Психопатия

У Ксавье складывалось неприятное ощущение, что где-то в мире объявили викторину «Кто быстрее всех сможет достать Ксавье Торпа?», а его забыли предупредить. И Уэнсдей Аддамс, что самое странное, была даже не в тройке претендентов на победу. Утро началось с того, что он, бесстыдно проспав выставленный на обычные для воскресенья в школе восемь часов будильник, был в начале десятого нагло разбужен Аяксом. На миг кольнуло чувство вины, что он, вчера вынеся себе мозг сначала общением с шерифом, а потом с Аддамс, совершенно забыл написать другу, что с ним всё в порядке. Но горгона, кажется, не обижается, только окидывает его взглядом и, устроившись на кровати Роуэна, пересказывает события сегодняшнего утра, когда за завтраком в столовой Ларисса Уимс выступила перед учениками, кратко рассказав о случившемся с их однокурсником. – Запереть нас тут они ещё не собираются? – мрачно усмехается Ксавье, когда Аякс доводит до него «настоятельную просьбу» директрисы соблюдать осторожность и не ходить в одиночку по лесу. Он, вообще-то, считал, что в стенах школы таятся монстры гораздо смертоноснее всех беспритязательных убийц, которые потенциально могли ошиваться в Джерико — мнение, в котором он, в принципе, был солидарен со всеми горожанами, но Ксавье не признался бы в этом даже под угрозой смертной казни через китайскую пытку бамбуковой клеткой. Горгоны, оборотни и вампиры, перед которыми все нормисы испытывали интуитивный, безотчётный страх, были далеко не самыми опасными учениками школы. И Ксавье, и Аякс прекрасно знали, что самым страшным может оказаться тот, кто очаровывает невинной внешностью и располагающей улыбкой. – Думаю, они бы были этому только рады, – зеркалит его усмешку Петрополус и барабанит пальцами по краю матраца. – Уимс уж точно бы вздохнула спокойнее. – Можно подумать, кто-нибудь сейчас рискнёт сунуться в лес, – пожимает плечами он и, сунувшись в гардероб, нашёл на полке чистый худи, мельком отметив, что пора бы уже наконец отнести вещи в стирку. – Или это был такой завуалированный намёк, чтобы ты переставал водить баб в свою мастерскую, – усмехается Аякс и тут же перестаёт ёрничать, словно оказался гонцом, что приносит плохие вести. – Собственно, чего я тебя разбудил. Она просила зайти. Уимс. Сказала, что это срочно. Ну что ещё ей надо?! Можно подумать, он и так не бывает сейчас в директорском кабинете чаще, чем в своём сарае! – У нас же тренировка, – хмурится он, прекрасно понимая, что это не может быть поводом для отказа явиться пред светлые очи директрисы. Тяжко вздыхает, отмахиваясь от мрачных мыслей. Наверняка повод к очередному вызову какой-нибудь дурацкий. Дед всегда говорил, что незачем начинать паниковать, пока ты не знаешь всех показаний. И даже когда ты их знаешь — всё равно незачем, потому что ты либо можешь повлиять на ситуацию, и тогда паниковать некогда, либо не можешь, и тогда устраивать истерику бессмысленно. – Я поменялся с фехтовальщиками, когда понял, что тебя нет за завтраком, – сообщает Аякс, поморщившись. – Не ты один сегодня проспал. Какой смысл в тренировке, когда половина команды во главе с капитаном отсыпается после бурной ночи? Ксавье кажется, что горгона тоже над ним издевается. – Что, все так взбудоражены? Он понимает, что от него не отстанут с расспросами. Наверняка кто-то — да та же болтливая подружка Петрополуса — уже растрепали всей школе, что он не только был соседом погибшего ученика, но и свидетелем его убийства. И это совсем не та слава, которую он мог бы стерпеть. – Не то слово! Особенно после скандала, который закатила за завтраком твоя подружка. – Макс? – На пару с Аддамс, – хохочет Аякс. – Аддамс серьёзно вломилась к вам в комнату, когда твой член был в Доран? Ксавье досадливо кривится, хотя не находит, что возразить другу, и просовывает голову в горловину кофты. – Хорошо, что это была Аддамс, а не Влад, – замечает он, разглаживая худи по туловищу и тряся головой, как собака, после чего стаскивает с запястья резинку и завязывает волосы в неаккуратный хвост. Пора бы постричься. Мелиcса точно осуждающе подожмёт губы, если родители всё-таки соизволят посетить школу в этот раз. Она ещё в августе пыталась записать его на стрижку. – Думаю, трёхсотлетний вампир и не такое повидал на своём веку, – фыркает Аякс. – Энид говорит, что Максин всё утро сама не своя была и жаловалась любым свободным ушам, какой ты подонок и какая Аддамс шлюха. От нелицеприятного эпитета в сторону мрачной соседки Синклер становится смешно — Уэнсдей Аддамс была максимально далека от понятия шлюхи, если вспомнить, как она смущалась увиденного, пряча растерянность за напускной бравадой и наглостью. Ксавье, по-хорошему, тоже надо было бы тогда смутиться, но слишком уж смешно выглядела новенькая, делая вид, что ей совершенно всё равно, свидетелем чего она только что оказалась. – Ты уверен, что от Синклер ничем не заразился? – хмурится он. – Сплетничаешь, как она. – Смирись, твоя личная жизнь является предметом обсуждения всех студенток уже который год, – коротко смеётся Аякс. – Даже парни делают ставки, как быстро вы с Макс разбежитесь. – Ты тоже участвуешь? – уточняет Ксавье. – Конечно! – Горгона широко улыбается. – Иначе что бы я был за друг? – И сколько поставил? – деловито интересуется Торп. – Двадцатку, что вы разбежитесь в течение месяца. – Скромного же ты обо мне мнения, – тянет Ксавье. – Давай я тебе просто заплачу двадцать баксов, и ты выйдешь из спора? – Ты мне ключи от квартиры обещал, – напоминает Петрополус. – Энид хочет посмотреть «Кошмар перед Рождеством» на большом экране, сейчас показывают в Берлингтоне. – Ты превращаешься в её дрессированную собачку, – фыркает Торп, но достаёт из ящика стола ключи и бросает их Петрополусу. – Бельё потом поменяйте. – Кодекс друга, – усмехается Петрополус, прикладывая два пальца ко лбу в их шутливом жесте клятвы. – Я подожду тебя на кухне. Я стащил для тебя мясную запеканку. – Аякс, ты в курсе, как я тебя люблю? – улыбается Торп, подхватывая с тумбочки свой телефон. Петрополус встаёт с кровати Ласлоу и широко улыбается в ответ. – Прости, чувак, у тебя нет ни единого шанса, – парирует он. Торп усмехается и, забрав из рюкзака ключи от комнаты, выходит в коридор. – Будь другом… – начинает он, запирая замок. – Ещё больше? – округляет глаза горгона. Ксавье шутливо пихает его кулаком в бок. – Метнись до мастерской, сделай нам кофе, пока я буду у Уимс. У меня нет никакого желания пить местную дрянь, которая только по какому-то чистому недоразумению называется «кофе». – А вот это я всегда с удовольствием, – хохочет Аякс и, засунув ключи в карман, уматывает прочь по коридору. Ксавье проводит рукой по лицу в тщетной попытке стереть остатки сна и медленно следует к выходу. Меньше всего хочется терять время на разговор с Уимс, но он лучше других знает, что игнорировать её вызовы не следует. Её повышенное внимание к нему иногда порядком утомляло. Что ещё она надеется узнать, что он не рассказал вчера на очередном допросе шерифа? – Вы рано, мистер Торп, – приветствует его директриса, бросая взгляд на часы на каминной полке. – Разве у вас не должна сейчас быть тренировка? – Мы поменялись с командой по фехтованию, – поясняет он, знакомо усаживаясь в кресло напротив директорского стола. – Аякс сказал, что вы хотели меня видеть. Это по поводу Роуэна? Я же рассказал вчера всё… Уимс прерывает его одним кивком головы вбок, и по её сощурившимся глазам Торп понимает, что она не верит его словам о том, что он рассказал всё. Но пока она не вцепится ему в горло своими холёными пальцами, он и не подумает показывать ей написанные после лихорадочных полубредовых снов картины. – Да, это касается твоего соседа, но не о том, о чём ты подумал, – соглашается Уимс. – Как ты понимаешь, расследование обстоятельств его смерти займёт какое-то время, и мы не можем не пускать полицию на территорию школы. – Ксавье кривится в ответ на эти слова. – Вещи Роуэна будут осматривать, поэтому, прошу тебя, не препятствуй, когда они захотят осмотреть вашу комнату. За ровным тоном и многозначительным взглядом прекрасно читалось: вашу комнату будут обыскивать, ты уверен, что тебе нечего скрывать? Ксавье нервно сглатывает. Презервативы, транквилизаторы, порнографичекие рисунки — в этом нет ничего необычного, в конце концов, он обычный восемнадцатилетний парень с детской психотравмой. Да и картины он в своей комнате не хранит, только мелкие рисунки и наброски в альбомах… Но от мысли, что мудак Галпин будет рыться в его вещах, становится тошно. Ксавье совсем не уверен, что сможет в таком случае сдержаться и при самом безобидном раскладе не выставит полицию за дверь. – Пусть досматривают вещи Роуэна, но если они попробуют влезть в хоть один мой ящик без ордера на обыск, я звоню отцу или деду, – предупреждает он. – Не наглей ещё больше! – прикрикивает Уимс, мигом отринув свой до оскомины знакомый всем ученикам образ непрошибаемой вежливой ледяной королевы. Становится очевидно, что весь кошмар прошлого вечера и прошедшей ночи вконец источил её терпение. Ксавье даже чувствует укол вины, понимая, что она не только ругалась с полицией и успокаивала учеников, но и наверняка ночью не сомкнула глаз от бесконечных родительских звонков. Случаи, когда она повышала голос, можно было за все три с лишним года, что он проучился в «Неверморе», пересчитать по пальцам одной руки, и увеличивать это число не