In securis et quintessence

I

Слепо полагаться на удачу, двигаясь подобно метеору за спинами очень сильных, неизученных, величественных врагов, было тем ещё занятием, от которого бросало то в жар, то в холод. Как бы Гвендолин не была подготовлена и сколько бы способов разделаться с вампиром не знала, она не обладала расписанием их дня. Никто не выдал ей жалкого листа, пиная под зад и крича вслед: «Они вот-вот вылезут, Гвен! Причём всей гурьбой!». От близости с монахом, казалось, стало ещё жарче. Его разгорячённое тело было совсем рядом, распространяя жар. Казалось, ещё минута — и он задымится. Хирш стёрла испарину со лба тыльной стороной ладони и, прикрыв глаза, постаралась прийти к максимальному душевному равновесию. Ей не только нужно было оставаться спокойной и живой, но и играть роль шерифа. Просвещённого, но не знающего подробностей о захватчиках Салемс-Лот, смелого, но сдержанного и официального. Простыми словами, весь план полетел бы к чёрту в ноги, если бы она, злостно взревев, распахнула скрипящую дверь и с боевым восторженным кличем стала бы убивать упырей, прежде чем они убьют её. Исаак не спешил отодвигаться и вообще лишний раз двигаться. Плечо Гвендолин — Дианы, в его понимании — плотно прижималось к его. Сквозь одежду, даже не глядя на шерифа, он чувствовал, как она дышит. Обрывисто, шумно, быстро. У него оставалось всё меньше причин быть благосклонным и терпеливым к ней. Она слепо следовала за ним, везде совала свой нос, оправдываясь законами и неоспоримой исполнительностью, ни черта не слушала его, брела к опасности, если та брела от неё. Кроме её голоса, силы, скрытой в тонком теле и формы, которая была чертовке очень к лицу, в ней не было ничего хорошего. Резкая, рискующая, упёртая. Как будто ты, Исаак, лучше. Не придумали такой цифры, которая могла бы объять все его грехи и недостатки, дурно скрытые под рясой и ладонями, сложенными в молитве. — Поправьте меня, если я не прав, но мы наяву обсуждали, что вы оставите меня здесь наедине с Богом, — вдруг тихо сказал монах. Он повернулся к Диане, говоря практически ей в висок и ощущая запах лаванды, молочного шоколада и… хлора? Сглотнув слюну, он не шелохнулся. Каждое громкое слово и каждое резкое движение могли быть чреваты несвоевременной схваткой. — Я собиралась. Но получила приказ оставаться здесь, — соврала Диана. — А, насколько помню, подчиняюсь я не вам. Наконец, придя в себя, Гвендолин подалась вперёд, упираясь руками в пол и оказываясь на четвереньках. Медленно она поползла к ближайшему окну, будто кошка. Исаак с ледяным спокойствием отвернулся в сторону, зачем-то делая вид, что рассматривать тусклые постеры с цветными рожками ему куда интереснее. Гвен подтянулась, опираясь на тумбу и едва выглядывая в окно. Как она и ожидала, вампиры услышали шорохи или, может, учуяли свежую кровь, начиная двигаться и в другом направлении. Ругнувшись, Хирш снова пригнулась, так же тихо возвращаясь к двери и вновь припадая к ней спиной. Задумчиво закусив губу, она попробовала оценить, какова вероятность, что их обнаружат. — Минимум четверо двигаются в нашем направлении. Бредут, но не знают, где именно мы скрываемся, — доложила Гвендолин, копируя ту чеканящую интонацию, с которой говорили копы в фильмах. — Если замолчим и замрём, вероятно, они сочтут, что дело в воронах. Или типа того. — При всём уважении, шериф, из нас двоих не молчите и двигаетесь только вы, — напомнил Исаак, но тут же осёкся. Хорошие монахи так не говорят. В стенах монастыря, где все общаются возвышенно и легко, где слова политы обильной