Волки да Винчи

Счастье — это то, что останется, когда всё отнимут, нарушив привычное течение жизни.

      Потянулись странные дни, Тэхён последний месяц перед выпуском совсем не говорил, иногда заглядывал в библиотеку, но книги в той же степени, что и фильмы, его не интересовали. Бесплодная скука и безделье, от которых изнывал омега, часто-часто теперь уже случалось подмечать. Его ближайшее будущее было уже предопределено. Не судьбой или смертью, а человеком. Чонгук же теперь был свободен, как ветер, от всего, что его долгое время тяготило. Его воспоминания, к которым он ни раз возвращался, были туманны из-за ассорти разных таблеток, которые ему были предписаны врачом. Сейчас он спокойно наблюдал за сплетением теней на потолке, иногда вспоминая что-то из прошлого, запивая боль алкоголем.       Если Тэхён раскаивался в том, что он не нашёл в себе даже крупицу смелости для разговора с Кеем, то Чонгук — что скрывал все эти два года от Чарли свои отношения с Тэхёном. Что до ребёнка — Чарли всё понимал: дочь была чистокровной наследницей, которую даже семейство Сокджина будет стремиться оберегать, скрывая от простых людей её истинное происхождение. До того, как вскрылась правда о бесплодии Джина, Чонгук планировал, что следующего ребёнка Чарли понесёт от своего законного супруга, подарив такого же наследника семье Ким. Это было бы справедливо.       Он встал, принял ещё одну таблетку и лёг обратно на софу.       Пребывая где-то на пограничном пункте меж сном и явью, Чонгук размышлял о том, что он должен предпринять дальше. Не ко времени, но к двум часам ночи, пришло сообщение от зятя: «Поздравляю со сделкой. Сеул этого не забудет.» 01:56       Не придав должного внимания этому, Чонгук только на утро понял, о чём шла речь: по всем телеканалам в экстренных новостях сообщалось о найденном в подворотне трупе мужчины… Чонгук не стремился скрыть следов преступления, потому что ликаны не оставляют отпечатки. По версии полиции и следователей, мужчину загрызли собаки. О том, что они нашли его совершенно голым, никто не сообщал.       Возле дома Чонов, если свернуть направо, стоя спиной к морю, был магазин. Тэхён узнал это от Чонгука и на следующий день, оторвав едва голову от подушки, отправился по навигатору в продуктовый. Вывеска была деревянная, краска на ней облупилась, местами подстёрлись буквы. Людей в целой округе и по пути Тэхён не заметил, а вот несколько чёрных змей в высокой траве — да. На улице опять не было видно солнца, лишь его белый горящий ореол за грозовыми тучами, которые плыли над морем вместе с кораблями на горизонте. Выбрав пачку с печеньем и баночку колы, другой ассортимент совсем не привлёк внимания омеги, Тэхён подошёл на кассу. За прилавком стояла миловидная продавщица. — Впервые в этих краях? — пробивая товар, между прочим поинтересовалась женщина. — Да. Только приехали. В конце лета. — Планируете зимовать или присматриваете дом? — Тэхёну даже представлять не надо, сколько стоит один дом в таком районе, на берегу моря. Обычному бухгалтеру за всю жизнь не скопить. — Пока думаем. — Пакетик нужен? — Не стоит. Так унесу.       В этот момент в магазин зашёл ещё один посетитель в клетчатой рубашке, тёмно-синих джинсах с выдутыми коленями на подтяжках. Он кивком поздоровался с продавщицей и исчез за прилавками.       Выйдя на улицу, Тэхён поёжился от холодного морского ветра, пожалев о том, что не надел что-то потеплее. Подняв голову, он заметил, как погода начала ухудшаться: над морем пошёл дождь, и в отдалении уже слышался рёв грома. — Вы не местный? — Тэхён вздрогнул на месте, моментально обернувшись. Мужчина в клетчатой рубашке шёл ему навстречу. — Нет, сэр. Только две или три недели, как приехали. — С какого Вы домика? Простите моё любопытство.       