Книга

Бессменный директор академии «Невермор» Лариса Уимс скучающе барабанила пальцами по кружке с уже остывшим горячим шоколадом, наблюдая, как по огромным окнам кофейни «Флюгер» быстро стекают капли дождя, своими причудливыми узорами заслоняя уютные улочки рождественского Джерико. В очередной раз бросив взгляд на наручные часы, женщина уже собралась уходить, как вдруг звон китайских колокольчиков, висевших на входной двери, оповестил о новом посетителе. Блондинке даже не надо было оборачиваться, чтобы узнать, кто это. Только она могла отважиться прийти во «Флюгер», когда природа, решив устроить людям предпраздничный сюрприз, обрушила на город настоящий ливень. — Прошу прощения за опоздание, — за спиной женщины послышался знакомый голос Уэнсдей Аддамс. Наконец обернувшись, Лариса обнаружила, как девушка, с ног до головы промокшая под декабрьским дождём, быстро отжимает остатки воды с длинных волос. При ближайшем рассмотрении Уэнсдей оказалась неожиданно сильно подросшей и повзрослевшей. Вместо двух привычных косичек и чёлки лицо девушки обрамляла копна волнистых мокрых волос всё такого же чёрного как смоль цвета, губы, аккуратно подчёркнутые алой помадой, выглядели ещё пухлее, а фигура, скрытая под обтягивающей тёмной водолазкой и джинсами в тон, теперь была похожа на фигуру настоящей молодой женщины. Два года, прошедшие с момента их последней встречи, явно пошли на пользу Уэнсдей. — Мисс Аддамс, — Лариса учтиво кивнула головой, — я уже начала думать, что ваше письмо было чьей-то глупой шуткой. В ожидании какой-нибудь язвительной колкости женщина внимательно наблюдала за Уэнсдей. На удивление, колкость не последовала. Вместо этого девушка старательно вытирала бумажными салфетками капли с большой чёрной сумки, как будто в ней находилось нечто столь хрупкое, что могло исчезнуть от простого контакта с дождевой водой. Наконец удовлетворённая результатом Уэнсдей впервые за вечер взглянула в глаза Ларисы. Это был совсем не тот взгляд, который запомнился женщине в оранжерее Мэрилин Торнхилл, где они видели друг друга в последний раз. Тогда испуганные глаза, застывшие в неподдельном шоке и ужасе, словно молили о помощи. Теперь же в чёрных глазах девушки читалась едва уловимая мягкость вперемешку с нетипичной застенчивостью. — Я это сделала, — без прелюдий заявила Уэнсдей, не отводя пристального взгляда от Ларисы. — Я, конечно, понимаю, что краткость — сестра таланта, но не могли бы вы быть более конкретной, мисс Аддамс? Сделав глубокий вздох, девушка взяла лежавшее на столе меню и начала сосредоточенно его изучать, то ли от желания действительно что-то заказать, то ли в попытке выдержать паузу. — Прошло уже два года как я у вас не учусь и вы больше не мой директор. Не вижу причин не называть меня просто Уэнсдей, — отбросив меню в сторону, девушка вновь взглянула на Ларису и неуверенно добавила, — думаю, это справедливо и для меня, когда я обращаюсь к вам. Лариса тихо ухмыльнулась. Всё-таки некоторые вещи никогда не меняются. — Что ж, просто Уэнсдей, полагаю, обсуждение таких формальностей не было целью нашей внезапной встречи. В письме говорилось о чём-то настолько важном, что нельзя обсудить даже по телефону. — Хоть у меня, пусть и не по своей воле, появился телефон, приглашать другого человека на свидание намного приятнее посредством письма, — подперев рукой подбородок, Уэнсдэй внимательно смотрела на женщину. — Свидание? — Лариса не смогла скрыть удивления от произнесённых девушкой слов. — Встреча двух людей, если хотите, — Уэнсдей вновь потупила взгляд на меню, — но прежде, чем мы продолжим обсуждать семантические тонкости, мне нужно выпить горячий эспрессо. При всей моей любви к пыткам водой и холодом, я не была готова к такой сегодня, — девушка махнула рукой скучающему у бара официанту. И только сейчас женщина поняла, что в своей мокрой от дождя одежде Уэнсдей наверняка продрогла до костей. Подошедший парень-бариста любезно принял заказ на четверной эспрессо и направился к кофе-машине у барной стойки. Лариса отметила, что кроме неё и Уэнсдей во всём «Флюгере» не было ни души. Приглушённый свет от висевших на окнах рождественских гирлянд придавал невероятный уют, а звучащая из колонок джазовая музыка создавала поистине романтическую атмосферу. Действительно, чем не свидание? Лариса тотчас откинула подсаженную девушкой мысль из своей головы. О каком свидании может идти речь с дочерью Мортиши? Ко всему прочему с бывшей ученицей. Пусть и с самой умной, дерзкой, смелой и, как теперь выяснилось, очень даже сексуальной, но всё же бывшей ученицей. Из вереницы не очень приличных мыслей женщину отвлёк приветливый голос официанта с чашкой ароматного напитка для замёрзшей девушки. — Желаете ещё горячего шоколада, мисс? — Нет, спасибо, — Лариса