Нежные, теплые, сильные

… Провалили миссию… пострадала при исполнении обязанностей… найдена живой на побережье близь… немедленно отправлена к нам… дальнейший план действий… Линетт… Голоса за дверью удаляются и вскоре становятся настолько тихими, что разобрать получается лишь отдельные звуки. Но Лини все ещё ясно различает голос Отца, и от одних его звуков мурашки табунами бегают по коже. Что теперь будет? Что теперь делать? Жизнь, что не так давно начала налаживаться, снова рушится, больно ударяя Лини обломками. Линетт снова не с ним. Из-за него. Он сам во всем виноват. Он и только он. Ведь именно он составлял план задания, именно он сказал Линетт проверить ту дверь и именно он в тот самый момент находился… Где? Где же он был? Почему не получается вспомнить? Почему он просто не был рядом? Голова раскалывается, мешая хоть немного прийти в себя. Сердце бешено бьется в груди. Он знал, что однажды это может случиться, но не думал, что все произойдет так скоро. Они с Линетт всё-таки часть Фатуи, их работа полна риска, но… Ах, как бы сильно он хотел, чтобы сейчас все было иначе! Лучше бы его поймали. Лучше бы это он сейчас лежал без сознания где-то в госпитале. Но там уже лежит сестра. *** Отец выходит к нему, тихо щелкая дверью, а увлеченный мысленным самоистязанием Лини не сразу её замечает. В обычные дни это стало бы верхом неуважения. Но не сегодня. Сегодня у него есть право ненадолго прекратить вечную ложь и выйти из образа. Продышаться. Слуга молча касается его плеча, привлекая внимание. Атмосфера стоит напряжённая. Но убегать не хочется. Сил уже нет. Лини готов принять любое наказание за провал, но ощущает лишь тепло, исходящее от ладони на плече и видит на лице Отца лёгкую, почти ободряющую улыбку. Хотя, может ему это всё уже кажется. — Иди, проспись. С утра жду в кабинете, с новыми силами и в здравом рассудке. Все вопросы там же. От вечерних обязанностей пока что освобождён. Все ясно? — Да, Отец. — Голос звучит слишком жалко и надорвано. Но Лини не может ничего с этим сделать. Он сам сейчас ничуть не менее жалкий. Линетт бы не оценила. *** Коридоры кажутся бесконечными. Дети вокруг, улыбки и рукопожатия, шум, гам, голоса, смех — все это сливается в одну адскую какофонию, впервые за долгое время вызывая у Лини желание закрыть глаза и уши. Всё вокруг пестрит и галдит, сегодня подобное вызывает лишь приступы паники. Без Линетт всё тут не такое и родное. Как будто и не его вовсе. И даже в собственной комнате Лини не чувствует облегчения. Совершенно. Ни капли. Голова продолжает гудеть, а сердечный ритм совершенно не собирается приходить в норму. Хочется укрыться одеялом с головой. Хочется забыться. Хочется позорно разреветься, лишь бы стало легче. И Лини даже попытался бы, наплевав и на собственное достоинство, и на что угодно ещё, вот только в жаркий сезон вместо одеяла — обыкновенная простынка, не дающая никакого чувства защищённости. Мысли не уходили из головы, как бы он не пытался, а слезы просто не получалось выдавить из глаз. В отсутствии сестры находиться в комнате было отчего-то до жути тревожно. Странно. Невозможно. Отсюда хотелось сбежать поскорее. Хотелось, чтобы кто-то был рядом, но не хотелось видеть кого-то, кроме нее — самого близкого человека. Всю жизнь плечом к плечу. Именно Линетт научила Лини любить и вообще осознавать, что такое семья. Именно она помогла стать ему тем, кто он есть. Ни один его фокус не прошел бы гладко без столь чудесной ассистентки. Ни одно шоу бы не получилось. Сам Лини бы не получился. Давно бы упал с высоты пирамиды своей лжи, потерял бы себя, исчез бы в бесконечных образах. И он всегда это понимал. *** Однажды Лини уже довелось почти потерять сестру. Этот случай из детства он запомнил на всю жизнь. Запомнил, как однажды её без раздумий продали какому-то аристократу-изврашенцу, а ему наняли нового ассистента. Запомнил тот ужас, что испытывал тогда. Запомнил отвращение. С тех пор он — ребенок дома очага. И она тоже. На самом деле они оба безумно этому рады. Тут, как минимум, не предадут и не продадут. Есть еда, крыша над головой и право в перерывах от обязанностей заниматься тем, чем хочется. Отец действительно почти как член семьи. И Лини уверен, никто не проявлял к ним столько же заботы, сколько это делала она. Она даже хочет, чтобы в будущем сам Лини стал кем-то на нее похожим, стал новым Отцом! Считает, что он достоин. И сам Лини знает, что настанет день, и ему придется вести