Буревестник

      Дима действительно вел молча. Смотрел только вперед, с парнем даже не думал говорить. Да и сам Илья молчал, глядя только в окно и слушая радио, которое было вместо Пророка. А хотелось слушать его. Все, что он только мог сказать. Историй-то у Димы на жизнь вперед, он просто не мог сказать «я не знаю, что говорить». Это самая большая ложь, которая только может вылететь из его рта. И чёртова тишина, что стояла между товарищами, очень сильно угнетала Бизона. Будто что-то не так. И радио работало громко.       Хотя, если подумать, то всё не так. Все, начиная с того самого момента, когда Илья понял, что влюбился. А уж дальше — хуже. И то, что было у реки, это отлично доказывает.       Дима остановился на заправке. Припарковал машину чуть дальше и вышел, не сказав ни слова. Даже не глушил ее. И все, что оставалось Илье, это смотреть Диме вслед и продолжать ничего не понимать. А еще он начал ощущать, как медленно нарастала головная боль, и, воспользовавшись моментом, вырубил радио, сразу ловя ушами приятную и долгожданную тишину.       Куда ушел Пророк, зачем, надолго ли? И Илье что делать? В целом. Молчать? Подражать Диме и делать вид, что все нормально и ничего не было? Зачем? Какой смысл? Какой смысл был там, на речке?       Откинувшись на сиденье, Илья закрыл глаза, запрещая себе думать. Ему уже не пятнадцать, чтобы мусолить в голове всякую ерунду. Ему почти двадцать девять лет, и впереди его ждут новые направления — об этом надо думать. Вот там будут проблемы так проблемы. И не будет там времени на мысли о всяких поцелуях и любви. Приятно, конечно, получать что-то в ответ от любимого человека. Но, как говорится, хорошего помаленьку.       Дима пришел спустя несколько минут с бутылкой воды, которая уже была наполовину опустошена. Сел в машину, кинул бутылку на заднее сиденье, опять врубил радио, да начал выруливать с заправки обратно на трассу. А Илья, так же молча, как и Дима, выключил радио, не собираясь дальше мучиться от головной боли. Пусть лучше Пророк напряжет извилины и сам тишину разрушит.       Дима молча включил радио обратно. Говорить он явно не собирался. Илья выключил.       Дима включил.       Илья выключил.       — Бля, ну харэ, а?! — воскликнул наконец-то Дима, но снова радио включать не стал. — Как дитё малое!       — У меня голова болит, — ответил Бизон и посмотрел на Диму, который в ответ только ощерил край губы. — Лучше расскажи что-нибудь.       — По радио расскажут, — сказал Дима и потянулся к нему рукой, чтобы снова включить.       — А я тебя хочу послушать, — выдохнул Илья, и Пророк убрал от приборной панели руку.       Радио больше не говорило. Дима тоже молчал, но, как заметил Илья, его взгляд стал еще более напряженным, чем прежде. Бизон думал только об одном, очень неохотно, но ярко — Пророк жалел о содеянном. Кажется, он слишком долго был один, вот и сделал глупость. Только нихера ж ошибка — спутать товарища с бабой, чтоб сорваться на нем. Да и неприятно как-то. Даже не как-то, а сильно неприятно, потому что, в отличие от левой бабы на улице, Илья был влюблен в Пророка. И даже страдать из-за этого было нельзя, потому что Илья не мог себе этого позволить. Он сильнее нытья из-за какой-то сраной любви. И плевать, что ее хотелось до зуда под кожей. Особенно от Димы, который уже показал, что он мог бы дать тепла.       Дорога домой, что сначала была с радио и головной болью, превратилась в настоящую пытку из-за атмосферы, которая воцарилась в салоне автомобиля. Дима то и дело вздыхал, сжимал до скрипа руль, нервно играл желваками и то и дело посматривал в своё окно, будто даже краем глаза задевать Илью — это верх отврата. А Илья сидел и не понимал состояния Пророка. Только ощущал его на уже привычном доселе уровне. Нутром. Напряжение и нетерпение. А вот к чему нетерпение — уже вопрос. То ли вмазать товарищу поскорее, то ли сбежать из машины.       Поэтому, когда Дима затормозил у обочины, прямо между двумя фонарями, Илья не сильно удивился. Он даже не шелохнулся. Как сидел и смотрел в окно, так и продолжал это делать. А Дима вышел, прошел к капоту, вынул пачку сигарет и закурил, где-то найдя зажигалку. Ну или купил ее на парковке. Затянулся и выдохнул струю дыма в темное ночное небо. И все, что видел Илья — это спину мужчины и небольшое пятно крови рядом с дыркой, куда впился острый камень. Что происходило с товарищем, он не знал. Что с этим делать, и стоило ли, тоже не знал. Что вообще делать — тоже не имел ни малейшего понятия. Просто сидел и смотрел в спину друга, все еще ощущая, что он любит. Все от макушки и до копчика. Все, что попадало под болотного цвета взгляд.       