наградила парня вежливой улыбкой и перевела изумлённый взгляд на Уэнсдей. Девушка с жадностью глотала крепкий эспрессо, словно это был не девяностоградусный напиток, а простая вода комнатной температуры. Отставив почти пустую чашку в сторону, Уэнсдей с облегчением выдохнула. — Как я уже сказала — я это сделала, — с этими словами девушка потянулась за своей сумкой. Спустя несколько секунд на столе появилась толстая кипа желтоватых листов, скреплённых чёрным зажимом-скорпиончиком. — На данный момент мне восемнадцать лет, два месяца, три дня, — Уэнсдей бросила взгляд на висевшие во «Флюгере» часы, — и двадцать один час. Я побила рекорд Мэри Шелли, которая написала «Франкенштейна» в девятнадцать лет, — на лице девушки появилась довольная улыбка. Лариса с любопытством посмотрела на первый лист, на котором мелкими машинописными буквами было напечатано одно единственное слово — книга. — Какое оригинальное название для первой книги. Её точно ждёт успех, — с нотками сарказма произнесла женщина. На бледном лице Уэнсдей появилось выражение обиды, быстро сменившейся самоуверенностью. — Это идеальное название для интеллектуально развитых индивидуумов, чей пытливый и любознательный ум не страшится неизвестности. Лишь поверхностные невежды нуждаются в разжёвывании сути произведения сразу с обложки. — Ваши слова, да классикам в уши, — с ироничной улыбкой парировала Лариса. Как же она скучала по словесным спаррингам с Уэнсдэй. Одним глотком допив оставшийся в чашке эспрессо, девушка медленно пододвинула рукопись ближе к Ларисе, чем привела женщину в лёгкое замешательство. — Могу я поинтересоваться, зачем вы принесли это мне? — Перед тем как я отправлю рукопись в издательство вы должны её прочитать, — приказным тоном заявила девушка, не отводя чёрных глаз от Ларисы. — Вы действительно думаете, что директору академии «Невермор» больше нечем заняться, как читать рукописи бывших учениц? — за напускным безразличием Лариса старалась скрыть растущий интерес. — А вам есть чем заняться? Все ученики «Невермор» разъехались на каникулы по домам, чтобы отдать дань глупой рождественской традиции. В академии не осталось никого, разве что парочка таких же трудоголиков как и вы, — девушка задумчиво закусила губу, — что же касается личной жизни, то насколько мне известно, у вас нет и уже долгое время не было женщины, общество которой вы предпочли бы увлекательному прочтению моей рукописи, — Уэнсдей пристально посмотрела на Ларису и тихо добавила, — ваше присутствие субботним вечером в кофейне с бывшей ученицей лишь это подтверждает. Щёки Ларисы вспыхнули румянцем. К счастью, за плотным слоем тонального крема это сложно было заметить Уэнсдей. Эта наглая девчонка не видевшись с женщиной два года каким-то непостижимым образом смогла в нескольких предложениях подытожить всю её скучную жизнь на сегодняшний день. Вопрос, который должен был слегка кольнуть девушку, обернулся против самой же Ларисы. И если для понимания очевидного положения дел в академии большого ума не надо, то как Уэнсдей могла узнать пикантные подробности о сексуальных предпочтениях женщины? Неужели Мортиша всё ей рассказала? От одной лишь мысли стало невыносимо больно. Мортиша была первой, кому Лариса когда-то открылась, а та безжалостно растоптала её любовь и убежала к Гомесу Аддамсу. Нет, Уэнсдей не может этого знать. Уэнсдей вообще не должна с таким хладнокровием обсуждать её неудавшуюся личную жизнь. Но, к сожалению, Уэнсдей может всё и Уэнсдей никому ничего не должна. Она не раз это доказывала во время своего обучения в «Невермор». Теперь же своей прямолинейностью и откровенной бестактностью девушка перешла все мыслимые и немыслимые границы. И если минуту назад Лариса серьёзно подумывала выступить в роли литературного критика дебютной книги Уэнсдей, то теперь об этом не может быть и речи. — Это всё, что вы хотели мне сказать? Я могу идти? — холодно бросила женщина, вставая из-за стола и не желая дальше выслушивать унизительный монолог юного психолога-самоучки. — Нет, — схватив рукопись, девушка мгновенно вскочила следом, — пусть это и противоречит моим принципам, на обороте первого листа записан мой номер телефона, — Уэнсдей протянула свою книгу женщине, словно искренне ждала, что та её возьмёт. В очередной раз Лариса удивилась поразительной наглости и самоуверенности девушки. Уэнсдей действительно думает, что после сказанного она возьмёт рукопись, а потом позвонит, чтобы дать развёрнутую рецензию? Бросив последний взгляд на промокшую девушку с чёртовой книгой, Лариса направилась к выходу с одним единственным желанием — забыть о сегодняшнем вечере и о Уэнсдей. Проливной дождь с резкими порывами ветра приветливо встретили женщину на улице. Достав из сумки голубой зонт, Лариса пожалела, что