Двое в бледности

|

Тощая занюханная муха наяривала круги вокруг такой же занюханной лампы, что шнурком свисала с серого потрескавшегося потолка. Даже давным-давно выкрашенная в синий цвет тарелка лампы не спасала угрюмую ситуацию. Но мальчик, сидя за обеденным столом, как-то не особо хотел отвлекаться на назойливое насекомое. Сейчас главное отужинать и по-тихому свалить на второй этаж в свою берлогу. Он даже не поднимал глаз на сидящих рядом родителей. Отец — сухой и грубый мужчина с пресквернейшим характером, читал затасканную газетёнку и пыхтел вонючей трубкой. Мать — уставшая, забитая до невозможного женщина, с оплывшим от бесконечных слёз лицом, тихо ела невообразимую бурду, гордо именуемую "супом". "Супчик", кстати, она сама готовила. Но насколько хорошо могла приготовить вечернюю трапезу обычная, среднестатистическая женщина, которой выделяет финансы "любящий муж", и у которой мышь в холодильнике написала предсмертную записку, повесилась и, по истечении долгого времени, сгнила? Мальчик устало ковырял кусок мяса, которое больше походило на потрёпанную резину. Осторожно положил пищу в рот, попытался прожевать. Безуспешно. Мясо налипло на зубы, двигать челюстями вообще не представлялось возможным. С трудом пожевав немного, он проглотил гадость. Ощущения не из лучших, но нужно потерпеть. Скосил глаза на маму. Живя с незапамятных времён со своим мужем, она научилась кушать тихо, даже не бряцая ложкой о тарелку. Её сын не мог представить существа более безобидного и тихого, чем свою собственную мать. Стараясь также с предельной аккуратностью съесть шедевр домашней кухни, мальчик, улыбнувшись, отставил пустую миску. — Большое спасибо, было очень вкусно! Но ни один из родителей не отреагировал, как будто кроме них в комнате никого не было. Мама только метнула быстрый и обеспокоенный взгляд на своё чадо. Милейшая улыбка, на которую сын был способен, не подействовала как надо на взрослых. Ну ладно. Только мальчик подхватил со стола свою посуду, как отец соизволил разлепить губы и, пыхтя этой вонючкой, прошамкал: — Брось. Женщина вымоет. Мать, услышав эти слова, болезненно поморщилась. После тихо сказала, ласково глядя на своего малыша: — Я помою, сынок, не переживай. Но переживать стоило. Видя счёсанные, изодранные руки от нечеловеческой работы, мальчик всё же ослушался приказа отца. Спрыгнув со стула, что был слишком высок для него и покрепче сжав тарелку, он прошёл под пристальным и тяжёлым взглядом старикана на серую, не менее холодную и депрессивную кухню. Вскарабкался на табуретку рядом с ржавой и грязной раковиной. Слабо пустил воду из крана, постоянно нервно прислушиваясь к звукам из обеденной. Однако там, на удивление, было всё тихо. Наскоро вымыл посуду и поставил рядышком с раковиной, ибо открыть шкаф, что висел где-то высоко над головой, был тот ещё квест. А что-нибудь случайно поломать иль разбить в процессе открывания дверцы сегодня не хотелось. Не хватало только воплей старикана. Посему мальчик слез с табуретки и, коротко взглянув на тарелку и ложку, перешёл в другое помещение. Родители ещё сидели в тех же позах за столом, будто и не шевелясь вовсе, словно кожаные мешки, набитые ватой. Их сын тихой тенью проскользнул мимо, не привлекая внимания на второй этаж. Первые две ступеньки были сломаны. Острые щепки, как мини-штыки, топорщились во все стороны. Ловко перепрыгнув их, мальчик мягко приземлился на третью ступеньку. Продолжил подъём. Оказавшись в кишкообразном коридоре на втором этаже, он трусцой пробежал по пыльной выцветшей ковровой дорожке. Жидкий лунный свет падал на неё, причудливо окрашивая ткань в блестящий серебристый цвет. Но мальчику было всё равно на чёрно-голубую палитру тёмного коридора. Скрипнув парой половиц, он добрался до своей комнатушки и нырнул туда. Боже, храни вечно того, кто придумал электричество! Теперь не нужно играться со свечой и