Волки да Винчи

Когда у тебя выпускной? 02:05

Через два месяца. Вот уже на носу. 02:05

Я приду. 02:05

      Тэхён ничего не ответил на последнее сообщение, заблокировав телефон, отложил его на раковину и застыл. В ванной было прохладно и сухо. Лампочка над головой временами потрескивала от перепадов электричества. Тэхён стоял у раковины, вперившись руками в её холодный белый мрамор, смотря на своё отражение, а оно на него своими красными опухшими глазами. Ресницы мокрые слиплись и кололи неподвижное веко. Впереди был рассвет, незыблемо идущий на смену ночи, которую Тэхён провёл в постели с Кеем. На бледной коже, обтянувшей скелет омеги, расцвели алым синяки: на шее, ключицах, скуле. Наверное, он простоял так, пусто смотря на самого себя, очень долго, потому что пальцы занемели от холодного мрамора. Внезапно он улыбнулся. Той длинной улыбкой, как у Джокера: бескровные губы нервно задрожали, как и мимические мышцы лица — Тэхён не мог поверить, что он сейчас видит перед собой в отражении самого себя: красные отметины вязью пролегали от шеи до груди, на спине, меж лопатками, на рёбрах.       Ещё никогда Тэхён не чувствовал себя столь желанным.       Застегнув на все пуговицы свою рубашку, Тэхён вышел в коридор, заказал такси. Жёлто-чёрная машина неслась по городу, словно гончая. Прибыв к четырём часам вечера в университет, омега застыл в самом центре студенческого городка: на равнине уже начали зажигаться огни. Кашемировое пальто совсем не грело, сильно раскрасневшимися пальцами Тэхён повыше приподнял ворот рубашки, но холодный ветер, бешено метавшийся, залетал за шиворот. Небо тоже замёрзло в стеклянном взгляде одиноко идущего человека в сторону общежития. Тэхён шёл, не поднимая головы, по следам памяти, упуская момент, когда туман начал сгущаться, клубясь будто дым из чана ведьмы серыми потоками из-за каждого угла.       Туман опустился на город, что был неподалёку от университета, словно толпы призрачных воинов. В прогнозе погоды ничего об этом не говорили. Он обволакивал всё вокруг, медленно поглощая свет фонарей и душа каждый звук. Внезапно раздался крик ворона, резкий, как скрежещущий удар ножа по стеклу. Крик повторился, зловещий и протяжный, заполняя собой пустоту и вызывая колючие мурашки по коже Тэхёна. Сердце завелось в тахикардии, едва не вызвав новый приступ панической атаки: по вискам побежали капли пота, и всё тело от ног до середины груди обдало холодным жаром. Тэхён ускорил свой шаг. Фонарь в конце дороги погас, зажёгся и вновь погас. Тэхён отвёл свой взгляд, считая под ногами количество камней, которыми была вымощена дорога, ведущая к порогу общежития. Здания в таком тумане было совсем не видать, окна были черны: все студенты разъехались на каникулы.       Дверь с лязгающим звуком громко отворилась, впустив Тэхёна и длинные скрюченные руки тумана, который растворился, как только омега закрыл за собой. В холе не горел свет. Пройдя мимо камина на третий этаж, где по-прежнему находилась комната омеги, Тэхён вдруг остановился в начале коридора. Тень следовала за ним молча. Полупрозрачная голубая занавеска в самом конце летала перед незакрытым окном. Справа от него как раз и находилась комната Тэхёна. В комнате Чонгука уже два года как жил другой студент, имени его Тэхён так и не удосужился узнать. Ему было неинтересно.       Скрип сухих половиц под ногами холодил кромку души. Атеизм повсеместно был распространён ныне в современном мире, но верно ли это? Тэхёну захотелось помолиться, но нужные слова не находились. К своему стыду он понял, что не помнит ни одной молитвы. В отличие от покойной матери, могила которой вся уже поросла диким плющом. Не исключено, что ядовитым, ведь за почти три года никто её не навещал. Чёрный крест накренился в сторону.       