Морион и Цитрин

Хаксу нравились змеи. На Арканисе — его неизменно дождливой, часто утопающей в промозглой и влажной мгле планете — их было всего лишь несколько видов. Хакс помнит, как читал о них, еще будучи одиннадцатилетним мальчишкой. Он брал в руки датапад, кажущийся тогда слишком большим в его маленьких ладонях, укрывался тонким одеялом, усаживаясь на кровать, и открывал сухие, по-деловому изложенные статьи о немногочисленных животных его планеты. В то время он был неразборчив в том, что изучал: в самом начале ему были интересны птицы, потом — млекопитающие, а еще позже — амфибии и пресмыкающиеся. Последние запомнились ему сильнее всех — по крайней мере, их на Арканисе обитало больше всего. Влажный климат так удачно благоволил им. В те моменты его завораживали, по-своему притягивали созданные им в голове во время чтения образы — по-детски яркие, красочные. Он представлял перед мысленным взором оперение птиц всевозможных оттенков, представлял густую, спутанную от прохладных ветров шерсть, и влажную, липкую от прозрачной слизи кожу земноводных. Ему казалось, он почти ощущал все это поверхностью обнаженных ладоней, слышал переливчатый щебет птиц, который изредка, лишь пару раз в году, действительно слышал за окном отцовского поместья, слышал рычание безликих зверей, и мог услышать предостерегающее, таящее угрозу шипение. Спустя десятки — может, сотни — прочитанных статей, он осознал, что задерживался, не желая переключать на нечто другое, лишь на вкладке «пресмыкающиеся». Змеи всегда казались ему интересными созданиями — они увлекали его, захватывали его любопытный, но холодный и расчетливый даже в те годы разум. Это были небольшие и неприметные, но зачастую смертоносные существа: умело прячущиеся и так же искусно нападающие, безгранично проворные и неимоверно юркие, словно утекающий сквозь пальцы песок. Покрытое гладкой чешуей гибкое тельце, ядовитые железы, сцеживающие порою саму смерть через острые клыки — казалось, не было созданий изящнее, но вместе с этим таких же опасных. Хакс был очарован в той же степени, в какой и напуган. И он завидовал им — отчаянно, глупо, совершенно по-детски. Будь у него самого в клыках яд, он избавился бы от Брендола намного раньше, и в одно мгновение бы — как это совершали так полюбившиеся ему ловкие змеи — исчез. Невиданная для людей роскошь.

***

Хакс впервые впадал в подобного рода оцепенение. В какую-то секунду ему показалось, что он спятил. Сошел с ума. Увидел лишь образ — отдаленный и полузабытый — смотрящий на него с небольшого экрана датапада. Он погрузился в краткое смятение, чего не позволял себе многие годы со смерти отца, и лишь сжал укрытые перчатками ладони в кулаки, которые так удачно удалось, сцепив вместе, спрятать за спиной. Хакс почувствовал, как отчетливо забилось в неясной тревоге ранее не ощутимое в груди сердце. Он знал, что не один испытывал подобное. Ангар в один миг утих, погрузился в какое-то ошеломленное молчание. Офицеры, стоящие поблизости, точно так же позабыли о дисциплине — они отпрянули, словно из новоприбывшего шаттла внезапно выбрался разъяренный крайт-дракон, пробравшийся к ним на «Финализатор» прямиком из жаркой пустоши Татуина. Это почти было похоже на правду. Существо, скользящее по короткому трапу шаттла, было величественным и опасным на вид. Оно напоминало Хаксу невесомо клубящуюся им навстречу тьму, стремящуюся их всех поглотить — казалось, в нем не было ничего, кроме непроглядных, но плавных и изящных мазков черной краски. Ничего, кроме ожившего мрака. Только мгновения спустя начинали