Буревестник

      Илье опять снился кошмар. Тёмный, наполненный тишиной, одиночеством и духотой. Разрушенный город, в тишине которого звенело в ушах, поднятая от недавней работы артиллерии пыль, и будто ни единой души на сто километров в округе. Только изредка то там, то тут до Ильи доносился до жути знакомый голос, что звал и говорил одно: «Бизон, сюда. Ты нужен мне». Парень ходил по разрушенному городу наперевес с молчащим пулемётом, пустой лентой и не понимал, что делать. Впервые в своей наёмничьей жизни он не воевал, а отчаянно что-то искал, заходя то в одно, то в другое здание и встречаясь лишь с пустотой и удушающим запахом пыли и бетона, что забивала все лёгкие. Искал и боялся не найти.       Пробуждение далось тяжело. Веки были свинцовыми, голова раскалывалась, тело будто приклеилось к дивану, а поясница уже не то что ныла, она орала благим матом. И как бы не хотелось поваляться ещё немного, эта чёртова боль в спине не давала этого сделать, потому что для Ильи горизонтальное положение — равно боль. И чтобы не испытывать её, пришлось отрывать себя от дивана с мученическими стонами и дискомфортом в груди и сознании после странного, максимально неприятного сна, где слышал он не кого-то, а Пророка. Что звал и звал, будто ему нужна была помощь. А Илья искал и не мог его найти.       А если на очередной вылазке Диму придавит бетонной плитой или здание, в котором он будет находиться, сложится? Что тогда будет делать Илья? Пророк будет валяться там со сломанными ногами, раздробленными рёбрами и переломанным позвоночником, давиться кровью, болью и звать своего близкого друга в надежде, что тот спасёт. А Илья даже не сможет определить, откуда именно будет доноситься его ослабший от травм голос.       Несмотря на сонное состояние и раздражающую боль, Илья поёжился от неприятных мыслей. Сел на краю дивана и устало умыл сонное лицо ладонями, слушая краем уха, как на кухне кто-то гремел посудой. И даже не кто-то, а всё тот же привычный уже для жизни парня Дима.       Димон то, Димон сё. В последнее время Бизон только и видел, что Пророка. Даже если его не было рядом, даже когда он ещё был в своей Мексике, Илья не забывал его, волновался и вспоминал. А теперь, когда он приехал, его стало ещё больше и уже не только в мыслях, но и наяву.       Раздражало ли это парня? Нет. После того, что он испытал на кухне, сидя рядом с ним в истерике, и после того, что испытал ночью, он был безумно рад, что этот человек вновь был рядом с ним. Столько комфорта от разговоров и близости и в то же время безопасности, какой-то своей, глубинной, домашней, Илья не испытывал никогда в своей жизни. Это безумно подкупало. И как бы ни было неловко от собственной проснувшейся теплоты в груди, но Илья встал и пошёл на кухню, чтобы встретиться с Пророком взглядом и понять, что то, что было ночью, будет жить только в тишине у каждого в памяти, но никогда не будет забыто. Потому что то, что произошло ночью, для Ильи было очень важно.       — Привет, красавица, — сразу хмыкнул Дима, как только увидел взъерошенного после сна недовольного парня в кухонном дверном проёме. Илья закатил глаза, что отдались болью во лбу. — Садись завтракать, я тут блинчики испек.       — Блинчики? — удивился Илья и сел за стол. Удивление почему-то было такой силы, что даже боль в пояснице, что стрельнула при опускании на стул, показалась неважной. — Сегодня что, масленица?       — Нет, масленица весной. Я просто заебался ждать, когда ты проснёшься. Я уже и в магаз успел сходить, и по пути понять, что хочу блинов, и чтобы испечь их, я…       — Да, я понял, — выдохнул Илья, оборвав только начавшуюся безумно интересную историю Димы, и ещё раз провёл ладонью по лицу, будто пытался смахнуть с него остатки сна, что продолжал закрывать его веки.       Тарелка с блинами, от каких ещё шёл пар, показалась первоклассным блюдом в самом дорогом ресторане, в которых Илья даже не был никогда. Да и блины он, кажется, ел в последний раз лет шесть назад, когда возвращался в Россию на неделю перед очередной поездкой, и товарищ, что встречался с женой, передал от неё блинчики своим ребятам. Но те были завёрнутыми, с начинкой внутри. Вроде бы мясной. А эти были обычными блинами на тарелке. А потом рядом встал пузырёк со сгущёнкой и банка малинового варенья с ягодами на этикетке.       — Ты бормотал во сне, — сказал Дима и сел напротив, у другой части стола. — Опять кошмары?       Илья неуверенно кивнул, не думая, что хотел бы теребить эту тему. Но после вздоха сам ощутил, что хотел бы сказать об этом. Вроде Дима рассказывал о своих кошмарах, где был Бизон, почему бы парню тоже не поделиться подобным? Но в итоге промолчал. Дима настаивать на описании сна тоже не стал. Взял верхний блин, открыл малиновое варенье, свернул блинчик и макнул его в банку, после чего откусил и улыбнулся парню, что сидел и глупо моргал глазами, даже не предпринимая попыток поесть, хотя очень хотелось.       — Кстати, — заговорил с набитым ртом Пророк и встал со стула. — Хорофо, фто ты уве плоснулся! — проглотил еду и щёлкнул по кнопке на чайнике. — Я тут это… посуетился немного, ещё вчера, кстати, пока ты дрых, но… Короче! Ты себя нормально чувствуешь?       Илья вяло пожал плечами, уже чувствуя неладное от этого вопроса и разговора. Про спину почему-то промолчал. Про глаза и голову тоже. Привычная в его жизни боль. Никогда она не требовала к себе чьего-то внимания и никогда не будет требовать.       — Ты как к тому, чтобы немного… развеяться? Тебе, думаю, не помешает за город выехать.       Чуйка, что говорила о чём-то нехорошем, была права, и Илья сразу нахмурился.       — Ну не надо так сходу смотреть на меня! Я же как лучше хочу!       — Я не хочу выходить из дома, — сказал, как отрезал, Бизон и отодвинул от себя тарелку с блинами. Дискомфорт от того, что он выйдет на открытое пространство, был внезапным, но очень чётким в теле. Вода, открытые пространства, обнажённое тело, темнота и прикосновения — всё то, чего он хотел бы сторониться в данный промежуток времени. — Ни сегодня, ни завтра.       — Илюх, — закачал головой Дима и вернулся за стол, — давай повторим… Ты мне доверяешь?       Бизон ещё сильнее нахмурился, но «нет» сказать не смог. Поджал губы, отвернулся, чтобы ещё раз вспомнить ночь и разговоры, и в конечном счёте кивнул. Он не мог доверить всё, но в целом хотел бы доверять Диме. И то, как он себя вёл в последнее время, лишь говорило о том, что ничего плохого он парню не хотел. Наоборот — только добро.       — Я узнал от наших, что не так далеко, в двух часах езды отсюда, один наш товарищ, что вышел на пенсию года так четыре назад, взял в аренду землю и отстроил там нехилую такую ферму. Ну, знаешь, курочки, коровки, даже вроде в память об Африке зебру себе купил. Я к чему это клоню. Он вроде как хочет это место сделать отдушиной для нас, контуженных. Пока с бумагами разбирается, врачей разных ищет, сам это всё изучает. Знаешь, эдакий центр реабилитации. Приезжаешь, животинку гладишь, на лошадках катаешься, и вообще, тишь да блажь и единение с природой. Я с ним уже связался вчера, он готов нас принять в любой день!       — Я не люблю животных, — всё, что сказал Илья, заранее зная, что никуда он не поедет. Всё это звучало глупо. До смешного глупо. Илья любил природу, её красоту, но нюхать навоз он не хотел. Он не любил животных. Ни маленьких, ни больших. Только Домино. И то, любил ли. — И верни мне моего котенка.       — Илья…       — Я всё сказал. Никаких ебучих ферм. Не хер опять лезть, куда тебе не следует, — начал вдруг заводиться Илья, сам не замечая того, как сменил тон. — Мне, блядь, нормально!       Дима и глазом не моргнул от тона и слов парня. Сложил руки на столе и только дёрнул бровью.       — То есть сегодня ты сможешь заснуть без света, я смогу тебя по плечу хлопнуть, да?       От одних только мыслей о темноте и прикосновениях по коже будто провели наждачной бумагой. Взгляд Бизона быстро упал на блины, что он от себя отодвинул.       — Давай, сними рубашку.       — Отъебись, — рыкнул Илья, и кухня погрузилась в тишину. Даже чайник вскипел и затих именно тогда, когда Бизон замолчал. А потом раздался тяжёлый вздох Димы. И этот вздох Илья знал. Значил он одно — Пророку ещё есть, что сказать.       — Илюх, тебе самому как сидеть в четырёх стенах? Я, конечно, понимаю, ты дохуя в мире повидал и, наверное, хочешь тупо сидеть и отдыхать, но… тебе самому-то не интересно ещё чего повидать? Я тебя не в кино и не в бар зову, где знаю, что тебе будет максимально хуево. Я даже просто гулять по городу тебя не зову, потому что понимаю, что тебе это не надо и что будет опять же — плохо. Я зову тебя за город, к нашему общему товарищу. На природу. Там даже есть два домика, где сможем остановиться на несколько дней. Ну наш же мужик, Илюх. Посидим, покаркаем вместе, жизнь обсудим, — всё говорил и говорил Дима, а Илья молча слушал, понимая, что ему и хочется, и колется. Вроде бы Дима правильные вещи говорил, но иррациональный страх покинуть квартиру, которую он ненавидел, не получалось победить. — Мудрый мужик. Семья у него есть, кстати. Жена и дочурка. Вместе хозяйство ведут. Сразу ему скажем, что к чему, чтоб проблем не было, и всё. Просто, блядь, погуляем. Необязательно на тёлок за забором пялить. Там лес есть, поле есть. Не верь мне, но тебе это нужно. Давай, Ильич, — улыбнулся ему Дима. — Завтракай и думай, ладно? А я пойду, ещё раз с женой полялякаю, — вздохнул и встал.       Илья вздохнул и следом придвинул к себе тарелку с блинами. Взял один и поднял голову к Диме, что встал рядом, ожидая ответа.       — Ладно, я подумаю…       Кивок мужчины, и Илья остался на кухне один. Поглощать вкусные блины со сгущёнкой и вареньем, которые приготовил боевой товарищ и единственный близкий друг.       На поездку он в конце концов согласился. Не говорил, не объяснялся. Просто кивнул, приказав себе верить человеку рядом. Получил в ответ скромную улыбку Пророка и пошёл переодеваться в чистую одежду, почему-то испытывая непонятное ощущение страха перед одной только мыслью сходить в душ, хотя вода — это одна из немногих вещей, которую Илья любил. Дима тоже парня не гнал, хотя Бизон почти чувствовал, что от него воняло, но успокоил себя тем, что купить влажные салфетки они всегда смогут, дабы он просто обтёрся ими. А ещё можно было бы купить дезодорант. Хотя Илья считал, что ему повезло, потому что если от него и пахло потом, то не сильно и не тошно. Конечно, только если он не принимал какие-то сильные лекарства вроде антибиотиков или нейролептиков. Тогда да, тогда вонь, а так… терпимо. Наверное. Как минимум Илью свой обычный запах не отталкивал, а людям, которые воняли, не стеснялся об этом говорить. Особенно, если приходилось спать в маленьком замкнутом помещении.       Ноги, пот, немытые тела, духота — тут заснуть было сложно.       Дима нашёл какую-то шарашку с арендой автомобилей и попросил пригнать по его адресу внедорожник. Пока автомобиль ехал, Илья собирал рюкзак, даже не зная, что туда класть, просто сидел с ним на диване и глядел внутрь, где лежала лишь пачка пятитысячных купюр, а Дима ходил и балаболил, рассказывая какие-то факты о лошадях, о которых его никто не спрашивал. Мол, раз там будут лошади, то вот, Илья, тебе некоторые интересные вещи о них. А Илья сидел и слушал, даже не думая прерывать друга с его монологом. Да и под конец, когда рюкзак был собран, понял, что его самого это радио «Пророк.фм» успокаивало похлеще транквилизаторов. Пора было это признать.       Даже в машине Илья сказал, чтобы Дима вырубил радио и лучше рассказал что-нибудь своё, удивив Пророка этой просьбой так сильно, что Дима ещё несколько минут не мог ни слова сказать. Только усмехался и бровями к небу тянулся, отчего морщины на его лбу приобретали всё более чёткие границы. И лишь на выезде из города Дима завёл долгую и почти неинтересную историю о том, как устраивался работать и работал какое-то время в кампании менеджером по работе с клиентами. Илье эта чепуха была неинтересна, но когда товарищ начал рассказывать, как людей обкладывал хуями с головы до ног, потому что не выдержал любезностей, улыбнулся и даже усмехнулся.       А следом, по просьбе Ильи, начал рассказывать, кем он был раньше. И родом, как оказалось, он не из Питера, а из Якутска. А служил после того, как перебрался из мерзлоты в более приемлемый климат, в «Вымпеле». То, что Дима был аж из ФСБ, Илья не знал, поэтому вытянулся, когда узнал об этом. И даже не зная, что именно делает ФСБ в нынешнее время и какая у парней оттуда подготовка, мужчину почему-то зауважал. Как минимум попасть туда непросто, а Дима попал. Да и мужиком он был настойчивым, чтобы не попасть.       От Ильи он получил ещё одну галочку уважения.       