Отступники.

Таки казалось, что он сходит с ума. постепенно и медленно, сжирая себя изнутри, – это угнетало. угнетали белые стены больничной палаты, угнетала капельница, круглосуточно стоявшая и постоянная незабываемая боль от того, как кожу насквозь протыкают иглой, ставят катетер, и всё повторяется по кругу. если честно, Рики никогда не любил больницы. никогда не любил болеть, не любил перекись и не любил запах лекарства от горла. не любил лечиться, не любил злых врачей и страшных стоматологов. он предпочитал делать всё самостоятельно. зубы вырывал сам, в домашних условиях, помыв руки и приготовив для кучи крови один единственный сухой ватный диск, которым заткнёт место отсутствия выпавшего молочного зуба. простуду лечил по мере появления температуры. в основном спал, потом пил чай с лимоном, потом снова спал и, вроде как, оно само сходило на нет. кажется, только насморк он лечил обычными, всеми привычными, способами – через спрей, пропшикивая курс, а там уже дожидаясь, когда оно само пройдёт, дабы и на капли тоже не подсаживаться. в общем, с лечением всегда было туго. и в палате всегда было скучно. единственные, кого он видел на постоянной основе, кажется, были санитары, его врач, который постоянно уточнял его самочувствие, хоть и выделял ему внимание по пять минут на целые сутки, и уборщица, что любезно вытирала полы после этих самых санитаров и врача. она, безусловно, хорошая женщина, только вот с диалектом у неё совсем плохо, и Рики понимал её через раз, но чувствовал, что зла она ему точно не желает. но, то, что его навещали лишь работники медицинского центра – исключительно его прихоть, потому обижаться он должен только на себя. далеко не лёгкое решение отдалиться ото всех сразу, даже от Кея, далось Таки трудно, но, кажется, он по тихоньку начинал с этим мириться. ко всему привыкаешь, поэтому с такой философией Такаяма так и не позволил Юдаю попасть к нему в палату. на самом деле, Рики правда скучал. но засевшие в голове жуки, постоянно передвигающиеся, мерзко ползающие по стенкам его черепа, заставляли думать его о другом. безусловно, фактов его состояния было много. первый из них и почти что главный – это то, что Таки ощущал себя вещью. это была одна из его глобальных проблем, которая убивала его уверенность: для всех этих людей в белых халатах он лишь расходный материал, который они пустят на благо всего мира. он никто, звать его тоже никак, а значит и смысла в его существовании тоже нет – им просто нужны какие-то частицы, содержащиеся в его крови, и больше ничего. только это. им не нужны его душевные терзания, и они совершенно спокойно игнорируют его изрезанные руки. игнорируют шрам на ребре, игнорируют и то, что Рики, с каждой новой сменой капельницы, выглядел всё хуже и хуже. кажется, его глаза стали терять тот детский блеск, а похудевшее лицо выражало лишь эмоцию безразличия и глубокой задумчивости. в голове уже не было тех романтичных мыслей, где они с Кеем далеко от всего этого: от зомби, от вируса, от всех остальных нежелательных людей. где они только вдвоём, и больше никто им никогда не помешает. но теперь Таки видит лишь себя одного. он мог рассуждать об этом часами, стоя у окна, смотря на серое небо, на дома на улочках и на огромные стены далеко-далеко находящиеся от медицинского центра. казалось бы, совсем недавно, Рики видел ужасных тварей практически в паре метров от себя, а теперь они где-то далеко, бродят, в поисках свежей плоти, чтобы наесться. и теперь Такаяма не знает, в клетке он или всё-таки они, отгороженные от людей колоссальной стеной. смотреть в окно ему особенно нравилось – как-то чересчур это расслабляло и отвлекало от всего, хоть он и продолжал рассуждать о своей никчёмности, банальной ненужности и незначительности в этом огромном и опасном мире. он лишь точка в незаконченной истории, и его жизнь, которую он не успел даже вкусить, оборвётся так же незаметно, как и началась. его мысли прерывает неожиданное открытие двери. он даже как-то резко, чего не должен делать, дёрнул рукой, забывая о капельнице, хоть и сразу вернул высокую железную стойку в её устойчивое положение. его взгляд метнулся к настенным часам: те неминуемо показывали около пяти часов вечера, и, в теории, как помнилось Таки, никто не должен навещать его в такое