вырисовываться ранее незамеченные детали: обсидианово-черный, мерцающий в ярком освещении ангара и неспешно скользящий вслед за его обладателем змеиный хвост, массивное человеческое туловище, укрытое изорванной по краям длинной хламидой. И словно заключительный элемент в этом устрашающим, но непомерно загадочном образе — скрывающая лицо маска, мимолетно блеснувшая тонкими лентами металлических, серебристых вкраплений. Хакс мог поклясться звездами, что хвост этот достигал в длину не менее тридцати четырех футов. Он продолжал неспешно выскальзывать из шаттла, обвивался в тугие кольца, и вился вдоль пола, гибкий, но мощный, словно виноградные лозы. Существо даже возвышалось над каждым из них минимум на три фута, для одного лишь передвижения своего вынужденно приподнимаясь на хвосте — и этот поразительный, пугающий каждого из них контраст лишь добавлял некий оттенок безумия в наполненную страхом толпу. Приветствующую его, даже несмотря на это. Кайло Рен — ранее короткая, отмеченная лишь временем прибытия пометка в личной консоли Хакса — оказался представителем одной из самых устрашающих рас. Таинственной, полубезумной и безмерно агрессивной. По крайней мере, об этом гласили немногочисленные данные. Хакс раздраженно достал из внутреннего кармана шинели датапад, проверил полученные на общий канал связи сообщения — и не был удивлен, когда ничего не нашел. Ни единой заметки о том, кем является это ужасающее, но несомненно разумное существо, ни слова о том, для каких целей он прибыл сюда. Ничего, совершенно ничего. Ни единой крупицы информации, кроме имени и того факта, что Кайло Рен находится под личным покровительством Верховного лидера — то, что и так было известно. — Крифф, — пробормотал Хакс едва слышно. И когда поднял взгляд от экрана, то осознал, с еще не утихнувшим раздражением, что существо смотрит прямо на него, неприкрыто наблюдая за ним через непроницаемый визор странной маски. Хакс подавил в себе мимолетный порыв отойти на полшага назад. Кончик исполинского хвоста порывисто дернулся в сторону наподобие невольного и необдуманного жеста, некоторые из тугих колец взвились, чтобы мгновением позже расслабиться, медленно опустившись к поверхности пола. А потом это величественное существо — Кайло Рен, с досадой напомнил себе Хакс — с удивительной для него пластичностью скользнуло дальше, к выходу из по-прежнему погруженного в молчание ангара. Оставляя в нем только отчетливое ощущение назревающей проблемы и заинтересованности.

***

Как оказалось, он зря волновался. Следующие несколько месяцев Рен вел себя скорее как несносный мальчишка, чем как безмозглый хищник. Он оказался своенравным, вспыльчивым и совершенно невоспитанным, и в той же степени задумчивым и отрешенным, порою на долгие часы погруженным в собственные мысли. Но худшей чертой была непредсказуемость: его настроение менялось невообразимым образом, с легкостью вырывая его из кратковременного и безмятежного спокойствия, и погружая в хаос. Он был далек от манер настолько, насколько позволяли правила приличия и регламент дисциплины — и зачастую вызывал у Хакса назойливую головную боль, начинающую беспрестанно и ритмично пульсировать в затылке к концу его вахты. Казалось, Рену нравилось выводить его из себя. Он перемещался по «Финализатору» как тень — стремительно и неслышно, оставляя за собой лишь бледнеющих офицеров и едва слышный шелест висящего на широких плечах плаща. «Тень, длиною в тридцать четыре фута», — фыркал Хакс. Но Рен действительно передвигался с удивительной скоростью: хвост его совершал плавные, но резкие