По пути на ферму Дима рассказал ещё много чего интересного и не очень, а Илья слушал и сам ничего не говорил. Молчал, когда заезжали в забегаловку на заправке, чтобы перекусить. Молчал, когда Дима чуть ли не подрался с другим водилой, что подрезал ему, а затем вытащил из багажника биту. Молчал даже тогда, когда они приехали на ферму и пришлось знакомиться с мужиком. И почему Бизон молчал и не желал говорить, не понимал сам.       Ферма, у которой даже названия ещё не было, располагалась, по скромному мнению парня, в довольно живописном месте. С одной стороны поле, довольно большое, холмистое, с редкими деревьями вроде берёз, что росли вдоль просёлочной дороги, а с другой сосновый бор и дальше смешанный лес, где преобладали ели. Двухэтажный дом дизайном в лучших традициях Америки стоял в сосновом бору, а остальные сооружения в поле. Сараи, пристройки, загоны с животными и другие непонятные Илье сооружения. Но больше ему нравился лес. И один, и второй, где ему, несмотря на недавний дискомфорт и нежелание выходить на улицу, хотелось заблудиться.       Хозяином всей этой белиберды был Паша. Здоровый мужик с пивным пузом, густой чёрной бородой по соски и «озером» на макушке. Типичный вояка на пенсии, который больше не знал, куда себя деть, и выживал как мог, по мнению Ильи. Дима ему заранее написал, с кем едет и что за проблемы, поэтому даже ладони для знакомства парню мужик не протянул, чему Илья был очень благодарен. Паша только кивнул, улыбнулся добродушно и пошёл в сторону дома, чтобы познакомить гостей со своей семьёй, а после устроить экскурсию.       — Ты как? — тихо спросил Дима, пока они шли от парковки к дому. Илья поморщил нос, даже не зная, что сказать. — Ну нормально? Ты чего притих-то?       — С тобой, треплом, дзен поймал, — фыркнул наконец-то Илья и расслабил всё это время напряжённые плечи. — Нормально я.       Дима кинул другу улыбку и сам тоже расслабился.       Илья не понимал, насколько они тут, но пока рядом был Дима, готов был остаться надолго. Всё чаще он ловил себя на том, что рядом с Пророком всё внутри замедлялось и успокаивалось. Всё чаще Бизон убеждался, что готов был доверить своему другу не только свою жизнь, но и свой внутренний, ненужный даже ему, мир.       Дом этого Паши тоже был на американский лад. Вот всё в традициях ковбойских фильмов. Большая прихожая, плавно переходящая в гостиную и кухню, лестница на второй этаж, диваны и кресла посередине, чьи-то рога над камином, обвешанные люстры и стены гирляндами и, конечно, добродушный шоколадный лабрадор, что подошёл и сразу всем лизнул ладони. Илье, несмотря на шаблонность, дом понравился, но пожить в простой деревенской избе почему-то хотелось больше. Любил он простоту.       Жену Паши, которая вышла откуда-то из недр комнаты, звали Кристиной. Худая, жилистая женщина с горящими карими глазами, собранными в косу чёрными волосами и озорной улыбкой. Она почти бежала к гостям, вытирая руки о повязанный на бёдра фартук, и будто хотела обнять каждого. Но обняла в итоге только Диму, а Илье, как делал и Паша, только кивнула и улыбнулась. Сказала, чтобы они чувствовали здесь себя как дома, обращались к ней по любому вопросу и с любой просьбой и, почти приказав быть здесь в восемь часов на ужин, отпустила дальше.       Ферма, на которую его позвал Пророк, кишела разной живностью. Паша показывал кур, цесарок, индюков, гусей, что гуляли, где хотели, будучи не запертыми в загонах и клетках, и клетку с одиноким, ощипанным павлином. Потом повёл их к загону с коровами, которые обычно гуляли в поле, но сегодня из-за прививок были собраны в одном месте. Затем повёл к козлам, от которых пасло за несколько вёрст, баранам, двум верблюдам, вальяжно расхаживающим в тени трёх берёз, и потом указал рукой на длинное здание, которое назвал конюшней.       Дима почти захлёбывался восторгом от всего, что видел, а Илье было скучно. Конечно, по началу интерес был, но он быстро исчезал по мере того, как парень всё отчётливее понимал, что животных не любит. Не этих милых ягнят, что скакали по стогам сена, ни цыплят, которыми умилялся Дима, ни цесарок, что всегда напоминали Бизону скрипучие двери и бесили днями напролёт ещё в Африке. Ни тем более коров, которые, стоило к ним подойти, облепили всю длину забора и потянули к трём мужчинам свои огромные слюнявые языки. Илья был равнодушен ко всем живым существам. Ну, возможно, кроме одного. Того самого существа, что стояло рядом с ним и, почёсывая светлый затылок под кепкой, кидало парню лукавые улыбки, сверкая хитрыми и озорными голубыми глазами.       Рад ублюдок, что вытащил товарища в свет. Рад и Илья. Больше потому, что рад Пророк. И ощущение счастья от того, что счастлив другой, путало и сбивало с толку. Как-то нелогично получалось. Илья ведь не такой.       Хотя всё, что касалось Пророка, порой было нелогичным.       В конюшне, куда их привёл Паша, стояла приятная прохлада и пахло сеном. Под потолком жужжала пара толстых мух, откуда-то из недр доносился приглушённый хруст, кто-то топнул ногой, кто-то фыркнул. Пока хозяин копошился в небольшом помещении, что-то там выискивая, Дима фотографировал окружение и, поймав на себе взгляд Бизона, конечно же, сфотографировал его.       — Че смурной такой? — сразу улыбнулся он. — Не нравится?       Илья цокнул языком, даже не зная, как именно сформулировать свои мысли. Он даже не думал ни о чём, чтобы строить лица. Просто осматривал помещение. Выложенный чем-то резиновым пол, деревянные пустые стойла с металлическими решётками, потолок с длинными подвешенными лампами и развешанную там и тут сбрую вроде уздечек.       — Не нравится? — вторил Пророку Паша, наконец-то выйдя из подсобки, куда заходил.       — Я не… я… нормально, — выдохнул в итоге Бизон. — Просто не любитель животных. Не нравятся они мне.       — Да мне тоже, — подмигнул Паша и дал в руки каждому по две морковки и пакетик с кубиками сахара. — Но тут не только животные. В лесу, где сосен побольше, черника растёт, там, подальше, грибы можно собирать. Тут речка протекает через поле, а там ещё один лес, так он весь земляникой полон! Тут есть чем заняться помимо животных, не переживай. Каждый себе дело найдёт. Стрелять любишь? — обратился он к парню, что посчитал такой вопрос странным.       Илья неуверенно кивнул, уже совсем теряясь в происходящем. Где он, с кем он, кто он? Ещё пару часов назад он ел блины в снимаемой халупе, вспоминал недавнюю истерику и не думал о будущем. А теперь стоял на ферме бывшего бойца ЧВК и держал в руке две морковки.       — Меня воробьи с воронами уже ну заебали вот! — прорычал Паша и ткнул большим пальцем себе в горло. — Могу духовушку дать, поможешь гадов истребить. Но ладно, это мы ещё за ужином обсудим, а теперь идём.       Махнул рукой и пошёл по длинному помещению, вертя головой налево и направо. Что Паша высматривал, Илья не понимал. Конюшня была пустой, и только в самом её конце были слышны какие-то звуки. Парень даже, кажется, видел чью-то белую морду, что мелькнула на секунду. Но так как видел он её больше почти незрячим глазом, абсолютно уверенным в этом не был.       — О, а вот и Маришка, — хмыкнул Паша, и Илья остановился, увидев молодую девушку. Со светлыми, собранными в хвост волосами, голубыми, почти васильковыми глазами и румяную, будто она занималась чем-то усердным. Поправила красную клетчатую рубашку, что подвязала над пупком, смахнула с рваных джинсов солому и, пряча улыбку, поджав губы, посмотрела прямо на Илью.       Дима рядом прочистил горло. Он определённо вид девушки одобрил. Да и не только вид. И Илья уже ждал его восклицания на её счёт вечером. Чёртов бабник. Но она действительно казалась милой даже Илье, далёкому от красоты парню. Почти как та, что была на остановке. И от взгляда этой Мариши Илье хотелось скрыться. Кто он рядом с ней? Так, грязь. Что рядом с девушкой с остановки, что тут.       — Я тебе говорил, у нас будут гости. Вот. Илья и Дима.       Маришка, как назвал её отец, улыбнулась Диме, наконец-то позволив улыбке показаться сквозь поджатые губы, а потом, вновь пряча улыбку, посмотрела на Илью. Словно смотреть на него и при этом улыбаться было нельзя. Зато глаза её продолжали сиять так, словно она увидела восьмое чудо света. Илья не понимал её взглядов и настроения, а поэтому зашёл за спину друга и отвёл взгляд в сторону пустого стойла, глядя на летающую пыль в свете солнца, что проникало сквозь небольшое окно внутрь конюшни. По непонятным причинам ему хотелось бежать всё сильнее. А ещё он старательно гнал от себя мысли, что он мог ей понравиться. Гнал и одновременно с этим мечтал об этом.       Хоть кому-то. Он ведь мог?       — Завтра, а может и сегодня, Мариша покажет вам тут всё и в седло посадит, чтобы жизнь мёдом не казалась. Илья, ты как? Ездил верхом когда-нибудь?       Бизон неохотно посмотрел на Пашу, стараясь избегать взглядом девушку. Никогда он не ездил верхом и не горел желанием. Если и сидеть верхом, то желательно на мотоциклах. Вот их он любил. И вообще технику любил. Технику! А не животных. Илья любил всё неодушевлённое, холодное, предсказуемое. Всё мёртвое и холодное. А жизнь, бьющая красками и музыкой, для него казалась слишком далёкой. Хотя за природой: закатами, пейзажами, водой, он любил наблюдать.       — Нет, не ездил, — честно ответил парень.       — Вот отлично! Тебе понравится, — кивнул Паша и махнул своей дочери рукой, чтобы она подошла к нему на секунду, начал что-то шептать ей на ухо.       Илья не стал возникать и доказывать обратное. Обречённо вздохнул, отвёл взгляд от девушки, даже не зная, что чувствовать ещё помимо разочарования, и ещё раз осмотрелся по сторонам, пока Дима давил из себя непонятную лыбу, глядя на девушку, что не видела мужчину. Хотя почему улыбка была непонятной? Илья, зацепив её краем глаза, уже прекрасно понимал, что у него было на уме. У Димы вообще было только одно на уме, когда в его поле зрения попадались девушки, вид которых он одобрял — секс. Он, кажется, готов был ебаться везде и всегда. Трогать всех и флиртовать с каждой встречной.       И понимая это, Илья почему-то ощутил волну непонятной тоски. Что его товарищ вот такой вот, а Илья другой. Неудачник и урод. И, возможно, ещё потому, что их совместное прибывание здесь по итогу обернётся тем, что Бизон привычно будет шастать по округе в одиночестве, а Пророк ухлёстывать за очередной в его жизни бабой.       — Ну поздравляю, — хмыкнул он, когда Паша с дочерью отошли в стойло, наверное, чтобы обсудить какие-то свои семейные дела, что были не для посторонних ушей. Илья на высказывание Димы лишь устало вздёрнул бровь. Кого и с чем он поздравлял? Себя с тем, что ему вечером может перепасть? А что делать Илье тогда? Гулять, пока он не натрахается? Слушать их еблю? Привычно, конечно, но теперь Илье не хотелось засыпать под это. Только не со стонами товарища, когда он сам его сюда позвал. Илья не хотел. До такой степени не хотел, что готов был ехать домой. — В тебя очередная девушка втюхалась, а ты ни слухом ни духом, а?       Сведя брови на переносице, парень неодобрительно посмотрел на Пророка.       — Чё? — только и нашёл он в себе на подобное высказывание. Внутри на миг вспыхнула надежда. Но и погасла она так же быстро, как и появилась. Оставила после себя лишь горечь послевкусия разрушенной мечты. Диме он не верил. Пророк — трепло. Илья знал себе цену. И цена ему — рота неопытных бойцов.       — Дурень ты, Ильич, — вздохнул Дима и потянул было руку, чтобы хлопнуть Бизона по плечу, но быстро её опустил. — Влюбилась она в тебя, говорю. Ну, может, и не влюбилась, конечно, но ты ей явно очень понравился, — хмыкнул он. — Ты что, правда не заметил?..       Илья устало провёл ладонью по лицу, по началу ничего не думая на этот счёт. Но потом, чем дольше он вслушивался в неразборчивые голоса из стойла, тем больше ощущал растерянности и разочарования вместо недавней, мелькнувшей на секунду надежды и счастья, что, наверное, должно было осветить его изнутри.       Так вот, значит, каково это — нравится. Только теперь, узнав это, что Илья хотел узнать несколько недель назад, возникло несколько «но». Резко и бескомпромиссно.       Что она знала о Бизоне, чтобы испытывать подобное? Если Порок вообще прав. Что ей понравилось? Его лицо? Это — один процент из того, что имеет человеческое тело. А понравится ли ей изуродованный торс в шрамах? Один сосок — это тоже привлекательно? Севшее зрение и слух на одной стороне, частые головные боли, межпозвонковые грыжи, больные суставы, вспышки агрессии — тоже нынче в моде? А может ей ещё понравится его гнилой внутренний мир, полный неуверенности в себе, страхов, жестокости и стремлений к саморазрушению? Что эта Мариша увидела в Илье, чтобы Дима говорил подобное? Да кто вообще сможет увидеть то, что никогда не будет обнажено? Кто сможет принять это, если увидит?       У Ильи ни с кем не будет будущего.       