спичками. Безусловно, могло показаться, что это невероятно таинственно и романтично просиживать штаны до самой поздней ночи при свете свечи. Но это так же было чревато возгоранием при любом неосторожном взмахе руки. А безопасность и своя шкурка дороже, нежели мимолётное наслаждение ночной атмосферой при свечах. Но и даже такое чудо, как электричество, могло выкинуть какой-нибудь не смешной фокус. Щёлкнув выключателем, мальчик осмотрелся. Всё как всегда. Облегчённо выдохнул и неспеша прошёлся по помещению. Отец был подозрительнее любого параноика, и частенько любил рыться в вещах своей жены и сына, чтобы пересечь любую возможную попытку саботажа его "домашнего режима". Но сегодня вечером вещи лежали на своих местах и ничего не было разворошено, как это бывало после налётов старикана, что гордо именовал себя "отцом". Сыну неожиданно вспомнилось, что когда его отец начинал петь оды самому себе, постоянно выкатывал дряблую грудь колесом и несколько раз величаво повторял: "Я отец! Я глава семейства и вы должны мне беззаговорочно подчиняться!". Мальчик приглушённо хихикнул, прикрыв рот ладошкой. Жаль, что ему приходилось так делать исключительно наедине с собой: смеяться с "отца". Только попробуй перед этим сухим, с бесцветными глазами навыкат старикашечкой улыбнуться — будешь потом выслушивать целую лекцию на тему почему ты такой легкомысленный и лыбишься без причины как дурачок. Мальчик подошёл к окну. Из-за света в комнате, казалось, что тьма прилипла к стёклам. Сложно было что-либо рассмотреть по ту сторону окна. Лишь прослушивались сильные порывы колючего ветра. Передёрнув плечами, он отошёл от грязноватого стекла, упаковав его пыльными шторами с грязным рваным низом, что обречённо свисал бахромой вниз. После встал, задумавшись, перед небольшим книжным шкафом. Выбор не был особо велик: только пару затасканных, потёртых книжиц в бумажных обложках. Взгляд упал на произведение, замотанное в ярко-красную обложку. Оказалось, то были "Алые паруса" А. Грина. Край обложки держался на добром слове да и сама книжка выглядела так, словно участвовала в самых ожесточённых боях Первой мировой войны. А после решила попробовать свои силы в Октябрьской революции. Взяв книжку, сын прилёг на кровать и, обняв огромного плюшевого медведя (который тоже, судя по потрёпанности и оторванному глазу-пуговице, успел повоевать), погрузился в чтение. Книга слишком наивна? Соплива для вечернего чтения? Возможно, однако это лучшее забытье от семейных склок. Иногда просто хочется погрузиться в миленький предсказуемый сюжет без серьёзных поворотов и забыть про большинство своих проблем, наслаждаясь понятностью речи без мудрённых терминов.

***

Вот так, скрутившись в позу недоваренной креветки и лишь изредка меняя положение, мальчик пролежал достаточно долго. Книга, хоть и была им прочитана и перечитана вдоль и поперёк, всё же увлекла своим простым сюжетом, что предлагал хотя бы в мыслях побродить по песчаному берегу, дыша солёным, но свежим воздухом, представить себя на месте господина Грея и ненадолго побыть героем. Но героем мальчишка точно не был в реальности. Всё это время, пока он почитывал книжицу, из обеденной не долетало ни звука, ни шороха. Он уже с облегчением выдохнул, решив, что сегодня скандала не ожидается и можно будет спокойно заснуть. Было ошибочно так полагать. С первого этажа донёсся страшный грохот и, секундой позже, плаксивый вопль матери. Свет, прощально мигнув, погас, погружая комнату в пугающий мрак. Ноги резко стали ватными, а в коленях словно заржавели суставы. Сердце подскочило в груди и стало колотиться так, словно желало убить мальчика неожиданным приступом тахикардии в столь юном возрасте. Нижняя челюсть пару раз дрогнула, стукнув зубами друг о друга. Мгновенно позабыв о прелестях сюжета и о том, как недавно он ассоциациировал себя с господином Греем, мальчик откинул книжку куда-то вбок. Она мягко приземлилась на покрывало, совсем рядом с нервно вздрагивающий телом ребёнка. Снизу долетел ещё один вопль, полный мольбы. *Нужно помочь!