и энергичные изгибы, позволяющие ему за одно мгновение продвинуться вперед. В этом он был удивительно похож на тех юрких, ловких змей, о которых когда-то читал Хакс… Складывалось обманчивое впечатление, что особенности его расы ничем себя не проявляли, кроме ужасающего внешнего вида. Это оказалось очередной ложью. В такие моменты, как этот, Рен вновь напоминал ему, кем он являлся на самом деле. — Оставьте лейтенанта Митаку в покое, Лорд Рен, — ровным тоном провозгласил Хакс. Он не был уверен, что Рен не проигнорировал отданный ему приказ — излюбленная его привычка. Митака же и вовсе не слышал ничего из того, что его окружало. Тело его безвольно висело над полом, оплетенное все сильнее сжимающимися с каждой секундой мощными кольцами змеиного хвоста. Они с легкостью выдавливали из него дыхание, стремились задушить — расслабленное в глубоком обмороке лицо Митаки, даже в тени сдвинутой на лоб фуражки, казалось поразительно, пугающе бледным, уже начавшим цианотично синеть. Рен оглянулся на него, словно на назойливое насекомое. Митака вздрогнул в кольцах хвоста — лишь сокращение сдавленных в тисках мышц, не более — но остался висеть подвешенным над полом, словно обмякшая и тряпичная кукла. Криффова змея. — Рен, вы задушите его. — Вы приказали ему следовать за мной. В голосе Рена есть что-то шипящее, нечеловеческое. Иногда он цедит слова, словно яд, но в такие моменты, как этот — выплевывает, как оскорбление. Обвинение звучит нелепо, и совершенно безосновательно. Хакс сдерживается, чтобы не закатить глаза. Это начинало входить у него в привычку. — Он занят моими поручениями. И поверьте, Рен, они вас не касаются. Ни у кого здесь нет ни времени, ни желания преследовать вас. Хакс раздраженно прищуривается: — Не его вина, что вы бесцельно блуждаете по кораблю, и попадаетесь ему так часто. Рен вновь смотрит на него, и непроглядный визор шлема бесстрастен, что бы не таили его глаза. Он фыркает, пренебрежительно и вскользь, хотя вокодер и смазывает звук. Но его хвост, к облегчению Хакса, приходит в движение. Это похоже на работу слаженного механизма, и на несколько мгновений завораживает его: иссиня-черные обручи одновременно начинают раскручиваться, необыкновенно гибкие и с прослеживающимися жгутами мышц под толстой чешуей, пока безвольное тело Митаки не начинает медленно выскальзывать из расширяющихся колец, и окончательно не падает, заваливаясь на бок. Рен не был так милосерден, чтобы опустить его аккуратно или позволить сползти по стене. Но даже это можно было считать успехом. Рен был сегодня на удивление покладист. — Вы сегодня удивительно сговорчивы, — вместо этого произносит Хакс, позволяя обеспокоенному взгляду соскользнуть с тела Митаки на возвышающееся перед ним существо. — Но впредь постарайтесь не нападать на мой персонал. Мы все здесь ради одной цели, не забывайте этого. — Только избавьте от нравоучений, — глухо бросает Рен, взметнув тяжелым плащом. Он скользнул дальше, вглубь полуосвещенной палубы, ловко огибая его, словно Хакс — всего лишь препятствие на пути, бездушный камень, что невозможно разрушить, и который ему вынужденно приходится обойти. Хакс не дожидается того момента, когда отсюда ускользнут последние футы этого исполинского хвоста. Он спешно подходит к Митаке, склоняется над его распростертым на полу телом, на ходу доставая датапад и вызывая бригаду из медотсека. А потом позволяет себя выругаться, громко и почти отчаянно, чего не позволял себе многие недели с тех пор, как сюда прибыл Рен. По крайней мере, лейтенант еще дышал. С этим можно было работать.

