Смоль и кровь

Объяснять своё почти недельное радиомолчание Бутчер, конечно, никому не собирался, а потому не потрудился выдумать какую-нибудь более или менее правдивую легенду. ММ всё равно надуется на него, как ревнивая, упахавшаяся у плиты жёнушка, и пару дней будет делать вид, что его, Билли, не существует вовсе, а потом сжалится и остынет; долго злиться на товарищей Марвин не умеет — армейская жизнь научила, что лежачих не бьют, а убогим подают воды и немного христианского милосердия, — и Бутчер не перестаёт этим злоупотреблять из раза в раз. От Хьюи можно просто отмахнуться, как от надоевшей плодовой мошки, если тот вздумает читать Билли морали. Пиздюк не смог отрастить яйца даже под временным V; ему не хватит ни сил, ни зубов на то, чтоб цапаться с Бутчером. Френчи же наверняка только рад пропаже великого и ужасного диктатора Уильяма Бутчера [француз, что с него взять], а в интеллектуальной сохранности его немой подружки Билли сомневается по сей день. Ещё была Старлайт... Её бело-золотистый латексный костюм уже полгода украшал одну из городских свалок, но от репутации честной, справедливой, стерильно-правильной супергероини из ящика Энни всё не могла отмыться ни сабантуями, на которых стабильно перепивала всех вокруг, ни грязной руганью, которая в её речи мелькала чаще и чаще, ни выученной гримасой абсолютного безразличия, когда на её стол попадали подшитые папки с нечеловеческой хтонью внутри — всем тем, что Бутчер лаконично обзывал «fucking diabolical». Пацаны, не сговариваясь, единодушно возложили на неё роль коллективного гласа совести и ждали от Энни чего-то... соответствующего. Когда Билли наконец-то появляется в офисе, она не говорит ему ничего; даже не отрывается от экрана телефона и не смеряет осуждающим взглядом. Именно тогда Бутчер допускает шальную, совершенно нехарактерную для себя мысль о том, что из неё получилась неплохая союзница, понятливая и умеющая засунуть язык в жопу, когда требуется. Бюро ищет опасную террористку Мари Моро, хоть и без особого энтузиазма. Бюро понятия не имеет, что она прячется у Билли Бутчера, ест его еду и не платит ему за койку. — У нас проблемы. Энни не обращала внимания на Бутчера весь день; потом стрелки на часах потянулись к семи вечера, ребята засобирались по домам, а Старлайт наплела Хьюи на ушко какой-то чуши про завал, из-за которого должна остаться и посидеть над документами подольше. Когда в офисе осталось двое, не считая их теней и отражений в зеркале, Энни подпёрла бедром стол Билли и начала набрасывать говно на вентилятор безо всяких предварительных ласк. — А когда их не было-то? Из-за горы бумаг, скопившихся за время отсутствия, Бутчера почти видно — и марать руки об этот срач он явно не спешит, но Старлайт в довесок подсовывает Билли под нос ещё одну фотографию. Говорит глухо: «это пиздец». На фотке чьё-то раскуроченное лицо с пустыми глазами навыкате, серо-жёлтыми осколками костей и висящей на тонком лоскуте кожи челюстью; из-за увечий сложно определить биологический пол трупа, но гигантские гиалуроновые губы-лепёхи подсказывают Билли, что это когда-то было женщиной. Картинка стрёмная до блевоты, такие обычно подростки ищут в даркнете, чтоб пощекотать себе нервишки. Бутчер и бровью не ведёт — привык. — Ну и чё? Обычная суперская пятница. Вызвал шлюху, не рассчитал силы, превратил её в лепёшку. Классика. — Ты не понял. Это сделал не супер. Это сбивает с Билли спесь. Энни рассказывает, что гора человеческого мяса с фотографии — это какая-то блогерша, которая ещё вчера мило щебетала на прямом эфире в инстаграме и показывала свои обновки. Весь этот пиздорез сотворил с нею её парень, сын какого-то бизнесмена. Оба — простые люди; простые и немощные настолько, что бутылку колы своими руками открыть не могли, а тут такое. Уёбка повязали на месте. Он, измазанный