Тэхён не знал совершенно номера дома Чона, поэтому как мог подобрал слова для того, чтобы описать его. Мужчина понял, назвав фамилию владельца. — Да, это дом Чонов. Они здесь уже лет десять. Жаль, конечно, что их уже нет в живых. Чарли совсем не свой был, когда это случилось. — Кто такой Чарли? — патологически охочий на всякие рассказы, сплетни, пересуды старик удивился, что омега ничего не слышал о нём, уточнив, точно ли он знаком с Чонами. — Как же не знать бедного Чарли. Это родной брат-близнец Чонгука. Омега. Они — как две капли воды, только у Чарли волосы ниже пояса.       Глаза Тэхёна засияли пронзительно лазурью: он поверить не мог в то, что рассказывал ему сейчас старик. Омега знал о семье Чонгука лишь немногое, с его слов, но мужчина за несколько лет, если не считать годы в разлуке, не упоминал о брате. Близнеце. «Какой ужас!» — подумал он, и по всему его телу прошла дрожь. Почему Чонгук никогда не стремился рассказать ему о Чарли? Блуждая по памяти в поместье Чон, Тэхён никак не мог вспомнить, видел ли он хоть одну фотографию этого омеги или всей семьи. Старик, который рассказывал об этих людях, не знал, что омега сейчас переживает. —…мать их, ну, она умерла так внезапно. Я встречался с Джуном, он сообщил мне эту новость так невозмутимо. Мне даже показалось, что он нисколько не скорбел. А потом умер и он, Чарли мне как-то рассказал, когда… а-а, а сам Чарли-то был на минуточку в положении. Вот такое пузо, — старик сделал круг руками, показав на себе. Тэхён его слушал, совсем не перебивая. — Скоро поди родит. Или уже. Эти Чоны такие скрытные. — Чарли замужем? — Ну, конечно, дитятко. Мужа я его никогда не видел своими глазами, но кольцо на пальце безымянном есть. Не от святого ж духа у него ребёнок, — воскликнул старичок, рассмеявшись и закашливавшись.       Они шли по извилистой тропинке. Поля по обеим сторонам от неё были выжжены, кое-где росла высокая трава. Подойдя к дому Чонов, Тэхён остановился, всё ещё с особым пристрастием слушая мужчину. Насыщенный свежий запах озона в воздухе уже некоторое время витал, это означало, что скоро пойдёт дождь. — Тэхён! — омега, услышав собственное имя, обернулся: на крыльце в свете садовых низеньких, как гномики, фонарей стоял Чонгук, сложив руки на своей широкой груди, в очках и чёрной водолазке, прислонившись спиной к дверному косяку. — Сейчас. Минуточку, — тоненьким голоском прокричал омега, поблагодарив спешно мужчину за приятную прогулку, и ушёл по направлению дома. — Не замёрз? — спросил Чонгук, пропуская омегу внутрь. — Немного.       Чонгук долгим пронзительным взглядом смотрел в больные, с густой сетью красных прожилок глаза старика, от чего у того мороз неприятно пробежал по коже. Так что холодные порывы ветра с моря не ощущались: гипнотически чёрный взгляд Чона пугал настолько, что невозможно было отвести свой. Старик, пожевав губами, медленно развернулся, уходя к себе, несколько раз оборачиваясь назад. Чонгук стоял на месте, не сводя с него взгляда. Только когда человек окончательно скрылся из поля зрения, мужчина зашёл в дом, закрыв за собой бронированную дверь. К слову, Тэхён при попытке её открыть или закрыть, всегда прилагал немало усилий, удивляясь скорее тому, как он слаб.       