***

Иногда Хакс замечал — или хотел заметить — что Рен всегда появлялся там, где находился он сам. Мысль совершенно нелепая, необъяснимая, но в которую по какой-то причине хотелось слепо и безрассудно верить. Так, как бы Хакс никогда не стал. Но от Рена действительно невозможно было скрыться, как глупо не звучали бы некоторые догадки. Казалось, он был повсюду, в равной степени успевая быть как в любой точке корабля, так и умело скрываясь от глаз, неслышно растворяясь в тени запутанной сети коридоров, и продолжая вселять страх в любого, кого встретит на своем пути… В любого, кроме Хакса. Даже когда Рен неспешно и словно бы вальяжно вползает в офицерскую столовую, в одно мгновение занимая все свободное пространство, Хакс видит по бледнеющим лицам присутствующих, каких усилий им стоит не отпрянуть. Они по-прежнему боялись. В их телах, теперь зажато сидящих за столами, чувствовался безошибочно угадывающийся импульс встать, вскочить с места, чтобы покинуть ставшее тесным помещение. Те офицеры, что еще не успевали сесть, неловко замирали с подносами в руках, боясь сделать шаг — теперь практически всю поверхность пола занимал свободно лежащий змеиный хвост. Перспектива наступить на него, или хотя бы задеть краем сапога, вселяла в них самый настоящий ужас. Репутация Рена по-прежнему опережала его действия. Хакс едва справился, чтобы не усмехнуться, внезапно позабавленный последней сценой. Фазма рядом с ним лишь хмыкнула, по-прежнему лаконичная во всем, даже в проявлении чувств. Она наблюдала за беспечно скользящим неподалеку Реном с едва заметным проблеском интереса, оживляющим ее льдисто-голубые глаза. Ее увлеченный взгляд медленно оглаживал широкую линию мощного хвоста, замирал на его мягких сгибах там, где он вынужденно собирался в кольца, не имеющий возможности поместиться здесь полностью — от самого его конца и до краев хламиды, укрывающей последние дюймы иссиня-черной, мерцающей чешуи. Она была очарована, быть может, слегка меньше, чем был им очарован Хакс. — Любуешься слишком явно, — предостерег он, необъяснимо задетый. Он не хотел верить, что в нем говорила алчность — та самая, липкая и отвратительная, что напоминала нескладную подростковую ревность. — Никогда не умела делать это так скрытно, как ты, — ответила Фазма, бесстрастно опуская взгляд обратно на поднос. — Но все равно удивлена, что он до сих пор не заметил. Хакс ощетинился: — Говори тише. Взгляд Фазмы слегка лукаво блеснул. Она совершенно не выглядела обеспокоенной. Крифф, да — он действительно смотрел. С того самого дня, как Рен сюда прибыл. Хакс напряженно вглядывался в его широкую удаляющуюся спину, облаченную то в плотный дублет, то в темно-серую хламиду — в массивное туловище, идентичное человеческому, но с такой плавностью переходящее в нечто змеиное. Непрерывно следил за движениями тяжелого, но гибкого хвоста, случайно замеченного им в проходах палуб. Кропотливо разглядывал ловившую блики жесткую чешую, когда выдавалась такая редкая возможность — когда он точно знал, что Рен не заметит, безмятежно скользя где-то впереди. Хакс любовался этим существом, как не раз себе в этом признавался, лишь с научным интересом: с интересом ученого, сравнивающего живое и трепетное с чем-то совершенно обезличенным, что существовало лишь на страницах книг или в обрывках цифрового текста. В нем до сих пор жила некая привязанность к змеям — существам так схожим, и в то же время столь далеким от Рена. В памяти Хакса все еще хранилась информация из тех развернутых, но строго изложенных статей, что он с такой страстью читал в далеком детстве, укрывшись одеялом от промозглого холода отцовского поместья. Сейчас они оставили в нем больше вопросов, чем ответов. И он хотел узнать, почти нестерпимо, с напоминающей жажду безумной решимостью, насколько Рен соответствует тому тексту: какие из описанных в нем особенностей совпадут, а какие — будут противоречить, сколько в нем было от смертоносных и изящных змей, и сколько — от человека. Хакс хотел узнать все. Фазма внезапно вытащила его из этого кратковременного смятения. — Я хочу увидеть, как этот парень сражается, — вскользь заметила она. — Наверное, занятное зрелище. Хакс небрежно фыркнул, ничуть не удивленный, и до сих пор отбрасывающий от себя помрачившие сознание полуоформленные, нечеткие образы. — Я бы не был так уверен, — опроверг он, хотя отчетливо осознавал, что лжет. Должно быть, Рен сражался красиво. Тренировочные залы наверняка были ему малы, но все же могли бы вместить всю длину его исполинского хвоста. Ему бы даже не требовалась Сила. Хакс с легкостью мог представить, как тренировочные дроиды превращаются в бесформенное крошево искрящегося металла одним лишь хлестким и резким выпадом хвоста. Этот изящный хвост бы изгибался волнами — вздымающимися и плавными, сворачивался бы в кольца — тугие и пластичные, а после всей тяжестью своей бы падал наземь, сотрясая стены и пол. Движения его напоминали бы издалека черную шелковую ленту, трепещущую среди порывов ветра: легкую, элегантную, изворотливую, и готовую стремительно обвиться вокруг незадачливой жертвы — смертоносный танец битвы, крадущий дыхание и мнимое, былое покойствие. И каким бы способом Рен не убивал — с помощью яда, или лишая дыхания в тугих кольцах хвоста — он хотел это увидеть. В сто крат сильнее, чем Фазма.

