Отступники.

на самом деле, он уже смирился. и сдался. первый, кто признал это, хотя бы в своей голове. Накакита наконец понял, что их смерть – лишь вопрос времени, и теперь они в тупике, как загнанные животные на ферме, которые неминуемо станут чьей-то пищей. Юма уже предполагал, кто покушается на его жизнь. и знал, что с ним будет, вернись он на безопасную зону. врагов он нажил достаточно, но лишь одна завистливая правительская собака не давала ему покоя, хоть они и виделись жалкие пару раз перед окончательным уходом Юмы. он сбежал от проблем, но проблемы дышут ему в затылок и, вероятно, его ищут, чтобы уничтожить. чтобы преподнести на блюдечке главному уроду всей этой династии садистов. Мён Джехён – один из депутатов национального собрания. неизвестно, как он в свои двадцать семь пробился до таких высот, но его жажда власти никогда Юме не нравилась. Джехён не скрывал своей скептичности к Фуме и, скорее всего, был одним из тех, кто принимал роковое решение в тот день, когда Мурата решил сбежать. если Юма вернётся – Джехён найдёт, на какие раны больнее всего давить. он уничтожит его морально и физически, заставит гнить в тюрьме, а после мучительно убьёт, отравив его еду. гадкий, безумно гадкий, бездушный ублюдок. и горел бы он в аду, если бы это было возможно. но он всегда выйдет чистым из воды, а у Накакиты руки по локоть в крови. он понимал, что если решит вернуться на безопасную зону, то по его вине умрут ещё, как минимум, трое. что будет с Маки – неизвестно никому. Юма умрёт раньше, чем услышит его приговор. Таки до конца своих дней останется подопытной крысой, которую будут пичкать таблетками, брать у него кровь, водить на допросы и заставлять его делать всё, что он не хочет. но ему никто не поможет. Кей станет покойником следом за Юмой. вздыхая, Накакита откидывается на спинку стула. он снова здесь. в пыльной лаборатории с дневником. настольная лампа снова светит ярким белым светом, а Юма из раза в раз убеждается в том, что ему не понять ни единого слова, которое он мог бы прочесть на этих страницах. он в ловушке собственных убеждений, и чувствует, как его же руки сдавливают его шею. неожиданно он слышит отчётливые шаги, разносящиеся по пустым коридорам тихим эхом. ему приходится оторваться от дневника и взглянуть в чёрный дверной проём. из темноты выплывает силуэт Маки. – почему ты не лёг спать? – устало поинтересовался Накакита. Маки лишь пожал плечами и подвинул соседний стул, садясь рядом с Юмой. – что за дневник? – с неприкрытым любопытством интересуется парень, заглядывая на исписанные страницы. – исследования… вируса. ничерта не понимаю, – он тяжело вздохнул. хотелось опрокинуть этот чёртов стул, но они старались, на всякий случай, не привлекать внимания извне, потому что ворота были сомнительны, хоть они и нашли способ плотно их закрыть. Маки берёт в руки дневник, изучая глазами схемы и буквы, а Юма лишь трёт руками лицо, ожидая, что тот тоже психанет и вернёт ему дневник. – тебе помочь? – интересуется Маки и кладёт дневник на стол. – чем? ещё бы ты этот диалект знал, не смеши, – он фыркнул, снова делая попытку избавиться от назойливого желания уснуть на этом столе. – знаю, – ненавязчиво отвечает он. – что? откуда? – и Маки попросту не отвечает на его вопрос, снова двигаясь ближе, чтобы видеть буквы. – у тебя нет ручки? ну… вдруг тебе нужно будет что-то записывать, – он мягко улыбнулся. Юма нахмурился, но ручку достал. только вот, была проблема с тем, где всё это писать. и выбор был один. ему приходится, как ножом по сердцу, вытащить дневник Фумы и пролистать до пустых страниц. Маки кивает и начинает читать вслух, переводя всё на корейский, а Юма слушает, записывая ключевые фрагменты. Маки был похож на одну большую загадку. знание пхеньянского диалекта было одним из ключевых моментов чужой запутанной истории и, честно, Юме интересно, как так получилось. никто бы ведь не стал специально учить язык закрытой страны, верно? они проводят в таком темпе не меньше часа вместе. Юма то и дело делает пометки в дневнике, записывая, по своему мнению, важные достижения и способы того, как к ним придти, чтобы в будущем применить их на практике. неожиданно Маки запинается. – тут на корейском, – отмечает он, и Юма аккуратно забирает