~ Вторая ночь сентября ~

Дорвавшийся до красивой интересной игрушки, Фэйтан действовал выверенно, а ещё аккуратно — как будто работал по хрупкому стеклу. По его понятиям, сошедший с ума пленник превращался в бесполезный кусок мяса. Какое с него можно получить удовольствие? Орёт и реагирует на своего мучителя однотипно, часто лишаясь возможности выражать свои мысли. Никакой ценной информации с такого тем более не получить. Увогин чуть прикрыл глаза, повёл зверино носом, ощущая малейшие оттенки заинтересованности Люцифера, сидящего рядом, азарта палача… даже Шалнарка это всё затянуло — желание отомстить, щедро смешанное со страстью контроля над ситуацией и с желанием держать всё в своих руках, сейчас нашло объект своего приложения. Парня всегда было тяжело расшевелить эмоционально на самом деле, но если удавалось — азарт захватывал Шала. Воистину то было стоящее зрелище. А трофей Увогина сегодня это смог. В конце концов, будь аналитику неинтересно, он бы просто сидел в стороне, посматривая изредка, но нет, Манипулятор в этот раз решил принять участие, да еще и сохранял фото за фото, чего большая часть жертв обычно не удостаивалась. Курапика тяжело дышал, мальчишка покрыт испариной и, наверное, чудом от уровня получаемой боли он контролировал собственное тело — любой другой уже напустил бы в штаны от подобного. А может тут сказалась его зажатость — стоило лишь немного прийти в себя в перерывах, которые милостиво-жестоко устраивал палач, и увидеть Шалнарка с телефоном, делающего фото каждого нового рисунка, покрывающего обнаженное тело, как мальчишка снова пытался сжаться — чисто инстинктивно, уходя от такого внимания, прячась. Фэйтана это явно веселило. Он уже заканчивал с ногами — жертва выдержала полтора часа, в течение которых с неё снимали кожу полосками и прижигали, время от времени повторяя вопрос, дожидаясь осмысленного отказа и принимаясь снова за своё. Последние линии легли на ступни, вырывая всё же у мальчишки крики — слишком много нервных окончаний, не зря стопы часто считали ещё и эрогенной зоной. Палачу к этому времени пришлось переворачивать чужое тело, чтобы заняться спиной, ягодицами и обратной стороной ног. «Мне кажется, пора сдаваться», — рассмеялся негромко Куроро, когда азиат оторвался, наконец, от своей жертвы, откидывая волосы с лица. — «Ты не сможешь сделать ничего с ним, не калеча при этом. Он готов терпеть любую боль. Хотя… сдаётся мне, что даже если начать резать этого упрямца на куски, тот всё равно не заговорит», — данчо покачал головой с лёгкой усмешкой — даже не фальшивой сейчас, ведь он общался со своими Пауками, в конце концов, а не с посторонними. «У меня остаётся время до рассвета. И пытать можно не только болью», — Фэйтан, вопреки своей обычной раздражительности, не стал реагировать на такую подначку сейчас — в его крови плавало слишком много эндорфинов, и пусть это не заметно в отвратительном освещении, но зрачки палача расширились, закрывая собой большую часть радужки. В ответ Куроро только руками развёл, показывая, что не протестует. Всё равно до утра, когда проснётся, наконец, Паку, у азиата действительно полно времени, а Уво дал ему карт-бланш на игры со своим трофеем. Тем более, азиат обещал хорошенько поработать с Курута для Усилителя. От чужих слов, более-менее пришедший в себя Курапика вздрогнул невольно, не удержав очередного судорожного сокращения мышц, реагирующих сейчас на малейшее нервное напряжение. Голубые глаза распахнулись широко, ему было совсем не сложно представить, даже с болевым туманом в голове, что палач может пойти по второму кругу и придумать нечто новое для своего развлечения, а так же пытаясь вытянуть информацию. Фэй повернулся обратно к нему, чуть усмехаясь, прекрасно почувствовав чужую реакцию. «Пароль мальчик, и всё пройдет гораздо быстрее», — снова предложил он возможность выбора. Курапика сжал губы и мотнул головой, показывая очередной отказ от сотрудничества. — «Упрямый», — Фэйтан сдвинулся и потянулся к сумке. Мужчина вытащил изнутри плотный металлический кейс со звенящим содержимым. «Он так упрямится, что начинает казаться будто на том телефоне очень много интересной информации», — Куроро проговаривает это мимолетно, однако Фэйтан замирает, почувствовав, как снова вздрагивает тело под ним. «Куроро ведь прав, тебе есть, что ещё скрывать от нас, да?» — палач прикрывает на мгновение глаза веками, ладонь ложится на чужое горло. Курапика невольно закрывает глаз, воспалённое пытками сознание может представить, как сейчас эти пальцы сожмутся, перекрывая ему кислород. — «А может, тебе есть КОГО покрывать, мальчик?» — вопрос, последовавший вместо нового витка боли вынуждает невольно содрогнуться, пульс дёргается, лучше любого детектора лжи сообщая азиату о правдивости предположения, пришедшего ему в голову, после вчерашнего разговора и предположения Уво, что среди них может быть Иуда. Куроро развенчал эту версию, но Фэйтан всегда был сверхподозрителен. — «Это один из Пауков?» — следует быстрый вопрос — до того, как сердце Курапики начало биться слишком быстро, лишая его возможности судить о правдивости чувств мальчишки, ведь тело не может соврать, в отличие от разума. — «Чёрт!» — прошипел он, нависая сверху, ощутив последний отклик, а