лирикой, ему было куда проще строить из себя хорошего молчаливого мальчика, нежели чем здесь, в условиях дикой природы, рядом с особой, которая несмотря на свой статус позволяла себе колкости. И к тому же, Диана… У него совершенно точно не было женщины с таким именем. Очередной колкостью — в прямом и переносном смысле — стал удар острым локтем под дых, якобы служащий ответом на замечание. Исаак крепко сжал челюсти, мысленно вспоминая тексты всех известных ему молитв, чтобы не приложить Диану головой о дверь, выдавая их местоположении. Ты напрашиваешься стать частью коллекции, Диана. Я слышу мольбу в твоём голосе. — Заслужено, — сдержанно признал монах, выдавливая из себя эти слова. — Тихо, — шикнула шериф, прикладывая палец к губам и хмурясь пуще прежнего. Либо она начинала сходить с ума, либо слышала приглушённые голоса, напоминающий шёпот полноводной реки. Вновь закопошившись, она встала на колени, прикладывая ухо к двери. — …ещё тянет? — раздался звонкий мужской голос. — Непонятно, — прозвучал в ответ хриплый, злой баритон. Гвендолин чуть не вздрогнула, услышав его прямо у уха. Дверь слегка дрогнула. Чья-то рука с грохотом приземлилась на неё. Хирш представила, как упырь стоит, точно так же прислонившись к металлической двери, но с другой стороны, однако всё равно не отпрянула. — Чёрт его знает. — Думаю, эти идиоты сдали нас или выслали кого-то ещё, прежде чем сдались в плен, — чётче зазвучал звонкий мужчина. Такими голосами часто говорили хитрые оборванцы с вечным прищуром и игривым оскалом. — Ладно тебе, Аттикус, пойдём. — Заткни себе рот какой-нибудь землеройкой, Кит, — огрызнулся, видимо, Аттикус. Дверь снова пронзило вибрацией. Кто-то будто опёрся на неё спиной. По коже Гвен пробежал холодок. — Заканчивай с охотой и возвращаемся. Нам нужно поговорить с людьми. Людьми. Хирш распахнула глаза, глядя на Исаака в упор. Судя по всему, он тоже слышал столь близкий к ним разговор, но его лицо не выражало ничего, кроме сухой сосредоточенности на словах. Вампиры с той стороны двери явно обсуждали живых, которых, судя по всему, держали при себе. Если это действительно было так, нужно вытаскивать несчастных, пока не стало слишком поздно. — С этими-то? Я не уверена, что они были в ресурсе разговаривать, когда мы уходили, — появился мелодичный женский голос. Вдруг кто-то приземлился на крышу фургона. Та прогнулась с оглушающим звуком, проржавевшее авто качнуло, и Гвен, погрузившаяся в диалог, начала падать. Прежде, чем она успела что-то задеть, в надежде поймать равновесие, Исаак приподнялся, обхватывая её руками, и прижал к себе, закрывая рот рукой. Если бы упыри не были настолько близки к ним и любой шум не был бы для них заметен, псевдо-шериф непременно отпрянула бы. Сейчас же она зажмурилась, слыша биение собственного сердца в груди и застывая в весьма неудобной позе. Исаак, вознося про себя осторожные молитвы, молча запахнул её полой своей укороченной рясы, пропитанной ароматами, скрывающими человеческий запах. — Люди взялись за это дело серьёзно, — по-детски пролепетала вампирша, прыгнувшая на крышу. — Они будут присылать за нами этих мерзавцев снова и снова. — Неужели им так хочется изучить нас? Узнать о нашей природе? Они ведут себя с нами, как с чёртовыми крысами! — воскликнул Кит. — Мы не дадимся. У них силёнок маловато. — Предложение про землеройку всё ещё актуально, — мрачно бросил Аттикус. — Пускай присылают столько народу, сколько вздумается. Свежая кровь в наших рядах не помешает, если мы хотим оставить город при себе. Все сыты? — Все убрели туда, — ответила