В комнате было темно и душно, пыль вызывала раздражение нежной слизистой оболочки, садня горло и нос, Тэхён несколько раз чихнул, пытаясь сделать это как можно тише, но это лишь принесло боль, вставшую камнем в груди. В углу комнаты на письменном столе стояла ваза с давно засохшими цветами. — Это только кажется. Призраков не существует. Верно ведь? — Тэхён говорил сам с собой, со стороны он был похож на умалишённого, собирая книги в сумку, которые ему внезапно понадобились для выпускной работы.       Бог не играет в кости, он не умеет шутить: чёрный ворон сел на карниз у окна спальни Тэхёна и тем самым напугал его. Птица ходила взад и вперёд, будто наблюдая, как часовой. Сложив все нужные вещи в свою сумку, Тэхён ещё раз окинул взглядом комнату: не забыл ли он чего. В дверь дважды коротко постучали. Тэхён замер в безмолвии, сердце учащённо забилось в груди. — Так и знал, что найду тебя здесь, — в дверном проёме неожиданно появился Чонгук.       Выражение лица Тэхёна сделалось в одночасье исполненным сердечного испуга, что он даже побледнел, не зная, призрак ли это или настоящий Чонгук. На мужчине было чёрное пальто, в тон рубашка и брюки, волосы завязаны в тугой пучок. — Что ты тут делаешь? — Приехал помочь с вещами. Сумка тяжёлая? Давай снесу. Внизу моя машина. — Как ты узнал, что я поеду сегодня в университет? — Тэхён никак не мог припомнить, чтобы он писал или говорил об этом Чонгуку. — Ты сказал по телефону. — Нет. — Да. Ты забыл что ли? Тебе нужно было забрать книги для работы над дипломом. Я подумал, что тебе нужна помощь, — Чонгук подошёл ближе, гипнотически смотря в голубые глаза; сомнения — это хорошо, они не дают сделать слишком много ошибок и помогают задуматься о многом. Тэхён не мог понять, почему его подвела его память. Узнать от кого-либо Чонгук не мог: омега никому не говорил, что собирается сегодня в университет, это решение он принял внезапно. — Ты следил за мной? — поинтересовался Тэхён. — У меня нет маячка. Я — не маньяк, Тэхён, — заявил Чонгук совершенно искренне, почти простодушно, исподтишка посмотрев на птицу за оконным стеклом. — Тебе ещё много? — продолжил он, засунув руки в карманы своего пальто.       Тэхён смотрел на него пристальным взором, гоняя какие-то мысли в своей голове, которые проносились со скоростью миллиардов световых лет — слишком быстро и потому он никак не мог понять, что он чувствует сейчас. Внезапно из середины его естества начало подниматься что-то новое, взволновавшее кровь в сосудах — пульс неровно запрыгал на запястьях. Он отдал сумку с книгами мужчине, коробку, и они оба спустились вниз. Во дворе стояла машина Чона, чёрный мерседес, окутанный молочно-сизым туманом. Чонгук уложил все вещи в свой багажник и, прежде чем поехать, предложил покурить. Тэхён отказался.       Чонгук курил сигарету, прислонившись к своей машине, держа одну руку в кармане пальто. В профиль его образ вкупе с дымящейся аурой выглядел, как иная форма планеты — Тэхён уже начал забывать его образ, который до определённого момента в жизни у него ассоциировался с университетской жизнью, внезапно опустевшей после отчисления Чонгука из университета. Мужчина курил не спеша, пропуская густой вонючий, по убеждению Тэхёна, дым через ноздри, что тонул в тумане. Задумавшись о чём-то своём, Тэхён незрячим взглядом, пустым вперился в кусты, что росли перед окнами общежития, замерев на месте, будто каменное изваяние. Чонгук повернул голову в сторону: ветер вольно играл с волосами омеги, трепал стоявший воротник рубашки.       Красивый.       Весь интеллектуальный спор мужчины строился вокруг одного человека, который будто многоликое божество могло менять свой облик: сегодня оно выглядело, как Тэхён. Вернее, это и был Тэхён, а вчера Чонгук видел человека с чёрными длинными ниже пояса волосами. Сигарета была горькая, очень крепкая и курилась потому медленно, позволяя мужчине изучать предмет своего постоянного анализа. Внимание привлекло красное пятно на шее, которое не было заметно до тех пор, пока ветер не сдул волосы в сторону. Чонгук зажал меж губ сигарету и, оттолкнувшись от машины ногой, подошёл к омеге, схватив за ворот его рубашки. Отодвинув ткань в сторону, упустив намеренно из виду изумление Тэхёна, он заметил ещё несколько пятен: некоторые из которых уже начали приобретать синеватый цвет, другие — желтоватый, болотный, коричневый. — Откуда это? — чёрные глаза лихорадочно блестели, бегая неровно, очень быстро. Чонгук смотрел, не скрывая своей злости. — Тэхён?       