дневник у него из рук. Накакита вольно не вольно зачитывает фрагмент вслух. – информация, унесённая с зоны ЮК. все записи переписаны без возможности перевода для лучшего поддержания точности собранных достижений о развитии и создании вакцины. номер отдела семнадцать. потерпевший: Ли Чанён. принял информацию: Ли Нгок, записано со слов вышеупомянутого учёного базы ЮК с добровольным подтекстом. в голове в очередной раз что-то разбивается. только вот, Юме не обидно. обидно лишь за Фуму. Нгок был его другом, и Накакита знал, что тот дорожил им, как своим близким родственником. они прониклись друг к другу, а он оказался обычным севернокорейским шпионом. почему-то Юма даже не удивлён. от Северной Кореи нельзя было ожидать чего-то другого. – я пойду спать, – наконец произнёс Маки и мягко улыбнулся. Юма кивнул, отпуская его, потому что следующие записи он прекрасно понимал, и Маки ему, вероятно, больше не понадобится. теперь он будет думать обо всём в два раза больше. потому что предчувствие его не подвело – они оказались обведены вокруг пальца, и вся информация, которую так бережно и конфиденциально хранила безопасная зона, была безжалостно украдена и перенесена за границу. Ли Нгок обычная крыса, и Накакита теперь не знает, кому можно верить в таком мире. даже себе. он не может поверить даже себе. он снова погрузился в тишину. навязчивое желание наложить на себя руки немного поутихло. по крайней мере, теперь, когда у него есть хоть какой-то прогресс, он может продолжать путь собственного совершенствования, стараясь разобраться в той сфере, в которую лезть его никто не просил. но Накакита попросту не может – кто, если не он, верно? Кей? Юма уверен, что это не для него. тревожить Джо, который знал хоть что-то в области медицины было слишком эгоистично. его вообще, по ощущениям, трогать не хотелось. Ыйджу тут не поможет, Николас тем более. про Таки и речи быть не может. только Юма. только у него есть тяга развиться даже в условиях конца света. и, может, если ему дадут пожить ещё хотя бы месяц, он сможет добиться успехов и в этой сфере. предложение за предложением и неожиданное: целая страница на сраном пхеньянском диалекте. Юма раздражённо фыркает и хватает дневник, выходя из лаборатории, двигаясь по коридору и на лестницу, чтобы подняться наверх. он надеялся, что Маки ещё не успел заснуть, и он расскажет ему о том, что написано на этой странице. сделав первый шаг на этаже, Юма вздрагивает, когда резко во всём здании тухнет свет. вероятно, перебои с электричеством, но Накакита и правда испугался. он вытягивает руку, следуя по коридору, чтобы по памяти найти комнату, в которой уютно заселился Маки. вероятно, стоило бы попросить его выйти к нему, а не ходить как зомби и не биться об дверные косяки, но, кажется, Юма не ошибся и нашёл нужную комнату. конечно, это заняло порядка семи минут бессмысленных передвижений, но они никуда не торопятся. в темноте было не видно абсолютно ничего – даже лунный свет не пробирался в комнату. Накакита стоит пару секунд в дверном проёме, а после тихо зовёт парня по имени, ожидая, что тот либо откликнется, либо нет. но, наверно, его тон или отключение света, или в принципе сложившаяся ситуация повлекла за собой необратимые последствия. он тут же чувствует невообразимо острую боль, что полосой проходится по его лицу от середины щеки до уголка верхней губы. он успевает лишь вскрикнуть и прижать руку к щеке, как тут резко включается свет. Юма чувствует головокружение от боли, и ему приходится немного неудачно сесть на бетонный пол. перед ним возвышается фигура Маки. его грудь беспорядочно вздымается, будто в припадке, а в руках окровавленный осколок стекла. Юма убирает ладонь от щеки и видит на ней кровь. свою. когда они с Маки встречаются взглядами, Накакита осознаёт, что что-то не так, а парень в ту же секунду роняет из рук окровавленное стекло, и оно падает, разбиваясь о пол. – Юма, я… – его голос дрожит, как и руки. по щеке стекает кровь, капая на черную кофту. Накакита не находит в себе силы ответить, потому что чувствует неимоверное жжение и боль. неожиданно к помещению приближаются быстрые шаги, и Юму кто-то хватает под подмышки, заставляя того подняться на ноги. – какого хера? – ругается Кей, а когда видит кусочки