common tongue [язык, который понимают все]

После того, как Кевин перестаёт плакать, Жан говорит ему принять душ. Ванная комната Жана выглядит как страница из глянцевого журнала: пушистые полотенца аккуратно сложены стопкой, на полке — множество гелей для душа, рядом с изысканным мылом стоит не менее изысканный лосьон для рук, всё аккуратно промаркировано. Кевин даже находит набор запечатанных зубных щёток. Либо Жан хочет, чтобы его дом выглядел как отель, либо у него часто бывают гости. Мысль о втором неприятно скручивает живот ревностью, поэтому Кевин решает, что Жан просто педант. Как бы то ни было, он благодарен за возможность почистить зубы. В глубине души Кевин готов к тому, что Жан его выгонит, но, если этого не произойдёт, он бы не отказался снова его поцеловать. После душа ему становится намного лучше, и к кухне его ведёт восхитительный аромат. На столе всё готово: хлеб, масло, сыры, два омлета на тарелках и три вида сока. Жан снова стоит у кофемашины, на нём новые джинсы. — Ой, — морщится Кевин. — Прости за штаны. Жан бросает взгляд на свою одежду и пожимает плечами: — Почему ты извиняешься? Это всего лишь штаны. Высохнут. — Ну, я перед тобой очень виноват, но за это проще всего попросить прощения. К тому же это то, что ты можешь мне простить. Жан ставит чашки на стол с лёгким звоном фарфора и кивает Кевину, чтобы тот садился. — Кевин, — говорит он, — я прощаю тебя за то, что ты намочил мои штаны своими слезами. Ладно? Кевин решает принять это и опускается на стул. Кофе с рисунком из пены — то ли дерево, то ли листик — выглядит и пахнет гораздо лучше той дешёвой бурды, которую он покупает за пять долларов. — А вот чего я не могу простить, — добавляет Жан с насмешливым отвращением, — так это того, как ты портишь хороший кофе кучей сахара. Тем не менее он пододвигает к Кевину сахарницу. — Я пью кофе без сахара. Просто я знал, что тебя это раздражает. Нахмуренное лицо Жана медленно сменяется неохотной усмешкой, и Кевин, рассмеявшись, набрасывается на свой завтрак. Сейчас уже почти два часа дня, и это первая его еда со вчерашнего вечера. — Боже мой, — простонал Кевин, жуя. — Это невероятно вкусно. Где ты заказывал? — Я сам это приготовил. — Ты это приготовил? — Кевин удивлённо оглядывает кухню, словно видит её впервые. Жан кивает, и в его глазах мелькает гордость. — Ух ты, — поражённо говорит Кевин. — Я вообще не умею готовить. — Меня это нисколько не удивляет, — отзывается Жан, но в его взгляде видна мягкость, когда он делает глоток горячего кофе. — Жан Моро — бариста и шеф-повар. Кто бы мог подумать? — Калифорния многому меня научила, — говорит Жан, глядя в свою чашку. — Например, никогда не называй её «Кали», всегда пользуйся солнцезащитным кремом, даже в пасмурные дни, и тому, что быть кем-то большим, чем просто защитником, — это нормально. Я благодарен тебе за то, что ты помог мне это понять. Кевин фыркает, его вилка застывает в воздухе. — Я? Я почти ничего не сделал. Гораздо меньше, чем должен был. — Я бы не поехал, если бы не ты. Всё, что Кевин сделал, — это поговорил с Джереми, предложил ему взять Жана и рассказал, насколько тот будет полезен для Троянцев. Потом он время от времени поддерживал с ним связь, давая советы, когда Джереми сталкивался с чем-то, чего не понимал в Жане. Но все эти разговоры — лишь капля в море по сравнению с тем, что сделал Джереми, показывая Жану мир за пределами Эвермора и экси. Конечно, Кевин сделал всё возможное, чтобы убедить Жана, что переезд в Калифорнию — правильный выбор, но это и правда было так. — Рене была той, кто вытащил тебя из Эвермора. Эбби тебя выходила, Дэвид не дал тебе вернуться обратно, Нил договорился с Морияма, а Джереми за тебя поручился, — перечисляет Кевин, и давнее чувство вины снова неприятно сжимает его сердце. — Всё это правда, и я им всем благодарен, — признаёт Жан, откидываясь на спинку стула и обхватывая кружку обеими руками. Его взгляд пронзает Кевина своей пугающей прямотой. — Но всё