В доме не горел свет, лишь огонь в камине, отбрасывая длинные тени, подбирающиеся к ногам омеги, севшего на диван с баночкой колы. Чонгук сел в кожаный диван напротив, с выражением напряжённого внимания наблюдая за суетливостью омеги. Сейчас он имел особенно строгий вид. Закинув одну ногу на вторую, Чонгук спросил о том, о чём они говорили с мужчиной, будто бы между прочим. — О том, что не стоит в такую погоду без куртки, — сказал Тэхён, избегая его взгляда. — Спрашивал, местный ли я. Естественно, ответил, что нет, — пожав плечами, продолжал омега. — И насколько здесь планирую задержаться. Да в общем всё.       Чонгук потрещал пальцами и отвернулся к камину.       К ночи Тэхён так и не смог уснуть, ворочаясь в постели, ему не давало совершенно покоя имя «Чарли». Ему было горько и стыдно из-за того, что соврал Чонгуку накануне, но его маленькая ложь не шла ни в какое сравнение с тем, что от него скрывал Чонгук. Близнец. Он не мог спокойно думать об этом. От сильного внутри бередящего чувства, Тэхён сел в кровати, осмотревшись по периметру комнаты. Холодная осенняя ночь только начиналась. Выйдя в коридор, он, крадучись, прошёл в гостиную, где в камине догорали поленья. Любопытство было уже достаточно возбуждено, так что Тэхён решил поискать фотографии семьи Чон. Может хотя бы одну он найдёт. Звёзды на небе ярко сияли, подсматривая за омегой.       Тэхён не мог спокойно смотреть на мужчину, смотреть ему в глаза, быть естественен в его присутствии. В ту ночь он так ничего и не смог найти. И с тем же лёг спать: с пустым желудком и полной разных мыслей головой. А вот остатки холодного разума Чона таяли, когда омега буквально уходил от всяких ответов на вопросы, касающиеся, к примеру, матери, университета или Кея. К слову, Тэхён написал одно единственное сообщение бывшему, но ответ так и не пришёл. Омеге хотелось бы надеяться, что так будет лучше для всех. По крайне мере, совесть немного очистилась. — По поводу подарка на выпускной, — Чонгук вновь завёл этот разговор за ужином в ненастный вечер: ветер за окном хлестал верхушки деревьев, склоняя их могучие кроны к земле. — Я тут подумал, что безделушки — это пыль. Лучшее, что может быть в жизни, — это воспоминания. Как насчёт того, что полететь куда-нибудь заграницу? Есть мечта о какой-нибудь стране? Мальдивы? Гавайи? Франция, Париж? Пекин? — стейк с кровью хорошо разделывался ножом и несомненно был чудо как хорош. Новый повар очень нравился Чону. — Наверное, Токио. — Зимой? Ты уверен? — Мальдивы — тоже отличный вариант, — кажется, впервые в этот вечер за всё время Тэхён задался вопросом, откуда у Чонгука столько денег, чем он занимается. — Ты что-то не в настроении, мой ангел, — заметил Чонгук. — Нездоровится? — Голова болит, — Чонгук в это, разумеется, не поверил.       Мужчина сжал посильнее пальцами нож в правой руке, опустив демонстративно взгляд в свою тарелку, что не ускользнуло от Тэхёна. Чонгук приберёг свою мысль, которую он хотел высказать, — именно, что врать — это пагубно для всяких отношений. Его это озлобило в той степени, что он почувствовал муку. После ужина он предложил Тэхёну сделать массаж перед сном. Они расположились в спальне, которую занимал омега. Тёплый свет от настенных бра заливал комнату, погружая её в мягкую полутьму. Чон начал с мягких, круговых движений, разогревая мышцы, словно разгоняя по ним застоявшуюся энергию. С каждым нажимом, с каждым плавным поглаживанием напряжение в теле растворялось, будто клубы утреннего тумана, как и мысли в голове Тэхёна. Чонгук делал всё не спеша, но с точностью — как скульптор, он лепил из тела что-то новое, освобождая его от накопленных узлов стресса и усталости. Тепло от его прикосновений проникало глубже, достигая самых нижних слоёв мышц, и там, где прежде ощущалась тяжесть, теперь была лёгкость, словно тело вспоминало, что такое быть свободным. Тело, но не ум омеги. Перевернув омегу на спину, Чонгук встал у его головы, присев на краешек кровати, двумя руками зажав шею Тэхёна. Трапецевидная мышца была сильнее других напряжена, ей Чон уделил больше своего внимания; Тэхён от ощущения мышечной боли иногда постанывал, морщась и шипя. Они не говорили.       