common tongue [язык, который понимают все]

Следующий день начинается немного лучше. Кевин звонит Эндрю, который, ожидаемо, удивляется такому приглашению — когда они в последний раз проводили время вдвоём? Тем не менее, он соглашается. Жан прилетает днём и сразу приходит к нему. Они ужинают, занимаются любовью, ложатся спать, и, к облегчению Кевина, Жан ни разу не поднимает тему того разговора. Утро начинается, как обычно: городской гул проникает сквозь окна, а в квартире витает знакомый запах дорогого кофе, который так любит Жан. В последнее время Жан всё чаще остаётся у Кевина на ночь. Несколько недель назад Кевин приобрёл кофемашину — не такую навороченную, как у Жана, но вполне достойную. Жан, что было редкостью, улыбнулся и показал, как правильно приготовить эспрессо. Он даже выпил первый американо, сваренный Кевином, хоть и всё время морщился от его вкуса. После завтрака Жан устраивается на диване с газетой. Кевин наклоняется к нему, целуя в шею и плечи, пытаясь отвлечь его внимание от новостей Портленда. Жан наклоняется навстречу его поцелуям, пока взгляд Кевина не цепляется за нечто, стоящее у стены, и улыбка тут же сползает с его лица. — Что это, чёрт возьми, такое? Жан оглядывается, приподняв брови, как будто и сам замечает это впервые. — Это… — Да, я знаю, что это. Я спрашиваю, что оно здесь делает? — перебивает его Кевин. Жан глубоко вздыхает и с почти церемониальной аккуратностью откладывает газету. Скрещивает руки на груди и смотрит поверх своих очков на Кевина, их взгляды встречаются. — Почему тебя это так беспокоит? — Почему ты решил, что говорить обо мне с Теей за моей спиной — это хорошая идея? — шипит Кевин, напрягшись. Голос Жана звучит слишком спокойно. — Как ты думаешь? Я волнуюсь за тебя. Что в этом такого? Это всего лишь вещь. Кевин раздражённо сжимает челюсти и направляется к холодильнику. Ему хочется пива — почувствовать этот холодный, горький вкус, который сможет хоть немного успокоить его нервы. Но он не готов выслушивать ещё одну лекцию Жана о самоконтроле и зависимостях. Кевин неохотно закрывает холодильник, так и не взяв ничего, его рука ещё долго лежит на ручке. — Эта штука создана, чтобы помочь тебе, — добавляет Жан, словно читая его мысли. — Она предназначена для временной помощи в период реабилитации после операции, — резко отвечает Кевин. — Точно так же, как и викодин был «временной» мерой, — спокойно отзывается Жан. Кевин захлопывает рот, скрипнув зубами, и прищуривает глаза. Если бы взглядом можно было испепелять, Жан уже лежал бы перед ним кучкой пепла. Но, к сожалению, такой силы у Кевина нет. Жан же, напротив, смотрит на него с таким спокойствием, что у Кевина невольно пробегает холодок по спине. Не говоря ни слова, Кевин направляется к трости. Этой чёртовой трости. От одного её вида у него сводит живот, и как только он касается её, то сразу чувствует себя стариком. Сколько раз они с Теей ссорились из-за этой трости? И он точно не собирается начинать такую же ссору с Жаном. Ни за что. Жан снова разворачивает газету, её страницы чуть шуршат. Кевин направляется к двери, делая вид, что не замечает взгляда Жана, который тот бросает поверх газеты. Жану проще уже вырезать в ней дырки для глаз, чтобы хоть немного скрыть это. — Куда ты собрался? — спрашивает Жан, когда Кевин открывает входную дверь. Кевин не отвечает. Он быстро шагает в коридор, доходит до мусоропровода и на секунду задумывается над его размерами. Затем он берёт трость и с силой ударяет ею о металлические перила лестницы. С каждым ударом трость всё больше гнётся, превращаясь в искривлённое и изуродованное подобие самой себя, пока её не становится достаточно легко спустить в мусоропровод, не боясь, что она застрянет. Металлическое эхо от её падения вниз приносит Кевину странное