потом чужой пульс понесся вскачь, Курапика почти захлебнулся воздухом пытаясь дышать ровно от паники. «Надо же», — выдохнул Куроро. Атмосфера в комнате мгновенно сменилась с довольно расслабленной и вязкой на электрическое напряжение. Никто из Пауков не мог представить предателя среди них, ведь каждый, даже такие новички, как Хисока и Шизуку, обладали всеми необходимыми критериями, чтобы не иметь возможности быть купленными и соблазнёнными. — «Продолжай, Фэйтан. Мне нужно имя. Так или иначе, он его скажет. Правда, мальчик?» «Курапика. Судя по базе данных, его зовут так, хотя фамилия подставная. Да было бы глупо светить настоящей», — Шалнарк воспользовался паузой, чтобы скачать обновленную информацию с сайта Охотников. — «Фото не прилагается, но остальных хотя бы можно проследить юридически. А вот он появился из ниоткуда», — Манипулятор улыбнулся весело — ему нравилось складывать мозаику из недостающих кусочков. «Курапика. Имя для девушки, я бы сказал», — Люцифер позволил себе тонкую снисходительную усмешку. — «Выбор возможных предателей действительно невелик. Или Шизуку или Хисока, остальные слишком давно Пауки, чтобы предать целое», — данчо легко переключался с темы на тему, заставляя мальчишку подёргиваться, следить за ним настороженно-испуганно. Сегодня Курапику уже предал собственный разум. А теперь это же сделало и тело. Куроро в ответ смотрел спокойно, сложив ладони кончиками пальцев, и едва заметно улыбаясь. Взгляд его тёмно-серых, почти чёрных сейчас, глаз, с отражёнными огнями свечей, давил гранитной плитой сверху. «Мы всё равно узнаем ответ», — спокойно проговорил глава Труппы. Пусть по нему не было видно, но внутри мужчины медленно поднималась тёмная муть, в которой демоны извивались и перетекали с места на место, заставляя чувствовать подступающую не злость, но разочарование. — «Я согласен с Уво отпустить тебя, даже живым и относительно невредимым — по крайней мере, не покалеченным безвозвратно физически», — он говорил мягко, как врач с душевнобольным. — «Однако это произойдёт не раньше, чем мы узнаем имя предателя и не получим свою… плату. Моральную компенсацию. То, что происходит с тобой сейчас — она лишь отчасти. Ты ведь сам отказываешься от сотрудничества», — мужчина развёл руками. Курапика молчал. Да, Хисока тот ещё ублюдок действующий в своих целях, но Курута не будет его сдавать. Это претило тому, что ещё оставалось у него внутри и не только от того, что тогда фокусника сожрали бы Пауки, но просто тот мальчишка внутри него, проснувшийся не ко времени и занявший снова своё место, не желал быть предателем. А ещё… где-то подспудно, внутри подсознания — он не хотел терять остатки уважения и превращаться в тряпку в чужих глазах. Это ощущалось на уровне интуиции — отношение членов Труппы было ещё далеко не таким брезгливым и пренебрежительным, как могло. И страшно представить, как Рёдан поступит с тем, кто в их глазах станет бесхребетным мусором. Но даже то, что этот мужчина сказал, будто они собираются его отпустить… он не мог даже представить в каком виде окажется после всего этого. Слишком много допущений в чужих словах. «Живым и относительно невредимым». «Не покалеченным безвозвратно ФИЗИЧЕСКИ». От вкрадчиво-ласковых интонаций начинала бить дрожь. Куроро же прекрасно замечал каждое сокращение мышц жертвы, все оттенки реакций на его слова. Мальчишка достаточно умён… и весьма глуп одновременно, раз всё же поддался собственным чувства и решил отомстить Паукам. Сам сунулся к ним в пасть. Но похоже, Уво более чем прав — сегодня, в этой красивой оболочке проснулся разум, и начинает развиваться, как в коконе. Кто вылупится из него? Слишком любопытно. Достаточно любопытно, что бы отпустить пленника в случае, если тот не наделает новых глупостей. «Фэй. Продолжай», — Куроро скинул плащ, повёл плечами, чуть затёкшими от долгого сидения в одной позе. К тому же, в помещении становилось достаточно жарко. Окна не открывались, свечи сжигали кислород, а циркуляция воздуха нарушена из-за ветхой вентиляции. И даже отсутствие двери как таковой особо не спасало. — «Курапика, ты можешь заговорить в любой момент», — он улыбнулся Курута, словно тот был его другом, минимум. Еще одна лживая маска, такая же искусная, как и у Шалнарка. Настоящей в ней была только лёгкая симпатия — чужой стойкости и умению терпеть. Каким бы ни был этот мальчишка накануне, сейчас в нём зарождается новая личность. Блондин продолжал молчать, глядя почти не мигая, но чуточку мутно от пульсирующей в теле боли. Кожа, казалось, превратилась в нечто инородное, что хотелось сорвать, лишь бы не ощущать больше этих мучений, рассекающих его выверенными линями, превращающими последнего из Курута в чужую игрушку, будто отмеченную клеймом. Где-то на заднем фоне капала вода из не закрытого до конца крана, отдаваясь в висках почти взрывами посреди тишины, наступившей после их диалога с лидером Пауков. Курапика не знал, что отвечать. Происходи всё накануне сегодняшнего дня и возможно он сыпал бы яростными угрозами, обвинял Пауков в уничтожении своего клана, клался отомстить и пытался это сделать любыми доступными способами, не смотря на то, что мог погибнуть в итоге, скорее всего, просто разозлив своих тюремщиков. Однако… сейчас