Встав с кровати, Чонгук аккуратно двумя руками потянул за шею омегу, так что его голова теперь немного свисала. Чон продолжал массировать мышцы долго, монотонно, пока не заметил, что Тэхён задремал.       Самым опасным искушением в жизни Чона был его темперамент, который, словно тёмная река под толщей льда, иногда ломал своей силой этот лёд, выходя за свои берега.       Мужчина встал, выпрямившись, и расстегнул молнию на своих штанах, спустив те до колен. Всего от пары движений на головке выступила прозрачная капля, что было достаточно для того, чтобы Чон, держа свой член одной рукой, приставил его к губам омеги. Солоноватый привкус, который Тэхён ощутил на кончике языка, машинально облизав губы, был уже и на щеках его: Чонгук водил членом, немного сочащимся предэякулятом, пачкая подбородок, губы до момента, пока не попросил Тэхёна открыть рот. — Не торопись только. Оближи его, — Чонгук вновь погружался в свои тёмные эмоции, отдававшие оттенками злости и власти, толкаясь в широко раскрытый рот омеги. — Дыши носом.       Если бы Тэхён мог видеть хоть что-то кроме ног мужчины, то непременно бы ужаснулся тому, как горят алым в темноте глаза Чона.       Красные глаза — не только признак обращённого ликана, они так же служат идентификацией его эмоций, сильных и не всегда поддающихся контролю: злости, ненависти, всепоглощающей боли и возбуждения. Чонгук всегда брал Тэхёна сзади так, чтобы глаза омеги видели лишь пустоту перед собой.       На висках от напряжения у омеги выступили венки, он гортанно время от времени мог всё ещё стонать, с особым усердием контролируя своё дыхание. Чонгук положил ладонь ему шею, пальцами несильно прихватив по бокам, ощущая, как хорошо скользит в мокром глоточном кольце его член. Живот омеги ритмично и быстро сокращался от сильного волнения, подстёгиваемое страхом. Всё новое его пугало.       Чонгук ближе к концу дышал с натугой, стремясь несколько оттянуть свой оргазм. — Глотай. — Господи… — Понравилось? — отходя от кровати к столику с пепельницей и сигаретами, спросил Чонгук. — Что-то новенькое, — Тэхён всё ещё учащённо дышал, рассматривая потолок, который слегка плыл перед глазами.       Чон курил прямо в спальне, прислонившись ягодницами к столику, так и стоял с расстёгнутой ширинкой, зачесав пятернёй назад свои смольные шелковистые волосы. — Понравилось глотать мою сперму? — Тэхён повернул голову в бок, посмотрев на мужчину робким, как у ребёнка, виноватым взглядом. — А мне не нравится глотать твою ложь, Тэхён, — выпустив сизую струйку горького дыма и следом же потушив сигарету в пепельнице, сказал Чон. — Не ври мне никогда, мой мальчик.       Нужно понимать, что Чон ещё ни разу не уличил Тэхёна в подобном, но как тонкий знаток человеческих эмоций мужчина это видел и каким-то чутьём это ощущал. Для того, чтобы не загонять омегу, словно овцу в глухой угол, он решил пойти на опережение: предупреждён — значит вооружён. Стремясь к полному контролю над своим омегой, Чонгук не брезговал ничем, что было ему доступно. В доме в каждой комнате висели камеры-наблюдения. О ночной вылазке Тэхёна он узнал сразу наутро. Под сомнения тотчас попал и старик, с которым он видел омегу, возвращающегося из магазина. — Чонгук… — Тэхён, я не прошу от тебя многого. Всё, чего ты хочешь или тебе нужно, я дам. О своём будущем можешь не волноваться. Но не лги мне. Никогда. Даже по мелочам. — Прости. — Прими душ и ложись спать.       