Исповедь греховных

      Ваймак не может поверить своим глазам. Это сродни чему-то невозможному. Это сродни сошествию Христа. Он замер при виде этого. Подобное не могло произойти в стенах этого монастыря. Подобное явно говорит, нет, кричит им о том, что гибель близка. Гибель все ближе и ближе, и она заявляет о своих намерениях. Гибель была неизбежна. Ваймак осознает это, когда видит, что каждый из членов Совета умирает. Он может стать следующим, потому ему важно было непременно передать спасению молитву, которая противостоит злу, которая навсегда убьет дьявола этого пророчества.       Он тихо читает молитву да молится, когда видит, как посреди молитвенной залы, где была убита его жена и жена Лютера, находится сам Лютер. Мертвый.       Дьявол распял его на кресте да поставил на всеобщее обозрение, как статую, которой нужно молиться. Кровавую-кровавую статую, под которой раскидывались монахи, молящиеся ей. Ваймак понимает, что ему нужно уходить отсюда как можно быстрее, ведь дьявол может быть где-то рядом. Он может ступать за ним по пятам.       Важно, чтобы Ваймак передал Эндрю ту самую молитву, которую однажды вырвал из Исповеди Греховных. Потому что молитва в книге — это запретное орудие на виду. Она должна быть в другом месте, чтобы от нее никто не смог избавиться. Дьявол в первую очередь будет искать книгу, чтобы избавиться от страницы и заставить это место гореть. «Огненное марево» предвещало явный огонь.       Он следует к тем выходам, которые ведут в лечебницу. Они специально расположены с выходом в молитвенный зал, чтобы пациент, ещё не вылечившийся до конца, приходил да молился. Ваймак огибает монахов, кои стояли на коленях, шепча одни и те же слова, пока над их головами возвышается крест, на котором виднеется Лютер.       Тошнота подкатывает к горлу. Ваймак не может на это смотреть, потому сбегает. Оказывается в темных коридорах, что вели к уже знакомой палате. Днями ранее он приходил сюда к Эндрю, дабы оставить Исповедь Греховных и донести к грешнику, что он — их спасение. На это указывает бездна, в пучину которой Эндрю ринулся самостоятельно, но хранитель его спас.       Это был знак. Ваймак не мог сказать Эндрю напрямую, что он — спасение, при надзоре Кенго. Когда-то Ваймак являлся монахом здесь, потому Кенго имеет на него влияние. В Совете Святых Ваймак не так долго, как остальные. И за эти года он сумел возненавидеть всех и каждого в этом монастыре. Однако, это ловушка. Из монастыря не выбраться никому. Два члена Совета сейчас были внутри страны живы да здоровы, они были под надзором других монастырей и церквей, которые нуждались в помощи со стороны. Ваймак позволил бы этому месту упасть в хаос, однако он не позволит своему сыну помереть. Не сейчас. Он не позволит Кевину исчезнуть.       Кевин всё ещё его сын.       Ваймак не считает его ошибкой. Но факт остаётся фактом — Кевин является плодом его наказания. Ваймак был молод, слепо влюблен в одну женщину. А похоть — это грех. И, конечно же, старшины завидели это, потому и наказали. Заставили их поддаться греху, позволили ей забеременеть, а после родился Кевин, и его мать убили из-за греха. Потому Кевин — это плод наказания. Это напоминание за грехи Ваймака. Точно так же, как Николас — напоминание за грехи Лютера и Марии, которые утверждают, что Николас рождён Богом, тем временем Кевин рождён грехом — похотью. Они продолжали об этом ему напоминать, особенно когда Кевин оказался подвластным мужеложству.       Сейчас, когда угроза над всеми, когда перед всеми стоит задача справиться с дьяволом, Ваймак не думает ни о чем. Господь не поможет. Надеяться можно было лишь на собственные силы, лишь на Эндрю, который был их спасением. И сейчас, как никогда раньше, Ваймаку было плевать на все грехи. Плевать на все с высокой колокольни, потому что смерть дышит в затылок.       