотрел на свою дочь, желая все последние дни крепкого сна, а не крепкого кофе по утрам.       Лучи солнца через пару часов уже припекали оголённую спину с татуировкой, вязью идущей от запястья до позвоночного столба с той же стороны — глаз волка смотрел в сторону, наблюдая за тем, как в тренажерный зал входит полная фигура в чёрном шёлковом халатике на голом теле. Никаких планов на день Чон не строил, делегировав все задачи в компании зятю — а он был тому весьма рад. Чонгук стремился не покидать поместье, Сокджин находил всё больше поводов для своего отсутствия. Всех троих такой расклад вполне устраивал. Точками пересечениями выступали редкие семейные ужины. — Доброе утро! Твой кофе, — со дня родов прошло уже три недели, Чарли теперь сиял округлыми щёчками, располневшимися бёдрами и белыми растяжками на боках.       Чонгук оставил привычку выпивать стакан виски со льдом, заменив крепкий алкоголь хорошим кофе. — Спасибо, — альфа одним сильным рывком оттолкнулся от пола, приняв вертикальное положение, и направился в сторону дивана, на котором сидел уже Чарли с чашкой кофе, а на спинке висело полотенце. По лицу тёк пот, который Чонгук вытер, размазав его по шее и своей груди. — Что-то попросить приготовить к завтраку? — Как обычно. Не стоит заморачиваться. — Какие планы? — Нужно съездить наконец-то в фирму. Много дел и совещаний, — от этих слов Чарли почувствовал беспокойство, но тут же проглотил его.       Отпив немного кофею, Чонгук покатал горьковатый привкус пережаренных зёрен на языке, но проглотил. Кофе давно не бодрило. — Скажи мне, — чашечка звонко цокнула, едва коснувшись своим донышком блюдца. Чонгук, уперев одну руку в бок, развернулся к Чарли, — ты знал, что отец увлекался охотой?       За то время, что мужчина провёл в родном поместье, он обыскал каждый угол, но не нашёл даже черепашьего ножичка для скрытия писем. Чарлиз задумался, он пытался припомнить, усиленно соображая, но ему нечего было ответить на заданный вопрос. Мать, как они оба помнили, тоже ничем не увлекалась. Они вместе с отцом всё своё время посвящали работе.       Чонгук уехал в город, поцеловав крепко в розовые щёки дочь и ничего не сказав, даже не посмотрев в сторону Чарли. От этого в душе омеги затаилось сомнение, страх, что задребезжал так внезапно, едва не обратившись в паническую атаку. Он ушёл в зимний сад, оставив Лили на нянечек.       В самом сердце города возвышалось стеклянное здание — сверкающий монолит, отражающий в своих прозрачных стенах бегущие облака и свет неоновых вывесок. Перед входом на парковке выстроились дорогие автомобили: лак чёрных и серебристых кузовов переливался в утренних лучах, создавая игру теней и света. Салон каждого автомобиля сиял изнутри приглушённой роскошью — кожаные кресла, деревянные вставки, светящиеся приборные панели — так что прохожим мимо было даже страшно смотреть на них. Чонгук припарковал свой Mercedes и, надев солнцезащитные очки, направился ко главному входу. Все охранники, как один, склонились перед своим боссом, затем сотрудники, которых Чон встретил по дороге в свой кабинет. Просторная комната была залита мягким светом, пробивающимся сквозь высокие окна. В углу шуршал современный кофейный аппарат, источая аромат свежемолотых зёрен. В центре кабинета располагался длинный деревянный стол, массивный и отполированный до зеркального блеска, а вокруг — строгие кожаные кресла, их глубокие тёмные оттенки перекликались с дубом, создавая атмосферу солидности и стабильности, которую очень ценил мистер Чон. А ещё пунктуальность, холодный профессионализм и деловой подход. — Мистер Чон, Ким Тэхён уже ожидает Вас в вашем кабинете. — Спасибо. Сделай кофе.       Которое вскоре уже точно потечёт по его венам. Хотя десять чашек даже самого отборного кофе для Чона не заменят ни один стакан хорошего виски. Это прискорбно. Но это ещё не алкоголизм. — Доброе утро, Тэхён.       