Наутро Тэхён, ничего не сказав Чонгуку, который, как надеялся омега, ещё должен был спать, ушёл прогуляться у моря. Спокойное море предстало во всём великолепии — глубокое, неизведанное, живое. Это была тихая симфония, исполненная в приглушённых тонах. Его воды, ещё недавно сверкающие под летним солнцем, теперь приобрели оттенки стали, переходящие от свинцового к холодному синему. Тэхён стоял на песчаном берегу, вдыхая морской воздух полной грудью. Разлад в отношениях всё же лежал на совести омеги. Он долго и с мучением думал о своём вранье, но признавать такое даже в мыслях самому себе было очень страшно.       Если обернуться назад и осмотреть округу, можно заметить здоровенный ветхий дом. Тэхёну показалось, что из всех частных домов — роскошных двух- и трёхэтажных — именно он идеально вписывался в эту атмосферу безысходности. Людей здесь не было никогда, они приезжали и уезжали. А Тэхён здесь жил уже второй месяц, начиная медленно умирать от скуки. В университет совсем не хотелось возвращаться, всё там уже давно ему опостылело.       Когда Тэхён вернулся домой, на часах было одиннадцать. Он, отбросив всякие сомнения, понимая, что больше, чем сейчас решительности у него на найдётся для этого разговора, сразу зашёл в кабинет Чонгука. Мужчина стоял перед окнами, выходящими прямиком на море, куря сигарету. Тэхён подошёл совсем близко, встав позади него всего в метре, — в недопустимой близости в своей голове — и испугался, когда Чон обернулся, посмотрев на омегу с толикой изумления. По этому взгляду он понял, что вырвал мужчину из своих мыслей, застав того врасплох.       У Тэхёна внутри заволновались струны его души, так что сердце зашлось в неровной ритмике, когда Чонгук посмотрел на него более пристально. — Что-то случилось? — Я хотел поговорить.       В голове Чона очень быстро пронеслась мысль, которая взбудоражила его, но тут же улеглась, как штиль. — Извини меня, — Чонгук смотрел на него с неподдельным изумлением, развернувшись к нему грудью. Ему было любопытно. — Я писал то сообщение Кею… просто хотел с ним объясниться, расстаться, как нормальный человек. Он мне не ответил.       Об этом Чон сейчас слышал впервые. — Не знаю, зачем скрыл. Видимо стоило сказать… — Тэхён говорил, не глядя при этом вовсе на мужчину, то напрягая складки на лбу, то пытаясь придать своему лицу и голосу мнимого спокойствия.       Вот так одновременно и сложно, и просто было говорить о том, за что Ким чувствовал вину. Но это было единственное, в чём он признался мужчине в то утро. О близнеце он умолчал, боясь реакции со стороны Чонгука, допустив всё же ещё одну мысль, что возможно он не рассказывал ему о близком человеке, потому что тот был болен или… Или… не имело значение. Тэхён сам для себя нашёл оправдание. Чонгук сделал шаг навстречу, заключив омегу в свои объятья. Мягко и нежно, так что приятный трепет, словно крыло бабочки, невесомо коснулся души Тэхёна. — Посмотри на меня, — Чонгук ухмылялся краешком губ, констатируя факт того, что почти из любого человека можно вылепить что угодно, сделать его своей игрушкой или вознести над землёй, бесконечно любуясь им в свете солнца. — Ты молодец. Нет ничего более ценного и важного в мире и жизни, как правда. В том, что ты хотел поступить, как нормальный человек при расставании, нет ничего плохого. Я бы тебя не осудил. — Прости.       Теперь это слово давалось с необычайной лёгкостью, Чонгук мягко поцеловал омегу в лоб, склонив себе на плечо его голову и зарылся в мягкую шелковистую копну волос пальцами. Тэхён продолжал говорить, действительно раскаиваясь в своём поступке, желая найти те слова, которые должны были в первую очередь успокоить его самого.       