Буревестник

      Пока Дима мирно похрапывал на первом этаже, Илья, продолжая сверлить потолок бодрым взглядом, думал, сможет ли он оставить своего Зубра, чтобы быть ближе к товарищу, как он того и хотел. И позволят ли ему поменять роль, когда он был опытным пулеметчиком, которому пока не было равных. У Ильи, как любит напоминать Пророк, было действительно много поблажек в отличие от остальных. Он мог выпить, мог подебоширить, покалечить кого-нибудь в джентльменской ссоре, мог даже ширнуться чем-нибудь, и ему это сойдет с рук.       Все говорили, что он любимчик Отца и Цезаря. Так смогут ли они дать добро на смену роли? И, главное, хотел ли этого сам Илья, слушая товарища, который звал к себе. То, что они вдвоем сила грубая и почти непобедимая, знали все. Только из-за разных ролей в группе не всегда сражались плечом к плечу, чтобы эту свою силу использовать по назначению. Что у Ильи, что у Димы — головы всегда холодные, какой кошмар бы рядом ни происходил. У Бизона и Пророка опыта столько, будто из зон боевых действий они не вылезают с младенчества и вообще в рубашке родились. Только если у Ильи эта рубашка уже давно в дырку из-за ранений, то у Димы почти целехонькая — пули и осколки его часто всегда стороной обходили. Два-три ранения — почти ничто в мясорубках, которые они пережили. Они умели общаться ментально. Порой одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что делать и в какой они ситуации, чтобы действовать так или иначе. Будто просыпалось что-то звериное, что Бизон и Пророк чувствовали в воздухе.       Илья ощущал, где был Дима, а Дима всегда знал, где Илья, чтобы не теряться во время боевого раздрая, даже если не было связи.       Перевернувшись на бок, Илья наконец-то понял, что значит это вечное «боевой брат». Чёртова нить связывала двух человек и не давала расходиться далеко, передавая сигнал от одного к другому. Только ощущал её парень почему-то лишь сейчас. Так сильно, что готов был с уверенностью сказать, что Пророк лежал на спине, закинув руку под голову. И парень был так уверен в этом, что решил встать, чтобы проверить, чувствуя себя от этого решения и желания безумно глупо.       Встал, прошёл к парапету, склонился и попытался в темноте разглядеть, как спал друг, чтобы убедиться, что он был прав. Пригляделся и хмыкнул себе под нос. Как он и предполагал: на спине, с рукой под головой. На свою правоту оставалось только вздохнуть.       Спать совершенно не хотелось. И мешала даже не тишина и темнота, которые вроде как должны приносить дискомфорт, а мысли в голове, похожие на рой мух, и теснота в груди от непонятных, неразобранных чувств и эмоций. День был таким странным и насыщенным, что Илья будто не до конца еще всё переварил.       Посмотрел на Диму, взъерошил свои волосы на голове, которые уже надо было бы постричь, и решил выйти, чтобы покурить и, возможно, подумать.       Тихо спустился, тихо вышел и достал из кармана смятую пачку сигарет, где оставалось три штуки. Из другого кармана достал зажигалку и, на миг осветив свое лицо тёплым слабым светом, затянулся, поднимая взгляд от сигареты в руках к полю, что виднелось сквозь стройные стволы сосен. Кинул зажигалку в карман, облокотился о парапет и принялся медленно, вдумчиво курить, слушая сверчков там и тут.       Пророк был очень тактильным мужиком. Впрочем, многие, кого знал Илья, не боялись и не стеснялись прикосновений. Хлопать по плечу, класть на него или спину ладонь и просто стоять — это норма. Придерживать, направлять, обнимать — здесь и там, но Дима — это другой сорт невербального и тактильного общения. Одним взглядом мог покрыть матом и прибить к месту, одним взмахом руки дать понять, что человек может идти нахуй до конца своих дней, мог топнуть так, что затыкались все. Но руки он распускал чаще. Порой Илье казалось, что не коснись он человека — день прожит зря. Он был одним из тех, кто любил класть ладонь на плечо или спину и просто стоять. То ли он так пытался сказать человеку, что он главнее и сильнее, то ли просто любил любые прикосновения. Илья так и не выяснил, но теперь надеялся на второе. И как бы ему пока не были неприятны прикосновения, ощутить на себе ладонь Димы хотелось с каждой минутой всё сильнее и сильнее.       Только с Бизоном дела обстояли иначе. Уж кого, но парня Дима трогал гораздо реже других людей. Видимо, знал, что тот не любил этого. Да и сложно этого не знать и не понять, когда сплошь и рядом Илья огрызался на то, что его кто-то трогал. Сбрасывал с себя ладони, уворачивался от объятий и рычал. А вот почему Бизон не любил касания — вопрос, лежащий на глубине его неясных страхов и прошлого. Раньше ему казалось, что всё легко, на поверхности, но теперь, после той истерики на кухне, он так не думал.       Пророк, несмотря на своё умение трепать языком, был мужиком дела. Он сплетник для своих, радио, балабол и чёртов соловей, если дело касалось пения, но если происходило что-то серьёзное, умел ставить себя на внутренний ручник, чтобы не катиться словами дальше. Он мог трепаться посреди пиздеца, если момент позволял перевести дыхание, но как только ситуация выходила из-под контроля, резко входил в боевой режим, затыкал рот и продолжал вести бой, как чёртов терминатор.       