Буревестник

      Нога перестала ныть только спустя неделю. Илья смог отложить трость и хромать по лагерю без её помощи. Но вот голова не стала лучше. Парня крутило и мутило каждый раз, как он вставал или ходил под палящим солнцем, прожигая себе затылок и макушку. Апатия, желание отрубиться, та же боль при разглядывании света, когда двигаешь глазами, расфокусировка и огромные как у наркомана зрачки. То ли из-за препаратов, которые в него пичкал их полевой врач, что обосновался в соседней палатке. То ли из-за травмы, которая, как надеялся Илья, отпустит его на следующей неделе. Уже хотелось быть полноценным человеком. Ходить, музыку слушать, фильмы на планшете смотреть, на учения ходить, где он сможет новеньких помучить, и в форму прийти. Телу не хватало физических нагрузок. Оно желало их. Везде и во всём.       Часть парней уехала, свернув половину лагеря. Судя по слухам, которые ходили среди своих, это большую часть новеньких собрали и завернули в сторону Сирии. И Илья завидовал им, сидя на койке в палатке и аккуратно раскладывая рядом с собой постиранную и высушенную одежду. Они будут работать наконец-то, ведь многие так рвались в бой. А он будет сидеть в этом чёртовом лагере, смотреть на потолок палатки, в тщетных попытках пытаться выспаться и в страхе ждать очередного появления Цезаря или другого командира, что решит прогнать его в ненужный ему отпуск.       Потому что он не устал. Он никуда не хочет идти. Илье нравится здесь, среди своих парней, среди отсутствия городского комфорта. Он ему не нужен, он умеет обходиться без этого. Ему хорошо. Здесь и сейчас, несмотря на больную голову и ногу. Его комфорт и жизнь тут, среди таких же как он, и класть он хотел, что нет всех удобств и душ с туалетом на улице. У них есть точки для отдыха, где есть спутниковое ТВ, большой телек и приставка. И таких точек три на весь лагерь. И пользовались ли они популярностью? Не особо. Собирались пацаны, рубились в приставку, пялили иногда телек, но всегда недолго. Всегда есть другие дела, важнее, приятнее. Отдых не в комфорте, а в месте, где ты отдыхаешь, в народе, который тебя окружает. Если Илья сказал, что ему хорошо здесь, значит, хорошо. Он отдыхает, лёжа на койке и плюя в потолок палатки. И он будет отдыхать в блиндажах и в разрушенных зданиях, если у него будет время. В городах нет отдыха и расслабления. Город — это стресс, толпы народа и работа, которая держит всех этих людей внутри каменных стен. Всё. Илье это не нужно. Он любит свободу. А если и любит город, то во время своей работы. Пыльной, тяжёлой и кровавой.       Разложив одежду, парень вздохнул и посмотрел на спящих парней. Многие после обеда любили дремать и обычно лагерь погружался в негласную тишину, когда все чуть приглушали свои голоса и ссоры, чтобы большинство могло отдохнуть. Как в детском саду. Плотный обед, а потом тихий час. И был бы Илья счастлив разделить свой сон с остальными, только вот заснуть мог только от таблеток, которые можно пить лишь на ночь. Да и помогали они? Так себе. Три часа сна, а потом непонятная муть на самой его грани, когда вроде и спишь, но слышишь всё вокруг. Чувствуешь подушку под головой, покрывало сверху, жёсткость койки и даже ночной ветерок, что задувает сквозь окна и щели. Будто сонный паралич. Сон одновременно есть и нет. И будет ли это считаться отдыхом? Когда из-за таблетки тебя отрубает будто ударом по голове, а потом ты страдаешь и не можешь ни проснуться, ни углубиться в сон.       Илью тошнило от этого. И никто ничего не мог с этим сделать. Даже те, кто страдал подобным недугом сам.       — Бизон.       Илья поднял взгляд на вошедшего Диму. Мужчина прошёл к товарищу, осмотрел спящих и хмыкнул что-то своим мыслям.       — Идём, — кивнул в сторону выхода, — Отец приехал, — а потом ушёл. Так же тихо, как и вошёл.       Илья со вздохом встал, взял свои солнцезащитные очки и вышел за Дмитрием.       Пророк стоял возле их палатки и привычно дымил, щурясь от слепящего солнца. Когда вышел парень, достал сигарету ему и уже через несколько секунд они курили вместе. Курили в тишине, не переговариваясь и не смотря друг на друга. Жарились под дневным летним солнцем и смотрели на надоевший за пару недель пейзаж, состоящий из палаток, вытоптанной травы, лавок и прочей атрибутики полевой жизни. Когда сигарета дотлела, окурок полетел в мусорный пакет рядом, а мужчины, так же не переговариваясь, пошли в одну сторону бок о бок, будто общались между собой мысленно. Шли медленно, встречали других бойцов, кого-то из знакомых командиров, новеньких, сбившихся в шумные кучки как шакалы. Шли, молчали и думали о своём, пока не дошли до палатки главного командира и основателя. Пророк молчал. Что происходит и зачем они тут не говорил. Улыбнулся товарищу, пожал плечами и зашёл внутрь, продолжая молчать.       Илье это всё не нравилось, но он так же молча, как и Дима, вошёл внутрь, сразу встречаясь с карими, почти чёрными глазами Отца. Будто сидящий за своим столом мужчина ждал именно его и его взгляда всё то время, пока сидел.       — Садитесь, — сказал грубый, словно вынужденно терпеливый голос, и люди, что присутствовали в палатке, сели на раскладные стулья. Со вздохами, с кряхтением. Кто-то что-то буркнул себе под нос, и, когда каждый сел на своё место, палатка погрузилась в тишину. - Нам нужны новые командиры, — сказал Отец и обвёл взглядом присутствующих. Всего было двенадцать человек. Не всех Илья знал. Самые ему известные — это Пророк, Цезарь, Апостол и Грач. Один был ему неизвестен. Мужчина, что сидел самым крайним слева. Кто-то из новеньких. И раз он сидел на новом совете, где пять из двенадцати командиры, значит, от него будет толк. Раз Отец так решил, то не обсуждается. — Через месяц мы полетим в Мексику помогать с наркокартелями, — заговорил дальше Валерий ака Отец. Хотя это был даже не его позывной, а так, всеобщее погоняло как тому, кто всю эту кашу заварил и продолжает варить, поддерживая и температуру варки и густоту. Да и большинству он был как отец. Приютил, спас, обогрел, дал крышу над головой, деньги, работу и семью. Странную, но всё-таки семью. Илья это знал и уважал человека напротив всем своим нутром. Матёрого, прошедшего не один конфликт. Один из троих основателей. И только он остался в живых, взвалив на себя всё остальное. Илья знал, что порой Отец не вывозит всего и отовсюду и не понимал, почему тот не делегирует. Умных людей вокруг море и маленькая лужица. Здесь есть всё, начиная от сирот и заканчивая крутыми бизнесменами. На любой вкус помощник. — Цезарь, у нас большое пополнение и некоторые из них с боевым опытом.       — Да, — кивнул Саныч, сосредоточенно глядя куда-то себе в ноги. Илья тоже посмотрел туда и завис, пытаясь понять, что было расстелено под их ногами. Ни брезент, ни парусина. Что-то знакомое и незнакомое одновременно. Смотрел на материал цвета хаки и слушал. — Есть один мужик, служил в ГРУ, опыт второй Чеченской кампании. Был в запасе. Говорит, надоело сидеть спокойно, но из-за каких-то старых судимостей вроде грабежа его не берут в МО.       — Как он? — спросил кто-то из ряда, но Илья не смотрел. Продолжал смотреть себе под ноги. Закрывал то один, то второй глаз и понимал, что зрение на правом упало. И упало сильно. Хуже, чем было два месяца назад. Если левым он ещё мог разглядеть ползущего жука рядом с ногами Пророка, то правым не видел и размытого пятна. Почему-то после осознания ухудшения зрения внутри кольнуло чем-то острым и холодным. Но так стремительно, будто и не было ничего. Только послевкусие непонятного разочарования, что он становится хуже.       Люди вокруг него что-то обсуждали, переговаривались, выкрикивали какие-то имена и позывные, но Илья будто и не слушал. Продолжал разглядывать жука, что не знал куда деться, и хотел подобрать его. Взять в ладонь, сжать внутри и потом выпустить наружу, чтобы он не был затоптанным. Чтобы был там, где положено — в траве дальше от лагеря. Даже сам готов был пройтись в сторону леса.       И будто что-то толкнуло парня изнутри. Он наклонился, игнорируя давящую в голове и глазах боль, игнорируя мужчин, что голосовали за новых командиров, и подобрал жука с пола. Большого, сильного и явно обречённого на гибель.       — Бизон, — гаркнул Отец, и парень вскинул на него взгляд, сжимая жука в правой ладони. Смотрел на мужчину и чувствовал, как пытается выбраться из ладони насекомое, царапая лапами кожу. — Ты с нами уже тринадцать лет. Не каждый похвастается такой живучестью, — хмыкнул он. Кто-то из ряда выдавил из себя «да уж». Ни то порицая, ни то удивляясь вместе с Отцом. — Знаешь больше остальных, умеешь держать свои яйца и яйца остальных в кулаке. Командовать тоже умеешь.       — Нет, — сразу сказал парень, опуская взгляд на ножки стола, за которым сидел главный. Ему уже не нравилась эта тема. Он готов голосовать вместе с остальными, но не готов быть тем, за кого будут голосовать.       — Не «нет», а «да», Илья. Ты сидишь тут не просто так, — строго произнёс Валерий, смиряя подопечного недовольным взглядом. Илья не видел, но чувствовал. Понимал взгляд по тону. Слишком хорошо знал каждую интонацию, каждый вздох. Тон выше или ниже, и он сразу превращался в нечто маленькое и бесполезное. Словно ему вновь шестнадцать и его после стрельб зажали недруги из своих же, чтобы в издёвку поинтересоваться, что случилось, раз он плачет по ночам. Ведь он так далеко от чего-то поистине сложного и опасного. Здесь — на базе в блиндаже тепло и уютно. — Я тебя сам выдвигаю в командиры. Ты засиделся в штурмовиках. Теперь будешь командовать штурмовыми отрядами. Сам себе будешь группу собирать, ротой командовать. Тебе пора.       — Что пора? — выдохнул он, сильнее сжимая кулак с жуком внутри. Насекомое замерло на миг, а потом вновь начало скрестись между пальцев. — Я не люблю командовать, я люблю подчиняться. Я не хочу думать и отвечать за кого-то! — чуть ли не воскликнул он, отстаивая свою неприкосновенность.       Кто-то кашлянул в кулак. Кажется, Цезарь. И надо послушать этот знак. Прислушаться к нему и проанализировать его.       Илья перешёл черту. Взгляд главного потемнел.       — Отвечать за кого-то? — натянуто улыбнулся он и опустил взгляд на бумаги на столе. Вздохнул, подняв и опустив плечи, потёр лоб под бейсболкой и причмокнул. Будто не знал, что сказать и сделать.       — Я имею в виду приказы отдавать, — исправился Илья, раскрывая ладонь с насекомым. Взглянул на него, чёрного, без лапы, с раздавленным хитиновым панцирем и наполовину засохшими выжатыми внутренностями. Кто-то уже наступил на него. Но жук жил. Сражался, стремился к свободе. К траве возможно, а возможно к небу над головой. Чтобы в тщетной попытке расправить крылья, которые больше не могли поднять его в воздух, и улететь. Полз к чему-то привычному, туда, где он родился и должен жить.       