её кровью и своим дерьмом, не пытался ни сбежать, ни сопротивляться. И умер через час после того, как его доставили в участок. Бутчер откидывается на спинку кресла и складывает руки на груди. — Наркоман, — бросает он как-то разочарованно. — Передознулся. — У него все тесты чистые, в крови нашли только немного алкоголя. — Синтетика, значит, дизайнерское что-то. Мы-то тут каким хуем? — У него от мозга ничего не осталось. У него там... — заметно, как Энни сложно говорить об этом; она нервно прикусывает изнутри губу. — Прости, пожалуйста, но у парня в голове оказалась жижа. Почти как у тебя, но ещё хуже. От алкоголя такого не бывает, и я не могу представить, насколько ядерными должны быть наркотики, чтобы за несколько часов разложить мозги в кул-эйд. Билли хмурится. То, к чему клонит Старлайт, ему жутко не нравится. — Какова гипотеза, вашество? Подобно Бутчеру, Энни складывает руки и внимательно заглядывает ему в глаза. — Я думаю, что формула временного V «утекла» из лабораторий Vought на улицы. Возможно, это были какие-то ранние наработки, ещё более нестабильные и опасные, а барыги их дополнительно чем-то удешевили, чтоб итоговый продукт был кому-то по карману. Соглашаться со Старлайт неприятно, но резон, пусть и жидковатый, в её словах был. Жизнь продолжает раскручиваться какой-то адской пиздецовой каруселью и никак не хочет дать Билли ни минуты продыха. Внезапно он ощутил себя между молотом и наковальней: с одной стороны — вырвавшийся из «Леса» антисуперский вирус, с другой — перспектива настоящего зомби-апокалипсиса из-за ёбнутых на голову торчков-недосупов. И во всём, блядь, во всём как всегда виноват Vought. Бутчер сжал ладонь в кулак. От раздражения хотелось крепко кого-нибудь ёбнуть. — У нас есть хоть какие-то нормальные доказательства? — Ну, — Энни передёрнула плечами, — на вскрытии нашли след от инъекции, но копы на месте не обнаружили ни шприца, ни ампулы. Тем не менее, кроме фотографии, Мэллори передали образец крови парня. — И что нам с ним делать? В кофе вместо сливок налить? — Может, Мари его... исследует? На мгновение предположение Старлайт пробуждает в Бутчере жаркий, безусловный, иррациональный протест, который он тут же подавляет. Всё на самом деле логично, в теории Моро действительно способна подкинуть им пару зацепок, но отчего-то её страшно не хочется в это втягивать. Похуй. Ему должно быть похуй. — Сумку в зубы, Тинкербелл, и погнали.

***

Несколько дней назад Мари очнулась от долгого коматоза, залепетала отвыкшим от речи языком что-то непонятное и начала передвигаться по квартире, сшибая собой неприбитую мебель. Билли честно обрадовался, даже немного поумилялся тому, какая Моро смешная, неуклюжая, а главное — живая, но восторга этого хватило минут на семь. После Мари начала генерировать проблемы со скоростью падающего метеора [Бутчер, разумеется, в роли динозавра]. Вон, про друзей своих вспомнила. — Но их же там замучают, Билли, пожалуйста. Мы должны помочь. Дружки Моро оказались не такими проворными и не смогли убежать от Хоумлендера. Их наверняка закрыли в клетке и теперь по-всякому пытали, что грустно, но предсказуемо. Для этих пиздюков история уже как-то закончилась, их участь яснее майского неба, а вот судьба Мари — такие потёмки, что в них можно запросто переломать все ноги. — Я твоим оболтусам нянькой не нанимался. Бутчер успешно уворачивался от любых просьб Моро им помочь и игнорировал её прямые угрозы сделать с Билли что-нибудь плохое. Она молила, торговалась, пыталась ластиться, а потом крепко возненавидела Бутчера. — Тебя никто здесь не держит, красотка. Можешь пиздовать на все четыре, но есть нюанс. Минут через пятнадцать тебя засечёт патруль и откроет огонь, потому что ты ёбаная террористка в ёбаном розыске. Ты начнёшь от них отбиваться и обязательно покалечишь кого-нибудь, может, случайно