согласилась на встречу с Уэнсдей. Но глубоко зарытое чувство вины и противные уколы совести просто не оставили ей другого выбора. В своём письме девушка настаивала на личной встрече, важность которой может навсегда изменить их жизни. Сделав глубокий вдох, Лариса раскрыла зонт и приготовилась встретиться со стихией, как в ту же секунду из дверей «Флюгера» появилась зачинщица злополучного «свидания». Закинув сумку на плечо, она беспомощно, если такое слово вообще можно применить к Уэнсдей, посмотрела на женщину. Лариса Уимс всегда славилась своей справедливостью и жёсткостью. Но ни у кого не повернётся язык назвать её жестокой. Как бы обидно ей не было от слов Уэнсдей, бросать девушку в такую погоду на улице слишком бесчеловечно. — Судя по вашей одежде, ни машины, ни зонта у вас нет. Я могу вас подвезти и на этом наши пути разойдутся, — сухо бросила женщина. Оценив взглядом безнадёжность ситуации, Уэнсдей молча забралась под большой зонт, как можно дальше от женщины. Лариса явно почувствовала, что девушке некомфортно, то ли от внезапно проснувшейся вины за то, что она ей наговорила, то ли по какой другой, известной только Аддамс причине. Казалось, дождь пошёл ещё сильнее, а раскаты грома, чередующиеся с яркими молниями, с каждой секундой становились всё громче. Грациозно обходя лужи с жидкой грязью и наконец поравнявшись с припаркованной машиной, Лариса открыла пассажирскую дверь для Уэнсдей, которая без лишних слов забралась внутрь. В очередной раз задумавшись, как всего лишь одно письмо от несносной девчонки изменило её идеально распланированный субботний вечер с фильмами пятидесятых и бутылкой красного вина на болезненную рефлексию о своей незавидной жизни, женщина села за руль. — Я остановилась в квартире недалеко от вашего дома, — начала девушка, наблюдая как «дворники» энергично борются с водой на лобовом стекле, — учитывая, что целью моего приезда в Джерико была встреча с вами, это самый удобный вариант. Не желая как-то комментировать практичность Уэнсдей, женщина резко нажала на педаль газа, и машина с рёвом тронулась с места. В повисшем молчании мысли Ларисы, однако, совсем не молчали, сменяясь логичными вопросами и неприятными воспоминаниями. Для чего на самом деле так нужна была эта встреча? Неужели всё дело в простом желании Уэнсдей потешить своё самолюбие? И почему перед отправкой рукописи в редакцию Лариса должна её прочитать? Во всём этом не было смысла. Ведь одним ужасным осенним днём их пути навсегда разошлись. Прокручивая в голове события, предшествующие их последней встрече, Лариса не могла не ощущать отвратительного чувства вины. Она должна была защищать Уэнсдей от всего опасного и ужасного, что могло поджидать её в стенах академии. Но, к сожалению, Ларисе это не удалось. С другой стороны, в этом есть и вина самой девушки — Уэнсдей настолько себе на уме, что всё равно бы не стала выслушивать наставления женщины. Поэтому, поддавшись на уговоры девушки, уверенно полагающей, что она наконец разгадала истинное лицо Хайда, Лариса вместе с Уэнсдей пошла в оранжерею к Мэрилин Торнхилл. И не сумела уберечь ни себя, ни тем более девушку. Будучи по своей природе неуязвимым метаморфом, женщина и подумать не могла, что Торнхилл решит использовать белладонну — самый сильный в мире яд, который способен на время отключить даже такой устойчивый к ядам организм как у Ларисы. Очнулась женщина уже в больнице на следующий день после триумфальной победы Уэнсдей над пилигримом Джозефом Крэкстоуном. Хотя Лариса и не видела того ада, который довелось испытать девушке, женщина слышала рассказы один другого страшнее. Как вообще Уэнсдэй удалось жить дальше после всего этого кошмара и даже написать книгу? Девушка, не смотря на свой юный возраст, была умнее любого взрослого человека с которым Ларисе доводилось общаться на ежедневной основе в «Невермор». Именно благодаря этому качеству тогда девушка стала для Ларисы неожиданно близким и дорогим человеком. Теперь же Уэнсдей, заметно отточившая свой острый ум, превратилась в очень красивую молодую женщину, которой для чего-то понадобилась встреча с неспособной её когда-то защитить Ларисой. Подъезжая к своей улице и немного сбросив скорость, женщина посмотрела на притихшую Уэнсдей и вопросительно изогнула бровь. — Дом 221б, — ответила девушка на непроизнесённый вопрос и добавила, — квартира 27. Лариса тихо ухмыльнулась, в доме с каким номером мог бы ещё остановиться юный Шерлок Холмс? И действительно недалеко от её собственного. Ловко маневрируя между огромными лужами и наконец поравнявшись с заветным комплексом из многоквартирных домов, женщина заглушила машину и осмотрела всё ещё мокрую Уэнсдей. — Вы можете оставить его себе, — Лариса протянула девушке зонт в очередном порыве заботы, которую, к