common tongue [язык, который понимают все]

Телефон Кевина издаёт вибрацию, прерывая рутину работы с бумагами. На экране появляется имя Жана, и на губах у Кевина сразу расцветает улыбка. «Есть предпочтения по цвету для спальни?» — читает он сообщение. Улыбка становится шире, и он тут же набирает номер Жана. — Алло? — раздаётся слегка отвлечённый голос Жана. — Я приверженец классики. Чёрный — классика, но в белом есть что-то провокационное. Хотя в красном ты всегда выглядишь сногсшибательно, — говорит Кевин, откидываясь на спинку кресла. — О чём ты вообще? — О нижнем белье. А ты о чём? Жан явно ошарашен. — Что? Нет! Я про цвет стен. Про краску! — А-а… Ну, это куда менее захватывающе. Где ты сейчас? — В строительном магазине. — А что на тебе надето? — тянет Кевин, не удержавшись от подколки. — Я знал, что не стоило спрашивать, — вздыхает Жан. — Я просто хотел посоветоваться. — Нет-нет, я ценю это, правда. Но мне теперь сложно сосредоточиться на работе, представляя, на фоне какого цвета ты выглядишь лучше всего… Ладно, я сейчас подъеду в магазин. — Только не это… — Ну что ты. Я не воспринимаю на слух, мне нужно сначала увидеть своими глазами, чтобы выбрать. Скоро буду. Несмотря на слабый протест Жана, разочарования на его лице не видно, когда Кевин его находит. Жан смотрится совершенно очаровательно среди всего этого быта: с маленькой корзинкой с баночками краски, с завитком волос, спадающим на лоб, пока он внимательно изучает образцы цветов. — А как тебе этот? — Кевин протягивает ему одну из карточек-образцов. — Тебе он правда нравится, или ты выбрал его только потому, что в названии есть моё имя? — спрашивает Жан, слегка прищурившись, показывая на образец «Голубой Жан». Кевин пожимает плечами. — Или вот этот: «Не-циановое небо, когда мы встретимся снова». Смешное название. Хотя, согласись, гораздо лучше, чем «Голубой Лабрадор». Лабрадоры ведь даже не бывают голубыми. — Это не про собак, а про провинцию, видишь? Есть ещё «Голубая Новая Шотландия», — поясняет Жан. — Это тоже звучит как порода собак. И, готов поспорить, они тоже были бы не голубыми. Магазин полон покупателей: пары и семьи оживлённо обсуждают свои ремонтные планы. Быть здесь с Жаном кажется чем-то приятным и неожиданно естественным. Почти домашним. — Ну, нашёл что-нибудь? — интересуется Кевин, заглядывая в корзину Жана. — Не могу выбрать между «Гаванью в тумане» и «Карибским туманом», — отвечает Жан, показывая два почти одинаковых оттенка бледно-голубого. — Что думаешь? Кевин делает вид, что задумался. Разницы между цветами он не видит. — Думаю, нам стоит прогуляться до секс-шопа через пару улиц и прикупить тебе чего-нибудь для спальни, — произносит он с ухмылкой. Жан мгновенно краснеет и, нервно оглядываясь по сторонам, шипит: — Тише ты! Если не хочешь, чтобы завтра это было во всех новостях. По-моему, тот блондин из персонала меня узнал. — Ну конечно, ты же принципиально отказываешься носить кепки, чтобы не портить причёску, — замечает Кевин, поправляя свою собственную бейсболку. — И, кстати, сам виноват, что мне такие мысли в голову приходят. — Это не моя вина, что у тебя мозги как у подростка, — бормочет Жан, перебирая образцы голубого цвета. Кевин подмигивает: — Ну, наверстываю упущенное. Если поспешишь, я покажу, насколько молода моя душа. Мне, конечно, сорок один, но мой… ну, сам понимаешь, думает, что мне двадцать, — он выразительно поднимает брови. Жан резко сжимает руку Кевина, чуть ли не впиваясь в неё. — Ты вообще в своём уме? — шипит он. — Ты что, так жаждешь внимания? Хочешь стать завтра героем скандала во всех жёлтых газетёнках? Кевин морщится и пытается освободиться, но Жан держит крепко и смотрит на него с явным негодованием. — Почему ты такой параноик? Я