удовлетворение. Когда он возвращается в квартиру, лицо Жана выражает смесь обеспокоенности и раздражения, которую Кевин предпочитает проигнорировать. — Просто вынес мусор, — говорит Кевин, натянуто улыбнувшись. На следующий день трость снова появляется. Не та самая, конечно — Кевин пока не готов поверить в мистику, — но достаточно похожая. — Просто выслушай меня, — взмаливается Жан. Кевин тяжело выдыхает, складывая руки на груди. — Ну? — резко бросает Кевин. — Пусть она будет только дома, ладно? Тебе не нужно использовать её на улице, если не хочешь. Но глупо сидеть на обезболивающих только потому, что ты не можешь без боли дойти от кухни до ванной. Кевин молчит, и Жан решает сменить тактику. — Я даже выбрал более стильную на этот раз. Можешь быть как Вилли Вонка. — О, Господи. — Или этот блондин из фильма про волшебников, который мы смотрели с Кэт… Гарри Поттер. Тот злодей. Как его звали? Люцифер? — Его звали Люциус. Люциус Малфой. И он не был главным злодеем. — Он пытался убить Гарри Поттера. — Он был злодеем, но не главным злодеем. Главный злодей — Волдеморт. И, знаешь, ты делаешь только хуже. — Ладно, тогда пусть будет Гэндальф из «Властелина колец». Кевин задумывается. — Может быть, Черчилль? Жан морщится, но быстро берёт себя в руки. — Да, конечно. Как Черчилль. Великий человек. Кевин фыркает, и напряжение в комнате немного спадает. Он снова смотрит на трость, и выражение лица меняется с презрительного на неохотное принятие. Он не уверен, что когда-нибудь воспользуется этой ненавистной штукой, но если Жан настаивает оставить её как элемент «винтажного декора», он пока потерпит. Так трость и останется там, безмолвным вызовом. Кевин всегда был мастером игнорировать «слона в комнате». В четверг у него встреча с Эндрю. Кевин не берёт с собой таблетки, его уже достало, что Эндрю постоянно их ворует. Какая-то бессмыслица: каждый раз, когда он бывал у них, лекарства исчезали. Один раз он даже оставил их в машине, но Эндрю всё равно умудрился их забрать. Жан следует за ним в прихожую, держа в руках трость. — Нет, — твёрдо говорит Кевин, натягивая куртку. — Тебе больно, а таблетки ты не можешь взять, потому что сегодня будешь пить. Ты не осилишь поход по барам в таком состоянии, — настаивает Жан, затем смягчает тон. — Ради меня? Кевин тяжело вздыхает, берёт трость, дарит ему поцелуй и направляется к лифту. Снаружи его уже ждёт такси. Подойдя к машине, он невзначай выбрасывает трость в мусорный контейнер возле дома и усаживается на заднее сиденье, готовясь к вечеру. Они встречаются с Эндрю в привычном месте — в оживлённом пабе, где шум достаточно громкий, чтобы заглушить их внутренние тревоги, но атмосфера достаточно уютная, чтобы окунуться в разговоры. Эндрю уже там, сидит за маленьким столиком со стаканом виски в руке. На столе также стоит кружка пива для Кевина. Когда Кевин подходит, Эндрю поднимает взгляд, его выражение лица непроницаемо. — Опаздываешь, — говорит он, но в его голосе нет настоящего упрёка. Кевин пожимает плечами и осторожно садится на стул напротив. Ему приходится сдержать гримасу боли, когда он сгибает ногу. Эндрю замечает это, его взгляд опускается к ноге, потом поднимается обратно, и молчаливый вопрос повисает в воздухе. Кевин лишь отмахивается, натянуто улыбаясь. — По твоему совету оставил таблетки дома, — произносит он, пытаясь скрыть раздражение. — А трость? — неожиданно спрашивает Эндрю. — Он тебе рассказал? — Кевин настораживается. — Он? — Эндрю поднимает бровь. — Насколько я помню, Тея предпочитает местоимения «она/её». — Ах да, точно, — Кевин отхлёбывает пива, наслаждаясь горечью и прохладой напитка. — Скажем так, она изменила свою точку зрения в данном вопросе, — на его лице мелькает слабая улыбка. Эндрю пожимает плечами. Кевин продолжает пить, чувствуя, как по