мальчишка остро понимал, что ему надо выжить — ради своих друзей. Не дать им выйти на Труппу ни в коем случае. Слова же… какой в них толк? Рёдан и так знает, что они убили всех Курута. Им плевать на нанесенную боль, у них не найдется совести пожалеть о содеянном — это можно увидеть невооруженным взглядом. Он не знал, как на свете вообще могут существовать подобные… существа. Назвать их людьми не поворачивался язык. Нечеловеческая жестокость, огромная, пугающая мощь, и вместе с тем... ощущение чужой общности, а так же готовности умереть ради остальных. Ему казалось, он видел их сейчас — огромного жуткого паука, единого во множестве лиц, нависшего сверху, запустившего жвала в свою жертву, но по странной прихоти решившего сохранить пленнику жизнь. Не из милосердия, а именно из-за странных внутренних течений мыслей не доступных обывателю. От судорожных размышлений, и видений, в этом искаженном состоянии сознания, парня отвлекло звяканье стекла. «Как это будет сочетаться с тем, что ты ему уже вколол?» — с интересом спросил Шалнарк, садясь ближе и укладывая голову пленника себе на колени, заставляя приподняться. Лицо Курута вспыхнуло огнем от простого касания прохладных пальцев к ожогам на щеках и скулах. Аналитик казался мягким, даже аккуратным, но держал жестко, не давая отодвинуться, либо отвернуться от Фэйтана. «Совершенно спокойно. Я не держу дряни с длинным списком побочных эффектом….ну разве что для особенных случаев, когда именно побочки мне и нужны» — ответил азиат, раскручивая осторожно извлеченную из пояса склянку темного стекла. Курапика дернулся, но его зафиксировали жестче только. «Ну-ну. Не надо так нервничать» — улыбнулся Рьюсей. — «Кстати, как на счет сыворотки правды?» — обратился уже снова к палачу. «Мне кажется, велели его не калечить. Можешь гарантировать, что после того, как я ее ему вколю, он потом сможет вернуться во вменяемое состояние?» — изогнул бровь иронично брюнет, на что Манипулятор поджал губы мимолётно. «Ладно, продолжим развлекаться, чего уж тут», — шестой номер Рёдана провел пальцами по золотым прядям чужих волос, наслаждаясь ощущением гладкости. Собственная шевелюра была куда как более сухой и пушащейся, а здесь складывалось ощущение, словно трогаешь чистый металл, скользящий по коже мягко. Красивая куколка — ему бы на телевидении работать или в индустрии моды. Может потом так и сделает — если выживет и останется в своем уме… и если сделает выводы. Но в напуганном, затравленном взгляде всё же скользила твёрдость, а так же ум, пусть и заглушённый сейчас болью — значит, все шансы остаться вменяемым у их пленника есть. «Благодарю за высочайшее соизволение», — едко отозвался мужчина, набирая жидкость в шприц без иглы. Его взгляд встретился с глазами Курута и он усмехнулся, увидев как тот сцепил зубы, прекрасно понимая к чему всё идет. Если нет острия — значит, его собираются заставить это выпить. — «Лучше открой рот. Поверь, ты не хочешь получать ЭТО в виде инъекции», — азиат сжал чужие челюсти. Как только зубы чуть раздвинулись, он ловко протиснул пальцы, окутанные Нен внутрь, заставляя раскрыть рот шире. Укусить его сейчас было просто нереально — всё равно, что пытаться грызть стальные прутья. Мужчина скользнул глубже, средним и указательным, поймал кончиками когтей ловко чужой язык, погладил, заставляя мальчишку посмотреть на него дико, а потом прижал этот самый язык, открывая доступ к горлу. Блондин невольно ощутил чужой вкус — соли, крови, металла, кожи. Терпкий, хищный, жуткий. От него не тошнило, но тело содрогалось мелко из-за столь близкого непривычного контакта. Тонкий пластик инсулинового шприца обжёг внезапным холодом, когда его втолкнули внутрь рядом с пальцами. Курапика задёргался, замычал, пытаясь отодвинуться, но Шалнарк продолжал прочно держать его в захвате. «Глотай», — ласково произнес Манипулятор, прекрасно зная, что выбора-то у парня и нет — Фэйтан всё равно сделает так, как хочет. Вязкая, тягуче-горькая сладость потекла по языку пленника, попадая в горло — напоминающая отвратительный сироп, и он чуть не подавился ею вдохнув слишком резко. Капли попали в дыхательные пути, заставляя закашляться, а палач ловко зажал ему рот рукой, не давая выплюнуть вещество, так что в итоге Курута всё равно пришлось его проглотить вместе со слюной. От спазмов кашля на глазах выступили слёзы, желудок попытался взбунтоваться вновь, исторгая чужеродную жидкость. Курапика кашлял не переставая, задыхаясь буквально, ему уже нечем было дышать… и в этот момент ко рту прижалось пластиковое горлышко. На губы плеснуло подкисленной водой, он сам уже, ничего не соображая, жадно сглотнул, не обращая внимания, как течёт по лицу содержимое бутылки. «Дыши», — спокойно проговорил палач, будто не он совсем недавно пытал с жадной, немного безумной ухмылкой, их пленника. Но, в конце концов, ему не были нужны лишние проблемы. — «Носом, а не ртом», — Курапика только сообразил — так он мог выпить вообще всё что угодно, но дёргаться уже совершенно поздно. То, что налито в бутылку, снимало тошноту, успокаивало изодранное кашлем и рвотой горло, смывало сухость и слизь с губ, а также с нёба. Кашель улёгся, постепенно пищевод расслабился. Курута не знал, как бы он пережил очередную рвоту на