Они поговорили совсем немного, так как Чона уже ждали в конференц-зале. Каждый вторник в компании был отведён под брифинги, которые терпеть не мог Сокджин, но очень любил Чонгук — это как охота на людей, только весьма законная. Конференц-зал компании был сердцем стратегических обсуждений и договорённостей.       Каждое новое заседание начиналось с выступления вице-президента. Сокджин скучающе всё время крутил в руках ручку, в голове — мысли, которые он, не побоявшись, изложил Чону, когда они остались одни. — Думаю, сейчас самое подходящее время для объединения наш фирм, — сказал Джин, наконец отложив ручку на стол. Признаться, Чона это нервировало всё заседание. — Почему ты так решил? — сам Чон не видел ни единой подоплёки, да и в будущем такое стратегическое решение он не рассматривал. — Это увеличит прибыль. Существенно. — Как и риски, — сразу же сказал Чонгук. — Существенно. — Какие например? — Высокая волатильность. Курс сейчас может сильно колебаться в течение коротких периодов. Цены могут резко падать или взлетать, что создаёт риски для наших инвесторов, особенно для краткосрочных торгов. И законодательство, которое ещё даже до конца не сформировано. Очень большие шансы потерять в один момент всё. Тем более только часть наших инвесторов сосредоточена на крипте, в отличие от ваших. Лучше компании оставить раздельными, в случае непредвиденных обстоятельств хоть что-то уцелеет. Я вообще не понимаю, откровенно, как твой отец решился на то, чтобы половину инвестиций перевести в крипту. По моему разумению, это очень рискованно. — Он видит за этим будущее. — В этом нет почти сомнений, но наши партнёры из Эмиратов совсем недавно закрыли свой офис и эмигрировали. Они не глупые люди, мне думается. — В Эмиратах изменили закон, торговать сейчас сложно. Они перевели офис во Францию. Хотя Франция очень слабый игрок ЕС, я бы сделал ставку на Китай. — У них Файерволл. — Они умеют честно торговать. Когда им это выгодно. А Европа санкциями душит даже самих себя. — Со слиянием стоит повременить, — Чонгук подтянул к себе папку с документами, решив за двоих, что разговор окончен, но такое решение отнюдь не устроило Сокджина, он ушёл, обдумывая новые причины, которые бы могли в перспективе повлиять на положительный исход. Уж больно он хотел этого слияния, больше, чем отец.       Не думать о настойчивости зятя в этом вопросе Чонгук не мог: его интересовали голые мотивы Джина, во всякую добродетель он не верил, да и сам к ней не стремился. Его на данном этапе жизни интересовали деньги, успех и стабильность. Во всём: отношения с Чарли сходились стабильно на маленькой Лили, которая требовала к себе очень много внимания и заботы, с Джином было всё предельно просто и нет, с Тэхёном… Повертев ручку в своих пальцах, Чон поймал лёгкое раздражение и отложил ту в сторону. Тэхён пока просто присутствовал в его жизни, ничего альфа от него не требовал, кроме правды. Несгибаемая решимость Чона в этом вопросе была продиктована тем, что он тонко чувствовал любую ложь, так как сам много и часто прибегал ко лжи, ведя двойную жизнь, доводя свою собственную до голого, дикого абсурда. С этим было отнюдь не легко жить. Но лёгкой жизни ему никто не обещал.       