Буревестник

      Дорогу обратно Илья мог назвать одним только словом — ад.       Он возненавидел сына Жени. Игорь сел в машину и сразу начал заваливать парня разными вопросами про своих любимых солдат. А всё, что мог делать Илья — это молчать, стараясь держать себя в руках, так как этот маленький гадёныш лез почти на передние сидения, игнорируя ремень безопасности, и не слушал отца, который чуть ли не орал на него. Илья же закипал внутри себя, покусывая самый кончик языка. На нём висело столько разных слов и фраз, что он мог бы любого из людей поставить на место. Ещё и кулаки чесались, чтобы всыпать сучёнышу. Чтобы знал своё место и заткнулся наконец-то.       Илья горел, потряхивая больной ногой. Смотрел в окно на тёмную улицу и фонари, да напевал про себя любимую песню Пророка. Минута за минутой, чтобы хоть немного успокоиться.       «Если бы я был пулей, летящей, не зная преград. Сквозь огонь и свинцовые бури, сквозь истошные крики солдат»       Он пел её каждый раз будто в последний. Рвал глотку, рвал струны на гитаре и этим цеплял. Всех, кто был неподалёку. Может, цеплял и врагов, что так же отдыхали между боями. Илья тоже слушал. Всегда в стороне, покуривая сигарету. Следил за товарищем из темноты и слушал, поглощая в себя все звуки, что издавали Дима и гитара, и все эмоции мужчины, что виднелись на его лице. В моментах, когда он пел, всегда было что-то особенное. Густое и спокойное. Витало в воздухе и, достигая Ильи, успокаивало как транквилизаторы.       «То со всей кинетической дури, я б орал тому парню: «Пригнись!» Тогда бы совсем иная у парня сложилась жизнь»       Дима, несмотря на свою внешнюю грубость и врождённую жестокость, был довольно мягким и добрым человеком. К своим. Как и Илья.       Или нет.       Всё же Илья умел кричать на близких товарищей и делать словами неприятно. Мог и любил драться с ними, сам начиная драку. Не думал, что он делал не так, не обращал внимание на эмоции другого человека. Гнул свою линию и всегда до последнего отстаивал свои позиции и личные границы.       Пророк так не делал. По крайней мере, точно не с Ильёй. Будто за эти годы научился видеть парня и прекрасно понимать, где стоило бы отступить. Но иногда почему-то всё равно играл с огнём, делая уверенный шаг за эти самые границы, о которых знал. Заходил за чужую колючую проволоку, слышал рычание и по-умному, с улыбкой, отступал.       Илья впервые по-настоящему скучал по Диме.       «Он придумал бы средство от рака. Он построил бы сотни дорог. И отец бы его не плакал, он бы столько увидеть смог»       Илья закрыл глаза, стараясь максимально абстрагироваться от двух спорящих в машине людей, повторяя про себя строки из песни и пытаясь окунуться хотя бы в один день, где слышал её в исполнении друга.       Хотелось нелюбимой тишины с шумом гравия под колёсами и гулом мотора. Люди вокруг просто не ценили того, что имели. Полей и лесов за окном, не ценили ровной дороги, спокойствия и безопасности. И особенно личных границ человека рядом. Они будто бы вообще ничего не ценили. Женя преследовал непонятно какие цели, не видел ничего вокруг, живя только сыном и работой. Маленький гад рос избалованным ублюдком, который даже не пытался слушать старших, заваливая парня, у которого разболелась голова, глупыми, неуместными, болезненными вопросами, порой повторяя их вновь и не имея ни стыда, ни совести.       Илья не любил тишину, но теперь её желал. Он обожал зелень полей и лесов. Он влюбился во всё то, что проносилось мимо него за окном и то, что отбирали у него два человека в машине. После умиротворения на речке он будто бы переместился в ад. В свой личный бурлящий кипятком котёл мирной жизни с двумя гражданскими рядом, где не было ничего привычного. Лишь свет в машине, темнота за окном, где невозможно было что-то разглядеть кроме подсвеченной фонарями дороги и бесконечный галдёж ребёнка и мужчины, который не мог с ним справиться и будто бы не очень старался.       «Не лежал бы пробитый мною, на Синявинской высоте. Он бы вышел живым из боя. Со щитом, а не на щите»       Илья достал телефон и проверил входящие сообщения.       Пусто.       Сообщение, которое он писал другу ещё вчера, так и весело непрочитанным. А грудь почему-то грызли собаки. Что вот они поговорили, Илья вслух признался в дружбе и том, что ближе Пророка никого нет, а значит скоро случится что-то ужасное. Например, Дима умрёт как Апостол. Где ещё такие высокие шансы умереть, если не во время работы в ЧВК, которая всегда ищет точки погорячее?       А что Илья будет делать, если товарищ всё-таки умрёт?       Наверное, ничего. Вернётся в мир, что опустеет ещё сильнее. И не будет ни сигарет, ни болтовни рядом, ни бесящих парня ладоней на плече, ни песен под гитару. Мир затихнет. Как Илья вообще мог бы охарактеризовать Пророка одним словом?       Тот самый хаос?       А без хаоса, как известно, нет порядка. Хаос — это постоянное движение и неважно куда. А движение — это жизнь. Без него её бы не было. Не было бы ничего. Энергия, бешеная энергия, которой обладал Дима, как туман обволакивала со всех сторон. От этой энергии невозможно было сбежать, она всё равно находила тебя. Настигала и вновь обнимала, заставляя думать о себе, жить собой и терпеть себя рядом. Что Илья и делал. Думал о ней и хотел бы терпеть её рядом с собой, может, на сей раз не так сильно бухтя от её силы.       А все те месяцы, когда Пророк был в отпусках или не брал новые контракты, так как у него семья, что было?       Пустота, которую Илья заполнял работой. И почему-то только сейчас позволил себе признаться в этом. Что он скучал по нему все те дни, пока был наедине с другими товарищами, которых тоже считал своими. Но, видимо, не настолько своими, чтобы быть расслабленным и довольным жизнью.       «И его счастливые дети, с миллионами светлых идей, создали здесь, на планете, мир самых добрых людей»       Хуёвым было то, что Илья действительно начал много чувствовать и вместе с тем начинал всё меньше что-либо понимать. Та самая неведомая хуйня, о которой говорил Дима, скреблась, ворчала и выла, стремясь наружу, где когда-то жила и не знала бед. И от этого был один сплошной дискомфорт. На боевую задачу нужно выдвигаться с чистой и ясной головой. А после Илья был уставшим и думать не получалось. Если было свободное время, то он или не мог думать из-за переутомления, так как всегда изводил себя, или был занят другой работой. Теперь же у него было столько времени и свободы, что всё, что он делал — это думал и при этом прислушивался к себе.       Ошибка.       Хотелось обратно в отряд.       — А ты убивал людей?       — Игорь!       — Ты говоришь вообще?       — Игорь, млять…       Что это за непонятное чувство жило между рёбер Илья не понимал. Что-то похожее на сильную тоску по чему-то утраченному, но очень дорогому. Близкому, родному, тёплому и уютному. Что так могли называть люди вокруг? Дом? Семью? Любимых людей? И что так мог описать в своей жизни Илья? Его семья — это не то определение, к которому привыкли люди. Дома у него нет. Любимого человека и подавно. Тогда откуда и по чему тоска? Сосущая и стонущая. Между рёбер, между лёгкими, в горле.       