слову, Уэнсдей совсем не заслужила своим сегодняшним поведением. — Спасибо, — с искренней благодарностью в глазах девушка потянулась за зонтом, и их пальцы слегка соприкоснулись. Внезапно Уэнсдей застыла. Именно так по воспоминаниям Ларисы у девушки всегда начинались видения. — Уэнсдей, всё в порядке? — с тревогой в голосе спросила женщина, разглядывая поменявшуюся в лице девушку. — Да, — выхватив зонт из рук Ларисы, девушка открыла дверь и быстро выскочила из машины, не удосужившись даже попрощаться. Не успев до конца понять происходящее, женщина лишь увидела закрывающуюся за Аддамс парадную дверь. Внезапная вспышка молнии, словно мощный прожектор, осветила машину, и Лариса заметила лежащую на пассажирском сидении рукопись. Вот же наглая девчонка! Всё же умудрилась всучить свою книгу женщине. Читать она её, конечно, не будет, но не валяться же ей в машине? Немного поколебавшись, Лариса всё-таки положила произведение юного писателя в сумку и, глубоко вздохнув с мыслями, что на сегодня хватит приключений, женщина поехала домой. Сняв туфли и пальто, Лариса направилась прямиком в душ, чтобы буквально, и фигурально смыть с себя остатки прошедшего дня. Горячая вода заставила женщину вновь вспомнить о замёрзшей Уэнсдей, которую, не смотря на отвратительное поведение, захотелось согреть. Закрыв глаза, Лариса представила, как она обнимает хрупкую фигуру, соблазнительно подчёркнутую прилипшей от воды одеждой, прижимает ближе к себе, гладит мокрые волосы. Каждый изгиб юного сексуального тела словно молил быть обласканным. Внезапная волна возбуждения прошлась по разгорячённому телу женщины, от чего одновременно стало приятно и грустно. Как и сказала Уэнсдей в своём унизительно обличительном монологе, у Ларисы действительно давно не было женщины, заставляющей сердце приятно биться, а разум отвлекаться от дел академии. Единственным живым существом каждый день верно ждавшим Ларису из Невермор был Пончик. Чёрный кот с белой грудкой в виде галстучка увязался за женщиной сразу после выписки из больницы. Такая стереотипная жизнь одинокой женщины за сорок, все мысли и время которой занимала академия. Это, в принципе, вполне устраивало Ларису. Но после сегодняшней встречи с Аддамс-младшей, так откровенно бросившей в лицо правду-матку, женщина поняла, что не такая уж и радужная у неё жизнь. А если говорить искренне, то совсем не радужная. Во фрустрации Лариса открыла холодную воду, чтобы остудить тело от неожиданного возбуждения, а мысли — от самокопания. Завернувшись в белоснежный халат, женщина вышла из ванны и направилась в кухню-гостиную. Насыпав корм коту, который тотчас принялся аппетитно его поглощать, Лариса достала бутылку красного вина и прошла к дивану рядом с камином. Единственное, чего сейчас хотелось женщине, не думать ни о чём и ни о ком. Быстро расправившись с винной пробкой, Лариса налила рубиновую жидкость в бокал и сделала первый глоток. Приятное тепло мгновенно разлилось по телу, медленно оставляя позади тревоги прошедшего дня. Внезапно взгляд женщины зацепился за лежащую на кресле сумку, из которой предательски торчали листы рукописи Уэнсдей. Решив, что хуже сегодняшний день уже стать не может, женщина извлекла злосчастную рукопись из сумки и вернулась на диван, где её уже ждал энергично вылизывающийся пушистый друг. Посадив Пончика на колени, Лариса перевернула первый лист рукописи, на котором, как и обещала Уэнсдей, готическими цифрами был аккуратно выведен её номер. Кто бы мог подумать, что у такой противницы современных технологий вообще когда-то появится телефон. Не долго думая, женщина потянулась за своим айфоном. Звонить или писать девушке она, конечно, не будет. Но на всякий случай номер должен быть. Лариса быстро записала цифры в свой телефон и задумалась. Почему-то писать очевидное имя Уэнсдей совсем не хотелось. — Пончик, как запишем несносную девчонку? — Лариса нежно гладила мягкую шёрстку кота, вспоминая, как когда-то, придумывая ему имя, она жаждала любимых пончиков, есть которые ей категорически запрещено для сохранения идеальной фигуры. Ещё раз покрутив в руках первый лист рукописи, Лариса с игривой улыбкой наконец подписала бездушные цифры и отложила телефон в сторону. Подойдя к камину, женщина кинула в него несколько небольших поленьев и, чиркнув спичкой, развела огонь. Наблюдая за танцующими языками пламени, Лариса снова перевела взгляд на рукопись. Сделав ещё один глоток вина, женщина взяла произведение девушки и, разжав чёрного скорпиончика, вытянула из кипы несколько листов. Уэнсдей всё равно никогда об этом не узнает. Женщиной овладел простой человеческий интерес. Всё-таки девушка была права, что книга с таким названием действительно может заинтриговать. Прочитав первые два листа рукописи, Лариса ухмыльнулась. Как Уэнсдей с таким нестандартным мышлением решила пойти настолько банальным путём и превратить себя в «не по годам смышлёную и бесстрашную девушку-детектива», а «Невермор» — в «закрытый частный университет для одарённых студентов»? — Как заурядно, не находишь,? — женщина погладила довольного Пончика за ушком и взяла следующий лист. Не понаслышке зная о великолепной фантазии Уэнсдей, Лариса всё же решила не делать поспешных выводов от прочтения всего нескольких листов, а продолжила и дальше погружаться в вымышленный мир девушки.