***

Рен пребывал на «Финализаторе» год, прежде чем нападает на него так же, как когда-то напал на лейтенанта Митаку. Все происходит настолько стремительно, что Хакс не успевает среагировать, не успевает даже отшатнуться, внезапно, в одно мгновение, объятый чем-то упругим и жилистым. До этого в агатовых, но совершенно человеческих глазах Рена неумолимо назревала решимость, от которой Хакс пренебрежительно решил отмахнуться — постыдная в его случае ошибка. Он не осознает ничего, кроме приглушенного шипения рядом с лицом: звучащего совсем по-змеиному, и лишь отдаленно напоминающего человека. Затуманенная голова была тяжелой, словно бы неподъемной, и с каждой секундой становилась все тяжелее. Мысли казались спутанным клубком невидимых нитей. Не ощущать пол под ногами было странно. Рен угрожающе нависал над ним, и медленно покачивался, усыпляя, из стороны в сторону однообразными и убаюкивающими движениями: изогнув широкую спину, почти вплотную приблизив свое лицу к бледнеющему лицу Хакса, он раскачивался, так же методично и последовательно, как маятник. Темно-карие глаза, остекленевшие и бесстрастные, гипнотизировали. Кольца хвоста держали крепко, но не сдавливали. И Хакс чувствовал, как проваливается в мягкую дымку, окутывающую его со всех сторон — это так напоминало собою хладные туманы, что появлялись на Арканисе в предрассветный час. Мыслей совершенно не осталось. Потяжелевшая голова кружилась. Безвольно висящие конечности стремительно немели, начинали болезненно покалывать. На какое-то мгновение в Хаксе вспыхнула паника — слабая, и такая же подавленная, приглушенная, как и все остальные его чувства, усыпленные ритуальными движениями Рена. Но она все же дает едва уловимый, спасательный импульс: Хакс судорожно выдохнул, словно на секунду выбираясь из-под тяжелой толщи воды, и из последних сил сумел поднять вверх правую руку, чтобы дать Рену слабую, но все же хлесткую пощечину. Тот, изумленно охнув, мгновенно выпал из транса — или гипнотической мантры, что угодно. — Повторяетесь, Рен, — вполголоса заметил Хакс. Он встряхнул головой, чтобы прояснить мысли, и они с пугающей скоростью вновь начали наполнять голову, стоило им, как и ему самому, очнуться ото сна. Но даже сейчас ему не удавалось вспомнить, в чем именно заключалась их словесная, предшествующая этому безумию очередная перепалка. — И что вы собирались делать? — хрипло спросил Хакс, отчетливо чувствуя, как болезненно было произносить слова — горло было пересохшее, и ощутимо саднило. — Криффова змея. Он вглядывался полуприкрытыми глазами в лицо Рена — такое бестолково-юное, совершенно мальчишеское. С постепенно теряющим хищную концентрацию взглядом, но появившимся теперь нахальным, насмешливым блеском. В следующее мгновение Рен вновь приблизился к его распятому на стене телу, вызывающе встречая его дерзость. — Вы мне нравились вот таким, — прошелестел он. — Беспомощным, и наконец-то тихим. — Нападение на старшего офицера может дорого вам обойтись, крифф бы вас побрал. — Продолжаете говорить так, словно я уже вас отпустил. Совершенно ничего не боитесь, — хмыкнул Рен, позволив туже затянуться кольцам хвоста. — Не вы ли так часто упрекали меня