самом деле, потому что в последние разы ему казалось, будто его просто выворачивали наизнанку. «Он сейчас отключится, похоже», — Шалнарк мог наблюдать, как глаза Курута закрываются невольно от слишком большого расхода сил сегодня, от огромной усталости и желания мозга хоть как-то отстраниться от боли. «Очень скоро ему станет не до сна», — хмыкнул азиат. — «Хотя сонливость и отупение мозга можно будет счесть своеобразной подушкой безопасности для его психики». «Что ты ему дал?» — с отстраненным интересом полюбопытствовал Куроро, задумчиво потирая подбородок. «Воду с соком. Или ты про другое?» — палач сам допил остатки жидкости в бутылке, облизнул губы хищно. — «Если да, то сейчас увидишь. Раз уж боль не оказывает нужного воздействия, то можно попытаться по-другому… а заодно начать уже развлекаться», — отбросил пустую бутылку в сумку, и раскрыл ранее извлечённый непрозрачный позвякивающий чехол, высыпав его содержимое в лоток. «Серёжки?» — Шалнарк склонил голову вбок с любопытством. — «Нет…» — ответил себе же сам. — «Пирсинг», — парень протянул руку и взял один из изящно изогнутых кусочков металла. — «Как это вообще связано?» «Никак», — прозвучало на его вопрос со стороны азиата. — «Мой личный фетиш», — он сбрызнул руки антисептиком, раскрыл упаковку со стерильной длинной полой иглой. Курапика пытался понять о чём речь, но чужие голоса сливались в тихий бессвязный гул, а сознание ускользало. Даже тело перестало болеть так сильно, жжение отдалялось и отдалялось, он закрыл глаза, переставая чувствовать самого себя, почти уплывая в сон. Шалнарк отбросил серёжку обратно в лоток, куда палач щедро налил спирта сейчас, дезинфицируя лежащие там инструменты и все украшения разом. Он перенёс своё внимание на впервые расслабившегося мальчишку у себя на коленях. Несжатые плотно, искусанные губы казались припухшими и шли их «гостю» куда больше, чем напуганное, либо упрямо выражение. Он провёл пальцами по чужому — слишком хорошенькому личику, скользя подушечками пальцев вдоль нанесённых Фэйтаном выжженных линий, собирая капли сукровицы и кристаллики её же, там где успела застыть. Чуть поодаль Уво смотрел за действиями Манипулятора из-под полуприкрытых век. Оно стоило того — быть избитым и побеждённым мальчишкой, чтобы увидеть вот такой интерес на лице их аналитика, инициативу, в кои-то веки проявленную самостоятельно. Главное не говорить об этом Шалнарку — иначе он с удовольствие приложит его хорошенько, а потом не будет разговаривать с неделю в качестве меры «наказания». А они и так давно не виделись. Курапика же вздрогнул сквозь дрëму от чужих прикосновений. Они ощущались странно. Словно лезвия прошивали пелену усталости и сумрака вокруг, слишком горячие, отдающие куда-то внутрь. Казалось, будто его разум передумал спать, а тело начинало становиться всё чувствительнее, ощущая каждую неровность пола, давление мужчины сидящего на бёдрах, трение голой, открытой и беззащитной кожи о жёсткую ткань чужих военных штанов. Блондин вдохнул глубоко — даже воздух нагревался, а хотелось прохлады, но он не мог её получить, как бы много кислорода ни набирал в легкие. Куроро уже понял что именно палач заставил подростка проглотить. Действительно, внутривенно могло оказаться слишком, а вот всасываясь из желудочно-кишечного тракта, в кровь попадало достаточно, но не много. «Держи», — проговорил азиат, заставляя Шалнарка снова зафиксировать чужую голову. Кусок бинта с антисептиком прошёлся по ушной раковине, а затем иголка легко прошила плоть, заставляя мальчишку вздрогнуть, но всё ещё не придти в себя. В полый конец был вставлен гвоздик из титана — Фэйтан предпочитал использовать по-настоящему гипоаллергенный материал, пусть и куда более дорогой, потому что даже хирургическая сталь порой при контакте с телом всё же вызывала реакцию из-за возможной чувствительности реципиента к никелю. Пальцы мужчины ловко закрутили заглушку с обратной стороны. Вскоре, рядом с первой дырочкой расцвела алым крохотным цветком вторая, и Курапика дёрнулся уже куда как более ощутимо, потому что вспышка приглушённой боли отдалась жаром внизу живота. То же самое было и в третий раз. Фэйтан перешел на второе ухо, где уже имелся один прокол, когда мальчишка, наконец, распахнул глаза, глядя невидяще в потолок. «С возвращением в реальность», — жуткий звук смеха палача прошелся по коже острыми царапающими прикосновениями паучьих лап. Курута только подёргиваться мог, получив ещё два прокола во втором ухе, в кои тут же вставили титановые гвоздки. Радужка парня, ярко-голубая, медленно переплавлялась в алый с золотыми искрами, будто всплывающими со дна зрачка. Фэйтан ухмыльнулся хищно, видя это поистине не зря считающееся одним из самых красивых в мире, зрелище. — «Пароль от твоего телефона?» — спросил он, явно забавляясь, и заодно пытаясь застать врасплох ошарашенный дезориентированный разум. «Что со мной?» — хрипло выдохнул вместо ответа мальчишка, заставляя досадливо цокнуть языком. Но не сказать, что палач сильно удивился. Куроро рассмеялся позабавлено происходящему. «Два ноль в его пользу», — резюмировал лидер Труппы и перевел взгляд на распростертое под палачом тело. Очнувшись, мальчишка инстинктивно согнул ноги в коленях… и видимо неосознанно развёл