же, если бы не ты, я бы никогда на это не решился. ******* Когда эмоции утихают, а завтрак убран, Кевин решает продолжить исследовать квартиру Жана. Она довольно скромная для человека с его карьерой — три спальни и полторы ванных комнаты. Уже хорошо зная хозяйскую спальню, Кевин начинает свою экскурсию с гостевой комнаты. Она почти идентична комнате Жана — такое же нейтральное цветовое решение, те же безликие картины на стенах, те же белоснежные простыни на такой же кровати. Продолжая свой осмотр, Кевин заходит в третью комнату, которую Жан превратил в совмещённый офис и спортзал. У одной стены — стильный письменный стол, окружённый высокими книжными полками, заполненными самыми разными книгами и профессиональной литературой. Прямо напротив — беговая дорожка, расположенная так, чтобы открывался вид на город через большие, ничем не украшенные окна. Маленький гостевой санузел сохраняет ту же стерильную чистоту, что и основная ванная. Кевин заглядывает в хозяйственный шкаф, аккуратно набитый подписанными коробками и средствами для уборки, а потом выходит на балкон. Он узкий, но хорошо организованный: небольшой столик, пара стульев, несколько неприхотливых растений и гирлянды, которые, наверное, создают мягкое освещение по вечерам. Осматривая квартиру, Кевин не может избавиться от ощущения, что бродит по выставочной площадке IKEA или декорациям к фильму, будто каждая комната — это не часть квартиры, в которой живут, а лишь модель для презентаций. Всё это напоминает стандартные меблированные квартиры, которые команды снимают для молодых игроков, только что переехавших в новый город. Да, функционально, но совсем без души. Это просто не похоже на то пространство, которое могло бы быть домом для Жана. Жан, которого он знал раньше — или думает, что знал, — не вписывается в этот идеальный, стерильный порядок. Возможно, тот Жан, которого он помнит, аккуратно упакован и спрятан, как и содержимое этой безупречной квартиры, а снаружи остался только фасад — идеальный, но непроницаемый. Или, может быть, Кевин просто больше не знает Жана. Все эти мысли улетучиваются в момент, когда Жан обнимает его сзади. Сердце Кевина пропускает удар, и он инстинктивно прислоняется к груди Жана, чувствуя его дыхание на своей шее. Кевин запрокидывает голову назад и получает за это глубокий, жадный поцелуй. Как же всё это просто — дотронуться до него, получить удовольствие от этого прикосновения, когда столько лет — с самого пятнадцатилетия — он изо всех сил старался не прикасаться, не позволять себе наслаждаться, не давать своим чувствам вырваться наружу. Сколько времени потеряно, а ведь это могло бы быть так легко. — Жан, — почти умоляюще шепчет Кевин, прижимаясь к растущей эрекции Жана. Он бы снял с себя одежду прямо здесь, на глазах у всего Сиэтла, но Жан более сдержан. Он хватает Кевина за шлёвки ремня и ведёт обратно в спальню, пока Кевин не падает на кровать. Жан тут же залезает на него, всё время не отрываясь от поцелуя. — Что ты уже пробовал? — шепчет Жан, осыпая поцелуями шею Кевина. — Не так много. Я… никогда не делал того, что мы делали с тобой. Я, в общем, довольно посредственный бисексуал. — Это не беда, — шепчет Жан, касаясь его кожи губами. — Я всё покажу. Я в этом мастер. Его руки жадно ищут обнажённую кожу, он запускает их под футболку Кевина и задирает её вверх, чтобы она собиралась под мышками, обнажая грудь. Он целует сосок, покусывая и облизывая его языком, заставляя Кевина извиваться под ним и выгибаться навстречу. — Какие же звуки ты издаёшь, — произносит Жан, отрываясь от соска и переключаясь на челюсть Кевина. — Это чертовски возбуждает. Жан снова накрывает его губы поцелуем, а Кевин, в порыве страсти, подхватывает Жана за ягодицы, прижимая его к себе, и они трутся друг о друга напряженными членами, пока Кевин тяжело дышит ему в рот. Жан жадно захватывает его губы, сосет его язык, покусывает. И, когда Жан наконец отрывается, он пыхтит, прижав лоб ко лбу Кевина, его