Этот эпизод, психологический этюд, не остался вовсе незамеченным и не отмеченным Чоном: через несколько дней, что текли минорно в доме, Чонгук нашёл омегу в своей спальне. Пройдя мимо кровати, на которой лежал, болтая в воздухе ногами, Тэхён, он попросил его присесть на обитый мягким атласом стульчик перед туалетным столиком. В зеркале было видно лишь отражение Тэхёна, Чонгук, встав позади, положил руки на плечи омеги. Он был удивлён всеми фибрами своей души, когда на его шее оказалась цепочка, которую Чонгук закрепил сзади. Тоненькие пальчики коснулись золотого крылышка. — Чонгук… — То, что ты признался, стоит отдельного внимания. Мне показалось, ты был со мной весьма искренен, и потому я решил сделать тебе маленький подарок, мой ангелочек.       Впервые мужчина посмотрел на омегу взглядом, полным какого-то тепла и при этом тоски, подтачивавшую его сердце, как вода камень. Он склонился над Тэхёном, рукой приподняв и повернув его голову в сторону: кожа пахла пионами, отметил про себя Чон прежде, чем коснулся губами изгиба шеи не спеша, вдыхая любимый аромат. В голове тут же пронеслась мысль, что он давно не дарил ему букеты. Все они остались в прошлом в той квартире на восьмом этаже. «Моё упущение», — подумал мужчина в заключении этого вечера; на следующее утро заказал огромный букет свежих белых цветов, которые ждали Тэхёна на кровати после пробуждения. Сказать честно, Чонгук, делая подарки, сам испытывал некую радость, это не было вовсе продиктовано какой-то корыстью и хитростью. Утром Тэхён проснулся совершенно счастливым, приняв свою новую оболочку, светящуюся мягким тёплым светом, что шёл из глубины его сердца. Столь сильного волнения перед завтраком он ещё не испытывал, даже в съёмной квартирке. За столом уже сидел Чонгук, пролистывая новости в своём телефоне, но, стоило ему только увидеть входящего в гостиную в белом шёлковом халатике Тэхёна, мужчина отложил свой телефон в сторону. — С добрым утром, любимый.       На шее красовалась подаренная вчера подвеска. — Доброе утро.       Мадам Вальше, нанятая недавно в качестве горничной, была уроженкой Японии. Она совсем недурно говорила по-корейски, но Чонгук вольно с ней мог говорить и на её родном языке. Она принесла Тэхёну чай и осведомившись, не желает ли может чего-то особенного к обеду омега, удалилась по своим делам.       Дом по-немного начал полниться новыми людьми, чужими голосами. — На выходных непременно стоит поехать в торговый центр. — Для чего? — спросил Тэхён, намазывая на тост масло. — Скоро зима. Обновим тебе гардероб. Что скажешь? Только ты и я. — Хорошо. — Заодно заедем в офис, посмотришь, как там всё устроено. Я немного посмотрю отчёты, это не должно занять много времени. А вечером — в ресторан. Есть любимые заведения? Любимая кухня? — В целом, пожалуй, нет. — Хорошо, я сам выберу. Кушай булочки, пока не остыли.       Новая жизнь Тэхёна ему самому напоминала начало какого-то фильма, где он — порядочный супруг преуспевающего мужа-бизнесмена. Для полноты картины, как в Голливуде, не хватало только двух детей и золотистого ретривера. С этими мыслями Тэхён так и ушёл в свою спальню после завтрака. Эта картина — счастливой обеспеченной семьи — его очень взволновала, он встал у ростового зеркала, развязав узел на своём халате. Тазовые косточки выпирали явственно. Он положил руку на свой плоский живот, замерев так в безотчётном состоянии, задержав дыхание, надул брюхо. Под ладонью ощутимо пульсировал кишечник.