* запоздало пронеслось в голове мальчика. Но он не шевелился ещё несколько минут, с ужасом всматриваясь в темноту. Теперь уже были слышны звуки явной борьбы. Что-то упало, и со звонком разбилось. Это послужило определённым сигналом к действию. Мальчишка резко сел на кровати. Частенько случалось, что отец бил маму. Да и сыну тоже доставалось. Но, казалось, этот случай был особенным. Как-то по-другому кричала мать и по-другому огрызался на неё отец. Мальчик встал и с предельной осторожностью подошёл к двери. Очень долго не решался повернуть ручку. Затем разозлился на себя, на собственную трусость и всё же, дрожа, повернул. Сначала высунул только голову. Грызня усилилась, эхом раскатываясь по коридору. Складывалось впечатление, что старикан убивал свою жену. С другой стороны, если вспомнить все подобные акты дегуманизма, то каждый из них можно было расклассифицировать как попытка убийства. Но сегодня, думал сын, это больше походило на попытку особо зверского убийства. Крадучись, мальчик старался не скрипеть старыми половицами. В обычно холодном доме, который больше походил на некий очень древний склеп, теперь чувствовалось, как повысился градус. Ноги не сгибались в коленях, руки безвольно висели вдоль тела. Тихо выдохнул белёсое облачко пара. Оно не исчезло сразу, а угрожающе повисело в воздухе. После медленно, как бы нехотя, растворилось в сизом пространстве. С трудом удерживая челюсти от скрежета зубами, он спустился на пару ступенек. Прячась за перила, аккуратно выглянул, проверяя обстановку снизу. Что на сей раз послужило причиной конфликта — сложно предположить. Особенно с взрывным-то генеральским характером отца. Но бойня развернулась внушительная. Стол, будто убитый кабан, валяется на боку. Посуда разбита. Столовые приборы хаотично валяются повсеместно. Скатерть безвозвратно испорчена: на неё вылился "суп". Помимо прочего, она, возомнив себя саваном, невообразимым узлом обвила стол. Раздавленные куски мяса были вдавлены в пол. На стене красовалось жирно-красное пятно неизвестной жидкости. Сын надеялся, что это были не мозги и кровь одного из своих родителей, пока не увидел их живыми и невредимыми. Старикашка возвышался над столом, хрипя и изрыгая самые последние ругательства в адрес своей жены. Та медленно пятилась от сухой тени, что гордо называла себя "отцом". В какой-то момент костлявая, страшная, как смертный грех, рука схватила за локоть мать и, развернув женщину на 180°, бросила на пол. Та проехала ещё некоторое расстояние, сдирая в кровь руки. — Не трогай её! — звонко крикнул мальчик, сразу выдавая своё местонахождение. Шея отца медленно, чуть ли не со скрипом повернулась. Выпученные глазные яблоки уставились на неподвижную маленькую фигурку, что стояла, наполовину спрятавшись за перила. В какой-то момент конечности перестали лихорадочно дрожать, несмотря на то, что водянистый взгляд старикана приклеился к сыну. Сжав кулаки покрепче и ощутив небывалый подъём смелости, мальчик сбежал по лестнице. Неуклюже зацепился за сломанные ступеньки и чуть не упал. Тонкая полоска рта неспеша, как ртуть, растеклась по нижней части лица старика, имитируя кошмарную улыбку. Жёлтые гнилые зубья выглядели отвратно. Морщины хищно приподнялись, отчего лицо стало ещё более похожим на морду какого-нибудь животного. Мальчик всё же продолжил идти к шатающейся фигуре отца. Мать, что пыталась подползти к муженьку, прохрипела, утирая крупные градины слёз рукавом. — Сынок, не лезь прошу... Но даже не успев подойти на достаточно близкое расстояние, сынишку грубо схватили за ухо и приподняли над полом. Тот ухватился за пульсирующий хрящик обеими руками, тоненько подвывая, в чём-то подражая нашкодившему щенку. Вся его честь и желание быть защитником испарились, будто их и не было