за собой детей. Поэтому нельзя терять перед ними вид и падать духом. Нельзя быть честным. Нужно снова много-много лгать. И это несложно. Годы практики позволили ему отточить мастерство лжи до невероятно высокого уровня, а работа иллюзионистом лишь поспособствовала развитию этого навыка. Но правильно ли обманывать свою семью? Он так не думал. Но выбора не было. Дети хотят видеть в нём того, за кем можно пойти, на кого можно положиться. И он рад был им это дать, но в редкие моменты искренности он понимал — «настоящий» Лини слишком слаб для этого. Поэтому создал ненастоящего. Собственную маску. Не первую и не последнюю. Он знал, что это опасно. Случалось, что он почти потерял себя за вечной ложью. Но даже тогда в реальность вернулся быстро. Не сам, конечно. Дело как обычно было в ней. Линетт. С ней рядом не страшно было идти на что угодно. Она знала Лини чуть ли не лучше, чем он знал себя сам. Она бы вернула его даже если бы он потерялся. Она бы приняла его с чем угодно. Помогла бы в любом случае. Но сейчас она в госпитале, а Лини снова стал тем самым беспомощным маленьким мальчиком: не может взять себя в руки, как бы не пытался, не может унять тревогу. И вообще ничего не может. Не смог защитить её, не смог быть рядом. А ведь она спасла его столько раз! Не смог держать лицо перед Отцом. Не смог выйти к детям и продолжить с ними день. Не смог даже прорыдаться под одеялом. Не поужинал. Ни с кем не поздоровался и не попрощался. А Арлекино, случаем, не ошиблась, решив, что он достоин стать следующим Слугой? Он никогда не сомневался в словах Отца, но частенько сомневался в себе. В том, чем он все это заслуживает и заслуживает ли вообще. И всегда ответ находила только сестра. Сам Лини мог лишь бесконечно размышлять об этом. Убожество. *** Заснуть выходит нескоро, но усталость берет верх, позволяя ненадолго забыться. Сегодня Лини ничего не снится. И он действительно счастлив. Не хватало сейчас кошмаров, не хватало увидеть во сне сестру а проснуться снова в одиночестве. Однако даже без снов просыпаться неприятно. Новый день встречает Лини серым небом, дождём, отвратительным настроением и усталостью. Вроде бы недавний достаточно продолжительный отдых и не ощущается совершенно. Тело гудит, ноет, кажется до невозможности тяжёлым, в глазах темнеет. Ужасно хочется пить. «Нервы», — думает Лини, поднимаясь с кровати. Но дальше одного слова мысли уйти не успевают, потому что через мгновение парень с грохотом валится на пол, ударяясь итак израненным телом. Больно. День начинается с дурного знамения. Но отчаиваться ещё рано, рано устраивать истерики. Ныть нужно было вчера. Сегодня важный день, который ему обязательно нужно провести с другими детьми. И поговорить с Отцом. Не нужно заставлять Отца ждать. Лини ведь прекрасно помнит её просьбу подойти. Он уже разочаровал её провалом, разочаровал вчерашним поведением. Нельзя сегодня разочаровать опозданием. Ни в коем случае. *** На то, чтобы привести себя в порядок, сегодня уходит особенно много времени. Синяки под глазами, вялый, потрёпанный и болезненный вид, спутавшиеся волосы, ссадины, раны — это безумно портит образ, который он себе выбрал. И выдает его состояние. Нельзя, чтобы таким его снова увидела Слуга. И тем более другие дети. Холодная вода помогает проснуться и почувствовать себя более живым, а умелое обращение с гримом — вернуть лицу здоровый цвет и легкий румянец. Будто бы все хорошо. Лини улыбается своему отражению и отходит от зеркала в другую часть комнаты. К вещам сестры. Они слишком часто были друг с другом, чтобы прятать свои вещи. Вчера он остался без ужина, а сегодня, вероятно, пропустит завтрак, но у Линетт там всегда лежало печенье, которое девушка часто предлагала к чаю. Не то, чтобы это было необходимо — за детские годы Лини привык голодать, просто… Просто если бы сестра узнала, что он не ел — злилась бы долго. Пусть от печенья и мало толку, но это ведь уже что-то? Хотя бы живот болеть не будет. И на том спасибо, как говорится. *** Путь к кабинету Арлекино сегодня кажется слишком долгим. Лестница противно скрипит после каждого шага, а рассветное солнце слепит глаза сквозь большие и чистые окна. В обычное время Лини полюбовался бы утренним пейзажем, но сейчас настроение не то. Нельзя расслабляться. Внутри с новой силой разгорается тревога — Лини не знает, чего ему ждать. Слов разочарования из-за провала на миссии? А может, плохих новостей о Линетт? Или хороших? А может