common tongue [язык, который понимают все]

Кевин ушёл на пенсию пять лет назад, и тогда всё начало рушиться. Хотя трещины появились задолго до этого. Вся его жизнь шатко держалась на его длительных разъездах — эти поездки каким-то образом удерживали всё на плаву, превращая его редкие появления в нечто вроде приятного сюрприза, а не жизненной необходимости. Однажды, восемь лет назад, Тея вернулась домой и сказала, что беременна. Она всегда говорила, что не хочет детей, но ей было почти сорок, она была на шесть лет старше Кевина и давно уже ушла на пенсию. Наступил момент «сейчас или никогда». И она выбрала «сейчас». Она не была жестокой. Не была несправедливой. Она ничего не навязывала. С самого начала она честно всё ему рассказала. Предложила тест на отцовство, предложила не вписывать его в свидетельство о рождении. Предложила развод, предложила частичную опеку, полную опеку, каждые вторые выходные — или любое другое удобное расписание, которое он мог бы совмещать со своими выездными играми. — Спасибо, — сказал он тогда, на мгновение выйдя из своего обычного состояния отстранённости. — Это действительно щедро. Но чего хочешь ты, Тея? Эти слова ошеломили её. Она хотела семью. Хотела, чтобы они втроём были семьёй. Хотела дом, собаку и белый забор. — Я тоже этого хочу, — сказал Кевин, снова возвращаясь к привычной уступчивости. Он почти не осознавал, что на самом деле чувствовал в тот момент. ******* Беременность — это то, что просто случается. Казалось бы, это очевидно, но тогда это так не ощущалось. Можно подумать, что рождение новой жизни — это важное, осознанное решение, но для него всё было скорее как плыть по течению. Он ходил на тренировки, возвращался домой, уезжал на игры и снова возвращался. Ходил на тренировки, возвращался домой, видел новую детскую комнату. Выезжал на игру, возвращался, а живот Теи рос с каждым разом. Ходил на тренировки, и однажды его тренер вдруг начал стучать в стекло, кричать, открыл дверь и сказал, что у его жены начались роды. Кевин на секунду подумал, что, учитывая среднюю продолжительность родов, он вполне успеет закончить тренировку. Всем просто повезло, что это не случилось, когда он был на выездной игре. Едва успев войти в больницу в своём потном спортивном костюме, он уже держал в руках младенца. И в тот момент всё перестало иметь значение — неважно, что это не было его активным решением, неважно, что это казалось чем-то, что просто произошло с ним, а не величайшим даром. Когда он посмотрел на её лицо, на её кричащее, красное лицо, он понял, что убил бы и умер бы ради этого создания в мгновение ока. Его переполнили усталость, благодарность и такая любовь, которой он не ощущал с пятнадцати лет и не думал, что когда-нибудь ощутит снова. Дэвид был там, сидел в коридоре с Эбби и семьёй Теи. Когда Кевин пошёл за ними, он думал, что просто встанет, улыбнётся и скажет: «Это девочка», а потом впустит всех внутрь. Всё должно было быть под контролем. Но вместо этого он рухнул в распростертые руки Дэвида и сжал его в крепком объятии. — Прости, прости, — сказал он, а потом осознал, что извиняется без причины. Он просто чувствовал такое горькое сожаление, что у Дэвида никогда не было подобного опыта, что его мать не позволила ему испытать этого. Кевин пытался взять себя в руки, понимая, что он не первый человек, который стал отцом. Но, к счастью, Дэвид всё понял. Или, возможно, просто ещё не смог снять маску тренера. — Я знаю, — сказал он, обнимая Кевина. — Я знаю. Всё в порядке, сынок. Они вернулись в палату, и Кевин почувствовал, как сразу успокоился, стоило ему снова увидеть её. Кэтрин Мулдани-Дэй. Он любит её и хочет проводить каждую секунду, глядя на её прекрасное личико. Но, конечно, это так не работает в реальной жизни. Он просыпается, меняет подгузники. Идёт на тренировки. Возвращается домой. Кормит, укачивает, укладывает спать. Уезжает на игры. Просит Тею присылать фотографии, ставить его на громкую связь, чтобы он мог рассказать Кэт о своём дне, хотя до момента, когда она будет всё понимать, должны пройти ещё годы. Возвращается домой, засыпает на диване с Кэт на руках. Идёт на тренировки. И чувствует, как летят годы. У Кевина впереди, казалось бы, ещё половина жизни, но легко забыть об этом, когда после ночи прерывистого сна он выходит на поле на двадцать