Буревестник

      Илья не понял как, но ему удалось поспать. Причём так крепко, что спал он даже тогда, когда с ним говорил Дима, ещё раз прокапывая парня. Мужчина что-то вещал, всё ещё как радио, и этим убаюкивал Илью, что приятно дремал под знакомый голос, не замечая почти ничего. Потом он сонным стоял под душем; еле держал глаза открытыми, когда одевался, на миг даже заснув в одной штанине, и сшиб плечом угол, будто отрубившись на миг, когда возвращался в комнату. Что это такое он не очень понимал, ведь, когда ложился спать, всё было нормально и сна не было ни в одном глазу. Конечно, может Дима ему влил что-то особенное, что всё ещё медленно циркулировало по венам и парня накрыло, когда он лёг, но маловероятно. Но жаловаться не хотелось — Илья наконец-то поспал и сонно был этому рад.       — Ну, ты как? — спросил Дима, обходя Бизона, что стоял на балконе и сонно курил, отчаянно пытаясь проснуться. Даже мыслей в голове было ноль. Только наблюдение за сумерками на улице.       — Дышу ещё…       Дима щёлкнул зажигалкой, раскурил сигарету и как-то задумчиво хмыкнул, глядя на темнеющую улицу. Ни арафатки, ни кепки — непривычный, но отчего-то приятно греющий что-то внутри вид. Даже в миг захотелось спросить, почему он всегда носит головной убор и платок. Что за причина, чего он прятал, почему любит скрывать половину лица даже рядом со своими? А потом посмотрел на себя, закрытого почти везде, кроме головы, и решил не вмешиваться. У каждого свои тараканы. Пусть так и останется.       Сейчас Дима без привычной атрибутики, и это хорошо. Доверял, может.       — Да, тебя заставить прекратить дышать тяжело. Я вообще не понимаю, на кой хер ты решил таблетками так по-чёрному закинуться. Обдолбыш, блядь… — затянул монолог Пророк и выпустил струю дыма в открытое окно, оттолкнув от него парня. — Я тебе их не для этого привозил. Не для того, чтобы потом узнать, что ты откинулся из-за того, что одуплиться от передоза не смог. И благодаря кому? Конечно же благодаря мне. Ты бы хоть когда-нибудь думал ещё о ком-нибудь кроме себя, — вздохнул Дима.       Илья почувствовал внутри себя укол вины после услышанных слов. Он-то и не думал о подобном исходе. Просто хотел сделать хорошо. Расслабиться, поспать. Без чёрной полосы после. Что может умереть и больше не будет ни Пророка рядом, ни службы в дальнейшей жизни.       — Прости, — буркнул на грани слышимости и поджал губы. После всего сказанного вроде «извини» и «прости», дальнейшие извинения шли легче. Это ни то радовало, ни то смущало. Будто чакра открылась.       «Чакра» — фыркнул про себя Илья, вспомнив Индию и как некоторые шутки и интереса ради ударились во всю эту тантрическую индуистскую местную хуиту. А ведь кто-то один серьёзно проникся. Ему потом позывной Будда дали, сменив с Краба из-за отсутствия двух пальцев. По пальцу с каждой руки. Мизинцев не было. Что-то врождённое, как помнил Илья.       — Забыли, — отмахнулся мужчина у окна. — Просто будь аккуратнее. У тебя и так слишком много поблажек в отличие от остальных. Но если снаркоманишься, не думаю, что Отец стерпит… Я тебе тоже не мамка, чтобы учить и следить за каждым шагом. Ты уже вроде взрослый мальчик, — фыркнул почти пренебрежительно и обернулся через плечо. Нахмурился, а потом дёрнул бровью. — А хотя…       Илья быстро смекнул, к чему клонил Дима и сразу нахмурился, готовый защищаться. Мужчина ни то шутил, ни то серьёзно говорил — непонятно. Но что-то Илье подсказывало, что он был серьёзен.       — Пошёл ты…       Дима лишь довольно улыбнулся.       Илья отошёл от окна, давая свободу мужчине, который только начал курить. Встал позади и тяжело вздохнул, после разговора вроде как начиная медленно просыпаться. Странно, что Дима вновь был рядом. И не где-то, а тут — на гражданке. Вроде и Пророк, а вроде и кто-то другой. Знакомый, но чужой. Непонятно было и объяснений нет, чтобы что-то осознать и принять. Но факт оставался фактом — Дима стоял рядом и привычно курил, но непривычно молчал.       Живой. Рядом с Ильёй, а не дома, в попытках наладить семейную жизнь. На гражданке. Вау.       — Жаль, что гитары нет, — сказал мужчина, выдыхая сизый дым. — В Мексике как-то не вышло поорать. Только на дегенератов своих орать успевал и на пендосов…       — Так купить можно, — кинул Илья, глядя на светлый затылок Димы. Там, где нет боёв, а вместо них куча свободного времени, гитары действительно не хватало.       Пророк пару раз кивнул и затих, глядя куда-то во двор. Затих и даже сигарету перестал прикладывать к губам. Илья тоже притих, продолжая сверлить чужой затылок и спину взглядом.       Пауза, что возникла, была странной. Напряжённой, будто что-то должно было произойти, но это самое «что-то» никак не могло найти выхода и висело в воздухе, создавая неприятную атмосферу нервного ожидания. Дима курить перестал, Илья взгляда с его затылка не мог свести и уйти с балкона тоже не мог. Стоял и чего-то ждал. Плохого ли, хорошего — время покажет.       — Иль, — наконец-то произнёс Дима и повернулся к парню. Услышанное «Иль» разрядило половину напряжения, но не убило его. — Скажи мне вот что… — нахмурился и, так и не докурив сигарету, кинул её к бычку Ильи в банку из-под энергетика. Банку поставил чуть дальше, чтобы ненароком не уронить, и облокотился о приоткрытое окно, пытаясь поймать взгляд парня напротив. Илья вновь напрягся. — Почему ты такой? Я ведь ещё помню, ты другим был.       Густые брови Бизона быстро сошлись на переносице, а раздражение от того, что мужчина вновь начал свою любимую игру: «доведи Бизона одним вопросом», подскочило до отметки «хочу въебать и заткнуть». Но и воспоминания недавнего неловкого, абсурдного, глупого извинения в памяти ещё были свежими, поэтому приходилось держать себя в руках. Но если Илья был хоть немного неуверен в происходящем разговоре, чувствовал дискомфорт от того, что кто-то лез туда, куда нельзя, и ответить он не мог — держать себя в руках было почти невозможно. Всё внутри превращалась в актинию, что скукоживалась от любого касания. Главное — это избежать его. Любого, даже самого лёгкого, ведь неприятно, страшно, а порой и больно. А уж кто, но Пророк умел делать всё разом своим длинным языком и цепкими пальцами.       Илья уронил взгляд на руки, что мужчина сложил на груди. Пробежался взглядом по татуировке змеи, что обвивала запястье и шла выше к предплечью, по перечёркнутым чёрточкам — сколько раз он получал ранения, по перечёркнутым кружочкам — сколько раз получилось спасти чужую жизнь. Бегал взглядом и по другим небольшим рисункам вроде черепов, ножей и снарядов, что либо протыкали черепа, либо летали где-то рядом.       — Не ответишь? — вновь нарушил тишину городского вечера Дима. — Я же предупреждал, что вечером поговорим.       Илья взял себя в руки и прислушался к тому, чего хотел, а чего боялся. И всего было одинаково много: что поговорить и себя узнать лучше, что уйти и прекратить лезть куда нельзя — в глубины своей жизни, где прятались потаённые желания и страхи. Поэтому, не решившись выбирать и не найдя, что конкретно говорить, вздохнул:       — Не уверен, что я готов говорить об этом прямо сейчас, — выдавил из себя Илья, провожая взглядом последние оттенки заката. Буквально несколько секунд и последний луч солнца, что ещё освещал облака, плывущие над домами, исчез, уступая время глубокому вечеру. В конце концов, Илья сам не знал, что с ним не так. Он просто тот, кто он есть.       — Жаль, — дёрнул плечом Дима.       Илья чувствовал себя в тупике несмотря на открытую балконную дверь рядом с собой. Замер и бегал взглядом по стремительно темнеющему небу позади Димы и по листьям берёзы. Слишком много непривычной жизни и неуверенности последнее время.       — Что скажешь по поводу того, чтобы собраться завтра вместе и выпить?       — Собраться? Это кому? Тебе, мне и Домино?       Дима покачал головой с улыбкой на губах. Закрыл окно и повернулся к парню всем телом.       — Ты, я и Жека. У меня завтра день рождения. Хотел посидеть не в одиночку.       Илья открыл было рот, чтобы сказать что-то, но в итоге промолчал, глядя в темноте на товарища, что ждал хоть какого-нибудь ответа. Столько лет вместе, а он даже не знал, когда день рождения Пророка. Приехали. Вот и дружба. Но чтобы не думать об этом, заставил думать себя о другом.       — А Жека тут при чём? Вы ведь не знакомы…       — Вот и познакомимся. Я его видел ночью, он пришёл на шум, мы поговорили немного. Так, слово за слово и… — вздохнул и покачал головой. — Просто скажи «да» или «нет». Хата твоя всё же, а у него сын, не посидеть нормально. Я так-то один могу в бар уйти куда, девушку на ночь найти, жены всё равно уже почти нет… но хотелось бы с тобой посидеть, Илюх. Даже чисто вдвоём было бы ахуенно… — и улыбнулся.       Илья тяжело сглотнул от странного ощущения нужности. Раньше он был нужен как полезный и опытный товарищ, но теперь в улыбке Пророка было что-то другое. И даже не знающий хитросплетений человеческих взаимоотношений Илья чувствовал это. Или это было всегда, но видеть что-то ещё он позволил себе только сейчас.       — Я не прочь, — пожал плечами парень. Но зачем звать Женю — всё ещё не понимал. Да и не думал, что тот согласится. Илья ведь будет.       От понимания, что ты был нужен человеку, несмотря на свой сильный дискомфорт, было приятно. Непривычно, но хорошо. И нужен не потому, что боец, который важен. А потому, что просто человек, который нужен. Вот такой вот уёбский, убогий, уродливый, сложный, но вместе с тем нужный.       Хотелось вновь быть терминатором. Хотелось вновь быть Бизоном, а не «Илюхой».       — Хорошо, — улыбнулся Дима. — С утра тогда в магазин заскочу, куплю всё нужное. А пока пойду, прогуляюсь, жене, ну… бывшей, позвоню, а ты спать ложись. Я ненадолго, — сказал тихо и ушёл. А Илья глупо уставился в окно, чувствуя себя кем угодно, но не тем Бизоном, каким он был ещё неделю назад.       Вся чёртова жизнь сплошной туман войны. А сейчас он так загустел, что вытяни руку — не увидишь.       Всё же забавно бояться того, что внутри, а не снаружи. Страшиться близости с другими людьми, а не смерти и свиста снарядов над головой. Кто-то бы мог посмеяться и ткнуть в Илью пальцем из-за его неуверенности в себе и близости, и этот кто-то боялся бы того, чего не боялся Илья — ужасов войны. Разные миры, разная жизнь, а значит и страхи. Можно научиться жить со свистом миномётов рядом и смертью, что преследует по пятам, а значит можно научиться и доверять людям. Что страшнее? Быть живым и уязвимым перед кем-то или смерть? И был ли смысл учиться чему-то новому, если всё старое ждало за порогом? Илья понял одно в своей жизни: на войне нет места привязанностям. Значит, наверное, нет смысла привязываться к Пророку сильнее. Он и так залез глубже необходимого, и, как червяк, начал прогрызать дыру.       Перекусив приготовленной Димой едой, Илья решил посмотреть несколько серий сериала, который нашёл на днях, а потом, если друг не появится, заплутав среди домов, ляжет спать. Поэтому, вымыв посуду, насыпав еды Домино, который после пинка продолжал бояться парня, Илья сел за компьютер и принялся пропадать в выдуманном мире, где тупые подростки пытались как-то выжить. Для Ильи комедия, а в жанрах хоррор.       Серия, вторая, третья. Мыслей ноль, воспоминаний и тревог тоже. Только сериал, стрелка часов за двенадцать и выпитый чашка за чашкой чай. Илья смотрел на абсурд на мониторе и мечтал увидеть реалистичный фильм, где люди бы вели себя адекватно и не было этого лишнего и неуместного героизма. Ноль тактики, ноль реалистичных ранений, нет адекватного поведения людей, которые попадали в разные экстремальные ситуации.       А потом, когда сериал из-за глупости наскучил, вернулся Дима. Стрелка на часах перевалила за час ночи, уже можно с днём рождения поздравлять. Домино предпринял безуспешную попытку привлечь к себе внимание хозяина, что не слышал тихого мяуканья в наушниках и Илья поставил сериал на паузу, кинул наушники на стол и обернулся к товарищу, что выглядел довольным, будто только что закончил удачный допрос. Только в руках был не нож или другое орудие «допроса», а чехол с гитарой.       — Ебашим и пляшем! — воскликнул он и поставил гитару к комоду, чтобы разуться. — Вот это подарок! Пиздец это было внезапно! Я решил просто погулять, но судьба, любимая моя судьбёнка, как обычно, подкинула сюрприз!       И, вспоминая какой балабол он на самом деле, начал рассказывать Илье о том, как удачно сходил погулять и приобрёл гитару у местных пьяных музыкантов, что горланили в парке неподалёку. Как сидел вместе с ними, раскуривая косяк за косяком. Как пил их алкоголь, пел вместе с остальными, конечно же описал во всех подробностях девушек, что были в компании, и только потом решил рассказать, как приобрёл новенькую гитару марки «Taylor». Сначала расспрашивал о гитаре, потом о самих ребятах, а потом начал торговаться, предлагая сумму за суммой, чтобы выкупить эту красавицу. Слово за слово с пьяными студентами-музыкантами и всего за пятьдесят тысяч, когда себестоимость гитары была раза в два выше, красавица, которой Дима дал имя «Джон», так как компания по производству этих гитар была американской, была у него в руках и скоро будет служить только ему и никому больше.       И, не смея держать руки при себе, расчехлил её и принялся перебирать струны, пока Илья, уставший от сериала и непонятного, напряжённого разговорами и откровениями дня, укладывался спать. Без слов, без взглядов. Дима сидел на кровати и играл спокойные мелодии, а Илья лежал, смотрел в потолок и думал о том, как, несмотря на любовь к разговорам и попыткам вывести парня из себя, с Димой было спокойно и безопасно. Он лез куда не просят, но многое понимал и принимал. Он иногда был без тормозов, но теперь Илье казалось, что газовал Дима умно, зная, что будет и чего он может добиться. Умный, порой безрассудный, жестокий, но смелый и преданный мужик.       — Я не мешаю? — спросил вдруг Дима, прервав игру, почти грубо вырвав парня из размышлений и полудрёмы.       — Нет. Ахуенно. Продолжай, — сонно буркнул Илья и закрыл глаза, чтобы на сей раз заснуть и поспать, впервые с ощущением безопасности и дома где-то в груди.       Уютно, хорошо, тепло.       Утром Илью приятно и привычно разбудил бубнёж. И бубнёж далеко не незнакомый, а почти что родной, что выталкивал Илью из сна мягко и осторожно, даже не преследуя цели разбудить. Парень приоткрыл ещё сонные глаза и тяжело вздохнул, отгоняя нежный сон всё дальше и дальше от себя.       — Ты с кем разговариваешь, — промычал сонно и приподнял голову, чтобы увидеть Диму, что сидел на своей кровати и разговаривал с чёрно-белым пятном на белых простынях. — А… понятно…       — Доброе утро, красавица, я уж думал, ты не встанешь, — заговорил Дима в полный голос с насмешкой в тоне.       Илья молча высунул из-под одеяла руку и показал товарищу средний палец.       Как же по-странному приятно было просыпаться утром и видеть рядом мужчину. Приятно, потому что Дима вновь рядом, а странно, потому что они не в блиндаже, не в палатке и не где-то ещё, а на гражданке в снимаемой Ильёй квартире. Но ещё более странным было то, что парень думал о чём-то домашнем, глядя на друга, что устилал кровать с котёнком на ней.       С Димой рядом и не где-то на службе, а здесь, в мирном городе, на гражданке, жизнь заиграла новыми красками. Скучать больше не приходилось возможным, а с тишиной, что преследовала парня, можно было распрощаться. Стоило Илье выйти из душа, как Дима привычно присел ему на уши. При чём с таким напором, словно только этого и ждал всё утро. Парень только сел за стол с чашкой чая, так как энергетики закончились, а Дима начал рассказывать что-то про погоду, как в магазин сходил, что купил и бла-бла-бла.       — Ты, кстати, в больнице был? Чё говорят?       Илья отодвинул в сторону чашку и весь скривился, будто пил далеко не чай, а что-то похуже. Например, говно, разбавленное водой.       — По твоему лицу всё ясно, можешь даже не начинать, — закатил глаза Дима. — Надеюсь, что ты понимаешь, какой итог будет у этого бездействия и что скажет Отец.       — Кажется, вчера ты говорил, что не мамка мне? — выгнул травмированную бровь Илья и Дима закрыл тему, видимо, поняв, что бесполезно говорить о здоровье Бизона с самим Бизоном.       Мужчина смерил парня недовольным взглядом и продолжать не стал, за что ему большое человеческое «спасибо». Встал из-за стола и полез в холодильник, а Илья пошёл мыть тарелку.       Дима купил много алкоголя, какую-то еду, чисто на закуску, и днём, пока Илья убирался в квартире, сходил к Жеке и позвал его на мальчишник вечером в честь своего дня рождения. Илья вынимал из стиральной машинки постиранные вещи и думал, согласится парень или нет. И хотел ли Илья его видеть после всего произошедшего?       