быть Отец больше не видит в нем потенциала? Или всё сразу? А может, пришло время для нового задания с каким-нибудь другим напарником? Лини этого не переживет. Он сегодня кое-как встал с кровати и все ещё чувствует себя ничтожным, какие ещё задания? В любом случае спорить с Отцом будет бесполезно, но… Стоять. Лини резко дает самому себе пару пощёчин: ему ещё ничего не сказали, а он уже паникует. Отец скажет идти на миссию — он пойдёт, а о спорах и думать не стоит. А если Слуга в нем разочаруется — придется работать лучше. Никакой паники. Иначе сестра будет грустить. С такими мыслями он уже дёргает ручку массивной дверь кабинета. И с удивлением понимает, что дверь не поддается. Лини пробует ещё раз, ещё и ещё, но результат один и тот же. — Закрыто. Не пытайся. — Слышится тихий голос откуда-то сзади. Лини от неожиданности подпрыгивает на месте и резко поворачивается в сторону говорящего, сразу цепляясь взглядом за знакомую россыпь веснушек. Что тут делает Фремине? Разве сейчас он не должен быть где-то в другой части Фонтейна, выполняя задание под водой? Или тоже провал? Не то, чтобы Лини был не рад его видеть — наоборот, возвращение одного из наиболее близких названых братьев отозвалось внутри тихой радостью, но… Лини просто было тревожно. — С возвращением! — На губах появляется почти не наигранная улыбка. — Вчера вернулся? Или сегодня утром? Как всё прошло? Раз тут закрыто, не знаешь, где может быть Отец? Она просила меня подойти вчера. — Вернулся ночью, около часа. Вышло быстрее, чем ожидалось. Ближе к рассвету Отец отошла по какому-то срочному делу. С тех пор тут и закрыто. Сам как? Вы с Линетт должны были вернуться на днях. Лини молчит несколько секунд, раздумывая, как много следует рассказывать. Он не собирался врать, но утаить часть информации вполне мог. И очень даже хотел. Нечего лишний раз панику разводить. Ничего страшного не произошло. — Мы, — Лини снова делает паузу, подбирая слова, — мы вернулись вчера. Ну, вернее будет сказать, что я вернулся. Линетт в госпитале, и я не знаю, насколько всё плохо. Думаю, ради этого Отец и звала меня к себе. Выходит, мы провалили миссию. Я оставил Линетт, из-за меня ей плохо сейчас, а я теперь даже наказание получить не могу. — В горле появляется неприятный ком, но Лини быстро проглатывает его, не подавая виду. — Но я рад, что хотя бы у тебя все проходит гладко. Молодец, так держать. Фремине оглядывает его с головы до ног, но молчит. А что тут скажешь? Он понимает — Лини как обычно преуменьшает масштаб проблемы, но ничего не может сделать. Хочется помочь, да только он выглядит как человек, который помощь эту отвергнет сразу же. И верно. Как бы близки они не были, всё-таки на протяжении всего времени продолжали сохранять какую-то негласную дистанцию. Да и нужна ли кому-то непрошеная помощь? Фремине так не думал. Хотя хотелось что-то сделать. С Лини всегда так. Фремине слишком часто чувствует себя неправильно. Будто бы даже в нём самом устраивают фокусы. Лини невообразимо сложный. Может, на самом деле он не сложнее других детей в Доме Очага, но он единственный стал для Фремине настолько близким человеком, оттого любого рода отношения с ним иногда вызывают лишь бесконечные внутренние вопросы. И приятные эмоции. Фремине привык плыть по течению, привык к спокойствию, но с Лини получалось всё с точностью, да наоборот. Этот шумный и эмоциональный подросток вызывал в нёем какие-то странные, непонятные бури. И порой Фремине ловил себя на мысли, что он этому рад. С Лини хотелось проводить время, с Лини хотелось изменять ход течения. Лини частенько оказывался лучше любого сказочного героя. Он всегда знал, что надо делать, он мог придумать решение к чему угодно, мог найти выход из самого плачевного положения. С его лица не сползала улыбка, а в глазах, не смотря ни на что, горел свет. Лини с сестрой будто дополняли друг друга. Вместе всегда и во всём, такие разные, но такие близкие; их невозможно было представить по-отдельности. А сейчас уже и представлять не нужно. По Лини все и так было видно. Как бы хорошо он не лгал, красные глаза и общая напряжённость выдавали его с головой. Это бы сработало с кем-то ещё. Наверное, дело было в том, что Фремине хотел увидеть правду. — Вопросов нет. — Фремине качает головой и, чуть теребя рукава, продолжает. — Но… Есть предложение. Могу взять на себя часть твоих обязанностей. Помочь с уборкой, посуду помыть, а ещё отложу тебе завтрак. Ты ведь все равно