стекла в крови, сразу понимает, что к чему. – я… я не специально, Кей, правда... – пытается оправдаться Маки, но Юдай лишь покрепче ухватывает Юму и движется назад, чтобы вывести его из комнаты. – посиди тут и подумай над своим поведением, – Кога выключает свет и закрывает дверь. Юма чувствует, как в уголках глаз собираются слёзы от боли, а Кей усаживает его на свободную постель в их с Таки комнате, а после, по рекомендациям Накакиты, выдавленным через силу, уходит искать перекись и всё, что понадобится, чтобы остановить кровь. – зашивать что ли придется...? – немного неуверенно спрашивает Такаяма, когда Кога садится рядом с Юмой. – ну ты посмотри, – Кей аккуратно сжимает подбородок Накакиты, разворачивая его щёку к себе. – я тебе пальцы отгрызу, – шипит Юма, и Юдай лишь вздыхает. – давай потом, родной, а то подохнешь раньше нас всех, – и Кей наконец приступает к экстренной помощи, просто надеясь спасти чужую рожу. но от шрама он теперь никуда не денется. они обрабатывают рану долгие минут десять, все из которых Кей и Таки переговариваются между собой, пока Юма переживает свою боль снова и снова. и несмотря на все внешние раздражители Накакита умудряется погрузиться в свои мысли. почему Маки сделал это, и что спровоцировало у него такое состояние. ведь он явно был не в себе. неужели отключение света является прямой причиной? почему-то Юма не злится. несмотря на то, что, вероятно, эта тянущаяся полоса останется на его лице до конца его дней. – я пойду к нему, – говорит Юма, когда Кей, казалось бы, уже скоро должен закончить. – тебе жить надоело? – непринуждённо интересуется он, и Накакита лишь вздыхает. Таки переводит взгляд с Кея на Юму. – считай, что так, – ответил парень, и Юдай лишь кивнул. с обработкой было покончено. зашивать, к счастью, не пришлось, но, как сказал Кей, "выглядит на миллион долларов", а значит безумно плохо. и теперь на его лице ленточными пластырями был приклеен непонятный кусочек марли, пропитанный тоже непонятно чем, вероятно либо мазью, либо перекисью, одно из двух. поблагодарив Кея, кажется, впервые за всё время, Юма уходит, собираясь вновь навестить Маки. первым делом он стучится в дверь, после медленно открывает и аккуратно включает свет, заходя внутрь. он обнаруживает парня сидящим на полу, что прижал ноги к себе и уткнулся лицом в колени. Накакита поджал губы, вздыхая, но зашёл внутрь, закрывая за собой дверь. медленными шагами он подошёл к нему, усаживаясь на корточки. они не проронили ни слова, а Юма лишь слушал чужие тихие всхлипы. – Маки, – тихо зовёт его Накакита. парень поднимает голову и смотрит глазами, полными слёз. Юма вздыхает, укладывая руку ему на колено. – прости... пожалуйста... я... я не знал что я делаю, это... я, – он задыхается в собственных слезах, и Накакита чувствует, как у него сердце кровью обливается. наверно, впервые со дня, как он узнал, что Маки всего шестнадцать – ему настолько его жалко. – давай поговорим. всё хорошо, никто на тебя не злится, – тихо говорит он. – просто объясни почему. Маки молчит долгие минуты, собираясь с мыслями. Юма терпеливо ждёт, ожидая даже самых поверхностных и сухих объяснений, но парень всё-таки решает начать, и Накакита не смеет его перебивать. – я не знаю, что на меня нашло, всё так навалилось… эта комната такая огромная... и тёмная. холодная. и эти бетонные полы. я вспомнил, как уже был в таком помещении. мне было так страшно, Юма. настолько, что я не мог дышать. я плакал, а после спал от бессилия. а потом он пришёл за мной, мне было так больно. я не знаю, что было бы, если бы он был пьян...я не понимаю, почему они так со мной поступили, я ничего им не сделал, зачем им нужен ребёнок, если они не хотят его любить... – он делает паузу, пару глубоких вдохов и продолжает. – они говорили, что я больной на голову, а мне было всего одиннадцать. ни они, ни другие, не могли понять меня. они просто разочаровывались во мне за месяц и возвращали обратно, как вещь. но я же не вещь! почему они позволяли себе так обращаться со мной... возвращать.. вместе с документами… я никогда не чувствовал себя настолько униженным.. я хотел забыть всё, что со мной было, правда. я не хочу быть Рики. я хочу чтобы он умер, Юма. его все ненавидят. я хочу, чтобы он навсегда исчез, и