Мысли говорили «нет», ощущения, что парень испытывал, развешивая вещи в ванной, говорили что-то непонятное, но похожее на «да». И кому верить? А потом пришёл Дима, сказал, что Женя придёт, и Илья понял, что не хочет ни того, ни другого. Он нервничал и вообще ничего не хотел.       Парень какого-то чёрта согласился, а это значило одно: придётся извиняться ещё и перед ним, ведь Дима рядом — он заставит.       А может и нет.       Развесив бельё и вынеся мусор, Илья сел за просмотр сериала, решив отпустить мысли и ожидания. Нажал на «плэй», пока Дима в который раз разговаривал с женой, и коротал время до вечера.       Одно он знал наверняка: пока товарищ рядом, время летело очень приятно и быстро. Поэтому, когда наступил вечера и в дверь позвонили — сильно удивился. Кинул наушники на стол, посмотрел на товарища, что лежал на диване рядом и смотрел что-то своё с планшета Ильи, и выгнул бровь.       — Открывай, хата твоя, — пожал плечами Дима и отложил планшет на диван рядом с собой.       — Но гости — твои, — нахмурился он, не вставая с кресла.       Дверной звонок вновь оглушил квартиру, Дима закатил глаза и всё-таки поднялся с насиженного места, видно, поняв, что глупо спорить с парнем. Повязал арафатку вокруг шеи и пошёл открывать дверь, а Илья весь напрягся, не понимая, с чего он так нервничает перед простым, вымученным и неискренним «прости». А вдруг извиняться вообще не придётся? Это гости Димы, а не Ильи, значит, и общаться с парнем будет необязательно. В конце концов, Илья умел игнорировать людей вокруг, даже если компания была маленькой.       — Это всё так внезапно, что я даже… без подарка как-то, — послышался неуверенный голос Жени.       — Да нахуй он мне нужен?! — гаркнул Дима. — Мне общение главный подарок. Проходи. Ильич вон он сидит, — загалдел друг, вгоняя парня в состояние неприятной тревоги, что граничила с раздражением. — Социопат наш любимый. Мальца-то куда дел?       — Да никуда. Дома оставил. Сказал звонить в случае чего.       — Сказал, куда уходишь?       — Не. А то бегать будет. Ему не в первой дома одному сидеть. Главное — ноут оставить. Найдёт что посмотреть.       — Ага. Ща порнушку найдёт, залипнет надолго, — усмехнулся Дима.       — Да рано ещё как-то… — задумчиво протянул Женя.       Илья повернул голову в сторону мужских голосов и сразу же, будто нарочно, встретился с глазами Жени, что смотрел на парня и только на него. Неловкость прошила от макушки до копчика, но взгляда Илья не отвёл. Потерялся в мыслях и собственных ощущениях. Будто вмиг идиотом стал.       — Проходь на кухню, — хлопнул парня по плечу Дима, заставляя двигаться дальше. — Бизон, харе свою хуйню смотреть. Давай к нам.       — Бизон?..       — Долгая история. Попозже расскажу.       Илья потёр виски и, глянув на забившегося возле рюкзака парня Домино, что явно боялся незваного гостя, встал со стула, чтобы пойти и выпить. Выпьет, расслабится, а там будь что будет. Опять же, Женя — это гость Димы, а не его. С ним не обязательно контактировать.       Дима быстро нашёл с парнем общий язык. Балабол, трещащий без умолку на все темы мира, просто не мог не найти с ним общий язык. Да и в целом он ни с кем не мог не найти общего языка. Другое дело — это если ему не нравился человек. Тут уже сложнее. И с Женей надо ждать. Вдруг через полчаса он его прогонит, оставив ещё и травму на психике своими словами и угрозами. Это Дима мог и умел.       Женя сидел у входа, спиной к прихожей, Дима сел во главе стола, а Илья у окна, лицом к Жене. Сел на стул и сразу опустил взгляд на бутылки спиртного, что стояли у стены. Смотрел на них и слушал, как трещит Дима на пару с Женей, что недалеко отставал от мужчины в умении говорить. Разглядывал этикетки, не роняя ни слова, и ахуевал от абсурдности происходящего, что он и Дима оба на гражданке в отпуске, сидели на кухне, у Пророка день рождения и вместе с ними сидел гражданский по имени Женя, которого когда-то в детстве знал Илья. Шутка и только.       В основном говорили Дима и Женя. Илья чаще всего молчал и изредка поддакивал не мозговыносящим и почти невинным байкам Пророка, которые тот травил гражданскому. Пил по началу купленное Димой пиво и рассматривал этикетку. Пил и понимал, что чёртовых бесполезных извинений, кажется, не будет, потому что ни Женя, ни Дима не напоминали об этом и не подавали каких-то знаков. Пророк был занят трёпом, а Женя его слушал и изредка спокойно и с чем-то неясным парню на глубине глаз, смотрел на Илью. И то, что там не было подозрений, неприятия и ненависти — успокаивало и позволяло расслабиться. Словно Женя, как и Дима, умел отпускать неясное прошлое и делать так, словно всё в порядке и острых углов в общении не было.       За это Илья хотел бы сказать ему «спасибо», но вместо слов сидел и цедил пиво, надеясь поскорее приступить к крепкому алкоголю.       — У тебя есть уши?       Илья взглянул на Диму, что, кажется, обращался к нему. Отставил бутылку на стол и попытался вспомнить отрывки из разговора.       — Женя спрашивал, как мы не глохнем от постоянной стрельбы и друг друга слышим.       Илья моментально нахмурился и недовольным взглядом посмотрел на парня, что сидел напротив.       — Ты в тире с какими ушами стрелял? Оглох? — спросил Женю, заговорив с ним впервые за весь вечер. Впервые с того момента, как он ударил его и угрожал сыну и этим будто стёр те неясные невидимые границы, которые не давали общаться им всё прошедшее время. — У нас такие же. Громкие звуки глушат, чтобы не травмировать слух, а тихие усиливают. И что непонятного?       — А! — улыбнулся Женя, проигнорировав недовольное бурчание парня. — Я думал, что у вас что-то другое, — засмеялся он. — Тогда всё понял. Вещь действительно нужная. Хотя, с теми наушниками, что были у меня в тире, у меня всё равно ухо чуть-чуть закладывало.       — Там дешёвое говно было, — пожал плечами Илья и сделал ещё глоток пива. — Но даже если я сейчас дам тебе свои наушники, разницы ты не поймёшь. Глушить особо нечего, а если выкрутить их на полную, то работа холодильника и других приборов всё равно будет походить на фон.       — Понял, — утвердительно кивнул Женя. — Спасибо за разъяснение, Илья.       Смерив парня скептическим взглядом, почти не понимая его поведения и прощения, Илья снова присосался к горлу бутылки. И после этих непонятных объяснений с тоном наезда всё вернулось на круги своя. Илья тоже начал говорить, объяснять что-то, вспоминал разные истории с Димой и смеялся, всё сильнее и сильнее разводя себя и своё сознание алкоголем. Уже не было никаких обид и претензий, никаких невысказанных извинений и прочего — только разговоры и алкоголь. В тесной однушке старого дома, в которой рядом с Ильёй сидел близкий товарищ и, закинув голову привычно громко смеялся, а напротив давний забытый знакомый, что изредка кидал ему неясные скромные, но вроде бы тёплые улыбки. А в ногах, будто потерявший страх, бегал Домино, найдя выпавшую из рюкзака парня катушку ниток.       — А почему всё-таки Бизон? — вдруг спросил Женя, когда Пророк затих буквально на пару секунд для того, чтобы сделать глоток пива из своей бутылки. — Ты всё говоришь Бизон сделал то или это, но почему именно Бизон? В этом есть смысл?       Дима уверенно кивнул, а Илья закатил глаза, отворачиваясь к окну.       — Обычный позывной, смысла нет, — фыркнул Илья, не готовый говорить о себе. Вообще не хотелось, чтобы кто-то не из своих знал что-то о нём. И плевать, что Женя и так знал достаточно. И знал больше самого Ильи, что всё ещё не мог вспомнить прошлого. И плевать, что сам Илья ему что-то рассказывал. Об этом вообще хотелось забыть, как о глупом недоразумении. Одиноко было слишком, непривычно и душно от тишины вокруг, вот и делал глупости. Сейчас же Пророк рядом. Будет спокойнее внутри.       Почему люди вообще так любили лезть куда не надо? Почему дружба не может быть на поверхности? Вот Пророк — он знал Илью и так достаточно, можно сказать, что лучше всех остальных, но нет. Всё равно докапывался до чего-то глубинного. Зачем это людям? Зачем за рёбра лезть, что там можно увидеть? Зачем ему вся эта херня, почему он как баба себя вёл? Душевные разговоры, попытки узнать человека глубже — хуйня. Они бойцы в первую очередь. Во вторую очередь они друг другу товарищи и только потом они могли видеть друг перед другом человека со своими страхами и слабыми сторонами. И то — Илье это было не нужно. Слабым местам и страхам нет места на стороне войны. И если он был лучшим со слов остальных — то его мировоззрение и готовность к любым боевым задачам — это эталон истинного воина.       — Не обычный, — хмыкнул Дима. — У тебя вообще ничего обычного нет. Всё, что касается, тебя, Илья — сплошная, блядь, история. Кадр ты, Ильич, — тихо рассмеялся он и потянулся к другу, чтобы хлопнуть его по плечу, но Илья увернулся и ладонь, не достигшая того, к чему стремилась, упала и скользнула по чужой коленке. Парень сразу ощетинился и дёрнул ногой, прогоняя с неё чужую руку и тепло.       Одно неверное, даже ненужное касание, а на Пророка уже поднимались ленивая злость и раздражение. Лез куда не надо, прикосновения эти его, словно без них жить нельзя. Будто рука отвалится, если до плеча не дотронется и время для выполнения желания шло на секунды. Его излишняя болтливость и порой даже тактильность бесили. И Илья, будучи под градусом, мог завестись от этого в любую секунду, забыв о негласной попытке начать попробовать жить по-новому — сдержанным человеком, что понимал бы и уважал людей вокруг.       — В общем, — хлопнул в ладони Дима, вынудив Бизона вслед за слабым раздражением, вздрогнуть от испуга.       Алкоголь. Илья ощущал его в крови всё лучше. И сейчас он отчего-то заставлял сильнее жить инстинктами. Слушать, ждать, готовиться. И спасибо хлопку. Одному ебучему хлопку в ладони, что испугал.       — Будь ты проклят, — процедил сквозь зубы Илья и попытался расслабиться, не понимая, что это за странная реакция на обыденный звук. Откуда страх, откуда мобилизация тела и разума к пиздецу. Непривычно и неприятно. Илья не боялся пиздорезов. Он всегда был к ним готов и никогда не нервничал, но сейчас…       — Глянь на Илюху, — сказал Дима и Илья зыркнул в него выжидающим напряжённым взглядом, глазами сразу давая понять, что от разговора он не в восторге. Взгляд Жени на себе чувствовал половиной лица и поворачиваться к нему не рисковал. — Здоровенький такой, да? Крепенький.       — Ну… вроде да, — не очень уверенно протянул Женя.       — А раньше он был, сука, слоном. В один момент его переклинило и всё, что он делал, это набирал массу. В любое свободное время всё, что делал Илюха — это, блядь, сжирал всё, что видел, и качался. И ладно бы, хуй с ним, хочешь проблем группе доставить своим неподъёмным весом при ранении, дело твоё. Валяйся, дохни, но суть не только в этом.       Илья взял со стола бутылку и, уперев её дном в бедро, начал бездумно пялиться на тёмное стекло, утопая воспоминаниями в тех временах, в которые просто пытался как-то выжить, чтобы не сойти с ума. Чёртовы переломные моменты тех месяцев, когда он начал убивать в себе старого Илью и ваять нового из грязи под ногами, наполняя её кровью потерянных товарищей и убитых врагов. Начало времён, когда он начал впервые присматриваться к Пророку, налаживая с ним более тесное товарищество.       Но почему? Почему именно Дима? Почему Илья вообще сломался и решил стать другим? Он любил говорить себе, что устал от войны, устал товарищей терять и что эмоции лишь помеха, но истинная причина в чём? Действительно в этом или…       — Он у нас вспыльчивый малый. Ты, думаю, заметил.       Женя неоднозначно хмыкнул, явно вспоминая случай той ночью, когда они ехали домой.       — У него любимое дело это лица бить, если вдруг что не так. Илюх, ты уж не обижайся на меня, но…       Илья безразлично отмахнулся. Что есть, то есть.       — В общем… — вздохнул и смочил горло пивом, — когда он массу набрал, то вообще непобедимым стал. Его остановить или повалить — это что-то с чем-то. Три человека — это намёк на победу, если Бизон разъярён. Всех калечит и себя может изувечить. Один раз он плечом дверь сшиб, потому что-то был зол, второй раз дырку в стене оставил, сломав себе пару пальцев, и это малая часть. Сейчас вон тоже где умудрился ударить кого-то, палец повредил, — Илья глянул на свой посиневший припухший палец. — Но позывной за ним новый закрепился после того, как он с разбега, вот, блядь, как помню, нёсся как разъярённый бычара, это… с разбега человека с ног снёс. Бедолага на метр отлетел, духа лишился и голову разбил о ящик с БК. А Илюха как с разбегу прыгнет на него и давай мутузить. Я в Испании, когда с семьёй был на отдыхе, видал как бык матадора по арене размотал. Разъебашил его рогами по земле, встать не давал. Бедолага только кричать успевал. Вот и Илюха наш так же. И кулаками бил, и лопатками прикладывал о землю, а она была там такая неприятная, с камнями. Страшное было зрелище, в общем. Я думал и зубами в глотку вопьётся, но… это другая история уже…       — Впился? — испуганно воскликнул Женя и Илья усмехнулся, делая очередной глоток из пятой, уже почти пустой бутылки пива. На очереди виски, который купил Пророк.       — Не ему, — сказал Илья, вспоминая момент, когда пришлось сражаться за свою жизнь как зверь, а не человек — оружием.       — Господи… — шепнул Женя.       — Война — это не пиздилки палками и не тра-та-та автоматами туда-сюда. Близкий контакт и рукопашный бой — это всегда грязь и звериная ярость. В дело идёт всё, что под рукой. А если под рукой ничего нет, то… ты не человек.       И цыкнул языком, позволяя Жене додумать это самое «всё».       — А почему не бык в таком случае? — вернулся к первоначальной теме Женя.       — Кто-то крикнул: «нихуя он бизон», ну и повелось после этого. Все знатно прихуели, конечно. Так-то его и зубром можно было назвать и буйволом, но что первое в голове пролетело, то и прижилось. Уж явно лучше Лютика, а? — хихикнул друг и получил от Ильи неодобрительный взгляд. — Злобный, здоровый, сильный. Ух, зверина! О! Фотки же есть! — воскликнул Дима, вновь заставив Илью необоснованно занервничать, и поднялся со стула. — Ильич, я возьму твой планшет, там же должны быть?       Илья молча кивнул, не понимая, что с ним не так. Внутри стояло очень неприятное ощущение не разразившегося напряжения. Оно было везде: в груди, в голове, ногах, руках и даже в крови. Скоблило по сосудам. То ли алкоголь виноват, то ли капельницы мужчины, то ли злоебучий хлопок в ладони.       Илья заметил, что люди рядом с ним вообще редко в ладони хлопают. То ли им этот звук тоже неприятен, то ли поводов мало.       — Заодно видосики покажу. Бля, — протянул довольно Дима, обходя Женю, — ты бы видел как Илюха двигается. Ебать секс… — и довольно причмокнул.       — В смысле? — вскинул брови Женя, глянув сначала на Илью, что протянул руку к бутылке с ирландским виски, а потом обернулся к Диме, который так и стоял за его спиной.       — Да в прямом, — улыбнулся он. — Двигается он ахуенно. Всё, сука, выверено, всё уверенно. Гений ёбанный. Иногда просматриваешь с камер что-то после задания, ошибки там увидеть, если есть или ещё чё, не суть важно, — отмахнулся, — смотришь такой, а потом видишь Бизона в кадре и всё. Напрочь забываешь обо всём. Просто, блядь, машина. Плавно, твёрдо. Вот, блядь… Многое я в жизни повидал, но как люди ахуенно отрабатывают — это, сука, верх искусства. И Илюха тут Мона Лиза, блядь, ёбаная. Все эти ваши балеты, кордебалеты — хуита полнейшая. Бог войны и точка наш Бизон.       Илья ошеломлённо посмотрел на друга, впервые слыша от него подобное, да ещё и в свой адрес. И приятно, и смущение было. Даже щёки почти заалели. Кажется, Пророку хватит на сегодня алкоголя.       — Возбуждает даже… — добавил тише и поймал изумлённый взгляд парня, что сидел в углу кухни и смотрел на товарища.       Илья замер, ловя непонятную волну беспомощности. Ни взгляда отвести, ни сказать что-то в свою защиту. Даже привычно ругнуться не мог. Сердце колошматилось в груди как бешеное после услышанного и пойманного взгляда.       — Сейчас сам всё увидишь, — прервал неясное молчание Дима и первым отвёл взгляд от зелёных, болотного цвета глаз в углу кухни. — У тебя на планшете всё или где? — остановился, сделав два шага в прихожую, и вновь обернулся, снова ловя взгляд парня, что своих глаз от товарища так и не отводил.       — В облаке, кажется… Все простые видео в облаке… — прочистил горло и со вздохом опустил взгляд на Женю.       