***

Едва тяжёлая дверь успела закрыться, Уэнсдей Аддамс выдохнула то ли с облегчением, то ли от разочарования. Небесно-голубой зонт, точно в тон глаз Ларисы, был единственным ярким предметом в тёмном и мрачном коридоре старого дома. Когда сердце немного замедлило свой непривычно бешеный ритм, девушка устало побрела по винтовой лестнице на третий этаж. Аккуратно придерживая зонт, словно самую дорогую в мире драгоценность, Уэнсдей достала из сумки фигурный ключ и открыла входную дверь. Небольшая квартира с кучей антикварной мебели и редкими предметами коллекционирования будто сошла со страниц винтажных журналов. По левую сторону от узкого коридора расположилась гостиная с кухней и крошечной барной стойкой из дуба, на которой красовалась потёртая фарфоровая ваза с белоснежными розами, заботливо оставленными в качестве приветственного жеста. В чём, по мнению Уэнсдей, совсем не было необходимости, потому что очевидной страстью хозяина квартиры помимо собирательства старинных вещиц были цветы. Они были повсюду: глиняные горшки стояли на подоконниках, плетёные кашпо свисали со стен, а самые крупные экспонаты заполняли не занятое мебелью пространство на полу. Из чего следовало главное условие пребывания девушки в этом ботаническом саду — забота о зелёных питомцах. И Уэнсдей без лишних раздумий вызвалась выступить в роли прилежного цветовода, потому что расположившаяся во всю стену библиотека из книг с растрёпанными корешками и стоящий рядом проигрыватель пластинок с огромной коллекцией ретро-записей просто растопили холодное сердце девушки. Единственным современным предметом в этой лавке древностей был телевизор, безжизненно смотрящий своим чёрным экраном на мягкий диван цвета слоновой кости. Раскрыв зонт Ларисы и заботливо поместив его на паркетный пол в коридоре, Уэнсдей стянула с себя промокшую обувь и направилась во вторую и последнюю комнату — спальню. Спальня также была маленькой: односпальная кровать, антикварный стол-секретер и двустворчатый гардероб — всё, что смогло в ней уместиться. Но вся эта крошечная стеснённость просто переставала существовать на фоне потрясающего вида на величественные деревья, своими зелёными кронами плавно уходящими вдаль и наконец полностью сливающимися с горизонтом. Уэнсдей застыла перед окном, в котором теперь можно было различить лишь чёрные размытые силуэты чего-то мрачного и неизвестного. Эта картина была словно срисована с её души с единственным исключением, что до сих пор девушка не позволяла мокрым слезам хлынуть наружу от переполняющих чувств. Чувства. Снова эти проклятые чувства! Девушка с приятной ностальгией вспоминала, какой она была до того рокового дня, когда Джозеф Крэкстоун почти не убил её, а директор Уимс почти не умерла от рук Мэрилин Торнхилл. Почти. Из всех потрясений в такой короткой жизни Уэнсдей почтисмерть Ларисы по праву можно назвать самым страшным и травмирующим событием. Даже гибель её верного друга-скорпиончика Неро не шла ни в какое сравнение по силе эмоциональных переживаний. Как вообще она, со своим великолепным аналитическим мышлением, просчитывающим всё наперёд, не смогла предвидеть возможной катастрофы? Как она, мизантроп по природе с зашкаливающим чувством справедливости, могла подвергнуть потенциальной опасности единственного человека в чёртовой академии, заслуживающего её уважения? И главный вопрос, мучающий Уэнсдей, — как она, самая бесчувственная из всей семьи Аддамсов, умудрилась так сильно влюбиться в Ларису Уимс? В очередном приступе болезненной рефлексии, ставшей неотъемлемой частью её жизни, Уэнсдей стянула с себя мокрую водолазку с джинсами и направилась в ванну. Выдавив в руку ванильный гель для душа, девушка начала медленно массировать замёрзшее тело, смывая с него следы уходящего дня. Но лишь её невозможно было смыть ни из мыслей, ни из памяти. Лишь, она приходя во снах, а теперь и в видениях, способна пробуждать в Уэнсдей такие эмоции и чувства, о существовании которых девушка даже не подозревала. То, что произошло в машине, стало просто кульминацией, чудом не вызвавшей остановку сердца. Когда их пальцы соприкоснулись, перед глазами Уэнсдей мгновенно всплыла алебастровая кожа со струящимися по плечам белоснежными