в стороны, подчиняясь одному из самых древних инстинктом заложенных в человеческом разуме. Уво рядом чуть подался вперёд, не сводя золотых глаз с происходящего, жадно втягивая носом воздух, наполненный теперь ещё и щекочущими, будоражащими нотками чужого аромата. «Фэйтан, мать твою», — проговорил Усилитель сипло, облизывая губы. «Ну?» — издевательски раздалось в ответ. Палач не соизволил даже обернуться, подцепляя из лотка инструмент, больше напоминающий ножницы, но с зажимом на конце. — «Ты сам разрешил развлечься. Так сиди и не мешай, пока я тебя отсюда не турнул, если не можешь держать себя в руках. На выбор, к слову, у тебя есть правая и левая. Или Шалнарка попроси помочь», — он рассмеялся, ощутив кожей возмущенный взгляд Манипулятора. Но взгляд чёрных глаз не отрывался от жертвы под ним — источающей боль… пополам с возбуждением. Особенный аромат, не взрослый ещё, но уже состоявшийся — так пахнет тот, кто готов раскрыться, однако ещё не был ни с кем. Восхитительный запах чистой кожи, что позже смешается с чужими, впитывая их. И после определенной грани может вполне себе стать вонью. «У тебя ведь не было никого?» — он прокрутил зажим в пальцах, глядя в сияющий багрянец. «Что?» — прозвучало растерянно и сипло. Курапика уже не ощущал сонливости, только дезориентацию, и пульсирующее в теле нечто, превращающее даже боль от ожогов в нечто странное, противоестественно-приятное. — «Что ты со мной сделал?» — мальчишка дёрнулся, чувствуя жжение в ранах, и в ушах, тяжесть кусочков металла там, где их быть не должно. «Потрясающая наивность», — проговорил Куроро, привлекая к себе чужое внимание. — «Ты, похоже, так и не понял, как именно мы собираемся получить с тебя компенсацию», — мужчина так же невольно оказался привлечён и заворожен карминными отблесками глаз, что считались восьмым чудом света в их мире. И вместе с тем, как просыпалось в их «госте» наследие алоглазых дьяволов Курута, Люцифер начал ощущать нарастающее давление внутри чужого тела. Волнение, плещущее волнами беспокойно под кожей, стремящееся вырваться наружу. Он только улыбнулся на сие, зная, что Фэй тоже почувствовал, как и Шалнарк, и Уво. — «Может, вы ему объясните?» «Забавно, но до него всё ещё не доходит», — Фэйтан скользнул рукой по груди пленника, царапнув чувствительно когтями по ореоле соска. Курута вскинулся, дёрнулся, пытаясь уйти от слишком интенсивного прикосновения. Щеки вспыхнули жаром, когда до него дошло, что он лежит по-прежнему совершенно голый, открытый чужим взглядам… и внизу живота собирается незнакомая тяжесть. Сладкая, но болезненная одновременно. Последние пять лет были для него бесконечной дорогой самосовершенствования, он занимался боевыми искусствами, тренировался как одержимый, искал информацию и способы свершения своей мести. За всем этим Курапика совершенно не обращал внимания на собственное взрослеющее постепенно тело, отвергая саму мысль, что можно поддаться гормонам и пуститься во все тяжкие. У него не было никого, и даже утренние пробуждения во влажном белье являлись лишь досадным недоразумением, а не законными требованиями организма. Он не встречался и не спал ни с кем, не замечал намеков. А вспоминая воспитание в клане, временами считал всё это даже чем-то постыдным, избегая старательно любых упоминаний в интернете или перелистывая целые сцены в книгах. Краткая справка из учебника биологии и «я читал — секс это скучно», вот всё, что он мог сказать о чувственной стороне человеческих отношений. «Дивно. Нам достался убежденный девственник», — палач будто легко прочёл чужие мысли по панике в глазах и на лице, судорожным попыткам вырваться, вывернуться — и это не смотря на выбитые из плечевых суставов руки. Сама мысль о том, что на него могут смотреть как на объект приложения вожделения, кажется, пугал мальчишку куда больше пыток. — «Ну, скажешь пароль?» — он не стал уточнять, что даже в этом случае, Курапика всё равно не уйдет от данного пункта их развлекательной программы на эту ночь. Ради него всё изначально и затевалось, ещё до того, как они узнали о предателе среди Пауков. «Нет», — замотал головой Курута, всё равно находя в себе силы отказать. Он действительно более чем испуган, наконец-то, будто сняв с лица дымчатые очки и сумев оценить вожделение в золотых глазах Усилителя, сидящего поодаль, искрящийся интерес на лице Шалнарка, удерживающего его плечи и голову на своих коленях и нечто жадно-тёмное, плещущееся в тёмных радужках палача. Он попытался бы сдвинуть ноги, но Фэйтан легко скользнул вниз, устраиваясь меж чужих коленей, так что подросток скорее стиснул его бёдра, заставляя усмехнуться ещё более пугающе. «По-моему, кто-то просто уже не соображает», — Шалнарк рассмеялся легко и звонко, проведя руками вниз, придавливая пленника к своим коленям, не давая шевелиться толком, но стараясь не давить на болезненно опухшие плечевые суставы — не хватало ещё, чтобы блондин отключился от болевого шока. — «Спросишь в процессе пару раз, но кажется, он сделал тебя вчистую». «С такой победой даже могу согласиться», — протянул палач. — «Всё равно я своё получу», — он с треском раскрыл упаковку новой иглы. Прикосновение смоченного в антисептике бинта к соскам заставило Курута вздрогнуть, попытаться