Тот смотрел своими удивлёнными янтарными глазами на Илью и явно не понимал, что он тут забыл среди этих людей. Кем они являлись, о чём вообще говорили и о каком сексе говорил Пророк. Да, звучало странно, Илья, наверное, от этого опешил, что и его это могло возбуждать, но да, почему нет? Когда человек в работе искусно двигается, знает, как себя вести и отрабатывает на полную — это действительно красиво. И не важно, как ты работаешь: в двойке, тройке, четвёрке, какая у тебя роль и что в руках. Знаешь, что делать — красавец. Сохраняешь хладнокровие — вдвойне красавчик. А движения, когда ты спокоен, собран и знаешь, что от тебя требуется: где сесть на колено, где лечь, где силуэт уменьшить, а где выглянуть из-за укрытия и как это сделать — все становятся другими. Плавными, гладкими и мощными. Каждый шаг — уверенная звериная поступь по лесному мху. Отработка корпусом, руками, головой, рывок — грация и сила. Илья это обожал.       И было радостно, что Дима тоже видел это. И не в ком-то, а в Илье.       — Пароль от акка прежний? — зашёл Дима с планшетом в руках.       Илья молча кивнул, сведя взгляд с Жени. Странно, что ни мыслей о парне, ни воспоминаний. Он сидел рядом как говорящая мебель, хотя буквально месяц назад был почти что центром социальной жизни Ильи. Словно всё — появился Пророк, принёс за собой частичку своего и любимого Ильёй хаоса, и остальное перестало быть важным.       Война всегда и везде утягивала парня к себе, а Дима был войной. Будто и у него, и у Ильи осколки внутри, как магниты с разными полярностями, тянулись друг к другу.       Либо же он был просто привычнее для парня, нежели мягкий гражданский.       — Ну вот, допустим, — заговорил Дима, быстро найдя нужное видео. Положил планшет перед Женей, придвинулся ближе к нему и ткнул пальцем по экрану. — Учения были, Илюха там инструктором выступал. Он французский хорошо знает у нас, показывал, объяснял. Это мы местное ополчение готовим. Просто посмотри, как чётко и красиво он двигается. Насколько всё отработано. До мельчайших, мать их, деталей, — всё не мог успокоиться Дима, вгоняя Илью в неясное ощущение стеснения. — Бизон, а двигается как… ягуар, блядь.       Илья встал из-за стола и пошёл искать стакан для виски под звуки стрельбы, что доносилась из динамиков планшета. Наливал виски под звук своего голоса, что на французском вещал, как правильно, на какие расстояния и где двигаться на поле боя. Сидел, пил стакан за стаканом, скучающим взглядом смотря в пол, и бездумно слушал происходящее на остальных видео и трёп товарища, что объяснял и показывал. Алкоголь так неожиданно сильно въелся в кровь парня, что он действительно плохо ощущал мысли в своей голове, хотя до приезда Пророка только и делал, что выпивал вечерами со скуки. Неужели толерантность к алкоголю исчезла после волшебных капельниц Димы?       Вечер казался бесполезным. Илья пил и краем уха слушал происходящее рядом и ни о чём не думал, а Дима заполнял пробелы в общении при проживании рядом с немногословным Бизоном. И Женя брал от попойки всё, вызнавая то, что не вызнал у Ильи. О парне спрашивал, о войне, да так, словно сам на неё собрался. А Дима и рассказывал, будто новобранца к своему первому выходу на поле боя готовил. Дотошно и настойчиво.       А затем кухню оглушил нечеловеческий вопль, сразу поднимая на затылке парня волосы. Дима шустро нажал на паузу и тяжело вздохнул.       — Нормальные видео, говоришь, в облаке? — сдержанным тоном спросил он и посмотрел на парня.       Илья быстро сообразил, что там могло быть.       — Ну попалось одно, подумаешь, — пожал плечом и встал, чтобы отлить.       — Это что было? — бездыханно спросил Женя, пялясь на видео, что было на паузе. Илья мельком глянул, что там было и конечно же увидел там пытку одного из террористов, которого он поймал. Ёбанный «мирный» араб в уже окровавленном пыльном изаре был распят на самодельном кресте. Илья услышал неприятный разговор за домом, где решил отлить, пока шёл из сельского магазина к своим. Парень поймал одного ублюдка на выходе, он же доставил и он же потом пытал. — Это Илья тут на видео?!       — Хочешь посмотреть? — вкрадчивым голосом спросил Дима, а Бизон пошёл дальше в туалет, не думая, что это хорошая идея. Мало того, что показывать то, что должно быть скрыто от чужих глаз, было плохой затеей, так ещё и Женю травмировать. Он же мягкотелый.       Илья закрыл за собой дверь, вжикнул молнией на штанах и услышал продолжающиеся вопли, а следом взывания к Аллаху, чтобы он помог. Видимо, Женя сказал «да». Любопытство победило.       Смешно это было Илье — стремление гражданских, да и в целом остальных людей, прикоснуться к смерти. К ней всегда тянулись те, кто её не видел и не ощущал. Илье вот было плевать на подобного рода контент. Да, он любил пытать, он любил убивать, но видеть, чтобы пощекотать себе нервы — нет. Любил смотреть, только чтобы вспомнить, при просмотре не чувствуя ничего. И что там ощущал Женя, глядя на то, как с мужика медленно сдирали кожу под палящим солнцем? Знал ли он, что перед этим ему вкололи дозу опиоидов, чтобы приглушить боль, дабы он перенёс больше, прежде чем отрубиться? Что чувствовал парень, впервые глядящий на такое? Страх, адреналин, жалость, отвращение? Или ему нравилось, но он боялся себе в этом признаться?       Стряхнув пару капель, Илья смыл и вышел из туалета всё под те же вопли. Обошёл Женю с Димой и сел на своё место, возвращаясь к недопитому стакану с виски.       Ему всё ещё было скучно. Вот если бы только Дима взял гитару и сыграл что-нибудь, да спел… Илья скучал по его пению, не признаваясь даже себе. А крики тем временем наконец-то стихли. Дима хмыкнул и стал листать какие-то фотографии, а Женя, видимо ошеломлённо, молчал, переваривая увиденное. Парень поднял на него быстрый взгляд и увидел шок. Пустоту в глубине глаз, бледноту лица и приоткрытый от ужаса рот. Это не у Ильи ПТСР, как все любят говорить, а у Жени. Да и не верил Илья ни в какие ПТСР, но глядя на Женю, мог бы поверить.       — З-зачем ты это делал?.. За-зачем вообще пытать людей?.. — выдавил из себя и, подрагивающей ладонью обхватил свою бутылку с пивом, чтобы жадно сделать несколько глотков. — Господи…       — Сука, — усмехнулся Илья и поймал удивлённый взгляд Димы. Сучёнок сидел и молчал после того, как показал трешак гражданскому, оставляя разборки на Бизона? Молодец, хорошо устроился. — Зачем пытать людей, зачем воевать, зачем убивать. Ты своей капустой подумай на голове «зачем». А ты чё замолчал резко? Показал эту хуйню, теперь рассказывай, как мы мир спасаем своими жизнями. Ты любишь эту тему, герой хуев.       — Так, — нахмурился Дима, откладывая планшет в сторону, — я спросил, будет он смотреть или нет, я никого не заставлял этого делать.       — Нашёл, блядь, кому показывать! — вскинул руки Илья, глядя прямо в глаза Пророку. — И нашёл что!       — Жень, — обратился к парню Дима, — ты как?..       Женя нервно выдохнул, глядя пустым взглядом в стол.       — Да пизда ему, — махнул на него рукой Илья и вновь припал губами к краю стакана с виски на дне.       — Я-я просто не понимаю зачем… это же… он же…       Илье вдруг захотелось показать ему своё тело, чтобы он прекрасно понял, зачем он это делал и почему будет делать дальше. Но желание как появилось, так и погасло, потому что логичного объяснения почему именно тело и почему будет продолжать — не нашлось.       — Пытка — это отличный способ развязать язык человеку, который не очень сговорчив, — спокойно начал Пророк. — Разведка — это не волшебные ребята, которые найдут любую инфу по мановению руки сверху. Не вся информация на поверхности, а если мы ловим языка, то всегда допрашиваем его. Уж кто, а люди, с которыми нам приходиться иметь дела, а это, поверь, люди последнего человеческого сорта, никогда не говорят по доброй воле и всегда готовы умереть ради своей идеи.       Женя тяжело вздохнул, не принимая эту информацию.       — Илья в их руках был… боюсь предположить сколько раз…       Бизон фыркнул и залпом допил виски из стакана. Грохнул дном о стол и налил ещё.       Пытали его, да. Не один и не три раза. Пытали умело, наслаждаясь каждой секундой, криком парня, каждой его каплей крови. Наслаждались как падальщики, учуявшие в воздухе запах скорой добычи.       Снова прикоснувшись губами к краю стакана, Илья тяжело вздохнул.       Пытки…       — Илюх, — позвал его Дима.       Бизон продолжал сидеть, привалившись спиной к стене позади себя, с прислонённым к губам стакану, и смотреть на кухонный гарнитур перед собой. Завис из-за ёбаных пыток. Вспоминал, кровь усерднее по венам прогонял, но ничего конкретного вспомнить так и не смог. Лишь адреналин в крови поднял.       