губы покраснели и распухли от поцелуев. Он расстегивает джинсы Кевина, ласково скользит ладонью по его напряжённому члену и просит поднять бедра, чтобы стянуть их окончательно. — Сними и свои, — просит Кевин, когда его мозг, наконец, начинает соображать. — Хочу на тебя посмотреть. Жан молча исполняет просьбу и встает перед ним: высокий, с бледной кожей и натренированным телом, словно ожившая скульптура эпохи Возрождения. — Чёрт, — выдыхает Кевин. — Ты чертовски красив. Иди сюда. Коснись меня. Жан подчиняется. Он облизывает соски Кевина, но, наконец сжалившись, начинает спускаться ниже по его телу. И боже, его вид — растрепанные чёрные кудри, бледная кожа и розовые губы, зажатые между бедер Кевина, — сводит Кевина с ума. Жан не отводит от него глаз, когда касается кончика его члена языком, когда целиком берет его в рот, до самого основания, и это Кевин первый не выдерживает, запрокидывает голову на матрас и громко ругается, едва удерживая себя от того, чтобы не выгнуться и не толкнуться бёдрами вверх. Жан явно опытнее в этом деле, он делает это так, будто был создан для этого. Он нежно массирует его яички, аккуратно их потягивает. Когда Жан спускается, чтобы взять их в рот, он не прекращает работать рукой, всё время держит Кевина на грани, и ему остаётся только подчиниться и наслаждаться этим чувственным безумием. — Подай лубрикант, — говорит Жан, и Кевину требуется несколько секунд, чтобы осознать просьбу. Он протягивает Жану тюбик, а тот целует внутреннюю сторону его бедра, мягко подталкивая Кевина поднять колени. Он облизывает его яички, затем языком касается промежности, и Кевин резко втягивает воздух, когда ощущает, как Жан касается его ануса. — Охренеть, — срывается с его губ, когда он закидывает руку ко лбу. Жан повторяет движение, и ощущение не похоже ни на что из того, что он испытывал раньше. Да, пальцы бывало оказывались там, и иногда он сам занимался этим, мастурбируя, но так далеко ещё никогда не заходил. Он уже на грани, когда Жан вводит смазанный палец, и через пару мгновений Кевин кончает, покрывая свой живот спермой, когда волна оргазма проходит через всё его тело. Он бы с радостью сделал то же самое для Жана, но тот не собирается ждать, пока Кевин придёт в себя. Он садится и быстро доводит себя до оргазма, пока его сперма не смешивается с каплями на животе Кевина, и потом падает рядом с ним, тяжело дыша. Кевин не может отвести от него взгляда. Когда Жан, наконец, приходит в себя, он встречается с ним взглядом. Кевин уже готовится к тому, что Жан снова сбежит, и вот он встает с кровати и выходит из комнаты, оставляя Кевина с неприятным ощущением тяжести в груди. Неужели снова? Кевин понимает, что три десятилетия нельзя исправить за полдня, но неужели всё, что между ними было, ничего не изменило? Но вместо того, чтобы уйти в душ, Жан возвращается с влажным полотенцем. Он аккуратно вытирает живот Кевина, его движения спокойные и нежные. Когда он решает, что Кевин достаточно чист, Жан снова встречается с ним взглядом и на этот раз нежно целует его, словно успокаивая. — Ну что, — тихо шепчет Жан, когда они отстраняются. — Ну что, — эхом повторяет Кевин. — Как насчёт ужина? ******* Жан заказывает им ужин в своем любимом кафе с гиросами. Он отказывается от доставки, говоря, что оно буквально за углом. Когда-то непроходимая стена напряжения уже растаяла до тонкой пленки, но Кевин всё ещё не доверяет Жану настолько, чтобы не опасаться, что тот просто запрёт его снаружи. По крайней мере, до тех пор, пока Жан не смотрит ему в глаза и не говорит: — Кевин. Я не убегу и не запру тебя в своей квартире. У нас есть договор, и я не нарушаю своих обещаний. Кевин знает, что Жан не нарушает обещаний, и это успокаивает его. Поэтому они вместе идут за ужином. Прохладный вечерний ветерок приятно обдувает их лица, а прогулка рядом с Жаном приносит удивительное спокойствие. Позже они лежат под одеялом, уютно переплетаясь и нежно обнимая друг друга. Пальцы Жана нежно