~ Вторая ночь сентября ~

«Вспомнил про «не калечить?» — произнёс Усилитель за спиной Фэйтана. Уво вжимался в холодный камень, упираясь в пол ладонью, прекрасно зная — ему ещё не скоро что-то светит, иначе он просто сотрёт в порошок свой драгоценный трофей, не готовый сейчас даже к чужим прикосновениям, не то что к какой-либо близости. Убивать партнера, пускай и невольного вот таким вот образом… у одиннадцатого номера не до такой степени крыша поехала — он прекрасно понимал, что дело кончится кровотечением и быстрой болезненной смертью. Они с Шалнарком-то намучились в своё время, а ведь это было добровольно и аналитик, прекрасно понимая к чему идёт дело, мрачно, но решительно переворошил все мануалы в интернете. Но всё равно пришлось звать мрачно ругающегося на их тупость палача. Правда этот был тот случай, когда Фэйтан ничего не сообщил остальным, но самим «придуркам», не догадавшимся спросить совета у того, кто имеет куда больше опыта, досталось знатно. Шалнарку — несколько швов и невозможность неделю нормально сидеть, а Уво — море паники от того, что он сделал нечто непоправимое. По каждому из этих пунктов азиат не преминул проехаться своим сарказмом, словно раскалённым утюгом. «Уж кто бы говорил», — ответ Фэя явно дал понять, что тот также вспомнил данный инцидент и как потом Шалнарк напрягался от любых намеков на близость… Пока разозлённый до крайности этими телодвижениями на периферии своего сознания палач сам не зажал его и не разработал хорошенько, не слушая возмущённые вопли, покуда те не перешли в тихие сдавленные стоны. Да, отношения внутри Геней Рёдан для общества показались бы дикими и ужасно распущенными, но когда ты живешь в месте, где тело — лишь инструмент или товар, то начинаешь ко многому относиться по-другому. К примеру никто из них не чувствовал такого понятия как «стыд». Раздеться в присутствии друг друга являлось нормой, большей частью даже не провоцирующей вожделения. Разве что Финкс тихо зверел, когда так делали их девушки и пытался тех прикрыть — но тут включался его инстинкт защитника. Он так же как Уво был Усилителем, однако специализировался на охране своих, на отражении нападений, в то время, как Увогин и Нобунага уходили в яростную атаку. Финкс же прекрасно помнил чужие жадные взгляды и не хотел давать чужакам даже случайно, даже чуть-чуть увидеть то, что принадлежало исключительно Паукам. Наедине, в убежище — чёрт с ним, как говорил египтянин, хотите — голышом скачите, хотите — трахайтесь. Но вот вовне безопасности он мгновенно приходил в раздражённое состояние. Паку, к примеру, постоянно выбешивала Усилителя своим нарочитым вырезом чуть ли не по самое «оно» — но ей нравилась его злость, нравилось выводить мужчину из себя, и она всегда была излишне женственной, наслаждалась мужскими взглядами не смотря на уйму попыток изнасилования. Все их девочки прошли через подобное, научились противостоять насилию — физически и психологически. Опять же, на Свалке без этого просто не выжить. Но вне Метеора, в мире за его пределами, отношения Пауков воистину казались чудовищными для обывателей. И чёрт с ними, если честно. А наблюдать за смущением, паникой и испугом пленника было невероятно приято — он отнюдь не являлся продуктом ханжеского воспитания, нет — просто жил не затрагивая эту сторону своей сути и не раскрывая её… теперь же, когда вместо него всё делал Фэйтан… это действительно будило самые животные инстинкты, заставляя Увогина вжиматься в стену, лишь бы не сорваться, и не оттащить к себе хотя бы Шалнарка. Его Манипулятор явно так же не мог сейчас оторваться от трофея Усилителя, теша этим чужое самолюбие, и напоминая — в отличие от Уво, он может спокойно удовлетворить собственное желание. Было бы слишком эгоистично после того что заставил его пережить, отбирать ещё и такой способ избавиться от напряжения… ну и отыграться заодно на ублюдке, посмевшем угрожать Паукам. Как будто Уво не знал все повадки аналитика, и его любовь к контролю, к чужой беспомощности, когда Рьюсей влезал до самого нутра, вызнавая секреты и тайны, забирая управление в свои руки. Разделяй и властвуй — не для Шалнарка. Он предпочитал вести либо явно, либо скрыто. Даже Куроро пытался манипулировать. Но так как данчо такая же часть Паука, как сам Шалнарк, и куда более ценная — Манипулятор признавал его первенство. Самое интересное, что и свою заменимость аналитик так же прекрасно понимал. Трезвый взгляд на жизнь, хищные инстинкты, дружелюбная маска, холодная расчетливая манипуляция, любовь к власти — все это было частями Шала, точно так же как и спрятанное внутри живое нутро, отзывчивое и остро реагирующее на то, как его принимали целиком, без остатка. Фэйтан хмыкнул в наступившей тишине, они и без слов друг друга с Уво сейчас прекрасно поняли. Мужчина переместился вбок, взял чужое предплечье, в то время, как Шалнарк плотнее обхватил торс мальчишки, притискивая к себе и лаская кончиками пальцев плоский живот с едва заметными очертаниями хорошо тренированных мышц. Для человека хорошо тренированных — для Нен-пользователей же, самосовершенствующихся последний десяток лет, это была та ещё хрупкость. Палач почти любовно огладил кончиками пальцев распухший сустав, нащупал косточку, проверяя — всё ли в пределах нормы и не перестарался ли он в предыдущий раз. Курапика вздрогнул от этой жестокой