хотелось — он прекрасно знал, какой безжалостной в своём гневе может быть ледяная директриса академии. – Галпин хотел обыскать вашу комнату ещё ночью, – говорит Уимс, успокаиваясь. О том, каких усилий ей стоит вернуть своё хвалёное самообладание, говорят сжатые в плотные кулаки руки, лежащие перед ней на столе. – Скажи спасибо, что я убедила его, что последнее, что тебе надо — это разгром собственной комнаты. – Спасибо, – искренне благодарит Ксавье. – Когда отец Роуэна заберёт его барахло? – С этим пока сложнее. – Уимс недовольно морщится и зачем-то перекладывает справа налево папку с документами на своём столе. – Пока не закончено следствие, тело Роуэна будет находиться в городском морге Джерико. Отец сможет забрать его вместе с вещами только после разрешения полиции. – Которое шериф вряд ли даст быстро, потому что видимость расследования даёт ему возможность лезть в дела школы, – понимает причину её недовольства Ксавье. – Я переговорю с мэром, попрошу, чтобы он воздействовал на Галпина. – Уимс со вздохом откидывается на спинку своего кресла. – Не смотри на меня так, ты лучше других понимаешь, что такое «административное влияние». Ксавье послушно стирает со своего лица сочувствующую ухмылку. Влияние Уимс на шерифа через мэра этого задрипанного городишки было элементарным проявлением банальнейшей местячковой коррупции, но выросший в семье юристов и политиков Ксавье предпочитал оставить наивную идеологию радикальным демократическим левакам, ну или таким наивным дурочкам, как Аддамс и её соседка. Собственную веру в непогрешимость закона он окончательно похоронил два года назад как раз на городском кладбище Джерико. – Я понял, мэм, – кивает он. – Что-то ещё? Уимс несколько мгновений смотрит на него, не торопясь отвечать, но потом медленно кивает со своей дежурной леденящей улыбкой. – Нет, Ксавье, это всё. Хорошего тебе дня. – Спасибо, мисс Уимс, – тоже прощается он, вставая с кресла. – И вам тоже. Надо сказать, разговор оказался проще и быстрее, чем он ожидал. Торп выходит из кабинета, вежливо кивает миссис Роско в приёмной и направляется по опустевшим коридорам школы на улицу. Стоит, пожалуй, и в самом деле порыться в вещах Роуэна, оставшихся в их комнате, просто из интереса — мало ли, что было припрятано у чокнутого психокинетика. Вряд ли, конечно, Роуэн был таким идиотом, чтобы хранить на видном месте запасы травки или чего покрепче, но лучше убедиться наверняка. Попасть под перекрёстный огонь, если в общежитии обнаружат какую-нибудь дрянь, не хочется. Он смотрит на часы на запястье. До тренировки ещё чуть больше часа, как раз успеет разобрать вещи и даже быстро позавтракать. Аякс уже дожидается его на кухне Вотан-холла, держа на столе две термокружки с кофе из личных запасов Торпа и упёртую с завтрака тарелку. Ксавье греет еду в микроволновке и быстро проглатывает, не обращая внимания на вкус, хотя ирландская картофельная запеканка с мясом всегда была одним из его любимых блюд школьной столовой. Петрополус замечает его мрачное настроение, но Ксавье отнекивается, говоря, что всё хорошо — нечего Петрополусу знать, что его комнате грозит очередной обыск. Мало того, что он сам завяз в этом по горло, но тащить за собой друзей ему не хочется. Допросы, как он понимает, в любом случае предстоят всем, и чем меньше они знают, тем меньше им придётся лгать. К счастью, Аякс не настаивает, и прощается, сообщив, что должен обрадовать Энид предстоящей поездкой в Берлингтон. Ксавье моет посуду и направляется в свою комнату. В комнате всё ещё царит лёгкий беспорядок, какой он оставил час назад. Ксавье замирает у двери и окидывает взглядом большое помещение, в который раз повторяя себе, что Роуэн больше не придёт, не будет ругаться на запах краски и кофе, не запустит в него ночью какой-нибудь мелочью, в очередной раз разбуженный его кошмарами, не будет просить у него конспект по истории, по традиции проспав лекцию профессора Краус, и не будет делиться впечатлениями от нового материала по биологии. Животные нравились Ласлоу гораздо больше людей, и на каникулах после первого курса, когда они ещё были неплохими друзьями, Ксавье пригласил соседа погостить у них на ранчо. Роуэн почти все две недели проторчал в конюшнях и псарнях, помогая работникам, и даже родители, приехавшие на последние их выходные, в шутку предложили ему оплатить его работу, наслушавшись хвалебных отзывов управляющего. Становится обидно. Ласлоу, по сути, был ведь очень неплохим парнем, и уж точно не заслуживал того, что с ним произошло, даже несмотря на то, что со второго курса их отношения охладели. Ксавье отталкивается от двери, обходит пустующую кровать и замирает перед столом. Открывает ноутбук соседа и втыкает шнур от зарядки в расположенный тут же на столе хаб, заметив, что заряд почти на нуле. Компьютер запаролен, но подобрать ключ не стоит никакого труда — Роуэн так часто рассказывал о своей собаке Оскаре, что первая же попытка оказывается успешной. В компьютере нет ничего интересного. Учебные материалы, скаченные фильмы и музыка, куча школьных фотографий, которые сосед ещё не успел перегнать в облако. В отдельной папке хранятся медицинские выписки, и Ксавье бегло просматривает их, не отмечая ничего стоящего внимания. Стоило бы, конечно, показать компьютер Аяксу, но, во-первых, привлекать лишнее внимание не хочется, во-вторых, на это уже наверняка нет времени. Опустив крышку ноутбука, Ксавье встаёт из-за стола. В шкафу тоже нет ничего любопытного. Куча комплектов школьной формы, бельё, футболки, рубашки разной степени свежести — Ксавье чувствует себя последним придурком, перебирая их, но успокаивает себя мыслью о том, что после грядущего полицейского обыска его в любом случае попросят помочь собрать вещи. В нижнем ящике обнаруживается явно женский топик с блестящей вышивкой и Торп усмехается, припоминая, что что-то подобное он видел на вампирше с третьего курса, которая в начале учебного года строила ему глазки. Интересно, в чём она тогда ушла, если её майка осталась в качестве трофея в их комнате? Видимо, где-то в шкафу женского общежития теперь валяется футболка Ласлоу. На книжных полках кроме учебной литературы обнаруживается куча книг по физиологии изгоев и подготовительные материалы к поступлению на биологический факультет. На отдельной полке стоит художественная литература — преимущественно американская классика, в том числе «В дороге», на пропажу которой жаловалась Бьянка. Ксавье пролистывает книжку и, усмехнувшись, ставит её обратно. Керуака он никогда не понимал, как и Сэллинджера, и их культовый статус в американской культуре всегда вызывал у него недоумение. Интересный подход, любопытный стиль — но недостаточно глубины, по сравнению с тем же Кизи, чтобы изучать их в университетах. Для верности он приподнимает матрац, осматривая основание кровати — понятное дело, журналов для взрослых там быть не могло, кто вообще их сейчас покупает, когда в интернете столько высокорейтингового контента? — когда в дверь настойчиво стучат. Ксавье опускает матрац, разглаживает покрывало и отпирает замок. На пороге стоит Макс. – Что ты здесь… Ксавье осекается, почувствовав облегчение — уже практически ждал, что явился шериф Галпин с обыском. Хватает девушку за плечо и затаскивает в комнату, свободной рукой захлопывая дверь. – Совсем сдурела? А если бы тебя заметили? – Сказала бы, что пришла проведать друга после убийства его соседа, – огрызается оборотень, пока он опять запирает дверь. – Тебя не было за завтраком. – Проспал, – только и отзывается Ксавье, возвращаясь на половину Роуэна. Вряд ли Максин пришла миловаться, раз уж устроила скандал за завтраком. И она оправдывает его ожидания: – Что, насыщенная ночь выдалась? Ксавье, уже присевший рядом с тумбочкой соседа, ошарашенно оглядывается, не зная, как реагировать. – Да, представь себе, – отзывается он. – Допрос у Галпина с Уимс вполне себе сойдёт за церебральный секс. Макс морщится, так и стоя посреди комнаты. Ксавье думает, что она вряд ли сама понимает, зачем пришла, и теперь только ищет тему для разговора. – А зачем Аддамс приходила? Господи. Дожили. Четвёртый год в «Неверморе», и вот он оказался героем дешёвого подросткового ромкома, в котором главная героиня придумывает себе обиду на героя и раскручивает завязку собственного сценария. – Спросить о Роуэне, – отвечает он, открывая ящики. Опять: ничего интересного. На предпоследнем выпуске популярного мужского журнала валяются препараты от астмы, пухлая записная книжка в тканевом переплёте, в угол сдвинута вскрывая упаковка салфеток, которая прилетела ему в спину на прошлой неделе во время очередного кошмара. – Да ей-то с чего так волноваться о Роуэне? – не понимает Макс. Ксавье захлопывает ящик и открывает следующий. – Она тоже была там, когда его убили, – поясняет он. – Видимо, ей интересно. – Нашла, блин, время интересоваться! Ксавье достаёт документы в простом канцелярском файле и бегло пробегается глазами по первой странице — это оказываются результаты медицинского обследования из окружной больницы Джерико, датированные прошлым месяцем. Странно, что нету электронных носителей — обычно такие документы сопровождают диски или флэшки, на которые записаны непосредственно сами снимки флюрографии, рентгена или МРТ. Уж не прихватила ли их Аддамс, когда ночью обыскивала вещи Роуэна? Под документами обнаруживается вскрытая пачка презервативов, и Торп