локонами, красные губы, приоткрытые в сладостном стоне, обнажённая грудь, вздымающаяся от каждого прикосновения девушки. Превратившись в саму квинтэссенцию любви, Уэнсдей и Лариса познавали тела друг друга, получая ни с чем несравнимое удовольствие. Подставив голову под воду в бесполезной попытке стереть такие приятные, и одновременно такие нереальные воспоминания, девушка вместо желанного облегчения почувствовала лишь нарастающее возбуждение. С разочарованным выдохом закрыв кран, Уэнсдей вышла из душа и внимательно посмотрела на себя в зеркало. На её мертвецки белых щеках сейчас выступал самый настоящий румянец, а обычно карие глаза превратились в огромные чёрные дыры. Похоже, так долго спящие половые гормоны наконец-то проснулись, даже не удосужившись спросить разрешения у Уэнсдей. Всё началось с противного чувства вины, плавно переросшего в самый настоящий страх: только девушка уже было смирилась со скверной мыслью, что она больше никогда не увидит Ларису в этом мире, как взволнованная Энид сообщила, что Уимс увезли на скорой в больницу Джерико. Тогда внутри Уэнсдей случилась практически истерика, мастерски скрытая за невыражающим никаких эмоций лицом. Немного совладав с непривычными чувствами, девушка решила поехать к Ларисе в больницу и попросить у неё прощения. Но страх того, что женщина всю оставшуюся жизнь будет винить её в своей почтисмерти, оказался сильнее желания очистить совесть. В итоге Уэнсдей просто трусливо сбежала из Джерико, из «Невермора» и главное — из жизни Ларисы. Однако, кажущаяся на первый взгляд спасительной стратегия провалилась в пух и прах. Чем больше девушка старалась забыть ту роковую ночь и умирающую Уимс, тем больше она об этом думала. Всё существование Уэнсдей свелось к бегу по замкнутому садомазохистическому кругу, в котором она, словно белка в колесе, бежала за долгожданным освобождением, а оно безжалостно бежало от неё. Так продолжалось почти год, за который девушка умудрилась в нечастые перерывы от мук совести разобраться с другими сферами жизни, действительно требующими её пристального внимания. Идти в очередную школу Уэнсдей категорически не хотела, но и перспектива остаться без базового образования совсем не радовала. Не без проблем убедив родителей, что она непременно закончит обучение, но дома, девушка засела за книги и учебники, иногда даже отвлекающие от болезненных воспоминаний о Ларисе. И уже в семнадцать лет Уэнсдей сдала на отлично все необходимые для получения диплома об окончании средней школы выпускные экзамены, вызывая зависть никогда не видевших её сверстников, вынужденных просиживать за партой ещё один год. На уговоры родителей сразу после школы получить высшее образование Уэнсдей естественно не поддалась и решила посвятить следующий год поиску того, чем она на самом деле хочет заниматься. У девушки было три отдушины в жизни: музыка, тайны и книги. Игра на виолончели скорее была приятным хобби, позволяющим худо-бедно, но абстрагироваться от невыносимых мыслей о Ларисе в голове. Представить себя настоящим детективом, расследующим загадочные преступления, после событий в «Невермор» девушка могла разве что на страницах своих захватывающих историй. А вот писательство было самой сильной и неизменной страстью Уэнсдей с момента, как она научилась держать ручку. С её безграничной фантазией она точно станет величайшим писателем. Поэтому перед своим зачислением в Гарвардский университет, а в этом девушка нисколько не сомневалась, она должна написать книгу. И не просто книгу. А нечто столь гениальное, что будоражило бы каждого, кто решался прикоснуться к её шедевру. План на ближайшие месяцы был определён. Теперь ничто не мешало Уэнсдей наконец приступить к претворению его в жизнь. Не учла девушка лишь одного и самого главного — писать про то, что не трогало её сердце, она не может, а то, что действительно трогало её сердце — она всеми способами пыталась забыть. Будучи интровертом до мозга костей Уэнсдей ни с кем не хотела обсуждать свои сокровенные мысли и переживания. Но уже просто не в силах самостоятельно бороться с тревогами и сомнениями девушка наконец решилась поговорить с единственной подходящей кандидатурой — Энид. Ей почему-то было не так страшно открыться. И вот одним июльским вечером девушка против всех своих правил взяла подаренный Ксавье телефон и впервые с него позвонила. На другом конце провода послышались ожидаемые писки и визги, но немного успокоившись, Энид всё-таки молча выслушала всё, что накопилось на душе у Уэнсдей. Единственным советом подруги стал самый очевидный — поговорить об всём с Уимс. На последующее за советом категоричное отрицание Энид предложила написать письмо, на что девушка также ответила отказом. В какой-то степени разговор с радужным оборотнем