перебирают волосы Кевина, который, в свою очередь, прижимается щекой к его груди. Кевин устал, но пока не готов уснуть. Ему хорошо, спокойно, и он не хочет, чтобы этот день заканчивался. — Мне нравятся твои татуировки, — бормочет Кевин, кончиком пальца проводя по рисункам на коже Жана. — Они очень сексуальные. У меня до сих пор только одна. Жан мягко поднимает его подбородок и большим пальцем проводит по чёрному ферзю, набитому на левой щеке Кевина. — Я всегда считал, что ты дурак из-за того что перекрыл её, — говорит Жан так небрежно, что Кевину нужно мгновение, чтобы осознать колкость в его словах. Он смеётся, немного удивлённый. — Что? Правда? Почему? — Ты перекрыл клеймо Рико другим вечным напоминанием о нём. Какая разница между единицей и двойкой, между королем и ферзём? Я слышал твою пламенную речь в прямом эфире о том, что ферзь в разы сильнее короля, но я никогда не поверю в эти слова. Кевин задумчиво качает головой. — Ну… да, понимаю, о чем ты. А почему ты свою не свёл? Жан не отвечает. — Что касается меня… — продолжает Кевин, — думаю, даже если бы я пошел в самую дорогую клинику лазерной хирургии и стёр все её следы, это бы ничего не изменило. Каждый раз, глядя на своё отражение, я всё равно вспоминал бы о… — почему-то это имя застревает у него в горле, — …о Рико. Любая клюшка, которую я беру в руки, любое японское слово, которое я слышу, любой нож — всё связано с ним. Только лоботомия способна уничтожить эти воспоминания. Дело не в побеге от прошлого, а в том, чтобы принять его. Так что я думаю, что это, — он указывает на своё лицо, — лучший способ сделать это. Я никогда не забуду, что он сделал, что сделал я. Но я могу двигаться дальше. Или хотя бы пытаться. Понимаешь? Жан долго молчит, обдумывая слова Кевина. — Думаю, это самое зрелое, что я когда-либо от тебя слышал, — отвечает он. — Из твоих уст это можно считать высокой похвалой, — усмехается Кевин. — Высочайшей, — соглашается Жан. — У тебя много татуировок. Почему ты их сделал? — Потому что хотел. Потому что мог. Кевин кивает, потому что понимает. Это его способ вернуть себе своё тело, заявить о своей свободе. Как и у Кевина. — А ты думал когда-нибудь о том, чтобы перекрыть или свести свою татуировку? — спрашивает Кевин. Жан фыркает — коротко, почти презрительно. — Конечно. — Кевин знает, что он продолжит. Он ждёт молча, давая Жану время собраться с мыслями. — Я никогда не чувствовал, что заслуживаю этого, — наконец говорит Жан, и это признание будто грузом ложится на него. — Это значило бы, что я пережил это и оставил позади. Но я никогда не смог бы этого сделать. Это была бы ложь, вопиющая ложь, у меня на лице. Мне и так стыдно каждый раз смотреть на себя в зеркало. Зачем добавлять ещё одну причину? Кевин не знает, что на это ответить. Он привык к своему самобичеванию, но чужое — это совсем другая история. — Притворяться, пока это не станет правдой, — неуверенно говорит он. — Ненавижу эту фразу. Либо ты есть, либо тебя нет. А если тебя нет — работай, пока не станешь тем, кем захочешь. Притворяясь, ты обманываешь только себя. Таков Жан. Всё либо черное, либо белое. — Значит, ты работаешь над этим? Чтобы преодолеть это? — Каждый день. — Поэтому ты отстранился от меня? — Нет. Кевин не сдерживает своего беспокойства: — Потому что мне плевать на твои отношения, на твоё спокойное уединение или на твои штаны. Но я не хочу снова ввергнуть тебя в ту бездну. Я знаю, как эти воспоминания преследуют тебя. Я не хочу быть причиной этого. — Я сказал «нет», — твёрдо отвечает Жан, меняя положение. Он мягко обнимает Кевина, прижимая его спиной к своей груди. Жан долго молчит, его дыхание ровно касается шеи Кевина, а большой палец нежно гладит кожу у его сердца. — Ты был единственным лучиком света в том аду, — наконец произносит Жан, его губы мягко касаются чувствительного места у основания шеи Кевина. — Ты был моей путеводной звездой, и единственное, что держало меня на плаву, — это обещание, которое я дал