усмехается. В принципе, наличие средств защиты в тумбочке восемнадцатилетнего парня не было ничем неожиданным — Ксавье скорее бы заволновался, если бы их не было. Но отец Роуэна, насколько он успел понять из короткого периода знакомства, отличался достаточно пуританскими взглядами на воспитание сына, так что незачем ему знать, какую жизнь Роуэн вёл, только покидая семейный дом в Солт-Лейк-сити. Он прячет упаковку в карман и закрывает ящик. – Что, на будущее прихватил? – фыркает Максин, обострённым оборотничьим зрением разглядев этикетку. Ксавье вынимает коробку из кармана и бросает взгляд на информацию. – Мне малы будут, – без задней мысли замечает он и прячет обратно в карман. – А вот полиции разыскивать подружку Ласлоу без надобности. Зачем ты пришла? – наконец задаёт он очевидный вопрос, поднимаясь на ноги. – Тебя не было за завтраком, – так же риторически отвечает Максин. – Я беспокоилась. – Я в порядке, – морщится Ксавье, стаскивая резинку с волос. – Устал до чёртиков и не выспался, но у меня дела точно получше, чем у… некоторых. – Я сожалею о Роуэне, – поджимает губы Максин. – Энид сказала, вы были друзьями… – Мы не очень ладили последнее время, – дипломатично пожимает плечами парень. – Вряд ли бы мы продолжили общаться после окончания школы. Он проходит по комнате и останавливается у своей кровати. Взмахивает одеялом, расправляя его, кидает сверху подушку и застилает сверху покрывалом, чувствуя, что оборотень не сводит с него взгляда. – И тебе что, совсем на него плевать? – спрашивает Доран. – Я не говорю, что мне на него плевать, – морщится Ксавье, которому уже порядком надоел этот бессмысленный разговор ни о чём. – Я говорю, что не вижу смысла убиваться и постоянно обсуждать одно и то же. – А если бы это меня убили, а не Роуэна? – тихо задаёт вопрос Максин. Он медленно оборачивается на неё. Мозг не сразу улавливает суть вопроса, а когда до него наконец доходит, Ксавье сам поражается волне гнева, которая поднимается в грудной клетке. Приходится приложить очень большие усилия, чтобы не сорваться. – Макс, ты больная?! – шипит он. – Кто в здравом уме задаёт такие вопросы?! – Извини, но у меня такое впечатление, что тебе реально плевать на всё, что происходит вокруг тебя! – вспыхивает Доран. – Ну да, ты же сам Ксавье Торп, тебя вообще ничего не может касаться! – Да что ты вообще обо мне знаешь? – не выдерживает он. – Такое чувство, будто ты придумываешь, как я должен реагировать, и обижаешься, если я не соответствую! Макс, чего ты вообще сейчас от меня хочешь? Сначала ты спрашиваешь про Аддамс, потом про Ласлоу, потом вообще начинаешь нести какую-то ахинею — мне что отвечать, а? Ты понимаешь, что смерть Роуэна у меня перед глазами стоит! Знаешь, как меня всё достало?! Все спрашивают одно и то же, прикрывая соболезнованиями своё любопытство! Да нам всем плевать! И мне, и тебе, и Аяксу, и кто там ещё спрашивал! Просто вдруг что-то произошло, разбавило, блять, серые школьные будни, появилась новая тема для обсуждения! – Ксавье нависает над девчонкой. – Вот и обсуждайте между собой! А меня не трогайте! Мне и без ваших вопросов его смерть хлопот доставит по горло! Мне ещё с полицией общаться, с его отцом общаться — можно я хотя бы с тобой буду разговаривать о чём-то другом?! Макс как-то вся испуганно сжимается, втягивая голову в плечи, и смотрит на него снизу вверх, словно только сейчас поняв, что при свете дня она по сравнению с почти двухметровым парнем — всего лишь щенок оборотня, только полгода назад начавшая оборачиваться в полнолуние. Ксавье замечает в её глазах тревогу, и это успокаивает. Он делает шаг назад и выдыхает, стараясь вернуть себе самообладание. Нельзя, нельзя терять контроль. У них и так тут половина школы буйнопомешанных, должен же быть хоть кто-то с холодной головой. Браклай одна не справится, а он и так ходит по тонкому лезвию безумия. – Извини, – сухо произносит он и отворачивается. Пальцы непроизвольно сжимаются и разжимаются в кулак, и Ксавье усилием воли заставляет себя расслабить руку, надеясь, что Доран не заметила. – Не стоило мне кричать на тебя. – Ничего. – Макс робко касается ладошкой его скрытой одеждой лопатки. – Я понимаю. Ты тоже извини, если мои вопросы показались тебе неуместными. Просто… я действительно переживаю за тебя, а ты ведёшь себя… странно. Может, тебе стоит поговорить с доктором Кинботт? Смех, вырвавшийся из его груди, можно назвать издевательским. – Кинботт? Серьёзно? – усмехается Торп. – О чём мне с ней говорить? – Она — хороший терапевт, – слабо пытается возразить Макс. – Может и хороший, когда дело касается проблем подростков-нормисов в отношениях с родителями, но что она может знать об изгоях? – отмахивается он. Не стоит говорить подружке, что отец потратил на его психотерапию у лучших мозгоправов Чикаго и Вашингтона небольшое состояние, так что милая, альтруистичная, но в крайней степени дилетантка Кинботт после его исповедей задумается о смене карьеры. – Ну, не просто же так ей разрешили с нами работать… Макс просовывает руки ему под локти, утыкается лбом ему между лопаток и прижимается к спине в каком-то наивном объятии. Торп не знает, как реагировать на её ласку. Хочется вывернуться, смахнуть с себя её руки и выставить девчонку за дверь, по привычке оправдав себя тем, что у него куча других забот… но Макс ведь и правда ни в чём не виновата. Он поднимает руку и осторожно поглаживает её запястье, словно сам не уверен в своих движениях. – Потому что больше тут никого нет, – с грустным выдохом замечает он, заставляя себя успокоиться. Взгляд падает на циферблат на руке, и Ксавье вспоминает про волейбол. – Извини, но мне сейчас надо на тренировку. Давай поговорим после обеда? Макс, последний раз ткнувшись лбом ему в позвоночник, со вздохом разжимает объятия и отступает от него. Торп оборачивается, очерчивает подушечками пальцев овал её лица, заставляя поднять голову, и мягко целует. И понимает, что не чувствует ни-че-го. Он сам себя ощущает роботом, выполняющим запрограммированный алгоритм: извиниться, улыбнуться, поцеловать. Всё механически, бездумно, равнодушно, не задумываясь о своих действиях и собственной реакции на прикосновения. Потому что даже себе неприятно признавать, что Макс была права: ему капитально плевать почти на всех, кто вместе с ним зовёт эту проклятую школу домом. – Можно посмотреть? – улыбается Максин, словно не уверена в его ответе. – Да было бы что там смотреть, – отмахивается Ксавье. – Будем гонять новичков. Да и у тебя сейчас тоже наверняка какой-нибудь факультатив, нет? – Да, Энид сейчас собирает редакцию газеты, будем думать, что написать про Роуэна, – соглашается девушка. – Увидимся за обедом, хорошо? Она привстаёт на цыпочки и быстро его целует. Торп не возражает, хотя и не отвечает. Мозг уже привычно переключился на следующую задачу, ему пора на тренировку, втянуть Браккена и Оливейру в команду… – Я тебе напишу, – бросает напоследок Доран и выскальзывает за дверь. Ксавье несколько мгновений недоумённо смотрит ей вслед, пытаясь понять, что это вообще вот сейчас такое было, потом встряхивает плечами и поспешно вытаскивает из гардеробной сумку со спортивной формой. О своих странных отношениях с Доран он подумает как-нибудь потом, когда не надо будет думать над чем-то важнее. Волейбол помогает отвлечься. Торп ещё в раздевалке предупреждает парней, что не будет говорить о вчерашнем вечере, и в зале принимается оттачивать приёмы у сетки, стартовые подачи и главное — падения, которые всегда были его слабым местом. Гоняет ребят по площадке, наблюдая за их взаимодействием, подыскивая лучшие связки — новичка Браккена категорически нельзя ставить рядом с Петрополусом, Аякс и сам это замечает, эти двое друг друга абсолютно не видят, постоянно сталкиваясь, из-за чего теряют мяч, хотя в остальных моментах Тобиас показывает себя отличным командным игроком. Потом к их тренировке присоединяется Влад Ибриан, и Ксавье с радостью передаёт ему управление. Тренер, выслушав доклад Торпа и Петрополуса о проделаной работе, предлагает разбиться на две команды и устроить небольшой тренировочный матч. У них нечётное число игроков, так что кем-то приходится пожертвовать, и Ксавье отправляет своего однокурсника безликого Флетчера Уилдона на трибуны с поручением вести запись. После короткого перерыва в игре он меняется с Уилдоном местами и сам сидит на последнем ряду вместе с тренером, делая заметки в смартфоне, когда видит какие-то ошибки и косяки остальных парней. – Оливейру ещё рано выпускать, – замечает присоединившийся к нему на скамейке Влад. – Он теряется среди остальных. – У нас нет альтернативы на либеро, – отвечает Ксавье, хотя и вынужден согласиться с тренером: Тобиас очевидно пугается прочих игроков, и причина этому, как думает Ксавье, вовсе не в его спортивном мастерстве. – Рейнод как сломал прошлой весной ногу, так и не восстановился. – Думаешь, потянем Берлингтон? – с сомнением спрашивает вампир. Ксавье пожимает плечами, делая очередную заметку в телефоне. – Не вижу причин не потянуть, – отвечает он. – Тобиас — наше единственное слабое звено. Ибриан кивает, доверяясь опыту Ксавье — в конце концов, в прошлом году они выиграли школьный чемпионат штата, хотя для Торпа это был первый год на месте капитана команды, тем более после травмы. – Ему бы психику подтянуть, – произносит Влад, наблюдая за матчем перед ними. Команда Аякса предсказуемо