Илья уронил его на пол и раздавил мыском ботинка.       Как-то очень давно, ещё в Африке местные егеря попросили скучающих бойцов помочь им с браконьерами. Командование дало добро, выделило группу из двенадцати человек в пользование егерей и все вместе они начали прочёсывать заповедник в поисках браконьеров или следов их присутствия. Чтобы хотя бы знать, где ставить камеры. Илья был в этой самой группе. Ему было семнадцать на тот момент. Первые вылазки. Молодой, но уже крепкий и понимающий, что к чему, чтобы уметь постоять за себя среди своих или врагов. Шёл по саванне, просматривал местность через бинокль, докладывая о стадах и отдельных особях по рации. В ста метрах от него шёл другой человек, так же просматривая окрестности и докладывая о находках по рации.       Все скучали, засоряли частоту байками и шутками, не понимали, что они делают. Никого из вызвавшихся не интересовали бедные и несчастные слоны и другие твари, а те, кого они волновали, сидели в лагере, отказавшись помогать егерям. Илья этого не понимал. Себя не понимал, потому что ему тоже плевать, но он кивнул на просьбу, и тех не понимал, кто восклицал как это ужасно, но по итогу остался сидеть перед телеком с баночкой холодной колы в руках.       В целом, никого из вызвавшихся не колыхали рассказы егерей о мучительной смерти животных от отравленных пуль или из-за их ловушек, что убивают всех животных. От мала до велика. Все просто занимались работой, и раз командование сказало помочь — значит, надо слушаться. Илья тоже скучал, смотря через сухие кусты вперёд, рассматривая эти самые кусты, прожигая уставшим взглядом землю под ногами. И скучал бы так ещё несколько часов, если бы не напоролся случайно и внезапно на львицу в металлической петле.       Она была абсолютно истощённой и обезвоженной. Не обращала внимания на появившегося человека, дышала часто и очень тяжело. Петля на шее была затянута так, что казалось она уже не должна была дышать. Шерсть стёрлась, кожа стёрлась, леска въелась в кожу, вся шея была в крови. Пасть тоже в крови, лапы искусаны, хвост сломан, круп будто кем-то изъеден. Неподалёку валялся труп гиены. Гниющий, но не тронутый львицей. Будто убила, потому что могла. Чтобы не умереть самой, но собственное состояние не позволяло есть. Она лежала рядом, задрав голову, словно хотела повеситься, чтобы прекратить собственные мучения. Но стоило Илье сделать к ней ещё два шага, как она резко вскочила и яростно бросилась в сторону. Словно всё в порядке. Нет ни петли на шее, ни удушья, ни ран. Бросилась в сторону от испуга, а потом на беспечного человека, нарушившего её покой. С хриплым рычанием и обнажёнными клыками. Стремительным рывком она дёрнула в сторону Ильи и махнула рядом с ним когтистой мощной лапой, чтобы задеть, подтянуть когтями к себе и разодрать в клочья.       Приклад в плечо, прицел на животное, выстрел.       Львица упала на бок от выстрела, куснула сама себя за бок, откуда потекла кровь, заурчала как недовольный чем-то кот и легла, продолжая тяжело и часто дышать, всё так же задрав голову к верху из-за петли на шее. Человека рядом будто всё ещё не существовало. Только она и сгущающаяся темнота перед глазами. Но, когда зашуршала рация, вновь поднялась и кинулась на звук, выливая из себя потоками яркую кровь. Кинулась и вновь свалилась. Обессиленная и теряющая кровь каждую секунду с мощными ударами сердца.       Илья помнит как она умирала, до последнего хватаясь за жизнь, не спуская мутного взгляда с человека рядом, который просто стоял и смотрел, сжимая в руках автомат. Среди собственного рыка, поднятой пыли и пугающего шипения рации. Дёргалась, хрипела, давилась в петле, но сражалась. Когтями рыла землю в попытках встать, пачкалась в своей крови, пока не упала в агонии, больше не имея возможности владеть своим телом и жизнью.       Кажется, именно в тот момент Илья понял, что значит сражаться, цепляться за свою жизнь. Что это вообще такое — жизнь. Хрупкая и ценная. И что она у него одна, как и у львицы, что билась перед ним в агонии. Стоя рядом, он учился сражаться за свою свободу. Впитывал в себя эту древнюю магию жизни. Первозданную смерть, чарующую и пугающую. Илья уже убил человека, Илья видел краем глаза как пытали человека, но всё это отличалось от смерти львицы. Это было мощно, пленительно. Илья чувствовал в её смерти неясную массу. Ощутимую, что давила откуда-то изнутри парня, делая его больше. Ловкость, взгляд, рык, мощные лапы, последние рывки, быстрые, яростные. В воздухе витала жажда существовать дальше. Жить, охотиться, продолжать род, быть королевой этих мест, быть среди своего прайда. То, для чего она была создана. И Илья отобрал это. Ведь для этого создан он. Этому его учили последние два года. Убивать и выживать.       Как и львица, что сражалась до последнего, была создана только для охоты и выживания.       От жука, что он раздавил, осталось только чуть смазанное пятно, которое он хорошо видел лишь левым глазом или сразу обоими. Жизни в насекомом больше не было. Попыток выжить тоже. Да и знало ли насекомое, что оно обречено? Что не сможет больше взлететь, делать то, для чего было создано. Оно игнорировало свои травмы, просто жило, будто всё нормально. Жук полз дальше, возможно на яркую полосу света под полами палатки, к бьющейся внутрь траве, а остальное неважно. Просто жил. Как Илья, что игнорировал в себе то, что становится хуже из-за травм. Он тоже просто жил, будто всё нормально. Нет головных болей, севшего зрения и севшего слуха, у него всё нормально со сном и духом. Есть цель — сражаться, и он идёт за ней. И будет идти. С ногой или без ноги, как тот чёртов жук с выдавленными наружу внутренностями.       