Чёлка упала на глаза.       От Чона не укрылось и это, чуть усмехнувшись, он начал расстёгивать пуговицы на рубашке Тэхёна. Омега стоял с опущенными руками и головой, словно неживая тряпичная кукла, которая ничего не чувствует: ни ветра, ни боли, ни стыда, ни прикосновений.       Сделав три шага назад, Чонгук увидел ещё больше красных отметин на теле. Призрачная, кошмарная попытка это осознать была пуста. Сейчас мужчина смотрел не на божество, которое и пугало, и влекло его, а на тело без души — то есть на зомби. — Сука.       Ехали они в тишине, Чонгук не сводил взгляд с дороги, которую было почти не видать из-за плотной стены тумана. Призрачно по дороге встречались фары других машин, но редко, потому что в такую погоду риск аварий слишком велик. Людей на тротуарах не было видно по той же причине. Неисправимый пессимизм клеймил душу Тэхёна, которого сейчас как злое заклятие угнетала тишина.       Дом, в котором находилась квартира Тэхёна и Кея, теперь представал в воображении омеги мрачной крепостью среди бетонных джунглей. Как будто других зданий рядом вовсе не существовало.       Безоблачного счастья или мимолётного спокойствия Тэхён не испытывал, не мог на них расчитывать. В квартире Чонгука не горел свет и не пахло уютом. Кажется, что здесь никого давно не было. Чонгук предложил сходить в душ для того, чтобы немного согреться. — Полотенца, как всегда, под раковиной.       Чонгук сел на подоконник, закурив. В проёме спальни было видно белую простыню, соскользнувшую с кровати наполовину на пол. Простыня выглядела слишком чистой, почти неестественной, сверкая белизной, напоминала больничные, стерильные, выстиранные до блеска. На неё сел мокрый Тэхён, понурив свою курчавую голову; с кончиков капала на простыню вода. Он выглядел тонко, незыблемо, почти что истощённо, не знал, что за ним наблюдают, не думал об этом. Тэхён заметил его присутствие лишь, когда ощутил на своём плече его тёплое прикосновение.       Мазь жгла нежную кожу. — Больно? — Терпимо. Можно привыкнуть. — Но не стоит.       Они опять не говорили друг с другом. Чонгук сидел позади него, нанося на кожу мазь; кожа была холодной и воняла болью — нежащий взгляд собой и безупречно сломленным жизнью человеком. Чонгук постоянно думал, что вот уже готов постичь эту логику, которая руководила Тэхёном, но в итоге никаких выводов не получалось сделать. Он был убеждён, что в том, что с омегой сейчас происходит, совершается в его душе, виноват лишь Кей. О, как же это имя горчит на языке и в мыслях, не прожевать, не выплюнуть. Как жаль! Но время упущено. И всё же Чонгуку всё ещё была дана возможность верно с этим поступить, как быть, приняв одно решение. Верно ли, что он может этому поддаться, чувству, которое горит внутри? Любви?       Ночью было совсем не до сна: Тэхён лежал закутанный в больничную простыню спиной к двери, через маленькую щель которой проступал лунный бледный свет. Чонгук опять сидел у окна. На подоконнике у босых ног лежал мобильный, издавая протяжные гудки. — Алло? — Как ты? Всё хорошо? Сокджин дома? — Дома. Со мной всё хорошо, милый. Ты задерживаешься по работе? Тебя не ждать? — Уже поздно. Да и туман густой. В понедельник приеду. Как твоё самочувствие? — Хорошо, — один ответ на два вопроса.       Чарлиз положил телефон, попрощавшись с Чонгуком, и отложил мобильный на тумбочку. В спальне, задрапированной тяжёлыми портьерами, горели лишь настенные бра. Они сидели в кровати, укрытые тёплым одеялом: Сокджин читал новости в телефоне, Чарлиз расчёсывал свои длинные волнистые от природы гиацинтовые волосы. Витамины для беременности помогали сохранять красоту. — Спокойной ночи.       