ведёт в счёте. – Подтянем, – пожимает плечами Ксавье. – Он действительно молодец. Хотел пойти в профессиональный спорт, но родители настояли на «Неверморе», – делится он тайной игрока. – Он играл только с нормисами. Видимо, робеет перед остальными. В их контактном спорте многие первое время осторожничают, чтобы не смахнуть шапку с горгоны или медальон с сирены. Ксавье сейчас уже знает, что шапочки горгон крепятся ремнями, чтобы не слететь даже при самом жёстком стыке или ударе, а медальоны сирен дублируются браслетами на ногах. Но первый год, когда он сам оказался в команде «Невермора», он точно так же старался не задеть Аякса и обойти стороной их тогдашнего капитана-сирену. Тренировка заканчивается незадолго до обеда, и все парни заполняют раздевалку, делясь впечатлениями и подтрунивая друг над другом. Ксавье с удовлетворением отмечает, что Джоша Браккена принимают, как своего, похлопывая по плечу и хваля его подачи. Пацан расцветает, уже совершенно забыв жестокий пранк в вечернем дворе на прошедшей неделе. Аякс беседует с Тобиасом, и Торп благодарен другу, что тот взял на себя часть мотивационной работы: горгоны, как прирождённые эмпаты, прекрасно чувствовали настроение других, и Петрополус, видимо, уловил неуверенность их либеро. Аякс тоже ходил на курс психологии Уимс вместе с Ксавье и, видимо, решил применить на практике полученные знания. Ксавье до сих пор не понимал, зачем Петрополусу знание психологии — тот собирался связать свою жизнь с техникой, но при этом, по только ему одному известной причине, пытался научиться общаться с людьми. – Что скажешь? – интересуется Ксавье, когда они с Аяксом выходят из раздевалки. – Скажу, что если Оливейра перестанет нас всех бояться, то Берлингтон мы уделаем, – говорит горгона. – Есть у меня одна идейка. На неделе мы с Питером хотим провести несколько личных тренировок, устроим Тобу стыки. Он же мелкий, ни до одной шапки не допрыгнет. – Аякс усмехается. – Главное, чтобы он сам в это поверил. Ксавье пожимает другу плечо. Он прекрасно знает, что Аякс сам до чёртиков боится, что с него спадёт шапка в самый неподходящий момент и все зрители обратятся в камень. Но во время матчей даже Петрополус забывал о своих страхах и всецело отдавался игре, контролируя не только матч, но и остальных игроков. Ксавье иногда думал, что из Аякса вышел бы гораздо более толковый капитан, чем из него самого. Они прощаются в коридоре Вотан-холла, и Петрополус, в очередной раз похваставшись, что едет сегодня с девушкой в Берлингтон, уходит к себе, чтобы привести себя в порядок перед свиданием. Ксавье просит его не трахаться хотя бы в «Кадиллаке», незлобно показывает средний палец в ответ на наигранное оскорбление и скрывается в своей комнате. Его поражает, насколько жизнь кажется спокойной, несмотря на смерть одного из них. Продолжаются факультативы и тренировки, студенты всё так же списывают друг у друга пропущенные лекции, кто-то мотается на свидания или пробирается в чужие общежития ради весёлого необременительного траха или совместно выкуренного косячка. Но одного взгляда на столовую во время обеда хватает, чтобы понять, что за этой видимостью обычной размеренной жизни «Невермор» гудел, как разбуженный улей Оттингера. Стоило Ксавье появиться в дверях, как все резко повернулись к нему, рассматривая с одинаковым настороженным любопытством. Давно привычный к повышенному вниманию, он, тем не менее, едва не развернулся и не сбежал в Вотан-холл, лишь бы не становиться в очередной раз предметом обсуждения всех учеников. Одно дело, когда обсуждают его отношения с Барклай или Доран, совсем другое — когда его имя перемывают в контексте убийства его соседа. Но он голоден, а Петрополус с Синклер уже уехали в город на своё свидание, Фишер и Оттингер не сразу обратят внимание на его отсутствие, а просить Бьянку стащить для него обед кажется ниже своего достоинства. Он обводит взглядом уставившихся на него учеников и, не заметив среди них ни лысой черепушки Барклай, ни знакомой косички Доран, со вздохом берёт поднос и встаёт на линию раздачи. Аппетита нет никакого, но желудок уже сводит неприятным чувством голода — парадоксальное ощущение, которое он обычно гасил кофе с молоком. Мелисса всегда говорила, что такими темпами он заработает себе не только БАР, но и язву желудка. Ксавье подозревал, что окончательное расстройство психики он заработает всё же быстрее, но спорить по такой глупости совершенно не хотелось. Он накладывает себе еды, наливает яблочный сок и как раз выбирает между черничным и шоколадным маффином в качестве десерта, когда его ловит Барклай. Вклинившись в очередь у витрины с выпечкой, она с оглушительным грохотом шмякает поднос на рейлинги и также бесцеремонно вклинивается в его размышления. – Ты как? – спрашивает она, даже не поздоровавшись. Ксавье делает выбор в пользу ягодного кекса, ставит его на поднос и бредёт к стойке с горячими напитками, по пути задумываясь, почему в повёрнутой на безопасности Америке конкретно в их школе детям, у половины из которых явно не все дома, дали прямой доступ к кипятку. – Ксавье, ты меня слышишь? – беспокоится Бьянка. – В смысле — как я? – не понимает он. – А как я должен быть? Не выспался. – Я слышала о Роуэне. Ах да. Роуэн. Конечно. Теперь он не местный страдающий художник, капитан волейбольный команды и влажная мечта всех студенток с первого по четвёртый курсы, а сосед «того парня, которого убили на ярмарке». – С каких это пор тебе есть дело до Роуэна? – хмурится он, забрасывая в кружку сразу два пакетика зелёного чая. – Не надо делать из меня бессердечную стерву, – досадливо кривится сирена, выбирая на табло школьной кофемашины флэт-уайт. – Я же в курсе, что у вас были натянутые отношения. – Мы просто периодически друг другу мешали, – морщится Ксавье. – Это не повод желать ему смерти, но и убиваться я тоже смысла не вижу. Воспитание и понимание какой-то их странной дружбы заставляет его подождать, когда Барклай заберёт свой кофе, чтобы вместе с ней двинуться между заполненных столов, выискивая свободные места. – Вон там есть, – замечает Бьянка, заприметив полупустой стол у дальней стены, и бросается на захват территории, ловко лавируя между снующими по залу учениками. Ксавье, сам не понимая зачем, идёт вслед за ней, продолжая краем уха цепляться за своё имя, произнесённое неловким шёпотом. Теперь наверняка ещё добавятся слухи, что он изменяет Макс с Бьянкой… Прав дед: публичность — отстой. Они с Барклай устраиваются за столом друг напротив друга и принимаются за еду. Ксавье заставляет себя проглотить лапшу на говяжьем бульоне и съесть несколько кусочков жареной рыбы, а потом жадно вгрызается в маффин. – Что вчера произошло? – Господи, и ты туда же! – стонет он. – Не знаю. Ласлоу окончательно свихнулся, напал сначала на Аддамс, потом на меня, а потом его убили. Всё. Это всё, что я рассказал мудаку Галпину, и всё, что я расскажу тебе. Злость, с которой он это произносит, заставляет Бьянку вздрогнуть. Она встревоженно моргает и обхватывает кружку со своим кофе руками, как будто хочет за ней спрятаться. Ксавье понимает, что переборщил, и медленно выдыхает. – Прости, но я и в самом деле не разобрал, что там произошло, – говорит он. – И не хочу провоцировать сплетни, которые будут начинаться со слов «а вот Торп сказал». – Ты же знаешь, я не сплетница, – пытается успокоить его сирена. – Бьянка, извини, но я действительно не буду ни с кем это обсуждать, – произносит Ксавье. – Слухов и без моего участия будет навалом, и меня все заебут расспросами просто от скуки. – У тебя есть, где спрятаться. Ксавье понимает, что она имеет в виду не столько отцовскую квартиру в Берлингтоне, сколько его мастерскую у озера, и мрачнеет. Возвращаться туда и смотреть на сбывшийся кошмар не хочется, но он понимает, что выбора у него нет, рано или поздно с картинами всё равно надо будет что-то делать. К счастью, от продолжения неприятного разговора его спасает Танака. Усевшись рядом с Барклай и верно оценив состояние Торпа, вампирша отвлекает подругу какими-то пустыми светскими разговорами ни о чём. Ксавье не вслушивается, привычно переведя девчонок в режим белого шума. Потом понимает, что не наелся, несмотря на продолжающееся отсутствие аппетита, и берёт себе ещё и макаронный салат. Когда он возвращается, Йоко уже нет, а Бьянка быстро допивает свой кофе и, оборонив, что у неё есть дела в Джерико, оставляет его за столом в одиночестве. Ксавье делает вид, что совершенно не замечает, как все оставшиеся в столовой студенты опять принялись рассматривать его во все глаза. Собственное имя вкупе с именами почившего соседа, беспокойной подружки и одной конкретной новенькой второкурсницы царапает слух, и Торп прячется за телефоном, делая вид, что больше всего его сейчас интересует лента инстаграмма. Быстро приканчивает салат, шмякает поднос на стойку с использованной посудой и выходит на прохладный осенний воздух. Где там, интересно, Макс пропала? Обещала же написать перед обедом. Он опять достаёт телефон, несколько раз прокручивает его в пальцах, но убирает обратно в карман. Макс наверняка захочет встретиться, попытается если не опять расспросить его о вчера, то как минимум чем-нибудь отвлечь, а ему сейчас совершенно не до этого. Лучше полностью причесать свою комнату, потому что королевская рать во главе с мудаком Галпином может нагрянуть в любой момент. Он спускается с