Как вспоминать, думать о них…       — Ты больше всех эту хуйню пережил, не поделишься с Жекой опытом? Почему, как, зачем и насколько приятно должок за себя возвращать?       «Должок» — эхом отпечаталось в сознании, и Илья залпом выпил второй стакан, не деля дозу на глотки. Просто влил алкоголь в себя и скривился от того, как драной волной он прошёлся по глотке и тяжело осел в желудке. Опустил взгляд в пол и тяжело вздохнул. Отсутствие мыслей будто по щелчку чьих-то пальцев вновь накрыло одеялом и вместо ответа Илья промолчал, погружаясь в непонятное состояние тусклых воспоминаний, которые создавались окружением и собственным состоянием непонятной готовности к чему-то из-за ебучего хлопка Димы в ладони.       Будто там начался какой-то отсчёт, а чёртово «должок», ускорило его.       Илья, что произошло с ним в плену, неважно в каком, говорил всегда мало. Пара слов там, тут и чаще всего отшучивался, мол, ничего страшного, живой, меня так легко не взять. И вспоминать об этом не любил, но если мысли всё же нагоняли, то гнал их прочь, отвлекаясь на более важные аспекты своей жизни или просто утопая в работе, что ждала его до выхода на боевое. Сейчас почему-то переключаться не получалось и виноват алкоголь или атмосфера гражданки — непонятно. Но знал Илья одно наверняка — что чем больше он вырывал из разговора Жени и Димы слов, тем больше вспоминал, глядя в одну точку. Вспоминал то, что почти стёрлось из сознания, чтобы не причинять ни боли, ни дискомфорта в повседневной жизни.       Как всё его чёртово прошлое.       Дима, поняв, что от Ильи ничего не дождёшься, что-то там пытался объяснить Жене, изредка произнося слова: Илья, пытали, пережил, живой. А Женя на повышенных тонах пытался доказать что-то своё, не соглашаясь с мужчиной. Чаще всего выкрикивал слово «неправильно». А Илья повторял про себя только «пережил» и «неправильно». Словно неправильно, что пережил. Не должен был. Не тогда.       Вздрогнув от резкого вскрика Жени, Илья нервно дёрнул плечом и уронил напряжённый взгляд в пол. Почему-то захотелось бежать прочь из квартиры на свежий воздух. Необоснованно сильно. Прочь из тесного помещения и голоса человека, которого он не знал. А Женя всё продолжал говорить на повышенных тонах и спорить, заглушая Диму, что мог бы принести Бизону немного покоя.       — Дим… — тихо позвал друга Илья, продолжая глядеть в пол.       Очередная гневная тирада Жени заглушила голос парня, и мужчина товарища не услышал. Звать его второй раз Илья почему-то не решился. Неясное ощущение, сжимающее тисками, просто не позволило открыть рот. Словно Димы тут вообще не было. Только истеричный Женя, что продолжал ругать бойцов и всю компанию, которая позволяла делать подобное. А потом ударил ладонями по столу, и Илья подпрыгнул от очередного испуга.       — Пиздец, — произнёс парень одними губами и тяжело сглотнул, поднимая нервный взгляд на холодильник. Сердце начало разгонятся в груди, а адреналин поднимать свой уровень в крови. И пока Илья вставал, чтобы выйти на балкон и покурить, ночной ветерок, принёсший с улицы немного прохлады, как пуля пробил голову Ильи одним простым воспоминанием темноты, в которой он с товарищами сидел и раз в день видел свет. Свет, который долгое время ассоциировался у него только с криками и беспомощностью.       — Илюх, всё ок? — послышался голос Димы, но Илья его будто не услышал. Встал и сразу схватился за край стола, когда его повело.       Нет, он определённо не «ок» и дело далеко не в алкоголе, что шибанул в голову, заставляя изображение двоиться перед глазами. Дело в том, что начало вращаться внутри него: тревога, страх и невыносимая вина, что он стоял и имел какое-то право дышать и пить, в то время как остальные…       — Да, всё отлично, — прохрипел Илья, тяжело сглатывая тягучую слюну. Давление в миг так сильно скакануло из-за резкого воспоминания, что одного из товарищей сварили, а кости потом стёрли в пыль, что в глазах потемнело и пришлось сесть обратно, сразу закрывая глаза.       Тошнило из-за тревоги и хотелось умереть из-за беспомощности и абсолютного бессилия перед прошлым, которое он вспомнил.       — Пытки… — шепнул Илья зачем-то, но его не слышали.       Перед глазами, даже с закрытыми веками, всё кружилось. Даже сидя хотелось за что-то схватиться, чтобы удержать равновесие. Ни то на стуле, ни то в жизни, что стремительно кренилась в сторону.       Когда привыкаешь к жестокости, она становится пустой. Пресной и абсолютно безвкусной. Чем больше её видишь, тем больше надо, чтобы что-то ощутить. И Илья был привыкшим. К своей боли, к пыткам. Кровь бурлила, адреналин стучал в ушах, сердце радовалось, мозг вырабатывал нужную дозу серотонина, но почему-то только под конец, когда смерть уже разгуливала рядом и облизывалась, ожидая, когда пленённый испустит дух. Человек кричит? Ну да, ему же больно. Невозможно не кричать, когда так больно — это нормально. Все кричат, и Илья кричал, когда его пытали. Кричал сильно, срывая голос. Это прикольно — осознавать, что уроду рядом больно и он вопит. У человека пошла кровь? Это максимально скучно. Илья не особо любил кровь — грязно, липкая, вонять может. Проверять выносливость человеческого тела? Да уже многое испробовали, многие могли медикам помочь и медицинскую книгу написать, какой комплекции, пола и возраста и что сможет выдержать.       Илья любил и радовался другому: последним минутам жизни. В них была магия. В них был азарт и зашкаливающий уровень адреналина. Когда в чужих глазах ещё есть разум и желание жить дальше, а тело говорило «нет». Все хотят жизнь — это неизбежно. Мозг всегда хочет жить, он будет спасать тебя до последнего, хочешь ты того или нет, и Илья видел это в телах рядом. Он это любил. Особенно любил, когда жизнь и смерть оканчивались агонией. Парень всегда следил за ней. Вглядывался в опустевшие глаза, слушал вдохи и буквально видел, как последние крупицы жизни покидали тело.       Он был зависим от этого необъяснимого спокойствия скорой смерти.       Но вспоминая смерть товарища буквально в двух метрах от себя, которого пытали на его глазах, Илья начал испытывать настоящий ужас. Андрей захлёбывался кровью из-за проткнутого под конец лёгкого и громко булькал, ещё сохраняя рассудок. Ослабшими пальцами скрёб по пыли под собой, пытался лечь на бок, но последние силы уходили на бесполезные жадные вдохи, что лишь ускоряли его смерть.       Если бы Илья открыл свой рот и рассказал обо всём, как того просили, их бы оставили в живых? Власть над тремя жизнями была у него, а условие одно: рассказать всё, что он знал. Может, Саня бы не остался перемолотой мукой в углу помещения, Андрея бы не пришлось потом отмывать от грязи и крови, чтобы передать на отправку домой, а сердце Матвея продолжило бы биться, не остановившись от страха и боли в середине пытки.       Тогда Илья был готов открыть рот в любую секунду, слушая вопли товарищей, которые были не в состоянии говорить сами из-за нескончаемой боли, да и слушали бы их, если главным доносчиком должен был быть Илья и только он? Бесконечное количество раз парень порывался открыть рот, бессчётное количество раз он произносил первые буквы, но в итоге молчал, понимая, что конец будет одним — убьют их всех, вне зависимости от правды, которую Бизон мог бы передать врагу. Это факт. Открыл бы он рот — предал бы весь взвод.       Но Илью оставили в живых после того, как последний товарищ навечно затих в двух метрах от него. Словно никто не врал, что будет свобода. Будто шанс действительно был, стоило только дать то, что просят, но парень им не воспользовался, погубив трёх товарищей бесчеловечной смертью. Своих последних друзей.       Когда неясный и жалкий сломанный звук вырвался из его рта, Илья открыл глаза, встречаясь взглядом с холодильником и кухонным гарнитуром напротив себя.       Бежать на край света хотелось всё сильнее.       — Илюх, ты, блядь, ок? — ещё раз спросил Дима и наклонился к парню, чтобы заглянуть ему в глаза.       Илья отвернулся, переводя ошалелый взгляд в окно. Смотреть в глаза товарищу было стыдно. Дима всей истории не знал, все думали, что до парня очереди не дошло и чужих бойцов что-то спугнуло. Илья истории сам не знал — забыл, видимо, чтобы было легко жить. Видимо, забыл, как большую часть своей жизни, что походила на далматинца, где чёрные пятна — это провалы в памяти. Воспоминания, которое исстрадавшееся сознание выкинуло из своей жизни, чтобы вскоре заполнить новыми.       