Может, не так уж люди и отличаются от животных?       — Илья, блядь, я с кем разговариваю я что-то не понимаю?! — громыхнул голос Отца, и парень поднял на него взгляд, отвлекаясь от мёртвого жука под ногами. Пророк рядом прыснул со смеху.       — Прошу прощения, — ответил Илья. — Задумался.       Валерий вздохнул. Поправил на себе кепку, стёр со лба пот и покачал головой.       — Ладно. Я с тобой позже поговорю. Если не сейчас, то потом, но ты станешь у меня командиром. Выйди, но не уходи, я тебя позову, как закончим тут.       Илья кивнул. Кинул взгляд на Диму, что сидел рядом, смотря на главного, и вышел из палатки под жгучее солнце.       Он не собирался становиться командиром. Это не его. Он уважал их, конечно, слушал, подсказывал, спорил, если сомневался или считал, что они не правы, но чтобы самому? Ни за что. Пугало. Что-то решать за других, держать ответственность — это не по нему. Он за себя едва несёт ответственность, а тут другие люди и не просто люди — товарищи, от жизней которых зависит ход операции. Да, есть знания, есть умения, но нет желания. Только страх, что его всё-таки заставят командовать. И плевать чем и кем. Кучкой собак беспризорных или ротой элитных бойцов, что сами понимают, что к чему.       Совещание и голосование шли ещё минут сорок. Илья слышал о чём говорят остальные, но не вслушивался и смысла произнесённого не понимал. Сидел на стуле в тени палатки да смотрел на лагерь, думая о своём. И мысли были такими бытовыми, будто он не думал вовсе. Что до душа идти далеко с его больной ногой, что вода в умывальниках из-за труб на улице всегда почти горячая. Планшет надо бы зарядить и попробовать что-нибудь посмотреть, наушники найти и французским позаниматься, а то он совсем забыл его. Было сложно удерживать в голове пять языков, только один из которых был родным. Может, фильм как раз на французском посмотрит. Но какой? И где оригинал искать? Ещё парни говорят, что сигнал тут не очень, а ещё одну антенну никто ставить не хотел. И в лазарет зайти надо бы, чтобы таблеток глотнуть.       А также Илья соскучился по весу оружия. По отдаче и по запаху отстрелянного пороха. Он скучал по своему Печенегу. Зубру, как прозвал свой пулемёт, который служил Илье верой и правдой уже как три года. Он пробовал многие пулемёты: трофейные, свои родные, собранные и разработанные в России и СССР. И вцепился именно в Печенега, который устраивает парня везде и почти во всём. Ведь ничего идеального в этом мире не существует. Особенно оружия для поражения живой силы противника. И даже ядерное оружие далеко от идеала, ведь от него можно спастись в бункерах и на расстоянии.       — Ну ты, блядь, даёшь, — шикнул Пророк, выйдя из палатки. Встал рядом, достал сигарету. Илье не предлагал. Дулся, видимо. — Ты у нас принцессой стал?       Илья фыркнул, отворачиваясь от товарища. Отвечать не спешил и не хотел. Он своё мнение выразил довольно ясно и оправдываться ни перед кем не планировал. Особенно перед Димой. Этому балаболу только дай тему.       — Ещё и морду воротит, — шикнул мужчина. — Пиздец. Тоже мне… Король.       Парень слабо улыбнулся, повернувшись наконец-то к Пророку.       — А чего ты возмущаешься? — спросил спокойно, с гаденькой усмешкой на губах. — За тебя никто не проголосовал?       Взгляд Димы был нечитаемым. Холодный, спокойный взгляд смотрел на парня. Ни единой эмоции на лице, будто маска. Посмертная. Только глаза открыты.       — Почему же, — проговорил медленно. — Выбрали. Десять из двенадцати.       — А чего только десять?       — Ты и я не голосовали, — кинул парню и пошёл по своим делам.       А Илья бы проголосовал за мужчину. Так что одиннадцать из двенадцати. Пророк был хорошим бойцом. Опытным, целеустремлённым и бесстрашным, что не побоится утонуть в крови и прийти к победе, взобравшись на победный пьедестал по трупам врагов. И командиры его слушали, а это много стоило. Его советы никогда не были пустыми.       Когда спина Димы пропала из поля зрения и остальные покинули палатку Отца, раздался его голос, что звал Илью. Парень вздохнул, предчувствуя что-то поистине плохое, но всё-таки зашёл, ибо другого пути не было. Только вперёд, навстречу к неизбежному и страшному. Как обычно, как всегда.       — Садись, — сказал мужчина и отложил свой ежедневник в сторону. Что-то черканул в телефоне, грохнул им о стол, тоже отодвинул в сторону и сложил на столе руки, следя за парнем, что садился на один из стульев, стоящий прямо перед его столом. Будто специально. — Как голова? — зашёл сразу в тыл к парню и начал ворошить там осиное гнездо, одним вопросом разбивая спокойствие Ильи на осколки. Всё это неспроста.       Парень пожал плечами. Безразлично и легко, рассматривая стол командира.       — Нормально. Не жалуюсь.       — А наш с тобой доктор Айболит говорит, что тебе хуёво. Ты думаешь напиздеть мне тут? Думаешь, я не интересуюсь как у моих людей дела идут? Кто в чём нуждается, кому плохо, кому хорошо и почему хорошо. Думаешь, я кивну и отпущу тебя обратно в палатку?       