Вечерело в эту пору года быстро. Тэхён сел в машину своего нового и первого начальника, они уехали вместе. Дорога была скользкая, как и мысли омеги до загородного дома. — Как прошёл новый день? Клоук хорошо себя вёл? — Надеюсь, я несильно облажался в первый день. — Не думаю, что это возможно в первый-то день, Тэхён. Главное не переживай сильно, а если что-то непонятно дёргай кого-то, я им что зря деньги плачу? В их обязанности входит и обучение стажёров. Они все когда-то были на твоём месте. После смерти отца я сменил почти весь коллектив. — Почему? — Тэхён задал ожидаемый вопрос. — Не хочу интриг за спиной. Если я им чем-то не смог бы угодить, они легко, без сомнений бы подставили. Людьми управлять сложно. Почти всегда есть риски. А в людях я ненавижу именно их слабую душонку, которую я привык топтать ногами. — Это жестоко, — шёпотом, испуганным тоненьким голоском заметил Тэхён. — Это жизнь, мой ангел. Она жестока, а люди привыкли называть это справедливостью. Думаешь, мои родители заслужили на смерть? — Это не было случайностью? — прежде омега не задавался этим вопросом, однако: — Ничего в этом мире неслучайно, — мужчина усмехнулся, — даже наша встреча.       Судьба, постигшая Тэхёна, иногда, когда он думал о ней, о своей жизни, о бедной матери, заставляла его содрогнуться. Долгое время омега слушал, как барабанит дождь и позвякивает ложка, ударяющаяся о стенки чашки. Его кофе давно остыл.       «К серьёзной катастрофе привёл новый ураган на севере Японии. Почти две тысячи домов ушло под воду. Жители массово селятся в общежития, спортивные комплексы и заброшенные строения, переживая небывалую катастрофу. Наш корреспондент…» — вещал диктор по телевизору. — Какой кошмар.       Чонгук пристально смотрел на профиль омеги, вовсе не вслушиваясь в новости, в отличие от перепуганного Тэхёна, что заставило мужчину повернуть голову к телевизору. — Давай выключим и не будем портить себе вечер.       Мелкие снежинки тихо планировали за окном, а море всё пенилось, да волновалось от сильных ветров, вздымая чёрные волны к небесам и вновь опускаясь вниз. Душ они приняли по отдельности. Чонгук зашёл в комнату Тэхёна, присев на край его кровати, с чёрных прядей капала холодная вода. Какое-то время, пока он ждал омегу из ванной комнаты, мужчина листал ленту новостей — это с определённых пор стало его привычкой, другой рукой придерживая шёлковое полотенце. За окном грянул дождь, смешиваясь со снегом. Скверно. До понедельника все дороги будут скользкие, опасные. «Завтра к нам в гости приезжает Юнги. 22:04 Тебя ждать? 22:04»       Сообщение было от Чарли. В венах заволновалась чёрная кровь.       Чонгук хмуро прочёл ещё один раз, понимая, что Юнги просто так ничего не делает, не в его манерах.

«Буду. 22:05»

      Планы провести уикенды вдали от суматохи другой жизни только что были испорчены, как и настроение мистера Чона. Хотелось страшно курить. Из мыслей, тягучей болотной трясиной заволакивающей сознание, вытащил скрип двери, Чонгук машинально повернул голову на источник звука: в искусственном свете от лампочки стоял, потирая затылок полотенцем, Тэхён. На верхнем веке выступили сине-бордовые тонкие венки. — Сильно устал сегодня? — спросил мужчина, приглашая омегу сесть между его ног на колени, к нему спиной, что Тэхён беспрекословно сделал, склонив так низко голову, что было хорошенько видно седьмой позвонок.       Чонгук взял своё полотенце и, накрыв им мокрую голову омеги, начал сушить его волосы. — Нет, всё отлично было. Клоук очень терпеливо всё объяснял. — Ему бы чем угодно заниматься, кроме прямых обязанностей. — А чем он занимается? — Он — глава вашего отдела. На нём лежит всё: от ваших косяков, за которые я ему могу голову открутить, до организации совещаний по вторникам, проверка и составление отчётов. Иногда он варит мне кофе, потому что секретарши не умеют. Кстати, — его голос в этот зимний вечер звучал тяжело, глубоко, — завтра утром я уеду. — Куда? — В компанию. — В воскресенье? — У начальников нет выходных и отпусков, запомни, ангел мой, — чуть смягчился мужчина, отложив в сторону мокрое полотенце. — Вставай.       