Бизон не помнил боль, что пережил — она вообще хорошо забывалась, какой бы сильной ни была. Боль страшна в моменте, но в памяти не оставляла ничего кроме самого слова «больно» и привкуса неприятного состояния жгучей кислоты в разуме и теле. Страшно вспоминать другое — свои ошибки и то, что испытал психикой. Эта сука, кажется, держит в себе всё, не выкидывая за борт ни грамма. Лишь запихивала боль поглубже, чтобы в один миг вспомнить её и начать страдать вновь.       Дурацкое желание умереть шибануло по затылку и протекло огнём по венам. Высота третьего этажа показалась достаточной для того, чтобы прыгнуть и умереть, а не сломать себе позвоночник.       Для чего Илья пережил каждую свою пытку? За что ему это? За что нести этот острый камень на груди, который он успешно и отчаянно не замечал, если можно просто сдаться?       Почему эта тема вообще триггернула его, когда сами пытки проводить Илья любил?       А потом резко вспомнил хлопки, что подняли тревогу в организме. А следом вспомнил отвратительные шлепки плоти о плоть и хрипы друга совсем рядом, что обессиленно выгибался и пытался выползти из-под тела над собой, округлёнными от боли и ужаса глазами глядя на избитого парня рядом. Потом вспомнил радость на чёрном лице и хлопки в ладони, когда сдался сам Илья и беззвучно свернулся в калачик, скрываясь от карих глаз вокруг.       Он никогда не был бойцом и элитой, когда дело касалось пыток. В начале он сражался, искал смерть, чтобы не подвергать себя ужасу, что жил в чужих головах, держался сколько позволяло тело и психика, но под конец всё равно сдавался, превращаясь в безвольное, сломанное и истощённое существо. Медали он мог быть удостоен только по одной причине — он всегда молчал и никогда не говорил врагу ничего, о чём знал, чем вызывал на себя только больше гнева врага.       — Бизон!       — Я норм, — едва ли твёрдым голосом сказал Илья, продолжая глядеть пустым взглядом в окно на тёмное ночное небо летнего города. — Нажрался…       Почему все любят лезть на дно человеческой личности? Зачем людям это надо? Почему не понимают слова «нет», заставляя вопросами самому лезть в свои недра и выгребать на поверхность всё дерьмо, что там осело? Если человек пятился назад от любой близости, наверное, не зря и стоило бы оставить его в покое?       — Пытки… — прошептал ещё раз Илья и сглотнул ком. Когда его начало трясти он даже не заметил.       Домино, что боднул его голень и обтёрся об неё, наконец-то прощая за вчерашний пинок, стал последней каплей.       Схватив животное на руку, Илья встал и швырнул его в прихожую. Жестокость — это единственное, что помогало справляться с напряжением в теле.       «Почему ты такой?»       — Блядь, какого хуя?! — крикнул Пророк и вскочил из-за стола. Женя испуганно вскочил следом и сделал шаг назад, дальше от парня, что стоял и пустым взглядом смотрел на холодильник, перекрывая реальность умирающим товарищем, что лежал совсем рядом и хватался за жизнь потому, что Илья заранее предрешил их судьбу своим молчанием, считая правдой то, что их убьют в любом случае. — Жень, назад…       — Уёбывайте, — прохрипел Илья, смотря вперёд и только вперёд.       — Бизон?..       — Уёбывайте все нахуй! — взревел парень, кидая застеленный непрошенными слезами и яростью взгляд к Диме, что тоже сделал шаг назад. — Ты — в первую очередь! — ткнул пальцем в мужчину, что сразу выгнул бровь.       — На тебя белка что ли напала? Ты хули завёлся-то, блядь?!       Илье хотелось просто кричать в пустоту, и он не понимал почему. Вырвать из себя всю боль, что проснулась. Прыгнуть из окна, нажраться стекла и ножом выскрести поганое ощущение ненужности и беспомощности из-под кожи. Хотелось тотального и бесконечного одиночества, но Пророк как стоял на месте, так и продолжал стоять. И Женя, имея препятствие в виде мужчины между собой и парнем, тоже стоял на месте. Любопытная сука.       Каждый чёртов шрам на теле, полученный во время допросов и пыток, начал жечь.       Ебучие пытки. Дима-то сам хоть раз испытывал что-то подобное? Все эти унижения, боль, страх неизвестности? А Женя? Сраные любители контента пожёстче.       Дима ничего не знал о человеческих душах. С ним рядом легко и хорошо, потому что он действительно любимый хаос Ильи. Но у него был один огромный проступок, чтобы дальше быть другом и спокойствием — он разбередил те раны, о которых не знал ни он сам, ни хозяин ран. Своими ебучими нравоучениями и попытками сказать парню, что он не в норме, он должен быть другим, растерзал всё закрытое, что по итогу начало кровоточить.       — Уёбывай нахуй… — просипел парень, едва сражаясь со своим внутренним состоянием близкой истерики, которую хотел пережить в одиночестве. Сил держаться просто не было. — Или я прирежу тебя…       — Жень, уходи…       — Может… полицию вызвать или вра…       — Никого не надо.       Илья поднял взгляд к потолку, стараясь удержать слёзы и всхлип в себе. Внутри жила только боль. Что выжил, что погубил и что пережил все те пытки, нацеленные сломать и убить. И почему он над ними смеялся всё это время? Это же пиздец. Кровь, вопли, волосы, моча и бесконечная, невыносимая боль, унижения и неизвестность.       — Илья, — мягко позвал его Дима. — Что произошло?..       Ответа не было. Вместо попытки понять хоть что-то Илья нагнулся к бутылке виски и сунул горло в рот, чтобы залпом допить остатки. Чтобы нажраться до визга и перерезать себе горло.       — Эй-эй-эй, харэ!       Бутылку резко вырвали из рук и отставили в сторону, пролив немного на Илью, на себя и на стол.       — Да хули ты лезешь вечно, блядь… — шепнул Илья, глядя на товарища и не понимая ничего.       Но, кажется, впервые в своей наёмничьей жизни парню просто стало по-настоящему жаль себя. Что он вот такой вот прекрасный боец, с оболочкой из самой крепкой брони, но внутри перемолотый в фарш. Что вдали от огня войны он боялся снова попасть в лапы к врагу. Что, стоя на кухне и ощущениями вспоминая каждый прожитый кошмарный день в аду, он начал бояться темноты, воды, тесных помещений и чужих рук. Как собака, которую часто били.       — Хули вы все от меня что-то хотите… Оставьте меня в покое, — шепнул только Диме и осел на пол, прислоняясь спиной к холодной батарее позади себя. Сел и закрыл лицо ладонями, следом закрывая и глаза. — Дай мне просто сдохнуть.       Смерть — это легко, когда ты устал.       — Жень, уходи, я серьёзно.       — Я могу чем-ни…       — Найди кота, забери его и уходи.       — Ладно…       — Илья, — снова мягко позвал его Пророк, садясь рядом. — Пойдём, я тебя спать уложу?       Дима звучал как из-под воды. Далёкий знакомый голос, приглушённые слова, отсутствие какого-либо смысла. Илья не хотел его слышать, хотел, чтобы он ушёл, но уставший и напряжённый вслушивался, чтобы найти точку опоры и заземлиться в реальном мире, прекратив падать в пустоту, что зияла под ним чернотой и вопила тысячами голосов погибших.       Война — это страшно. Первый раз он понял это после своего первого настоящего боя, но почему-то забыл об этом ярком осознании. Во второй раз он понял, что это страшно спустя десять чёртовых лет в самых горячих точках мира, сидя на кухне на гражданке. Вдали от любых боёв. Но самое паршивое, что всё равно тянуло обратно. Хотелось вновь окунуться в этот ужас, вспомнить на вкус всё пережитое и ощутить жизнь, что ощущалась как никогда ярко и по-настоящему только там. Там он был нужен, там о нём помнили, на войне Илью знали. К стрессу привыкаешь, он помогает забыть. Хуже ведь не будет, когда ты и так в аду? О смерти не думалось, пока она была рядом. Перенесённые ужасы стирались один за другим, переписываясь в памяти новыми.       Илья осознал одно — его психика, пережившая все ужасы, отменно умела удалять из памяти все перенесённые кошмары. Буквально пара недель в госпитале, дальше от боли, что вынес, он выходил в строй снова собой. Улыбался, шутил о том, что пережил, и со временем стремительно забывал.       Приобретённый навык?       — Ильич, — хмыкнул Дима, устраиваясь удобнее рядом. Илья не видел, но слышал шорох одежды, а потом ощутил рядом с собой призрачное тепло чужого тела, от которого хотелось отстраниться. — Реально нажрался что ли, буйный?       