И как приятно было ощущать эти светлые волосы под пальцами час назад. Как приятно было ощущать тепло чужой спины под ними же. Гладить самыми кончиками кожу. Теперь это будто бы было в другой жизни. Касания, поцелуй. Вообще все.       Не выдерживая тишины и неизвестности, Илья тоже вышел из машины, чтобы размяться. Хлопнул дверью, осмотрелся и понял, что это та же дорога, где его высадил Женя. Вдали город виднелся, то же поле. Только теперь Илья не один. Хотя…       Окинув тоскливым взглядом Диму, в который, сука, раз, Илья привалился спиной к своей двери и уставился на темное поле, даже не решаясь попросить сигарету. Не хотелось тревожить товарища. Напоминать о себе как-то, в душу ему лезть тем более. Да и не умел это парень — по душам говорить и выслушивать, что у другого за проблемы. И не принято это как-то.       Подняв взгляд к едва ли звездному небу, Илья спрятал ладони в карманах штанов и тяжело, но тихо вздохнул. Позади него пронеслась фура, Пророк прокашлялся, а впереди пели сверчки, прячась в высокой траве. На улице было тихо, но не спокойно, потому что Илья стоял и думал, что он целовал мужчину, а мужчина целовал его в ответ. Парень с Пророком теперь будут хранить у себя не такую уж и маленькую тайну, в месте, где ее раскрытие будет стоить им жизни.       Когда Дима шаркнул подошвой ботинка, Илья повернул в его сторону голову. Мужчина как раз закончил курить и ревностно затирал окурок носком ботинка. Так усердно, будто пытался пробурить в земле дыру, и этим движением сильно выдавал свое напряженное, взвинченное состояние, которое могло либо затихнуть, либо вылезти наружу криками или дракой. Дима не сказать, что большой драчун, тут ему давал фору Бизон, но врезать от души всегда мог, если ему что-то не нравилось. А теперь ему, кажется, не нравилось все вокруг. Илья это чувствовал. И когда Дима выпрямился и повернулся в сторону парня, напрягся сам, готовясь давать ему отпор, потому что любовь любовью, но избивать себя он не даст.       Пророк медленно прошел к парню и встал напротив, держа руки в карманах своих штанов, почти зеркаля парня. Смотрел из-под бровей на товарища, хмурил брови, и нельзя было точно сказать, что было у него на уме. А Илья ждал. Молчал, смотрел в ответ и не мог быть напряженным, когда Дима просто был рядом. Внутреннее состояние безграничной преданности заставляло расслабляться. Будто нет в чужих глазах ни опасности, ни напряжения. Словно Дима никогда его не ударит. Все нормально. Он просто пришел потрещать по душам или сигареткой поделиться, этим жестом сказав, что все между ними хорошо. Что, поехали, Иль, домой. Смотреть сериал и играть на гитаре.       Но Дима не говорил, не вытаскивал из карманов пачку сигарет и зажигалку. Смотрел в глаза друга и молчал. Словно увидеть что-то в парне пытался, пролезал взглядом в его душу и копошился там, наводя еще больший беспорядок. И когда мужчина с тяжелым вздохом повернул голову в сторону фонаря чуть дальше от машины, Илья уже готов был сам говорить или в машину садиться, но очередной взгляд глаза в глаза прибил его к месту. А потом Пророк сократил между собой и товарищем расстояние и боднул Бизона лбом, закрыв глаза. Боднул и замер, прижимаясь своим лбом ко лбу парня.       Илья, ощутив, как замерло все внутри от этого действия, оцепенел сам, глядя в сумерках на лицо Димы так близко, что он ощущал горький запах сигарет, что исходил от его губ. Ощущал его тепло, дыхание и ничего не мог с собой поделать, кроме как желать поцеловать его вновь. Быть к нему еще ближе, ощущать тепло не только то, что исходит от лица и лба, но и от тела. Прижаться, обнять и не отпускать.       Парня опять пробило столько нежности, к которой он не привык и которую почти боялся, что он потерялся, не зная, стоит ли вообще что-то делать. Например, чуть склонить голову и коснуться чужих губ своими, не в попытках сожрать, а в попытке просто поцеловать, подарив свое тепло и признание, что любит. Или, может, стоит обнять и просто постоять так? Обнять как друга. Так, как Илья не умел.       