У него не было ни прошлого, ни будущего. Только настоящее, в котором творился самый настоящий ад из непонятных событий рядом и разрывов вокруг, которые он слышал в своих воспоминаниях, чтобы успокоиться.       «Там, где нет любви, всегда будет ненависть». Так говорил Цезарь, когда в очередной раз вёл воспитательную беседу со своим бойцом, что в который раз подрался и нарушил устав. В Илье не было любви. Только ненависть. И так же Цезарь говорил, что там, где живёт ненависть, никогда не будет любви.       Замкнутый круг, проклинающий Илью жить в одиночестве и кусать себя за свой же хвост как больная агрессивная псина. И он уверен, что стоит ему вернуться и увидеть Диму, как всё, что он понял и признал, обернётся против них.       Илья жестоко подерётся с Пророком. Потому что быть уязвимым он не хотел и не умел. Отношения, любые — это плохо и неприятно. Мерзко. И несмотря на это, непонятному страху и тоске, что поселились внутри, не хотелось бы оставаться в одиночестве.       Бизон любил войну, но не внутри себя.       — У тебя есть автомат?       Терпению пришёл конец, когда навстречу проехала фура и ослепила парня на пару секунд дальним светом.       Илья вдохнул, выдохнул. Снова вдохнул и, сжав кулак, со всей силы ударил по бардачку перед собой, сломав его, и резко повернулся к пацану.       — Ты можешь, блядь, заткнуться, дура ёбаная?!       — Илья!       — Ты заебал меня, объёбок мелкий!       — Илья, твою мать, какого хера?!       — Да, я убивал! Таких маленьких хуесосов как ты, блядь! Мне тебе язык вырвать и в пасть нассать, чтобы ты заткнул ебальник наконец?!       — Илья, блядь!       — И ты пошёл нахуй! Пиздюка своего успокоить не можешь, так сдай его нахуй в приют, пидорас!       Игорь заплакал, Женя резко дал по тормозам, сворачивая на обочину.       Рёв пацана был музыкой для ушей Ильи.       «Там где нет любви, всегда будет ненависть. А там, где живёт ненависть, никогда не будет любви»       «Не очень-то и хотелось»       — Уёбки, сука. Пацан такой же припизднутый в папашку, — плюнул он и вышел из машины.       Пение кузнечиков и тишина с поля оглушили разгорячённого гневом Илью на несколько долгих секунд. Он будто попал в другой мир. Тихий, тёмный, спокойный.       — Ты совсем крышу потерял?! — рявкнул Женя и схватил Илью за руку, чтобы развернуть к себе и начать выяснять отношения.       Только у парня были другие планы на этот счёт. Говорить он не собирался. И вообще Жека просчитался. Во всём. Начиная с того, что силы перед Ильёй у него не было, и заканчивая тем, что он считал Илью кем-то другим.       Вновь сжал кулак, замахнулся и ударил парня куда-то в скулу, хотя метил под челюсть, чтобы вырубить, а потом пиздить его ногами. Жека потерял равновесие, но на ногах устоял. Мужик.       — Ещё раз меня тронешь, я тебе позвоночник переломаю, уяснил? Будешь, сука, под себя ходить, — спокойно прохрипел Илья и пошёл к столбу, что стоял возле дороги, чтобы сесть в его тени и устремить уставший взгляд к месяцу, который светил среди звёздного неба.       А утро так хорошо началось.       Погрузив пальцы в песок, что был рассыпан вдоль дороги, Илья вздохнул, слушая кузнечиков в траве и рыдания мелкого пацана в машине.       — Раз-два, Фредди заберёт тебя. Три-четыре, запирайте дверь в квартире.       Ему нужны были его таблетки. Транквилизаторы, да помощнее. Чтобы упасть и не вставать как минимум трое суток. Чтобы без мыслей и сил. Ничего не чувствовать, ни о чём не думать, ни о чём не сожалеть. Ни агрессии, ни счастья. Овощная жизнь на прилавке овощной палатки, что стояла под палящим солнцем и кормила насекомых подгнившими частями.       У Ильи тряслись конечности и горело всё внутри. Возможно, у него подскочила температура тела из-за злости, потому что ему было нестерпимо жарко, но вместе с тем пальцы его рук были почти ледяными. Ему хотелось кого-нибудь убить. Отобрать жизнь и сделать это совершенно не быстро. Погрузить пальцы в мягкую плоть, испачкаться в крови, заглянуть в глаза и позволить себе быть оглушённым чужим истошным криком. Не думал о том как это сделать. Думал лишь о том, что испытает. Бешеный адреналин, ярость, ненависть, счастье, власть, истому, спокойствие, а под конец придёт умиротворение.       — Пять-шесть, Фредди хочет всех вас съесть. Семь-восемь, кто-то к вам придёт без спроса.       У парня закружилась голова и застучало в висках. Сердце вдруг забилось как умалишённое, игнорируя собственные правила поддержания жизни в организме. Или Илье так казалось. Но было почти больно. Из-за глупого органа стучал болью каждый сосуд, каждая артерия сжималась и резко распирала, прогоняя огромный поток крови по организму. Неприятно. Больно. И холодно. Всё-таки было холодно. А уголки губ неумолимо потянулись вниз.       Ощущение неописуемого страха накрыло внезапно. Тот самый момент, когда задел растяжку, услышал щелчок и успел подумать «пизда» перед тем, как упасть на землю. Шёл себе, аккуратно, осознанно, а хуйня накрыла внезапно. Какие-то моменты сложно отработать до автоматизма. Что-то, что происходило крайне редко. Исключительные моменты войны, что могут быть описаны в книгах на несколько страниц, на деле произошли пару раз. Обчитайся ты эту главу, но когда такой момент произойдёт, не имея должного опыта в реальной жизни, станешь ничем и сделаешь ничто.       Так же Илья не смог справиться с волной непонятного беспокойства, которое окатило и оглушило его как волна от взрыва, лишая ориентации в пространстве, звуков, мыслей и ощущения собственного тела и «я».       Илье хотелось разбить кому-то лицо. Голыми руками дубасить человека, пока он не сломает свои пальцы и не разорвёт собственную кожу об осколки чужого черепа. У мозга вообще всегда был какой-то свой уникальный запах, что, если принюхаться, перебивал запах крови. Он почему-то нравился Илье. Он был в какой-то степени сладким и нравился чему-то внутри парня.       Дима как-то говорил, что можно отвлечься методом подсчёта чего-то вокруг. Но Илья бегал отчаянным взглядом по тёмной глади поля и не понимал, что считать. Траву считать глупо, луна была в количестве одной штуки. Столб тоже один, двигать головой и телом не было сил, считать песчинки в ладони было невозможным. Так же глупо было считать звёзды на небе.       Мысль «что считать» была на истеричном повторе. И пока Илья не понимал, как себя успокоить, страх походил на приближающуюся смерть. Сердце вот-вот разорвётся от собственного ритма, артерии разорвутся от нагрузки, мозг отключится. И вроде плевать, но не здесь. Не среди поля, не в одиночестве.       Толчок откуда-то изнутри походил на позыв к рвоте, но был не им. Горький комок чего-то живого и тяжёлого перевернулся внутри и затих.       Нижняя губа начала мелко подрагивать, а уголки продолжали тянуться вниз. Сжав песок в кулак, Илья повторял про себя одно: «держись».       Насколько будет глупо сейчас писать Диме или звонить ему? Тут на удивление была связь. Что сделает друг, если сможет ответить? А если не сможет, то что делать? Насколько это низко — просить о помощи, когда плохо и страшно? Илья ведь Бизон. А Бизон ещё ни разу в жизни не вёл себя так. Это абсурдно, унизительно, уничтожительно.       Но всё же…       «Дим ты занят?»       «Ответь пожалуйста мне пизда»       «Меня разъебало»       «Мне нечего блять считать я в поле»       «Помоги дим ты мне нужен»       От ощущения собственной жалости и беспомощности тошнило. От себя тошнило, от жизни, в которую он угодил.       — Никчёмный кусок дерьма, сука, — зашипел Илья, поджимая колени к груди. — Урод. Бесполезный, никому не нужный урод. Слабак, ничтожество. Какое же ты ничтожество, Бизон! Ты ничто! Тебе надо сдохнуть… просто сдохнуть…       Уткнувшись лицом в колени, Илья замер, слушая собственный незнакомый скулёж, что рвался изнутри в тихую ночь.       — Валер… — вдруг позвал тихо, шёпотом. — Цезарь, заберите меня отсюда… Я не могу тут жить…       Внутренняя дрожь будто пыталась расколоть парня надвое, как землетрясение литосферную плиту.       — Дим… — горячо шепнул следом и глянул на поле. Тёмное, пустое. Как всё внутри парня. — Пророк, блядь, приезжай. Дим… — бездумно шептал в пустоту, задыхаясь от беспомощности и эмоций, которые не мог объяснить и разобрать на отдельные составляющие. Будто сумасшествие. Минутное помешательство. — Дима. Забери с собой. Я всё позволю. Всё стерплю. Только не здесь, не с ними…       Илья не двинулся с места, поджимая подрагивающие губы. Он продолжил сидеть у столба и утопать в собственном безнадёжном состоянии непонятной печали и тоски по всё тому же уютному, тёплому и родному «что-то». Уже даже убивать не хотелось.       День был кошмарным сном в тот момент, когда Илья точно понимал, что не спал. Всё было настолько реальным, что кружилась голова. Настолько сильным, что реальность казалась сном.       Мирная жизнь его убьёт. Или Илья убьёт кого-то рядом и сядет на пожизненное. Другого выхода не было. Он не сможет дожить эти два месяца без приключений. Всё это — одна большая ошибка. И из-за чего?       Мелкого уёбка в машине, который доёбывал вопросами?       Чушь собачья. Бред больного сознания. Психическое расстройство. Неспособность вести дела и диалоги с людьми вокруг. Незнание основ общения среди незнакомцев и мирных граждан. Отсутствие какой-либо адаптации к обычной жизни на гражданке. Он пёс, выращенный для боёв без социальной адаптации.       Миг вспышки, а Илья уже не видел мира вокруг и всё, что хотел — это сорваться с места и идти убивать как сбежавший из клетки зверь, что уже вкусил человеческой крови.       Или хотел просто сбежать домой.       Куда-то.       Когда из машины кто-то вышел, Илья не поднял головы от коленей, да и наверняка это был Женя. Услышал шаги, то, как положили что-то рядом, и слова:       — С нами ты больше не поедешь — Игорь тебя боится. Я, если честно, тоже. Вызови себе такси или поймай попутку. Прощай, Илья.       Хлопок дверью, шум песка под колёсами газующей машины и следом затихающий гул двигателя в ночи. А Илья закусил губу, и впервые за девять лет почувствовал что-то очень похожее на слёзы внутри себя, но глаза так и оставались сухими.       Илья вышел из себя из-за ёбаного ребёнка. Из-за собственного состояния, которое не мог контролировать. И Женя увидел его. Настоящего, живого, неподдельного Илью. Бизона. Безо лжи. Увидел и отвернулся. Испугался.       Что и требовалось доказать. Никому Илья такой не был нужен. Никто не будет с ним мириться. Никто кроме тех, кто уже знал его как облупленного. А это значило, что ему не место вне бойцовского загона.       Илья ударил Женю и готов был избить мальца. Он был опасен для окружающих и никто не смог бы ему помочь успокоиться. Никто кроме товарищей, которые могли бы связать парня, заболтать его или дать ему отрезвляющих пиздюлей, а потом связать. Или связать и избить. Без разницы. Жека же получил в лицо и отступил, оставляя Илью захлёбываться гневом от собственного невыносимого состояния одиночества и потерянности.       Ему нельзя было здесь жить. Это было ясно с самого начала, но нет, его гнали отдыхать и какой итог? Илья сидел и ненавидел себя за неумение жить.       А всё так оптимистично началось. Весь ёбаный день. А теперь встала жирная точка, завершающая будто бы всю его жизнь. Ночь вокруг, поле, свет от фонаря, кузнечики и больше никого. Илья думал о многих своих днях и никогда не мог даже предположить, что у него может наступить такой день. Он прекрасно осознавал, что это не сон, а реальность, но как же всё было странно. Всё, начиная от собственного состояния и заканчивая окружением вокруг.       А если не сон и реальность, то что?       Илья не знал, сколько сидел под столбом, но понял, что пора вставать. Медленно поднялся с земли, запрещая себе думать и что-либо чувствовать. Поднял уложенные рядом рюкзак и трость и осмотрелся по сторонам.       Он забыл самое важное — то, что он военная элита, наёмник. Бизон. Боец, что никогда не должен сдаваться. И это значило, что надо было идти вперёд несмотря ни на что. Что пора было вспомнить о том, что он поклялся не забывать.       Заприметив ниже склона свет фонарей города, Илья закинул рюкзак на плечи и медленно побрёл в его сторону, стараясь ни о чём не думать и ничего не вспоминать. Шёл и тихо напевал разные песни, не всегда попадая в ноты. Шёл, пел и делал всё, для того, чтобы обмануться и забыться.       Илья не верил ни в одного старого или нового Бога в мире. С лицом, без лица, именем ветра или дождя — неважно. Нет никого кроме Вселенной и мешков с костями, что были людьми. Но верил в то, что добраться до дома ему помогли именно Боги. То ли из-за усталости, то ли из-за пошатнувшегося ощущения реальности, когда рядом с ним остановилась знакомая машина и он услышал голос Жени, что просил сесть внутрь салона, чтобы он отвёз парня домой. Это было странным и почти иллюзорным. Да и Илья бы поверил в то, что всё сон, он уснул под столбом, но ощущения от ветерка, что дул в лицо из приоткрытого окна, боль в ноге и спине — были слишком реальными. Но самым ощутимым был именно ветер с запахом приближающегося дождя и вспышками молний где-то на чёрном горизонте.       Женя молчал всю дорогу. Хмуро, но задумчиво рулил, глядя в окно и не предпринимал никаких попыток заговорить, как он делал раньше. Игоря в машине не было, куда его дел Жека, Илья не думал. Сел на заднее сидение, открыл окно почти полностью и уставился на улицу, щурясь от ветра, что бил в лицо и резал глаза из-за скорости на пустой дороге.       Илья не пытался извиниться или хотя бы посмотреть на Женю. В тишине доехал до дома, вышел из машины и зашёл внутрь здания, наконец-то не думая ни о чём на свете.       Зашёл в квартиру, разулся и в одежде плюхнулся на диван, очень и очень смутно вспоминая о том, что завтра день, когда стоило бы навестить котёнка, которого он оставил на врачей. Да и стоило ли его забирать? Нахуй он нужен Илье, что ненавидел животных и не умел с ними обращаться? К тому же детёныш, больной.       Милый, чёрно-белый и тёплый.       Илья скривился в отрицании, но признал и понял, что нужен. Пусть и на время. Ведь осталось всего два месяца с хвостом. А там вновь то, к чему он привык.       Закрыл глаза и до утра провалился в неприятную дрёму со снами, что состояли из шума дождя за окном, мяуканья несуществующих котят и давления на шее, будто его пытались задушить.       С утра Илья без мыслей и эмоций встал, посмотрел на разбитые костяшки, которые повредил о бардачок, умылся и пошёл одеваться, чтобы вызволить Бурака из клиники и забрать его себе.       