вовсе. В другое ухо отец что-то визгливо кричал, нещадно брызгая слюной. Мальчик корчился в воздухе, жмурясь от громких криков и пытаясь отстраниться от агрессора. Вдруг отца семейства резко дёрнули за край штанины. То был подвиг мамы. С первого раза до старикашки не дошло, что от него хотят. Он так и продолжил издеваться над сыном. Во второй раз женщина не пощадила талантливого истязателя. Дёрнула за край штанов так, что низ с гулким треском рыпнул, и в мозолистых руках со свежими порезами остался небольшой клочок засаленной одежонки. Помимо прочего, старикан не удержался на сухоньких, тараканьих лапках и, несмотря на свою комплектацию, рухнул с грацией гиппопотама рядом с женой. Сын успел вывернуться из ослабевшей хватки и откатился в сторону. Обезумевшая от страха мама затолкала его под брюхо стола и аккуратно прикрыла сынишку измазанной скатертью. К слову, могла бы спровадить его на второй этаж, либо найти место получше для пряток от безумца. Но что есть, то есть. Плюс в данной ситуации она не соображала от слова совсем. Сейчас ею двигала единственная мысль: уберечь единственного ребёнка, пусть даже ценой собственной жизни. Отец не без труда поднялся. Глазные яблоки налились кровью. Страшно было смотреть на этого старца. Голова на тонкой шее с острым кадыком неспеша покачивалась, будто змея, наблюдающая за жертвой. — Изменщица! Изменщики! — прострекотало это чучело, — кровопийцы! Он живо подлетел к своей жене и принялся истерично колотить её. И впервые за долгое время она предприняла несколько серьёзных попыток сопротивления. Царапала дряблую шею, пинала ногами. Отец визжал и плевался, но маме было всё равно. В конце-концов ей удалось схватить его за обвисшие морщинистые щёки и, насколько позволяла длина ногтей, впилась в толстый слой жирной плоти. В ответ старикан решил выдавить собственной жене глаза. Большими пальцами он с силой нажал чуть ниже самих глаз. Тонкие и редкие ресницы женщины задёргались, будто в конвульсиях. Пару слезинок упало на пол. Но мама не собиралась сдаваться. Она с бесконечной ненавистью, что внезапно проступила сквозь мягкое и покорное лицо, заехала этому чудовищу прямо в коленную чашечку. И женщина рассчитывала услышать громкий и чёткий хруст чашечки. Однако внезапно отец оставил терзать её глаза. Он опасно отклонился и впечатался в близстоящую секцию с декоративной посудой и фарфоровыми фигурками. Весь хрусталь, всё фарфоровое изящество было уничтожено. Вся кропотливая работа мастеров пошла насмарку. Стеклянные дверцы открылись и осколки лавиной стекли на жёлтую черепушку отца. Какое-то время было тихо. Старик, сидящий в блестящей россыпи осколков, очумело смотрел вперёд пустым взглядом. Мама отошла поближе к столу, прикрывая своим телом убежище ребёнка. Отец моргнул один раз. Ещё один, как бы осознавая, что сейчас произошло. *Как же хорошо, что сынок всего этого не видел.* думала мать. А сын тем временем свернулся в клубок и испуганно всматривался на тени за скатертью. Он слышал и хриплое дыхание обоих, и вопли, и финальную дребезжащую ноту секции. Но, к счастью, ничего из этого не видел своими глазами. Отец поднялся с пола, параллельно стряхивая с себя осколки. И, ничего не говоря, вышел из комнаты, угрожающе шаркая полуразвалившимися тапками. Мать с облегчением вздохнула, когда костлявая спина муженька скрылась из виду. Она резко подскочила к убежищу своего чада и сорвала грязную скатерть. — Скорее уходи отсюда! Беги, прячься! — умоляющим шёпотом произнесла она. Сын только непонимающе хлопал глазами. Матери пришлось мягко взять его за локоть и осторожно поднять на ноги. — Беги-беги, ну же! И в этом момент в обеденную вновь ввалился отец. Но на сей раз он держал в руках ружьё. *Скорее всего оно очень холодное на ощупь.