думал, ты давно уже живёшь открыто. — Я-то да, а ты — нет, — резко отвечает Жан. — У тебя есть ребёнок. И жена. Ты один из самых влиятельных людей в мире экси, да ещё и продолжаешь подписывать рекламные контракты. Если твоё имя всплывёт с подобным каминг-аутом, последствия будут огромные. А если с моим именем — всё будет ещё хуже. — Бывшая жена, — резко поправляет Кевин, вырывая руку. — Моя бывшая жена. И кто я тогда для тебя? Просто интрижка на стороне? Ты же сам советуешься со мной насчёт цвета стен! Это что-то да значит, не так ли? В глазах Жана появляется какой-то странный блеск, и его челюсть напряжена до предела. Он оглядывается, будто оценивая обстановку. — Давай не будем устраивать разборки в строительном магазине, ладно? — Хорошо, — бросает Кевин, срывая с головы Жана его солнцезащитные очки. — Оставляю тебя наедине с твоими красками. Если вдруг твоя паранойя ослабнет и ты решишь, что это не так уж серьёзно, я буду ждать в машине у твоего окна. Оставь его открытым, чтобы я смог туда залезть, когда твои родители уснут. Когда Кевин разворачивается и уходит, он чувствует себя крошечным и ничтожным. ******* Кевин с грохотом захлопывает дверь машины, и звук эхом разносится по парковке. Он тяжело вздыхает, опускаясь на водительское кресло, холодная кожа которого приятно охлаждает разгорячённое тело. Он заводит двигатель, но не трогается с места, просто смотрит на ряды припаркованных автомобилей, погружаясь в свои мысли. Жан всегда умел оберегать свою личную жизнь — эта скрытность одновременно восхищала и раздражала Кевина. Он знал, что у Жана были мужчины после Джереми, но только по слухам, которые доходили до него через общих друзей и знакомых. Жан держал свои романы подальше от чужих глаз, прячась за маской угрюмого и недружелюбного защитника. Когда в прессе поднимался вопрос о его сексуальной ориентации, Жан никогда не давал ни подтверждения, ни опровержения, позволяя слухам разлетаться самим собой. Когда-то давно интерес к Жану вспыхнул на короткое время из-за его романа с какой-то малозначительной звездой — в сети было много поддержки, но и немало хейта. А потом интерес быстро угас, и публика переключилась на что-то новое. Жан умел растворяться в тени, когда хотел. Это было мастерство, которому Кевин так и не научился. Что он тогда сказал Ники, кажется, целую вечность назад, в Пальметто, когда тот пытался разобраться в ориентации Нила? «Проще, если он останется гетеросексуалом». Господи, каким же он был идиотом. Трусом и идиотом. Ничем не лучше других. Но теперь он хочет быть другим. Хочет стать лучше. Как бы он ни ненавидел те слова, которые когда-то сказал, они не были ложью: проще быть гетеросексуалом. Но Кевин устал от лёгких путей. Как бы изменилась его жизнь, если бы тогда, когда ему было пятнадцать, кто-то из известных спортсменов открыто заявил о своей ориентации? Он обычно старался избегать этих «что если». Слишком больно было представлять жизнь, где он поступил бы иначе. Если бы тогда был сильнее. Если бы признался Жану в своих чувствах. Если бы предложил Жану поехать с ним. Если бы уговорил его остаться в Пальметто, а не отправляться в Калифорнию. И еще миллион «если бы» за прошедшие тридцать лет. Но что, если сейчас он сможет изменить что-то для другого пятнадцатилетнего парня, который боится своих чувств? Именно с этой решимостью он приезжает к Жану, нагруженный пакетами с едой. — Мирное подношение, — заявляет он, когда Жан нехотя открывает ему дверь пошире. Не дожидаясь приглашения, Кевин проходит внутрь и сразу идёт на кухню. Квартира оказывается в гораздо лучшем состоянии, чем он ожидал — никаких следов капитального ремонта, о котором рассказывал Жан. Мебели мало: небольшой стол, пара складных стульев и скромный