крыльца, огибает корпус и утыкается в знакомую коротышку с двумя чёрными косичками. – Твою мать, Аддамс, – выдыхает он. – Ты что, за мной следишь? – Нам надо поговорить, – выдаёт девчонка вместо хоть какого-то вразумительного ответа или хотя бы приветствия. – Мы и так с тобой вчера весь вечер говорили, – морщится Ксавье, окидывая её взглядом. – Ты не должна быть сейчас на обеде? – Я не обедаю, – отсекает она. – Не мои проблемы, – огрызается Ксавье, не имея совершенно никакого желания вести с ней бессмысленные разговоры, а другие вопросы она задавать не умеет. Аддамс очень смешно по-птичьи наклоняет голову вбок, глядя на него из-под упавшей на глаза чёлки, и Ксавье против своего ожидания чувствует, что настроение начинает хоть немножечко, но улучшаться. Новая соседка подружки Петрополуса была и в самом деле очень забавной девчонкой, страдающей крайне завышенным чувством собственной значимости и желанием влезть в любой беспорядок. Обычно такие люди Ксавье раздражали, но было в Аддамс что-то, что вместо привычного недовольства вызывало смутно знакомое снисходительно-покровительственное чувство. – Ты поразительно быстро готов отрицать любые, ещё даже неозвученные обвинения, – произносит Уэнсдей, не моргая. – А твоя готовность отвечать на неожиданные вопросы, не имеющие отношения к общей теме разговора, однозначно демонстрируют твою неуверенность и психическую неустойчивость перед хаотичной формой допроса, – выдаёт она, заводя за спину руки. – Такое поведение характерно для преступников, опасающихся быть пойманными на допросе. Уверен, что тебе нечего скрывать, Ксавье Торп? Ксавье прыскает. То, с каким серьёзным видом девчонка выдала эту заумную речь, оказывается смешным до чёртиков — и ещё смешнее то, что сама она, кажется, совершенно не отдаёт отчёт, насколько абсурдно выглядит, произнося все эти якобы научные термины. – Ты смешная, Аддамс, – признаёт он. Проходит к балюстраде террасы и усаживается на высокое ограждение. – Бросаешься псевдонаучными терминами, как будто думаешь, что заумная речь придаст тебе серьёзного вида. Разреши тебя огорчить: ты выглядишь не серьёзно, а забавно. Как будто выучила кучу сложных слов, но сама не понимаешь, что они означают. – Он ещё раз усмехается, заметив, что на бледном безэмоциональном лице второкурсницы начинает проступать злость. Пожалуй, хватит над ней издеваться, а то она станет похожей на бешенного хомяка, у которого пытаются отобрать любимое лакомство. – Так о чём ты хотела поговорить? – Ты вчера сказал, что я многого не знаю, – хмурится Уэнсдей. – Ты прав, я действительно пока ещё во многом не в курсе порядков в этой школе, – признаётся она. – Ты же, как ты правильно заметил, здесь уже четвёртый год, и вряд ли что-то не знаешь, учитывая твоё привилегированное положение и очевидно выходящие за рамки стандартных наставническо-ученических отношений с директрисой Уимс. Ксавье вскидывает брови. – Аддамс, я, конечно, по отдельности понял, что ты сказала, но ещё раз: ты не пробовала переводить свою речь с заумного языка Уэнсдей Аддамс на обычный человеческий? Ну, знаешь, для разнообразия и облегчения межличностной коммуникации? – Если оппонент не в состоянии понять лексические формулировки моих вопросов, то этим он только подчёркивает свой низкий интеллект и обозначает свою несостоятельность как собеседника, – начинает очевидно закипать Уэнсдей. Ксавье приходится приложить все усилия, чтобы не заржать в голос. Выводить из себя Аддамс, конечно, смешно до чёртиков: она настолько комично злится, что невольное сравнение с агрессивным джунгариком настойчиво возвращается в мысли. Ксавье с трудом удерживает себя от того, чтобы не щёлкнуть её по носу, как он играет с мачехиными псами. – Аддамс, мы болтаем уже с десять минут, ты разбрасываешься заумными словами, но так и не перешла к сути вопроса, – с усмешкой произносит он. – Уверена, что из нас двоих именно я отличаюсь неуверенностью и психической неустойчивостью перед хаотичной формой допроса? Уэнсдей на миг замирает, даже расцепляет за спиной руки, а её рот приоткрывается в форме буквы «О», показывая очевидную растерянность его прямым цитированием её же собственных заумных слов. Ксавье становится её жалко. – У меня вся семья юристы, я прекрасно знаю, как вести себя при допросе и умею вести сложные разговоры, – наконец сдаётся он, проводя рукой по собранным в хвост волосам. – Так о чём ты хотела поговорить? – Роуэн Ласлоу, – сразу говорит она, как будто боится, что он опять собьёт её с основной мысли. – Что ты можешь о нём рассказать? – Зачем тебе? – хмурится Ксавье, хотя понимает, что вопрос был ожидаем: Аддамс была из тех людей, кто, не получив ответ на вопрос однажды, начинали искать информацию с упорством, граничащим с одержимостью. – Не уходи от вопроса. – А, то есть задавать вопросы тут можешь только ты? – вскидывает брови он и пожимает плечами, думая, что бы ей рассказать. – Психокинетик. Живёт — жил — в Солт-Лейк-сити. Рос только с отцом. – А мать? – быстро спрашивает Аддамс. Ксавье поджимает губы. Понятно было, что рано или поздно допрос коснётся и этой темы, и он может только надеяться, что девчонка не решит перевести разговор уже на него самого. – Роуэн говорил, что она умерла, когда он был ещё ребёнком, – отвечает он. – Я не знаю подробностей. – Почему? – надавливает она. А он чего от неё ожидал? Тактичности? – Потому что смерть матери — это не та тема, которую нам было приятно обсуждать, – резко отвечает он, уставившись ей прямо в глаза. На самом деле, когда Ксавье узнал, что их с Роуэном объединяет схожая трагедия в детстве, он надеялся, что они сдружатся на этой почве — в конце концов, до «Невермора» у него не было друзей, и Роуэн действительно был первым, с кем он нашёл общий язык. Это потом уже появился Аякс, через год в школу поступили близнецы Фишеры и Бьянка. Но первые полгода Ксавье действительно считал Ласлоу своим другом, и даже ездил к нему в Юту на зимние каникулы кататься на сноуборде. Только вот со второго курса, как раз с того момента, как Ксавье загремел в больницу после того инцидента с Тайлером Галпином и его компашкой, дружба с соседом по комнате сошла на нет. Казалось, Ласлоу начал его бояться. Ксавье не мог его в этом винить — он и сам иногда начинал себя бояться, но тем важнее была для него поддержка друзей. Аякс постоянно был рядом, даже тогда, когда узнал, что на самом деле произошло. Потом привлёк в их компанию близнецов и Йоко. Даже с прошлого курса, начав встречаться с Синклер, горгона всё равно был рядом. Ласлоу же от него шарахался, как будто ждал удара в спину. Ксавье было… обидно. – Почему? – продолжает задавать идиотские вопросы Аддамс. Ксавье переводит на неё взгляд. – Потому что смерть матери — это не та тема, которую приятно обсуждать, – повторяет он, выделяя каждое слово. – Что именно тебе непонятно? Она моргает, и Ксавье буквально видит, как у неё в голове проходят простейшие математические расчёты. – Что случилось с твоей матерью? – Аддамс, ты, блять, серьёзно? – не выдерживает он. – Во-первых, я тебе только что сказал, что не хочу это обсуждать. Во-вторых, в какой это момент с обсуждения Роуэна мы опять начали копаться в моей жизни?! – Ладно… – произносит Уэнсдей с невяжущейся с ней неуверенностью в голосе. – Хорошо. Когда у Ласлоу проявился психокинез? – В двенадцать, как он говорил, – отвечает Ксавье, успокаиваясь. Один-один: он позлил Аддамс себе на потеху, она зацепила его донельзя неприятным вопросом. – Он учился его контролировать, но не всегда получалось. – Например? – Мог швырнуть чем-нибудь в полубессознательном состоянии, – поясняет он. – Или неправильно рассчитывал свои силы. Аддамс, нам тут всем по семнадцать-восемнадцать лет, шоу «играй, гормон» во всей красе, ты должна знать, что метаспособности не сформируются, пока не закончится гормональное созревание… Что, Аддамс, думала, ты одна можешь вворачивать в диалог кучу заумной терминологии? – добавляет он, заметив намёк на растерянность у неё на лице. – Нет… – медленно произносит девчонка. – Нет, я думала не об этом. А обо мне Роуэн не говорил? Тут уже хмурится Ксавье. – О чём ты? – Он кричал: всё началось с тебя, – вспоминает Аддамс. – Перед тем, как чуть меня не придушить. То есть он знал, кто я такая. Мне, конечно, льстит, что человек, которого я видела фактически второй раз в жизни, пытался меня убить, но мне было бы интересно узнать причины столь благородного порыва. А вот это уже… нет, не интересно, но тревожно. Потому что Ксавье вообще не был уверен, что Ласлоу хотел убить именно Аддамс. – Уэнсдей, не будь о себе такого высокого мнения, – пытается разуверить её. – Тебе может показаться это странным, но мир не крутится вокруг тебя. Я не уверен, что Роуэн вообще отдавал себе отчёт в том, что происходит. – Он был напуган, – замечает Уэнсдей. Ксавье видит, что у девчонки есть какие-то свои теории о произошедшем. Сам он с удовольствием бы в этом не копался, выкинул страшную смерть соседа из головы, всё равно веры в то, что настоящий убийца будет найден, почти нет. Но если Аддамс будет и дальше донимать всех бестолковыми расспросами, то рано или поздно кто-то и обратит внимание на бестолковость полицейского расследования. И хорошо, если это будет Ларисса Уимс, а то судя по тому, как Аддамс решила завести дружбу с выблядком Галпином, сюрпризов можно ожидать и от полиции штата. – Чего он мог бояться? – подстёгивает её