в безрассудстве? Хакс толкнул его единственной свободной рукой, упершись в крепкое плечо. Совершенно безрезультатно. Рен, казалось, даже не заметил этого, или ему было все равно. — Ваша раса, видимо, отличается исключительной неразборчивостью в еде, — выдохнул он, хотя не располагал ни строчкой информации. Он попросту не сумел ее найти, потратив впустую часы свободного времени. — Не забудьте оповестить Верховного лидера, как закончите. Но не могу быть уверенным, что он выразит вам благодарность. — Много знаешь о моей расе? — спросил Рен, казалось, искренне позабавленный сказанной им глупостью. — Действительно считаешь, что я способен тебя съесть, генерал? На какое-то мгновение Хакс невольно вспомнил о мягких и эластичных связках, на которых подвешивались у змей крепкие нижние челюсти — о том, как зияет клыкастая пасть, проглатывая громадные куски пищи. Увиденный образ был внезапным, пугающим, и уже не показался ему таким же занятным, как в детстве. Рен, глухо рассмеявшись, слегка отпрянул, наверняка уловив его мысли. А потом Хакс скорее почувствовал, чем услышал, мягкий шелест, с которым к нему вверх по стене медленно ползло нечто черное, изгибаясь, как гибкий побег. Кончик хвоста — тупо заостренный, и движущийся словно наощупь — неспешно скользнул вдоль его руки: преодолел участок обнаженного запястья над ровной границей перчатки, укрытое рукавом кителя предплечье, а потом и плечо. И вдруг закончил свой короткий путь, дразняще проникнув под строгий воротник — коснулся нежной кожи шеи, внезапно вспыхнувшей огнем. Хакс ошеломленно уставился на него. Все нетронутое, невысказанное между ними в одно мгновение испарилось. — За сексуальное домогательство полагается трибунал, Рен. Рен задумчиво склонил голову, прищурившись. Его широкий рот был искажен в кривоватой ухмылке. Казалось, в нем искрилось что-то насмешливое. — Может, я лишь пытаюсь распаковать протеиновый батончик, — легко ответил он. — Кажется, я видел нечто подобное в столовой. Наглый, отвратительно наглый наг… — Кончай шутить, Рен, — раздраженно прошипел Хакс, мстительно сжав пальцы на его плече. — И опусти меня, наконец. Какого только криффа ты за мной увязался? Голос необъяснимо подрагивал. Все запасы терпения, что у него были, в один миг истощились. Рен фыркнул. Возможно, он что-то заметил в его лице, уловил отголоски эмоций, обрывки мыслей. Ощутил чужую ненависть, расплавленным металлом скользнувшую в горло, или наконец-то осознал, что Хакс практически был на пределе. Но исполнил просьбу, словно в одно мгновение потеряв к нему интерес: распустил кольца медленно, осторожно, и опустил его вниз на удивление аккуратно, даже не швырнув его с тем самым равнодушием, с которым швырнул когда-то лейтенанта Митаку. Хакс едва облегченно выдохнул, стоило только подошвам сапог коснуться пола, и устало привалился к стене, чувствуя, как неприятно прилипает ткань кителя к взмокшей и влажной спине. — Не хочу, чтобы вы сломали свои тонкие кости, — вскользь ответил Рен, словно Хакс ждал от него объяснений. — Вы кажетесь довольно хрупким. Хакс подавил в себе порыв тревожно рассмеяться. Он надеялся, что Рен не ждал благодарности за эту своеобразную заботу.