помог хотя бы тем, что теперь не одна Уэнсдей была хранителем тяжёлой ноши, но долгожданное облегчение всё равно не наступало. До одного ужасного и одновременно прекрасного сна, когда её подсознание, видимо, решило сжалиться над девушкой и в корне перевернуло взгляд Уэнсдэй на ситуацию. Девушка всегда надменно смеялась над своими влюблёнными одноклассниками и с цинизмом относилась к любому проявлению бушующих подростковых гормонов. Ведь она точно знала, что умрёт одиночкой, не испытав ни любви, ни нежности, ни ласки. И ничуть об этом не жалела. Даже самые видные парни Джерико не смогли заставить её сердце биться чаще. Девушка просто смирилась с тем, что она не рождена для чувств, эмоций и любви. Но один единственный сон заставил Уэнсдей пересмотреть свои устоявшиеся представления о себе. В очередной раз она оказалась в кабинете Уимс и хотела попросить у неё прощения, но вместо неприятного разговора Лариса с ободряющей улыбкой на лице взяла девушку за руку. В этот момент сердце Уэнсдей забилось со скоростью света, а в животе начало приятно крутить. Так, наверное, люди себя чувствуют, когда говорят про бабочек. Разлившееся по телу тепло вмиг успокоило мысли, уничтожило страхи и победило тревогу. Не хотелось ничего, а лишь держать Ларису за руку и смотреть в её бездонные голубые глаза. Отчётливо ощущая, что на этом предел переживаний не заканчивается, девушка оторвалась от руки женщины и коснулась пальцами её красных губ, и в этот момент Уэнсдей поняла, что такое возбуждение. Настоящее сексуальное возбуждение. Проснувшись, девушка просто не могла поверить, что она действительно может чувствовать такое. Но удивительное облегчение наконец появилось на душе Уэнсдей. Словно теперь ей стала понятна истинная причина, по которой Лариса постоянно владеет её мыслями. Это именно те переживания, про которые так красиво писали классики в своих романах, и так пошло обсуждали одноклассники на уроках. То, что такие чувства девушка впервые испытала к женщине, в два раза старше её самой и бывшему директору, совсем её не смущало. Уэнсдей лишь беспокоило само наличие этих чувств. Неужели холодное сердце на самом деле не такое уж и холодное? Пока девушка переваривала внезапное открытие, сны с Ларисой становились всё откровеннее и интимнее: то они находятся у Уимс в кабинете и мило болтают о какой-то ерунде в креслах перед камином, то блондинка нежно гладит её волосы, говоря девушке, какая она особенная, то уже Уэнсдэй, сидя на коленях Ларисы шепчет ванильные, прости Господи, слова, жарким дыханием обдавая горячую алебастровую кожу. Последующий за всем этим мракобесием поцелуй просто выбил девушку из колеи. Её единственный настоящий поцелуй с Тайлером ни шёл ни в какое сравнение. С ним Уэнсдей словно поцеловала стену. Холодную и шершавую. Поцелуй с Ларисой заставил девушку за секунды испытать весь спектр непривычных, но ужасно приятных эмоций: от невероятной нежности до животного возбуждения. И теперь Уэнсдей наконец начала понимать своих родителей, которые без остановки целовали друг друга днями напролёт. Ведь ей также хотелось целовать Ларису днями напролёт. После очередного такого сна Уэнсдэй чётко уяснила две вещи: кроме ненависти во всему живому, у неё есть и другие чувства, и она влюблена в Ларису Уимс. Такое осознание лишь усложнило и без того сложную жизнь девушки. Работа над книгой так и не начиналась, потому что всё, о чём могла теперь думать Уэнсдэй — прекрасная Лариса с её соблазнительными красными губами и безумно нежной алебастровой кожей. Такой мягкой и тёплой. Сама мысль вызывала у девушки когнитивный диссонанс. Как она, так страстно любящая холод, с такой же страстью хочет человеческого тепла? Но не любого тепла. А только тепла Ларисы. Её горячих губ и поцелуев. И наконец одним дождливым вечером, вспоминая разговор с Энид, Уэнсдей осенило, как можно сразу решить её две проблемы. Она попросит прощения у Уимс и расскажет о своих чувствах в мельчайших подробностях, описывая каждую прожитую ей эмоцию, при этом не говоря ничего. А Лариса её точно выслушает, даже не слушая девушку. Главное правильно продумать последовательность действий. Теперь дело оставалось за малым — приступить к написанию книги, и при удачном претворении её плана в жизнь все проблемы останутся позади, и можно спокойно собирать вещи в Гарвардский университет, где Уэнсдей покажет всем недалёким преподавателям, что такое быть по-настоящему талантливым писателем. Основной сюжет книги Уэнсдей строился вокруг академии «Невермор» и пережитых там событий. Описывать всё реально, используя настоящие имена, явки и пароли, конечно, не представлялось возможным. Всё-таки вся академия со своими обитателями была тайной за семью печатями для простых нормисов. Если на обложке появится