Дёрнув за петельку бра со своей стороны, Чарлиз лёг на бок, спиной к супругу, закрыв глаза. — Уже спать? Устал? — Да.       Среди многих непонятных вечеров, которые супруги проводили на расстоянии мыслей, душ и даже суждений в разных областях, не было ещё столь плохого вечера в жизни Чарлиз, если только не пытаться воскресить в памяти нечто давно забытое. Сокджин придвинулся ближе к супругу, положив руку на его живот, который всё ещё составлял главное счастье в жизни омеги, водя по кругу ладонью. Запоздалая реакция Чарлиз, придавленная напряжённостью мысли, была следствием усталости; Сокджин забрался рукой под шёлковый халатик, коснувшись между ног супруга. — Что ты делаешь?       Горячие губы вслед коснулись изгиба шеи, враз покрывшуюся всю мурашками. — Прекрати, Джин. — У нас давно не было близости, — мужчина продолжал покрывать поцелуями оголённые плечи супруга, не чувствуя явственно протеста и тем пользуясь. — Если так хочется трахаться, закажи себе шлюху, — с жгучим волнением и злостью, скопленной ядом в мыслях и на языке, Чарлиз как мог противился, но всё было тщетно: силы его с каждым днём таяли ради поддержания новой жизни, жившей внутри и сейчас не подающей совсем никаких признаков. — Зачем? — Сокджин не унимался, правой рукой развязал узел на халатике, задрав повыше его полы. Один палец вошёл в горячее нутро свободно, Чарлиз не мог контролировать вовсе своё возбуждение, смазкой текущее по пальцам супруга. — Зачем мне заказная, если у меня есть своя личная?       В темноте блеснула белая полоска жемчужных зубов.       Для всего в каждой истории наступает неминуемо своё время: Сокджин с самого начала знал, что ребёнок, которого вынашивает его супруг, не от него. Сопоставив два простых, но достоверных факта: своё бесплодие и инцест, мужчина покорно принял это, разделяя только ложе и обеденный стол с мужем, не вызывая у омеги никакого подозрения. До сей поры. Чарлиз был всего лишь ребёнком, наощупь бродившим во тьме. Глупым, безвольным, лишившимся со смертью родителей всего, даже своего рассудка. Многие особенности его сдержанной натуры были ничем иным, как признаками самой глубокой депрессии. Сокджин понимал, приходя ещё к одному выводу, что Чарлиз всегда любил и любит только своего брата.       Когда Сокджин вошёл, особо заботясь, чтобы это было не резко, не причиняло боли… боли? Чарлиз ронял горячие слёзы на свою подушку, молчаливо терпя расширение и сужения своего ануса, начиная постанывать чуть громче с каждым новым, более глубоким толчком. Дыша, как загнанная антилопа учащённо, насколько позволял живот. Ближе к концу с усилением трения и давления, простонал громче, срываясь уже на крик, совершенно неконтролируемый, такой дерзкий, не хотевший совсем ничего соображать. Сокджин кончил, всего заполнив своим семенем, и вышел. Дыша тоже с большой натугой, ощущая, как от напряжения побаливают его мышцы пресса и ног. Но не остался в постели, ушёл в душевую. Раскрасневшийся анус выталкивал толчками белёсую жидкость, пачкая бордовую простыню под ним.       Утро нового дня наступило по факту: с рассветом, восходом солнца на горизонте над морем, над Сеулом, который только оживал от холодной, разделившей на прошлое и будущее ночи двух людей в квартире на восьмом этаже. Чонгук стоял в одном лишь полотенце на балконе, куря тринадцатую сигарету с момента, как они приехали. Тэхён спал крепким, спокойным сном. Среди самых яростных конвульсий ума, Чонгук никак не мог определить, что верно, а что нет. В своих суждениях он запутался, как рыба в сетке рыбака. Он не знал, что ложь, а что истина. И много курил. При этом не утрачивая внешнего спокойствия, безмятежно наблюдая за городом, людьми в окнах дома напротив и за Тэхёном. Их квартира с Кеем приютила, кажется, призрака: никого не было, Кей исчез, как и всегда на все выходные. Разблокировав свой смартфон, Чонгук открыл окошко с подписью фото. Долистав быстро до нужных