Он останавливается уже перед знакомой дверью, когда осознает, что уже добрался к Эндрю. Аккуратно, почти судорожно стучит по дверям, но ответа не слышит. Все равно врывается в помещение, закрывая двери за собой, перед этим удостоверившись, что никого поблизости нет. С одной стороны это хорошо, но с другой он ясно дал понять Даниэль и Мэтью, чтобы они наблюдали за Эндрю.       Тот лежит на кровати. Такое уже было, когда его принесли сюда Жан с Кевином после колодца. Ваймак снова стоит над Эндрю, но в сей раз у грешника открыты глаза и измученный разбитый вид. У Эндрю пустые глаза, и это не ранит. Ваймак привык видеть такие же пустые глаза отовсюду, даже в зеркале.       — Дай Бог тебе здоровья, Эндрю, — тихо говорит Ваймак, и видит, что керосиновая лампа выпускает странный дым. Он настораживается, ведь все, что кажется странным сейчас, может иметь отношение к дьяволу. Можно лишь надеяться, что это не так.       — И вам того же, отче, — говорит Эндрю, приподнимаясь, чтобы не лежать, а сидеть. Ему было тяжело из-за тянущей боли в перевязанных стопах, на которых Аарон выгравировал ему кресты раскаленной кочергой. Было неприятно. Он больше не может ходить, пока раны не затянутся.       — Тебе ведь известно, что дьявол в монастыре, — говорит Ваймак. Он помнит, как на совете все обсуждали дьявола, обсуждали то, как Эндрю становится заботой Аарона и Николаса. Ваймак помнит все с совета, однако он не помнит, кто мог быть дьяволом. Единственное, в чем он уверен — им был не Эндрю.       — Да, отче, известно, — говорит Эндрю, а в глазах сочится угроза. Там больше не пустота, там нечто такое, что говорит о том, что Эндрю знает даже больше. К нему приходит много осознаний, кои он отрицал. Эндрю до последнего отрицал все. Пока не настало то мгновение, когда то, что он понимал неосознанно, наконец-то пришли к нему озарением. И он принимает это, однако, в нем кое-что надломилось. Нежелание избавляться от дьявола. Потому что он знает, кто им является.       — Хочу тебе кое-что рассказать. Это касается пророчества. Ты читал его? — спрашивает Ваймак и уже заранее знает, что Эндрю кивнет. Да, читал. — В книге была молитва, ее пришлось вырезать, чтобы не Дай Бог кто-то от нее избавился. Ты — спасение этого монастыря, Эндрю, советую выучить эту молитву, пока есть время.       Ваймак протягивает ему сложенный листок, а Эндрю раскрывает его, видит молитву да в уме зачитывает.       — Глупо предполагать, что я соглашусь спасать это гиблое место. Почему я — спасение? Почему не… Аарон, Николас или кто-то ещё? Почему все крутится вокруг меня? — гневно, но все так же осторожно говорит Эндрю. Он не видит в Ваймаке человека, которого стоит бояться. Он больше нигде не видит угрозу.       — Потому что ты вынашивал в себе дьявола, которого и протянул в монастырь, а в свою очередь этим дьяволом завладело пророчество. Я думаю, что тот, кто был внутри тебя, на самом деле был вызван ради безопасности. На тебе была пентаграмма, но она была… Для защиты.       — Что вы от меня хотите?       — Прочти эту молитву, когда столкнешься с дьяволом. Это избавит всех от пророчества и очистит его.       — С такими-то ногами я тут и помру, пока монастырь будет погружаться в бедствие. Я не доберусь к вашему дьяволу, — Эндрю скрещивает руки на груди, тяжело вздыхая, потому что он не хочет, чтобы все происходило вокруг него, чтобы жизни каких-то людей пали неподъемным грузом ему на плечи.       — Он сам к тебе придет, — предупреждение, к которому стоило бы относиться более серьезно, предупреждение, которого стоит бояться. Эндрю не чувствует страх, ведь понимает, кто к нему наведается. Он не считает Нила угрозой для себя, но считает, что он вполне себе вероятная гибель для монастыря. Волнует ли его это? Нет. Его не заботит то, что каждый в этом месте может умереть, его не заботит его собственная смерть. Ему было плевать на всех и каждого. Почему он им должен? Почему он обязан прочесть молитву, дабы уничтожить пророчество? — Дьявол тесно с тобой связан, ты можешь устроить ему ловушку и без проблем уничтожить.       