жёсткости, стиснул зубы пережидая боль, которая, впрочем, всё равно не перекрыла того безумного возбуждения, что он испытывал. Оно нарастало по новой после короткой передышки, сводило с ума тем, что не исчезало, а продолжало пульсировать в каждой клеточке тела. От попыток не задохнуться жжением в выкручиваемом суставе, Курута отвлёк чужой взгляд. Куроро смотрел поверх сложенных домиком ладоней, улыбаясь мягко, но эта эмоция не находила своего отражения в глазах. Те были просто тёмными, непроглядными, почти чёрными. При этом мужчина смотрел совсем не на пленника, а на… палача. Будто притрагивался к нему незримо, был соединен невидимыми нитями паутины, стягивающими части в целое. Почувствовав взгляд жертвы, глава Труппы медленно перевел на него свое внимание. Блондина словно захлестнула тёмная вода — сразу и мгновенно он ушёл на дно, захлебываясь тем, что скрывалось внутри мужчины. Люцифер демонстративно плавно оглядел распростертое перед ним тело, тяжело дышащее, покрытое капельками испарины, изукрашенное ранами. Взгляд прошёлся прикосновением от кончиков пальцев на ногах до самого паха, заставляя Курута свести резко ноги, вспоминая о том, где и в каком положении он находится. Вот только, даже так для лидера Призрачной Труппы всё было более чем видно, о чём мужчина дал понять чуть более широкой усмешкой. Он не сделал ни одного пошлого жеста, не дал ни единого намёка, но всё равно Курапика ощутил себя так, словно сам выставлялся бесстыдно и чего-то просил. Куроро умел показывать людям их место и без снесения голов, как Фэйтан. А сейчас он явно заставлял осознать — место Курапики под ними, в самом низу пищевой цепочки. И можно радоваться, что его не собираются сожрать. Пленник не сдержал дрожи, сжал сильнее губы, сцепил зубы от вспышки острого отвращения к самому себе. Терпеть этот взгляд было выше его сил, поэтому парень закрыл глаза, пытаясь перебороть хоть немного лихорадочное возбуждение, что заставляло сердце биться где-то в горле, а тело подёргиваться от малейшей стимуляции. Потом был резкий рывок, щелчок вставшего на место сустава, раздавшийся где-то прямо в голове Курута. Онемевшую уже конечность закололо сотней тысяч крохотных иголочек. Он почти потерял сознание от такой яростной вспышки, невольно вжимаясь в тело позади себя. Дыхание сбилось… а потом он просто не смог вдохнуть снова, будто горло стянуло невидимой удавкой, стискивая. «Тшшш», — произнес Манипулятор над ухом Курапики своим притворно-ласковым тоном. Мягкие губы прикоснулись к ушной раковине, руки аналитика прошлись по грудной клетке, притягивая ближе и теснее, словно любимую куклу, погладили по животу — тёплые, разительно отличающиеся от огненных прикосновений палача, но всё равно вызывающие лишь мучительно желание дать потрогать себя везде. Курута сумел с трудом втянуть в себя глоток кислорода, издав глухой всхлип через спазм, но на этом… всё. А через какое-то время его губы начали синеть. «Фэйтан, мать твою!» — рявкнул Увогин, подаваясь вперёд. «Угомонись», — передёрнул плечами палач, ловким жестом извлекая из-за отворота воротника Шалнарка… его манипуляционную иглу. Аналитик кивнул понятливо. Острие легко вошло в основание чужой шеи и он быстро набрал на телефоне необходимую комбинацию, беря под контроль все процессы, происходящие в организме пленника. Увы, к сожалению пароль они таким образом не получат — он мог управлять чужой физиологией или заставить говорить нужные фразы, но никак не воздействовать на ум. Ограничения — всё для увеличения силы. Чем-то приходилось жертвовать ради неё. В том числе, игл у Шала было всего две — опять же для усиления мощности контроля. Зато, если он доберётся до цели, то сможет накинуть ошейник даже на такого монстра, как старший Золдик. Курапика расслабился почти мгновенно, задышал ровно, глубоко, размеренно… параллельно с паникой ощущая, как его сдвигает куда-то в глубину сознания. Он даже пальцем двинуть, или глазными яблоками пошевелить не мог, как марионетка подчиняясь воле кукловода. Шалнарк только сильнее прижал к себе свой почти что подарок — красиво оформленный, уже распакованный и готовый к употреблению, наслаждаясь чужими эмоциями, транслируемыми через иглу — это было его отдельным маленьким секретом, как порция кайфа для наркомана — чувствовать чужую беспомощность. Наслаждаться ею, насыщаться… а пресытившись, отбрасывать выпитое и переломанное тельце в сторону. Правда, при этом вожделения к куклам он совершенно не испытывал. Хотя… если поиграть чуть-чуть, не сильно надавливая на чужую нервную систему и не превращая пленника в робота… Да и чужая воля была удивительно сильна — чтобы задавить её до конца, потребовалась бы ума времени. Он дождался, пока Фэйтан вправит вторую руку, приказав чужому телу не чувствовать боли, заблокировав этот нервный импульс, чтобы тот не дошел до мозга — иначе мальчишка точно впал бы в шок. А потом дал еще одну команду. «Поиграем, мой хороший?» — проговорил в шею пленника, сидевшего фактически теперь перед ним, заставляя тонкое худощавое тело, едва закончившее своей формирование после гормонального периода, раздвинуть ноги перед палачом приглашающее. Он прекрасно видел, как на это зрелище сверкнули глаза Уво — Усилитель давно забыл о пиве и вообще о чем-либо ещё, поглощенный происходящим. Курапика внутри захлебнулся стыдом и ужасом