Тэхён поднялся с пола, отнёс в ванную два полотенца, развесив те, чтобы они высохли, и вернулся в спальню. Чонгук уже лежал в его кровати. Одной рукой альфа приподнял одеяло, приглашая омегу лечь рядом с ним. Впервые на памяти Тэхёна Чон хотел ночевать с ним, да ещё и в отведённой ему спальне. В объятиях было тепло и спокойно. Чонгук положил руку поперёк груди омеги, прижав его спиной к себе, и уткнулся носом в пахнущие кокосом всё ещё влажные волосы Тэ.       На рассвете нового дня, когда на часах ещё не было и семи, Чон по старой армейской привычке встал, встречая воскресное утро острой головной болью, которую он решил запить чашкой кофе с виски. Вальше подготовила костюм для предстоящей поездки, предложив отзавтракать в одиночестве, но Чонгук отказался. Страх перед встречей с лучшим другом семьи прилип к желудку, ощущаясь лёгким покалыванием в левом верхнем квадранте брюшной полости. Белые косые лучи света пронзали тяжёлые грязные тучи, нависшие на горизонте над морской гладью.       В поместье семьи Чон утро началось не так спокойно: вся прислуга была занята, пытаясь успеть до приезда гостя, которых уж очень давно — с поминок отца — не было в этом доме. Сокджин в коротких словах передал Чарлиз, что дела компании идут хорошо, по умному и спокойному лицу супруга омега ничего неладного не заметил, продолжая примерять в зеркале новые украшения. Все были хороши, элегантны, но совершенно не радовали его глаз. Затем разговор супругов зашёл в темы друзей. Чарлиз слушал неохотно, иногда перебивал, возражая и выражая свою точку зрения, с которой Сокджин внутренне был не согласен. Всё смешалось в доме семьи Чон: супруги спорили по пустякам, Лили плакала и просилась на ручки, нянечки решительно этого не могли понять, дворецкий гонял служанок по всем углам, находя пыль, и заставлял переделывать всю работу. На часах была половина второго. До прибытия Юнги оставалось менее трёх часов. Чарлиз совершенно не переживал по этому поводу, зная, что вечер пройдёт в хорошей компании за бокалами вина, которые он себе иногда позволял. Оценить обстановку вот уже приехал Чонгук, поцеловав крепко в обе щёки брата и пожав руку зятю, который, к слову, уж нынче не вызывал в нём перманентного раздражения, как прежде.       Дочь тоже радостно встретила отца, перейдя из рук няни к мужчине. До вечера они гуляли в зимнем саду, не докучая никому своим шумным обществом. Признаться, даже Чону было порой трудно успокоить маленькую Лили.       Юнги прибыл в поместье ровно ко времени.       И начались разговоры о прошлом, которые было неприятно ворошить. Чонгук молчал больше остальных, пристально наблюдая за зятем и совсем не смотря в сторону брата. Фоном играла какая-то музыка, популярная в 90-х. В глазах Юнги, что расположился напротив Чонгука, была безумная весёлость, хотя лицо было бледным, исхудавшим настолько, что можно было изучать кости черепа, выразительные острые скулы, выпирающий маленький подбородок. Чонгук в полной мере испытывал отвращение к этому ликану, потому что каждое его появление не сулило ничего хорошего. После сытного ужина и выпитого вина, все переместились в гостиную на большие чёрные кожаные диваны. Лили спала на руках Чарли. Юнги, испытывая особую любовь к детям, о которой не принято говорить в обществе, склонился над девочкой, отметив: — Какая красавица растёт, — искать для этого хищника новую добычу всегда очень увлекательно, он любит особенно это чувство. — А как на Чонгука похожа, — Чарлиз от услышанного поднял глаза, посмотрев на брата с лёгкой дымкой волнения, встретив его суровый взгляд, опустил свой. — На дядю похожа больше, чем на своих родителей. Надо же. Какая прелесть. — Будем надеяться, что характером не в дядю пойдёт, — сказал Сокджин, вызвав улыбки на лицах. — Какие планы на весну? — спросил Юнги, наконец оторвавшись от пристального изучения ребёнка. — Работа, — синхронно ответили Чонгук и его зять. — Скучно. Лучше куда-нибудь поехать заграницу. Будь у меня выбор, я бы не приезжал в Корею вообще. — Что тогда заставило вернуться? — поставив чашечку на блюдце и закинув ногу на ногу, поинтересовался Чонгук. — Всякие мелкие дела. Решу и снова уеду. Не выношу нынче свою родину, заграницей посвободней дышится. Гуки, — Юнги имел привычку называть детей покойного Джуна сокращённо, — как твои дела в компании? Много мороки? — Всё в полном порядке, благодарю. Сокджин очень помогает. — Так вы спелись? — Юнги обратил внимание на морщины вокруг глаз Чона, но промолчал.       