Эндрю хочется закричать от раздражения, злостью подкатывающего к горлу. Оно душит, обвивает цепями шею, и это оказывается еще сильнее, чем тогда, когда ему действительно обвивали шею цепями. Его грудь раздраженно вздымается, а руки скрещиваются сильнее на груди, почти причиняя боль своим напряжением. Эндрю кивает, а в движении этом таится злоба. Почему он? Ему это не нужно, а он обязан спасти тех, кто приносил ему боль. Это несправедливо. Нечестно. И пусть он сгорит здесь со всеми, но это их кара за то, в какую агонию они окунули всех и каждого в этих стенах.       — Хорошо, — говорит Эндрю и сам понимает, что это — ложь.       Ваймак глядит на его ступни и поджимает губы, совсем пустыми глазами говоря:       — Мне жаль, что с тобой подобное произошло.       — Нет, святой отец, вам не жаль, — Эндрю смотрит прямо на него, дабы развидеть, действительно ли это было так, но глаза Ваймака не имеют даже искры, которая могла бы сказать, чувствует ли он что-то, хоть самую малость. Он лишь вздыхает на заявление Эндрю и спешит прочь из этой комнаты, удостоверившись, что молитва у Эндрю.       Грешник может врать. Грешник может идти против нравов монастыря, но никто никогда не пойдет против судьбы, против пророчества, которое им предназначено. Если Эндрю смог победить бездну, смог выжить, значит так велено пророчеством. Значит велик шанс, что их ждет спасение, коим образом — тяжело представить, но стоит верить в лучшее.       Он закрывает дверь, напоследок замечая, как Эндрю усердно вчитывается в молитву, достаточно, чтобы выучить ее. Ваймак сделал свое дело — вложил в руки охотника кинжал. Осталось только предупредить всех монахов на случай опасности, сообщить, что если будут звонить колокола — значит настала гибель. Дьявол пророчества начинает действовать, окуная это место в хаос. Нельзя позволить ему этого сделать, иначе оставшиеся монастыри так же будут поглощены злом. Сами монастыри — сплошное зло, но у них есть важная роль: они часто помогают местным церквям, запечатывают умершие неспокойные души, помогают очиститься, проводят ритуалы, в коих нуждается человечество, да очищают людей от грехов.       Сколь гиблым не было бы это место, нужно спасти его, иначе падут последующие монастыри, кои упоминаются в Исповеди Греховных.       Ваймак движется к помещению, где обычно проходят заседания советов. Ему приходится идти через молитвенную залу, чего он не желал делать. Не желал лицезреть распятого на кресте Лютера и понимать, что смерть близка. Он думает о Кевине и понятия не имеет, где его искать. Службы не было. Колокола замерли, а орган перестал играть свою мелодию. Монастырь погружается в неимоверный хаос, сквозящий агонией, что доносилась отовсюду.       Двигаясь по коридору, Ваймак начинает замечать за собой нечто особенное.       Нечто странное.       Тень, которая несуразно двигалась рядом с ним, пытаясь слиться воедино. Это нехороший знак. Очень нехороший. Руки судорожно сжимают крест, а на устах царит молитва. Ваймак ускоряет свои шаги, будто это поможет ему сбежать от дьявола.       Он уверен, то, что за ним двигалось, являлось никем иным как дьяволом. Ведь смерть всегда ходит по пятам, наступая. Смерть дышит в затылок и бродит вокруг да около, чтобы напугать свою жертву. Напугать до того состояния, когда мозг от страха перестает функционировать. И тогда-то дьявол нападает.       Ваймаку нужно двигаться к Совету, там он сможет молитвой да крестами спрятаться от дьявола, сможет хоть немного спастись, но видимо пророчество было до того сильное, что спокойно удерживало дьявола в святыне. Он был жив, несмотря на большое количество кричащих молитв со всех сторон. Грешники молятся да молятся, дабы очистить себя от грехов, надеясь, что это поможет избежать им гибели, а некоторое напротив молят дьявола о скорейшей смерти.       