отодвинуться, однако Шалнарк спокойно удержал его на месте — словно куклу. Манипулятор буквально впитывал чужую панику капля за каплей, почти чувствуя, как до мальчишки доходит в насколько подчинённом и неудобном положении он оказался — это если говорить мягко. Фэйтан тем временем захватил зажимом один из сосков. Ему не нужно было даже ставить наметки, чтобы представлять, где игла должна войти, а где выйти из плоти. Невысокий мужчина нарочито медленно поднёс остриё к покрасневшей от притока крови ореоле, чуть кольнул кончиком, вызывая дрожь в теле пленника — и от ужаса перед происходящим, и от острого удовольствия, которое он совершенно не мог контролировать, в отличие от естественных реакций организма. И будто вместе с этой волной по коже, будто легкий ветерок пронесся — пусть горячий, но приносящий облегчение, словно Курапика задыхался всё это время, как зажатый под плотной тканью, а сейчас смог глотнуть воздуха. «Аура возвращается», — Увогин через Гё смотрел на невероятно зрелище того, как внутри его трофея зарождается плотный, ярко сияющий бутон, не имеющий цвета, невидимый практически, но всё равно существующий в этой реальности. «Пускай сначала раскроется», — Куроро также внимательно следил за происходящим. — «Она такая же, как и была?» — спросил с интересом, потому что раньше не видел ничего схожего. Да, Нен каждого человека индивидуальна, однако это не напоминала ни одну уже встреченную. «Нет», — качнул головой Усилитель — «До этого была как у меня почти — яркая, яростная. А эта… она как стекло», — вместе с данными словами мужчины, Фэйтан резко сделал прокол, пропарывая чужую плоть и Курапика содрогнулся, не удержав вскрика, хотя это даже не было больно почти. Но на смену дискомфорту мгновенно пришёл жар. Он задышал часто, заскулил, когда палач подался вперёд, вставляя не гвоздик в этот раз, а штангу с шариками на концах и закручивая плотно защёлку. Для этого азиату пришлось прижаться вплотную к телу подростка, и он не мог не ощутить бедром чужую эрекцию. Грубая тёмная ткань военного кроя штанов палача чувствительно тёрлась об открытую нежную кожу, заставляя Курапику дёргаться от слишком сильно бьющей в голову информации, раздражающей осязание. Фэйтан медленно моргнул, так же поняв, что ему в голову ударяют гормоны — он уже изрядно раздразнил своё садистское восприятие прикосновениями к чужой коже, запахом, видом беспомощного, но стойкого мальчишки. Действительно упрямец, раз без соответствующей подготовки продолжал держаться. Можно было бы, конечно, применить другие пытки — отрезать конечности, калечить, насиловать жёстко без подготовки, вскрывать и чуть ли не кишки на кулак наматывать — это сломает почти кого угодно. Но подобное приедалось и когда попадалось нечто по-настоящему интересное, то хотелось поиграть, нащупать грань, оголить нервы, сломать красиво. Он ведь не мясник, пусть порой и приходится им быть — он палач. Выворачивать людей, раз за разом наизнанку — это хобби, даже в чём-то искусство, коего общество никогда не признает. Искусство доступное лишь единицам — некоторым вовсе только лишь в фантазиях, но когда они умудряются воплощать их, пусть бы и на страницах книг или в иллюстрациях журналов — это приводит азиата в восторг. Книги Томаса Харриса о Ганнибале Лекторе, иллюстрации Тревора Брауна — как плевок в лицо обществу. Самое тёмное, что можно представить, инстинкты и внутренняя нелицеприятная суть человека, воплощённая в жизнь, выставленная на всеобщее обозрение. Все глядят исподтишка, испытывая невольно возбуждение и пугаясь желаний возникающих следом, но никто им не следует, настолько они зажаты и напуганы. Фэйтан же предпочитал не врать самому себе, быть снаружи ровно таким же как внутри, показывая себя во всей неприглядной красе, зато жить в гармонии с внутренним миром, не сожалеть ни о чем и поступать так, как хочется. Изначально человек — абсолютно стадное животное. И лишь от него зависит, пойти ли покорно со всем на скотобойню, или выбрать отдельный, тернистый дикий путь. Палач избрал стать частью Паука и вырваться за все возможные границы, полыхать ярко — пока он не сгорит в своем собственном пламени однажды. А сейчас этот огонь полыхает в жилах и жажде получить обещанную плату — топливо для удовлетворения инстинктов, красивого мальчишку, совершенно беспомощного, чертовски искреннего в своём упрямстве, сломавшего самого себя. Он не понимает, наверное, что балансировал на краю, готовый покатиться вниз в любой момент. А сейчас, кроша себе кости, окровавленный, корчащийся от боли, пытается уцепиться за будущее, найти дорогу вперёд. Фэйтан не добрый самаритянин. Он жёсткая тёмная тварь с изнанки человеческого мира, часть Паука. Ему не с руки помогать заблудшим овцам. Однако он может ободрать чужую шкуру, и посмотреть что получится — разумная личность или просто окровавленная, не способная существовать отдельно от стада туша. После того, что Паук сделает сегодня, у Курута останется лишь два варианта — умереть как личность, либо идти дальше. Мужчина ухмыльнулся своим мыслям — не широко, но жутко, глядя прямо в алые, испуганные реакцией собственного тела, глаза. Лицо мальчишки полыхало. Фэйтану на деле ни разу ещё не доводилось видеть столь ярких пятен румянца на чужих