Думая о человеческом тепле, Бизон понимал, что для него это всегда будет закрыто. Он не тот, кого смогут полюбить целиком и полностью. Он не тот, кого можно полюбить за внешность — он урод. Он не заслуживал любви. И та милая девушка не знала, на что именно она смотрела, чтобы испытывать симпатию. И, желая нравиться хоть кому-то, ощутить любовь, парень понимал, что никогда этого не получит, потому что он другой.       От этого Илье впервые хотелось выть.       — Я хочу уехать отсюда, — сказал он, обернувшись на выход. Но на самом деле хотелось уйти от себя.       А ещё ему было страшно от сложившейся ситуации. От внимания, которое хотел и вот наконец-то получил. А ещё он не знал, что делать с этой ситуацией.       — Иль, всё нормально?       Илье было не нормально. Он был разочарован в себе и своей жизни. В том, что он был, остаётся и будет всю свою жизнь тем самым искорёженным куском мяса, годным только, чтобы сражаться в пепле войны дальше. Его тело, психика, сознание — созданы для этого, а вся эта мирная жизнь, пестрящая радостями, детскими криками, свадебной фатой и любовью — не для него. Это как для той милой девушки звуки разрывов рядом и летящая в лицо грязь с ошмётками товарища, что попал в самый эпицентр обстрела. Она может встречаться с парнем и засыпать с ним по ночам в обнимку, а Илья будет каждый свой выход на боевую задачу встречать со смертью, в обнимку со своим Зубром, без какой-либо взаимной любви и тепла.       — Я уезжаю, — сказал он выходу, на который смотрел, и пошёл в его сторону, просто отказываясь дальше находиться там, что тянулось к нему и хотело узнать больше. И стоило сделать пару шагов, как чужие пальцы, что схватили его за плечо, остановили и переключили рычаг со спокойного состояния на агрессию. Бизон резко выдернул плечо из хватки и обернулся, стреляя разъярённым взглядом в Пророка, что посмел его так тронуть: резко, грубо и без спроса.       Ещё одна чёртова причина, почему он будет один — он ненавидит невынужденные прикосновения, и, мечтая о тепле, не позволит себя коснуться.       — Не трогай меня, блядь, — рыкнул он Пророку. Морковь в его руках чуть не треснула надвое от силы сжатия. — Я сказал, что уезжаю, и не смей вставать у меня на пути, усёк?       — Усёк! — воскликнул Дима, в примирительном жесте подняв ладони. — Но ты хотя бы скажи, почему?       Чёрная и очередная белобрысая голова, что показались из стойла, приковали к себе внимание. Взгляд васильковых глаз, взволнованный и с вопросом на глубине, приковал к себе внимание и запустил ещё одну волну страха. Что волнение было направлено в его сторону. Что она вообще смела думать о нём — об уродливом Бизоне, который прятался у войны под юбкой от любых житейских проблем, просто не зная, как жить эту жизнь.       — Не твоего ебучего дела, понятно? — рявкнул Диме и перевёл взгляд на него. Такого же взволнованного, с такими же голубыми глазами.       — Илья, — тихо позвал его Пророк и опустил ладони. — Что такое?..       — Отъебись, — опять рявкнул он. Бежать хотелось всё сильнее. Всё мысли повторялись из раза в раз. Одно и то же, по кругу, стоит только засомневаться в себе и своей жизни.       Хотелось скорее на войну.       — Илюх, — мягко позвал его мужчина и попытался заглянуть в глаза. Илья смотрел куда угодно, но не на товарища. — Поговорим?       Спокойный голос друга подкупал и заставлял осадить свой пыл и страх. Не делать необдуманное, как Илья уже однажды сделал и чуть не лишился Пророка. Но что говорить Диме? То, что Илья боится какой-то симпатии девушки, но это всё, что он втайне от себя желал? То, что он неуверен в себе и не заслуживал ничего человеческого? Что ему от этого плохо? Что он урод снаружи и внутри?       Вместо слов Бизон молча вышел из конюшни. А следом вышел и Дима, сказав напоследок что-то Паше и его дочери. Встал рядом, зайдя за угол, достал пачку сигарет и, протянув одну Илье, закурил вторую. И пока Илья нервно курил, выстраивая на языке что-то адекватное, что можно было сказать Диме, Пророк молчал. Молчал, пока не докурил свою сигарету, а потом, откинув её в сторону, посмотрел на парня и наконец заговорил сам, первым нарушив напряжённую и некомфортную для них двоих тишину.       — Я что-то не так сказал?       Илья выронил недокуренную сигарету и закрыл глаза ладонью. Товарищу не отвечал — всё ещё не знал, что именно говорить и о чём.       — Слушай, знаю, я порой как заноза в заднице, но, поверь, я не хочу тебе зла. Мне нравится в общении с тобой знаешь что? Прямолинейность. Ты ничего не таишь, если тебе что-то не нравится. Да, есть вещи, о которых тебе тяжело говорить — это нормально. Так со всеми. Но если я спрашиваю, что случилось, значит я действительно интересуюсь, что случилось, и не хочу обернуть это против тебя. Я не спрашиваю шутки ради. Я переживаю.       Илья отвернулся, выпуская из пальцев свои две морковки, которые дал Паша. Посмотрел в поле и закрыл глаза, сохраняя его картинку в памяти, чтобы, возможно, вспоминать о нём позднее. Он хотел доверить Диме всё. Всё ещё Пророк был единственным человеком, который переступил черту, за которую ступать запрещено, и сам Илья позволил это сделать. Но не так просто говорить о своих страхах. Особенно, когда люди вокруг привыкли, что он ничего и никого не боялся. А быть обнажённым и уязвимым — тоже страх.       — Иль, — вновь заговорил Дима, не получив никакой реакции на свои прошлые слова, — ты думаешь, что я сам радуюсь на гражданке каждому лучику солнца и мне тут кайфово? Сказать тебе честно, а?       Илья молчал, продолжая под закрытыми веками смотреть на воспоминания поля.       — Илюх.       — Да, — сказал в сторону и открыл глаза. Разве до этого Пророк говорил не честно? Разве ему вообще есть что скрывать?       — Я здесь за тебя держусь. Если бы не ты, я бы пустился во все тяжкие. Ты мне нужен рядом, Бизон. Мне тоже порой очень тяжело и страшно.       Стерев из памяти поле, Илья посмотрел на Диму. Вспомнил сон, вспомнил слова, которыми он звал товарища, и потерялся в том, что надо думать о человеке рядом. Пророк, человек, который ничего в себе не таит, оказывается, был загадкой не слабее той, что носил в себе Илья.       — Если бы не ты, я бы просто пить пошёл, я не шучу. Слил бы свои за ранение в клубах и на проституток. Угодил бы в тюрьму, чего уж. Если ты думаешь, что я ахуенно умею жить вне компании, то ты ошибаешься. Я просто знаю что и куда, но думаешь, я умею и хочу? Нет…       Илья просто моргал, глядя на товарища. Ощущал многое, но сказать не мог ничего из того, что летало в подсознании.       — Я лучше все свои деньги солью на то, чтобы тебя на ноги быстрее поставить. Чтобы мы могли быстрее уже слинять отсюда, да?       Парень продолжал молчать. Лишь взгляд на гравий под ногами опустил.       Как только к нему приехал Пророк, вокруг стало как-то слишком много жизни. И не вокруг. Внутри парня.       — Иль, — тяжело вздохнул Дима и достал ещё одну сигарету. — Я без тебя обратно ни ногой. Хочешь верь, хочешь нет. Я в Мексике страдал. Каждый раз, если ты в другой группе работаешь или на другом направлении, что ещё хуже, у меня из рук всё валится. Мы — братья, хочешь ты того или нет. Что там у тебя, как ты там, я волнуюсь. Поэтому я и говорю, что хочу с тобой в паре всегда стоять.       Чиркнул зажигалкой, поджёг кончик сигареты и жадно затянулся. Окинул прищуренным взглядом поле в лучах солнца, выдохнул дым в сторону и снял кепку с головы.       — Я тебе нужен, Илья. А ты — мне, — хмыкнул, взглянул на кепку в руке и накинул её на голову парня, что вздрогнул от этого действия. — Давай доверять друг другу, ладно? Не только там, но и тут.       Посмотрев на козырёк головного убора, что всегда на себе таскал Пророк, Илья смог только сухо сглотнуть. Поправил кепку, натягивая её ниже на глаза, ещё раз взглянул на поле и посмотрел на Пророка, что безмятежно курил и смотрел вдаль. Всё происходящее не укладывалось ни в голове, ни в груди. Кучковалось там тучей и разрасталось, не давая себя рассмотреть. И единственный, кто подкидывал и подкидывал вещи, непонятные парню, стоял рядом и молча курил.       Пророк бесил.       — Я боялся, что ты погиб, когда от тебя не было голосового, — тихо признался Илья и потупил взгляд, боясь встретиться им с другом. От произнесённых слов стало стыдно и неуютно, но он их сказал и обратно вернуть не мог.       — Извини. У меня правда не было времени и возможности. Я помнил, а потом спасовал. Зебру вот прислал.       — Я помню, — нахмурился Илья, вспомнив тупое гыгыканье друга и стучащую членом по животу зебру. Рядом послышался тихий смешок под стать тому, что вспомнил парень.       — Смешно же! Кстати, телят видел?       Илья кивнул. С головным убором было почему-то спокойнее, и глаза можно спрятать. Может, поэтому Дима часто носил на себе кепку? Тоже прятался?       — Видел, как они пальцы обсасывают?       Опять кивок.       — Прикинь хер им пихнуть…       Илья моментально закатил глаза и поморщился от боли. Это так в духе Димы.       — Тебе лишь бы член пихнуть куда-нибудь… Ты зоофил?       — Не! — воскликнул Дима и не то чтобы отрицательно. — Но ты сам видел, как они сосут!       — Ты неисправим… — улыбнулся наконец Илья и нагнулся за упавшими морковками, игнорируя прострел в спине.       — Так что тебя испугало?       Улыбка мигом исчезла с губ Бизона. Мир опять сузился до одной проблемы, что недавно занимала все его мысли. И стоило посмотреть на Диму и встретиться с ним взглядом, из конюшни вышла Мариша, ведя за собой здорового гнедого коня.       Илья сначала посмотрел на лошадь, что спокойно стояла рядом с девушкой, а потом на саму девушку, сразу ловя её скромную улыбку, что была адресована ему и только ему.       Сердце будто покрылось инеем от страха и её взгляда. Свой взгляд Илья быстро потупил. Он нравился ей! От этого было и страшно, и горячо в груди.       — Вас папа внутри ждёт, — сказала Мариша и повела коня дальше. И как только она отошла на достаточное расстояние, Илья с тяжёлым вздохом и после минуты тишины решил поговорить с Димой.       — Я… — прочистил горло и посмотрел туда, куда ушла девушка, но не увидел никого. — Я не знаю, что делать с её… симпатией? Я… она мне не нужна, — соврал и сжал кулаки, чтобы прогнать неуютную и совершенно непривычную для себя волну беспомощности и неловкости. — Я боюсь, — выдохнул в итоге и возненавидел себя за эту слабость.       Дима какое-то время молчал. Отрастающую бородку почесал, по растрёпанным светлым волосам ладонью провёл, а потом улыбнулся Илье. Так открыто и тепло, что парень растерялся.       — Иль, — позвал так же тепло и тихо, — а что ты сделал для того, чтобы обрести опыт в отношениях и общении с девушками?       Илья не нашёл ответа. Отвёл взгляд от Димы и обвёл им окружение. Загоны, поле, лес не так далеко, облака. Даже подметил цвет вечернего солнца. Что отвечать на это? Ничего?       — Я не достоин любви, — сказал, даже не думая о словах. Как крик души, что не давал покоя всё это время и стонал изнутри.       — Все достойны любви, Иль… — вздохнул почти грустно, чем привлёк к себе внимание парня. — Просто позволь хоть кому-нибудь тебя любить.       Илья хотел, но боялся. Так боялся, что легче было бежать и всю жизнь оставаться тем, кем он всегда был — боевой единицей без мечты и души.       — Идём, Илюх, нас Паша ждёт. Поговорим вечером, ладно? Поселюсь вместе с тобой, буду бесить тебя дальше разговорами!       Что-то в словах Димы вселило немного уверенности, и Илья кивнул. Вот так просто кивнул и поверил ему. Взглянул в голубые глаза и улыбнулся, говоря улыбкой «спасибо».       Пророк без объятий продолжал дарить тепло. И что с этим делать, Бизон так и не знал.       Когда они вернулись в конюшню и нашли Пашу, мужчина как ни в чём не бывало продолжил вещать о том и о сём, а Илья приказал себе расслабиться, пока рядом не было его дочери. Хозяин показал лошадей, что были внутри, рассказал о технике безопасности, позволил Илье покормить некоторых, что тянули здоровые любопытные морды к парню, и сказал, на ком он завтра поедет верхом. И глядя на здорового рыжего коня по кличке Семён, Илья не был уверен в том, что это хорошая идея.       Сам по себе конь не был высоким, но он всё равно казался огромным. Будто толстый, с волнистой короткой светлой гривой и длинной чёлкой, он казался безумно мощным. Его шея была шире, чем сам парень, а копыто больше его головы, но Паша уверенно говорил, что он самый добрый из всех живых существ на земле. И глядя в его глаза, скармливая ему сахар на ладони, Илья очень не хотел, чтобы завтрашний день наступал, но почему-то не мог сказать «нет» на верховую прогулку. Ещё и Дима вторил Паше, что парню пойдёт это на пользу. А с Пороком спорить Илье и правда не хотелось. Он просто слепо верил ему.       