* почему-то подумалось мальчику. В голове щёлкнула одна-единственная мысль: защитить маму. Посему мальчик крепко схватил мать обеими руками за её ладонь и потянул вниз. Но было поздно. Старикан влетел в комнату уже целясь. А целился-то он в сердце своей жены. Однако из-за того, что мальчишка рванул руку мамы вниз, вынуждая присесть, то пуля мягко погрузилась в лоб несчастной, прямо аккурат бровей. И если выстрел был кошмарно громким, то тот момент, когда пуля попала в его мать, мальчик не слышал вообще. Ему даже показалось, что вовсе никто и не стрелял. Но когда сын заглянул в лицо своей родительницы, то первым бросился в глаза удивлённый взгляд, обращённый к старикану. После приметил маленькую аккуратную точку возле тонких бровей, что больше походила на родинку, чем на дыру от выстрела. Но вот из этой "родинки" выскочила маленькая красная капля и неспеша стекла по переносице. За ней появилась капля покрупнее. Но красная жидкость текла ох как неохотно. Словно как и существо, в котором она находилась, боялась гнева мужа. И спустя всего лишь пару мгновений мама, как в замедленной съёмке, упала на пол: тихо и невесомо, аки лепесток увядающей розы. Раскинув руки, она полуприкрытыми глазами смотрела на лампу. Зрачки едва скользили вслед за мухой, что не прекратила своей сумасшедшей гонки вокруг шнура лампы. Потом глаза медленно, как бы нехотя закатились и всё для этой женщины закончилось. — Мама? — неуверенно вопросил мальчишка, потом сорвался на крик, — мама! Мама! И без того серый мир в одночасье посерел ещё сильнее. Казалось, он сузился до этой проклятой комнатушки. Жужжание мухи грохотом отдавалось в ушах мальчика, словно он находился неподалёку от колонны танков. Пальцы заледенели, не сгибались. Но всё же сын схватил мать за плечи и принялся её тормошить. Он не хотел осознавать, что она в одно мгновение превратилась в холодный куль мяса. Неужели его милая, добрая, прекрасная мама, которая не видела никаких радостей в жизни кроме своего сына и редких поездок в город, на которой всю жизнь возили воду и постоянно сравнивали её личность и самооценку с землёй, неужели она мертва? Перестала существовать в этом мире? Прижав дёргающиеся руки к груди, он закусил нижнюю губу, чтобы та не дрожала. Мальчик изо всех сил пытался не заплакать в присутствии этого нелюдя. Однако знакомый ком в горле, который мешал дышать и белёсая пелена слёз на глазах, предательски заявились, готовя его к несмываемому позору в глазах старикашки. — Не ной и приберись, — отчеканил любящий отец, проверяя, не пострадала ли его смертоносная игрушка.

***

Он-то приберётся, а что делать с той кровью, которая навсегда прилипнет к его рукам? А что делать отцу, который замочил собственную жену? Его-то руки, больше похожие на тараканьи, запачканы ещё больше. Но делать нечего, придётся делать всю грязную работу за убийцу, если он не хочет отправиться на тот свет вслед за матерью. Тело мальчик подхватил за руки и, кряхтя и пыхтя, поволок в сторону выхода. Поначалу он хотел вынести то, что от неё осталось через запасной, чёрный ход, но передумал, ведь его мама уж точно достойна быть вынесенной через парадные двери. Отец, не теряя времени, достал из ящика на кухне бутылку красного вина. Мама берегла её на особо торжественный случай, иногда перепрятывала от старикана. И вот, видимо, торжественный момент настал для старикашки. Ловкими пальцами, которые успели открыть не одну бутылку за свою пропащую жизнь, убийца откупорил и эту. Даже не удосужившись найти бокал, или хотя бы кружку, начал хлестать прямо с горла. Мальчик, таща тело на своих худых плечах, наблюдал за этой сценой. Она вызывала у него исключительно отвращение. Не сдержавшись, сын презрительно цыкнул и моментально вжал голову в плечи. Боялся, что прилетит промеж ушей. Но отец семейства настолько был поглощён содержимым стекляшки, что не то что не обратил внимания, но и даже не услышал цыканья из темноты коридора — так громко хлюпал вином. Мальчик же, поудобнее взяв труп за руки, потащил свою ношу дальше.