***

Рен теперь всегда оказывался где-то поблизости. Он скользил рядом непроглядной и бесплотной тенью, напоминая о себе шелестом хвоста, неуловимо мерцающего в голубоватом свете палуб подобно передвигающемуся звездному полотну. Он посещал мостик, безмятежно встречая откровенно презрительный взгляд Пьюви и ошеломленное молчание офицеров связи, проникал в залы для совещаний, по которому мгновенно проносился сбивчивый шепот, и вслед за ним скользил на обзорную палубу и смотровые площадки, безмолвно замирая за его спиной. Иногда он заводил незатейливые беседы, пребывая в хорошем расположении духа, иногда — был погружен в мрачное молчание, прерываемое угрюмым, почти неслышным шипением. Он продолжал впадать в хаотичную и беспорядочно-безумную ярость, продолжал досаждать уничтожением консолей и попавшихся ему по чистой случайности рубок, но даже в этом теперь было что-то провокационное, вызывающее. Было что-то от самолюбования, так явно обнаженного для видимости — в те моменты, когда он точно знал, что Хакс был рядом. Рен двигался грациозно, насколько позволяли стены, и порой слишком величественно, и оттого слегка неестественно. Ниспадающее на иссиня-черный хвост освещение выгодно оттеняло его перекатывающиеся под чешуей мускулы, сокращающиеся, напряженно вздутые от усилий — необыкновенное, пусть и неизбежно бледнеющее рядом с развороченными в гневе консолями зрелище. И Хакс до сих пор не знал, что чувствовать по этому поводу. Все больше начинало казаться, что Рен был исключительно его наказанием. Испытанием — его терпения и выдержки. Или любопытства.

***

— Что вы делаете в моей каюте, Рен? Но тот делает вид, что не слышит. Рен продолжил отвратительно вызывающе лежать на его застеленной кровати — расслабленно и непринужденно, словно ему здесь было самое место. Стоило признаться, Хакс был удивлен, что его каюта была в порядке: он ожидал увидеть перевернутой свою немногочисленную мебель, сбитую неловким движением хвоста, ожидал увидеть сеть тонких трещин на рабочей консоли. Он осторожно проходит вглубь комнаты, аккуратно переступая лежащие под ногами бесконечные футы чешуи и мышц, пока Рен не оказывается на расстоянии нескольких дюймов, и наконец-то не открывает свои напоминающие глубокую бездну темные глаза. — Рен. — Мой климат-контроль был сломан, — спокойно ответил он. — Холодно. Хакс пренебрежительно хмыкнул. Наглая, так любящая все усложнять криффова змея. Рен действительно считал, что имел на право на подобною дерзость — проникнуть к нему в каюту, какой бы не была причина. — Возвращайся к себе, — изрек он. — Сейчас же. — Свободных кают на этой палубе больше нет. Вы сами осведомили меня об этом, когда распределяли апартаменты. А я не терплю холод. — Как и все змеи, надо полагать. Рен взглянул на него с нескрываемой усмешкой. На этой узкой койке он выглядел частью вырезанной из цельного обсидиана изящной статуи: черные волосы, черный плотный дублет, черный хвост — все это казалось лишь продолжением такого же черного покрывала и черной подушки. Сосредоточение непроглядной тьмы, медленно растекающейся вокруг, как беспинские чернила. — Почему вы не вызвали техников? — Они разбегаются при виде меня, как корусантские крысы, — ответил Рен. — Видимо, теперь это ваша прерогатива, если хотите, чтобы я убрался отсюда. Хакс раздраженно выдохнул. Он достал датапад, готовый вызвать бригаду в каюту Рена — прекрасно понимая, что сражаться с ним совершенно бесполезно — но не успел. Он услышал, как кровать жалобно прогнулась под чужим весом, когда тот с нехарактерной для него