первая вампирша. — Мне-то что? Они знают, где мы остановимся. Если будешь хорошо себя вести, позволю допросить тех смертных и, в случае сопротивления, полакомиться ими снова. — Люблю банкеты, — пропела та и слетела с крыши, мягко приземлившись на асфальт. Голоса сначала стихли, потом заговорили снова, но начали удаляться. Если вампиры и обсуждали что-то ещё, то ни Гвендолин, ни Исаак уже их не слышали. Судя по всему, кровопийцы шли обратно в своё логово сразу после того, как донесли до пары действительно полезную информацию. Выждав с две минуты, Хирш положила руку на пальцы монаха, сбрасывая их со своего лица и снова отползая. — Они ожидают, что за ними придут. Держать людей у себя, не убивая, а пытая! Кем бы они ни были, они возвращаются туда, откуда пришли, чтобы снова пытать их, — сосредоточенно выдала Гвен, то ли для себя, то ли для напарника повторяя услышанное. — Нам нужно за ними. — М? — Прямо сейчас они двигаются к своей базе, или как это назвать. Судя по голосам, их четверо, остальные отделились. А ещё они хотят навредить пленникам. Всё указывает на то, что мы должны проследить за ними, проникнуть внутрь и помочь пострадавшим, — бесстрашно пояснила Гвендолин. Исаак был безмятежно спокоен. Давалось ему это нелегко. — Это небезопасный и толком не продуманный план. — Но тем не менее, оспаривать его бессмысленно, ведь я права. — Да, правы. Гвендолин разозлилась: — Прекратите выкать мне, отец. Выберите одну модель поведения: робкий галантный охотник или обыкновенный мужчина, который чуть что, так хватается за женщину. — Как пожелаете, — произнёс Исаак. Он подкрался к окну и долго созерцал вид на пустую улицу и спины вампиров, исчезающих в закатной мгле. Давно догорели последние лучи солнца, но облака ещё хранили зыбкую алую краску, будто Господь окровавил их. Исаак вслушался. Он знал, как обманчива может быть тишина, и совершенно не ответил Гвендолин, когда та шепнула: — Ну что, всё спокойно? Можем выходить? Он сунул руку за пазуху подбитой полотном куртки и достал оттуда два серебряных распятия с заострённой крестовиной. Хотя улица казалась пустой и вымершей, Исаак ловко, точно ласка, забрался на рефрижератор и выскользнул в широкий провал разбитого окна. Гвендолин растерянно застыла. Она снова не ожидала от него такой прыти, но поднялась следом и выглянула в окно. Кто-то бесшумно бросился из тени дома прямо на Исаака, затем вторая тень камнем упала на него с крыши. Исаак вцепился в загривок тому, кто так ловко его оседлал — фигурка была хрупкая и тонкая, и Гвендолин решила, что это женщина. Так оно и было. Вцепившись Исааку в шею пальцами, она яростно зашипела и раскрыла пасть, оскалившуюся острыми длинными клыками. В тот же миг Исаак вывернулся, в стальном захвате стиснул её голову и вонзил в бледный лоб крестовину. Его тут же осыпало чёрным дождём обожжённого праха. От броска второго вампира Исаак увернулся и поразил его крестом в основание черепа. Вампир, изогнувшись в агонии так, что его грудь выкатилась дугой, истлел и развеялся тем же прахом в лёгком дуновении ветра. На это у Исаака ушло всего несколько секунд. Он отряхнул рукава куртки и плечи, прошёлся по останкам вампиров и легонько стукнул костяшками пальцев в стену фургона. — Я уже знаю, что можно выходить, — произнесла Гвендолин, стараясь сделать невозмутимый вид, однако усмирить дрожь от боя, которому она только что стала свидетелем, было слишком тяжело. Она выбралась тем же путём, что и Исаак, и спрыгнула в осколки стекла и разметённый вампирский прах, с некоторым удивлением разглядывая