скулах. Он невольно облизнулся, глядя на искусанные губы, на то, как их «гость» судорожно дышал, приоткрыв изодранный собственными зубами в кровь рот. Кончики пальцев всё ещё лежащей возле чужого соска руки опустились медленно с силой вниз, обратно на ореолу, чуть сжимая её, заставляя Курапику выдохнуть дрожаще, пытаясь отодвинуться назад, однако там был Шалнарк и его руки, крепко удерживающие тело подростка. Палач моргнул медленно, наконец, разрывая зрительный контакт — вот только это напугало Курута куда больше, так как взгляд мужчины опустился ниже — на выступающий кусочек розово-алой, от притока крови, плоти, с продетой через него штангой украшения и подсыхающими каплями крови вокруг. «Не так уж и больно, особенно с афродизиаком, правда?» — произнёс чуть более хрипло, нежели до этого. — «Радуйся, ибо другого обезболивающего, кроме эндорфинов, ты не получишь», — он сжал сосок и чуть потянул, вырывая снова тихий болезненный вскрик. Курапика молчал всё то время почти пока его пытали, привыкнув почти к боли, пытаясь пережить её, словно неизбежное. Хотя, отчего «словно»? Боль и была неизбежной расплатой за глупость, пополам с упрямством. Однако пытка болезненным удовольствием и собственным стыдом оказалась куда как более глубокой, зацепляющей нечто внутри, заставляющей корчиться морально, желая спрятаться от чужих взглядов, от прикосновений и слов. И он не мог убедить себя замолчать, зажать рот, впихнуть обратно в глотку реакции на сии действия, даже понимая, что его заставляют их испытывать. Из не закрывшейся ещё ранки выступили новые капли крови пополам с прозрачной сукровицей, мягкий медный аромат существенно отличался от острой вони того же Совы, привязанного к стулу с мешком на голове сейчас в соседней комнате. Этот запах пробивался даже через запахи горелой плоти мальчишки после того, как палач хорошенько поработал с его кожными покровами раскаленным кончиком одного из медицинских стеков. Можно спорить — этот аромат и Уво обонял — даже во время их боя в пустыне, что ещё невольно-подспудно разжигало чужое вожделение на фоне злости и желания отомстить, размазать противника по стене, вплетаясь внутрь и органично, и скрыто. Именно эта нота, в том числе, позволила Усилителю не убить Курута, заставила притащить его сюда — как вожделенный сначала подсознанием, а затем и сознанием, трофей. Азиат чуть надавил бедром — не сильно, на промежность мальчишки, прижимая ткань ещё сильнее и плотнее к порозовевшему от притока крови члену. Стимулятор разжигал внутри жертвы возбуждение — и делал это далеко не так жёстко как мог бы, введи Фэйтан веществ внутривенно. Тогда бы Курапика просто стонал и, словно шлюха, подставлялся, лишь бы его трогали, трахали — только бы снять это не дающее дышать напряжение… и не находил бы от него успокоения, пока не вымотался, возможно что и насмерть. Палач здраво оценил чужую конституцию тела — даже с развитыми мышцами, в хорошей боевой форме — всё равно слишком тонкий, лёгкий. Плюс недавний нервный стресс, плюс пытки — получите, распишитесь на выходе готовый труп. Бесцельное разбазаривание слишком хорошего материала. А так… можно сказать развлечение для всего Паука, потому как он умудрился зацепить каждого в помещении, включая Куроро, пусть последнего лишь самым краем — своей стойкостью и упрямством. Фэйтан усмехнулся, возбуждение остальных текло по общему кровотоку, соединяющему татуировки, ударило в голову всё сильнее, потому он легко пошел на поводу у самого себя — наклонился ниже, обхватил ртом, под остановившимся испуганным взглядом Курапики, сосок. Наверное, мальчишке показалось, что он хочет его откусить. А удержаться было сложно — мягкая плоть затвердела под языком, металл отдавал прохладно-горчащей ноткой и смешивался с медью крови и солью серозной жидкости. Мужчина лизнул коротко набухшую от крови ареолу, провел зубами вокруг так, чтобы задеть продетую насквозь штангу с характерным стуком, собрал кончиком языка выступающую кровяную сладость. Курапика задергался было, однако Шал придержал его поперек груди одной рукой, второй не выпуская сотового и делая встроенным фотоаппаратом близкие ракурсы. В конце концов, нечасто увидишь Фэйтана делающего подобное с жертвой, а Манипулятор обожал пополнять свой архив свежими воспоминаниями, связанными с Пауком. И Курапика, как вызывавший такой яростно-зло-возбуждённый отклик, тоже туда попадет сейчас. «Пожалуйста, хватит», — жалкая просьба невольно сорвалась с губ, словно сама собой, это было «слишком» для Курута, внутри нарастало давление, грозя прорвать кожу, происходящее оказалось так мучительно, что хотелось умереть, лишь бы всё быстрее закончилось. Он не мог думать сейчас вообще не о чём — ни о собственном достоинстве, ни о том, насколько это всё грязно, ни о своём слишком поло-откровенном положении. А его тело продолжало реагировать, будто пользуясь тем, что сознание отключилось — он невольно сам чуть раздвинул ноги, давая более близкий доступ, только бы к воспаленной плоти прижались сильнее. Ткань чужих штанов, складки и накладные карманы — он ощущал все это собственной кожей, тяжестью внутри, не дающей дышать, распространяющей во все стороны языки огня. «Хватит, так хватит», — палач оторвался с отвратительно влажным звуком