Дима был серьёзным и холодным человеком. Он умел от души смеяться и открыто ценил каждого действительно близкого товарища, переживая за него, как за себя, но, несмотря на это, Илья, часто наблюдающий за людьми с расстояния, видел внутри него знакомый холод и отстранённость. Порой, думая, что за ним никто не наблюдает и находясь в стороне от остальных, Дима казался чужим. Особенно после боёв, когда многие уставали. Мужчина дарил всем ободряющие хлопки, хвалил, благодарил, кого-то ругал, смеялся, высмеивая самые опасные моменты, а потом, когда наговорился, уходил в сторону и там позволял себе быть собой. Серым, безэмоциональным и будто бы уставшим от всей жизни, которую он проживал.       Илья никогда не подходил к нему в такие моменты, никогда не спрашивал, что не так, но теперь, вспоминая те редкие минуты, хотел узнать, что было в голове у мужчины, пока он был в стороне и пустым взглядом прошивал пространство перед собой. И будь проклят весь мир, но, вспоминая его в те моменты, Илья ощущал, как трепещет всё внутри от того, насколько в те редкие минуты Пророк казался… прекрасным. Расслабленным, уставшим и другим.       Да. Другим. Илье нравилось это слово. Спокойный, без бесконечной улыбки на лице и с закрытым ртом.       Погрузившись в своё состояние, Илья даже не замечал того, как вёл себя всё это время мужчина. Вовлечено и в то же время отстранённо, прекрасно понимая, что говорить и делать, чтобы не усугубить ситуацию. Не трогал, не кричал и не насмехался, сохраняя и так нестабильное состояние парня в шатком балансе между спокойствием и повторной истерикой. Имея привычку не иметь тормозов, Дима не лез глубже необходимого, отступал, если видел, что Илье тяжело говорить, не настаивал и, самое главное, на каком-то фантомном уровне чувствовал Бизона и его состояние. Будто действительно всё понимал.       Пророк не возникая брал гитару и играл, понимая, что такое тишина в ушах бойца, привыкшего к другой атмосфере отдыха. Он слушал и не спорил, не насмехался и не перебивал. Вкидывал вопросы и ни разу не наставил на них, сразу делая шаг назад, когда видел, что Бизону тяжело.       Он, сука, всё знал. Всегда будто видел парня насквозь. Единственный из всех, с кем Бизону приходилось служить.       Илья почти заскулил от невыносимого и непередаваемого ощущения бесконечной преданности к мужчине, что проткнуло от макушки до пят. Как он раньше не считал его другом?       Илья не понимал ни себя, ни своих мыслей. Ебучее отсутствие занятости, куча свободного времени и новая обстановка делали чёрт знает что с его мозгом. Что за абсурд происходил вокруг него, стоило только ступить в этот новый мир мирной жизни? Общение с гражданскими, тупая попытка найти приключения пьяным с мигрантами, алкоголь, котёнок, и что дальше? Неужели он начал привязываться к парню по имени Женя? Гражданскому размазне! Потом алкоголь, а затем приезд Димы, истерика, и в итоге Илья просто размяк, позволяя себе то, что запрещал раньше. То, что даже не испытывал раньше, запихнув это в самый далёкий сундук своей жизни, где хранил ненужные и не одобренные войной вещи. Привязанности какие-то, симпатии, волнения. Еще Маша эта, будь она неладна. Что произошло, что он стал таким? Или эта гражданка не меняла Илью, а просто возвращала того парня, каким он был раньше?       У него ведь были друзья, за которых он волновался и какими дорожил. У него были симпатии к людям, он умел ценить что-то дорогое сердцу, расставлять приоритеты в жизни и людях. А потом забвение. Холод и пустота бессмысленности общения и близкого товарищества. И теперь всё возвращалось и тянулось не к кому-то, а к Диме, что сопел в домике, развалившись на диване.       Парень не мог найти никакого объяснения тому, что происходило внутри него, но будто бы заранее ощущал всё это не разумом, но душой, в которую никогда не верил. Словно впервые чувствовал её. Просыпающуюся и греющуюся от летнего тепла. Если всё это не новообретённая и усиленная привязанность и верность, то что? Если он не начал уважать и ценить человека рядом с собой с новой, безумной силой, то начал что?       Дима был нужен. Как воздух.       Да и всегда был нужен, если подумать. И от этого осознания было плохо.       — Блядь, как только ты встаёшь, я просыпаюсь. Какого, спрашивается, хуя… Как мамка, млин, с тобой…       Илья закрыл глаза, услышав знакомый, недовольный, сиплый сонный голос. Быть бойцом больше не хотелось. Хотелось сдаться. Как все те разы, когда он больше не выносил боли и ужаса заключения. Сдаться человеку, что встал позади. Всем его вопросам, доёбкам, хлопкам по плечу.       — Те чё всё не спится? — продолжил говорить Дима, стоя за спиной.       Илья вяло пожал плечом, не в состоянии говорить вслух.       — Всё нормально?       Едва заметный кивок.       — Ты уверен?       Ещё один кивок.       — Ладно… Ой, я тут вспомнил резко! — едва не воскликнул Дима и встал рядом с парнем. Проснулся Пророк, проснулось и его желание почесать языком — ничего нового. Да и Илья готов был слушать. Всё что угодно, лишь бы не себя. — Мне Женя говорил при первой встрече, что тебя избитым видел. Тебя кто отмудохать успел?       Илья опустил печальный взгляд на дорожку возле дома, усыпанную сосновыми шишками. Кто успел… жизнь, кажется. Пинала с рождения и головой часто об стенку прикладывала. А теперь в грудь колола заточенными палками, всё расковыривая и расковыривая мясо, в попытках проткнуть и душу, что уже не казалась такой несуществующей.       — Хачи…       — Ох, нацистик ты наш дорогой! — тихо засмеялся мужчина. Сна, видимо, больше ни в одном глазу. Парень вздохнул от чужого смеха. Хорошо, что ему хорошо. Илье вот зато плохо. И отчего так и неясно. Понял что-то, а что именно — сам не понял. — Ля иляха илль Аллах, Илюх?       — Мухаммад расулуллах, — шепнул обессиленно и приложил пальцы к закрытым векам, не ведясь на провокации. — Иди спать, а…       — А ты?       — Постою ещё…        Не спится?       Илья тяжело выдохнул и посмотрел на товарища рядом, что с любопытством в глазах смотрел в ответ.       — Чё ты вот доебался до меня?.. — без какой-либо агрессии спросил он и пробежался почти растерянным взглядом по чужому лицу, пытаясь понять то, что ощущал, но чему не мог дать названия.       Гладил взглядом черты лица напротив и крутил в подсознании только одно слово «красиво». Глаза, форма челюсти, губ, волосы растрёпанные на голове и подсвеченные луной жёсткие волоски на лице, что казались седыми. Потом Илья заставил вспомнить себя Машу. И, вспомнив ее, понял, что ему скучно. Она была милой, но Илью не цепляла. О ней не хотелось вспомнить, ее не хотелось рассматривать. Она просто как бутылка прохладной воды — освежала. Но не утоляла жажду и не оживляла. А Дима… Дима засасывал в себя, как зыбучие пески. А то, как они умеют засасывать, Илья знал на своей шкуре. И сейчас он привлекал к себе все внимание парня. Мысли, взгляд, эмоции — все было направлено в его сторону и это бесило Илью, что не привык думать о ком-либо более двух минут. А Дима занимал его мысли уже не один день.       — Да переживаю просто, — пожал плечом и отвернулся к стволам сосен. — Мало ли что у тебя в голове, — добавил тихо, а потом с наглой ухмылкой опять посмотрел на парня. — Ща как пойдешь, Машку найдешь, — и загыгыкал мерзко, ясно давая понять, что именно он имел в виду.       Илья невесело усмехнулся. Дима говорил подобное и даже не представлял, о чем именно думал парень. Что переживал и кого тут считал достойным своего внимания.       Что Маша знала о парне? Что умела? Дима знал и умел все. Только он мог вывести Илью из себя и успокоить одним действием. Он умел справляться с Бизоном, умел помогать и знал, как действовать в той или иной ситуации. Он уже знал некоторые из его слабых сторон и принимал их. Что умела и знала Маша, чтобы занять место Пророка?       — Не нужна мне Маша, — сказал Илья лесу и поджал губы.       «Мне ты нужен» — додумал про себя и прикрыл глаза, понимая, как это все неправильно.       — Ну, раз не нужна, значит, не нужна. Я не настаиваю ведь, — хмыкнул Дима и отошёл от перил. Почесал макушку, поскреб подбородок и цокнул, будто хотел ещё что-то сказать, но не решался. — Ты просто пока тут, попробовал бы хоть что-то новое. Сам знаешь, насколько наша жизнь может быть короткой и хрупкой… — подмигнул Илье, что парень увидел даже в темноте, и пошел обратно в дом. — Не упускай шансов, Иль. Больше их может не быть!       Илья неверяще скривился и отогнал от себя назойливые мысли о желании взаимности. Он сказал, что не нужна ему Маша, значит, была не нужна. Да, ещё вечером он хотел подобного, пусть и боялся его, а теперь понимал, что лучше не стоит и пытаться. По крайней мере, не с ней. Она была никем. Фантиком с приятной обёрткой и не более. Ни ее, ни себя раскрывать Илья был не готов. Единственный, для кого он готов был открыться — Пророк. И единственный, кого хотел бы знать, так же был Пророком.       Это всё ещё казалось чем-то неправильным, но это единственное, что было у Ильи.       Выкурив ещё одну сигарету, стараясь ни о чем больше не думать, Илья пошел в дом и на сей раз благополучно заснул. И плевать, что снова снились кошмары. Илья почти к ним привык. По крайней мере, с утра быстрее пришел в себя и быстрее отогнал тошнотное ощущение безнадёги и бессилия, чтобы скорее спустится вниз к запаху свежесваренного кофе.       Дима где-то раздобыл еду: сыр, яйца, мясо, колбасу, несколько пачек сока и ящик пива. Илья предположил, что купил у Паши, но прямо задавать вопрос не стал. Сел за стол и через минуту получил перед собой тарелку с яичницей. Кивнул в знак благодарности и в тишине принялся есть, сонно думая, что Дима был каким-то тихим. В тишине ел, в тишине одевался. Да и в целом выглядел смурным. После вчерашних разговоров подобное поведение было странным, но лезть в чужую жизнь Илья не стал. Принял все как есть и так же молча, как и утром, пошел за мужчиной на улицу, чтобы продолжить свое «лечение».       — Ты ночью опять кричал… — сказал впереди Дима, когда вышел из бора и пошел по краю в сторону хозяйского дома. — На весь дом, блядь.       Илья остановился. Не помнил, что кричал. Не слышал, не просыпался. Он спал как убитый. Да, с кошмарами, но чтобы кричать и на весь дом? И не проснуться от этого?       — Чё?.. — только и сказал он, будто Дима мог врать.       — Я думал, тебя режут, — сказал полю перед собой и тяжело вздохнул. — Тебе нужен терапевт. Это нихуя не норма.       — Я спал как убитый, — все равно сказал Илья, почему-то не веря мужчине.       — А я нет. И сегодня я сплю в другом доме.       — Дим…       — Ничего личного, Илюх. Я просто хочу выспаться. Рядом с тобой это сложно.       Почему-то после услышанных слов в голове пролетела только одна мысль. Неуместная и очень глупая.       — А ты ещё предлагаешь с Машей что-то попробовать, — вздохнул парень и ощерился. — Меня никто не вынесет.       — Лечиться надо, — равнодушно сказал мужчина и продолжил свой путь к дому Паши.       