Илья сцепил на животе пальцы, глядя на них. Молчал.       — Илья, мне не пять лет. Ты тоже далеко не та сопля, которая к нам пришла, и у тебя есть мозги в голове. Хорошие мозги. Ты умный парень. Очень умный и мне даже жаль, что эти мозги заперты в твоей тупой голове, что не любит думать тогда, когда надо.       Парень недовольно двинул челюстью. Неприятно, когда отчитывают.       — Тебя когда осматривали? — спросил и замер, дожидаясь ответа, но его не было. — Позавчера? Где-то у меня тут был отчёт, — заворчал мужчина, начиная шелестеть бумагами. — Тебе делали ЭЭГ и что ещё?       — РЭГ, — безразлично кинул Илья.       — РЭГ, — повторил Отец, наконец-то находя нужный ему лист. Шлёпнул им по столу перед собой и вновь сложил на нём руки. — Тебе нужно КТ головного мозга и стационарное лечение. У нас нет необходимого оборудования. В госпиталь ты ложиться не хочешь повторно, держать для тебя всё необходимое я тоже не хочу. Тебе нужны уколы, капельницы. Не только таблетки, которые тебе не помогают.       Илья хотел уйти. Встать и покинуть это место и этот разговор.       — Я поговорил с парнями, они говорят, ты ночами кричишь. Необщительный стал.       — Мне даже сны не снятся, как я кричать могу?! — возмутился парень, вскинув взгляд на мужчину перед собой. Он это давно слышит. Что кричит по ночам и это уже раздражает, потому что ему правда ничего не снится. Уже второй год.       — Ты с психологом когда общался последний раз?       — Начинается, блядь, — вздохнул Илья, запрокидывая голову к потолку палатки. Снял с себя очки, кинул на стол командира и потёр уставшие глаза.       — Когда, блядь, — рыкнул Отец нетерпеливо, и Илья скрипнул зубами.       — Месяцев… девять назад, — пожал плечами. — Мне нормально! — почти взмолился он, смотря на Валерия, и тот взорвался, моментально меняясь в лице. Илья сразу пожалел, что на свет родился.       — Я тут решаю, что нормально, а что нет! — выкрикнул он, поднимаясь со стула. — Я и начальник медицинской службы! И ни я, ни он не считаем, что тебе нормально! Ты мне надоел, Илья, — понизил он тон, от чего парню стало ещё хуже. Особенно после последних слов. Сердце сразу сжалось в холодный, ненужный никому в этом мире комок. — Я уже сто раз пожалел, что взял тебя тогда и вообще решил, что брать малолеток — это хорошая идея. И мне жаль, что ты выжил, пацан.       Илья сглотнул, роняя испуганный взгляд в сторону. В дальний угол палатки, где был виден пучок зелёной травы, подсвеченный солнцем.       — Но ты стал хорошим бойцом. Ценным, опытным. Променял ту жизнь на эту. Вцепился в неё как клещ и не отпускаешь. Жаль. Правда. Ты никогда не хотел семью завести? Осесть где-нибудь? Стать кем-то другим?       Парень покачал головой, даже не собираясь думать об этом. Эта тема тоже была неприятной. Чужой. Нетронутой. У Ильи вообще было много нелюбимых тем. И обычно все эти темы касались той жизни, которую он не знал. Вся она по ту сторону забора. Вся такая счастливая со слов остальных, радостная, цветная. Почти радужная. Все смеются, любят друг друга, всё у всех хорошо. Работа, дом, семья, машина, футбол, пиво по вечерам, клубы.       Илья любил смотреть фильмы на своём планшете. Там были клубы, семьи. Также там были фантастические существа. Магические, существа с других планет. Выдуманные планеты тоже были. Разные. Чего один «Аватар» стоил! И все бытовые фильмы он мог поставить в один ряд с фантастикой. Потому что, что одно, что другое смотрел одинаково и пусть к одной стороне этой жизни он прикоснулся. И всё ещё касался. И ему было достаточно картинки и вымышленной истории на экране планшета, чтобы понять, что с него хватит и этого. Громкая музыка в замкнутом помещении, толпа беснующихся людей, которые толкаются и друг друга не слышат? Нет. Семья? Семья Ильи напротив и вокруг него. Машина? Да полно. Броня на любой вкус, начиная от простого пикапа, заканчивая танком. На всём можно покататься, всё можно потрогать, починить. Пиво? Вне лагеря, базы, точки дислокации — не воспрещается. Можно выпить вдали, но нельзя возвращаться пьяным и подвыпившим. Футбол? Да гоняют пацаны. Даже свои команды есть внутри ЧВК. И эта ЧВК его дом, его работа. Илья имеет всё, что имеют остальные. Просто немного другое. И его устраивает. Семья, работа и то, кто он есть. У его жизни свои цвета.       — Я могу полностью оплатить тебе обучение. Где хочешь. Кем хочешь быть?       Илья устало и тяжело вздохнул, прикрывая глаза. Ему не нравился этот разговор. Он пугал, напрягал, заставлял желать исчезнуть.       — Я хочу быть здесь. Простым штурмовиком. И оставьте мне мой пулемёт.       Валерий тяжело вздохнул вслед за парнем. Опустил голову, побегал глазами по написанным строкам на листе после обследования своего бойца и закрыл глаза.       — Пожалуйста, — тихо добавил Илья и посмотрел на мужчину.       Валерий открыл глаза. Ещё раз прочитал несколько фраз на листке и взглянул на подопечного.       — Илья, — позвал мягко. Поймал напряжённый взгляд и слабо улыбнулся. — О чём ты мечтаешь? У тебя есть мечта? Ты счастлив?       Илья уронил взгляд на лист перед мужчиной. Вопрос почему-то встал поперёк горла. Как и ответы. Не любил он подобные темы. И вроде ответь «да», чтобы отстали, но что-то внутри не позволяло. Уважение к человеку, чтобы дальше врать ему в лицо, и отношение к этому самому ответу.       