Дима тяжело вздохнул, выдувая мысли из головы парня, коснулся своим носом носа Ильи и, скользнув им по щеке, пробуждая ворох мурашек на спине и шее Бизона, уткнулся им куда-то в шею и просто обнял. Осторожно и совсем не тесно. Обнял так, что Илья без своей на то воли закрыл глаза и обнял в ответ, прижимаясь к товарищу всем телом. Обнял осторожно, нежно, помня про ранку на спине, и тоже уткнулся носом куда-то в шею, вдыхая запах привычных сигарет и реки: сырости, холода, ила, воды и песка. Все сразу. Так много всего и так сладко, что вскружило голову.       — Домой или еще куда? — тихо спросил Дима. — Я чет заебался…       Илья слабо кивнул, соглашаясь с товарищем.       — Домой…       Дима отпустил парня и сделал шаг назад, убирая с его плеча свою голову. Взглянул в глаза Ильи и слабо, устало улыбнулся, вообще не напоминая того Пророка, что был еще пару минут назад. И Дима сейчас был все еще прекрасен. Прекрасен и будто бы наконец-то полностью доступен, чтобы не только думать о действиях, но и производить их. Например, Илья поднял ладонь, совершенно бездумно, на эмоциях, и положил ее на колючую щеку мужчины, не прекращая зрительного контакта. Опять плотного и всепоглощающего. Пригладил щетину большим пальцем и вспыхнул изнутри от того, как это ахуенно — просто стоять рядом и трогать.       — Идем, — выдохнул Дима и, нахмурившись, отстранившись от ладони Ильи, будто касание все-таки было неприятным, пошел к водительской двери, чтобы сесть в машину и уехать наконец-то домой.       Этот жест Пророка испугал парня буквально на секунду, а после оставил внутри Ильи столько холодной тревоги, что хотелось выругаться.       Но никто не говорил, что будет легко. Никто даже не говорил, что у Ильи будет шанс ощутить, каково это — быть рядом с мужчиной. А теперь вот оно как. И только один вопрос был в голове, пока Илья ехал в тишине: «Че, бля, всё-таки происходит?».       Пророк припарковался чуть дальше от дома, не найдя места возле подъезда. Молча вышел из машины, молча пошел домой, даже не глядя на парня, а Илья плелся сзади и тоскливым взглядом смотрел в спину товарища, проклиная этот вечер. Не получалось быть прежним собой. Не получалось игнорировать произошедшее, и не хотелось молчать. А Дима хотел молчать и молчал. Молчал по дороге домой, молчал в лифте, молчал даже в прихожей, когда разувался, а Илья пыхтел рядом, опять поймав боль в пояснице, и не хотел молчать.       Хотел обсудить все на свете, разрушить тишину, узнать, как дела у друга, чего он боится, о чем мечтал, что он любит? Нравятся ли ему закаты или рассветы? Какая у него любимая еда? Дима всегда так много говорил об окружающих и так редко говорил о своем, родном. Что в нем жило, а не вокруг. И теперь, глядя на мужчину, что проходил вглубь квартиры, Илья хотел раскопать то, что он прятал за слоем намытого за годы службы песка. И, думая, что это он сам неразговорчивый, теперь понимал, что и Дима был скрытным, если дело касалось того самого «я», что росло внутри него с годами и обретало собственную историю.       — Дим, — позвал неуверенно и замер, когда мужчина обернулся. Поймал в темноте уставший взгляд и отступил от своего желания поговорить. — Ничего, — качнул головой и тоже прошел в комнату. — Спокойной ночи…       — Добрых снов, — ответил Дима и прошел к своей кровати. Разделся, откинул одеяло и, устроившись под ним, повернулся к Илье спиной, чтобы поспать.       Не найдя в себе сил на что-либо еще, Илья тоже лег и, несмотря на насыщенный на события вечер, заснул. Заснул, чтобы проснуться среди ночи от того, что его трясут за плечо и зовут. Громко, настойчиво и раз за разом. Голосом знакомым и взволнованным.       Распахнув глаза, Илья первым делом увидел лицо Димы в теплом свете торшера недалеко от дивана. Потом какого-то черта увидел черно-белое пятно игрушки, что висела на рюкзаке в углу, а потом гитару у противоположной от дивана стены. И стоило опять посмотреть на Диму, все встало на свои места.       — Кричал? — растерянно спросил Илья, вглядываясь в уставшие голубые глаза. — Прости… Мне ничего не снилось, правда.       — Не кричал, — покачал головой Дима и убрал от плеча парня ладонь, садясь рядом на пол. Взъерошил и так растрепанные волосы на макушке и посмотрел в сторону окна. — Стонал. Будто сильно больно.       Илья прикрыл глаза, пытаясь вспомнить сон, но не мог вспомнить ничего. Это раздражало.       — Я не помню, что снилось. Ничего, — пожал плечами и посмотрел на мужчину. Уставшего, невыспавшегося и задумчивого. — Извини. Я могу спать на кухне. Ты просто двери везде закроешь и выспишься.       