минут, удивляясь, как всего пару недель назад играл тридцать. Пытается не отставать от новичков, почти подростков, переполненных энергией, которые хвастаются, как они накануне тусили в клубе и заодно зацепили там кого-то. Он всегда выкладывался по максимуму, но с возрастом это даётся всё труднее, особенно после тридцати. Это ожидаемо, неизбежно, но всё равно чертовски больно. Он давно уже перестал сравнивать себя с молодыми игроками, принял, что его лучшие годы уже позади — или, по крайней мере, делает вид, что принял. Но как не сравнивать себя с игроками своего возраста? К его удивлению, первым, кто закончил карьеру, стал Нил. Кевин всегда думал, что Нил будет игнорировать старение просто из принципа, наверстывая упущенное в детстве время. Вскоре после него ушёл Эндрю. Он мог бы ещё несколько сезонов показывать отличную игру, и Кевин надеялся, что так и будет. Но он понимал решение Эндрю и не был удивлён. Кевин собирался уйти на пенсию, когда уйдёт Жан, но тот, похоже, не планировал снижать обороты. Его тактическое чутьё, отточенное годами, то, как он предугадывает игру на несколько шагов вперёд, компенсирует его возраст и отсутствие скорости. Это был трудный урок для Кевина, который всё чаще оказывался на шаг позади. И вот, наконец, уходит Джереми, и Кевин понимает, что и ему пора. Словно кто-то перерезал нити, и он упал, как кукла-марионетка. Всё это давно назрело, даже Кевин это видел. Его колени давно убиты, он уже много лет не выходил на поле без обезболивающих, а Тея уже давно злится на него. Он был плохим мужем и чуть лучше — отцом. Честно говоря, продолжать играть было для него удобной отговоркой. Теперь же у него полно времени и ни одного оправдания. И, конечно, всё рушится. Без игр, которые отвлекали его, трещины в браке становятся слишком очевидными. Нет криков, никаких громких ссор — лишь тихая эрозия. Он знает, что Тея хочет большего, хочет, чтобы он сам сделал шаг, признал проблему. Но он молчит, чувствуя, что теперь видит её ещё реже, чем когда был на пике карьеры, просто плывёт по течению, пока не разбивается о скалы. Однажды она пришла домой, усадила его на кухне и сказала, что хочет развестись. Он всегда это знал, думает Кевин. Они никогда не были теми, кто смог бы удержаться вместе. Или, может, он просто так себе говорит, чтобы не чувствовать себя полным идиотом. Кевин никогда не думал о таких вещах. Он давно научился не думать слишком много. Каждый раз, когда он позволял себе задуматься — как после ухода из Гнезда, после рождения Кэт или после травмы, — его охватывали панические атаки. Поэтому он научился просто делать то, что ему говорили люди, которых он уважал. Когда агент сказал ему требовать больше денег, он сделал это. Когда Тея сказала, что ему нужно сделать ей предложение — он сделал. Когда Мэтт сказал, что он должен радоваться беременности Теи — он попытался. И когда Тея сказала, что, возможно, он больше её не любит, а может, и никогда не любил, и что им нужно развестись, Кевин просто подписал бумаги. Обвинять Тею было бы легко. Она ведь сама инициировала развод. Было бы так просто представить её корыстной, находившейся с ним только на пике его карьеры и бросившей его, как только его слава померкла. Было бы так просто, но Кевин устал от лёгких путей. Он уже причинил ей достаточно боли, будучи плохим мужем, и не хотел усугублять ситуацию, демонизируя её в своих мыслях. Он мог бы пересчитать по пальцам одной руки те решения, которые он принял самостоятельно, без постороннего влияния. Солгал Жану, чтобы сбежать от Рико. Попросил Жана стать крёстным Кэт. Поцеловал Жана. В первый раз — в раздевалке Эвермора, и второй — тридцать лет спустя, в отеле в Южной Каролине. И к чему это привело? Может, Кевин просто не создан для того, чтобы справляться с жизнью самостоятельно. Его психотерапевт говорил, что это связано с отсутствием надёжных авторитетов в его детстве. Но снова это кажется слишком простым объяснением. Он лежит на спине, глядя в белый потолок своей спальни, и пытается понять, что было бы самым верным решением, которое он мог бы принять прямо сейчас. После долгих раздумий он достаёт телефон и набирает номер. — Ты не мог бы прислать мне адрес Жана и его номер телефона? — говорит он, как только соединение устанавливается. — Я думал, ты никогда не спросишь, — отвечает Нил.