время. по крайней мере, кто-то из санитаров или врач, подойдут только к восьми, чтобы снять капельницу на ночь и наконец позволить Такаяме спокойно уснуть. уборщица, так полюбившаяся парню, уже заходила сегодня, а гостей ему никто не прогнозировал. когда дверь наконец отворилась, он вздохнул, даже, скорее, с облегчением. около белой двери стояла высокая фигура парня, в белом халате, с каким-то пёстрым журналом в руках. в его лице Рики узнал Маки – тот, вероятно, проскользнул абсолютно случайно, наверно, положившись исключительно на удачу, причём, не первый раз в своей жизни. Таки сам не заметил, как уголки губ вдруг поползли вверх, стоило ему заметить, как Маки с интересом оглядывает палату и как осторожно ступает тапочками по направлению к нему. – привет, – мягко, даже хрипло, произнёс Таки и принял подарок от юноши. – это что? в руках быстро оказался яркий глянцевый журнал, на обложке которого, на удивление, была какая-то реклама кексов и видимо, в том журнале был самый настоящий сборник рецептов местной кухни. как бы Таки ни хотел сказать, что ему тут совсем не до готовки, он всё равно одарил Мауса улыбкой, откладывая подарок на широкий подоконник. – я взял это у Хинаты, – объяснился парень, бесцеремонно садясь на больничную койку. – мне казалось, тебе будет интересно. ты тут ничего не читаешь, да? – и он снова окинул взглядом палату. Таки вздохнул, кивая и подтверждая сразу все слова: читать рецепты северокорейской кухни будет намного интереснее, чем смотреть в белый потолок и рассуждать о том, о чём не должен. только вот, вряд ли он когда-нибудь их приготовит и вряд ли когда-то сможет попробовать. – да, ты прав, – Такаяма уселся рядом с ним. – ты пришёл просто чтобы принести журнал? – Таки смотрит в окно, подмечая никуда не девшиеся серые тучи, затянувшие небо и еле заметные следы его собственных рук на стекле. – ну, да, но нет, – Маус ответил уклончиво, мотыляя ногами и шаркая тапочками по полу палаты. – хотел тебя навестить. и Таки снова улыбнулся, но выглядело это как-то измученно и устало – его всегда клонило в сон, а моральных сил не хватало, чтобы поддерживать тот темп разговора, к которому так сильно привык Маки. их короткий диалог сходит на нет, и Такаяма молчит, просто наслаждаясь присутствием Мауса – тот каким-то образом умудрялся скрасить этот до безумия отвратительный день, хоть и вроде, почти не старался. просто Маки был... немного особенным. и почему-то, несмотря на то, что они не так близки, не так много знают о друг друге, Таки всё равно предпочитал компанию Мауса в любое время. и вряд ли когда-нибудь это изменится. изменится, когда их судьбы разминутся. если бы Таки мог, то, наверно, он бы завёл разговор сам, спросил бы Маки, как у него дела, что он делал все эти дни, которые они не виделись. и, если честно, Такаяма правда по нему скучал. несмотря на то, что Маус не такой эмпатичный, не так хорошо умеет поддерживать, он, на удивление, умеет слушать, а это качество можно считать самым лучшим из всех людских качеств. и Таки, если честно, ценил это качество намного больше других. и ценил Маки. наверно, тоже, намного больше чем других. – а кто такая Хината…? – тихо спрашивает Такаяма у Мауса и поворачивает к нему голову, осматривая чужой спокойный профиль. его линии лица, казалось бы, ещё не успели обрести мужскую чёткость и остроту. в нём попрежнему, как и в Таки, проглядывался маленький ребенок, живущий где-то далеко внутри него, просто защищённый более взрослой оболочкой. волосы Маки уже не были такими светлыми: большая часть приняла родной каштановый, а концы, всё ещё окрашенные в белый, постепенно срезались с каждой новой стрижкой – совсем скоро не останется ничего от прошлого Маки, с которым Таки впервые познакомился ещё в той заброшке, когда они сбежали. и когда успело пролететь столько времени? и осталось ли что-то в Такаяме от него прошлого? – мой психиатр, – наконец ответил юноша, вплетая длинные пальцы в мягкие двухцветные волосы. – Юма часто ходит к ней, а она так смотрит на него… будто он ей жизнь спас. они очень близки, – Маки усмехается и поднимает взгляд на серое небо за окном. Таки поворачивается туда же, куда и Маус, рассуждая о том, что наверно, Хината хороший человек, раз смогла расположить к себе Юму. и прокручивая в голове эти