Илья покачал головой и рискнул отнять от лица руки и открыть глаза. От собственного же состояния было страшно и молчать, несмотря на запреты лезть куда не надо и трепаться о себе, не мог.       — Я устал… — шепнул на грани слышимости и, закрыв глаза, по-настоящему заплакал, содрогаясь всем телом.       Он сдался алкоголю, воспоминаниям и возненавидел себя. Особенно за бездействие, когда в метрах от него мучили боевых товарищей. Грозный и сильный Бизон был рядом и не мог помочь. Вот это герой. Только смотрел и захлёбывался собственным страхом, что он следующий.       Слёзы казались чужими и состояние неподконтрольного плача спустя бесконечное множество лет холода было мерзким. Как чёртовы судороги, над которыми не было никакого контроля. Словно Илья умирал изнутри.       — Братан… — страдальчески протянул рядом Дима.       Ни мыслей, ничего — только ненависть и жалость к себе. Ублюдок, родившийся в горниле войны. Ни сострадания, ни возможности любить, ни друзей, ни мечты. Только жестокость и желание воевать дальше. Как наркоман, Илья тянулся за дозой привычной жизни, которая была только там, где обитала смерть.       И плакать, несмотря на вечный холод, было приятно. И Илья ревел. Громко и непонятно сколько, не чувствуя ничего кроме желания наконец-то успокоиться. Поэтому, когда пришло наконец-то спокойствие, тишина оглушила его.       Что это было — стало первым вопросом, что лениво проник в уставшую, раскалывающуюся от слёз голову Ильи. Словно кто-то приоткрыл слив и вот его прорвало.       Одно осталось точно — страх. Остаться абсолютно одним в темноте и тишине собственной бессмысленной и разрушенной жизни.       Дима рядом, что сидел и молчал, не предпринял ни одной попытки заговорить или успокоить парня. Ни слов, ни успокаивающих объятий. Словно знал, что не позволят. Что своими попытками сделать лучше, он сделает только хуже. Илья же не знал, что было бы. Наверное, новая волна истерики, потому что прикосновение чужих рук в голове ассоциировалось с болью.       — Идём, ляжешь. Тебе надо отдохнуть, — было первым, что сказал Дима. Встал с пола и глянул сверху вниз на парня, что сидел и пустым взглядом смотрел в пол, не имея ни мыслей, ни сил.       Парень не нашёл причин, чтобы сказать «нет». Он ощущал себя слишком уставшим и безвольным, будто кто-то выкачал из него все силы. И Илья даже знал, что это было — слёзы. Та самая истерика, которую он ощущал каждым волосом на теле.       Как низко…       Встав на ноги, Илья тяжело вздохнул и побрёл вслед за другом в комнату, чтобы лечь.       — И чё ты ещё здесь делаешь? — холодно спросил Дима, вставая рядом с Женей. — Нравится представление?       — Я не…       — Проваливай.       Илья встал за плечом Димы и взглянул на парня у двери, что выглядел растерянным и испуганным, прижимая к себе такого же растерянного и испуганного котёнка. Поймал взгляд янтарных глаз и, не выдержав и пары секунд, отвернулся. Интересно, что об этом всём думал Женя? Жалкое, наверное, было зрелище.       И плевать.       Парень ушёл, тихо закрыв за собой дверь, а Илья пошёл в комнату и замер на середине, вглядываясь в темноту, что давила со всех сторон. Благо Дима, будто зная, что делать, включил торшер возле дивана, где спал Илья, и разогнал половину черноты, этим позволив парню посреди комнаты дышать.       — Раздевайся и ложись. Тебе выспаться надо, ладно?       Илья бездумно кивнул и кое-как, будто вот-вот и упадёт, снял с себя рубаху и кинул на пол к дивану. Снял и замер, опуская взгляд на своё тело, шрамы на котором начинали болеть вновь, стоило только вспомнить происхождение каждого.       Страх снова начал подкрадываться со спины. Непонятный и липкий. И с каждой секундой он усиливался. Чем дольше Илья смотрел на шрамы, ощущал прохладу воздуха на обнажённой коже, тем дискомфортнее ему становилось. Поэтому, когда что-то похожее на панику лизнуло затылок, нагнулся за рубахой и надел её обратно.       — Не стоит их стесняться. Ты пережил ад — это многого стоит, — донёсся голос Димы из угла комнаты. Мужчина сложил арафатку на своей кровати и вскоре встал рядом с парнем, что так и стоял, не предпринимая никаких попыток лечь спать. То, что он разделся, а потом оделся, наверняка увидел и сложил два и два.       Внутри всё снова неприятно сжалось и вдруг захотелось стать кем-то другим. Маленьким, незаметным и никому не нужным.       — Я не хотел переживать ни один ад, — признался Илья и тяжело сглотнул. Поднял взгляд над головой Димы и уставился в плазму у противоположной стены, которую ни разу не включал. — Я всегда сдавался. Каждый раз, когда я выживал, я хотел умереть, но не делал этого. Я ведь боец…       Дима напряжённо поджал губы, а Илья ощутил новую волну усталости, что медленно закрывала ему веки.       — Почему ты никому об этом не говорил?       Отвечать не хотелось.       Может, дело и не в шрамах далеко. Может, привык, что если он без одежды, то будут унижения и боль, а если унижения и боль, то вся сила и злость из тела улетучивались, оставляя только страх и желание спокойствия. Ведь чем больше сопротивления, тем свирепее истязатель. Илья сам был таким.       — Я отлично умею забывать о некоторых вещах, — шепнул Илья и отвернулся к дивану, чтобы сесть на него.       Дима промолчал, глядя на парня сверху вниз.       — Все думают, что я герой, раз неизменно выживал. Шутил по возвращении, отмахивался, будто мне это ни по чём… А на деле я боялся лишний раз вспоминать, что каждый раз скулил как сука, сделать ничего не мог и хотел только умереть.       Склонился и спрятал лицо в ладонях, без своего на то желания вновь утопая в воспоминаниях.       Дима молча сел рядом.       — Тебя пытки на кухне триггернули? — спросил спокойно, и Илья кивнул.       Больше Дима не говорил, а Илья, кажется, впервые видел друга, который не знал, что сказать. И, спрашивается, зачем тогда было узнавать что-то, к чему не был готов заранее? Или Дима ожидал услышать радостные истории, что Илья сам принял решение быть таким? Что скрывать тело под одеждой — это просто его маленькая странность на пустом месте? Что необщительность — скверный характер, а злость на пустом месте — это тупизм. Илья сам не знал истоки своего состояния, мог только догадываться, но ничего лёгкого и светлого там точно не было и лезть туда, чтобы узнать, он боялся.       Хватило того, что было сегодня.       Пытки…       Больше над собой, пережившим их, смеяться не хотелось. И ведь это малая часть айсберга. Верхушка, как любят говорить люди. А что глубже, под водой? Илья жил ощущениями воспоминаний и скудными картинками. Но что будет, если он насильно вспомнит каждую?       Как всё было хорошо раньше. Жил в привычном мире и ничего не видел внутри себя. Непобедимый Бизон — герой всея ЧВК.       — Голова кругом, — вздохнул Илья, нарушив тишину, и убрал от лица руки. Умыл лицо и осмотрел комнату. Он был опустошён.       — Ложись. Утро вечера мудренее, — сказал Пророк и встал с кровати.       Илья не спорил. Лёг прямо на одеяло, удобнее устраивая гудящую из-за слёз голову на подушке.       — Сыграй? — попросил тихо и глянул на спину Пророка, что сделал несколько шагов на выход из комнаты.       — Сыграть? — удивился он и обернулся, быстро находя взгляд Бизона.       Парень молча кивнул.       — Тишина… она… — сглотнул и отвёл взгляд от друга, не имея возможности сказать слово «пугает».       Просить дважды не пришлось. Дима прошёл к гитаре, взял её и, сев прямо рядом с парнем на полу, сжал пальцами гриф. Посмотрел на корпус, пробежался взглядом по ладам и посмотрел на парня напротив.       — Знаешь, Иль, прозвучит эгоистично и, возможно, ужасно, но это самый лучший день рождения. А твоё состояние и слова — лучший подарок. Извини. Нет ничего ценнее, когда человек рядом, которого ты ценишь и уважаешь, открывает то, что так тщательно скрывал. От этого знакомство и особенно дружба с ним становится ещё более… не знаю, сокровенной что ли и ценной, — пожал плечами и провёл пальцами по струнам, глуша их ладонью на грифе. — Сказать честно, я не знаю, что тебе ответить на твои слова… если ты вдруг ждёшь от меня что-то. Нужно немного времени. Ты — самый сложный человек, которого я когда-либо знал. Но могу сказать, что ты не один. Тебя ценят и любят. Для меня верность — это не пустой звук. Я тоже тебя очень ценю и люблю, если для тебя это вообще что-нибудь значит.       Для Ильи это значило всё.