от такого откровенного жеста, но его разум бился, как пойманная в паутину бабочка, не в силах разорвать чужого контроля. «Ты ещё не сломался — удивительно», — услышал он мысленно голос Шала, всё такой же дружелюбно-притворный, как и в реальности. Если палач прикасался к телу, трогал его, мучил болью, либо удовольствием, то Манипулятора более привлекал чужой разум. — «Я с удовольствием посмотрел, бы, как тебя разделывают на куски», — чужие интонации и на йоту не сменились, однако от заложенного в слова смысла внутри всё сворачивалось панически. — «Да, правильно — нас нужно бояться. Только думать об этом стоило до того, как ты сунул нос, куда не следует. Радуйся, что Уво решил тебя не трогать. Что ты оказался не таким уж мусором, чтобы просто вытереть об тебя ноги и отправить в сжигатель.» «Как будто сейчас вы это не делаете», — выдохнул точно так же мысленно Курапика — это всё, что ему оставалось, пока сам он мог видеть ставшими чужими глазами, как палач с ухмылкой устраивается удобнее меж его ног, снова смазывает руки антисептиком и опять достает свои инструменты. «По сравнению с тем, что могло тебя ждать — мы здесь все просто развлекаемся», — в реальности Манипулятор прижал его плотнее, задевая пальцами намеренно штангу пирсинга в уже проколотом соске, проворачивая ее вокруг собственной оси, заставляя чужое тело покрыться мурашками. «Уничтожение моего клана, видимо, тоже было для вас лишь развлечением. Женщины, дети — вы пытали их так же, лишь бы заставить глаза заалеть?!» — вырвалось невольно. Разум — не тело. Его не заставишь удержать мысль в несуществующей глотке, не закусишь зубами острый язык, рвущийся вылить свою боль на окружающих и тем более на виновников самого её существования. Однако в ответ, ожидая очередного унижения или боли, он вдруг услышал как в реальности… Рьюсей смеется. «Что тебя так повеселило?» — поинтересовался Куроро, приподняв бровь. «Мальчишка», — Манипулятор повернул голову и провел губами по чужому лицу, скользнул вдоль виска, вниз к скуле, к щеке. Это было самое нежное прикосновение, кроме разве что маминых объятий, какое только получал в своей жизни Курапика. И осознание того, насколько оно было притворным, искусно выверенным, чтобы нанести боль не физическую, но психическую, заставляло содрогнуться даже через все грани контроля Паука. Аналитик, тем временем, отложил телефон в сторону, его вторая рука опустилась ниже по чужому животу, пока Фэйтан открывал новую иглу, и погладила гладкую кожу в паху, где волосы были светлыми и тонкими — почти невидимыми. Максимум можно ощутить подушечками лёгкий нежный пух, как у цыплёнка. И золотистый цвет очень даже соответствовал такому определению. Он насладился этим ощущением, прежде чем опуститься ещё ниже, обхватывая ладонью чужой, болезненно возбуждённый орган, подтекающий беспрестанно капельками смазки на головке и покрытый лёгкой, превращающейся под пальцами тут же в пыль, корочкой засохшей спермы. Молодой мужчина потер бархатистую кожу и стряхнул с ладони осевшую там взвесь, прежде чем сжать с силой, вырывая у Курута рефлекторный громкий стон, благодаря установкам его способности — Чёрного гласа — не позволяющим зажиматься, смущаться или закрываться, Курапика реагировал именно так, как должен был бы в реальности, не имей дурацких предубеждений. «Он сказал нечто забавное?» — хмыкнул Люцифер. Атмосфера в импровизированной пыточной Фэйтана всё разогревалась и его тоже невольно цепляло — не сколько происходящим, но больше улавливаемым, благодаря татуировке, эмоциям своих Пауков. Азарт Фэя, возбуждение Уво, жёсткость Шалнарка — всё это сливалось в весьма высокоградусный коктейль и пузырьками понималось по крови. «Мы уничтожили клан Курута. Это основной смысл его мести. В принципе было не сложно догадаться, но услышать собственными ушами — совсем другое дело», — Шалнарк усмехнулся, однако это вышло неожиданно фальшиво для него. Обычно, маску парня нельзя отличить ничем от настоящей искренности и доброжелательно, но сейчас нечто изнутри, кажется, дало трещину по ней. «Мило», — процедил палач, и, никак больше не комментируя свои мысли, зажал второй сосок. Шалнарк в этот момент закусил зубами навершие собственной иглы, вытащил её из плеча мальчишки, ровно за несколько секунд до того, как инструмент Фэйта прошил плоть. Рука Манипулятора сжалась у снования чужого органа, стискивая с силой, заставляя Курапику, которого буквально вынесло обратно в свое тело, содрогнуться от спазма острого удовольствия, сплавленного воедино с болью. Почти оргазм… но пальцы, пережавшие основание члена, не позволили получить желанную телом разрядку, зато вывели мальчишку на новый уровень возбуждения. Его затрясло буквально, Курута не сдержал тихого стона сквозь зубы, когда Фэй наклонился что бы слизнуть выступившую кровь. Куроро усмехнулся, глядя на это зрелище. Их пленник тяжело дышал, щеки лихорадочно горели, и он напоминал дорогую куклу для секса в особенном салоне, куда можно попасть, лишь имея огромное влияние и баснословное богатство. Были они однажды в таком — чтобы подловить пару мафиози со спущенными штанами. Правда куколки в том месте хоть и имели столь же красивый вид (да кто станет содержать в подобных заведениях потасканных шлюх?) но всё же них не было такого внутреннего содержания. Ярость, боль — всё это вспыхивало в