снимков: Тэхён, сидящий на нём сверху в его постели. Множество, бесчисленное количество фотографий, которые Чонгук делал втайне от омеги, пока они занимались сексом. Чонгук часто курил. Ко всему прочему среди множества фотографий были и видео, которые Чонгук нередко пересматривал, надрывая свою душу этими зрелищами. Слова бессильны передать то, как Тэхён, пребывая на грани своего рассудка, с закрытыми глазами двигался самостоятельно на члене альфы, который со стороны выглядел безмятежно спокойным, позволяя Тэхёну быть сверху, стонать на полутонах, кусая тонкие бледные губы, которые он так редко позволял себе целовать. Его голос становился то нежным, то звонким. И голова от этого туманилась у обоих, идя кругом. Чонгук не сомневался, что Тэхён его любил, пускай и никогда не находил в себе смелости об этом сказать вслух. Но мог спокойно в мирные часы после секса исповедоваться: что у него на сердце, в мыслях, на душе.       Он был одинок.       Чонгук не испытывал недостатка в любви, но он не спешил ею делиться с кем-то. Его любовь была с оттенком горьких грёз, о которых не стоит просить, если… если перед тобой, в твоей постели не человек. Человек. Тэхён был человеком. Это то, что больше всего стремился узнать Чонгук, проверить.       Он вышел к нему на балкон в одной рубашке, которая сползла с левого плеча. Белые кудри играли радугой на солнце, которые своими маленькими пальчиками перебил прохладный ветер сентября. Кожа пахла теплом и духами Чонгука. — Доброе утро, — Тэхён встал позади на расстоянии вытянутой руки, рукавом рубашки протирая заспанные глаза, ставшие вновь ясно голубыми. Вся боль и краснота ушли.       Чонгук развернулся, посмотрев с лукавой искоркой на дне чёрных глаз на него. План был идеален, как всё мироздание, которое пребывало в гармонии многие столетия. Он созрел быстро: за одну ночь и тринадцать сигарет.       Внезапно пришло оповещение на телефон Чона. На дисплее высветилось «Чарли», во входящем сообщении было одно короткое предложение: «У нас будет дочь.» И больше ничего. Но ощущается это, как сотни бабочек в животе, что стирают свои крылышки о стенки брюшной полости в кровь. Чонгук грустно улыбнулся. Это и есть счастье? Врач сказал, у них будет дочь. — Сегодня действительно прекрасное утро. — Произошло что-то хорошее? — Да, — сделав ещё одну затяжку, сказал Чонгук. — Много всего, если так подумать.       Фантасмагорическое воздействие мыслей о прошлом Чона прерывались тяжёлыми думами о будущем, развиваясь дымом сигарет по ветру. Перед глазами летали безумные образы, очень похожие на счастье, но очень призрачное. Напрягая зрение, Чонгук смотрел на Тэхёна, но не видел его: мысли были сейчас далеки. Он механически протянул ему руку: — Подойди.       Обняв омегу, поцеловал в висок, Чонгук улыбался, теперь уже не боясь быть обнаруженным. Чувство гордости слезами выступали на глазах, дрожа редкими звёздами на длинных ресницах. Все его мысли теперь были обращены к одной лишь мечте. А на Сеул уже опускался сиреневый вечер, который разлился по небосводу широкими мазками, подёрнутые рваными облаками. Звенела тишина. На кухне тени сидели на столе и стульях, на подоконнике, в спальне. — Ты любишь его? — Чонгук потушил сигарету в пепельнице, что стояла в центре обеденного стола.       Тэхён не вздрогнул, не шелохнулся, с подозрением взглянув на мужчину, понимая, что враньё не имеет никакого смысла. Вся правда была ясна как белый день: любимым не изменяют. Совершенная любовь всегда имеет некую странность, которую случайным прохожим не объяснишь простыми словами. — Мы начали встречаться внезапно. После одной вечеринки. Не скажу, что много выпил, но как-то так вышло, что на утро мы решили, что нам нужны эти отношения, — Чонгук слушал внимательно, сложив руки перед собой. — Шли дни, недели, затем месяцы, мы привыкли друг к другу. — Почему он изнасиловал тебя?       Тэхён удивлённо округлил глаза. Сам он так не считал, но в последний раз Кей был действительно чрезмерно груб, зол. — Чонгук.       