Ксавье. – Не знаю, – неуверенно отвечает Аддамс. – Я надеялась, ты что-то сможешь мне рассказать. – Ксавье? Они оба оборачиваются на голос — и Ксавье хочется закатить глаза. Неподалёку стоит Максин Доран, переводящая обиженный взгляд с него на собственную одноклассницу. Ну приехали. Вот этого только ему не хватало. – Я так понимаю, я здесь единственный, кто обедает? – риторически задаёт вопрос Торп и спрыгивает на грязный камень террасы. – Аддамс, а ты что тут делаешь? – злится Доран. – Расследую убийство студента «Невермора», – ничтоже сумняшеся отрубает Уэнсдей, опять заводя руки за спину. – Ты что-то об этом знаешь? – Да что я должна об этом знать? – Макс подходит к ним, угрожающе сощурившись. – Ты постоянно лезешь не в своё дело, да? – Не могу сказать, что это не моё дело, принимая во внимание, что я была непосредственным свидетелем его убийства наравне с Ксавье Торпом! – парирует Уэнсдей. Терпение всё-таки заканчивается. Ксавье выпрямляется во весь свой немаленький рост, разом нависая над девчонками, и бьёт кулаком по ограде крыльца. – Аддамс, давай ты не будешь втягивать меня в поиски приключений на свою тощую задницу, а? С меня и так твоих закидонов хватило на две жизни вперёд! Громкий голос всё-таки возымеет своё действие: обе девчонки тушуются и смотрят на него исподлобья: Доран обиженно, Аддамс — с плохо скрываемой злостью. Ксавье уверен, что при следующем разговоре она на него взъестся, забрасывая абсолютно бестолковыми вопросами, преследуя какую-то только одной ей известную высокую цель. Сравнение со смешным джунгарским хомячком отступает на второй план, и теперь Аддамс кажется ему похожей на комара: надоедливо кружит вокруг, донимая своим писком, то и дело пытается куснуть, прихлопнуть бы, но уж больно вертлявый… – Не думай, что мы закончили разговор, – шипит Уэнсдей и, поправив лямки рюкзака за спиной, удаляется с гордо вскинутой головой. Ксавье переводит взгляд на пышущую гневом Доран и в очередной раз сожалеет, что бросил курить. – Что? – спрашивает он. – Чего она хотела? – с места в карьер берёт Макс. – Узнать о Роуэне, – честно отвечает Ксавье, чувствуя себя героем дешёвого бульварного романтического детектива. – Понятия не имею, зачем ей это надо и чего она хочет от меня узнать. – Она же чокнутая, ты же понимаешь? Душный токсичный абьюзер! – Макс, если ты сейчас начнёшь сыпать новомодными левацкими понятиями, наше общение с тобой на этом и закончится, – не выдерживает Ксавье. Сегодня ему и так уже порядочно оттрахали мозг все кто мог, так что если и Макс, отношения с которой он рассматривал как приятное развлечение, попытается залезть к нему в голову, то он за себя не ручается. Трупов, конечно, не будет, но разозлённые преподаватели, оскорблённая Уимс, звонок от отца, получившая нагоняй сборная по волейболу и как минимум одна обиженная девица точно гарантированы. – И что, замутишь с Аддамс? – не может угомониться Макс. – А то ты вчера так резво выгнал меня, стоило ей появиться… Что, развлекался потом с ней? Жеребец хренов… Хочется от души ей врезать. Вот уж странно: Макс никогда не показывала себя клинической идиоткой, они вроде ещё в самом начале их отношений условились, что это всего лишь приятное времяпрепровождение и хороший трах для обоих, без каких-либо обязательств, клятв и обид. Да, возможно, ночью он поступил не очень дипломатично, выставив Доран из собственной комнаты сразу после появления Уэнсдей, но он уж точно не ожидал, что Макс будет о нём такого плохого мнения, что подумает, что он трахает Уэнсдей Аддамс. – Ты, блять, серьёзно? – не верит он своим ушам. – Думаешь, я был в восторге, что она к нам вломилась? Но, кстати, хорошо, что вломилась, потому что потом меня вызвали к Уимс и допрашивал Галпин. – То есть даже хорошо, что она нам помешала? – Макс, не делай из себя дуру, – произносит Ксавье, глядя на часы. – Если ты считаешь, что Уэнсдей Аддамс — сейчас самая большая моя проблема, то ты вообще меня не знаешь. Хотя это было правдой. За эти пару недель они с Макс не особо лезли друг другу в души, молча договорившись, что все их отношения — всего лишь просто отношения двух студентов старшей школы, хороший трах и приятные свидания, без каких-либо перспектив на будущее, разбегутся после его выпуска и будут тепло вспоминать друг о друге, как о приятном времени в старших классах. У него все отношения были такими: сначала с Дженис, потом с Бьянкой, теперь вот с Макс. Только вот Дженис покончила с собой, Бьянка пыталась им манипулировать, а Макс начинает выносить мозг, будто они не встречаются всего две недели, а как минимум пятнадцать лет женаты. – Да в том-то и дело: я тебя вообще не знаю! – взмахивает руками Максин и хлюпает носом. – Ты… чёрт, Ксавье, я тебя вообще понять не могу. Мне с тобой хорошо, ты интересный парень, но у меня такое чувство, что ты… не знаю, ненастоящий, что ли. Как будто только показываешь, что наслаждаешься жизнью, такой весь из себя талантливый сынок богатого политика, а на самом деле — как роль исполняешь, а что там на самом деле у тебя на уме… Ксавье смотрит на девчонку с каштановой французской косой, в очередной раз отмечая, что она умнее многих в этой школе. Да, у них близкие отношения, да, они проводят время вместе, но — Ксавье никогда не рассказывал ей о себе что-то за рамками того, что есть в открытых источниках. Но она, тем не менее, поняла, что весь его фасад меланхоличного сердцееда — всего лишь маска, за которой он уже много лет прячет себя настоящего: измученного мальчишки, боящегося подпускать к себе людей. – Макс, ты себе воображаешь. – Он кладёт руки ей на плечи, пытаясь разуверить. – Мне тоже нравится проводить с тобой время, но… серьёзно, давай не копаться в душах друг друга? Я не спрашиваю, какие у тебя отношения с семьёй, ты не спрашиваешь, что я могу о себе скрывать, идёт? Может быть, когда-нибудь, я тебе расскажу. Но пока, серьёзно, не стоит. – А когда? – зло спрашивает она. – Потом, – уклончиво отвечает Торп. – Всему своё время. Это время не придёт, – понимает он. По-хорошему, отношения с Максин пора заканчивать, какими бы приятными ни были эти две недели. Но она не тот человек, кому он готов признаваться во всех своих грехах и травмах, да и ему, по сути, плевать на её переживания. Он прекрасно отдаёт себе отчёт, что отношения с Макс при самом благоприятном раскладе закончатся в момент его выпуска из академии. При наименее неблагоприятном — сегодня же, и Ксавье при всём желании не может найти в себе ни крупицы досады при этой мысли. – Вот ты вечно: всё потом, всему своё время… – Максин проводит рукой по аккуратно убранным волосам. – А потом воркуешь с Аддамс, да? Ксавье вздрагивает — и тут до него доходит. Четвёртый год в этой школе — и на выпускном курсе, блять, оказался героем безвкусной подростковой мелодрамы. – Ты что, реально ревнуешь? – не верит он. – Макс, ты серьёзно? – А что ещё мне думать, учитывая вчера, и сегодня ты с ней так мило ворковал, пока я не пришла? – Охренеть ты обо мне высокого мнения. Ксавье не знает, смеяться ли ему или стонать от непроходимой тупости очередной подружки. Сама мысль о том, что у него с Аддамс могли быть какие-то отношения, смехотворна настолько что… А почему смехотворна? – внезапно думает он. Аддамс хороша собой, он готов это признать. С ней, несмотря на её характер и полную ебанутость, интересно говорить — он давно уже не получал такого удовольствия от словесных перепалок, даже когда они с Уэнсдей топчутся друг у друга по нервам. И эта их чёртова игра, когда они оба пытаются анализировать смерть Роуэна Ласлоу — Ксавье не может не признать, что это его заводит. Не до той степени, чтобы сунуть руку под ширинку брюк, но достаточно, чтобы при появлении Аддамс не свалить по своим делам, но с радостью отвечать на её идиотские вопросы, выводя ту из себя, наблюдая, как трескается её фасад заносчивой безэмоциональной стервы. На такое, в принципе, не была способна даже Бьянка, несмотря на весь её интеллект. Ксавье в очередной раз поправляет хвост волос, одёргивает толстовку и поводит головой. – Макс, давай поговорим потом, хорошо? – предлагает он, понимая, что если они оба не остынут, то разговор закончится осточертевшей фразой «давай останемся друзьями», и он даже не особо расстроен этим фактом. – У меня сегодня полно забот, которые никак не относятся к тебе, Аддамс или школе. Раздуваешь из мухи слона, серьёзно. Аддамс и так мнит себя центром мира, а ты её ещё и в наши отношения пытаешься вплести… – А как ещё мне думать, раз ты так с ней носишься? Ксавье уже готовится возразить — как вдруг понимает, что ему плевать. Вот реально — абсолютно безразлично, что там надумает себе Максин. Хочет ревновать его к Аддамс — пожалуйста. Хочет поспрашивать у Йоко и Дивины, как они трахались втроём в начале года — да бога ради, пусть завидует. Да даже у Бьянки может поинтересоваться, из-за чего они расстались — у Барклай не хватит самоуважения рассказать о настоящей причине. И Ксавье плевать, что там Макс о нём подумает. Ему вообще плевать, что о нём подумают. Статус сына конгрессмена и любимца директрисы дают эту привилегию. – Как минимум — холодной головой, – усмехается он. Ещё раз кладёт руки девчонке на плечи и быстро чмокает в линию волос надо лбом. – Давай не превращать трагедию в дешёвый цирк. И чувствует, как напряжение оставляет её тоненькую фигурку. Макс делает глубокий вдох, поводит головой, разминая