телу расползается тепло. — Ну, как жизнь? — спрашивает Эндрю, откинувшись на спинку стула. — Лучше, — отвечает Кевин. — Стараюсь что-то менять. Эндрю смотрит на него пристально, затем отпивает из стакана. — К чему была нужна такая срочность? Тебе нужна помощь? Кевин замолкает на мгновение. Боль и зависимость от таблеток терзают его, но обсуждать это в почти трезвом состоянии он не может. Поэтому решает переключиться на более безопасную тему, пока алкоголь не развяжет ему язык. — Церемония награждения, — говорит он, подавая бармену знак налить ещё. — Слышал что-нибудь об этом? Эндрю по-прежнему невозмутим, но Кевин замечает в его глазах интерес. — Что именно? Кевин делает большой глоток, обдумывая ответ. — Они хотят, чтобы я вёл церемонию в этом году. Пятидесятилетие, юбилей и всё такое. Хочу узнать твоё мнение. Эндрю ставит стакан на стол и прищуривается. — Ты серьёзно обдумываешь это предложение? Кевин пожимает плечами, стараясь выглядеть равнодушным. — Не совсем, но они настаивают. Думают, это будет полезно для спорта, если я буду там. Взгляд Эндрю становится ещё более пронзительным. — А как считаешь ты? Думаешь, это что-то изменит? Кевин вздыхает, ощущая тяжесть его взгляда. — Порой кажется, что всё это просто показуха: фальшивые улыбки, пустые речи, — он замолкает, встречаясь взглядом с Эндрю. — У тебя бывало такое? Будто всё, что мы делаем, в конечном итоге не имеет значения? Глаза Эндрю смягчаются на мгновение, показывая редкое понимание. — Иногда, — признаётся он. — Но дело не в наградах и не в речах. Всё дело в людях, которым мы можем помочь, в жизнях, которые мы можем изменить. Кевин медленно кивает, обдумывая его слова. Он чувствует, как стены, которые он так долго строил вокруг своих настоящих проблем, начинают трещать, но пока он не готов их сломать. — Может быть, — отвечает он уклончиво. — Но трудно это помнить, когда все тянут тебя в разные стороны. Взгляд Эндрю снова становится проницательным, он чувствует, как Кевин увиливает от ответа. — Что на самом деле происходит? Кевин отводит взгляд, устремляя его на ряды бутылок за стойкой. — Я просто устал, — наконец произносит он. — Устал от ожиданий, от постоянного давления быть идеальным. Кажется, что всю жизнь я живу, словно на витрине, а все пытаются залезть мне в душу. Эндрю внимательно наблюдает за ним, затем наклоняется вперёд, его голос становится тихим, но настойчивым. — У тебя есть шанс что-то изменить. Вести церемонию награждения — это не просто прожекторы и фанфары. Вспомни про Гнездо. Кевина пробирает холод при одном упоминании Гнезда. Там, под жестокой рукой Воронов, он и Жан провели свои юные годы. Воспоминания о том ужасе до сих пор мучают его. — Гнездо давно похоронено, — хрипло отвечает он. Эндрю не отводит своего взгляда. — Потому что ты позволил его похоронить. Используй своё слово, чтобы рассказать о жестокости в спорте. О том, как спорт может изменить жизнь — твою, Жана, всех нас. Про Лис, Ваймака, про тех, кто не сдался и не опустил руки. — Они меня прикончат, — мрачно замечает Кевин. — Морияма. Они не позволят мне говорить о Рико и Тецуджи в негативном ключе. — Он делает ещё один глоток, обдумывая слова Эндрю. — И ты серьёзно полагаешь, что до этого хоть кому-то будет дело? Взгляд Эндрю смягчается, хоть и ненадолго. — Людям будет не всё равно, если ты заставишь их слушать. У тебя есть голос, Кевин. Используй его, чтобы пролить свет на проблему и сделать так, чтобы этого больше не повторилось. Ты можешь говорить о чем угодно — о спорте, об экологии. О. Чём. Угодно. Главное, чтобы они услышали тебя. У Кевина перехватывает дыхание от смеси благодарности и страха. — А что бы ты сказал? — наконец произносит он. — Правду, — твёрдо отвечает Эндрю. — Расскажи о боли, о борьбе, о том, почему важно защищать