🩸

      Под ладонью билась новая жизнь, в отражении зеркала, в которое смотрелся Чарлиз. Тошнота, совсем как в первые месяцы беременности, подкатывала к горлу, но вызвана она теперь была не счастливым положением омеги, а духами супруга, который в спешке собирался на работу. А вот Чарлиз с отвращением рассматривал свою распухшую фигуру. Только мысль, что он носил ребёнка Чонгука, его утешала. Сокджин на прощание поцеловал супруга в висок и исчез до тёмной ночи, не напоминая о своём существовании. К слову, Чарлиз в последнее время раздражали не только запахи, но и усики мужа, который тот отрастил, тем самым сыграв на расстроившихся нервах Чарли в который раз. Лиф ночного платья как нельзя сильно теперь уже обтягивал налитую молодую грудь.       В дверь спальни коротко постучали. Запахнув наспех халатик, омега негромко сказал «войдите».       Чонгук любил наносить неожиданные визиты, точно зная, что зятя нет дома. Пересекаться с ним не было отнюдь никакого желания.       Сев в кресло, вытянув скрещённые в лодыжках ноги, Чон достал тут же портсигар. — Открой окно. Я беременный. — Я вижу.       Плохое расположение духа брата Чонгук рассматривал исключительно как забавную прихоть, от которой омеге, по его убеждению, непременно надо избавиться, если он только не планирует в очень скором будущем стать разведённым или вдовцом. — Зачем приехал? — сделав скучающую гримасу, спросил Чарли. — Давно не виделись. Решил посмотреть, как поживают молодые в нашем поместье. Как зять тут себя чувствует. — У тебя претензии опять к Сокджину? — У меня с прошлого раза ещё список не закончился, а тут скоро новый надобно заводить. Он не хочет купить для вашей семьи дом? Хотя бы один, — семья Чон владела двумя и одной квартирой. — А то мужчиной его всё сложнее называть с каждым днём. — Чонгук! — Я, в отличие от твоего драгоценного, купил недавно квартиру. — Правда? Для себя? Молодец. — Для дочери, — сделав затяжку поглубже, ответил Чонгук. — А то смотрю на твоего муженька, и страшно представить, что у меня в будущем будет такой же зять. Без кола, без двора. Может ему денег дать в долг? — Ты хочешь, чтобы мы съехали из поместья? — Чарлиз решительно не понимал, к чему клонит брат. — Я хочу, чтобы он купил дом. Хотя бы одноэтажный. Я же не прошу строить своими руками. — Ты пьян? — спросил Чарли, надеясь, что его слова не звучат слишком укоризненно. — Почему ты внезапно решил завести этот разговор? — Потому что, если вы будете разводиться, твоему мужу надо будет где-то жить. Не с родителями же, а на съём этот индюк вряд ли согласится. — Чонгук! Хватит оскорблять моего мужа! Я прошу тебя. — Не нервничай слишком сильно, побереги силы перед родами. На самом деле, я заехал для того, чтобы как раз поговорить по этому поводу.       Доктор, наблюдавший беременность Чарли, на одном из приёмов, пока просматривал последние анализы, уточнил, хотят ли будущие родители парные роды. Если Сокджин сомневался, то Чарли дал своё согласие сразу, и Джину ничего более не оставалось, как принять это решение супруга. — А что мы скажем Джину? — Он не глупый мальчик, я думаю, всё поймёт. К тому же, Чарли, он и родильное отделение? Его педантичная натура в обморок от твоего крика упадёт, врачи будут не тебе помогать, а его откачивать. Зачем эти проблемы в такой сложный момент?       Такая весьма неприкрытая неприязнь совсем не нравилась омеге, пускай он и не считал своего супруга идеальным, но назвать его плохим человеком Чарли тоже не мог. Даже на тот вечер, когда Джин назвал его «своей личной шлюхой» он злиться по-настоящему не мог. Ему сделалось в моменте страшно, потому что он подумал, что будет, если Чонгук об этом узнает. Что будет с ним? Что будет с ним, омега уже не думал, он беспокоился истинно только о ребёнке. Раннее холодное воззрение на ту вероятность событийности в его жизни, если Сокджин узнает правду, теперь давало ему необходимое спокойствие, бессмысленность и двусмысленность от реальности, в которой он, будто в зеркалах.       