шею, и заглядывает ему в глаза, робко улыбаясь. – Извини, – произносит она. – Я просто переживаю. Из-за тебя, из-за Роуэна… из-за всей этой ситуации. Утром за завтраком только и было разговоров, что о вчера, ещё и Уимс выступила с предупреждением. Вроде меньше дня прошло, но всё уже настолько достало… – Она облизывает губы. – Давай выберемся куда-нибудь? Не могу здесь больше находиться, потому что опять все будут обсуждать и тебя, и нас с тобой. Может, съездим куда-нибудь? Ксавье морщится. Он мог бы возразить, что причиной обсуждения их отношений в школе был ею лично устроенный скандал за завтраком, но понимает, что, в принципе, в её предложении есть рациональное звено. Хорошо бы и правда куда-нибудь свалить на вечер — хотя бы на полигон, а потом можно переночевать в квартире. Только никуда он не поедет, пока не пройдёт обыск их с Роуэном — теперь уже только его — комнаты. – Аякс забрал машину. – Он не рассказывает ей о настоящей причине, почему не хочет уезжать из школы даже на несколько часов, и свидание Петрополуса оказывается отличным поводом слиться. – Давай завтра. Съездим после уроков пообедать в Берлингтон, в тот китайский ресторанчик. – Может, в кино сходим? – предлагает Максин. – Там сейчас ретроспектива Тима Бёртона. Я в детстве обожала «Битлджус», его вроде как раз завтра будут показывать… Смотреть старую глупую комедию не особо хочется, но если они возьмут места на последний ряд, им точно будет не до кино, а если сеанс не сильно поздно закончится, то и в квартиру заехать можно будет. Мысль об этом немного радует. – Давай решим завтра после занятий, – предлагает он, наклоняясь к её губам. Не может сдержаться, опускает одну руку ниже и быстро сжимает скрытую тёмно-зелёной водолазкой грудь. – Мне нравится твоя идея. Макс дёргается в ответ на его прикосновение, вскидывает голову, призывно распахивая рот — к счастью, без извечной клубничной жвачки — но Ксавье отступает, возвращая на своё лицо нахальную улыбку. Изображать из себя школьного повесу гораздо проще, чем объяснять, откуда в его жизни куча проблем, из которых погибший сосед был даже не самой большой. Разговор с подружкой оставляет неприятное чувство пустой недосказанности. Ксавье думает, что, несмотря на свои успехи в химии и фотографии, несмотря на вроде кажущуюся адекватность, она по факту оказывается совершенно обычной девчонкой, падкой на хороший трах и статус подружки некоронованного короля школы. В голову начинают лезть неприятные мысли, что трах и статус — это, собственно, всё, что им друг от друга нужно, но разбежаться с ним Макс себе не позволит, пока не пройдёт Вороний бал в следующем месяце. А вот после него, покрасовавшись на глазах всей школы в купленной на его деньги дизайнерской шмотке, наверняка первая пошлёт его куда подальше, чтобы с гордостью рассказывать всем, что это не Ксавье Торп бросил её, а она бросила Ксавье Торпа. По крайней мере, цену этим она себе поднимет до конца года. А самооценку — на ближайшие лет пять, рассказывая всем и каждому даже после выпуска, что встречалась с сыном конгрессмена Винсента Торпа и внуком верховного судьи Джонатана Торпа. Но секс с ней был интересный и яркий, так что пока Ксавье не видел смысла прекращать эти идиотские отношения. В этом плане иметь постоянную подружку было удобнее, чем каждую неделю подыскивать новое развлечение. Он несколько минут сидит на крыльце школы после её ухода, приводя мысли в порядок. Сначала Уимс, потом Барклай и Аддамс, потом вот Доран… Почему никто не может просто оставить его в покое? Он, может быть, опечален и шокирован смертью соседа и хочет поскорбеть в одиночестве! Ксавье усмехается, подумав, насколько смешно звучит это предположение. Скорбеть он разучился очень давно. Он уже собирается тоже пойти к себе, как раздаётся звонок телефона. Торп морщится, узнавая мелодию, поставленную только на один контакт, и достаёт аппарат из кармана, даже не глядя на экран. Что-то долго. Он ожидал этого звонка ещё утром. Отвечать хочется меньше всего, но Ксавье понимает, что если он сейчас сбросит вызов, то уже через пятнадцать минут его в очередной раз вызовет к себе Уимс и уже под её надзором заставит перезвонить. – Привет, пап, – бросает он, поднося телефон к уху. – Ксавье, у тебя всё в порядке? – интересуется отец вместо приветствия. Ладно, в викторине «кто первый достанет Ксавье Торпа?» только что объявился новый претендент на победу. – В полном, – отвечает он. – Что такое? – Мне звонила Ларисса, – сухо отзывается Винсент. – По поводу твоего соседа. А… Конечно. – Ладно… – тянет он. – И что? Винсент несколько мгновений молчит. – Ксавье, – вкрадчиво интересуется он. – Насколько ты в этом замешан? Неожиданно берёт злость на отца — что тот настолько в него не верит, что считает, будто Ксавье действительно может иметь к случившемуся какое-то отношение. Он спускается на парковку, проходит к машине близнецов Фишер, зная, что они никогда не запирают свой «Джип», всецело полагаясь на службу безопасности школы, и, бесцеремонно распахнув дверцу, открывает бардачок. Находит там пачку сигарет, потом нашаривает зажигалку и, бедром вернув дверцу в закрытое положение, закуривает. – Я был свидетелем, – честно отвечает он. – Это может быть проблемой? Он не курил уже сколько?… Больше месяца точно, после расставания с Бьянкой. И теперь физически чувствует, как никотиновый дым проносится по кровеносным сосудам, достигая кончиков пальцев. – Пока не знаю, – произносит Винсент. – Зависит от того, насколько свидетелем ты был. Ларисса сказала, ты был не один, с тобой была какая-то девчонка. – Уэнсдей Аддамс, – подтверждает Ксавье, делая очередную затяжку. – Именно она и рванула за Роуэном. Я пытался отвести её назад. Винсент отвечает не сразу. Ксавье как наяву видит, как тот хмурится, формируя глубокую вертикальную складку между бровей. По паузам отец наверняка догадался, что он тут с сигаретой, но Ксавье откровенно плевать. – Аддамс, – наконец произносит конгрессмен. – Как интересно. – Что в этом интересного? – не понимает Ксавье. – Не обращай внимания, я о своём, – усмехается в телефон отец. – А она что-то видела? – Она потеряла сознание, – сообщает Ксавье. – Галпин допрашивал нас вчера, но что мы могли ему рассказать? Аддамс валялась в отключке, а я возился с ней… Я, честно, не видел, что произошло с Ласлоу. На той стороне воцаряется тишина. Ксавье пытается вспомнить расписание отца, чтобы понять, откуда тот сейчас звонит — из Чикаго или из Вашингтона. – Ксавье, – наконец вновь произносит отец. – Я спрошу ещё раз: насколько ты в этом замешан? Что он может ответить? Отец всё понимает по-своему. – Ясно, – комментирует он его молчание. – Надеюсь, мне не стоит говорить тебе, чтобы ты был осторожен? – Я всё понимаю, пап, – отзывается Ксавье, решив, что не стоит говорить про грядущий обыск своей комнаты. – Но, в самом деле, всё нормально. Я не знаю, что произошло с Роуэном. Вряд ли у шерифа будет повод ко мне придраться, в очередной раз. – Я очень на это надеюсь, – сухо бросает конгрессмен. – Позвони Джонатану, если понадобится его помощь. – Я надеюсь, без этого обойдётся, – сворачивается разговор Ксавье. – Передавай привет Мел и поцелуй Грейси за меня. – Будь осторожен, Ксавье, – прощается Винсент и отключается. Да чтоб его! Ксавье пару мгновений смотрит на погасший экран, потом засовывает телефон в карман и сползает по дверце фишеровского «Джипа», усаживаясь прямо на асфальт парковки. Конечно, отец узнал — они с Уимс, блять, учились вместе, дружатся чуть ли не в дёсны, директриса докладывает конгрессмену о каждом его чихе не по расписанию. И эта гиперопека, изображающая из себя преувеличенную заботу о проблемном сыне, уже успела порядком вывести из себя. Но вместе с тем злиться на отца не получается. Ксавье прекрасно знает, с какими проблемами он бы столкнулся, не стой за его спиной имя Торпов. Легче от этого не становится. Он смотрит на наполовину истлевшую сигарету в своей руке, делает последнюю затяжку, тушит об асфальт возле своего ботинка и выбрасывает окурок в урну на крыльце. Если администрация школы захочет привлечь его за курение на парковке — что ж, он хотя бы посмеётся. ~~~~ Уэнсдей поднимается в Офелия-холл злая и обиженная. Чёртов Ксавье Торп умудряется вывести её из себя, как не удавалось даже кузену Лампи, всерьёз нацелившемся на ней жениться несколько лет назад. Старшекурсник из Иллинойса, со своей вечно издевательской ухмылочкой и снисходительным прищуром прозрачных серо-зелёных глаз, умудрялся двумя словами растолочь её уверенность до состояния матушкиных ядовитых смесей, только вот иммунитета на этот яд у неё пока не выработалось, и противоядия не было. Под его взглядом Уэнсдей тушевалась, чувствуя себя жертвой многократной лоботомии, а потом без устали прокручивала их разговоры в уме, придумывая всё более и более ехидные фразы в ответ на его абсурдные аргументы и ругая себя за столь несвойственную ей ненаходчивость. Кажется, Энид как-то говорила, что Торпы — потомственные юристы и политики. Отец Ксавье представлял Иллинойс в Конгрессе, являясь одним из нескольких изгоев в Палате представителей; дед, ни много ни мало, был первым членом Верховного суда с метаспособностями; прадед занимал должность вице-губернатора штата… и это не считая колоссального состояния, которое Торпы сколотили за все столетия их фамилии в Америке. Если на севере США и существовала