Они говорили до полуночи, Чонгук выходил покурить, наматывая по террасе нервные круги, пока телефон пищал «Абонент недоступен», хотя было ещё около восьми, потом девяти, в десять Чон набрал Вальше, узнав от неё, что омега лёг спать очень рано.       Осенняя пыль вот уже превратилась в белый хрустящий снег, Чонгук лишь сейчас, стоя на террасе, заметил и застыл. Так и пробежала одна пора, он не заметил, как наступила другая. Как отцвели своей нежной красотой цветы в саду и расцвела красная камелия. — Быстро же время пролетело, — пар повалил изо рта морозными клубнями, поцеловав оголенную шею мужчины.       А с момента смерти матери оказывается прошло уже больше года, — горькое осознание в стакане со льдом, вместо привычного виски. Чонгук улыбнулся, зачесав волосы пальцами назад, гладкий лоб исказило три морщины. Не думать о бедной матери он не мог. К психологу не торопился. Хорошие сыновья придают слишком большое значение прошлому своих матерей. И никто не готов их вывести из своих заблуждений, пустых фантазий. Обнадёженный своими мечтами, Чонгук не заметил, как к нему вышел Юнги. Состоялся приватный разговор, который очень в душе повеселил Чона: — Ребёнок чистокровный. Слишком чистый, чтобы быть отпрыском семьи Ким, — в его словах был слышан не только голос разума, но и сердца: — Сокджин догадался? — Наверное. Он — хороший актёр, знаете ли. — А ты? — это была низкая уловка со стороны Мина, но Чонгук на неё повёлся. — А я плохой сын. — Не стоит, — театрально сказал Юнги, обратив на себя внимание, чужое любопытство к своей старой, по его убеждению, персоне он очень любил, — так говорить. Прошлого не вернуть, в нём ничего не исправить. — Но в него приятно возвращаться. — Только если ты смог его принять, — Чонгук согласно коротко кивнул, понимая, что лжёт самой худшей в мире ложью, ложью самому себе. И остальным. — Но ты не смог. — Это сложно. — И бессмысленно. Оставь родителей там, где они вас ещё любили, пока вы были с Чарли детьми. И просто знай, что они оба хотели для вас всего самого лучшего. — Так принято утверждать, чтобы не оскорблять память о родителях. Но лишь в меньшей степени это правда. Родители тоже бывают жестоки и эгоистичны. — Тогда стоит не брать с них пример, — заметил Юнги, — а учиться жить и воспитывать своих детей по-своему, как сердце велит, а не разум. Потому что когда вы делали этого ребёнка, вряд ли думали о последствиях. — Вы суёте свой нос не в своё дело, при всём уважении, мистер Мин. — Я просто хочу, чтобы этот ребёнок не повторил судьбу Чарли. — Не беспокойтесь. Этого не будет.       Юнги смерил Чона тяжёлым взглядом и перед тем, как уйти, обронил: — Не уверен.       Мясо свежим должно быть, как и слова к моменту. Юнги оставил Чона одного со своими мыслями. Чарлиз, получив заранее согласие от супруга, предложил гостю у них остаться с ночёвкой, на что получил одобрение Мина, после чего, сославшись на острую головную боль, поспешил удалиться. Теперь троих альф разделяло молчание, в игру вступил ещё один персонаж — Чонгук был этому отнюдь не рад, впрочем, как и Сокджин, опасаясь того, что этот Мин хранит слишком много тайн. И того, что Юнги, как и оба Чона, обращённый чистокровный ликан, в отличие от него самого.       