После услышанного парень ощутил себя ещё более ничтожно и сломано. Кажется, он давно не человек.       С Димой он больше не говорил. Или это Дима с ним больше не говорил. Ни рядом с Пашей, пока они обсуждали планы на день, будто Ильи рядом нет, ни тогда, когда говорили с его женой, ни тогда, когда Маша, пряча глаза от парня, объясняла ему технику безопасности в конюшне и рассказывала, как правильно сидеть в седле и управлять лошадью. Дима стоял и гладил какую-то гнедую морду, что высунулась из денника, как, оказывается, правильно было говорить, и на парня не смотрел. Даже Машу не слушал. А Илья, уже полностью игнорируя девушку, которая вчера лишила его стабильности и спокойствия, то и дело кидал на друга тяжёлые, неуверенные и тоскливые взгляды, не понимая, что он сделал не так, что на него не обращали никакого внимания. Он был виноват, что ему снились кошмары и он кричал? Так Илье жаль. Ему самому было неловко от того, что он мешал спать товарищу уже какую ночь.       Мир вокруг вообще сузился только до Пророка, и это нехило так выбивало из колеи. В голове, да и в жизни Ильи такого никогда не происходило. Ему было плевать на людей. Стабильно похуй и плевать, Пророк это, Грач или кто другой из близких товарищей. А тут буквально за пару дней: Пророк, Пророк, Пророк. Что Дима, почему Дима, какой Дима. Хотелось рычать, скулить и одновременно слать друга куда поглубже, чтобы он вообще из жизни парня исчез. Но вместо этого Илья не сводил с него взгляда и продолжал обсасывать в голове всю их жизнь, вспоминая и вспоминая совместное прошлое, не забывая ловить себя на том, что он не только смотрел на товарища, но и подмечал в себе то, что смотреть на него было по-странному приятно.       Когда Илья садился в седло, Дима продолжал молчать, стоя рядом и держа под уздцы своего гнедого коня, которого сам почистил и поседлал, будто опыта вагон. Только один раз глянул на парня и подарил ему какую-то странную, не очень веселую улыбку. Она не успокоила парня и вряд ли несла в себе смысл успокоить его, но Илья, зажато сидя в седле на здоровой зверюге, почему-то отчаянно искал в ней что-то хорошее.       Илья не понимал, что происходит, и вечных разговоров Димы попросту не хватало. Как и его голоса.       И даже удовольствие от верховой прогулки, которую советовали ему и Паша, и Пророк, парень не получил. Смотрел на уши лошади и не понимал сам себя, даже не слушая то, что говорила девушка. Её для Ильи не существовало. Он ее даже не замечал. Погрузился в себя на целый час и не видел мира вокруг, даже не ощущая, что сидел на живом существе.       — Как тебе лошади? — спросила Маша после прогулки, встав почти вплотную к Илье. И то, как близко она встала, игнорировать было сложно. Илья покосился на нее, сделал шаг в сторону и опять посмотрел на Пророка, что стоял рядом и мурлыкал со своим конем. Он даже с животным охотнее говорил, чем с товарищем, которого сам сюда позвал и которому обожал пилить мозги. — Понравилось?       — Нет, — коротко и ясно ответил Илья. — Я не люблю животных.       Он хотел уйти. Парень час сидел на лошади и весь час хотел просто побыть в одиночестве, чтобы привести свои мысли в привычное состояние безразличия. Он не понимал, что с ним не так. Изменилось будто все внутри. Бизон ощущал себя иначе, мысли плутали как хотели, он необоснованно нервничал и думал только об одном — о Пророке. Илье было почти страшно от себя.       — Ты просто ещё галопом не ездил. О, это такая свобода! — воодушевленно вздохнула Маша и широко, довольно улыбнулась.       Илья был на пределе. А Дима продолжал мурлыкать с ебучей лошадью. Гладил ее, в глаза смотрел и что-то говорил. Ей, а не Илье. Сраному животному. Парень следил за его ладонью, как скользила она по шее зверюги, как по морде шла, с нажимом, но нежно, слушал мягкий, вкрадчивый голос и хотел, чтобы его просто обняли. И не кто-то, а мужчина, что гладил коня. Вот этими самыми руками прижал к себе и подарил немного тепла.       — Отъебись, — рявкнул Илья девушке и резко пошел в сторону леса. — Ты мне противна.       Ему определенно нужно было побыть одному.       Достал пачку сигарет, нервно закурил и обернулся, в надежде увидеть позади себя товарища, что шел следом. Но, обернувшись, разочаровался — Дима стоял рядом с девчонкой, положив ладонь ей на плечо и что-то говоря. Парня окатила такая волна разочарования, что он растерялся, вперившись взглядом в Пророка, девушку и трёх лошадей, что стояли под знойными лучами солнца. Машу хотелось стереть с лица планеты. Но вместо этого Илья развернулся к лесу и, опустив взгляд под ноги, пошел к нему, чтобы там, сев под сосной, привести себя в норму.       Хотя какая могла быть норма без пулемета и жестокости в жизни? Там, где война — там стабильность. Там — норма.       Зайдя в лес, Илья начал идти вперёд. Не сворачивал, просто шел, разглядывая окружение. Старался думать о лесе, небе над головой и вдыхал полной грудью запах соснового бора, пытаясь обрести привычное для себя хладнокровие. И когда это никак не получалось, когда Илье почти надоело смотреть на стволы сосен и шагать по мягкому мху, сел на бревно и, склонив голову, закрыл глаза. Кажется, что внутри него что-то неуловимо, но кардинально изменилось. Что-то, что он не мог найти и что невозможно было починить. Жизнь шла по ухабистому ровному пути войны, а теперь петляла, как мотылек возле лампы. Ни рисков, ни адреналина, ни безразличия к окружающим. Там, вдали от мирной жизни, Илья был готов ко всему, знал, к чему готовиться, а теперь не понимал, что ждать от жизни дальше, чтобы встретить это грудью.       