аристократия, то Торпы были её предводителями не только среди изгоев, но и в общепринятом смысле. Клан Кеннеди и тот не мог похвастаться такой историей, восходящей к первым поселенцам, когда изгои кровью и оружием отстаивали своё право на существование рядом с преступниками и отщепенцами Старого света. И вся история благородного имени свелась к… вот к этому? Оставив Торпа выяснять отношения с его бестолковой подружкой, Уэнсдей в очередной раз задумалась, а что же, собственно, она знает о Ксавье Торпе? Мысли скакали в голове, как тушканчики посреди полуденного зноя в пустыне. Информации было много — и ничего. История семьи, успехи в школе, протекционизм со стороны директрисы, откровенно враждебное отношение к местным представителям власти из нормисов, куча подружек. Трагическая смерть матери, провидение в качестве дара, удивительная верность всех его друзей и… всё? Уэнсдей едва не бьёт себя по лбу. Если не копать дальше, то Ксавье Торп представляется просто таки идеальным образчиком золотой молодёжи: умный, красивый, коммуникабельный, доброжелательный, популярный среди сверстников и любимый среди старших… Уэнсдей думает, что это самый лучший анамнез для маньяка-убийцы. Когда она входит в свою комнату, Энид уже готовится куда-то уходить. Уэнсдей бросает рюкзак на свою кровать и нервно дёргает плечом, услышав шорох покрывала. – Ксавье Торп, – сразу спрашивает она. – Что ещё ты можешь о нём рассказать? Синклер поправляет помаду на губах и отворачивается от зеркала. – Опять? – вскидывает светлые брови она. – Серьёзно? Ты каждый разговор начинаешь с того, что я могу рассказать тебе о Ксавье Торпе. Если бы я не знала тебя лучше, я бы подумала, что ты на него запала. Какая абсурдная мысль! Ксавье Торп и так достаточно популярен среди студенток «Невермора», так что интересовать Уэнсдей он может только и исключительно в контексте убийства его соседа. – Наивно с твоей стороны предполагать, что ты меня знаешь, – произносит она, расстёгивая кофту. – А что я должна о тебя узнать, если ты при каждом удобном случае спрашиваешь о Ксавье? – усмехается Энид. – Сама подумай, как это выглядит со стороны. – Как стандартная работа детектива, проводящего опрос свидетелей в процессе расследования преступления, – отвечает Уэнсдей, вешая кофту на плечики в своём гардеробе. Энид усмехается. – Да. Конечно, – кривит губы в недоброй усмешке и принимается раскрашивать свои глаза яркими блестящими тенями. – Именно так это и выглядит. Уэнсдей хмурится, уловив в тоне соседки странную интонацию. Но ей некогда отвлекаться на бессмысленные инсинуации. Синклер ведь совсем её не знает, а Уэнсдей совершенно не заинтересована в том, чтобы обманывать или соответствовать её ожиданиям. Пусть уж пустоголовая блондинка думает себе, что хочет — Уэнсдей всё равно не задержится в школе. Только сначала расследует смерть Роуэна, выведет на чистую воду Ксавье Торпа, что бы он ни скрывал, и вернётся к своему изначальному плану сбежать как можно дальше. Дядя Фестер наверняка не будет возражать, если она присоединится к нему в его приключениях. – Если ты собираешься покинуть школу на сегодняшний вечер, то ты не будешь возражать, если я воспользуюсь твоим компьютером? – спрашивает она, возвращаясь в комнату. – Буду, – возражает Синклер. – Компьютер слишком личная вещь, а ты права, мы с тобой не лучшие подружки, чтобы таким делиться. Резкий ответ соседки сбивает с толку. – Это не было вопросом, – прищуривается Уэнсдей, бросая взгляд на макбук в разноцветных наклейках, валяющийся на кровати Энид. – Учти, он запаролен, и пароль ты не угадаешь, – перехватывает её взгляд Синклер. Очевидно, она вполне удовлетворена своим макияжем, потому что встаёт из-за зеркала и накидывает на плечи своё вырвиглазное плюшевое пальто. – Или могу предложить сделку. Ты прикроешь меня перед Торнхилл, если мы с Аяксом задержимся в Берлингтоне, а я включу тебе компьютер. – Торг? – вскидывает брови Уэнсдей. – Это я могу принять. По рукам. Энид ещё раз недобро усмехается, поднимает с покрывала свой макбук и, поставив его на туалетный столик, проводит пальцем по тачпаду, выводя систему из гибернации. Аддамс заглядывает ей через плечо, надеясь подсмотреть пароль, но Синклер, усмехнувшись, запускает гостевой режим с совершенно пустым рабочим столом. – Развлекайся, – бросает она, вставая из-за стола. – Будь добра, удали историю браузера, когда закончишь. Не уверена, что оценю твои интересы. – У тебя время до полуночи, – предупреждает Уэнсдей, не глядя на неё. – Потом я из крёстной феи превращусь в злую мачеху и нажалуюсь Торнхилл, что ты со своим дружком застряла вне школы. – О, аллегории на классические детские сказки? – хмыкает Энид. – А ты в душе, оказывается, романтик. Слова соседки неприятно задевают собственное мрачное самолюбие, но отвлекаться на бестолковый трёп блондинки не хочется. – Полночь, Энид, – напоминает Уэнсдей. – Не волнуйся, я не доставлю тебе такого удовольствия, – издевательски улыбается Синклер, а следом хватает свой телефон и едва ли не вприпрыжку вылетает из комнаты. Дверь неприятно хлопает. Уэнсдей достаёт из ящика собственного стола украденную из тумбочки Ласлоу флэшку, несколько мгновений крутит её в пальцах и решительно вставляет в разъём сбоку. Щёлкает на «открыть файлы» и в предвкушении замирает. И оказывается глубоко разочарована. На всей карте памяти — всего несколько файлов: текстовые и какие-то фотографии. Уэнсдей щёлкает по первой и ждёт, когда загрузится огромная рентгеновская фотография грудной клетки. Ну это… нечестно! На флэшке оказываются результаты медицинского обследования Роуэна Ласлоу, которое он прошёл в начале сентября в городской клинике Джерико. Флюрография, результаты МРТ, несколько рентгеновских снимков. Уэнсдей вспоминает, что видела в ящиках убитого студента препараты от астмы, и едва не хнычет от обиды. И она пошла на поводу у Синклер ради вот этого?! Горькая безотчётная обида на Роуэна Ласлоу неприятно колет под дых. Даже если бы у него тут были порнушные ролики, она бы и так не была разочарована. Уэнсдей выдирает флэшку, захлопывает крышку ноутбука, не потрудившись завершить сеанс, и резко разворачивается. И успевает заметить, как что-то — кто-то — шустро шмыгнул под покрывало на её кровати. – Вещь! Она в два прыжка оказывается на своей половине комнаты и жестом тореодора сдёргивает покрывало на пол. Пытавшийся скрыться под подушкой обрубок испуганно замирает в центре тёмной простыни, потом осторожно пятится назад, стараясь передвигаться как можно бесшумнее, словно это сделает его незаметнее. – Ты в курсе, что я тебя вижу? – злится Уэнсдей. Вещь подпрыгивает и бросается наутёк, но Уэнсдей оказывается быстрее. Рванув вперёд, она смыкает пальцы на запястье дальнего родственника и поднимает в воздух, крепко удерживая ладонь двумя руками. Тот несколько раз дёргается, пытаясь вырваться, грозит ей кулаком, пытается ущипнуть, но в конце концов признаёт своё поражение и замирает, понуро опустив подушечки пальцев. – Что ты здесь делаешь? Вещь оживает и, словно поверив, что очередная казнь отменяется, принимается жестами рассказывать ей, что он делал эти полторы недели. – Это не ответ на мой вопрос! – обрывает его Уэнсдей и вдавливает ноготь большого пальца в шов прямо в центре его ладони. Вещь дрыгается, показывая, что ему больно. Аддамс чуть отпускает палец. – Родители прислали? – верно истолковывает она очередную связку жестов. – Следить за мной, да? Переживают, что я сбегу из школы? Правильно переживают! – Она встряхивает обрубок, зло смотря на него. – И раз уж ты тут, то ты мне окажешь в этом плане посильную помощь! Очередная комбинация получается настолько гневной, что Уэнсдей не разбирает и половины того, что он сказал ей языком жестов. – А я тебе выбор не предлагаю! – злится она. – Запру в ящике, если будешь мешать, и, может быть, потом Синклер когда-нибудь найдёт твой разлагающийся труп. Жаль, я не услышу её визгов. Вещь слабо пытается возразить, что Энид Синклер, вообще-то, очень милая, судя по тому, что он узнал, пока наблюдал за девушками, и Уэнсдей не помешало бы с ней подружиться. – Не усугубляй своё положение! – прикрикивает Аддамс. – Ты и так сейчас очень близок к тому, чтобы потерять парочку ногтей и обзавестись новыми швами! Если бы у Вещи было тело, Уэнсдей бы увидела, как он смиренно вздыхает, примиряясь со своей участью. Девочка чувствует, что губы вот-вот расползутся в торжествующей улыбке. – И ни слова родителям! – предупреждает она. – Как ты вообще оказался в «Неверморе»? Рука показывает вздёрнутый вверх большой палец. – Автостопом? Отец что, не раскошелился тебе на перелёт бизнес-классом? – усмехается Аддамс. – Трагично было бы, если бы тебя переехал какой-нибудь трак! Пальцы обрубка складываются в фигу, что на его языке должно означать нахальное «не дождёшься». Потом он пару раз дёргается, словно напоминает ей, что она так и держит его со всей дури, и Уэнсдей чуть разжимает руку. – Как мне ни противно это признавать, но наш побег придётся отложить, – отвечает она на его очередной вопрос. – Я не могу покинуть школу, пока не расследую смерть того психокинетика… да, Ласлоу, верно. Вещь понуро машет пальцами из стороны в сторону, потом отщёлкивает очередной вопрос. – Конечно, у меня есть подозреваемый! – оскорбляется Уэнсдей. Как наивно с его стороны полагать, что она теряла время зря! – И ты поможешь мне узнать всё о Ксавье Торпе!