Этот вопрос мучал его всю дорогу, плохо воздействуя на его душевное настроение. — Я так не думаю. — Правда? — Чонгук не верил, Тэхён слабо улыбнулся. — Ты считаешь эти кровоподтёки на своём теле чем-то нормальным? Думаешь, так у всех в парах? Он тебя изнасиловал, — Чон твёрдо стоял на своём, пока омега нервно облизывал свои пересохшие губы. — Ты же понимаешь, что это ненормально совсем. — А спать с другим мужчиной, будучи в отношениях? Как? — Тебя никто не вынуждал спать со мной. Ты сам захотел. — Ты сказал, что ждал этого пару лет. — Потому что в университете мне так и не хватило смелости, — признался Чонгук. — А сейчас я просто вернулся за тем, что должно быть решено. Раз и навсегда. — Что решено? Ты хочешь, чтобы я ушёл от Кея?       Тэхён не был уверен, что полностью разделял точку зрения мужчины, которую он не озвучивал. По какой причине? Собирался ли он сказать что-то действительно важное? Тэхён насколько мог пытался это анализировать. Это было очевидно. — Ты должен делать так, как будет лучше для тебя. — Если бы я только знал. Я запутался. — На твоём теле не должно быть ничего, кроме красивых драгоценностей, — Чонгук действительно сожалел о том, что не уберёг. — Ты тратишь зря своё время рядом с ним. Сам сказал, что вы начали встречаться случайно. Ты не хотел этих отношений. Это очевидно. Выйди из них. — Как будто это так просто.       Это вызовет страдания, к которым Тэхён вновь не был готов в своей жизни. Чонгук это понимал, но не беспокоился нисколько. С точки зрения буддизма: вся жизнь — это и есть страдания. Чонгук не против такой концепции, она ему кажется более близкой для того, чтобы описать жизни большинства людей. Надо уметь балансировать, чтобы не сойти с ума. — Тэхён, послушай, — Чонгук струсил пепел, после чего сделал ещё одну затяжку. Курение помогало структурировать мысли. — Если ты захочешь к нему вернуться, поверь, он будет не против. — Какой тогда смысл разрывать отношения? — А тебя всё устраивает, как есть сейчас? — Тэхён никак не мог избавиться от кошмарной мысли, что Чонгук видит его насквозь: для того, чтобы расстаться с Кеем не требовалось ничего, кроме силы духа и бокала хорошего вина. — Подумай о том, чего хочешь.       С этими словами Чонгук вышел на балкон, затворив плотно стеклянную дверь и оставив омегу одного. Надо подчеркнуть, что альфу полигамия скорее устраивала, чем наоборот, но он считал её немного грязной. С иной стороны во все века на планете было неравное количество самок и самцов, поэтому глупо отказываться от того, что одна из ведущих религий мира приемлет. В конце концов у каждого человека есть выбор.       Чонгука манила в Тэхёне его омежья жилка, прописанная в его геноме природой. Но он не ощущал вовсе никакой власти над ними, омегами. Скорее он рассуждал так: омеги и альфы не равны, никто не выше или ниже по статусу, силе, половой принадлежности, они — разные, словно два антиподальных созвездия, которые обречены на вечное притяжение друг к другу в разных формах, на разных континентах, странах и городах. В целом на этом рассуждения Чонгука застыли на мёртвой точке.       Он наблюдал за омегой, находя, что его рубашка на его тонком, почти прозрачном теле ему очень идёт. И с этой мыслью он достал из штанов свой мобильный. В N-ый раз пролистал фотографии, видео.       В мессенджере Чонгук вбил контакт, открыв поле для переписки. Та была закономерно пуста. Глаза его весело заблестели, и он задумался, улыбаясь. Лёгким движением пальца Чонгук нажал на «скрепку», выбрав в галереи три видео, и без глубоких раздумий отправил их адресату. Через одно короткое мгновение возле имени загорелась зелёная точечка, затем у сообщения появились две птички. С оппонентом в эту минуту должно случиться то, что случается со всеми людьми, когда их жизнь находится на грани фантастического коллапса. Чонгук не знал, но мог только воображать его лицо, с которым он смотрит эти видео.