Не боясь ничего, сейчас Илья сидел один в лесу и, не имея жизненного опыта, пытался прогнать из себя все то, что разматывало его изнутри, как сверло от дрели. Он отчаянно пытался возродить в себе холод и злость ко всему, что тянуло к нему руку и хотело согреть. Пытался ненавидеть Пророка, Машу, Женю, что так упорно искал в Илье друга. Пытался долго, сидя в лесу, и в конечном счете сдался. Будто сил не было воевать с этим. Словно хотелось оставить все как есть. Рассмотреть это со всех сторон и, как только парень поймет, что происходит, дать себе медаль за успехи. Будто сама душа тянулась к новой жизни, чтобы взять от нее все, ощутить что-то новое, а Илья разумом запрещал себе расслабиться. Потому что некомфортно, непривычно, путало и заставляло чувствовать себя полным идиотом и ребенком, что только и делал, что сбегал от всего того, что не получалось.       Треск веток со спины заставил парня распахнуть глаза и обернуться. Вдруг дикое животное, а он расслабился. Но, обернувшись, увидел неспешно шагающего к нему Диму. Мужчина шел, спрятав руки в карманах штанов. Арафатку повязал вокруг бедер, кепку повернул козырьком назад. Шел и тихо посвистывал, явно зная, куда идти. И Илья, следя за товарищем, не понимал, как он его нашел. Парень шел вперед не одну минуту. Что слева, что справа, почти все одинаковое, а мох следов не оставлял — выпрямлялся быстро. Как Дима отыскал его?       — Как ты… — начал было Илья, когда Дима подошел к нему, но осекся, поймав на себе почти насмешливый взгляд голубых глаз. Взглянул в лицо мужчины и закрыл рот.       — Жучок на тебя повесил, — ответил он, прекрасно поняв незаконченную фразу. — Через телефон проверяю, где ты.       Илья нахмурился, даже не зная, что думать по этому поводу. Он удивился, разозлился и растерялся.       — Чё, блядь…       — Показать?       Дима хмыкнул, вынул правую ладонь из кармана и, сложив пальцы пистолетиком, прицелился куда-то вглубь леса и медленно начал вести ладонью вокруг.       — Пик-пик. Пик-пик, — говорил, смотря только на свои пальцы, где большой был целиком. — Пик-пик-пик, — сделал оборот на триста шестьдесят градусов и, прицелившись в Илью, широко улыбнулся. — Пи-и-и… Вот Илюха! Нашелся, бандит!       Илья окончательно потерялся в ситуации, лесу и жизни.       — Ты, блядь, перегрелся или что?       Дима резко сел на корточки перед парнем и заглянул ему прямо в глаза. Смотрел так долго и пристально, что сердце Ильи сбилось с ритма.       — Ты зачем Машу обидел, придурок неуравновешенный?       Бизон открыл рот, но сказать ничего не смог. Уставился на Диму и замер, пытаясь придумать хоть что-то адекватное, но в итоге не придумал вообще ничего.       Какая к черту Маша? Что только что делал Дима? Что за радар на Илью? Как нашел его? Почему Илья только и думал, что о мужчине?       Илья хотел на войну. Он хотел домой.       — И ты отъебись, — буркнул Диме и отвернулся.       — Поднимай жопу со своего трона и пошли обедать, — вздохнул Пророк, пропустив все сказанное Ильёй мимо ушей. Снял с себя кепку, вновь накинул на голову парня и встал. — Будешь себя хорошо вести, сегодня позволю тебе выпить вечерком. Паша по-дружески еще и травкой поделился. Тебе шишка и мне шишка. Пахнет отпадно. Тебе точно не повредит. Расслабишься наконец-то. Смотрю, ферма на тебя влияет отрицательно.       Илья поправил на голове кепку, считая ее флагом перемирия, и встал, отпуская то, что недавно было, и то, как Дима его нашел.       — На меня ты отрицательно влияешь, — буркнул он.       — Жаль, — только и сказал Дима и, обогнув парня, пошел в сторону дома, оставляя Бизона позади. Стоять и смиряться с тем, что все пошло по пизде. Но теперь Дима с ним хотя бы говорил. Вроде. Это радовало и вселяло надежду, что все еще будет хорошо. А ещё дал свою кепку. Это отчего-то вообще радовало.       Илья молча шел за Димой на обед. Ел молча, слушая разговоры товарища и Паши. Молча помогал Паше, потому что он попросил, доверив парню не тяжелые мешки с зерном, что надо было рассыпать по территории, чтобы потерявшиеся куры стянулись ближе к курятнику. А потом Бизон молча стрелял с Димой по птицам, что летали над фермой и садились там, где была еда для животных. И только так наконец-то начал расслабляться. Стоял возле загона с коровами, вел с Димой счет, кто больше подстрелил, и пусть стреляли они молча, но парень все равно ощутил с Пророком ту самую связь, которая пронизывала их общение сквозь года на передовой. Бизон стрелял по птицам, делал зарубки на доске и ни о чем не думал, глупо ощущая этой самой связью, что все между ними хорошо. Успокаивался и легко улыбался, когда очередная пташка падала замертво, взмахивая напоследок крыльями.       По итогу выиграл Илья. Тридцать три птицы против Диминых двадцати четырех. Мужчина мазал, Илья видел это по тому, как его пули подрывали землю, поднимая еле заметный столбик пыли. Илья же промахнулся только один раз, когда пристреливался к ружью. Да и в целом, он, в отличие от Пророка, никогда не пропускал учений и стрельбы, да и сам себе их любил устраивать, чтобы улучшить навыки. Поэтому, подсчитав результаты, подарил другу победоносную уверенную улыбку.       — Расслабился? — спросил его Дима, забирая винтовку и коробочку с пулями из рук парня. Повесил оба ствола на плечи и пошел к Паше, что уже шел в их сторону, будто со стороны наблюдал и ждал, когда они наиграются.       Илья уверенно кивнул, действительно не чувствуя больше никакого напряжения, что было еще днем.       — Чем бы дитя не тешилось, — вздохнул Пророк и тихо хмыкнул.       — Ну спасибо, мужики, выручили, — заулыбался Паша, забирая винтовки от Димы. — Не думаю, что птиц станет меньше. Но дня на два местное население сократилось, — повесил ружья на себя и посмотрел на тушки птиц, раскиданные там и тут. — Как вы? Ружья могу оставить. Может, еще найдете по кому пошмалять.       — Да не. Мы пойдем, наверное. Чет жара остоебала, — сказал Дима и обернулся к парню, что стоял за его плечом. — По пивчику холодненького шлепнем.       — Это дело благое, — закивал Паша.       — Будешь с нами?       Илья чуть не закатил глаза от разочарования, что они будут не вдвоем, но Паша все решил быстрее.       — Не, я к семье пойду. Кристинка следит, чтоб я не пил особо. А уж если с вами начну, то до утра дома не появлюсь, — хихикнул почти заговорчески. — Отдыхайте. Если что, пиво еще есть в сарае возле трактора. Там холодильник есть, и в нем еще несколько бутылочек. Не стесняйтесь.       Кивнул Диме и пошел относить ружья, чтобы потом приступить к уборке территории от подстреленных птиц.       Дима потянулся, размял шею и, ничего не говоря, пошел в сторону их домика. И Илье ничего не оставалось, кроме как следовать по пятам, как дворовая псина, которую впервые погладили. Да и преданность, которую Илья испытывал к мужчине, все ещё не мог никак описать, кроме как собачья верность.       В доме Дима первым делом пошел в душ, чтобы смыть с себя дневной пот и пыль, а Илья стоял на крыльце и курил, просматривая сквозь стройные стволы сосен поле. Слушал шум ветра в иголках, скрипы стволов и дышал свежим воздухом, очень уютно утопая в давних воспоминаниях, когда он только начал свой путь наемника. Каким он был живым и не любил жестокость.       Курил, наблюдал за птицей, что скакала между сброшенных сосновых шишек, и не очень понимал, почему он вспомнил что-то бесполезное из своего прошлого, которое очень долго не помнил. Илья вспомнил тусовку после успешно завершенной кампании где-то в Южной Америке, когда все собрались на диком пляже океана, развели огонь до звёзд и до утра пили, курили и пытались построить песчаные замки. Кто-то ушел ебаться с проститутками дальше по пляжу, кто-то пьяным купаться побежал, кто-то сидел опечаленным рядом со своим разрушенным кинутой банкой песчаным замком. Илья тогда, кажется, пил и курил, общаясь с товарищами. И один раз залез в ледяной океан. Он смеялся, обнимался с кем-то и был простым парнем двадцати лет, что хотел тусить, а не воевать.       А потом все изменилось. Но запах солёной воды и остывшего песка он помнил до сих пор, как помнил и щекотливое ощущение пьяного счастья среди друзей и товарищей. Куда это делось?       — Держи, — раздалось позади, и Илья обернулся, чтобы увидеть только вышедшего из душа еще мокрого Диму в одних штанах, что еле держались на бедренных косточках, и с бутылкой холодного пива в руке. — Ты очень плохо себя вел, но… я сделаю поблажку на жару.       Илья закатил глаза.       — Я не ребенок, чтобы делать мне поблажки.       — Отец тебе вечно поблажки делает, так что не надо мне говорить об этом, — фыркнул Пророк и передал бутылку. — И ты порой действительно как ребенок. Что это было? Ты зачем Маше нагрубил? Бедная аж в слезы ударилась от подобного.       — Если хочет помогать папочке работать с пизданутыми солдатиками, ей придется обрастать панцирем, потому что сюда будут приезжать либо подобные мне, либо те, кто просто захочет ее ебать во всех позах и местах, пока она дышать не перестанет.       Дима рядом неопределенно хмыкнул и открыл свою бутылку.       — Как хорошо, что первым стал ты. Девушка прям девственности лишилась от подобного общения, м? Ты, можно сказать, мягко вошел.       Илья опять фыркнул и тоже открыл бутылку, после чего сделал глоток.       — Поздравляю ее с первым разом, — буркнул он, отвернувшись, и Дима рассмеялся.       — Скажу ей носить с собой нож, — пожал плечами Пророк. — В следующий раз тебе дырку оставит при таком общении.       — Советую пистолет, я быстро бегаю, чтобы меня легко было проколоть.       — Ага, куда ты убежишь со своими коленями?       — В морг, разумеется…       Дима опять заржал, и Илья наконец-то облегченно вздохнул — Пророк вернулся в его жизнь и начал привносить в нее абсурд. Этого не хватало. Бизон скучал.       Они стояли и пили на крыльце, обсуждая все на свете: свою работу, птицу, что ковыряла шишки в поисках старых зернышек, быстро заходящее за горизонт солнце и даже Домино, которого Дима пообещал вернуть товарищу, как только они вернутся в город. Мужчина вообще не понимал, на кой черт Илье котенок. Говорил, что не нужен он ему, с собой взять все равно не получится, да и с его обращением с животными Илье только плюшевого котенка заводить. Парень не соглашался, утверждал, что он ему нужен и он по нему скучал. Ну и говорил, что больше бросать его не станет. И вообще — он его спас. И нес ответственность.       