пафосная надпись — «основано на реально событиях» — это, вне всякого сомнения, принесёт большую популярность дебютному произведению. Но девушка никогда не искала лёгких путей. Поэтому раскрывать истинное положение дел в академии ради успеха книги — точно не её путь. Немного поменяв названия и имена, вся история, тем не менее, сохранила свою первозданность, атмосферность и самобытность. Печатная машинка, стопка листов бумаги, меланхоличная музыка и огромная кружка четверного эспрессо стали верными друзьями Уэнсдей на ближайшие месяцы. Измотанная и физически, и морально, девушка, однако, уже предвкушала приближающееся облегчение, которое так и не приходило из-за последней главы. Она, к сожалению, никак не хотела придумываться. Куча вариантов развязки через критическое прочтение спустя час постигала смерть в виде помятых бумажных комочков в мусорном ведре: то концовка казалась ей слишком неправдоподобной, то она стала слишком пошлой, то, прости Господи, слишком ванильно-сопливой. Уже отчаявшись написать последнюю главу, Уэнсдей наконец поняла, чем закончится её книга. Удовлетворённая внезапным прозрением девушка начала заниматься своим вторым, не менее интересным хобби — расследованием. При хорошей смекалке, а этого у девушки предостаточно, и грамотном сопоставлении фактов — можно узнать о ком угодно и что угодно. План по расследованию личной жизни Ларисы Уимс официально начался. То, что Лариса отдавала предпочтение прекрасному полу не вызывало сомнений ни у кого. Все подсознательно чувствовали, что у неё просто не может быть мужчины. Любой мужчина чувствовал бы себя самым никчёмным и беспомощным существом не планете рядом с такой властной женщиной. Уэнсдей была уверена, что не смотря на магнетическую красоту и сексуальность, никто из мужчин даже не осмеливался пригласить Уимс на свидание. Да и Ларисе это было очевидно ни к чему. Проблема с продолжением рода для женщины и не была проблемой вовсе: вся её жизнь крутилась вокруг академии с кучей «детей», и не было ни какого смысла заводить собственного ребёнка, чтобы потом он постоянно сидел с няньками пока трудоголик-Лариса в очередной раз усмиряет разбушевавшегося оборотня или спасает от случайно окаменения жертву собственных сил — медузу. Для подкрепления очевидных фактов первым делом под раздачу попала, конечно, мама Уэнсдей. С которой девушка, на удивление, очень сблизилась. Видимо любовь действительно меняет людей и заставляет вести себя нетипично. И вот подобрав идеальный момент, Уэнсдей сама подвела Мортишу к рассказу о жизни Уимс. По словам мамы, после окончания «Невермора» Лариса долгое время состояла в отношениях с девушкой-хиппи из Франции. Но, в конце концов, свободолюбивая природа француженки и ветреный характер взяли своё, и девушка укатила со своими друзьями бороздить необъятные просторы Америки. Однако, Уэнсдей явно чувствовала, что Мортиша чего-то не договаривает, но боялась даже спрашивать, потому что была уверена, что услышит подтверждение собственным неприятным догадкам. Вторым в этой детективной игре стал дядя Фестер. Он был единственным из членов семьи, кто никогда не задавал вопросов, спасибо семи сеансам лоботомии. Через день на столе Уэнсдей уже лежала стопка с адресом дома Ларисы, состоянием текущих дел в академии и даже список лучших учеников «Невермор». Расписанный по минутам распорядок дня женщины просто кричал об отсутствии в её жизни какого-либо любовного интереса. Всё шло идеально и согласно плану. Собрав всё необходимое и главное — свою книгу — Уэнсдэй в сопровождении Ларча направилась на вокзал, чтобы наконец встретиться с призраками прошлого и наконец помириться с ними. Или разругаться в хлам. Пока всё больше походило на последний вариант. Уэнсдей в очередной раз осмотрела себя в зеркало и тяжело вдохнула. Её нервозность и, как следствие, неспособность использовать тактичные фразы, практически сразу перечеркнула открывшиеся возможности к нормальному диалогу. Кто её тянул за язык сказать, что Лариса одинока, а вся её жизнь крутится исключительно вокруг академии? Это было жестоко по всем меркам. Рефлексия, любовь, жалость. Сколько ещё потаённых чувств способна открыть в девушке роковая Лариса Уимс? Брызнув на лицо ледяной водой, Уэнсдэй выключила свет в ванной и вернулась в спальню. Что теперь делать — девушка так и не придумала. Но небольшая надежда, что Лариса всё-таки прочитает её книгу, всё же согревала душу. Натянув на себя нижнее бельё, едва прикрывающее округлые прелести, Уэнсдей легла в кровать и уставилась в огромное окно, которое сейчас было чёрным. Словно загипнотизированная Уэнсдей вглядывалась в темноту ночи, чтобы побыстрее оказаться в долгожданных объятьях Морфея, но почему-то сразу оказалась в тёплых объятиях прекрасной Ларисы Уимс.