Дима опять покачал головой и взглянул на парня. Без злости, без сожалений. Прямо, но устало.       — Когда все спокойно, ты и спишь без кошмаров. Крепко и тихо… — хмыкнул и встал, оперевшись ладонью о пол.       Илья не нашелся, что ответить на подобное. Просто смотрел на Пророка снизу вверх и думал встать, чтобы пройтись до балкона и покурить. Зачем — он не знал. Как потребность. Встать и покурить. Будто что-то внутри, что дрожало после сна, хотело успокоиться за сигареткой.       — Идем, — тихо бросил Дима и кивнул на свою кровать в нише.       Илья был уверен, что изменился в лице, потому что Дима закатил глаза. И что это было за предложение? Илья был слишком сонным, чтобы что-то понимать, или Дима действительно звал его лечь с ним? Как кто? Как товарищ, с которым он не раз делил палатку?       — Блядь, Илья, ты серьезно? — проворчал он совершенно не шутливо и недовольно посмотрел на Бизона.       Илья был застигнут врасплох. Все, что он мог, — это молчать и сосредоточенно думать, что отвечать и на что он согласится, если встанет. Хотя, казалось, о чем волноваться? Будто бы они и вправду никогда вместе не спали. Илья с Димой делил все. Бизон был даже уверен в том, что если бы он ебал девушек и на двоих был один гондон, они бы и его поделили. Например, сначала Дима, потом Илья — плевать вообще. Палатки, спальник, кровь, еда, зубная щетка, Дима даже одежду и трусы свои давал, когда Илья только из плена вернулся голым, как в день своего рождения. А тут просто поспать ночь рядом.       Но будто теперь все иначе. Значения, атмосфера. Не в голове — снаружи. В квартире, во взгляде Димы и в молчании Ильи, что продолжал лежать и мешкаться. И думал бы Илья еще долго, если бы Дима повторно не закатил глаза и не вздохнул. И уже эти действия побудили его встать с дивана, потому что на самом деле хотелось. Хотелось быть ближе к нему, лежать вместе, дыхание слушать, сон охранять. Хотелось и было страшно, потому что в новинку и слишком уязвимо это все ощущалось.       — Верхнюю одежду только сними. У меня там чисто, — буркнул Пророк и пошел к кровати.       Илью обдало холодом от подобной просьбы. Он не в том состоянии, чтобы чувствовать себя спокойно полуголым рядом с самым близким товарищем. Илье все еще неприятно и дискомфортно. Особенно теперь почему-то, хотя на речке было плевать, когда он голым стоял рядом и одевался.       — Иль, — устало вздохнул Пророк и почесал лоб, — скажи, пожалуйста, сколько раз я видел тебя голым?       Илья молчал, глядя на мужчину, что стоял в одних трусах и с ожиданием во взгляде смотрел на парня. Ответ был один: бессчетное количество раз. Но Илья молчал.       — Я могу глаза закрыть и увидеть тебя таким, какой ты есть. Вспомнить каждый шрам. Если я так сделаю, то что? Испугаешься?       — Мне будет некомфортно от этого, — почему-то признался Илья и тяжело сглотнул.       Наверное, его замашки — это действительно глупо и даже скучно. Подумаешь, тело уродливое. Подумаешь, сам парень — урод. Будто бы он мог на что-то от кого-то рассчитывать. Дима просто хочет выспаться, зовет к себе. Попробовать спать вместе, чтобы Бизон прекратил скулить во сне. Ему явно плевать на тело парня.       Тяжело вздохнув, Илья подцепил края боевой рубахи и одним резким движением снял ее через голову и откинул в сторону. А Дима, даже не думая наблюдать за товарищем, за что ему огромное спасибо, прошел к кровати и лег на нее, придвинувшись к стене. Будто знал, что Бизону не понравится теснота. Зевнул и, пока Илья сталкивал с себя штаны и носки, смотрел в потолок.       Идти полуголым к кровати, где лежал мужчина, который нравился и в которого ты был влюблен, — для Бизона было странным и волнительным ощущением. Особенно, если вспоминать поцелуи. Но чем ближе он подходил и чем чётче видел уставшее лицо товарища в сумерках от лампы торшера, тем четче осознавал желание рухнуть рядом и прижать к себе. Сжать, обладать, не отпускать, греться чужим теплом и любить его.       Сев на край кровати, Илья окинул комнату взглядом под другим углом, подмечая, как все странно, и, закинув ноги на кровать, лег рядом с Пророком, после чего накинул на себя и друга одеяло и замер, вперившись глазами в потолок. Не знал, как лечь лучше.       — А теперь спи, — сказал Дима и заёрзал рядом, укладываясь удобнее.       