***

Несмотря на то, что его мать была тщедушной женщиной самого измождённого телосложения, тянуть её было трудно. Однако всё же, прибегнув к нечеловеческой физической силе, смог вытащить её на промозглый октябрьский воздух. Пахло слякотью и землёй. О, а ещё и гнилой листвой. Рядом с древней доминой где они обитали, стояло ещё несколько хозпостроек. Имелся и сарай. А в нём хранились самые различные садовые инструменты, куча всякого интересного инвентаря: ружья, топоры и топорики, капканы, сети, лопаты, ножи самой разной длины и остроты, и много подобных симпатичных аксессуаров. Там же куковала и старая железная тачка. В неё-то мальчик и положил труп своей матери. Рядышком лопату. И покатил на поиски достойного места погребения. Искал долго, тщательно. И, наконец, нашёл. Земля обрывалась, резко и вертикально уходила вниз, образуя обрыв. На нём, поднимаясь из длинной травы на несколько метров, одиноко росла кривая, закрученная штопором плакучая ива, заглядывая своей кроной в пропасть. Безусловно, вокруг тоже были самые разные деревья (лес, как-никак), однако сыну показалось, что ива чем-то напоминает ему мать. Жизнь последней тоже закрутили так, что не вдохнёшь и не выдохнёшь спокойно. По мнению мальчика, они идеально подходили друг другу по некой энергетике. Вытащил мать из тачки. За время долгой поездки волосы растрепались, сложная причёска осела и выглядела не презентабельно. Мальчик принял решение распустить волосы. Но после невольно ахнул. Он никогда не видел маму с распущенными волосами. Она всегда делала строгий пучок и ни единая прядочка не выскальзывал из общего произведения искусства, коим являлась мамина причёска. А теперь русые, с сильно заметной проседью, волосы изящными локонами падали на плечи, растекались жиденькими ручейками по траве. Сейчас для сына, она казалась наикрасивейшим существом на целой планете. И всё же, несмотря на её простую красоту, она была невероятно далека от этой планеты, чтобы занять титул "Мисс Земля". Зато она точно взяла бы титул "Мисс Всмеленная" иль "Мисс Небеса". Мальчик хлопнул себя по щеке, чтобы не пускаться дальше в философские рассуждения о бренности бытия и невозвратности некоторых вещей. Взял лопату и принялся раскапывать землю. Та не поддавалась, огромными пластами нехотя выскальзывала из-под лопаты. Для невысокого роста мальчишки было ещё тяжелее со всем справляться. Плечи болели, не поднимались. Ноги разъезжались от усталости. В глазах стояли слёзы, размывая обзор. Наконец яма внушительных размеров была выкопана. Возможно даже глубже, чем полагалось, однако мальчик очень старался сделать всё в лучшем виде. Подхватив в последний раз маму, он с грустью всмотрелся в её спокойное лицо. Казалось, она даже улыбалась, радуясь, что наконец-то покинула этот жестокий мир. Глаза не двигались под веками, а дыхание с тихим свистом не вырывалось из груди. Ладошкой он вытер грязь и подсохшую кровь со лба и впалых щёк. Его пугала эта маленькая тёмная дырка от пули, возвращая в недавнее кошмарное прошлое. И что-то ему подсказывало, что будущее обещает быть не менее мрачным. Поцеловав маму, свою защитницу в лоб, прямо в темнеющее отверстие, сын мягко опустил её в свежевырытую могилу. После вытащил из кармана белый платок со своими инициалами, которые его научила вышивать мама, и накрыл неподвижное лицо. Отошёл на почтительное расстояние от края могилы и, сцепив руки, прочёл небольшую импровизированную молитву за упокой бедной души. Пока шептал слова, несколько раз тихо всхлипывал, утирал непрошенные градины, что скатывались из уголков глаз. Как только губы вытолкнули последнее слово, мальчик вновь схватил лопату и с остервенением принялся закапывать тело, стараясь не смотреть на белеющий внизу, в полумраке платок, что скрывал дорогие сердцу черты лица.