его. Впервые она видела его так близко, впервые на её глазах кто-то убил вампира. Нет, даже не одного — а целых двух! Как молниеносны они были и как быстр был монах. Она впервые с опаской посмотрела на его руки, плечи, предплечья, спрятанные под рукавами куртки. Этими руками он легко удержал на расстоянии от своей шеи голову взрослого вампира. Гвендолин понимала, что воцерковлённые воины с кровопийцами жестоки, тренированы и опытны, но насколько простираются эти их качества, не могла представить до сих пор. И теперь, дрогнув лицом, снова приняла невозмутимый вид и махнула Исааку рукой, не сказав ему ни слова. Преимущественно затем, чтобы он не понял, как может дрогнуть не только её лицо, но и голос. Исаак поспешил за ней. Он шёл следом, не торопясь и не двигаясь перебежками: шаг был спокоен, он только приблизился к стенам домов и, догнав Гвендолин, молча взял её за плечо и подвинул вслед за собой. Присутствие здесь постороннего человека мешало. Он привык к тому, чтобы работать в одиночку. Помнил, как святой отец впервые отправил его на задание, сказав, что одна из прихожанок сбежала из церкви, искушённая дьяволом, и пустилась в бега через вампирские земли. Исааку шепнули на ухо, что нужно сделать, помазали лоб миром, и кожа запахла оливковым маслом. Исаак всю жизнь пребывал в культе особой веры — веры, что может сделать мир лучше — и думал, что творил благо. Потом его вычислили, нашли, схватили и упрятали за решётку. Десятки людей кричали снаружи: смерть ему! Смерть! Они клепали о нём статьи в газеты, требовали применить самые страшные казни. Он молчал и ждал освобождения — не телесного: понимал, что это больше ему не грозит. Как-то раз, ранним утром, к его камере подошёл тюремный капеллан. Рядом с ним было двое высоких священнослужителей, одетых в чёрное, с белыми воротничками, со сложенными на животах руками. На безымянном пальце у одного из них был перстень с чёрным ониксом. Они говорили с Исааком через прутья клетки о Боге, о вере, о раскаянии. Раскаиваешься ли ты, что творил зло? — спрашивали они. Исаак смиренно отвечал, что злом свои деяния не считает, ибо творил благость на земле. Так он, во всяком случае, думал. Какое же наказание ты видишь для себя, или для такого, как ты? — спрашивали они снова снова. Исаак, нисколько не запнувшись, твёрдо сказал, что хотел бы сесть на электрический стул, либо его устроила бы смертельная инъекция. Когда его спросили в третий раз — как ты допускаешь для себя казнь, если творил благо — он отвечал, что благо творил неблагими делами, и в глазах людей был суть чудовище. Через три месяца Исаака перевезли в монастырь Благовещения Пресвятой Богородицы, и он слышал, как отцу Майклу шепнули: — Его убоится сам Сатана. Вдруг воспоминания его прервал голос Гвендолин: — Что будем делать, когда настигнем их? Исаак посмотрел вперёд; вампиров было уже не видно, но найти их не составляло проблемы — единственный особняк на холме, особняк с остроконечной крышей, возвышающийся над всем Салемс-Лотом и роняющий на обожжёный город длинную мрачную тень. Вампиры там. Он мог дать руку на отсечение. Часть окон в особняке была заколочена досками, другая сияла золотым неровным светом, какой бывает, если зажечь много свечей, трепещущих на ветру. Серые стены, опалённые некогда огнём — возможно, в дни большого пожара в Салемс-Лоте, когда тот горел по желанию неизвестных ещё в семидесятых — надёжно скрывали за собой всю вампирскую шайку. Исааку трудно было даже вообразить, сколько их там могло быть. — Земля — Марсу, — раздражённо повторила Гвендолин и