После конюшни все пошли ужинать в дом хозяев. Илья старался больше не хандрить, прятал глаза под бейсболкой Димы и старался думать о скорейшем возвращении в строй. Ну а Дима, если замечал, что парень начинал погружаться в себя, напоминал ему о зебре в зоопарке и телятах, сразу вытаскивая Илью обратно в реальность, заставляя его вздыхать и закатывать глаза.       К счастью парня, ужин проходил без жены и дочери Паши. Кристина накрыла на стол, пожелала приятного аппетита, а сама ушла куда-то, оставляя мужчин одних. И стоило женщинам покинуть кухню, начались разговоры обо всём на свете, начиная с привычной войны и как там сейчас обстоят дела в кампании и заканчивая простыми разговорами про погоду и тем, как правильно забивать скот и людей, чтобы было меньше крови и страданий, хоть последнее ни Диме, ни Илье не было так сильно интересно. Дима даже зацепил словами телят, что классно сосут пальцы, а Паша отмахнулся и сказал, что круто сосут они не только их. Илья не очень понимал товарищей вокруг, что только и хотели, что запихнуть свой обрубок куда-нибудь или в кого-нибудь, а он свой держал только для того, чтобы отлить. Но эту тему парень быстро отпустил. Он просто другой. Везде и во всём.       Сидя на кухне и слушая там и тут абсурд, Бизон наконец-то смог расслабиться и даже посмеяться с рассказов Паши о временах его проживания в ЧВК. Дима тоже начал травить свои истории, которые Илья уже знал, но всё равно с лёгкой улыбкой слушал, наблюдая за тем, как жестикулировал рядом товарищ и менялся в лице. И наблюдал за ним так долго и пристально, что заболела шея.       Странно было столько времени проводить рядом с человеком и в конечном счёте не знать его, несмотря на общую открытость мужчины. И Илье было интересно, каково было Диме общаться с товарищем, что был закрытым от посторонних глаз, как чёртов Пентагон.       И кем на самом деле был Пророк.       Когда Паша с Димой наболтались, Пророк принял решение пойти отдыхать. Сообщил Паше, что он бы хотел поселиться в один домик с товарищем и, получив ключи и слова, что там всё готово, махнул уставшему от болтовни Илье идти за собой.       Было странно забыть о Жене, о городе, о том, что Илья в нём когда-то родился и там ещё жили его родители, что кинули сына на произвол судьбы. Было странно идти и понимать, что это вновь перестало его волновать. Всё его прошлое, что так и было покрыто густой дымкой.       Шагая по темноте в сторону домика, слушая там и тут сверчков и глядя на вставшую над полем луну, наконец-то расслабленный Илья впервые за последние недели почувствовал душевный покой и идиллию с самим собой. Поле, скрип сосен, среди которых стоял их домик, вид на поле, залитое лунным светом — будто всё это именно то, что требовалось парню, чтобы успокоиться и отпустить свои переживания. Здесь, где вокруг одни животные и лес, вдали от любых боевых действий, среди звуков природы, без врагов в радиусе нескольких километров, Илья наконец-то понял, что такое мир. Смотря на луну, слушая мир вокруг, Бизон будто бы впервые ощутил себя человеком, а не боевой единицей. И это ощущение было невозможно ни с чем сравнить.       Захотелось жить, а не служить. И когда мимо пролетела летучая мышь, едва уловимо попискивая, понимание жизни и службы очень чётко осело где-то на поверхности лёгких тонким слоем летней пыльцы.       — Заходи! — донеслось из-за спины жизнерадостным голосом Пророка. Илья повернулся, посмотрел вглубь темноты дома и затем перевёл взгляд снова на поле. — Иль?..       Глядя на луну, ещё Илья чётко понимал, что привычное Димино «Иль» пока было теплее всего в его жизни. А сам мужчина являлся главным человеком в ней.       — Каково это — иметь семью? — спросил тихо парень и решил никуда не уходить с крыльца. Облокотился о парапет и продолжал смотреть на поле. Ожидал ответа, если он будет, и смотрел вперёд, сам не зная, что думать по этому поводу. У него нет семьи. Не такой, как у всех. Ни любви, ни девушки. Только одиночество и назойливый комар с именем «Дмитрий».       Дима позади закрыл входную дверь, шмыгнул носом, покашлял и в итоге встал рядом, почти касаясь плечом товарища, но умно держа небольшую дистанцию между собой и парнем. Достал сигарету, протянул парню и, когда тот отказался, закурил сам.       — Это… странно, — сказал он и никак не ответил на вопрос Бизона. — Ты вроде её и хочешь, вроде так надо, а когда она появляется, начинаешь думать, а нужно ли оно было… — пожал плечами, стряхнул пепел и затянулся, потрескивая кончиком сигареты. — Вроде и привык ко всем, любишь, но до женитьбы будто бы всё иначе было. Проще, ярче, нет сильных обязаловок. Штамп в паспорте — это кандалы, это я могу сказать наверняка. Может, штамп сам по себе и не делает ничего, вы просто закрепляете вашу любовь на официальном уровне, но как только я расписался, почувствовал себя обременённым. Кольцо только всегда палец жгло и оттягивало.       — Поэтому без него ходил? — спросил вдруг Илья и склонил голову, чтобы взглянуть на товарища. В тусклом свете луны его лицо казалось ещё красивее, и Илья не стал отворачиваться. Просто смотрел на него и запоминал. В конце концов, не каждый день чувствуешь себя настолько живым, чтобы отказываться от чего-то, что радовало глаз и сердце.       — Да нет, — вяло ответил Дима и посмотрел на тлеющую сигарету в пальцах. — Мешается при работе иногда. Цепляет там и всё такое. В общем, — вздохнул и приложил сигарету к губам под пристальным взглядом парня рядом. — Семья — это хорошо. Когда любишь человека, ты хочешь иметь с ним семью, без этого никуда, я считаю. Это правильно. Может, это я дурак, что у меня всё так тяжело. Я всё-таки человек вольный, мне эти «куда ты опять поехал», «мы тебя с дочерью не видим», «мне муж нужен рядом, а не где-то там» осточертели. Скажешь «но ты же любишь жену», а я отвечу «да». Поэтому и говорю, что семья — это странно. Но не смотри на меня. У всех по-разному. У нас, вояк, своя нелёгкая доля семейной жизни. И несём её и мы, и наши жены.       Илья потянулся к сигарете, даже ничего не говоря. Знал, что Дима поймёт сам, что тот хочет её взять. Зажал в двух пальцах, протянул парню, и Илья взял её, нарочно коснувшись чужого тепла, чтобы сразу стало хорошо от этого прикосновения. Да и потянулся за сигаретой скорее, чтобы вспомнить, как хорошо было прошлой ночью, а не для того, чтобы покурить.       — А любовь?.. — спросил, почти затаив дыхание, чувствуя себя крайне неловко от этих вопросов. Уязвлённо, наивно и глупо. Но несмотря на это, Илья всё ещё преследовал цель доверить мужчине всё.       — Тут не отвечу, Илюх, — по-доброму рассмеялся Дима и забрал протянутую сигарету обратно. — У каждого своё. Полюбишь — поймёшь. Но штука крышу сносит однозначно!       Илья не любил. Никого и никогда, но всё ещё хотел узнать, что это такое: та самая любовь, которой пропитано всё творчество и тёплые улыбки вокруг. Хотел так сильно, что тоскливо потянуло в сердце. Что-то на гражданке одиночество начало не слабо душить. Или это природа и тишина так влияли на парня, позволяя думать свободно и легко.       — Как тебе Маша, кстати?       — Маша? — нахмурился Илья, выпрямляясь в полный рост. Почесал затылок под кепкой, которую всё ещё носил на голове, и глянул на Пророка, что продолжал курить.       — Мариша. Дочь Пахи. Маша. Как она тебе? Как девушка. Знаю, тебе не нравится это всё, но если подумать.       Первым делом Илье захотелось возразить и уйти от разговора, но потом, прогнав по лёгким прохладный ночной воздух, пропитанный запахом сосен, парень расслабился и вспомнил ту самую Маришку, которая робко улыбалась Бизону и не сводила с него ярких, блестящих глаз.       — Она… — задумчиво затянул Илья, — милая… наверное.       Дима рядом слабо кивнул.       — Голос её нравится, — выдохнул следом, неохотно, но чётко вспоминая девушку. Всё в ней, начиная от кроссовок, что были на ней одеты, заканчивая румянцем на щеках. — Бля, я не знаю! Милая. Чё ты хочешь от меня?!       Дима тихо засмеялся. Убрал окурок под плёнку сигаретной пачки, чтобы не мусорить на территории Паши, и повернулся к Илье. Теперь свет луны бил ему в спину, и лицо скрылось в темноте. Но блеск его глаз Илья всё равно видел.       — Просто поинтересовался, — пожал плечами и оттолкнулся от парапета. Зевнул, снял с себя арафатку, скомкал в пальцах и тяжело вздохнул. — Нравится она тебе, Илюх.       — Чё?! — воскликнул Илья на пол леса и глаза распахнул. — Нахуй мне сдались эти девушки!       Дима не среагировал на восклицание. Кинул тоскливый взгляд в поле и прошёл к двери. Илья сам не знал, зачем сказал это, будто защищался, защищал своё самое пока уязвимое место — жгучую жажду человеческой любви.       — Признайся себе в этом, может, жизнь изменится. Ты просто себя со стороны не слышал, чтобы утверждать обратное…       И вошёл в дом, этим закончив разговор, который сам и начал.       — Чё?.. — уже совсем тихо повторил Илья и растерянно посмотрел в поле. Ему Домино нравился. Нравилось поле и свет луны на нём. Ему нравился его Зубр и автомат с кличкой Ржавый. Но никак не девушка. Он её испугался. Он стеснялся себя рядом с ней. Это называется «понравилась»? — Чё, бля…       Или и вправду понравилась.       Покачал головой, выбивая из неё ненужные мысли, и пошёл в дом, где уже был зажжён свет.       Домик внутри, да и снаружи, казался небольшим. Буквально на семью или на пару человек. Как бунгало, только в два этажа. Внизу раскладной диван, телевизор и маленькая кухня с ванной, а наверху Илья не знал что. Но лестница с диким углом наклона ему уже не нравилась, чтобы узнавать, что именно там было.       — Чур я на диване! — сказал Дима и рухнул на него, после чего облегчённо вздохнул. — О, как я устал…       Илья остался стоять в центре, глядя на улицу через большое окно и думая почему-то только об одном.       — Откуда у него деньги на всё это?..       Дима зашуршал чем-то, зашевелился и запыхтел.       — Хз. Не лезу в чужой кошелек.       — В мой лезешь, — фыркнул Бизон и повернулся к другу, чтобы увидеть, как тот стягивал с себя штаны, уже успев снять футболку.       — Это когда это я в твои финансы лез? — замер Дима и выгнул бровь. Схватился за пояс штанов, стянув их на половину, и уставился на товарища. А потом закатил глаза, будто вспомнил. — Я как факт сказал, что ты миллионер. Спроси у Валеры, сколько у тебя на счету. Ахуеешь, я уверен… — стянул штаны и аккуратно сложил их рядом с футболкой, оставшись в одних чёрных трусах. На ноге, где был ожог, Илья увидел повязку. Дима почесал яйца, зевнул и с гадкой ухмылкой посмотрел на Илью. — Ну чё… погнали к телятам?.. Минетик высший класс! Ммм, — и потянулся пальцами под резинку трусов.       — Блядь, я спать, — вздохнул Илья и пошёл к лестнице. — Присунь уже кому-нибудь и не еби мне мозги.       — Твои мозги — лучшая штука для ебли, братан! — крикнул парню вслед и заржал.       Порой Бизон искренне ненавидел Пророка. Но эта ненависть болталась на очень тонкой ниточке, где с одной стороны холод и злость, с другой стороны то, что прожигало рёбра.       На втором этаже была двуспальная кровать, небольшой столик и шкаф для вещей. Первым делом, как только Илья поднялся, он включил на прикроватной тумбе ночник, путаясь в своих страхах. Ведь на улице только под одной луной ему было комфортно, а тут, в сумерках второго этажа, который подсвечивал лишь свет, что горел на первом, дискомфорт начинал опутывать изнутри. Как только тёплый мягкий свет осветил половину этажа, Илья расстелил кровать, слушая напевания товарища снизу, что тоже готовился ко сну. Где он находился и как тут оказался, парень старался не думать. Если в ЧВК привычно менять точки местоположения, то на гражданке разъезжать из точки А в точку Б — нет.       Взял тяжёлую декоративную подушку, что лежала на покрывале, помял её в руках и, подойдя к парапету, посмотрел вниз, где ко сну готовился Дима, выгребая из-под дивана спальные принадлежности.       — Эй, — окликнул его Илья, с довольной ухмылкой наблюдая, как Дима начал крутить головой в его поисках. И когда Пророк додумался посмотреть наверх, отпустил из рук тяжёлую подушку. — Спокойной ночи, уёбок.       Подушка с громким хлопком приземлилась мужчине на лицо, и он драматично упал на диван, раскинув руки в стороны.       — О нет! — приглушённо и горестно крикнул Пророк. — Ты убил меня!       Что-то холодное болезненно кольнуло внутри парня от этих слов. Илья прикусил губу, поднял встревоженный взгляд к потолку и с тихим «гадёныш» на губах лёг под простыню, не снимая верхней одежды.       — Доброй ночи, Иль! — донеслось с первого этажа, и вскоре он погрузился в темноту.       Буквально через несколько минут Дима уже громко сопел, а Илья, глядя в подсвеченный ночником потолок, думал то о девушке, которую посчитал милой, то о Пророке. И от одного, и от другого человека становилось по-уютному тепло внутри.