чужих глазах, прячась за испугом и шоком от происходящего. «Вы тут совсем охуели, что ли?» — раздалось мрачно от дверей. Люцифер только шире усмехнулся, повернув голову вбок и увидев стоящего на пороге Финкса, в одних спортивных штанах и футболке. Видимо, куртка опять служила пледом девочкам и нечему было прикрыть внушительную эрекцию, выпирающую через мягкую ткань достаточно свободных штанов. — «Ну, или я охуел. От того, что вижу», — хрипло закончил, входя внутрь. «Разбудили? Извини», — проговорил глава Труппы. — «Впрочем, кажется, ты даже рад подобному способу проснуться», — он выразительно посмотрел ниже чужого пояса, на что Усилитель только покачал головой мрачно. «Меня разбудило то порно, что шло у Шалнарка на компьютере», — произнёс едко в сторону Манипулятора, заставляя того отвлечься от Курапики и усмехнуться уже привычно открыто-широко. «Порно?» — данчо склонил голову на бок, ожидая пояснений. «У него на монитор транслируется запись откуда-то отсюда, со звуками причём», — прошипел Усилитель, на что аналитик одними губами проговорил «ой-ой». — «Едва успел колонки выкрутить, пока все не попросыпались», — взгляд мужчины, тем временем, всё же смог оторваться от увлекательной картины красивого мальчишки, меж коленями которого устроился Фэйтан с инструментами, и перевёл взгляд на Увогина. — «Явился, ссссссука», — прошипел, хрустнув кулаками. — «Да ещё и не один, а со шлюхой», — чужие слова буквально хлестнула Курапику наотмашь, заставляя закусить изнутри щеку. Впрочем, так ему и надо — сам нарвался, сам подставился, и хорошо, если живым отсюда выберется. «Финкс. Успокойся. Это — ублюдок-с-цепями», — Куроро предпочел ответить за одиннадцатый номер, который явно собирался только усугубить конфликт. — «Прекратите вести себя как дети — иначе точно перебудите остальных», — Финкс мрачно сжал губы, и напоследок хрустнув кулаками ещё раз, всё же предпочёл послушаться. «Как скажете, данчо» — угрюмо ответил, снова посмотрев на их «гостя» — «Какой-то он мелкий». «Мелкий то мелкий, но меня отделал», — произнес Увогин, потирая машинально синяк на скуле. «Это он тебя так красиво разукрасил? Огонь», — присвистнул египтянин. — «Я смотрю, вы его очень интересно решили за это поощрить. Он, по крайней мере, всё ещё не по кускам и живой. Даже о смерти не умоляет», — Куроро бархатно рассмеялся на эту фразу, очень точно обрисовывающую происходящее. «Он понравился Уво, так что хватит с него и этого», — пожал плечами лидер Труппы. Финкс моргнул всё ещё сонно, после чего потёр большим и указательными пальцами веки. Проморгался ещё раз, посмотрел на зверовато ухмыляющегося Увогина. «Понял, осознал, вопросов не имею», — хохотнул. — «Думаю, такой целочке на первое и последнее китайское предупреждение точно хватит», — он снова посмотрёл, но уже по-новому, на Шалнарка и Фэйтана. Манипулятор, явно забавляясь, дразнил мальчишку, удерживая одновременно крепко и притом стимулируя, но не давая кончить, а палач развлекался со своими игрушками, чёртов фетишист. Финкс не хуже Куроро знал, насколько азиат любит все эти приблуды со связыванием, художественной резьбой по телу и прочее-прочее, особенно если жертва хороша собой и не особо «воняет» по его словам. Сам Усилитель так тонко не чувствовал — но и он мог определить на запах, насколько активную половую жизнь ведет субъект напротив. К примеру, Шалнарку и Уво точно не удалось скрыть начавшиеся между ними отношения — более глубокие, чем меж остальными Пауками. Именно из-за последнего никто ничего и не говорил — не имея подобного, оставалось лишь бережно относиться к тому, что было хотя бы у этих двоих. И ориентируясь на всё тот же гребаный запах, Финкс точно мог сказать — свою половую жизнь мальчишка начнет вот прямо сейчас. Мужчина невольно посмотрел на жертву внимательнее — он имел вполне себе здоровый половозрелый организм, чтобы оценить картинку. Палач тем временем опустился ниже. Еще одно украшение — теперь внизу живота, прошивало кожу прямо над пупком, а мальчишка издергался бы весь, не держи его Шалнарк. Судя по характерному запаху и по его внешнему состоянию, дело не обошлось без так любимых Фэйтаном психотропных веществ — человек, у которого на коже такие ожоги, обычно не реагирует на прикосновения возбуждёнными, едва сдерживаемыми стонами. «Не обкончался ещё за этим наблюдать?» — сглотнув, спросил риторически у Уво, не в силах отвести взгляда. Не только от картинки в целом, но и от запаха, от разливающейся вокруг Нен, смешивающейся, будто краски на палитре, а так же от мелких деталей вроде длинных подвижных пальцев Шалнарка, играющих с чужим телом и лица Фэя, с залегшими на нём тенями, от его же взгляда, полного темноты и предвкушения. Стоны — чуть слышные, жалобные, оттеняли происходящее, проносились по коже мурашками. Мальчишка поджимал пальцы на ногах, слабыми едва шевелящимися руками пытался цепляться за держащего его Манипулятора. Судя по характерным отёкам, Фэй провернул свой коронный фокус, лишая жертву возможности сопротивляться. И у пацана… нет Нен? Постойте-ка. Нет, она есть, но странная. Пульсирующий прозрачно-стеклянный бутон с трепещущими лепестками, едва-едва открывающимися, наполняющими медленно тело, будто с трудом прорастая во все стороны. «Чё за хуйня с его аурой?» — Усилитель не мог оторвать взгляда, следя за тем, как на каждое движение