Подкинул одеяло на своей стороне, пошуршал подушкой, взбивая ее, и, продвинувшись чуть ближе к парню, наконец-то затих и перекинул через его грудь тяжёлую руку. Уложил ладонь где-то на рёбрах и окончательно успокоился. А Илья только начал нервничать от всего происходящего и теперь вряд ли смог бы уснуть. Всё было абсолютно не так, как в те дни, когда они делили палатку. Теперь абсолютно! Все иначе после вечера на реке. Как минимум Пророк никогда не обнимал парня, когда лежал рядом.       — Илья, расслабься, а… Опять кошмар приснится, — проворчал Дима, видимо, ощутив, как нервно билось чужое сердце.       — Я не могу так расслабиться, — честно признался парень, уже не выдерживая неизвестности и молчания.       Дима разочарованно вздохнул, но руки не убрал.       — Илья, просто расслабься. Пожалуйста, — сонно пробурчал Пророк. — Тебе сказку на ночь рассказать? Спеть?       Илья неожиданно для себя тихо рассмеялся.       — Спой, если можешь.       Дима тоже тихонько усмехнулся, а потом вновь устало вздохнул и придвинулся еще чуть ближе. Настолько ближе, что Илья почувствовал его дыхание на своем плече, от которого повело. Да и вообще от всего вело. От близости, дыхания, тепла, что они оба полуголыми лежат вместе на одной кровати и под одним одеялом. Почти кружилась голова, а трезвость ума отходила куда-то на задний план.       — Спи, Иль, а завтра тебе спою, что пожелаешь… — промямлил и ткнулся носом в плечо парня. Ровно туда, где был шрам от старой рваной раны, который сразу начал гореть. — Договорились?       Илья молча и нервно кивнул.       Как же было хорошо вот так вот лежать. Тепло, приятно. Охуенно. Любимый человек рядом. Настолько рядом, что его дыхание можно было ощутить кожей. Носом в плечо ткнулся и засыпал под боком. Близкий, родной, любимый. И Илье повезло это ощутить. В реальности, а не глупых, наивных мечтах. И себя так жалко стало от неподдельного счастья из-за такой мелочи, что глаза от слез жечь начало. Но парню удалось быстро убить в себе эту гадость. Вместо жалости он начал сосредотачиваться на том, как это все было охуенно. Настолько охуенно, что голову и вправду вело, прямо как и тело. Дыхание становилось тяжелее, глубже, а сердце билось все чаще. И ещё была одна проблема. И даже совсем не маленькая.       У Ильи встал от этой близости. И встал не слабо так, а вполне себе каменно. На Диму, его тепло, его ладонь на рёбрах, дыхание, да и в целом на его тело. И вместо того, чтобы успокоиться, отогнать все в сторону, Илья разгонял себя, просто довольствуясь воспоминаниями того, как человек рядом выглядел. Как двигался, звучал, упивался в воспоминаниях его силой и хотел эту сраную ладонь переместить с ребер прямо на трусы поверх своего ствола.       От этого было стыдно перед самим собой. Илья принял довольно спокойно тот факт, что у него вполне охотно встаёт на любимого человека, но если копнуть дальше, то становилось чуть стыдно. Даже от той же мысли, что Дима узнает о стояке и что хотелось его руку поверх него положить.       — Илья, блядь, если ты опять мне спать не дашь, клянусь, я тебя задушу подушкой, — прорычал Дима, прекрасно почувствовав рукой на груди чужое дыхание и сердцебиение.       — Я не могу расслабиться, — сказал Илья хрипло и сухо сглотнул. В горле реально начало пересыхать.       Парень никогда вот так вот не возбуждался, он и дрочил раз на раз, дай бог, десять раз в году, поэтому сейчас у него просто лилось с конца, и мозг, до этого вполне комфортно лежащий в пределах черепной коробки, сползал по позвоночнику вниз. К яйцам и выше по члену приятной нитью простого желания кончить.       Дима вздохнул и попытался отстраниться: отодвинуться, руку с парня убрать и отвернуться от него, но Илья, уже смутно соображающий, не дал этого сделать. Обхватил чужое запястье и удержал его на месте. Качнуть бедрами и найти хоть какое-то трение хотелось все сильнее. От этого уже было почти не стыдно. Он был адово возбуждён. Да, такое тоже бывает, когда рядом лежит охуенный мужик и печет своим теплом, оказывается. Но у Ильи это впервые. Всё это — впервые. Это смущало и сшибало с ног. И, наверное, хорошо, что парень лежал.       Дима не сопротивлялся. Принял исходное положение, тяжело вздохнул и затих. Затих и Илья, просто не зная, что ему делать и что вообще можно делать. Может, действительно лучше было бы позволить Диме отвернуться, а Илье вообще уйти к себе на диван или на балкон. И не спать до утра. Может, лучше Диме спать ночью, а Бизону днём?       