В тишине, спокойствии, с пустотой в голове и с дождём за окном, что моросил с самой ночи, Илья вышел из дома и пошёл по той дороге, которую помнил, когда пытался найти снимаемую квартиру и накричал на девушку на остановке.       Илья шёл, игнорируя моросящий небольшой дождик и голодный желудок. Шёл и шёл, не думая ни о чём и ничего не чувствуя, словно вчерашняя выходка и эмоции лишили его всего. И это было так приятно! Быть никем. Человеком без мыслей и эмоций. И было бы прекрасно вместо приятно, если бы Илья был не здесь, а среди своих. Стоял у стены, смотрел на разрисованный лист бумаги на столе, где был нарисован приблизительный план, курил и запоминал, слушая командира.       По пути парень зашёл в магазин, чтобы купить энергетик и пару батончиков, дабы прибить голод. Вновь поймал несколько любопытных взглядов на своей пачке с деньгами и из-за них вспомнил Жеку и весь вчерашний день. Как на шашлыки поехали, как он стрелять его учил, и как вечером всё покатилось в пизду. Да и в целом всё ещё катилось туда. И было ли Илье жаль, что всё вышло так? Нет. Маленький урод вывел его из себя, хотя Жека прекрасно видел, что Илье не нравятся доёбки его мелкого выкидыша. Но что он делал? Просил его прекратить на повышенных тонах? Игорь ничего не знал о просьбах, зато он прекрасно узнал угрозы и ярость, которые его тупорылый батька не мог дать. Уж если предки жизни не учили, опыт и знания мелкому даст Илья.       Так что ни грана сожалений в парне не было. Женя и Игорь получили то, что должно. Женя получил за то, что не смог вовремя остановить своего молокососа, а Игорь за то, что ебальник свой не умел держать закрытым и слушаться взрослых. Уж что, а личные границы для Ильи — это та черта, которую пересекать можно совсем малому количеству людей. И то крайне редко.       До клиники Илья добрался только с помощью навигатора, вдруг вспышкой вспомнив название, что видел на входе: «Котопёс». Вбил в приложении с картами и пошёл туда, куда указывала красная линия, огибающая дома и ведущая Илью к цели. И не было ни людей вокруг, ни машин, ни чужих взглядов. Только путь.       День был странным. Безэмоциональным и почти без мыслей, но Илья, даже понимая это, радовался ему. Всему тому, что он давал. Даже радовался дождю. Пресно, без улыбки и счастья. Как мог.       Внутри клиники всё было по-старому. Стеллажи, плакаты, даже девушка сидела та же, что и в прошлый раз, уткнувшись взглядом во что-то на столе.       Илья поправил рюкзак на плечах и прошёл на ресепшен, даже не зная, что именно спрашивать. Но как только подошёл, так сразу и сказал, даже не поняв, что именно висело на кончике языка.       — Как там мой комок?       Девушка подняла взгляд к парню и скромно улыбнулась. Отложила какие-то бумаги в сторону, карандаш кинула в стаканчик, а телефон переложила экраном вниз, будто Илья мог увидеть что-то важное на выключенном смартфоне.       — Здравствуйте! — улыбнулась она шире и опустила взгляд в угол стола. Протянула к нему руки, перебрала стопку бумаг и вынула один лист. — Тут есть только один клиент без имени и фамилии, — хихикнула она. — Подозреваю, что это вы. С котёнком всё хорошо. Буквально через день он уже чувствовал себя превосходно. Сейчас подойдёт врач и всё вам расскажет. Погодите минутку, я позову его. Присядьте пока или можете пройти со мной.       Илья демонстративно отвернулся и прошёл к стульям, где сидел три дня назад. Плюхнулся на один и поставил рядом свой рюкзак. Взглянула на девушку и заметил лишь её спину, что быстро скрылась из поля зрения. Ни с кем идти он никуда не хотел. И говорить ни с кем не хотел. Приоритет один: доставить кота на квартиру.       То, что говорил врач, Илья не слушал. Так, в пол уха, не очень интересуясь, как и чем его лечили и как быстро он шёл на поправку. Хотел просто забрать животное и свалить отсюда домой. И то ли он вздыхал часто, то ли глаза закатывал слишком сильно, но человек рядом быстро понял, что пора прекращать капать на мозги и встал, пообещав принести котёнка.       Когда Илья увидел на чужой ладони того самого мелкого, то слегка улыбнулся. Чёрно-белый, маленький. Тот самый котёнок. И имя Бурак вылетело из головы, потому что он кто угодно, но не мифическое существо. Он Домино. А Домино он, потому что — рыба! А коты вроде как любят рыбу.       Сменив одну мысль на другую, Илья затряс головой, выбивая из неё весь абсурд. Забрал котёнка, почти забыв о том какой он хрупкий, и попросил написать ему правила по уходу, спросил про еду, что покупать и как вообще ухаживать за животными, потому что этот котёнок у него первый в жизни. Девушки, конечно, переглянулись, но парню всё объяснили и расписали. Продали пакет корма, сказав, что твёрдую пищу он уже может есть, наказали заливать в рот лекарство через шприц ещё три дня и, чуть ли не перекрестив сурового промокшего парня и хрупкого котёнка в его руках, отпустили клиента домой.       Сунув котёнка в рюкзак, чтобы он не промок, Илья повесил вещь на грудь, чтобы видеть животное, и пошёл домой, отчего-то чувствуя себя легко просто от того, что он идёт домой и будет там не в одиночестве. Котёнок, тот самый, который ему нахер не всрался, снова с ним. Живой, почти здоровый, сидел в рюкзаке, смотрел голубыми бусинками на Илью и молчал. Но смотрел так пристально и открыто, что парень даже терялся от этого взгляда.       Покупать в зоомагазине лоток для животного, игрушки и прочие нужные вещи было почти нормально. Илья даже практически почувствовал себя обычным человеком, что решил завести питомца. И только одежда, что была на нём надета, рюкзак, повидавший не один бой, и пачка денег, напоминали ему о том, кто он есть на самом деле.       По пути домой получил сообщение от хозяйки квартиры, которая попросила парня сфотографировать ей показания счётчиков. Дала указания, где их искать и что ответ было бы здорово получить до завтрашнего вечера. Илья сделал себе пометку в голове, найти в квартире эти счётчики, а сам полез в чат с другом, который за последний месяц открывался больше раз, чем за последние полгода.       Сообщения с ночи были прочитанными, но ответа не было. И от собственной слабости, что проникла вчера в кости парня, стало тошно. Стыд облизал с головы до пят и Илья жалел, что не удалил эти сообщения. Наверняка Дима прочитал их и сказал про себя «ну нахер». Слабака этого доёбистого, что и дня не мог прожить без приключений там, где их обычно не бывает. Ещё и нытиком оказался. Бизон, который при отбытии чуть морду ему не начистил за то, что он доставал его разговорами.       Телёнок, а не Бизон.       Зайдя в квартиру, Илья замер, глядя на уже привычную обстановку. Осмотрел прихожую, заглянул в комнату и вздохнул, чувствуя, как что-то паршивое подкрадывалось со спины. Какие-то сожаления, неприятные воспоминания. Чтобы не дать этому завладеть своим сознанием, парень разделся, размял шею и пошёл в комнату, чтобы обустроить Домино во временном месте жительства, потом попробовать покормить его и почитать как приучать животное к лотку. В конце концов, Илья прекрасно помнил, что животных нельзя было заводить, а если котёнок загадит всю квартиру, то влететь может не только Илье, но и Валерию, так как он нашёл квартиру и устроил в неё парня. А уж если достанется Валерию, то следом, после дамочки, повторно достанется и Илье. Да и некрасиво выставлять Отца в дурном свете. Даже не то что некрасиво — это запрещено делать.       