пальцев аналитика внутри за̀вязи вспыхивали сияющие искры, напоминающие звездную пыль, преломляющую свет всеми оттенками спектра. А когда иголка палача снова прошивала плоть, сердцевина вздрагивала, лепестки отслаивались быстрее и быстрее, стремясь раскрыться диковинным цветком. «Его Нен перерождается. Единичные случаи были зафиксированы в истории Ассоциации, но слышать, либо читать и видеть своими глазами — совсем иное, правда?» — Куроро задумчиво провёл пальцами по корешку лежащей рядом с ним книги. Ласкающе коснулся переплёта, обвёл уголки. — «После подобного обычно полностью менялся её тип и исчезала старая способность, сменяясь новой», — египтянин мог только головой качнуть, чувствуя интерес данчо. Понятно — Люцифер нашёл себе новую игрушку. Можно сказать, ещё один плюс в копилку мальчишки, оставляющий его живым. Возможно, Куроро хотел бы узнать, что это за способность и перехватить её себе. А может просто интерес и желание увидеть уникальное зрелище. Но в любом случае, пацан, скорее всего, выживет. В первом варианте потому, что данчо нужен живой носитель — иначе техника просто исчезнет из его книги, а во втором… любопытство часто перевешивает здравый смысл их лидера. Он как ребенок в такие моменты — главное вовремя ловить, чтобы не влез в неприятности. Правило о том, что Куроро должны всегда сопровождать два Паука не на пустом месте выросло и не только от того, что на него могут напасть. Он сам куда угодно имеет шансы сунуться — хоть в пасть к крокодилу, хоть в древний неизученный храм, напичканный ловушками, как рождественский гусь — яблоками. Финкс провёл пальцами по лицу, словно пытаясь снять с него едва ощутимую липкую паутину сонливости. Всё равно лечь уже не удастся — не с таким возбуждением. Ладно бы просто у Шалнарка шло порно на компьютере — сходил, постоял под холодной водой, отдрочил, расслабился и спать. Но он ведь поперся сюда, в самый эпицентр развлечения — и теперь надышавшись этими феромонами, получив заряд, наполненный вожделением пополам с жестокостью, просто глаза не сомкнёт. А взгляд всё время возвращался к их пленнику — мальчишка совсем. Будь он одет, и Усилитель даже сказал бы что девчонка — слишком уж мягкий, нежный, чистый. На Свалке таких не встретить почти. Да что там, на Свалке — в мире вне её, подобный аромат шел в основном от пятнадцатилетних подростков, максимум, да и то там уже наслаивались запахи чужих прикосновений. Финкс конечно не Фэйтан чтобы обонять КАЖДОГО партнера собеседника, однако некоторую брезгливость всё же ощущал, от того наверно нечасто спал с кем-либо. А вот теперь сиди и мучайся, мать его — потому как мальчишка в руках Шалнарка был как раз тем, что египтянин предпочитал — без налёта лишних запахов, красивый, тонкий — как изображение с древней фрески, которые он собирал, восстанавливая по крупицам наследие предков, что выжило даже в Метеоре. Для характерности не хватало лишь легкого бронзового загара на коже, да множества золотых украшений. Усилитель мотнул головой, сгоняя наваждение. Нет, ему явно надо придти в себя, если уж и он теперь так странно реагирует на пленника. Однако какая-то внутренняя часть одобряла то, что он наблюдал, и желала присоединиться. «Нравится?» — спросил неожиданно и негромко Куроро, даже не глядя на него. Зачем ему было смотреть — он легко мог представить, как чуть вспыхнул Усилитель после этих слов. Странная реакция для такого взрослого мужчины, но, тем не менее, египтянин время от времени выдавал её, особенно если вопрос исходил не от ехидного желчного Фэйтана, а от самого лидера. «Я что, на импотента похож, не реагировать на такое?» — хрипло пробормотал в ответ Финкс, на что услышал рокочущий смех Увогина, сидящего возле стены. Мужчина невольно снова посмотрел на эпицентр того водоворота из аур, что закручивался сейчас в помещении и под его взглядом Курапика сжался сильнее, дыша тяжело, чувствуя как нависшая над ним тёмная тень Паука стала ещё плотнее, из-за присутствия нового действующего лица. Ему казалось, что тело уже окончательно сошло с ума, мысли путались, не давая сосредоточиться, а весь мир вокруг сжался до поверхности собственной кожи. Словно он превратился в нечто сверхчувствительное, реагирующее на малейшее касание, и пусть ещё пытался закрываться, но собственная капитуляция казалась вопросом не такого уж и большого времени. Если он продолжит сопротивляться — то сойдёт с ума, это чувство, как жжение на периферии сознания. Но если сдастся, то позже окажется проглочен той болью, что пылала внутри лишь сильнее. Чужие действия разжигали не только вожделение и возбуждение, они поднимали всю муть со дна его души, кружили в безумном хороводе осколки прошлой личности, что врезались в живое мясо. Напряжение, тяжесть, боль, ужас и страх смешались, наполнили его, как пустой сосуд водой. Фэйтан облизнул быстро пересохшие губы, видя смену эмоций на лице пленника. Психологическая ломка часто нравилась ему даже больше физической и сейчас она так же давала результаты. Мальчишка пережил нанесенную ему боль — нелегко, но стойко, демонстрируя крепость духа, остатки того стержня, что был внутри и на который можно было собирать новую личность при желании. Однако стоило заставить его понять и осознать положение, в коем Курапика находился и этот стержень начал ломаться на куски дальше — показывая хрупкое