Пророк ещё раз вздохнул и заменил свой нос лбом. Притерся им, сглотнул громко и ещё сильнее придвинулся к Илье, прижимая его к себе той рукой, которую перекинул через грудь.       Илья ощущал напряжение не только в себе, но и в воздухе, и в теле Димы. Голову так покорежило от ещё большей близости, что Илья почти что перешёл к действиям: обнять, поцеловать, подмять под себя и прижаться к этому горячему, крепкому телу своим горячим и крепким стояком. Просто все сводилось к нему — члену. Илья почти понимал парней вокруг, что только и разговаривали, что о бабах и сексе с ними. И опять ни нежности, ни любви. Нет, любовь, конечно, была, но настолько на заднем плане, что будто бы ее и нет. Илья ощущал только животную похоть, смазанную страхом быть непонятым в своей реакции на тело рядом.       Дима что-то запыхтел рядом, заёрзал, устраиваясь удобнее, усугубляя состояние Ильи, что и так лежал как на иголках, а потом, закинув ногу на парня, притерся стволом о его бедро, и у Бизона потемнело перед глазами. С конца парня от одного только движения мужчины потекло ручьем.       Судорожно и громко выдохнув, Илья плюнул на все. На сон, на риски получить в лицо, на окончание их странной дружбы. Скинул с себя Диму и, нависнув над ним, горячо и глубоко поцеловал, не получив никакого сопротивления. Только такой же горячий ответ.       Ни страха своего полуголого уродливого тела, ни страха близости, ни скованности от неловкости и неопытности. Целовал с закрытыми глазами, трогал пальцами напряжённое тело под собой и кайфовал так, будто принял дозу.       Дима опять позволял Бизону быть собой. Не пытался перехватить инициативу, не доминировал, лежал под ним и жадно, тяжело дышал, едва успевая отвечать на голодные неаккуратные поцелуи и реагировать на жадные пальцы, что скользили по любимому телу. Сжать плечи, погладить бока, живот, ущипнуть за бока. Илья просто действовал. Бездумно. Целовал колючую челюсть, шею, шрам на ней, плечи, ключицы, лизнул твердый сосок, вырвав вздох из мужчины, посчитав это действие жизненно необходимым для себя, потому что сам любил редко играть со своим, и очень хотел сесть на чужие бедра. Илья стоял на коленях по обе стороны от тела Пророка, не касаясь мужчины и почему-то будучи пьяным от близости, не мог позволить себе опуститься на него.       Прервав очередной поцелуй, Дима толкнул Илью в грудь, заставляя того неохотно выпрямиться. Сам Пророк лежал и молча, тяжело дыша, в ночной темноте комнаты смотрел на товарища. Смотрел долго, сводя Илью с ума. Положил ладони на его волосатые бёдра, погладил, огладил бока, наверняка чувствуя пальцами рубцы от старых ран, положил ладони на грудь, ровно туда, где был огромный шрам от ожога, и замер там, где в целом у женщин должна быть грудь, а у Ильи не было ничего, кроме мышц и шрамов. Даже сосок, и то один. И уже это, от стыда собственного тела, уродства и неполноценности, немного отрезвило.       Дима больше не смотрел на него, как все разы ранее. Он трогал его таким. Ощущал шрамы под подушечками пальцев, знал, где они находились, чтобы точно найти их на теле парня. И вот наконец замер, так и не убрав ладоней из-под груди Ильи, словно все ещё надеялся, что она отрастает размера до четвертого.       — Я не женщина, Дим, — не своим голосом прохрипел Илья, не зная, откуда у него взялась смелость на эти слова и рассудок.       Дима не ответил. Приподнялся, провел ладонью с груди до шеи парня, сжал и потянул на себя для очередного голодного и глубокого поцелуя, что мигом смыл все нервозное состояние парня.       Дима целовался просто прекрасно. Илья мало в этом смыслил, но все, что делал Пророк, вышибало мозги из парня. Его руки на спине и пояснице, его язык, губы, укусы, Илья хотел рычать из-за невозможности показать хотя бы наполовину того, насколько ему было охуенно. И почему-то все, что он смог, это прикусить нижнюю губу мужчины и замереть, вперившись диким взглядом в чужое лицо.       Пророк был красив. Лежал, позволял себя кусать, приобнимал парня, тяжело дышал и даже не думал возникать. Растрёпанный, возбуждённый.       Ему так же хорошо, как и Илье?       Отпустив губу мужчины, Илья осторожно приземлился на Диму. Понял, куда он сел, и аккуратно, не желая делать больно, подался вперёд, чтобы проехаться аккурат по чужому пережатому трусами члену и сразу поймать тихое сдавленное сомкнутыми губами мычание.       