Никто не знает, во что каждому обойдётся его цель, но важно: кто и чем готов будет ради неё пожертвовать? И кем. Потому что придётся. Потому что рано или поздно время придёт.       После родов его тело стало другим, и это «другое» бросалось в глаза каждый раз, когда он вставал перед зеркалом. Кожа растянулась, бёдра расползлись, появились уродливые волнистые стрии. Чарлиз не мог вспомнить, когда именно всё изменилось — может, это случилось внезапно, а может незаметно, как ржавчина, покрывающая железо. Иногда он чувствовал, как внутри него шевелится нечто незнакомое, как остаток той силы, которая однажды создала жизнь внутри него. Было что-то жуткое в этом новом теле — не только в его тяжести, но и в том, как оно ощущалось. Запахнув новый халатик — старые стали малы — Чарлиз ушёл из детской. В коридоре горели настенные бра, выхватывая в тени силуэт омеги, крадущегося в ночи к спальне брата. Дверь с протяжным лязгом отворилась, впустив с бледным светом Чарли. Чонгук лежал поверх одеяла, читая новости в интернете, всё ещё не переодевшись ко сну. Оторвав взгляд чёрных глаз от экрана, мужчина услышал, потом только увидел, как потрескивает паркет. Затем звуки оборвались и покатился шёпот. — Что-то случилось? — Чонгук замер, понимая, что не готов. — Хочу сегодня спать тут. С тобой, — что не готов к ночи с братом, даже просто в одной постели.       Признаться, после родов Чарли перестал быть совсем привлекательным для альфы, но он надеялся, что это временно: его тело восстановится, а сейчас — это просто отголосок беременности. Приёмы хитрого ума не помогали, Чонгук видел перед собой не стройную фигуру, к которой было приятно прикасаться в прошлом. — Спокойной ночи, — прозвучало односложно в тишине спальни, но спать Чону не хотелось. Покурить, наматывать до утра круги на балконе, только не спать. Не здесь. Это отвратительно, ужасно, но физиология диктует свои правила, все условности летят в пропасть, как и уговоры совести. Память очень хорошо помнит каждый секс и стройное тело, нетронутое другими, необласканное чужими пальцами.       Чонгук всё же вышел на балкон, но курить не хотелось. Перманентно едким импульсом проскочила где-то на задворках мозга мысль сигануть с этого балкона в снег. В ночь, и упасть на землю. От яркого бреда Чон рассмеялся. Рвано. В пустоту, которая смотрела на него. Зубы скрипнули от злости на самого себя. Если бы только Чарли умел читать его мысли, он непременно бы влепил ему пощёчину. И страшно разозлился сначала на брата, потом на самого себя.       Шла холодная война, а Сокджин танцевал.       Юнги принял остаться с визитом до Нового года, после которого он и планировал покинуть страну. Поместье было столь велико, что никто не пересекался друг с другом, уважая право на тишину каждого. Юнги любил сидеть в библиотеке, бесплодно листая книги, Чонгук и Сокджин уезжали каждое утро в офис, где Чон мог пересекаться с Тэ на территории своего кабинета.       Солнце зимы сияло, отражаясь от глади стола в кабинете Чона, и вся комната была залита едким одноцветом, слепившим глаза. Души молодых работников, недавно нанятых, растворялись во взгляде начальника, которым некоторое время после он смотрел на растворяющуюся дымку в небе. В ожидании маленького омеги. Тэхён пах, как любимые духи матери мистера Чона, это вызывало улыбку на его лице.       Ныне быть подле трона опасно, гласила японская мудрость. Потому что вокруг него вилось много змей.       Чонгук обнял подошедшего к нему омегу, молча положив руку ему на затылок, вслушиваясь в закипающую воду в чайнике. При известном усердии Тэхён получил много похвалы от Клоука, который всё докладывал своему начальнику, но не это было важно для Чона. Два дня вдали от омеги вытянулись в кошмарные дни и ночи, превратившие сны в кошмары. От бессонницы болела голова и глаза были испещрены красными прожилками.       