резко развернулась, глядя на Исаака снизу вверх, и щёлкнула пальцами. — Очнитесь, будьте так любезны. Я задала вопрос. — Конец дела лучше начала его; терпеливый лучше высокомерного. — Мягко сказал Исаак. Гвендолин задохнулась, сощурившись: — Я могу принять это отнюдь не за комплимент себе? — Это Екклесиаст, — ровно ответил Исаак. — Седьмая книга, восьмая глава. В сторону. Он сказал это всё так спокойно, что Гвендолин не сразу поняла: в послании было предупреждение. Исаак взял её за запястье и быстрым шагом, не теряя головы и сохраняя предельную невозмутимость, зашёл в переулок, прижав Гвендолин к стене дома спиной и нависая над ней сверху. Чёрные силуэты показались из двери дома напротив. — Когда прекратится это посягновение на мою физическую свободу? — возмутилась Гвендолин. — От тебя пахнет потом, — тихо шепнул Исаак. Он был к ней так близко, что почти касался губами её уха, и от этого Гвендолин было отчего-то совсем не по себе. Даже не потому, что это был незнакомый мужчина. Нет. Вовсе не потому. — И кровью. И твоя кожа тоже имеет свой запах. Лаванда. Шоколад. Гвендолин распахнула глаза шире. В зрачках застыло непонимание. — Так мёртвые не пахнут. Вампиры брели посреди улицы. С наступлением темноты они вышли на охоту, и умом Гвендолин сознавала, что охотились на них с Исааком — или на таких, как они. Да, ум знал. Но тело… Тело покрылось мурашками. Гвендолин всегда считала себя бесстрашной, но здесь её отчего-то охватил колючий страх — почти необъяснимый, и она сделала то, чего не делала никогда, потому что чувствовала силу на своей стороне и посягательству на близость отвечала грубо и быстро. Сейчас она подняла ладонь, со странной для себя робостью уперев её Исааку в живот, мерно вздымающийся под рясой. От пряжки его брючного ремня было дюйма три, не больше. Гвендолин неотрывно смотрела в лицо Исааку, в небольшие бледные глаза, отмечая, что мурашки по коже бегут не из-за вампиров. А почему-то — из-за него. Двое приближались. Исаак исподлобья взглянул на них, перевёл странно помрачневший взгляд на лицо Гвендолин — и едва заметно улыбнулся. Она ощутила, как он чуть подался ей навстречу, и показалось, что мягко прижался своими бёдрами к её. — Каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью… Вампиры почти подступились к ним. Гвендолин слышала их шаги и пыльный запах от одежды и кожи. В пальцах закололо: она не могла достать своё оружие, мешал Исаак. В его взгляде было очень много тьмы. — …похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть. Клыки блеснули во мраке. Двое бросились на них, улучив момент, с коротким рыком. Исаак сделал шаг навстречу и серебряным ножом раскроил первому же, кто сунулся ближе, горло. Второй был молниеносен. Он прыгнул к его шее, норовя вцепиться… Гвендолин сунула руку под куртку Исааку и мгновенно нащупала крест. Секунда — и она прижалась к его груди своей, изогнувшись, чтобы вонзить крест прямо в разверстую вампирскую пасть. Глазницы кровопийцы вспыхнули оранжевым заревом, точно внутри его черепа зажгли газовую горелку. Кожа треснула чёрной коркой, будто краска на старой стене, и весь он за секунду рассыпался чёрным прахом по руке Гвендолин, успев лишь обдать дыханием шею Исаака. Это был её первый убитый вампир. Самый первый. Гвендолин изумлённо взглянула на свою руку, сжавшую крест, и затем — на монаха. Тот скупо улыбнулся самыми уголками губ и отошёл назад. Он не сказал ничего и вышел на улицу, зная, что Гвендолин догонит его, и держал в голове мысль: ибо всё, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего.