Это стало новым отсчетом. Ощутить чужой хер пальцами хотелось все сильнее. Это ведь Дима. Его возбуждение, его член, его сокровище. Охуеть какой твердый и длинный. Его хотелось увидеть. Так сильно, что это стало наваждением.       Сделать Пророку приятно, ещё слышать это тихое мычание, смотреть на него.       — Бля, — прошептал Дима, когда Илья ещё раз двинул бедрами, и Бизон отсел назад, садясь на бедра мужчины.       Провел ладонями по напряженному телу, остановился ими на животе, который все ещё хотелось поцеловать, и, опустив затуманенный взгляд на черные трусы, ровно такие же, какие были на Бизоне, поддел резинку и потянул вниз.       У Пророка был действительно длинный ствол. Лежал аккуратно на животе чуть на бок. Длинный, красивый, с соблазнительно висячими яйцами, которые сразу захотелось взять в ладонь, и скрытой под крайней плотью темной головкой.       Илья облизнулся.       — Вау, — прохрипел он внезапно вслух и ещё раз облизнулся, когда проследил за тем, как на миг член напряжённо приподнялся над животом Димы и тяжело шлепнулся обратно.       — Блядь, просто возьми его в руку, — бездыханно прошептал Пророк, отчётливо выдавая свое отчаянное состояние.       Илью не пришлось просить дважды.       Скованно, но с нескрываемым желанием, он обхватил чужой ствол ладонью. Упругий, крепкий, горячий. Илью в какой раз повело от происходящего. Сжал, разжал, провел ладонью вверх до головки, потом вниз, размазывая по стволу скатившуюся каплю смазки, и тяжело сглотнул. Дима и пах потрясающе, как мог ощутить Илья. Терпко и так притягивающе, что хотелось уткнуться в чужой пах носом. И член Бизону нравился. Красивый, соблазнительный, большой. Илья хотел его боготворить. Ласкать, облизывать, вдыхать его запах. И от этого было обжигающе стыдно, потому что это были мысли кого угодно, но не Бизона.       Он не педик. Он не такой. Он не любил члены, он не любил мужчин. Он вообще никого не любил. Только войну, а тут, пожалуйста.       Кинул быстрый взгляд на Диму и принялся осторожно, стеснительно, но с любовью надрачивать чужой твёрдый член, жадно улавливая в темноте любое движение мужчины. Впитывал в себя длину его члена, какого объема головка, ствол, как приятно скользить по нему кулаком. Илья даже слышал постанывания мужчины сквозь плотно сжатые губы, током отдающиеся в теле парня, видел, как тот закидывает голову, как комкает в пальцах простынь. Пророку было точно хорошо. И от этого было охуенно Илье, что готов был кончить в любой момент от одного только вида мужчины и ощущения его члена в ладони.       Всё это — как сон. Лихорадочный и до безумия приятный. Смазанные силуэты, обострение слуха и чувств из-за темноты. Охуенный мужик, распластанный на простыне, что тихо постанывал и комкал ее в кулак. Его горячий ствол в ладони. У Ильи на самом деле сильно закружилась голова. Или закружилась она от подступившего оргазма, что сковал его на несколько долгих секунд приятной истомой и полным вылетом из реальности.       Как он обхватил свой член сквозь трусы, как выдавил из себя глубокий громкий стон, как не сломал себе шею от того, как сильно откинул голову — Илья не помнил. Каждый раз, как сперма протекала по стволу, парень вздрагивал и сжимал сам себя. Постанывал, не реагировал на внешний мир, не выпускал члена мужчины из кулака. Так хорошо ему ещё ни разу не было, и он потерялся в этом ощущении.       Когда оргазм прошел, Илья чувствовал себя максимально опьянённым. Голова кружилась, еле работала, а тело казалось чужим. Но он видел Диму под собой, видел белки его глаз, почти прочитал ошарашенный взгляд и чувствовал кулаком чужой пульс в члене.       — С-сука, — прошептал Илья, выпустив из ладони свой член, и рухнул рядом с Димой, чтобы снова начать его бесцельно целовать и продолжить надрачивать твердый длинный ствол, в который он тоже был влюблен.       Илья любил на видео смотреть, как дрочат мужчинам. Знал, что они могут ощущать — это возбуждало. Он любил повторять движения. Знал, что и как приятно на себе, и пытался перенести это на Диму, чтобы и ему было хорошо. Илья целовал его шею, плечо, ухо, висок, иногда касался своими губами его и не выпускал из ладони чужого члена, меняя ритм, силу сжатия и количество пальцев.       