остался только Маки. только Маки достоин остаться, – он замолкает, позволяя Накаките переварить весь поток информации, который только что лавиной обрушился на его голову. – что ты имеешь ввиду под…возвращать? куда? – в детдом. Юма пару минут молчит, а после с его уст срывается вздох. кажется, будто теперь уже не будет хуже. теперь Накакита и правда знает достаточно. теперь всё встало на свои места. кража вещей, скрытие возраста, имени, истории. всё было настолько очевидно, что догадаться можно было в любую секунду. и фамилии, их беспорядочное множество. в скольких семьях он побывал? везде ли обращались к нему... настолько плохо? – а... твои родители...? как ты вообще... – Юма не мог подобраться к главной сути вопроса. ему просто было интересно "за что?" – отец повесился, когда мне было семь. я нашёл его висящим на кухне, я до сих пор помню его посиневшее безжизненное лицо... мама не смогла смириться с его потерей. она возненавидела меня, потому что, по её мнению, я недостаточно скорбил. а я… просто не мог. я просто не понимал, что значит эта смерть для неё... каково в принципе ощущать, когда потерял дорогого человека... кажется, она была в отчаянии. начала пить. и в итоге я ей надоел. наверно, это самое точное слово… надоел... – он усмехнулся. – и она выкинула меня, даже не оставив документов, кроме записки об имени и возрасте. и фамилию мне не оставила... ничего она мне не оставила. даже шанса. наверно, ты задался вопросом, откуда мне известен диалект... я жил в семье беженцев из северной кореи. мать семейства не могла иметь детей, и они решили взять меня. отец научил диалекту. а когда мои... особенности начали выходить из-под контроля, они пытались напоить меня святой водой и вымолить у бога моё выздоровление... в общем... чокнутые они были. и всё равно меня вернули. я был готов смириться с тем, что они верующие и принять их религию, но они приняли решение за меня. а потом я попал в семью, из-за которой стал бояться больших тёмных пространств. за каждую провинность они закрывали меня в подвале их небольшого домика, заставляя сидеть меня там по несколько часов, бывало, и на ночь оставляли. было холодно. и страшно. и голова постоянно болела. кажется, именно тогда мне стали мерещиться образы. я видел своего отца, и мне становилось только страшнее, Юма... мне так страшно сейчас… – его нижняя губа вновь вздрагивает, а Накакита попросту не может найти в себе силы, чтобы что-то на это сказать. он был в шоке. это отрицать было невозможно. – подожди, а раз у тебя… ну… нет дома… как вы вообще с Фумой встретились? – почему-то Юма вспоминает это именно сейчас. Маки стирает кулаком слёзы, и Накакита тут же тушуется, понимая, что вопросы сейчас не к месту, но тем не менее, Маки отвечает. – я сбежал из детдома в разгар эпидемии… когда люди в панике бегали по городу, спасаясь от зомби. я не знаю, что на меня нашло тогда, но, наверно, я всё-таки хотел умереть, но чудом выжил и… нашёл ту деревню, в которую приходил Фума. я правда хотел зажить нормально. он дал мне запасную рацию… и мы общались... а потом… ну ты помнишь, – он вздохнул, закрывая лицо руками. Юма дал ему время передохнуть и просто сел рядом. всё это казалось чем-то нереальным. чересчур тяжёлым для понимания. и с каждым разом Накакита всё больше осознавал, насколько же ему плохо. ему шестнадцать, но он пережил суицид отца и долгие годы в детдоме. Юма удивлён, что тот не озлоблен на мир и попросту продолжает существовать в нём и плыть по течению. вскоре на его плечо ложится голова Мауса. Юма лишь вздыхает, ожидая, что тот скажет что-нибудь ещё, но Маки молчит. и Накакита воспринимает это за окончание их диалога. – сколько процентов правды я узнал? – наконец интересуется Юма, очерчивая эту фразу как заключительный вопрос. – практически сотню, – ответил Маки и поудобнее улёгся на его плече. Накакита лишь кивнул и, вопреки всему, уложил голову на чужую, прикрывая веки. теперь ему нужно поспать с этими мыслями. осознать, что был глуп, что не видел всего настолько очевидного. и, вероятно, в чём Юма практически уверен, Фума мог об этом знать. Фума знал намного больше, чем Накаките может показаться на первый взгляд. но теперь все знания ушли вместе с ним. и Юме нужно добраться до них самому.