II

Следуя в непроглядном мраке, скрываясь в тени деревьев и за хламом, наваленным перед огромным, тёмным Марстонс-Хаусом, Гвендолин и Исаак перебежали к окнам, аккуратно заглядывая в них. Хирш возликовала, когда сумела рассмотреть группу бледных, как смерть, личностей и весьма обжитое, явно не заброшенное место. Они с Исааком точно пришли туда, куда нужно. Даже при своём немалом росте Гвендолин поднялась на цыпочки, чтобы лучше видеть немую сцену. Сначала она осмотрела само помещение: очевидно, гостиную. Полуразбитая люстра, собранная из сотен стекляшек, слегка пыльные, но целые столики с зажжёнными, почти догоревшими свечами, воск которых был слишком мягок и пластичен, отчего стекал крупными каплями, фиолетовые пуфы и диваны, прикрытые шелковыми подушками, измазанный кровью, потёртый, когда-то привлекательный и роскошный ковёр и обрушенные чёрные балки. Чёрные стены навеивали тоску, грязные тёмные полы — тоже. Свечи едва разгоняли полную темноту, в которой Хирш пыталась рассмотреть вампиров. Ей открылись множества деталей внешности упырей, которых она не могла разглядеть во время преследования. На диване, элегантно, но забравшись с ногами, сидела вампирша с короткими рыжими волосами, завитыми в старомодные локоны. Её голову покрывала не менее устаревшая шоколадная шляпка. Большой пиджак и кремовая рубаха с воланами подчёркивали пышность её форм. В это время в центре комнаты, уперев руки в бока, стояла угловатая дама. Чёрное платье плотно прилегало к телу, оттого было хорошо видно все кости: локти, округлые рёбра, ключицы, таз. Она была совсем белая, будто бы выкрашенная мелом. С чёрной копной волос, тяжело свисающей вниз и тянущейся до бёдер, с чёрными губами и глазами, похожими на рубины. Незнакомка резко махала руками, яростно споря с настоящим здоровяком. Шесть футов и семь дюймов мышц, скрытых под костюмом-тройкой старого пошива, блёклого, но эффектного. Короткие, кое-как обрубленные волосы цвета выгоревшей соломы и перламутровое лицо, изнизанное чудовищными буграми рваных шрамов. Та сторона щеки, которую могла видеть Гвен, словно была порвана в двух местах, после чего заживление было пущено на самотёк. Вампир стоял неподвижно, выслушивая чёрную бестию и, судя по тому, как держался, ему это приходилось не впервой. Его лицо исказилось гримасой, после чего вампирша сжалась. Наверное, это был грубиян Аттикус. И, судя по всему, лидер среди них. В комнате пребывал ещё один вампир, но его было не разглядеть. Он стоял в дальнем углу, скрытый густыми тенями. Лишь очертания шляпы и рубашки с туго затянутым галстуком давали знать о его присутствии. И, конечно, ярко-жёлтые глаза, сверкающие из тьмы и завораживающие, точно взгляд гипнотизёра. Гвен отодвинулась от окна, понимая, что глядеть больше не на что. Исаак, заметив боковым зрением, что шериф отпрянула, подошёл к ней. — В комнате четверо, но только в этой. На деле их точно больше, — тихо сообщил монах. — Надо обойти весь периметр, найти пустую комнату. Иначе лезть туда — самоубийство. — Так значит, мы всё же лезем? — довольно произнесла Хирш, чувствуя, как повеяло ароматом приключений. — Мы не можем оставить людей умирать, шериф, — признал Исаак, давая своеобразное одобрение. Гвендолин кивнула и, больше не тратя времени, сгорбилась, пробегая мимо окон к следующим. Какой там была Гвендолин-Диана-шериф-убийца в глазах Исаака? Неосмотрительная, любопытная самоотверженная, непослушная, резкая, рискующая, упёртая. Теперь к этому добавлялись ещё три характеристики: неуловимая, нетерпеливая и совершенно непохожая на других копов, с которыми монах частенько имел дело.