Есть ли у него мечта? Был и он счастлив?       Слишком тонко. Уязвимо, Илье хочется прекратить этот разговор, прекратить думать о вопросе и над ответами. Сделать вид, что всё нормально и его это не касается. Он штурмовик, пешка. У пешки нет свободы и мечты.       — При чём тут это, — вздохнул он нетерпеливо и потёр переносицу. Всё, на что Илья надеялся, это на то, что Отец поймёт его и прекратит диалог. Отпустит, дав добро на дальнейшую службу, без напоминаний, что ему плохо и он сдаёт позиции.       — Бизон, ты мне роты стоишь, — всё же продолжил говорить мужчина, не прекращая смотреть на смущённого и почти запуганного парня. — Ты один из тех ветеранов, которых я не хочу терять, и я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Вот по-человечески хочу. Мне не нравится то, что валяешься без дела и с остальными в Мексику не едешь, ты нам нужен там. Ты всегда и везде нам нужен, Бизон. И именно поэтому я ещё хочу, чтобы ты стал командовать.       — Валер, я…       — Не перебивай меня, парень, — спокойно сказал мужчина, но Илья всё равно потупил взгляд. — Ты всегда отказываешься от отдыха, от отпусков, даже по ранению. Я закрываю глаза, не хочешь, хуй с тобой, страдай в лагерях, нам же лучше, что ты всегда рядом.       И повисла пауза. Очень громкая и напряжённая. Илья быстро вскинул взор на Отца и увидел его выжидающий взгляд, будто он ждал чего-то от парня, но Илья не знал, чего от него ждут. Продолжения? Ответа? Но вопроса не было, чтобы давать какой-то ответ.       — Но?.. — выдавил осторожно, не понимая чего от него хотят.       — Я солидарен с Цезарем. Тебе нужен отдых, — сказал как выстрелил, и Илья вновь уронил взгляд к ногам. Сжал пальцы в кулаки, медленно вздохнул и закрыл глаза. Ему не нужен отдых, но как это донести до главного он не знал. Да и было это бесполезным занятием, потому что звучал мужчина строго и твёрдо, чтобы спорить дальше, отстаивая своё мнение и свой комфорт. — Ты можешь отказаться, твоё право, — махнул ладонью, вселяя надежду в сердце парня. — Но тогда, как только твой очередной контракт подойдёт к концу, я запрещу его продлевать и ты вылетишь отсюда как пробка.       Илью будто ударили по затылку. Он почти подскочил на стуле от страха, от негодования и возмущений, которые не знал куда деть. Но остался сидеть на стуле. Лишь кулаки сжал сильнее и вцепился негодующим взглядом в мужчину, спокойного и невозмутимого. Язык к нёбу присох, мысли разбежались кто куда.       — Я не могу пропустить тебя дальше, — сказал твёрдо Отец и отложил лист с отчётом медика в сторону, пока парень перед ним почти не дышал. — Ты в плохом состоянии. Возиться с тобой никто не будет ни на передке, ни в оборонке. Я, как генеральный директор, твой начальник, как ваш любимый главнокомандующий, принимаю решение, что ты, Илюша, не подходишь нам по здоровью.       — Но я…       — Можешь работать в штабе, — продолжил Валерий, игнорируя попытки Ильи перебить его. — Переучим тебя, сидеть за компом будешь, можешь механиком пойти, плевать. Но штурмовиком тебе больше не быть. Тем более не пулемётчиком. И тем более не на дальних направлениях.       — Да я в превосходном состоянии! — взревел Илья, поднимаясь с места так резко, что стул упал. В голове от крика сразу застучало. — Я в лучшей физической форме, чем все эти ебучие сосунки, которые из себя супергероев корчат!       — Мне ничего доказывать не надо. И орать на меня не надо, мы не на базаре. Я даю тебе выбор: вылететь как пробка, потому что ты, во-первых, не транспортабелен из-за своей головы, во-вторых, с подорванным здоровьем. Или взять отпуск по ранению, а потом простой отпуск, прийти в себя, понять, чего ты хочешь от жизни и, возможно, вернуться. Я тебе не мамка, Илья, и бегать за тобой я не буду. Насильно пихать тебя в больницы, уговаривать и делать всё для твоего благополучия. У меня таких как ты ещё пять тыщ. Каждому я жопу подтирать не намерен. Ты мне нравишься, в этом твоё преимущество перед другими, а ещё ты ценная живая единица. И ты ценен только тогда, когда можешь нести службу. Работать наравне с остальными и не отставать. Всё, что там написано — ткнул пальцем в отодвинутый лист, — говорит о том, что пиздец твоей голове, Бизон. Мне больные на голову тут не нужны. Сам знаешь, что таких мы отправляем куда подальше — лечиться. И иметь никаких дел с ними не хотим, пока они не придут в себя. И опять же, я тебе не мамка и за ручку водить по больницам не стану. Не хочешь лечиться — твоё дело. Ты, увы, Бизон, но становишься обузой. Ты мне, правда, нравишься, поэтому ты всё ещё тут, а не на улице. Поэтому я даю тебе шанс прийти в себя и подлечиться. И я тебя не кидаю за дверь. Я тут, перед тобой, и мы говорим, да? Мы обсуждаем твою проблему, и я предлагаю варианты её решения, предлагаю тебе помощь. Первый и последний раз. Потому что ты, повторяю, дорог мне и важен ЧВК.       Илья не знал, что сказать, как действовать, как выглядеть. Он впервые столкнулся с такой проблемой и не знал как её решить. Какой путь выбрать, как отвечать, принимать ли помощь Отца или это какой-то хитрый ход? Верить командиру, что он неисправен? Что ему и вправду нужна помощь. Илья был готов ко многому, ко многим опасностям, он смотрел им прямо в глаза с поднятой головой и спокойствием во взгляде. Но не мог быть спокойным и хладнокровным перед этой проблемой. Не тогда, когда он был в шаге от того, чтобы лишиться всего.       — Мы сворачиваем этот лагерь через пару недель. Самолётом ты не полетишь, так сказал начальник медицинской службы, но мы можем купить тебе билет на поезд. Будешь добираться до базы по земле. Или… — помедлил мужчина, пытаясь поймать взгляд парня, который смотрел куда угодно, но не на него. — Или ты можешь осесть здесь. Сюда мы вернёмся через месяца… три, возможно. Как раз кончится твой контракт. Месяцок побудешь в отпуске. Оплатим тебе его.       Илья молчал. Смотрел в угол палатки и пытался совладать с тревогой в груди. Такой мерзкой и волнующей, что ком встал поперёк горла.       — Будешь здоров — вернёшься в строй, примем тебя с распростёртыми объятиями. Ты нам не чужой, Бизон. Не все выдерживают столько лет среди нас. Ты — один из немногих, и я тебя уважаю за это. За твоё упрямство и целеустремлённость. Я не желаю тебе зла и правда готов помочь. Но не насильно. Поэтому ты можешь уйти на лечение, как и поступил бы любой здравомыслящий человек, либо дожить два месяца и уйти на покой. Хочешь кого-то взять с собой на первое время — пожалуйста. Любого с тобой отпущу. Походишь с ним по больницам, лечение мы тебе оплатим, как и полагается. Освоишься немного. И это, вроде как, твой родной город, я ничего не путаю?       Парень молчал.       К чему были все эти разговоры об обучении, мечтах, счастье? Почему нельзя было сразу сказать ему, что он просто стал не нужен как неисправный автомат. Это было бы легче. Илья не тупой, понял бы быстро, что к чему. Но нет, старый зашёл издалека, начал в уши лить, что он важен, что он не чужой.       — Я согласен на лечение, — сказал твёрдо и громко, понимая что выход у него один — идти до конца. И конец заключался в смерти среди своих, а не на гражданке. Это значит лечиться, чтобы вновь стать нужным, важным, чтобы дальше быть шестерёнкой в одном большом механизме военной машины.       Валерий довольно кивнул, натягивая кепку обратно на голову. Всё, что мог Илья — это глотать нервные вздохи и заставлять себя думать о том, что всё будет хорошо. Три месяца — это не так много. Они пролетят быстро в больницах. Подумаешь. Чем гражданка страшнее войны? Там же нет смерти, нет рисков. Никто не минирует перекрёстки, никто не целится в тебя из окна, люди под одеждой не носят взрывчатку. Не носят ведь? Ведь он защищает мирных граждан. Рискует собой для этого. Чтобы в городах всё было спокойно. Мирно.       — Рад слышать, Илюш, — резко смягчился Отец и даже улыбнулся. — Ты умный парень, — рассмеялся тихо, и даже на душе у Ильи полегчало от этого смеха. — Будешь с собой брать кого-нибудь на первое время?       Кого? Диму? В голове был только Пророк.       Но парень покачал головой, думая, что нет… ему никто не нужен. Он не маленький мальчик и способен справиться со всем в одиночку. Особенно с врачами.       — Неделю пообщайся с психологом. Он тебя подготовит к выходу. Пояснит, что к чему, — продолжил говорить главный. — Вправит тебе мозги.       — Я в норме.       — Ну раз в норме, — вздохнул мужчина. — Хозяин — барин. Но если ты что-то натворишь там, хоть кого-то пальцем тронешь… — зашипел Отец, грозя пальцем Илье. — Я ещё подумаю, брать тебя обратно или нет. Я тебя могу защитить тут, среди своих, но там, Илья, ты сам за себя и менты с тобой церемониться не будут. Поэтому мой тебе совет — не пренебрегай психологом. Будет легче адаптироваться и отдохнуть. Всё, свободен. Завтра явишься ко мне. Я пока подумаю как поступить.       Илья вышел с камнем на душе. Неопределённость угнетала. Особенно такая.       Куда-то деться, но непонятно куда, непонятно насколько, непонятно почему. Почему сегодня, сейчас всё так сложно? Он столько раз держал старушку смерть за руку пока летел в госпиталь, что пальцев руки не хватит, чтобы посчитать, а тут нельзя транспортировать из-за треклятой больной головы. Вздор. Причина избавиться от него.       Отец спрашивал про счастье? Да, Илья был счастлив до этих самых пор. Теперь же он был несчастен, да ещё и испуган. И кто бы мог подумать, боялся не смерти и шальной пули, а мирной жизни вдали от войны.       Зато Пророк был счастлив, когда вечером Илья сказал ему, что уходит на лечение и в отпуск. Товарищ сразу забыл про его нежелание командовать, закинул руку на плечи, подтянул к себе и радостно рассмеялся, протягивая парню холодную баночку колы. Илья ненавидел его в тот момент. Кое-как выпутался из объятий, бурча себе под нос, что он гондон, да плюхнулся на бревно по другую сторону от костра и уставился в пламя.       Многие отчего-то любили иногда сидеть вокруг костра. Новенькие сидели в палатках, пялились в телефоны, делились впечатлениями с девушками, друзьями или родственниками, смотрели фильмы или играли в игрушки на мобилах. Самые старые ветераны, которых было не так много, собирались вместе для своего отдыха. С колой в руках, с гитарой, вокруг костра как в лагере или походе. Болтали, смеялись, пели песни, курили, игнорировали ругань, кто говорил потушить огонь или сдвинуть его дальше от лагеря.       Илья тоже любил костры и слушать гитару, передавая по кругу наскоро скрученный косячок. И, чёрт возьми, как раз травка, которую достал кто-то из своих, делала для его головы больше, чем все таблетки, которые он пил две недели кряду. Сразу стало легко, боль отступила. А ещё появилось настроение, которого так не хватало все те две недели.       