***

После убийства матери, отец окончательно съехал с катушек. Сына особо он не бил, так, за уши мог раз-другой подёргать, иногда за ремень схватиться. На этом всё. И без того нелюдимый, живущий в лесу старикашка, окончательно закрылся ото всех (хотя, казалось бы, куда больше?). Теперь все обязанности почившей матери легли на слабые плечи мальчишки. Теперь ему приходилось ездить в ближайший город за продуктами, драить дом. Ну, слава Богу, что еду хотя бы отец готовил. Но назвать ту бурду едой, мягко говоря, язык даже не поворачивался. Но делать было нечего. Хочешь есть, умей вертеться. Посему иногда мальчик тайком покупал себе самые дешёвые сладости в кондитерских. Пока что убийца не замечал некоторой недостачи денег, однако, никогда не бывая в городе, знал все цены на нужные товары наизусть. С каждым днём ему становилось всё менее интересна еда, сон и прочие развлечения и прелести жизни. У него появилось новое хобби. Единственное, что о об этом хобби знал мальчик, так это что для него нужно огромное количество клеток, сетей, цепей и капканов. И, естественно, ружьё. Но у старикана так же имелись и швейная машинка, огромные иглы, прочные нитки и куча всякой жуткой дребедени, в которую мальчишка решил не вникать. Да и сам отец не распространялся о своём новом увлечении. Называл его "охотой", однако ни одного пойманного зверя тот так не принёс домой. Но огромные мешки постоянно тащил на спине, возвращаясь из леса. Даже внешне старикашка сильно изменился, немного окреп. Болезненный жёлтый цвет кожи сменился на чуть более розовый. Теперь всегда и везде ходил в потрёпанном охотничьем плаще болотного цвета, ни на секунду не снимая его. Плюс, нацепил на черепушку какую-то смешную не то кепку, не то шапку и прикрепил к ней специальный налобный фонарь. Дома его подолгу не было — всё свободное и не очень время отец неполного семейства проводил либо бегая с высунутым от охотничьего задора языком, либо закрываясь в новом сарае, который тот пусть и наспех, но всё же очень прочно сварганил в самый короткий срок. В эту постройку сына он ни при каком раскладе не пускал. Но нужно быть полным кретином, чтобы не замечать запаха разложения, которым пропахло как всё пространство вокруг сарая, так и весь отец. Или скопления огромных клеток, что валялись по всему лесу и явно не предназначались для животных. Очевидно, что лишний раз не стоило сунуться к отцу в сарай, иначе всё это могло очень плохо закончится. Но любопытство было сильнее всякого здравого смысла. Есть у человека такой мерзотненький, с моральной точки зрения, интерес увидеть нечто страшное, специально пощекотать себе нервишки. Мальчишку это тоже не обошло стороной. Однажды, почувствовав небывалый прилив смелости, какого не наблюдалось с того памятного вечера, он решил всё же узнать, зачем отцу ловить случайно забредших в лес? Вроде бы, насколько он помнил, убийство людей не входило в обязанности лесника. Итак, пока старикашка где-то бродил с любимым ружьём под мышкой, сын пробрался в сарай. Увиденное повергло его в неописуемый шок. Помимо дикой вони разложения, к ней примешивался какой-то стойкий запах химикатов. Но что это за вещество было, мальчик не знал. На многочисленных столешницах, что ютились возле стен, ворохом лежали кучи аккуратно снятой кожи. Рабочий стол отличался от других тем, что на нём была установлена чёрная швейная машинка, а сам располагался возле небольшого обчиханного окна. Всюду валялись огромные мешки с ватой, что мягкими облачками выглядывала из горловин мешков и даже стелилась туманом по грязному полу. Под потолком висели массивные железные крюки для разделки мяса. Несколько освежёванных туш висели в углу. По ним лениво ползали осенние мухи, деловито проверяя тушу изнутри и снаружи. Был и специальный контейнер под рабочим столом, в который старикан складывал ненужные органы и прочую дребедень. Не успел мальчишка как следует осмотреться и подумать, зачем отцу такое сомнительное занятие, как возню возле двери. Юркнул под один из столов и забился в самый дальний угол, прося защиты у мрака. Пыхтя, в помещение заявился старикашка. В клетке, которую он притащил, билась ещё живая жертва. Мужчина средних лет. Он кричал и умолял отпустить его, заверял, что никому ничего не скажет. Но, думаете, его послушал сей доморощенный охотник? Конечно же нет! Наоборот — с холодным расчётом убил свою жертву. Открыв клетку, убийца дал жертве пометаться, будто птице, по сараюшке, дал надежду на спасение. Однако не суждено было выжить этому человеку. Нож вонзился в мягкий живот мужчины. Повалив несчастного на пол, охотник принялся заживо его разделывать. Мужчина кричал, прошу прощения за каламбур, как резанный. Довольно ковыряясь в чужих внутренностях, отрезая ненужное, отец