Заслышав запах Сокджина, Чонгук выпустил из объятий оторопелого парня, пожелав хорошего дня, и коротко поцеловал того в висок. — Как думаешь, зачем приехал Юнги? — Сокджина этот вопрос волновал не меньше самого Чона. Оба сходились во мнении, что всё не просто так. — К его словам нужно относиться очень осторожно. — Вы с ним говорили? — Он интересовался Лили. Думаю, он приехал из-за неё. — Почему друга семьи интересует ребёнок? — Чонгук тоже задавался несколько этим вопросом. — Вопрос хороший, но, боюсь, пока не знаю на него ответа. Мы не были хорошо знакомы, чтобы я мог делать какие бы то ни было выводы. Могу сильно промахнуться. Пока просто наблюдаем. Не думаю, что Мин — тот человек, который привык уезжать с пустыми руками, с не законченными делами. Вопрос в другом, почему Чарли так радушно его принимает? — Чонгук перевёл взгляд чёрных глаз на Джина. — Не моих рук дело. Даже не думай. — Даже и не думал, — Сокджин на это сладко улыбнулся, наблюдая, как у Чона ехидно заблестели глаза. — Ладно. Давай перейдём к делам насущным. Сегодня много работы предстоит. — Как всегда. — Тоже верно. Но что поделать. Деньги я всё ещё люблю больше людей. — Аналогично, — согласился Сокджин, приняв из рук Чона папку с документами.

🩸

      Любуясь снежной феерией и не думая ни о чём существенном, Тэхён сидел в своей спальне. Серым оттенком были полны и мысли, и комната, и каждый угол дома, даже лица персонала. Зимнее море дышало холодом. Тяжёлые волны медленно катились к берегу. Морская гладь блестела под серым небом, как будто была покрыта тонким слоем стекла, а солёные брызги, поднятые ветром, замерзали в воздухе, оседая на песке хрупкими ледяными каплями.       Берег был пуст, только чайки иногда пронзали тишину своими криками, как напоминание о том, что жизнь здесь не угасла. Море казалось бесконечным, чёрным и безмятежно красивым. Тэхён опустил ноги на пол, мягко ступая по ковру, сел у окон, опустив пустую голову на раскрытые ладони. Он сидел, словно тень самого себя, окружённый глухой, почти осязаемой тишиной. Мир вокруг казался размытым, как старая картина, потерявшая свои цвета. Внутри него не было ни страха, ни боли — пустота, глубокая, как заброшенный колодец у старого дома без хозяев. Глаза, когда-то яркие, смотрели сквозь окружающее, не видя ничего, кроме серого, бесконечного пространства, которое сжимало его грудь с каждым вдохом. Время для него стало вязким, словно густая патока, в которой каждый день тянулся мучительно долго. Даже свет, проникающий через окна, казался чужим и холодным, как будто весь мир наблюдал за его медленным погружением во тьму, не протягивая руки.       Голым оксюмороном вечер опустился на дом у моря. Чонгук не звонил и в эти выходные, в последний раз они виделись в офисе. Тэхён принял свою новую форму существования, пускай и не до конца её осознав, но осознал, что ничего в этом мире не стоит улыбки Бога, он, Тэхён, давно его разочаровал. Сначала самого себя, но прежде — мать, а затем и Господа. Молиться о чём-то не было ни сил, ни слов. Ни веры.       Он просто сидел, наслаждаясь морем. Теперь он отчётливо понимал, что выбор, сделанный за него, но для него, был верен, как стрелки часов, показывающие десять часов. Здесь было спокойно и безмятежно. Тэхёну не хотелось курить или пить больше, когда они ещё жили с Кеем в Сеуле. На восьмом этаже, что окнами выходила на соседний дом. А там ещё — в его памяти — жил незаметно Чонгук. Тэхён ни раз задавался вопросом, как долго. Может, всегда?       Надо было сходить в душ.       Тёплая вода дробила холодные мысли, горячая — сжигала дотла все сомнения. Смыслы изменились, но мысли остались прежними.       Горький кофе был безвкусным. Вальше говорила тишиной, Тэхён почти ничего не смог понять, не слышал.       Соль потекла по худым щекам.       Ребёнок заплакал.