Смоль и кровь

У Эммы смех — перезвон хрусталя, а ещё она болтает без умолку и будто бы притягивает Мари к себе, изо всех сил пытаясь быть ближе. Временами Маленького Сверчка парадоксально много — в куче плюшевых подушек на кровати, в шутках за ланчем и в дружеских переглядках — и Моро уверена, что в тысяче других миров они точно стали бы лучшими подружками, самыми верными и искренними. Мейер, конечно, сразу замечает, что чтящая уставы Годолкина соседка всё чаще пропадает куда-то по ночам. В первые пару раз Сверчок, с головой укрывшись одеялом да притворившись спящей, сдавленно хихикает и мысленно желает Моро классной свиданки — интересно, это кто-то из университета? Студент или преподаватель? Подробностей о своём тайном романе Мари не выдаёт даже спустя тысячу «случайных» намёков и попыток её разговорить, а после каждой такой вылазки она возвращается всё тише и смурнее, и Эмма ловит себя на мысли, что влюблённые, счастливые, хорошо оттраханные девушки так себя не ведут. Или ведут, но тогда у Мари в животе вместо бабочек — канцелярские ножи. Сверчок не на шутку пугается, когда очередным утром замечает у Моро затянувшиеся порезы на ладонях и ссадину на скуле — слишком маленькую для того, чтобы заклеивать её весёлым детским пластырем с каким-то зверьём из «Свинки Пеппы», и слишком большую, чтобы списать всё на случайность. Мари молчит [ну почему она всегда молчит?!], отворачивается, уходит прочь, и Эмме хочется скулить, по-животному рвать глотку ей вслед, вцепиться зубами в рукав и никуда-никуда больше не пустить — пожалуйста, не надо, оно того не стоит; мы всё переживём вместе, я обещаю, найдём тебе нормального мужика, а хочешь — не мужика, только не уходи, останься. Ради Моро Сверчок давится желчью и слезами, всё уменьшаясь и уменьшаясь, а потом такая крошечная, размером с солодовое зёрнышко, прячется во внутреннем кармашке плаща соседки. Она закрывает рот ладонями, зажмуривается и будто бы пытается реже дышать, но сердце под рёбрами всё равно бьёт копытом, разгоняя по телу разбавленную страхом кровь, и Мари слышит, чует, ощущает эту рябь кожей. Она оттягивает край кармана и заглядывает внутрь; с такой перспективы уставшие глаза Моро с сеткой из полопавшихся капилляров кажутся Эмме двумя сорвавшимися с орбиты спутниками, которые вот-вот её раздавят. Где-то совсем рядом отливает людоедским задором незнакомый мужской голос — «ой, милая, кажется, у тебя появилась ебаная канарейка». И почему-то взгляд Мари становится мягче.