После крыльца они перебрались в дом. Дима развалился на диване, Илья плюхнулся рядом и они продолжили чесать языками. Парень решил еще приоткрыть своей жизни и рассказал, что он далеко не с Камчатки, а его родной город — это тот, где он снимал квартиру. Рассказал, что зовут его Артем и все это — тупая постановка для того, чего Илья не помнил. Что родителям он был не нужен, а Женя почему-то не мог рассказать всей истории, хотя Илья был уверен, что он ее знал. Бизон предполагал много вариантов развития событий после открытой правды, но точно не думал, что Дима предложит свою помощь, чтобы прижать Женю и выбить из него правду, если парню важно его прошлое. И Илья задумался в который раз, думая, а нужно ли ему то, что давно отпущено и забыто? О прошлом ему напоминал город, в который он приехал, и Женя, но теперь все вновь стало стабилизироваться.       Он далеко, рядом Дима. Жизнь будто вновь налаживалась. И Илья, расслабленный после нескольких бутылок пива, признался Пророку, что вроде все не так плохо, если он вдали от городов и товарищ рядом. И в конце тихо добавил, что в глубине себя скучал по старой жизни, когда в нем еще была радость от тесного общения с друзьями, которых он потерял.       Пророк после откровений лишь тепло улыбнулся и поднялся с дивана, чтобы тупо встать перед Ильей и смотреть на него сверху вниз, держа в руке почти пустую бутылку из-под пива. Илье такое движение товарища не понравилось. Особенно не нравился его прожигающий дыру взгляд. Темный, пьяный и пристальный, как космический лазер, что пытался достучаться до дальних планет.       — Чё?       — Как насчет поиграть? — спросил Дима с озорной улыбкой. — Правда или действие, например. Играл когда-нибудь?       — Играл, — вздохнул Илья, смутно вспоминая все разы. Что именно там было, он не помнил, зато помнил, что было не очень весело, потому что Илья всегда делал что-то из ряда вон выходящее. Играть с припизднутыми на голову бойцами, конечно, занятно, но с Димой… почему-то сомнительно. Чуйка заиграла, а это не к добру. — Правду я тебе и так расскажу, а творить хуйню с твоей подачки не буду.       Илье не льстило ни то, ни другое. Он хотел лежать вот так на диване и смотреть на озорного Пророка, что не знал, чем себя занять.       — Ты вроде не выспался?       — А, — отмахнулся Пророк, — я разошелся. Пиво либо добавляет энергии, либо отнимает остатки. Мне повезло. Давай, Илюх. Мне нужен движ.       — Блядь, какой движ, мы в лесу, — рассмеялся Илья, глядя на заведенного пьяного товарища, которому всегда нужен какой-то движ. — Хочешь пойти в темноте светлячков ловить или ягоды собирать?       — Ну я что, — почти оскорбленно прозвучал мужчина, — похож на девочку?       Илья покачал головой, припадая губами к горлу бутылки. Пророк порой был просто невыносим, но как же Илья его… любил за это. Без него жизнь и вправду была бы другой. Что на передке, что здесь. Скучной, пресной и ужасной, потому что если б не человек напротив, Бизон давно бы сел или умер.       — А в банку их посадим?       — Ты неисправим, — все посмеивался Илья, пока Дима смотрел куда-то на второй этаж, чуть закинув голову.       И пока товарищ загадочно молчал, так же загадочно глядя на перила второго этажа, будто обдумывал какую-то безумную идею, Илья пил и смотрел, как теплый свет со стороны стены, где висел торшер, удачно ложился на голый торс мужчины, подсвечивая его с одной стороны. А с другой стороны его гладила темнота ночи. Гладкий, чуть рельефный, так давно знакомый и только сейчас прицепившийся к глазу. И глядя на него, Илья понимал очень странную и не совсем приятную для себя вещь.       Ему нравилось мужское тело напротив.       Оно привлекало его взгляд, мысли. Приковывало к себе внимание и заставляло смотреть на себя. Поджарое, крепкое, с темными волосками на груди, с черной дорожкой, тянущейся от пупка и ниже, прячась за низко сидящими на косточках штанами.       Впервые в своей жизни Илья смотрел на чужое тело и понимал, что ему нравится то, как оно выглядит. Считал его красивым и привлекательным для себя. И не чьё-то там тело.       Пророка.       — Я, наверное, пойду… — смущенно заговорил Илья, поднимаясь с дивана.       — Ты сдурел что ли? — оживился Дима, опуская взгляд к вставшему с места парню. — Какое спать? А как же выпить, языками почесать, секретиками поделиться, как девочки?       — Дим, я…       — Ну если хочешь, пошли реально светляков ловить. Гулять пошли, бегать, через костер прыгать. Можем до речки дойти или доехать, тачка-то есть. Илюх, ты чё, бросаешь меня тут одного? Чё случилось?       Изо рта Пророка вышло так много слов, что Илья не сразу собрался с мыслями, чтобы ответить. Да как только собрался — растерял все, взглянув в блестящие из-за алкоголя глаза. Мир внутри просто рухнул куда-то к ногам.       Ему нравился Пророк. Как человек, товарищ, друг. И как мужчина. Это вообще выбивало из равновесия.       — Ничего не случилось, — обреченно выдохнул Илья, сжимая в пальцах горло бутылки. Он не понимал. Вообще ничего. — Просто спать захотел.       Покачал головой и снова подумал, что если он начал не уважать и ценить человека рядом с троекратной силой, то начал что?       «Влюбляться» — с лёгкостью и уверенностью подумал Илья и прикусил губу, растерянно вздыхая.       