Решив обустроиться на кухне при изучении данной ему инструкции по уходу за животными, Илья открыл балкон, вскипятил себе чая и достал быстро завариваемую кашу, чтобы пообедать. И пока она разбухла в горячей воде, а котёнок спал на его коленях, читал то, что написали девушки, а потом, поглощая кашу, читал как приучать котёнка к туалету. Непривычно было изучать что-то помимо того, что касалось военного ремесла. Да и не сказать, что это было интересно Илье. Время сжирало, не позволяло думать о чём-то другом, и на этом спасибо. Жаль только, что чтиво было только на один вечер.       Было бы здорово, если бы котёнок в целом сжирал у Ильи всё его время, пока он ждал дня, когда сможет вернуться в строй.       Но Домино физически не мог развлекать Илью весь день напролёт.       Он или спал, или ел, или немного играл, перед тем как опять заснуть.       Но несмотря на его небольшой функционал и маленький заряд энергии, с ним было легче и теплее. От ещё одного живого существа в квартире, что передвигалось, издавало звуки и требовало внимания.       Илья хотя бы мог отвлечься на животное и вообще у него появился хоть какой-то смысл двигаться и вставать с компьютерного кресла, отвлекаясь от просмотра сериала. То корм проверить, то воды налить, то убрать за животным, которое буквально через раз поняло, где надо было ссать и срать. А когда он играл с Домино, то даже позволял себе улыбаться, потому что дурное поведение котёнка вызывало только улыбку и ничего больше.       Илья сделал ему в углу комнаты лежанку и туда скидывал все игрушки. Он так старался сделать уютно и комфортно, но в итоге каждую ночь Домино взбирался на диван к Илье и нагло устраивался прямо на нём. А парень не хотел его раздавить, если он всё-таки соизволит заснуть. Поэтому и так беспокойный сон стал ещё более беспокойным.       Но это бесило, ведь это всего лишь животное. Умрёт или нет — равноценно для Ильи. Но момент, когда котёнок неудачно упал с кровати и тихо пискнул, явно от боли, вызвал у Ильи улыбку вместе с приятным уколом в груди. Ему больно. Маленькому, хрупкому и беззащитному котёнку. И вся власть была у парня. Погладить или вывернуть маленькую лапку, заставляя пищать ещё раз, громче.       Но эти мысли он старался гнать. Домино ничего плохого не сделал, чтобы срываться на нём. Но услышав раз этот писк, Илья втайне от самого себя желал услышать его вновь и стать его причиной.       О Жеке Илья старался не думать, хотя в минуты тишины и покоя, когда Домино спал или Игорь пробегал по голове парня, всё равно вспоминал. И о парне и о том, как было хорошо рядом с ним. Хоть и неловко. У него был собеседник из числа гражданских. Кто лез вглубь, слушал парня и следовал его просьбам. Он искренне хотел сблизиться, но не рассчитал истинные слова Ильи, который говорил прямо и в глаза, что он плохой человек. Будто Жека не верил или не хотел в это верить, неясно что представляя в голове.       Илья не врал. Нигде. Говорил как есть и не его проблемы, что Женя не слушал и врал самому себе. Илья за собой вины не видел. Ударил — было за что. Сорвался на его сына — тоже за дело. Поэтому пошёл он нахуй из головы. Если он обиделся, как умели делать люди на удары по лицу, то пусть обижается. Илью это не касалось. Жека — мирный гражданин, не привыкший к таким жизненным раскладам. А Илья привык. И так же привык так решать многие вопросы.       Им действительно не по пути. Пора бы уже смириться с этим и расслабиться.       А очередная неделя с выпивкой по вечерам, чтобы было не так грустно и мысли засыпали, близилась к концу.       Дима так ничего не ответил, Илья тоже стыдился давать о себе знать после своих последних отвратительных сообщений. Даже не хотел вспоминать о том вечере. Стоило задеть хотя бы краем мысли, как он там сидел и звал на помощь — становилось тошно и парень сгорал от стыда.       Но не выдержав тишины товарища, который никак не давал о себе знать, всё же взял яйца в кулак и написал ему. Хотя письмом это было сложно назвать. Илье было настолько скучно, что он выпил, напялил на себя форму, бронежилет, а в разгрузку, куда убирал магазины, посадил котёнка и сфотографировал себя в отражении в зеркале, думая, что это смешно.       Сообщение к вечеру было прочитанным, а ответа как не было, так и нет. Ни на что. Ни на нытьё парня, ни на фотографию.       Что там происходило у друга — непонятно. И об этом Илья не хотел думать.       Он всё ещё не мог привыкнуть к тому, где он находился и кем он был на самом деле, чтобы быть здесь.       Готовить он не готовил, убираться — убирался, гулять — гулял, но больше ничего. Ни больниц, как обещал Валерию, ни походов в магазин, чтобы пополнить запас правильных и питательных продуктов. Ел непонятно что, что ещё сохранило свежесть, вроде сосисок, и на этом всё. Ну, ещё в одно лицо пил водку по вечерам, глядя на тёмное небо за окном и берёзку. Даже вода в душе перестала радовать. Горькая какая-то, безжизненная, и ванную ни разу не налил, чтобы полежать. Ходил в одном и том же и уже каждая собака во дворе могла узнать парня по одежде и походке за сотню метров. Только что бафф не одевал, чтобы лицо скрыть, хотя порой хотелось. И бафф, и кепку и броник сверху. Ещё бы автомат в руки или своего Зубра — вообще улёт был бы. Но Илья довольствовался малым, с тоской смотря на себя в зеркало. Хотя что сложного — прийти в магазин и купить одежду? Илья ведь покупал еду для котёнка в зоомагазине на углу. Даже свой размер знал, стоит только взглянуть на одежду, что была на нём. Но быть как все — этого он не хотел.       Сливаться с толпой, становиться гражданским — это страшно. Он ни диверсант, ни разведчик. Он штурмовик, а не модель для показа мод. Да и смысл что-то покупать, если скоро всё закончится? Нога уже прошла, голова тоже давно не болела, синяки с лица сошли, спина подвывала только по утрам. Зрение и слух остались неизменными, но это не проблема. Будет, значит, заказывать линзы на один глаз, а то что слышит плохо — да и Бог с этим. Это не такая большая проблема. Слуховой аппарат в ухо тоже можно подобрать. Не в восьмом веке жил.       Всё казалось бесполезным. Всё это пребывание в городе, которое не делало ни тепло, ни холодно. В начале было что-то интересное, а теперь стазис. Самый настоящий. Плохого и хорошего так поровну, что не чувствовалось почти ничего.       Илья почти не помнил последние две недели, ведь всё, что он делал — это сидел дома, смотрел сериалы, пил и иногда выходил погулять, если надо было купить еду быстрого приготовления или еды животному. Деградация всего в его жизни происходила на глазах. Ходил из комнаты на кухню и ощущал себя призраком. А вечерами, когда смотрел фильмы на планшете или пересматривал фотографии с разных направлений, не понимал, как всё обернулось так. Впервые за столько лет оказаться вдали от привычного, без понятия, что делать и как быть. Кем являлся Илья в такие моменты? Бойцом в отпуске, призраком или кем?       И мысли вроде бы были привычными, но каждый раз, когда Илья устремлял свой пустой взгляд в потолок и думал, эмоции приходили с той же силой, что и раньше. А потом поселился страх. Густой и сильный.       