коврик в гостиной, но квартира выглядит обжитой и уютной, с приятным видом на реку. Кухня, конечно же, укомплектована по высшему разряду. В гостиной нет дивана, но зато у Жана всегда будет идеальное картофельное пюре и свежезаваренный кофе. Кевин с подчеркнутым вниманием расставляет тарелки и приборы, заполняя тишину звоном посуды. Они садятся друг напротив друга, как будто еда между ними — своеобразная безопасная зона. Кевин крутит в руках палочки для еды, пытаясь собрать свои мысли воедино. Он глубоко вздыхает, уставившись в одну точку чуть выше стола. — Тея — моя бывшая жена. Кэт — моя дочь. И это не изменить, даже если бы я хотел. Прошлое уже не переделать. Но будущее… я надеялся, что оно может быть другим, — голос его смягчается, в нём звучит уязвимость. — Я думал… я надеялся, что ты захочешь быть моим парнем. Я думал, что именно к этому всё идёт. Жан качает головой. — Кевин, я… не знаю, смогу ли. — Стать моим парнем? Жан беспокойно ёрзает на стуле, кусая заусенец на пальце. — Нет… Да… То есть, я не уверен. Кевин осторожно берет его за руку, стараясь заставить Жана посмотреть на него. — Ты всё ещё боишься, что я уйду? — тихо спрашивает он. Жан продолжает смотреть в свою тарелку, водя по ней палочками. — Я понимаю, что это нелогично. Я знаю, что ситуация другая, что мы другие… — он замолкает, затем поднимает глаза на Кевина. — Я не могу стать твоим бывшим, Кевин. — Но дело ведь не только в этом, правда? — мягко настаивает Кевин, наклоняясь вперёд. — Ты думаешь, я не думал об этом? — резко отвечает Жан, вырывая руку. — Не думал о том, чтобы просто бросить тебя, чтобы разбить твоё сердце, чтобы ты не смог разбить моё? Чтобы получить какое-то дурацкое, мелочное удовлетворение? Я не хороший человек, Кевин. — Ты не идеальный, но ты именно тот, кто мне нужен. И я никуда не уйду. Не без тебя. И даже если ты разобьёшь мне сердце… — Он замолкает, криво улыбнувшись. — Оно будет того стоить. Он даёт словам упасть между ними. — Просто… пока мы разбираемся, что у нас с тобой, я не хочу делить тебя с кем-то ещё. Я не могу относиться к этому легкомысленно, Жан. Жан чуть нахмуривается. — Я думал, ты будешь ожидать чего-то подобного, учитывая то, что было у тебя с Теей. Кевин решительно качает головой. — Нет, это другое. Мне нужен только ты. — Ладно, — соглашается Жан, но Кевин чувствует, что что-то осталось недосказанным. Они едят в тишине, пока Жан, наконец, не прочищает горло и не откладывает палочки. — Когда ты будешь забирать Кэт с тренировки… я могу поехать с тобой? Улыбка Кевина становится широкой и светлой. — Да. Чёрт, конечно, да. Улыбка Жана неуверенная, но искренняя. Кевин отодвигает свою тарелку в сторону. — Где у тебя спальня? Они оказываются в комнате с матрасом на полу, среди разбросанной одежды и смятых простыней. Пол спальни покрыт пленкой, и в воздухе стоит сильный запах краски. Постельное белье мягкое и дорогое на ощупь, а матрас — явно качественный, но все же это просто матрас на полу. Жану, кажется, это совершенно не мешает. Кевин даже не помнит, когда видел его таким расслабленным и довольным в последний раз. Да и было ли это когда-нибудь… Он лежит между белыми простынями, с лёгким румянцем на щеках, и сияет. Кевин кусает молочную кожу, вдыхая аромат Жана, пока спускается вниз по его животу. Он безумно любит, как Жан изгибается и трепещет под его прикосновениями, как он дрожит и задыхается, когда Кевин находит его самые чувствительные места. Жан отдаётся полностью, без остатка, и для Кевина это как самый сильный наркотик. Кевин поднимается к его губам, и Жан тихо вздыхает, подрагивая. — Знаешь… — начинает Кевин, и Жан мурчит мягко в ответ, что делает его ещё более привлекательным. — М-м? Кевин наклоняется, нежно покусывая его