вообще ничего вокруг не замечал. Мальчик, у которого до этого уже складывался какой-то неясный план побега, окончательно решил для себя, что прямо сейчас сбежит. Плевать на всё, плевать на то, что он покидает дом, в котором прожил двенадцать лет. Нужно бежать! Подальше от этого безумия! Самый ближайший населённый пункт — город, в котором его мама и после он сам покупали необходимое. Место, конечно, тоже не супер безопасное, со своими авторитетами и криминалом, однако по крайней мере собственный отец не достанет его там. Он просто затеряется среди такой же серой и унылой массы, как и он сам. В этой беспросветной бледности его никто не найдёт. Дверь была слегка приоткрыта. Холодный ветерок скрёбся в неё. Старикан ничего, кроме своей стонущей жертвы, которая неистово истекала кровью, не видел. Единственная мысль вспыхнула, как пылает тело, после того, его облили керосином и подожгли. *Сейчас!* Поначалу сын решил аккуратно на цыпочках проскользнуть мимо. Но, видимо, отец оказался не таким уж и занятым, раз краем глаза заметил робкие движения. Его раскрыли! Мальчик, испуганно икнув, рванул к двери. Старикашка собрался закрыть дверь до того, как сын прошмыгнёт мимо него. Но опоздал. Мальчик во всю прыть нёсся к дому. Только его старая мешковатая одежда развевалась на ветру. Отец схватил ружьё, которое небрежно кинул на один из столов. Бросил мимолётный взгляд на свою жертву. Та умирала, истекая кровью, хоть и пыталась уползти куда-нибудь подальше от убийцы. Но руки ослабели, подогнулись и мужчина распластался на полу. Больше он не встанет. Сей факт подтвердил тяжёлый сапог, что обрушился на шею, со смачным хрустом ломая её. Старикан, стукнувшись всем телом о дверь, выбежал вслед за сыном в стремительно темнеющий мир. А сын забежал домой и с трудом закрыл тяжёлую парадную дверь. Не успевая толком отдышаться, влетел в мрачный, холодно-серый, загаженный зал. На хлипком журнальном столике лежало ещё одно ружьё: у отца была небольшая коллекция ружей. Вот только она не лежала в одном месте, радуя глаза и самого владельца, и его гостей (хотя, какие в этом захолустье гости?). Все они были разбросаны в хаотичном порядке по всему дому. Ему ещё повезло, что так быстро наткнулся на это оружие. Проверив, заряжено ли оно, мальчик взбежал по лестнице. В доме уже находился убийца, рассеяно глазея по сторонам, ища своего противника. Мальчишка уже бесчисленное множество раз успел пожалеть о том, что совершил такой глупый поступок. Пролетев птицей по коридору, сын, почти волочась, зашёл в свою комнату, не забывая закрыть дверь на щеколду. Каким-то отстранённым и чужим взглядом обвёл её. Вроде те же миленькие детские вещички. Всё нежно, мягко и наивно. Но предмет, что держал этот ребёнок в руках, язык не поворачивался назвать детским и наивным. Запрыгнув на кровать и удерживая равновесие на пружинистом матрасе, мальчик занял позицию. Было мерзко и противно. Но ничего не поделаешь. Руки дрожали, ружьё тряслось, как заячий хвост. Адреналин хлынул в кровь, а та, в свою очередь, в голову. Последняя начала кружиться. Мальчик испугался, что просто потеряет сознание, прежде чем всё свершится. Из временного беспамятства его вывели гулкие удары в старую дверь. Треск. Словно кто-то ломал самому себе кости, выворачивая их под самыми невероятными углами. Дерево, из которого была сделана дверь, не выдержало такого нахального напора и сломалось, образовав чёрный зев, из которого, как из Ада, выглядывала перекошенная морда убийцы. Старикан не жалел сил. Но внезапно раздался грохот покруче грохота сломанной двери. Он оглушил обоих. Отец свалился кулем на пол, не успев сделать ни шагу вперёд. Мальчика, который впервые выстрелил из ружья, да ещё и в живого человека, да ещё и в собственного отца, пусть и горячо ненавидимого, отбросило назад, впечатав в стену. Всё кончено. Этот тоже мёртв. Теперь вся забота о мальчике лежала только на нём самом. Упав на мягкую кровать лицом вниз, мальчик болезненно поморщился. Выстрел оказался слишком громким для ушей. Даже в тот знаменательный вечер ружьё не звучало так тошнотворно громко. В голове начал наращивать силу противный писк. Повернув голову набок, мальчик увидел своего плюшевого медведя, что одноглазо и грустно улыбался ему, сидя рядом на кровати. Ребёнок слабо улыбнулся игрушке в ответ. А потом ему показалось, что он умирает, ведь тело стало невероятно лёгким, как будто его покидала душа. Писк усилился до невозможного и мальчика бесцеремонно сожрала непроглядная тьма. Однако напоследок появилась коротенькая мыслишка, что это тоже весьма симпатичная развязка событий. Теперь, по крайней мере, ему не нужно трястись и волноваться за свою жалкую, трусливую душонку, которая, по ощущениям, решила свалить под шумок.