мысли, чужие слова, мешая их в одну единородную массу Таки понимает, что что-то он всё-таки упустил. – оу... – почему-то в миг становится как-то стыдно. он смотрит на парня, старается считать на его лице хотя бы маленький намёк на грусть, но тот равнодушно глядит в окно. Такаяма вздыхает. – ты в порядке? они никогда вслух не обсуждали то, что происходит между ним и Юмой. Таки никогда не вдавался в подробности, но всегда видел, как Маус зажигается рядом с Накакитой, как сильно горят его глаза, как он крутится вокруг него, будто заводная юла, и как постоянно, любыми способами, даже сумасшедшими, пытается привлечь его внимание. и сейчас, слыша из уст Маки упоминание Юмы с кем-то, Таки понимает, что Маус говорит это далеко не из соображений поделиться, а надеется, что Такаяма хоть что-то скажет. а Таки в миг становится так жаль, что желание расплакаться накрывает его с новой силой. в отличии от Мауса, юноша обладал той эмпатией, что позволяла ему погрустить и за Маки тоже. – конечно, – он расплывается в привычной улыбке, поворачивается к юноше и кладёт руку на его ослабевшее плечо. – в полном. он же счастлив, да? Хината хорошая. она мне помогает, – он кивает, даже как-то одобрительно. но Таки вздыхает, качая головой. – и ему помогает... и он ей. Юма хороший. он всегда всем помогает. и мне... ты мне веришь? – верю… кажется, Таки не единожды слышал эту фразу. может, даже чуть больше сотни раз: Маки постоянно повторял, что Юма хороший. всегда. абсолютно всегда. будто заевшая пластинка или попытка себя в этом убедить. но Такаяма знает, что Маус убеждает не себя, а его – Рики должен подтвердить, что Юма хороший. и, несмотря на то, что он видел, как Накакита относится ко всем, как он ненавидел Кея, как плохо относился к Харуа и как безразлично относился к Маки, Таки всё равно делает это. подтверждает слова Мауса, хотя не хотел бы врать себе. Такаяма понимает, что не должен обдумывать чужие слова как что-то серьёзное, тем более принимать их на свой счёт. что бы ни говорил Маки, Таки всё равно поймёт всё по-своему, пусть и так сильно не любил додумывать за других – это всегда оборачивается для него плохо. и, видимо, не став терзать Такаяму своими мыслями, Маки уходит, оставляя его одного, а Таки вздыхает, просто позволяя ему уйти. Рики долго смотрит на закрытую дверь. вряд ли Маус вернётся в ближайшие дни. а может и не вернётся вообще. может, он перестанет его навещать? может, теперь Таки точно останется один? впрочем, это исключительно его вина. и его решение. его выбор. в голове крутится калейдоскоп мыслей, слов Маки, своих собственных и всё это смешивается в единую кашу. Такаяма ловит себя на том, что картина перед глазами постепенно размывается, а на ресницах застывают крупные капли солёной жидкости – Таки смаргивает их и они быстро бегут по уставшему лицу. утыкаясь лицом в собственные ладони, он тяжело вздыхает, шмыгает носом и старается успокоиться. безысходность в перемешку с новыми, ещё более ужасными, мыслями, накрывает его с головой. он понимает, что, возможно, уже стоит на месте Мауса. что возможно, что Кей нашёл себе кого-то другого. в Пхеньяне тысячи людей, уцелевших во время вируса, вероятно среди них найдётся тот, кто подходит Кею больше, чем Таки. кто лучше, чем Таки. кто более смелый, весёлый, тот, кто сможет сделать Кея счастливым. Такаяма балласт, и он готов принять свою участь, смирившись с тем, что спокойная жизнь для него давно закончилась. и что его время тоже давно закончилось. Юдай Кога заслуживает кого-то, кто лучше, чем Таки. и если у Маки всё слишком легко, то Такаяма понимает, что рано или поздно, ему придётся отпустить Кея – так будет правильно. правильно будет, если Юдай сделает это первым. если он и правда найдёт себе кого-то другого. Таки хочет уверить себя в том, что не будет грустить, что так будет лучше для них обоих, но из раза в раз разбивается о реальность, о собственные слёзы, льющиеся градом в ладони, стекающие по худым запястьям к локтям, с ещё не прошедшими синими точками от сдачи крови в сгибе. он надеется уснуть и никогда не проснуться, надеется осознать, что никогда не существовал. он хотел бы отмотать время вспять и не бояться. сделать шаг, оборвать свою жизнь и забыть апокалипсис как страшный сон. и тогда бы всем стало чуточку легче.