Когда он вернётся его просто не возьмут обратно.       Что тогда делать?       На уме было одно — смерть. Только какая, если Илья соглашался лишь на смерть в бою? Вызывать на бой ментов? Это смешно.       Звонок в дверь поздним вечером, когда Илья только вышел из душа, застал его врасплох.       Парень замер в прихожей с полотенцем на плечах и растерянно осмотрелся. Гостей он не ждал, хозяйка о визите не предупреждала. Это или тот мудак, что жил под ним, либо Женя, который пришёл извиниться за поведение своего уёбка и принёс выпить в знак примирения.       Илья так растерялся от внезапного визита человека за дверью, что даже не подумал, что был без верхней одежды и в одних трусах. Нахмурился, прошлёпал босыми ногами к двери и, игнорируя глазок, открыл, уже готовый возникать, ругаться или прощать, если это Женя.       Человеческого общения всё же не хватало.       Но это был не Женя и даже не тот пидор снизу. Не хозяйка квартиры, не кто-то другой незнакомый парню. Илья был готов увидеть даже Валерия, но никак не Пророка, что стоял с рюкзаком на плечах, с тростью в руках и улыбался, едва пряча улыбку за поднятой к носу арафаткой.       Илья стоял на месте и всё, что делал, это растерянно хлопал глазами, уставившись на товарища, что был внезапнее грома среди ясного неба.       — Опа! — воскликнул вдруг Дима и нагнулся. — Чуть не потерял покемона своего, — усмехнулся он и подобрал котёнка, что хотел прошмыгнуть мимо и сбежать к лифтам. Сжал его в ладони и посмотрел на парня, что так и не двинулся с места и даже рта не открыл. — Ильич?.. Всё в порядке? Можно войти?..       Илья впервые за минуту моргнул и сделал шаг назад, позволяя Диме пройти внутрь.       Сердце так неспокойно билось в груди, что нельзя было сказать наверняка — он испуган появлением друга, просто растерян или сильно рад? Или это всё плод его уставшего разума? В том числе и товарищ.       Дима поставил котёнка на пол, толкнул вглубь квартиры и зашёл внутрь, после чего закрыл за собой дверь. Для Ильи это всё выглядело как сон. И собственные движения казались чужими.       Как во сне.       Сон, сон, сон. Везде был он. Или парень действительно задремал где-то, желательно в лагере, либо сошёл с ума, потому что иначе он не мог придумать объяснение своим ощущениям и последним неделям.       — Ты чё здесь делаешь? — прохрипел не своим голосом и следом прочистил горло.       — Эм…       Пророк скинул с себя рюкзак и стянул с головы кепку, выглядя почти виноватым. Илья бы поверил, если бы знал, что мужчина может так выглядеть. От друга пахло дорогой и порохом. Не в прямом смысле, но Илья прекрасно представлял этот запах в воздухе. Знакомый и родной сладкий запах гари. И он скучал по нему.       — Как сказать… Мексика позади, я тут схлопотал ожог на пол ноги, после того, как мы случайно подпалили одну лабу и теперь я вроде как… бездомный.       — Чё?..       Илья не понимал: он злился или радовался появлению друга на своём пороге. Появление Пророка было таким внезапным, что он не знал, что делать и как быть. Вроде и рад, но не позволял себе радоваться.       — Я прям с поезда. Вчера прилетели. Жена меня из дома выгнала, видеть не хочет. Будет подавать на развод. Сказала, что заебалась меня ждать дома и волноваться, мне нужна только война, о семье я не думаю и бла-бла-бла… Забрала себе все мои деньги и… вот. Я бездомный нищий ветеран, — рассмеялся тихо и облокотился бедром о комод рядом. — Ну, как нищий… За ранение мне дал Валерий лично в руки, так что есть неплохая сумма. Но явно не то, что было!       — Ты что тут делаешь? — с нажимом и агрессией спросил Илья, считая, что его выставляли идиотом. И как парень и думал — стоило оказаться рядом с Димой, взглянуть в его глаза, как не было больше ни взаимопонимания, ни дружбы. Только яростное отстаивание своих границ и спокойствия, будто Дима не к нему на съёмную квартиру приехал, а в наглую распахнул грудную клетку и просунул за рёбра руки, трогая всё, что нельзя.       — Подумал, что… — чесанул затылок и отвёл взгляд, переводя его на своё отражение в зеркале над комодом. — А куда ещё?.. — вздохнул Дима и вновь посмотрел на Илью.       Илья готов был разбить зеркало рядом с товарищем от того, как сильно он нервничал. И Пророк на себя похож не был. Неловкий, неуверенный в себе и своих действиях. Что ещё раз подтверждало, что это всё просто сон. Дима бы себя так не вёл. Он либо очень сильно устал, теряя себя, либо был ненастоящим.       — Ты меня за идиота держишь?       — Господи, — устало закатил глаза Дима. — Даже не знаю, на что именно я рассчитывал… Наверное, на тёплый приём, как принято встречать друзей. Но, видимо, друзья мы только по переписке, я угадал?       Илья резко разгладил морщины между бровей. Эта фраза подействовала как-то отрезвляюще.       — Можно я хотя бы одну ночь тут переночую? — спросил изнурённо и снял с себя арафатку, представая истинным собой перед Ильёй. Другом, товарищем, открытым и уязвимым. — У меня ужасно болит нога, чтобы искать себе отель и ехать в него. На полу на кухне могу поспать. Спальник и всё что надо с собой, — ткнул большим пальцем себе за спину, куда скинул большой рюкзак.       Илья не знал, что говорить. Считал Диму другом после всего, что он сделал, но в данный момент только внутри. Снаружи же, стоя рядом с ним, просто не мог себе этого позволить, будто стояли какие-то запреты иметь при себе кого-то и быть другим людям кем-то значимым. При чём запреты были такие крепкие, что их невозможно было просто взять и нарушить. Будто от этого зависела жизнь парня. Даже простая фраза: рад, что ты приехал, казалась в горле не простыми невысказанными словами, а тяжёлым камнем, что выше не поднимался. Лишь падал вниз, так и не достигая рта.       — Проходи, — сказал он и пошёл в комнату, стягивая с плеча полотенце, только сейчас осознав, что был в одних трусах.       — Спасибо, — едва слышно сказал Дима и зашуршал.       Илья быстро оделся в чистую одежду и встал посреди комнаты, потерянно глядя в окно. То, что происходило, не укладывалось в голове. И теперь не получалось ни злиться, ни радоваться. Всё, что ощущал Илья — это потерянность.       — Скромно, — раздалось за спиной. А потом послышался уставший смешок. — Да, ты всегда чистюлей был.       Илья обернулся и посмотрел на товарища, что осматривал комнату. Дима выглядел непривычно среди такой обстановки и казался кем-то другим. В полевой рабочей одежде, которую, наверное, носил ещё в Мексике, уставший, с тростью. Такой свой, будто не он зашёл в дом к Илье, а принес этот самый дом с собой. Даже Валерий, что устраивал тут парня, не приносил столько комфорта, сколько навестивший его товарищ. Или всё от того, что тогда Илья ещё не успел соскучиться по всему оставленному из-за вынужденного отпуска.       — Можешь спать там, — сказал ему сухо и указал на кровать в нише, на которой Илья спать не мог из-за того, что она засасывала в себя. — Бельё там, — указал на шкаф и пошёл на кухню, отчего-то чувствуя себя некомфортно. Будто не мог привыкнуть к тому, что Пророк вот он — рядом. Живой, приехал, говорил.       — Я, кстати, не с пустыми руками, а с гостиницами, — Дима голосом остановил Илью в проёме и заставил обернуться, пробуждая в нём любопытство. — Видел твои сообщения, поднапрягся, — и склонился над рюкзаком. Открыл его, пошуршал внутри и достал три пластиковых пакетика, где в каждом лежали таблетки и какая-то бумажка. — Поговорил с нашим Айболитом и уболтал его на колёса, — протянул их Илье и улыбнулся. — Для сна, транки и нейролептики для стабилизации.       Илья взял пакетики из рук товарища и округлил глаза, желая, чтобы его кто-нибудь ущипнул. Таблетки, Пророк и не где-то, а тут — на съёмной квартире в мирном городе. Илья будто в кино попал. Ситком. Интересно, есть военный ситком? Илья бы посмотрел.       — Ты как тут? Справляешься? — задал вопрос Дима и подтащил рюкзак к кровати. — Ты как в поле оказался?       Илья сморгнул оцепенение и убрал пакетики в карман штанов. Посмотрел на Диму, что уселся на край кровати, и сам сел на край дивана. Домино, что сидел посреди комнаты, подорвался с места и подбежал к ногам Ильи, чтобы мяукнуть и следом забраться по штанине на его колени.       — Въебал Жеке. Чуть не прикончил его ребёнка, — ответил безразличным тоном и положил ладонь на чёрную спину котёнка, что сразу тихо заурчал. — Всё произошло в дороге.       Со стороны Димы послышался тихий свист.       — За что?..       Илья пожал плечами, неуверенный, что отвечать и рассказывать. Как он с гражданским сближаться начал? Как они на шашлыки ездили и всё почему-то пошло по пизде? Как ребёнок заёбывал его вопросами, а у Ильи с нервами непорядок?       — У тебя есть что пожрать? Я двое суток ничего не ел. Только кофием питался.       Илья кивнул и встал, отгоняя мысли прочь.       Илья отварил Диме макароны и сосиски, пока товарищ был в душе. А потом, когда Пророк сел рядом с парнем, непривычно занимая пространство на кухне и принося в квартиру ещё больше жизни и воспоминаний с сожалениями, Илья всё-таки рассказал о произошедшем. Как на шашлыки поехали к речке, о стрельбе говорил и о том, как всё покатилось в тартарары просто потому что. А под конец поездки Илья врезал Жене и остался на дороге один, так как его боялись.       Пророк долго молчал, попивая чай. Кидал в рот печеньки, которые купил ещё сам Валерий, и изредка поглядывал на молчаливого Илью, что не знал, как объяснять эти насмешливые, непонятливые взгляды. Хотелось нагрубить, но почему-то рот не открывался. Парень сидел, иногда посматривал на товарища и вспоминал тот день у речки. Как тогда было хорошо. Он бы его повторил. Возможно. Только сначала Жене придётся извиниться за поведение своего мелкого уёбка.       — Знаешь, Бизон, — вздохнул Дима, толкая друга локтем, — на месте Жеки я бы начистил тебе ебальник. Если бы ты на мою дочку голос поднял и угрожал ей, я бы тебя не задумываясь убил. Я бы тебя в говно стёр, а не поговорить захотел.       Илья выпрямился, не понимая угроз и претензий.       — Тебе надо извиниться перед ним. Так себя нельзя вести в нормальном обществе.       — Чего, блядь?! — всколыхнулся Илья, чуть не переворачивая стол от силы собственного негодования.       Дима поведение парня проигнорировал. Только чашку со стола поднял, чтобы она не разбилась и не разлила его напиток.       — Извиниться перед ним тебе надо за своё отвратительное поведение и удар. Ты не прав, — сказал спокойно и сделал глоток.       — Ты ебанулся?! Это я виноват?! — вскочил Илья, опрокидывая стул, на котором сидел, на пол. — Этот мелкий пидор меня заёбывал своими вопросами, млять! И что делал Жека?!       — В руках себя держать надо учиться. Ты не… хех, ты не дома, Бизон. Ты в городе. И не капризный маленький ребёнок, а здоровый взрослый мужик с железными яйцами.       Илья прекратил владеть своими мыслями и злостью, когда услышал подобные слова в свой адрес.       — Тут себя так нельзя вести. Особенно рядом с детьми. Запомни это.       — Я, сука, просил меня сюда отпускать?.. — прошипел он, как злобный аллигатор, глядя на светлый затылок мужчины, что продолжал невозмутимо пить чай. — Я, блядь, делал всё, чтобы не оказаться здесь! — крикнул он и ткнул пальцем за окно, имея в виду всё то, что было ему чуждым. — Но нет, блядь, дай-ка мы пошлём меня нахер и скажем, что мне надо, блядь, отдохнуть, чтобы потом говорить мне, что можно, а что нельзя?! И ты, сука, был одним из тех, кто говорил о моём отпуске, еблан, блядь, тупорылый!       Дима тяжело вздохнул. Поставил кружку на стол и устало потёр виски.       — Все вы знали кто я и что со мной не так, — чуть притих он, чувствуя, как от собственного громкого крика застучало в висках. — Но нет, ёпт. Бизон, иди в пизду. Твори хуйню, выживай как можешь, блядь. Потом мы покритикуем твоё поведение!       — Отец предлагал тебе психолога перед отбытием, но ты психанул и уехал почти сразу. Не стоит винить нас в этом, — так же спокойно и устало сказал Дима.       — Ахуенно меня в этом винить, да?       — Ахуенно нас винить в том, что ты сам не хотел готовиться к гражданке, да? — возмущённо спросил Дима и поднял голову к парню, что горой возвышался над ним. — Тебе предлагали. Помощь. Тебя никто не оставлял, ты просто людей не хочешь слышать и к себе подпускать. Словно все, блядь, кто рядом с тобой и хочет помочь, враги, блядь, номер один. Что я хотел с тобой душевно поговорить возле кабинок, что Отец помощь предлагал. Все нахуй пошли.       Илья скрипнул зубами.       — Давай, пиздани мне, — вздохнул Пророк и отвернулся к кружке с чаем. — Так ведь ты стресс снимаешь, с которым справиться не можешь?       Илья не понял толчок внутри себя, который побудил его схватить товарища за затылок и приложить лбом об стол. Вроде несильно, но кружка подпрыгнула, ложка внутри звякнула о её края, а следом по батарее послышался стук.       — Молодец, — хрипло засмеялся Дима, потирая ушибленный лоб. — Не меняешься. Я прям пиздецки рад этому.       — Рот закрой лучше, — предупредил Илья, потеряв нить, которая порвалась сразу после его рассказа. Как так быстро и резко изменилась атмосфера на кухне. И как Дима, который только приехал, так скоро смог вывести Илью на эмоции.       «Сучёныш»       — Закрой мне его, — сухо кинул Дима и, облокотившись о стол, встал. — Правду слышать всегда неприятно, да?       Парень вновь скрипнул зубами.       — Думаешь, мне нравится сидеть здесь как умалишённый отшельник и бояться даже жратву себе купить? Всё, что я могу, это общаться с ебучим котом, который ответить не может, и кто меня больным не видит!       Дима провёл пальцами по влажным после душа волосам и устремил печальный, уставший взгляд на ночь за окном.       — Непривычная обстановка как ничто другое чётко показывает нам все наши недостатки, не так ли? Но вместо того, чтобы меняться, ты продолжаешь искать виноватых, Бизон. Ребёнок, Женя, я…       — Ебало завали.       — У тебя был выбор. Но ты выбрал то, что было тебе наиболее близко — послал всех нахуй, а не готовился к тому, что не умеешь.       — Завали. Ебальник. Блядь.       — И виноваты всегда все вокруг, но не ты.       Кружка упала на пол и разбилась, ложка звякнула о плитку, а Дима больно врезался поясницей в кухонный гарнитур и застонал от боли в ноге. Схватив друга за горло, Илья прижал его и заглянул в глаза товарища, готовый впиться зубами в глотку. Главное, чтобы Пророк заткнулся наконец. Старый добрый Пророк, что парой слов мог залезть куда нельзя и взбесить его, вернулся. Привычно вроде бы. А вроде и нет, потому что теперь он лез в разы глубже и не останавливался.       — Нога, блядь, сука! — зашипел Дима и, пытаясь оттолкнуть Бизона, что не планировал ослаблять хватку, елозя своим бедром о больное бедро Димы, смахнул со стола кастрюльку с сосисками и подставку для столовых приборов, что с шумом рассыпались по плиточному полу. — Илья, блядь, хватит…       Илья хотел его задушить и пальцы вокруг чужой шеи сжимал всё сильнее и сильнее, чувствуя, как нервно дёргался кадык под ладонью.       — Илья, я не буду с тобой драться, пусти, — просипел Дима и уронил руки по швам, сдаваясь и заглядывая в глаза товарища. — Прости меня… — шепнул он и тяжело сглотнул под ладонью парня.       Парень оторопело отошёл от товарища, когда прочитал в его глазах что-то, что не понял, но почувствовал. И извинения эти на ровном месте разжали ему пальцы. Словно Пророк извинялся не за что-то, а сделал это для того, чтобы смутить Илью и разжать ему пальцы. Будто знал, что это подействует. И это раздражало, но не отменяло того факта, что помогло.       Несмотря на то, что Илья скучал по товарищу, лучше бы Дима не приезжал. Уехал куда-нибудь и сидел там. Какого чёрта он тут забыл, какого чёрта начал обвинять Илью? И ведь говорил, паскуда, верные вещи, резал без ножа, словами. И как хорошо получалось. Мастерски. Знал Илью как облупленного. Куда нажать, куда ударить, как успокоить.       Илья моргнул, когда Дима зашипел от боли, приходя в себя.       — Уходи, — просипел он и сел на стул товарища, свой не соизволив поднять с пола.       — Ты серьёзно?..       Илья промолчал, вновь начиная кипеть от чужой глупости.       — Илья… давай поговорим, я не держу з…       — Ты можешь просто съебать из моей хаты, а? — рыкнул парень и чуть отнял ладони от лица, чтобы зыркнуть злобным взглядом в сторону товарища.       — Илья… — шепнул Дима и сделал ошибку, положив свою ладонь на плечо парня, чтобы привлечь к себе его внимание.       Илья вновь вскочил со стула и вместо шеи метил кулаком в чужое лицо. Замахнулся и ударил под челюсть, на несколько мгновений лишая Димы ориентации в пространстве и, наверное, сознания, так как мужчина опасно пошатнулся и осел на колени на плиточный пол, хватаясь пальцами за кухонный гарнитур.       — Ты какого хуя всегда лезешь ко мне, блядь?! — вновь заорал Илья, раздражённый тем, что Дима разучился останавливаться и не видел никаких границ. Будто думал, что он тут царь и Бог. И раз Илья что-то ему позволил и сказал, значит, ему всё дозволено. — Я тебе сказал съебать отсюда, и это была далеко не просьба, а приказ! Какого хуя ты лезешь ко мне в душу?! Ты, блядь, кто такой, чтобы я тебе это позволял?! — всё орал Илья, чувствуя, как сильно напрягалась шея и давило на виски. В горле будто рассыпали песок от силы крика. Ему казалось, что он осип и даже не слышал повторного стука по батарее.       Дима обессиленно поднялся на ноги и коснулся покрасневшей челюсти, куда угодил тяжёлый кулак парня. Бесцветный и пустой взгляд товарища взбесил ещё сильнее и Илья едва сдержался, чтобы не врезать ему вновь. Чтобы выдворить его силой. Не словами сказать, так силой показать, что ему тут не рады.       — Даже не знаю кто я такой, — захрипел мужчина, поднимая тусклый взгляд на парня. — Друг? Что помочь пытается и волнуется за тебя, дегенерата ёбанного?       Илья раздражённо вытолкнул горячий воздух из ноздрей, вновь сжимая кулаки.       Эти слова товарища задели что-то глубже положенного. Дима резал без ножа и погружал свои пальцы всё глубже и глубже, трогая давно окоченелое нутро парня, и будто пытался его согреть.       — Ты мне не друг, — просипел Илья. — У меня нет друзей и никогда не будет. Так что пошёл на хуй отсюда.       Дима уронил бледный взгляд голубых глаз куда-то вниз. На своё бедро и мокрое пятно на штанах. Видимо, лопнула пара волдырей от ожога из-за недавнего контакта. Смотрел так же на кровь, что едва пропитала ткань, и молчал.       — Какого хуя я вожусь с тобой… — сказал скорее себе и, хромая, ушёл собираться.       — У меня такой же вопрос, — рыкнул Илья вдогонку, потому что молчать не мог.       Парень сел обратно на стул, посмотрел в окно, слушая, как собирался Дима, и ждал того момента, когда наконец-то останется один и больше никто не будет его трогать. Сидел, пытался перевести дыхание и успокоить дрожь внутри, которая не сулила ничего хорошего.       Сидел и понимал, что у него проблемы. Серьёзнее испорченного зрения и травмированного тела. Илья боялся людей рядом. Тех, кто знал его и будто хотел залезть ещё глубже: волновался, переживал, считал его своим другом. Илья боялся доверять людям, открываться им, видеть в них кого-то и быть им кем-то. Некомфортно, страшно. Будто стоит кому-то позволить подобное — случится что-то ужасное.       Уходя, Дима громко хлопнул дверью. Илья даже не посмотрел ему вслед. Уронил голову на стол и тяжело вздохнул. Ему казалось, что он сошёл с ума — просил у человека поддержки, ждал её, а потом, когда он оказался рядом, глаза в глаза и волновался так искренне, что под рёбрами сводило, отталкивал. Да так, что человек вряд ли вернётся. И ведь Илья говорил, что считал Диму другом. И в это же время думал про себя, что получится эта дружба только на расстоянии.       Так и получилось.       Хотелось выть от того, что произошло и происходило в жизни парня. Одиночество внутри и вокруг стонало вьюгой. Тишина, что воцарилась после ухода товарища, давила на спину и затылок.       Сунув руку в карман штанов, Илья вытащил три пакетика таблеток и быстро нашёл транквилизаторы. Встал, высыпал на ладонь таблетки, прекрасно зная, что может быть, но не зная, что это конкретно за колёса, закинул в рот пять штук, достал из шкафчика бутылку с водкой и запил таблетки.       Хотелось или быть с кем-то или заснуть. Но в наличии были только таблетки, которые могут дать сон. Или, может, можно было сходить к Жеке и сделать что-нибудь. Что-нибудь плохое, ведь только это Илья умел делать.       — Отъебись, — рявкнул парень на Домино, что бегал в ногах, и следом грубо пнул его в сторону, довольствуясь тихим болезненным писком.       Котёнка хотелось взять и швырнуть об стену. Он был живым, но был никем. Сраное бесполезное животное. И уже было дёрнувшись в его сторону, чтобы схватить и со всей силы приложить об стену, переломав ему все кости, Илья остановился — Домино, будто чувствуя неладное, стрелой метнулся из кухни и исчез из поля зрения парня.       — Сука, — прошипел он и пошёл в комнату, желая завалиться на диван и заснуть до того момента, пока не кончится его ёбанный отпуск. Но как только зашёл, замер, уперевшись взглядом в помятое сомбреро, что лежало на диване. С вышитым узором на полях, с дурацкими висюльками. Илья прошёл к нему, помял в пальцах поля и горько вздохнул.       Как просить прощения, когда внутри нет вины? Жеке всего лишь надо было заткнуть своего недоразвитого, а Диме вовремя почувствовать пересечённые границы Бизона. Но нет. Каждый достиг точки невозврата парня, а в итоге виноват Илья?       Обессиленно обняв дурацкую шляпу, будто она могла дать что-то нужное и важное парню, Илья рухнул на диван и закрыл глаза, в непонятных мыслях дожидаясь действия таблеток и следующего ублюдского дня.