сосок, затем переходит ко второму. — Тебе бы стоило купить мебель. Жан перестаёт мурчать и хлопает Кевина по плечу. — У меня есть мебель. Просто она на складе. — Тогда тебе стоит её забрать. — Мне нужно сначала покрасить стены, — отвечает Жан. — Вот почему я звал тебя за советом. — Чтобы выбрать два одинаковых оттенка голубого? — Они совсем не одинаковые, — Жан указывает на стены. — Смотри, эта стена выкрашена в «Карибский Туман», а та — в «Гавань в тумане». Кевин переводит взгляд на стены. Голубой. Просто голубой, без каких-либо различий, кроме нескольких неровностей штукатурки. Жан хмурится. — Или наоборот? — Ты сам-то не различаешь. — Различаю. Руки Жана медленно скользят вниз, обхватывая Кевина и притягивая его ближе. Очевидно, это попытка отвлечь его внимание от стен, и Кевин рад отвлечься, прижимаясь к нему и выгибаясь под его касаниями. Пальцы Жана нежно исследуют его, и Кевин обвивает его ногами, впуская его. Дыхание сбивается, когда Жан касается его, и Кевин тихо стонет, дрожа от наслаждения. — Пожалуйста, — шепчет Кевин, когда Жан вводит в него влажный палец.— Пожалуйста. — Пожалуйста, что? — спрашивает Жан, а Кевин хватает его за волосы. — Пожалуйста, трахни меня. — Ты уверен? — Жан тянется за смазкой, и Кевин лишь кивает, издавая протяжный стон, когда Жан начинает растягивать его. — Думаешь, готов? — тихо спрашивает Жан, смазывая себя, и Кевин шепчет: «Да, да, да», пока Жан не начинает медленно входить в него. ******* Кевин просыпается посреди ночи и включает свет, чтобы не споткнуться о разложенный на полу пластик. Он направляется в ванную, делает свои дела, моет руки, чистит зубы и, взглянув на себя в зеркало, замирает. Это такая мелочь, но именно такие мелочи способны перевернуть всё с ног на голову. Тот факт, что Жан обратился к нему за советом, кажется, говорит о том, что он наконец-то пытается впустить его в свою жизнь. Кевин с трудом сдерживается, чтобы не ворваться туда сразу и захватить всё пространство, ведь в этой пустой квартире столько незаполненных уголков. Но Жану нужно научиться делать это самому. Кевин возвращается под одеяло, его окутывает тёплое спокойствие. Перед тем как выключить свет, он снова бросает взгляд на стену. Белый фон перекрывают два пятна голубой краски, которые кажутся абсолютно одинаковыми. Глаза цепляются за лёгкую тень, которой он раньше не замечал, и Кевин думает: не дефект ли это положенной штукатурки? Может, ему это просто кажется, но тень скорее похожа на линию. Совсем новая стена уже трескается, причём трещина не такая уж и маленькая — толщиной с его большой палец. С тяжёлым вздохом Кевин выключает свет и обнимает Жана, устраивая голову у него на спине. Комнату заполняет тусклый оранжевый свет ночного города. Он долго смотрит на стену, пытаясь уснуть. Трещина снова привлекает его внимание. Он следует за её изгибом, пока не находит вторую, которая тянется вверх. Жан тихо и ровно дышит, веки Кевина становятся тяжелее, сон постепенно накрывает его. Он уже почти засыпает, но что-то не отпускает его, что-то мелькает на краю сознания. Он поднимается, включает свет, тут же выключает его и снова включает. Снова выключает. И вдруг Кевин понимает, что, должно быть, видит сон. Потому что в те мгновения, когда вспыхивает свет, он замечает, что это вовсе не трещины. Это буквы. Большие, агрессивные, нарисованные баллончиком и едва скрытые слоем краски — «Карибским туманом» или как там называется этот оттенок голубого. Жан ворочается, тихо протестуя во сне, и, чтобы не разбудить его, Кевин выключает свет и снова прижимается к его спине. Слово уже отпечаталось в его сознании, как яркое пятно от солнечного света после того, как смотришь на затмение без солнцезащитных очков. «ШЛЮХА», — гласит надпись.