молодых игроков от жестокости этого спорта. Люди должны увидеть настоящего тебя, а не говорящую картонку. Кевин медленно кивает, чувствуя, как эта идея пускает корни у него в душе. — Может, ты прав. Эндрю усмехается, допивая свой виски. — Конечно, я прав. А теперь перестань юлить и скажи, зачем ты на самом деле позвал меня. Кевин колеблется. — У меня проблемы… с болью, — признаётся он. Не говоря о том, как почти выпил горсть викодина, прежде чем Жан успел остановить его. Эндрю остаётся спокоен, но Кевин знает его достаточно хорошо, чтобы заметить скрытую тревогу. — Тебе не стоит пить, — предупреждающе произносит он. Кевин напрягается и, назло, заказывает ещё пива. Ждёт, пока напиток окажется в его руке, прежде чем продолжить: — Я пришёл не за нотациями, Эндрю. Эндрю пожимает плечами, делая ещё глоток. — Тогда зачем? Кевин проводит рукой по волосам, чувствуя, как внутри закипает раздражение. — Потому что я не знаю, что мне делать, — тихо признаётся он. — Ты волнуешься, Тея достаёт меня, а я разваливаюсь на кусочки. Эндрю ставит стакан, его взгляд пронзителен. — Ты должен перестать полагаться на таблетки, — резко говорит он. — Ты это знаешь. Смех Кевина звучит горько. — И что прикажешь мне делать вместо этого? Жить с вечной болью? — Да, если понадобится, — твёрдо отвечает Эндрю. — Ты справлялся и не с таким. Кевин отводит взгляд. Он сглатывает снова и снова, но ком в горле не проходит. Когда он снова поднимает глаза, в них уже блестят слёзы, но Эндрю сохраняет спокойствие и даже слегка ухмыляется. — Ну, а теперь расскажи о том загадочном человеке, с которым ты встречаешься. — Что? — Кевин моргает, ошеломлённый. — Да брось. Это же очевидно. — Я не собираюсь обсуждать это с тобой. — Как знаешь, — Эндрю пожимает плечами. — Но приведи его на Пасху. Кевин закатывает глаза и заказывает ещё пива у бармена. *** Проходят часы, прежде чем Кевин возвращается домой. Алкоголь и больное колено — отвратительное сочетание. Каждый раз, когда он теряет равновесие и опирается на больное колено, боль резкой иглой пронзает ногу, проходит по икре, стопе и уходит в пальцы. С этим он ещё может справиться. Но боль, которая ползёт вверх, — вот это кошмар. Она стреляет по бедру, отзывается во всей ноге, разветвляется, словно молния, ударяющая в воду, обжигает каждый нерв. Она пронизывает пах, живот, позвоночник, разливается по всему телу, до самых кончиков пальцев. Кажется, что она собирается пронзить самое сердце и с каждым ударом становится всё сильнее и сильнее. Сильные руки подхватывают его — когда он успел упасть? — и Жан смотрит на него глазами полными тревоги и замешательства. — Кевин. — Мне нужны таблетки. — Где твоя трость? — Да пошёл ты. — Ладно. Посажу тебя на диван и принесу лёд. — Таблетки. Где мои чёртовы таблетки? — Ты не должен смешивать их с алкоголем. — Да пошёл ты, я сам их достану. Он пытается оттолкнуть Жана, и в тот же момент новая вспышка боли пронзает его тело. — Чёрт, чёрт, чёрт, — бормочет он, пытаясь сдержать слёзы. Жан пользуется моментом и тащит полубессознательного Кевина к дивану. — Это мои таблетки. У меня есть рецепт, — настаивает Кевин. — Знаю, — тихо соглашается Жан. — Я их принесу. Где они? — Где их только нет. — Что? — Кухня, гостиная, ванная… Просто принеси их. — Хорошо. Принесу ещё и лёд. Кевин что-то невнятно бормочет и опускается на диван. — Открой рот. Жан берёт его за подбородок и вкладывает две таблетки, затем протягивает бутылку воды. — Пей. Хорошо. Теперь всё до конца. Кевин кивает, голова становится тяжёлой. Он уже чувствует, как викодин начинает действовать. — Я никогда не принимаю две, — тихо произносит он, не замечая, как Жан кладёт пакет со льдом ему на колено. — Сегодня тебе нужно было две, — спокойно говорит Жан. Кевин кивает. Жан всё понимает. Не то что Эндрю.