осторожностью приподнялся, окончательно сминая под собой покрывало. А потом Рен вновь подал голос, вдруг бросив тихое и вкрадчивое: — Я вам интересен. Хакс поднял взгляд от экрана, удивленный озвученным откровением. В горле в одно мгновение пересохло. — Мне казалось, вы явились сюда с целью ставить ультиматум насчет вашего климат-контроля, — учтиво ответил он, хотя недоумение так и грозилось вырваться наружу. — И это тоже. Молчание, повисшее в его спальне после этих, напоминало Хаксу лишь прелюдию. Любопытство, беспрестанно досаждающее ему уже целый год, вновь горячо вспыхнуло, опалило изнанку черепа. Ему показалось, что он стоит всего лишь в шаге от чего-то — чего-то, что должно было изменить все между ними. — И вы решили утолить мой интерес? — спросил он, с осторожностью подбирая слова. — Зачем, и почему именно сейчас? В лице Рена на один миг разлилось что-то беспомощное. Что-то еще более юное, непорочное. Столь далекое от привычного хищного блеска или холодной бесстрастности. — Вы единственный, кому я оказался интересен, — проронил Рен. Он пожал плечами, и кровать вновь издала некий жалобный звук. — Постоянный страх вокруг утомляет, даже меня. Тогда почему бы и нет? Хакс раздумывал над ответом меньше секунды. Он не собирался колебаться, или спрашивать о причинах, больше нет. — Вы сами обрекли себя на это, — бросил он, отчетливо осознавая, что кончики пальцев покалывает от открывшихся перед ним перспектив. Рен, к его облегчению, совершенно не выглядел обеспокоенным. Он почтительньно кивнул — казалось, в предвкушении утолить свое собственное любопытство. В следующие несколько часов Хакс напоминал самому себе восторженного кадета-первокурсника. Он спрашивал, спрашивал и продолжал спрашивать, пока не исчерпывал бы все вопросы, что суматошно всплывали в его голове. Он вспоминал фрагменты прочитанного, вспоминал собственные неясные образы, что лепил когда-то, словно из податливой глины, из слов и обрубков фраз. Он вглядывался в мерцающую чешую — впервые так близко, оказавшуюся гладкой, но все равно шероховатой на ощупь. И вновь продолжал спрашивать, даже когда подсвеченные белым цифры на рабочей консоли перевалили за начало цикла сна. Но Хакс не чувствовал усталости — он был настолько поглощен созерцанием, что не замечал быстротечности этого утекающего сквозь пальцы времени. — Когда-то я увлекался змеями, — откровенно признался он, слыша короткий смешок Рена. И что-то ему подсказывало, что тот не был удивлен. После каких-то вопросов Рен позволял себе рассмеяться, глухо и как-то неловко, отчего хвост едва ощутимо и мелко подрагивал, после каких-то — лишь насмешливо фыркал, словно Хакс произнес совершенно нелепую глупость. Вблизи его мальчишеское лицо выглядело еще моложе: еще выразительнее казались темно-карие глаза, еще изящнее были широкие скулы, и более плавной — четкая линия челюсти, а также узкого и аккуратного подбородка. Его бледная кожа, так резко и завораживающе контрастирующая с угольно-пепельной чешуей, оказалась усыпанной родинками, а исполинский хвост — был искусно и умело вылепленным совершенством. Даже без сцеживающих яд клыков, без тонкой полосы вертикальных змеиных зрачков — Рен был прекрасен. Удивительное сочетание человека, и столь полюбившихся ему опасных существ. Хакс вновь — в который раз за эти долгие часы — скользнул пальцами по шероховатой чешуе. Огладил, почтительно и нежно, чувствуя на себе внимательный взгляд темных глаз. Да, Рен был само совершенство. Хакс был уверен, что влюблялся в него быстрее, чем в свое время влюбился в змей.