Гитара шла по кругу из одних рук в другие. Косяк один за другим тоже гулял по рукам среди своих — новенькие шли на хуй, причём на очень большой и толстый хуй. Все смеялись всё чаще, всё чаще поднимались безумные темы и споры. Кто-то принёс еды, которой закупился в городе и был послан подальше, потому что ещё не время. Кому-то из новеньких прилетело в челюсть от Пророка из-за наезда про наркотики.       — От вас реально за версту пасёт, — сказал Апостол, что проходил мимо — один из командиров и ветеран времён основания. Новенький сразу выпрямился, чуть ли подбородок к звёздному небу не задрал и замер в ожидании выговора, ведь устав есть устав, и про наркотики и алкоголь там было сказано чётко. — Ещё есть? — улыбнулся он и плюхнулся на поджопник рядом с остальными.       — Но как же… меня же… — открыл рот малой с отбитой челюстью и был заткнут одним взглядом командира. Сколько ему было-то? Девятнадцать? Светлый, как звёзды на небе, и наивный как школьник. Таким тут не место. Илья не помнит, когда к ним в последний раз берсерки попадали — люди, которые чхать хотели на уставы и жизненные законы. Что пришли за кровью или смертью. За победами, за смертями врагов. Он скучал по этим безумцам. От них много проблем, что в лагерях, что на передовой, потому что несутся вперёд сломя голову и всех подставляют, но было в них что-то близкое его сердцу.       — Что как же? — обернулся через плечо Апостол и выгнул удивлённо бровь.       — Малой, иди на хер отсюда, — буркнул Пророк и принял гитару из рук товарища. — Или сиди молча и не возникай, или опять от меня получишь.       — Не мешай большим дядям расслабляться, — буркнул Илья после чего сделал затяжку и передал косяк Апостолу, что уже тянул руку. — Или эти дяди поставят тебя на место.       Апостол согласно закивал головой, продолжая смотреть на парня через плечо. Малой вздохнул, побеждённый, пожал плечами и плюхнулся рядом, потирая челюсть. И его выражение лица было таким смиренным, что следующим косяк курил он. А уж если ему кто-то передал косяк, да и не кто-то, а командир, то, в целом, он прощён и принят.       Пророк несколько минут думал, что сыграть, то начиная, то прекращая перебирать струны. Принимал заявки, кивал сосредоточенно, слал кого-то на хуй. Илья сидел напротив через костёр, обняв подтянутое к груди колено. Слушал народ, смотрел на пламя и медленно расслаблялся, радуясь, что не болит голова и на душе становится легче. Настолько легче, что он почти готов улыбаться, не думая о будущем и о том, что скоро покинет это место.       Дима играл много песен по заявкам. Что-то древнее, но бессмертное по типу Цоя, что-то менее известное, быстро найдя аккорды в интернете, потому что его уж очень жалостливо просили сыграть именно это. А потом все начали орать Чекистов под недовольный бубнёж новенького, ведь они не чекисты. Он быстро получил ботинком под жопу и покинул костёр, не мешая веселиться. Илья не пел — он слушал. Берег голову, да и голоса не было, хотя когда-то и кто-то пытался его научить. Но долго это не продлилось — человек погиб, а больше никто не решался, да и не предлагал. Может, кроме Димы. Но даже он быстро бросил попытки, потому что сам Илья не выражал большого интереса к этому занятию.       — И пиздец тому вдвойне! Кто конец сказал войне! Нет на тех! На тех уродов! Нет на них чекистов роты! — пел Пророк, улыбаясь во все тридцать два.       Диму он знает уже лет девять. Он пришёл как бывший спецназовец, сказал, что хер он хотел класть на все эти министерства и прочую государственную лабуду. Надоело, устал. Хочется свободы и роста. Воздуха не хватало и негде было развернуться, хотя, казалось, спецназ. Но как потом выяснилось, ему просто не позволяли свободно работать из-за врождённой жестокости. Держали про запас как бойцовского пса и в народ не пускали. Он был наставником, учителем, мясом в горячих точках, но никак не спецназовцем. А душа и тело требовали работы. Нормальной, адекватной, ведь он не больной псих. Просто если есть цель, идёт к ней по трупам и не видит ничего плохого во всех способах достижения цели. Война — это жертвы с трёх сторон: свои, враги и мирные. И Пророк шёл к цели по трём кучам, конечно, стараясь минимизировать потери среди гражданских и своих. А ещё умел пытать. Умел и наслаждался этим, выуживая из врага всё, что он только знал. И был прекрасным учителем русского для англоговорящих. Поэтому перед смертью они уже могли молиться на русском, забыв про родной язык.       У Димы была семья, хотя кольцо он не носил. Жена и лапочка дочка, которой не так давно исполнилось одиннадцать. Он не любил говорить о семье и всегда отмахивался со словами, что у него две жизни и мешать их он не намерен. Там одна маска, а тут он тот, кто есть на самом деле. Илья и не давил. Хватило одного раза, чтобы понять, что ему самому это не интересно. Ну, есть семья и ладно. Тут много женатиков с детьми и без. Их, конечно, парень не всегда понимал, но с вопросами не лез.       Глядя на собрата, счастливого, с горящим взглядом и с гитарой в руках, Илья понял, что счастлив. Здесь и сейчас. Здесь его место, здесь его дом. И, когда Пророк подмигнул парню через пламя костра, смог наконец-то улыбнуться. Искренне, широко и со счастьем под сердцем. Впервые за последнее, за долгое время окончательно расслабившись.