нутро. В итоге то, что останется у пленника — станет точкой нового отсчёта, а сопровождающие ломку боль и остальные эмоции заставляли палача ощущать удовлетворение, схожее с сексуальным. В конце концов, удовольствие ведь зарождается в мозгу, когда зрение, слух, осязание, вкус — все эти органы передают информацию в соответствующий отдел мозга, а оттуда уже по телу распространяется гормон, вызывающий возбуждение. Курута был всем этим — вкус его сладковатого семени, вкус кожи, её запах, ноты аромата и шёлк волос, выступающая влага, его страдания и ненависть, неприятие самого себя — все это завораживало, причём не одного палача. Шалнарк так же оказался захвачен, а ведь он рационален до мозга костей и, даже потеряв куски тела, наверное, продолжит радостно, открыто-притворно улыбаться противнику. Сейчас же Манипулятор, наслаждался откровенно этой беспомощностью в его руках и тем, что жертва не под его контролем Нен, но просто под контролем, рук и слов. Курапика цеплялся за удерживающего его аналитика, руки не слушались почти, он уже тихо, наверное даже незаметно для самого себя, хныкал, мотал головой, пока Рьюсей, прикасался, трогал его, изучал ставшее сверхчувствительной микросхемой тело. Пальцы аналитика Геней Рёдан, как кончики инструментов, надавливали в нужные участки, вызывая искры, заставляя схему замыкаться, работать. Манипулятор улыбнулся шире, поймав мимолётный взгляд палача. Да, он все прекрасно понимал и получал удовольствие. Его действительно не часто захватывали эмоции, и это было особенно новый, приятный во всех смыслах, опыт. «Долго ты ещё?» — произнес он одними губами, прежде чем зарыться носом в чужое золото волос — чуть влажные от напряжения пряди пахли особенно остро, приятно. После Метеора невольно начинаешь ценить такую чистоту — ведь в чужом запахе ощущается то, как мальчишка следит за собой, можно даже отделить нотки дешёвого шампуня и неприкосновенность этого тела, что хочется присвоить и пометить своим запахом. У Нен-пользователей, у каждого из них — свой неповторимый аромат, выделяемый работающей на пределе, сверхразвитой системой организма. Обычно они легко перебивают запахи обычных людей — если верить словам Фэйтана, знающего в этом толк. Шалнарку видится, что после сегодняшней ночи, Курапике придется жить с данным запахом всю жизнь — не просто кого-то одного, что могло бы смыться со временем, но Паук пометит его всего так, чтобы подросток не смел даже забывать, в чьих руках побывал. «Уже почти», — ответил азиат. — «Зажми», — он кивнул, и Манипулятор понятливо улыбнулся в затылок своей куколки. Его рука, скользнула снова по органу мальчишки, вызывая новый тихий умоляющий прекратить стон… а потом замерла у основания чужого члена, натягивая кожу, уже не просто розовую, но покрасневшую почти болезненно из-за притока крови, потому как кончить своей жертве он не давал — этот тоже был элемент контроля и власти, так ценимый молодым мужчиной. Курапика задёргался от новой вспышки в теле, от того, что ему показалось, будто кожа сейчас лопнет, как кожура перезрелого плода. И куда сильнее он попытался вывернуться, когда ощутил прикосновение смоченного антисептиком бинта… там. Алые глаза с вьющимся внутри вихрем золота, распахнулись неверяще. «Нет!» — мальчишка задёргался — совершенно бесполезно, учитывая насколько не соизмерим уровень их сил. Фэйтан лишь хмыкнул, обхватывая рукой головку его члена, сжимая крепко и кончиком иглы, проводя по очищенной коже, выбирая будущее направление. Пальцы легко захватили нужный участок.…а потом острый кусочек металла прошил плоть горизонтально на самой границе головки. Курапика выгнулся, ногти беспомощно царапнули по коже Шалнарка, даже не оставляя следа, не в силах пробить Тэн пользователя ауры. Внутри всё задергалось, под ребрами свело судорогой мышцы, а внизу живота стянулся тугой узел. «Всё», — спокойно закончил палач, закручивая шарик на конце ещё одного украшения. Из-за эрекции крови выступило больше чем могло бы, та алыми чуть сверкающими каплями набухла по краям прокола… и внутри неё, в свете свечей, так же можно заметить золотые всполохи, как и в чужих глазах. Теория мужчины, рассматриваемая им уже давно, невольно подтвердилась. Он подозревал, что свечение радужек обуславливалось гормоном в мозгу Курута, а глаза были просто ближе всего — как индикатор. Но ведь гормон расходился по всему организму — пусть в гораздо меньшей концентрации. Алоглазые дьяволы славились своей скоростью и силой в таком состоянии, однако это должно было значить усиленную подпитку организма, ускорившийся метаболизм и быстрее бегущую по жилам кровь, в кою выделялись вещества, подстегивающие все реакции. Мужчина испытующе посмотрел на лицо Курапики — губы мальчишки подрагивали, лицо исказилось и от боли, и от вызываемого афродизиаком удовольствия, смешивающихся в единый гремучий коктейль. Будь у палача время и возможность, он ведь вполне мог бы закрепить этот психологический якорь глубже. Хотя в любом случае тот уже сформировался. Или у подростка больше никогда никого не будет, если он все же окончательно сломается… или с годами, стыдясь самого себя, вздрагивая и чувствуя ужас перед собственными желаниями, он станет искать того, кто сможет повторить для него подобное. Мальчишка посмотрел на Фэйтана сквозь мутную пелену боли и отвращения к самому