Бизон после отходняка слабо понимал, что делал, но понимал, что он был в шаге от ошибки, ведь смотреть на то, как хорошо было Диме, и не говорить при этом «люблю», было сложно. А Пророку было хорошо. Он лежал, подавался бедрами навстречу ладони парня, кусал свои губы, стонал, уже не скрывая звуков за губами, ворочал головой по подушке и иногда сам кусал плечо товарища, сжимая пальцами его запястье и без слов прося притормозить.       — Бля, какой же ты красивый, — выдохнул Илья, пьяным и влюбленным взглядом наблюдая за мужчиной, вообще не уловив, где фраза родилась и кто разрешил ей выйти в мир.       Дима замер. Открыл глаза и задержал дыхание. И стоило Илье испугаться краем разума своих слов, как Пророк начал кончать. В абсолютной тишине, вперившись взглядом в потолок и сжав в пальцах простынь. Сильно, туго, обильно и с хлюпающим звуком.       Илья не верил своим глазам и ощущениям. Это было охуенно. Смотреть на мужчину, как он кончает, как с напором вылетает из него сперма и приземляется куда придется, ощущать каждый толчок кулаком и в воздухе знакомый запах — лучше отдачи пулемета и запаха отстрелянного пороха и металла.       Может, Илья и был педиком. Теперь ему было плевать, если его восторг касался любимого человека. Любимого мужчины, если точнее. Друга, товарища, Пророка. Бизон ни на что его не променяет.       Когда член мужчины начал постепенно терять твердость, Илья неохотно выпустил его из кулака, и Дима облегченно вздохнул. Несмотря на жуткую усталость, на опьяненное состояние, Илья довольно четко осознал очередное странное желание, что стыдом пронеслось по венам — хотелось понюхать руку, которой он держал член Пророка. А потом лизнуть ее.       Было так стыдно, что аж поплохело.       — Я ещё никогда т… — начал было говорить Дима, но резко осекся и замотал головой на подушке, отказываясь от своих слов. Илья не стал настаивать. Вместо этого оставил лёгкий поцелуй на плече и перевернулся, чтобы нащупать что-нибудь из одежды и вытереть по крайней мере с тела все то, что сумел извергнуть из себя Пророк.       Илья нащупал его футболку на стуле. Взял ее, скомкал и, повернувшись обратно, начал осторожно и с нежностью вытирать подсыхающие капли спермы, прекрасно зная, как потом сложно вымывать эту гадость, особенно из волос на животе. Провел футболкой по животу, плечам мужчины, сменил сторону на чистую и повторил действие, после чего откинул вещь дальше от кровати. Натянул его трусы обратно, вытащив резинку из-под яиц, забил на липкую холодную влагу в своих трусах и, накинув на себя и друга одеяло, наконец-то выдохнул, чувствуя неописуемую лёгкость и наконец нежность.       Теперь хотелось гладить и целовать человека рядом легко и с любовью, а не вылизывать и кусать. Что Илья и делал, пока Дима продолжал переводить дыхание, глядя в потолок.       Погладил пальцами по груди, оставил лёгкий поцелуй на плече, спустился ладонью на живот, погладил и сжал его, маленький, мягкий, такой приятный под пальцами, губами переместился к шее, приподняв себя на локте. Дима стал солёным от пота и от этого очень вкусным. У Ильи вообще было вполне спокойное отношение к плохим запахам и вкусу. Жить среди потных ног, неделями немытых тел, гниющих трупов за стенкой на жаре — закаляет. Так же закаляет просрочка и тухлая вода, которую будешь пить за неимением нормальной. Но запах тела Димы, его вкус — верх блаженства для парня. Запах спермы, члена, пота, вкус его пота — вкусно. Возбуждало. И Илья бы с радостью провел языком и в других местах. С удовольствием бы вдохнул запах ниже.       «Извращенец», — пронеслось пулей в голове, но Илья лишь тихо усмехнулся на свою мысль.       Поймав губами поцелуй, за которым Дима лениво повернул голову, Бизон придвинулся ближе и теперь сам перебросил руку через чужой торс. Слова «я люблю тебя» все ещё стояли поперек горла и не давали покоя.       В темноте, после того, что произошло, они казались будто к месту. Словно их можно произнести, и парню это сойдёт с рук. И плевать на завтра и дневной свет, когда после ночной дрочки придется смотреть в глаза товарищу и прожженному натуралу.       Но завтра — это будто другая жизнь, с которой разбираться будет уже не Илья.       Пока что у него лучший день в его жизни, и он будет довольствоваться этим моментом.       — Сладких снов, — прошептал Илья и боднул лбом плечо мужчины.       «Люблю тебя», — добавил мысленно и улыбнулся.       — Добрых, — в ответ шепнул Дима и уложил сверху предплечья Ильи свою ладонь.       «Как же сильно я тебя люблю…» — было последнее, что родилось в голове Бизона перед тем, как он отрубился.