от груди Курапики, заставляя неверяще втянуть воздух ртом, оттого, что его послушали. Напоследок мужчина лизнул ещё раз чужой сосок, провёл по нему губами, чуть оттянул за кончик. Вокруг ореолы набухал уже алый след кровоподтёка от чужих безжалостных зубов и рта. Фэйтан издал тихий смешок, а потом подался вперёд, надавливая бедром сильнее, потирая коленом, так жёстко, что блондину показалось, будто кислород закончился в лёгких. Всё тело свело судорогой — до самых кончиков пальцев на ногах, он поджал их инстинктивно, стиснул колени вокруг чужого тела, выгибаясь до боли в вывернутых из суставов плечах. Удовольствие — слишком резкое, слишком сильное, болезненное даже, выжигающее всё внутри — нашло выход из его тела вместе с этой судорогой. Курапика не мог контролировать своих реакций, пусть обычно легко избавлялся от не так чтобы сильного возбуждения игнорируемого организма. Теперь тело, похоже, платило той же монетой, отбросив контроль разума, содрогаясь от удовольствия, вспышка за вспышкой. В паху стало горячо и мокро, палач ухмыльнулся, опуская руку ниже, чувствуя влажное пятно на собственных штанах, поглаживая кончиками пальцев чужой член — аккуратный, без крайней плоти, видимо обрезанной ещё в детстве. Возбуждение мальчишки пусть и чуть сбросило градус напряжения, все равно никуда не делось — и не денется в ближайшие часы, пока он просто не отключится от усталости, и даже тогда пленник будет ещё, возможно, реагировать на своих мучителей. Пальцы палача сжались вокруг головки, потерли её, размазывая сперму, спустились скользко ниже, к основанию и поднялись обратно, стимулируя вновь, хотя судороги предыдущего оргазма всё ещё сотрясали мальчишку. Фэйтан положил вторую руку на чужую грудную клетку, чуть прикрывая глаза — даже так, через Гё, он тоже видел набухающий в подреберье узел из Нен, заполняющий внутренности Курута, едва видимый, казалось бы, но одновременно и сияющий в плане энергетики. Вот только сейчас внутри него появились первые искры преломления чужих аур рядом, как отражение солнечных вспышек на стекле, своей толщиной разбивающего их и раскладывающего на цветовой спектр. Хотелось погрузить руку внутрь чужой плоти, просунуть меж рёбер, ощущая органы вокруг, влажные и горячие, не должные видеть света никогда, на самом деле, и нащупать собственной кистью это уплотнение. Однако он сдержался, оставляя лишь крохотные разрезы от ногтей под чужой диафрагмой. Мужчина нехотя убрал кисть с чужой плоти. Поднял на уровень своего лица, слизнул с пальцев белесые уже подсыхающие остывшие капли, прямо перед чужим взглядом. С характерным сладковатым привкусом — они говорили о том, какого рациона придерживался мальчишка, и как он ещё молод. Почти нет дикой мускусной нотки, свойственной взрослым мужчинам Нен-пользователям, нет характерной терпкости и вязкости. Курапика глядел неверяще, не желая словно признавать, что всё это происходит с ним, ощущая себя чудовищно распущенным и грязным, не сумевшим удержать в узде такие низменные потребности и реагирующим при этом отнюдь не на любимого или хотя бы желанного человека, а на преступника, убийцу. Пауки не просто были по локоть в крови — они казалось, были облиты ею с ног до головы, даже в реальности источая запахи смерти, чужой боли, острой меди. Мальчишка зажмурился — только бы не смотреть, не видеть, не понимать и не осязать то с каким удовольствием, безо всякой брезгливости палач пробует на вкус следы чужого позора, облизывая подушечки ярко-алым языком с островатым, как у хищника, кончиком. «Есть ещё просьбы? Я могу подумать над их выполнением», — палач тянул звуки, голос звучал слова низко, с хрипотцой, свидетельствующей о его собственном возбуждении — никак не меньшем сейчас, однако он прекрасно контролировал своё тело, хотя бы от того, что крайне много перепробовал в этой жизни. Как можно пытать, не зная, что ощущает реципиент? Как можно наносить боль, самому не понимая её сути? Как можно убивать и не быть готовым к смерти? Те, кто поступал так — настоящие дилетанты и выскочки, коих палач всегда смахивал со своего пути с подспудным отвращением — о да, у него имелась собственная, своеобразная брезгливость. «Черт побери, Фэйтан, ты действительно издеваешься», — проговорил недовольно Шалнарк, разрывая тягучую вязкость момента, подтягивая их жертву чуть ближе к себе, пропуская руки под грудью мальчишки, оттягивая его от палача, как любимую уже игрушку. «Почему бы и нет? Ты сам прекрасно знаешь, насколько я садист», — рассмеялся скрипуче азиат, позволяя аналитику подобный маневр, внимательно оглядывая картинку перед собой и чувствуя удовлетворения — их пленник выглядел дезориентированным, смущённым. Упрямство отошло на задний фон — невидимое, но ощущаемое. А вперёд выступила почти детская растерянность, подошедшая бы какой-нибудь девушке. Палач прикрыл на миг глаза, вспоминая ещё парочку своих фетишей, кои с удовольствием воплотил бы в реальность, но затем перевёл внимание на чужие плечевые суставы. Уже действительно очень сильно распухли. Он протянул руку и ощупал один из них, заставляя Курапику взвыть от боли, но прикусить язык, потому что даже это чувство сейчас отдавало возбуждением, смешиваясь воедино в сознании и закрепляясь якорем неотделимо.