себе, а так же к тому, что происходило с его телом. Самое смешное — не было той гадливой брезгливости, что порой присутствовала в жертвах азиата. Они часто воспринимали творимое палачом с их телами как унижение — правильно, в общем-то. Но одно дело — маленькие кусочки металла в теле, а совсем другое то, что Фэйтан просто относился к ним, как к красивым кускам мяса. Курута же просто было больно и страшно, от происходящего с его телом, от того, что ему против воли… нравилось, пусть и стараниями самого палача. Он ненавидел в данный момент отнюдь не своих мучителей — а самого себя. Ярко, всепоглощающе, опьяняя этой чистой эмоцией. Азиат усмехнулся, провёл кончиками пальцев по головке, привлекая чужое внимание, заставляя мальчишку смотреть на него, чуть задевая края изогнутой полоски титана с шариками на концах. Курапика не мог не отреагировать, сцепляя зубы, сдерживая рвущийся наружу стон. Рука Шалнарка на основании его органа не позволяла позорно кончить от той боли, что он испытывал, но всё внутри уже пульсировало просто бешено, даже мышцы внизу живота, казалось, подёргивались. Он выдохнул рвано… потом задохнулся, почти сталкиваясь взглядом с чёрными радужками. Фэйтан глядел из-под полуопущенных век и это смотрелось, будто даже белок залило чернотой. Провалы глазниц лишь своими бликами от свечей напоминали, что всё же не пусты и одновременно говорили об их принадлежности совсем не человеку. На него смотрели глаза Паука — одна из двенадцати жутких пар, на дне коих не было места состраданию. Лишь насмешки и вожделение, пугающее тем, что сам Курута был его целью. Палач провел по головке подушечкой пальца ещё раз, собирая выступившую смазку, облизнул острым, быстрым, нечеловечески жестом… а потом наклонился ниже и обхватил чужую плоть ртом — так же без всякой брезгливости, глядя при этом на Курапику неотрывно. Где-то поодаль сдавленно выругался Финкс, ощущая, как от этого зрелища, сейчас сам буквально кончит в штаны, даже не притрагиваясь к самому себе. Куроро на мгновение прикрыл глаза и усмехнулся, рука невольно потянулась к мочке уха, оглаживая тёплый от тела голубой кристалл. «Чёрт», — Шалнарк добрался до своего телефона в мгновение ока, делая ещё несколько кадров, он сам ощущал нешуточное возбуждение, а уж от такого… Мальчишка в его руках напоминал сейчас туго натянутую струну. Интенсивность ощущений возросла в разы из-за длительной эрекции, прилива крови к головке. Так чувствительно, что фактически больно уже. Мужчина же, нисколько не жалея его, прикасался кончиком языка к титановому украшению, поддевал его, слизывая выступившую кровь — имеющую совсем необычный человеческий вкус — слишком яркий, слишком насыщенный. Он втянул в рот больше плоти, глубже — пропуская в глотку на несколько тягучих движений, прошелся зубами едва ощутимо по всей длине… и лизнул пальцы Шалнарка, отозвавшегося на это глухим выдохом. Манипулятор, тем не менее, понял намек, ослабляя свою хватку. Курапика широко невидяще распахнул глаза, его голова запрокинулась назад, на чужое плечо, мягкие влажноватые волосы мазнули по щеке аналитика. Напряжение в теле достигло пика и показалось, словно каждую мышцу свело судорогой — болезненно-сладкой. Искусанный губы разомкнулись, и он закричал почти — впервые с того момента, как попал сюда, не в силах удержать столь громкий звук. Показалось — сам воздух вздрогнул, пошёл рябью. Фэйтан обхватил рукой чужой пульсирующий орган, чувствуя, как рот наполняется сладковатой, лёгкой жидкостью, невязкой совершенно, говорящей о совсем юном возрасте их пленника и живой игрушки. Он усмехнулся, продолжая трогать и трогать языком чувствительные места, задевая свежий прокол. Что мужчины, что женщины с коими ему доводилось спать, так часто относятся к подобному, словно к чему-то невероятно грязному. Однако у азиата свои мерки для подобных вопросов, как и у всего остального Геней Рёдан. Те, кто не жили в городе упавшей звезды, не поймут истинное значение слово «грязь». И физиология в неё совсем не входит. Это всего лишь тело — с протекающими внутри него процессами, естественными реакциями, удивительно созданной самой природой гармоничной системой, позволяющей людям существовать в их нынешнем виде. Пауки не боялись крови, мяса и нечистот, они не испытывали брезгливости, либо отвращение к физиологическим аспектам. Однако Фэйтан, будучи палачом, пошёл куда дальше. От его фантазий и желаний у обычных людей выкручивало бы мозг. Курапику же продолжало трясти, пока мужчина продолжал делать глотательные движения и вытягивать из него, буквально капля за каплей, испытанное удовольствие, при этом, не отрывая взгляда снизу вверх. По ощущениям блондина, кожа будто сползала лоскутами, рвалась в клочья, заставляя палача и аналитика закрыться Тэн сильнее, не выпуская, впрочем, добычу из рук. Внутреннее давление сплелось с покидающим его напряжением, смешалось с удовольствием и Куроро подался чуть вперёд, внимательно глядя, как стремительно раскрывается сила, прорываясь, наконец, наружу через кожу — через каждую пору сочась энергией. Она так и не приобрела цвета — но наполнилась сиянием, пойманными вовнутрь бликами света. Аура мальчишки пронеслась по помещению, отступая лишь от находящихся тут Пауков, как от волнорезов — защищенные Тэн, те легко смогли избежать шквала, даже находясь в эпицентре бури. Энергия