убьёшь, после чего с небес спустится Суперпизда, без сомнений, дохуя злая из-за того, что ты сбежала в первый раз, и лопнет твою головушку как подгнившую хэллоуинскую тыкву. Но у Мари едва получалось дойти от гостиной до кухни, не наебнувшись о что-нибудь, а лазерные струпья под повязкой отнимали последние её силы, и потому обещания Моро уйти казались Билли пустым сотрясением воздуха. Она объявила ему бойкот, затем — голодовку. Их взаимная демонстрация характеров начинала походить на оленью схватку — сцепились рогами, упёрлись копытами в землю, стоят, не двигаясь ни в одну из сторон. Первыми рога стали трескаться у Бутчера, когда он застал Мари за немыми рыданиями. Слёзы её стекали по щекам на подбородок, а с него крупными каплями падали в чашку с остывшим чаем. Горько во всех смыслах. И самоубийственно тупо. Тогда Билли потушил в себе желание как-нибудь утешить Моро. Он прав. И вообще ему похуй. Об их небольшой войне Энни узнаёт, лишь переступив порог бутчеровского жилища. Ей же по умолчанию выпадает честь быть в этой войне медиатором; коллективный глас совести, чтоб его. — Мари, нам очень нужна твоя помощь. Нежный, очень доверительный, почти сестринский тон Старлайт моментально растапливает сердце Мари. Она уже готова помогать — с первого взгляда, с первой фразы Энни, с этого её ласкового «Мари», — но обида на Билли, стоящего у Старлайт за спиной, сильнее её альтруизма. — Вам всем от меня что-то надо, а я с этого нихуя не получаю. Выходит как-то по-детски отчаянно; Моро стыдливо прячет глаза. Глупо, как же глупо она себя выставляет перед настоящей героиней, её образцом для подражания, примером, к которому Мари так долго тянулась. Другие ребята из приюта обоссались бы от счастья, если бы сама Старлайт попросила ей подсобить. — Справедливо, — Энни осторожно кивает и, кажется, ни капли не осуждает Мари. — То, что случилось с твоими друзьями, просто чудовищно. — Мягко сказано, — бурчит Моро, косясь на высокую фигуру Билли; Старлайт замечает её взгляд и тоже оборачивается на Бутчера. Он выглядит невозмутимо, даже самодовольно, но взор у Билли рептильный — холодный и немигающий. Без слов Энни понимает, что Бутчер медленно закипает. — Знаешь что, — Старлайт неожиданно улыбается Мари и берёт ту за руку, — мы их спасём. — Честно? — с робкой надеждой переспрашивает Моро. — Дуры, блядь, — зло сплёвывает Билли. Энни улыбается этому ещё шире. — А ещё Бутчер перед тобой извинится. — Что за ебаный цирк. Билли уходит на балкон, громко хлопая дверью. Закуривает. Старлайт бросает Мари «сейчас приду» и идёт за ним. — Пошла нахуй из моего дома. — Почему ты не можешь ей соврать? Бутчер давится дымом и заходится кашлем, от которого в его висках мгновенно просыпается мигрень. На сигаретном фильтре остаются следы кровавой слюны. — Почему? — настойчиво повторяет Энни, едва дав Билли отдышаться после приступа. — Ты всё это время врал всем напропалую. У Бутчера, которого я знаю, ноль принципов. Он бы спизданул что угодно кому угодно, чтобы достичь желаемого. — Могу, — огрызается Билли. — Всё я могу. Отъебись от меня. Он тушит сигарету об балконную ограду, опасно близко к свисающим с неё запястьям Старлайт. Возвращается обратно в гостиную — на этот раз Энни не спешит за Бутчером. Шаг у него быстрый, тяжелый, рассерженный; Билли чуть ли не рывком сокращает расстояние до дивана, на котором все эти дни гостила Моро. На минуту в комнате повисает звонкая тишина. — Твоя взяла, — грубо чеканит Бутчер. — Сначала накроем варщика, потом пойдём за твоими дебилами. На «извини» или «прости меня» у Билли запала не хватает, но Мари и без этого впадает в щенячий восторг. Позабыв о боли и стягивающих рёбра повязках, она бросается Бутчеру на шею и прижимается к ней крепко-крепко. От радости у Моро дрожат руки. У Билли они тоже дрожат — от чего-то другого.