тебе. Я не винил тебя за то, что ты ушёл. Тогда мне казалось, что виню, но, думаю, я никогда на самом деле не винил тебя. Просто было тяжело оставаться там, наблюдать, как ты счастлив и успешен без нас. Без меня. Ты должен был уйти, и я рад, что ты это сделал. Ничего, что ты мог бы сказать, не убедило бы меня уйти с тобой. Ничто, что ты мог бы сделать, не остановило бы Рико. Кевин поворачивается к Жану лицом. Он знает, что Жану, возможно, легче говорить без зрительного контакта, но ему нужно видеть его. Он берет руку Жана и прижимает к своей груди, чувствуя, как его сердце бьётся под ладонью Жана. — Я прожил жизнь, о которой даже не мечтал, — говорит Кевин, когда его голос срывается. — И, честно говоря, я прожил гораздо дольше, чем я ожидал. Я прыгал с парашютом, у меня есть ребёнок, я был женат. Я курил, пил, принимал наркотики, танцевал с незнакомцами и выиграл Олимпиаду. Но никогда в жизни я не чувствовал себя так, как чувствую себя рядом с тобой. Моё сердце бьётся так только рядом с твоим. Жан наклоняется и целует его — нежно и долго. Когда они отстраняются, Кевин касается носом носа Жана, пытаясь перевести дух. — Я люблю тебя, — тихо говорит он. Глаза Жана расширяются, в его серых, одиноких глазах Кевин видит, что он сделал правильный выбор. — Кажется, я всегда тебя любил, — добавляет он, убирая прядь волос с лица Жана. Жан не отвечает словами; он просто целует его, пока не сбивается дыхание, а потом прижимается к шее Кевина, обнимая его так крепко, как только может. Кевину не нужны слова. Не Жан был тем, кто ушел. Не он был тем, кто полз прочь, когда жизнь сбила его с ног. Он всегда был надёжным, как солнце, и даже если утром он повернётся к Кевину и скажет, что это было ошибкой, это не изменит того, что они значат друг для друга. Жан всегда будет рядом. Всегда. Ему нужно было услышать, что он важен… а Кевину нужно было сказать это. Он чувствует, как эти слова зашивают и лечат его душу. Пока он лежит так, в объятиях Жана, его сердце цело. Даже если оно снова разобьётся утром, сейчас сердце Кевина цело. ******* На следующее утро они завтракают, пьют кофе, и Кевин, решив не мучить Жана дольше, собирается домой. Он надевает куртку и поворачивается к нему. Всю утреннюю трапезу он мысленно прогонял в голове нужные слова, но, открыв рот, понимает, что все эти признания в любви и мольбы больше не нужны. — Я свободен почти всю неделю, — говорит он, делая вид, что не замечает, как брови Жана удивлённо взлетают вверх. — В пятницу я забираю Кэт, и обычно по субботам мы ходим в зоопарк. Хочешь с нами? Лицо Жана напрягается, словно от боли, и Кевин про себя отмечает, что приглашать его играть в покер — плохая идея. — Окей, окей, — быстро вмешивается Кевин, не давая Жану придумать отговорку. — Слишком быстро, я понял. Может, тогда до этого? Я могу приехать в Сиэтл, или ты в Портленд. Устроим что-то простое. Ужин или кино. А может, боулинг? Честно говоря, я никогда не ходил на нормальные свидания. Кино может быть скучным, потому что не поговорить толком. Или не поцеловаться. Но можно же потискать друг друга под куртками на заднем ряду? Болтовня Кевина, к счастью, разряжает напряжение в воздухе, и Жан едва заметно улыбается, покачав головой. — Ты совсем не умеешь приглашать на свидания. Ладно, я приеду в Портленд. В среду. К тебе. Приготовлю ужин. Идёт? — Идёт, — широко улыбается Кевин. — Жду не дождусь. Жан закатывает глаза и открывает ему дверь. — Не будь таким сентиментальным, — говорит он, выглядывая в коридор и проверяя, пусто ли, прежде чем позволить Кевину поцеловать себя на прощание. — Я люблю тебя, — тихо произносит Кевин, и Жан удивленно моргает. Кевин снова улыбается, пятится в коридор и, указав на Жана пальцем, говорит: — Увидимся в среду. Только попробуй не прийти, Моро. Я знаю, где ты живешь. С этими словами он закрывает за собой дверь. Его улыбка держится до самой машины, но едва он садится за руль, как её сменяет тихая тоска и ощущение острой разлуки.