взметнулась, разлилась половодьем… и начала успокаиваться, оставляя Курапику укрытым ею, как невидимой одеждой, тёплым ласковым плащом, защищающим от остального мира. Внутри стало пусто — там осталось лишь ноющее и пульсирующее удовольствие. И это было почти больно. Он жадно, наконец, смог втянуть воздух, пил его, как умирающий от жажды в пустыне — воду. Оглушённый, ослеплённый, потерянный внутри самого себя, лишённый любых мыслей, знаний, воспоминаний. Просто чувствующий — боль и удовольствие. Он выдохнул сначала, затем вдохнул ещё раз, расправляя легкие, наполняя их сладостью, будто впервые в жизни. Куроро сказал бы что это и было для него впервые в жизни — потому как они могли наблюдать уникальное зрелище появления на свет чего-то нового. Мальчишка обмяк в руках Шалнарка, подрагивая, цепляясь за него, не в желании оторвать от себя мучителя, но как за опору. Снова вдохнул. И ещё, и ещё. Фэйтан медленно сел, вытирая губы подушечкой большого пальца, приближая свое лицо к чужому, желая впитать эмоции. Вот уж такого он сегодня ночью не ожидал — он вообще ничего не ожидал, кроме рассвета, означавшего бы смерть Уво. Курапика почувствовал чужую ауру и запах так близко от себя — он утопал в них, отделённый лишь тонкой границей собственного Нен. Манипулятор и Трансформатор рядом обволакивали собой — их ауры были сильными тренированными, жёсткими, они не сдавливали сейчас, но держали его собственную силу, как руки садовника — стебель только распустившегося цветка. Мальчишка вздрогнул снова. Память возвращалась… мучительно. Сдирала изнутри блаженное забытье. Он просто не смог держать в себе больше эту боль — она достигла границ его тела, удушая изнутри… из глаз мальчишки полились слезы. Курута не плакал много лет — если быть точнее — с того самого дня, как вернулся к дымящимся развалинам селения и остывающим трупам. Если бы у него остался хоть кто-то… мама или Пайро… он, наверное, и не подумал бы о мести. Ему требовалось бы жить ради них, защищать… а вместо сего он остался один. Лишённый всего и вся, не нашедший ещё даже собственного пути. Ему оставалось вступить только на предложенную безносой дорогу, по коей она вела его за руку, притворно-ласково, и даже Шалнарк не мог сравниться с её лицемерием. Она предлагала покой за кровавые жертвы… однако этот покой оказался смертельным. Пустота, где он так же останется один. Запачканный, запятнанный чужими убийствами. Ему не увидеть родных, даже если он уничтожит всех, кто причинил им боль. Ведь его место, как убийцы — в Преисподней. Осознание этого уничтожило всё, чем он жил, когда накрыло собой в пустыне. А теперь оно очистилось, стало ясным, чётким — как нарисованная картинка. И от того ещё более жёстким, окончательным — как приговор, не подлежащий обжалованию. Он зажал зубами нижнюю губу, изо все сил пытаясь сдержаться, но было слишком больно… слишком… просто слишком. Слезы текли и текли беззвучно, заставляя щеки намокать, Курапика закрыл глаза, лишь бы не видеть чужой насмешки, снисхождения своих мучителей. Он не мог остановиться — только выпускать свои мучения наружу. И не видел, что Фэйтан напротив, как завороженный смотрел на сияющие в свете свечей хрустальные дорожки, солёную влагу, текущую по щекам. Мужчина придвинулся вплотную. «Счастливый. Умеет плакать», — проговорил одними губами Шалнарк беззвучно, собирая драгоценную влагу. Сами Пауки не роняли слез. Метеор Сити быстро отучал от этой пагубной привычки — ведь она показывала, насколько ты жертва. Если в достаточной мере — то тебя можно съесть. Однако слёзы слезам рознь. Детские, беспричинные, истерические — все они не вызывали у Труппы чувств, мимо них можно было пройти, как мимо бесполезного мусора. Просто текущая по лицу из глаз влага — море разливное. Лишь очень редко встречались именно такие — напоенные чувствами, позволяющие выплеснуть настоящую боль, а не надуманную самому себе. Эти слезы хотелось собрать в хрустальный фиал и положить к остальным сокровищам, что Пауки всё же хранили, если те достаточно сильно цепляли их нутро. Вместо этого, аналитик повернул к себе чужую голову, прижал плотно ладонь к обожженной щеке их пленника, заставляя оказаться лицом к лицу с собой. Он чуть надавил на следы инструментов палача, украшающие светлую кожу, привел немного в себя мальчишку, принуждая того снова втянуть воздух, на миг открывая рот. Рьюсей скользнул внутрь языком, зная — сопротивления не будет. Внутренний мир их жертвы снова рассыпался в кусочки, оставляя лишь ровное пепелище после себя, жирную густую золу… и останется ли эта земля мертвой, либо наружу прорастет нечто новое — решать только им сейчас. Шал не ощущал сожалений, не ощущал жалости. Однако, когда выпала возможность создать нечто собственными руками, прорастая паутиной в чужом нутре — не смог удержаться. Его язык провел по кромке белоснежных маленьких крепких зубов, а Курапика невольно ощутил привкус мятной зубной пасты. Нужно было сжать челюсти, попытаться оттолкнуть чудовище, решившее запустить клыки в окровавленную плоть, сочащуюся страданиями, но на это не осталось никаких сил. Он снова… сломался. Поэтому, наверное, позволил изучать себя, трогать, пробираться всё глубже и глубже. Зачем его целуют? Снова чтобы поиздеваться? Курута не понимал. Мальчишка просто поддавался давлению, жадным прикосновениям губ и рук.