будешь ждать отца сейчас, я прав? — Прав. — Соглашается Лини. — Больше делать мне нечего. Наверное… — В голове мелькает мысль об отказе, желание позавтракать выгоняет её прочь. — Я согласен. Если тебе не сложно, конечно. Впредь я твой должник, Фремине. Фремине лишь скрещивает руки на груди и разворачивается, удаляясь. На губах Лини появляется легкая улыбка — всё уже не так и плохо. *** Из кабинета Отца Лини вылетает пулей. Часы показывают пол одиннадцатого. Казалось бы, день только начался, нет ещё и полудня, но Лини уже чувствует смертельную усталость. Не хочется больше никого видеть, хочется отдохнуть, спрятаться где-нибудь под лестницей и просидеть так весь день. Но, к сожалению, это невозможно. Иногда Лини думает, что слишком жалеет себя. Никто не умер, а он тут уже стал королевой драмы! С другой стороны Линетт стало хуже, и… О нет, Лини даже не хочет думать, что может быть дальше. *** Настроение у Лини немного поднимается, когда он находит оставленный завтрак на небольшой золотой тарелочке. Льстит, что Фремине помнит его любимую посуду. И в целом: вся эта забота. Лини, конечно, чувствует себя странно, может, даже немного виновато, но не отрицает — ему приятно. Доедает Лини быстро и также быстро уходит из-за стола, убрав за собой. Энергии будто становится чуть больше. И надежд, что день будет не таким и плохим, тоже. До вечера все идет хорошо и гладко. Настолько, что, кажется, он уже начинает приходить в чувства. Настолько, что даже простенькие фокусы показывает. Настолько, что и сам не замечает, как время пролетает. И лишь ближе к вечеру усталость возвращается с новой силой. Вместе с Фремине, почему-то. Он встречает его в коридоре с ведром и тряпкой в руках. — Помочь? — С губ предложение срывается будто бы само. В ответ Фремине тихонько хихикает, отставляя ведро подальше. — Вообще-то я сейчас помогаю тебе. Так-то убираться сегодня должны были вы. Помнишь? Ты мне с помощью помочь собрался? — Забыл. — Лини неловко ойкает. — Но почему нет? Вместе быстрее будет. — Не спорю, быстрее. Тряпку дать? — Давай. Ты ту половину, я эту, так и коридор чистый, и свободны быстрее будем. — Лини выжимает тряпку и улыбается уголками губ. — Спасибо за завтрак сегодня. Фремине легко кивает и отходит к углам своей половины, Лини в противоположную сторону. Остаток работы проходит в тишине, но никто не против. Так быстрее, да и говорить неудобно: не кричать же из разных углов. Фремине заканчивает первым и уходит сливать воду. Лини вскоре отправляется следом. Развешивает промытые тряпки, полоскает ведро и, закончив, с тяжёлым вздохом разгибает спину. Фремине рядом потягивается, разминаясь. Лини чувствует ещё один укол вины — кажется, он переложил слишком много своих обязанностей без особых причин. И пусть помощь Фремине предложил сам, всё-таки не нужно было соглашаться. Лини сам виноват во всех своих проблемах. Как говорится, «qui a tiré le vin le boit». И зачем он снова втягивает в это других? А Фремине будто мысли читает. Подходит чуть ближе и осторожно касается руками плеч, приводя в себя. — Твое лицо снова грустное. — Резюмирует Фремине. — Думаешь о плохом? — Устал. — На выдохе произносит Лини. — Сам уже не понимаю, от чего конкретно. И накрывает ладони Фремине своими, прикрывая глаза. В воздухе виснет молчание, а в голове Фремине сразу же всплывают две мысли: первая — тишина сейчас, на удивление, напрягает, что уже очень странно для него, а вторая — у Лини очень теплые руки. Больше в голову вообще ничего не приходит. Лишь неловкость скапливается в воздухе, вызывая легкий румянец и желание прервать тактильный контакт как можно скорее. А лучше сразу после этого нырнуть в морские глубины и не появляться на поверхности следующие несколько дней. Но перед тем, как Фремине успевает сделать хоть что-то Лини всё-таки открывает глаза, сам отпускает друга и неловко кашляет в кулак. — Извини, поддался моменту. Я пойду, ночь на дворе. И ты иди. Добрых снов, Фремине. Спасибо за помощь. Впредь проси что угодно, qui paie ses dettes s'enrichit. И уходит быстро-быстро. Ответа не дожидается. Хотя Фремине и не отвечает. Лишь так и стоит столбом в том же положении и думает о том, что странно всё это. *** Перед сном каждый думает о своем. Кто-то размышляет о жизни, кто-то вспоминает постыдные моменты из прошлого, кто-то представляет фантастические сценарии. Но Лини в эту ночь думает о Линетт, а Фремине… А Фремине думает о том, что у Лини очень тёплые руки.