Во всё, что только было в жизни Димы. В его редкую отстранённость, когда он смотрел вдаль, в его холод, который он позволял в себе, улыбку, что часто растягивала тонкие губы. Илье нравились его глаза. Обычные с одной стороны, просто голубые, но прекрасные с другой, напоминающие парню и бесконечное лазурное небо с холодным тёмным космосом за ним, и синеву песчаных пляжей холодных океанов с тяжёлым свинцом в небе. Хитрые, цепкие, смотрящие прямо в душу и будто бы видящие всё. У Димы был приятный голос. Глубокий, грубый, если мужчина был уставшим или находился без сил. Мягкий и наполненный теплотой, если он за кого-то переживал. Илья готов был слушать его вечно. Особенно пение и смех.       Увидел бы его кто — поржал бы от души. Великий железный и бесстрашный Бизон влюбился и был в разы слабее этого чувства. И не просто слабее. Он был почти безволен. Таял изнутри, как гниющий наркоман, и терял все силы. Моральные уж точно. Мог только сидеть и в тишине смотреть в глаза товарища, подмечая всё новые и новые детали, что крюками цеплялись за сердце и тянули его, терзая ни то болью, ни то кайфом, что граничил с ней.       Он не мог злиться. Не получалось. Осознание своей ошибки прибило его к земле и лишило воли. Самого стойкого и сильного бойца, лишённого всего, что ценили другие люди, сломало осознание своей влюбленности в лучшего друга и самого близкого товарища. В Илье никогда не было ни сочувствия, ни боли, ни дружбы, ни любви. И вот, пожалуйста, шутка. Вот так внезапно на ровном месте воткнулась ножом в спину, и ни вдохнуть, ни выдохнуть — задыхаться.       Так это и происходит? Внезапно? Минуту назад ты еще шутил, а потом понимаешь, что влюбился в человека рядом? Или он опять идиот и не замечал подобного раньше? Не зря говорят, что нужно бояться своих желаний, они имеют свойство исполняться. И не всегда так, как ты того хочешь.       — Все нормально, Иль? Ты аж побледнел.       А в груди все ныло.       Как бы сильно он ни хотел утонуть в любви, которую так ждал, почувствовать всё, что только можно, парень не мог себе этого позволить.       Не заслужил как минимум.       Он боец, не привязанный ни к чему земному. В его жизни нет места теплу и привязанности. Он уничтожал всё, что заставляло его чувствовать себя уязвимым. А любовь — это одно большое горнило жара и слабости перед всем чёртовым миром, который Илья никогда не знал и не ощущал.       Впервые в жизни. В мужчину. В товарища. В Пророка, что от девок не отлипал и всегда над педиками насмехался. Можно ли было придумать что-то более смешное, чтобы подшутить над парнем? Илья так не думал.       Ему хотелось смеяться с себя, потому что ничего такого ироничного он давно не видел. Хотелось поаплодировать жизни и судьбе.       Они всё ещё умели удивлять. К сожалению, всё ещё не очень приятно.       Илья встал с дивана, сам не зная зачем. Главным было одно — перестать смотреть на Пророка. Он стал забирать на себя слишком много внимания парня. И вот чем это обернулось.       — Так, Илья, стоп. Если чё-то опять произошло, то я хочу знать, — несмотря на алкоголь в крови, Дима заговорил довольно серьезно и встал перед парнем, перегородив ему дорогу к лестнице на второй этаж. — Что случилось? Я тебя еще никогда таким растерянным не видел. Накрыло опять?       Илья молча покачал головой, глядя на лестницу и желая одного — уйти из этого мира и мыслей. Чтобы с утра он встал, и все оказалось пьяной шуткой. Что он что-то себе надумал спьяну. Он же идиот, если дело касалось чувств. А тут что-то настолько мощное и новое, что он был обескуражен. Ни мыслей, ни идей.       — Тогда что? — следом спросил Дима, и Илья уронил на него взгляд.       Лица мужчины хотелось коснуться одними лишь подушечками пальцев и замереть ими на губах, чтобы заткнуть мужчину. Притронуться к бледному шрамику, что лежал на нижней губе. Какая прекрасная маленькая деталь, которую Илья не замечал раньше, но в которую определённо был влюблён.       Красота в голове парня начала приобретать все более видимые очертания.       Дима был красивым. Илье нравилось всё, что он видел. В его глаза хотелось смотреть вечность. Искать всё новые и новые приятные глазу детали можно было бесконечно. Искать точные формы, сравнивать, проводить параллели и вспоминать, каким оно может быть, когда мужчина зол, истощён или весел. Илья никогда не знал и не понимал, как можно любить кого-то, но, глядя на Пророка, понимал, что, оказывается, очень легко. Особенно его. Доёбистого, пусть, но такого своего, что внутри всё сводило приятной негой. Любить так, что не хотелось смотреть ещё куда-либо. Только на человека перед собой. Тихо, откровенно и определённо влюблённо.       — Знаешь, Иль… — тихо заговорил Дима, задумчиво глядя в глаза Бизону, заставляя того затаить дыхание. — На меня, кажется, никто никогда так не смотрел…       Илья молчал. Не моргал и не дышал. Ждал и медленно гнил изнутри от страха и трепета.       Как не смотрел?       — Бля… все точно норм?       «Нет» — готов был выкрикнуть парень, но тяжело сглотнул и медленно, будто не своей головой, нервно кивнул. Ему было плохо. От всего сразу. Илья был жадно, жарко и обречённо влюблён. Ему не могло быть хорошо.       — Ладно, — выдохнул Дима. — Иди…       Илья наконец-то выдохнул и глубоко вздохнул, опуская стеклянный взгляд в пол. Кивнул и поспешно пошел на второй этаж, так и сжимая в пальцах недопитую бутылку пива.       Он больше не был Бизоном. Не рядом с Димой. С ним он телёнок и никто больше. Рядом с Пророком не получалось быть прежним собой.       Преданно влюблённым до тихого безумия бойцом, готовым отдать всё здесь и сейчас ради единственного на Земле человека — вот кем был Илья.