В Чарлиз восхитительно сочеталась романтика уходящей осени и пытливый ум. Это острота контраста была самой привлекательной чертой для Чона. Он смотрел на омегу, как на розу в хрустальной колбе. Иногда ему хотелось к нему прикоснуться. Эгоистично. И всё же они оба не были настолько безрассудны для того, чтобы делать те вещи, в которых они непременно будут раскаиваться друг перед другом. Чонгук скрывал свою вторую жизнь, — двусмысленность. Чарли скрывал свою ненависть от брата, как мог, к своему супругу, — бессмысленность. — Я хочу после рождения ребёнка уехать в загородный дом. Мне там было хорошо, — сказал Чарлиз. — Думаю, морской воздух малышу пойдёт на пользу. — Через год, — Чонгук покачал головой. — Почему? — Если с ребёнком что-то случится, рядом нет никаких больниц, а до Сеула несколько часов езды. Это опасно, — резонно заметил он. — К тому же, зимовать там очень непросто. Очень легко простудиться от сильного ветра с моря. А это уже опасно для тебя. — Ты прав. Первое время стоит жить в городе.       Доводы Чонгука казались вполне сильны и ясны. Волнение перестало действовать на омегу, и он почувствовал в своём теле облегчение. Это заметил и сам Чонгук, и подумал, как хорошо, что его отказ имел под собой твёрдое основание, который не вызвал и толики сомнений. Они ещё немного поговорили о вещах, не стоящих своего внимания, и Чонгук, будучи полон спокойствия и понимания ситуации в своём доме, уехал к обеду, взяв слово с Чарли, что, как только тому сделается плохо, а это должно произойти в очень скором времени, он будет первым, кто об этом узнает, ну-с или по крайне мере точно не последним. Ребёнок с каждым днём всё явственнее напоминал о подходящем сроке, и это и волновало сильную душу омеги, и заставляло думать о том счастье, которое ему уготовано и обещано его положением. Он с особым замиранием сердца гладил свой живот почти каждую минуту, не представляя, как отделится такая важная часть его жизни от него, от его тела. Он станет самостоятельным существом. Что Чарлиз точно знал, что этот ребёнок будет похож на его брата, но Джину он решительно заявит, что их дочь — его маленькая копия. И все знакомые, хорошие друзья и новые незнакомцы поверят. Они увидят всё своими глазами, и у них не останется никаких сомнений.

🩸

      Выходные, которых Чон ждал с особым нетерпением, наступили по факту: погода стояла ненастная, отлично подходящая для шоппинга и прогулки по центру. Среди высотных зданий, устремляющихся в небо, раскинулась каменная сеть улиц, словно артерии, по которым непрерывно пульсирует жизнь. Пёстрые огни витрин, отражаясь в мокром асфальте после дождя, создавали иллюзию бесконечных огненных рек, текущих в своём русле вместе с потоком людей по тротуарам, переплетаясь своими голосами со звуками автомобильных сигналов. В этой какофонии звуков легко было потерять голову: Тэхён с широко раскрытыми голубыми глазами смотрел на проносящийся мимо городской пейзаж. Они вышли на одной из улиц, Чонгук припарковал свой Мерседес на стоянке перед торговым центром и, взяв омегу под локоть, повёл внутрь. Сам выбирал магазины, советовал, что купить. И в целом создавал впечатление внимательного к своему партнёру молодого человека, иногда отвлекаясь на телефон. Разумеется, по работе.       Чонгук во время этого шоппинга, конечно же, обращал внимание на поведение омеги, его манеры, улыбается ли он? Хорошие манеры и чарующая улыбка важны в обществе, со стороны всё должно выглядеть идеально, потому что встретить кого-то в толпе незнакомцев знакомого — скорее уже правило, чем исключение из него. Так и случается в эти выходные. Случайным образом — по мнению Тэхёна — они были замечены старым знакомым семьи Чон. — Я так и не успел заехать к вам, что очень досадно, — пожимая руку Чонгуку, говорил молодой человек, чуть ниже его ростом. — Простите за это. — Не стоит, мы все взрослые люди. Дела, семья, проблемы. Я понимаю, — Тэхёну показалось, что Чон говорил с неким снисхождением, после короткого приветствия и обменом реплик по каким-то мало понятным темам, разговор коснулся и самого Тэхёна. Молодой человек пожелал познакомиться с омегой, разумеется, с разрешения Чона. — Мин Юнги, — сделав поклон в сторону омеги, представился мужчина. — Ким Тэхён. Очень приятно. — Взаимно.       Юнги улыбнулся, посмотрев прямо в глаза омеге с весьма странным, опасным обаянием, блеснувшим на одно мгновение в его глазах. Они распрощались с Чоном на хорошей ноте, Юнги ещё раз выразил своё сожаление по поводу своего отложенного визита и просил передавать привет родственникам ныне живым. Час спустя они с Тэхёном уже сидели в ресторане в довершении сегодняшнего дня, и Чонгук выбирал вино для хорошего ужина.