Добраться к залу было не то, что спасением. Это было вознесением, ведь такого облегчения Ваймак не чувствовал никогда. Впервые такое случается, когда сердце словно растягивается в разные стороны, замирая, пока не остановится окончательно. Ваймак не может заверить свое тело успокоиться. Он дрожит. Все это время напряжение скапливалось столь сильно, что и заметить не успел он, когда все рассыпалось внутри него, стоило зайти в зал, в зону фантомной безопасности.       Тень за ним не следует.       Облегченно вздыхает да двигается к краю длинного стола, где больше никогда не будет сидеть его жена рядом с ним. Эбигейл стала той женщиной, которая даровала ему счастье. Теперь ее больше нет. Она даже не захоронена как стоило. Ее тело находится в одном из блоков низов монастыря, как и остальные тела старших монахов. Их стоило похоронить, но Ваймак не в силах это организовать прямо сейчас, когда смерть бродит по коридорам этого места, и над каждым есть угроза смерти. Он — не исключение. Об этом говорит распятый на кресте Лютер, которого стоит убрать с молитвенного зала. Ваймак догадывается, что это проделки дьявола. Иначе быть не может. Никто не способен на подобные злодеяния.       Ваймак чувствует ужасающую слабость в теле. Она приходит неожиданно, словно со спины к нему подошли да вонзили стилет глубоко в тело. Эта усталость опьяняет, он теряет концентрацию и бдительность, хоть и старается сфокусироваться лишь на одном: на книге.       Книге, за которой придет дьявол пророчества, не тот дьявол, который связан с Эндрю.       Два совершенно разных дьявола в одном лице.       Это он осознает не сразу. Об этом говорит перевернутая пентаграмма на теле грешника, такими вызывают дьяволов ради собственной защиты. Так вызывают своих хранителей. Дьявол — хранитель Эндрю, но внутри него есть Дьявол Пророчества, кой завладел им. Потому это было ужасно. Зал мог не спасти его от сил дьявольских. Он крестится, читает молитву, а ладони его накрывают книгу. Он будто заговаривает ее молитвой, дарует спасение Божье, да просит у Бога милости.       Помоги нам спастись. Спаси и Сохрани.       Он не замечает, как из-за его спины показывается вражеское лицо. Глаза закрыты, потому, когда Ваймак их открывает, очень пугается, потому что перед ним предстает сам дьявол.       — Здравствуйте, отче, — дьявол, в рясе с черным крестом на груди, что несовместимо да грешно, улыбается ему, наклоняя голову вбок, будто готовясь нападать на него. Ваймак окаменел, когда осознал, что перед ним стоит чудище. То, что убьет кого угодно. Перед ним Гибель, улыбающаяся, задорная. Он стоит по другую сторону стола, а руки заведены за спину. — Как поживаете?       От его голоса Ваймак чувствует, что сердце само остановится прежде, чем дьявол сделает шаг к нему.       — Кто ты? — единственное, что вырывается из его рта на последнем издыхании.       — Тот, кто знает, кем является дьявол, — с уст его это звучало как насмешка над собой же. Дьявол собирается выдать себя же? Он предупреждает Ваймака о его смерти? Чего он желает? Почему тянет? Сердце людское не выдерживает такого напряжения. Не выдерживает такого дьявольского взгляда. Он смертельно опасен, и в любую секунду может настать смерть. Ваймаку всегда говорили, что святой отец не должен бояться смерти. Но он боится не своей смерти, он боится смерти Кевина, боится, что не сможет увидеть его перед тем, как покинет этот мир.       Ваймак начинает отрицательно кивать, но не может заставить свой рот говорить. Язык скручивает, шею будто цепями сдавливает, столь обыденно и тошнотворно. Мгновение и слова наконец вырываются из горла.       — Во имя Отца и Сына и Святого Духа…       Не успевает он договорить, как дьявол злится, неистово хмурится и делает движение рукой, которое тут же откидывает Ваймака в сторону, жестоко ударяя об стену. Он чувствует, как сильно он ударяется, как, кажется, кости сдвигаются в его теле и слабость ярко пронзает сильнее. Хуже этого становится лишь то, что он ничего не видит перед собой, начинает будто от дыма задыхаться, толком не открыв глаза. А перед ним дьявол, идущий так вальяжно с явной угрозой, что Ваймаку остается лишь надеяться на то, что сейчас разум растворится. Он надеется, что увидит Кевина, когда закроет глаза да погрузится в черноту. Увидит своего сына перед небесами.       Нилу не нужен был Ваймак. Ему нужна была книга, которую тот захватил с собой. Она лежала у его тела. Оно кое-как живо, святой отец пытается приподняться, пытается зачитать молитву, но у него не получается. Нил больше не трогает его. Понимает, что он умрет. Мученически, как и каждый из Совета Святых.       Внутри Нила сейчас блещет разум дьявола пророчества. Он говорит ему подобрать книгу да листать, листать, пока не найдется страница, на которой указано «1930 МОНАСТЫРЬ».       Нил листает книжку, просматривая каждую страницу, а после натыкается на нужную, где вырвана та самая молитва. Ее нет. На лице расплывается улыбка, означающая, что его все-таки попытаются убить. У кого-то есть эта молитва. Кто-то о ней знает и будет идти против нее. Нил обязан сжечь это орудие. Он обязан избавиться от молитвы. Иначе избавятся от него.       — Где молитва? — угрожающе спрашивает он у Ваймака, чей взгляд невозможно было поднять, ведь он обессилен. Пытается подняться, пытается выжить, но позволяет пучине смерти забрать себя. Нил садится на корточки перед ним, жестоко хватая за подбородок, дабы хоть немного раскрыть его глаза. — Я спрашиваю, где молитва?       Ему не отвечают. Молчат. И Нил думает, что святой отец умер слишком рано. Он не дышит, не шевелится. Выглядит мертвым, но как-то неправильно. Больше всего ему важна молитва. Нил не знает, что делать, ощущая неимоверную агрессию. Это не его гнев, это гнев пророчества, которое течет по нему. Гнев, разъедающий его. Он желает вернуться к Эндрю, желает избавить его от боли, но это пророчество не дает.       Его пальцы странно дёргаются. Он не посылает своей силенки, у него ее нет, но есть у пророчества. Один взгляд на книгу, и она горит. Полыхает огнем, а после он просто берет и кидает горящую Исповедь на бездыханное тело святого отца да уходит, так и не заполучив то, что нужно было пророчеству.

***

      Нилу желанно явиться перед Эндрю. Желанно завидеть его горящие глаза, когда он видит Нила. Видит своего хранителя. Нил привязался к Эндрю еще тогда, когда сумел спасти его от того мужчины, раскромсав его плоть до безумия, до ошметков кожи и плоти. Он чувствовал неимоверный гнев, что кто-то притронулся к его свету таким образом. Он ненавидит всех, кто причиняет вред его свету. Он ненавидит проклятое пророчество, которое не позволяет ему ринуться к Эндрю. Внутри него борьба. Древний дьявол, засевший в нем, не дает спокойствия. Нил был бы благодарен, если бы кто-то прочел ту молитву и уничтожил этого дьявола, но он не знает, умрет ли сам. Главное, чтобы Эндрю был жив. Главное, чтобы его свет все еще ярко блистал при виде него. При виде своего хранителя.       Нил был создан для Эндрю, Нил был создан, чтобы стать для него всем. Защитой и оберегом.       Было бы так, если бы не пророчество, не дающее ему подобраться ближе к Эндрю. Подобраться к его лицу да снова заключить в приятные прикосновения. Они обжигают, но они трепетные и желанные. Нужные. Нил больше всего мечтает о них.       Он неправильный дьявол. Неправильный хранитель. Ведь его желания не поддаются законам исчадия. Не поддаются объяснениям. Дьявола не может тянуть к своему избраннику только если это не вынужденная мера. Дьявол не может желать ощутить на себе взгляд своего избранника. Нежный взгляд да прикосновения. Хранитель, будь он дьявол али ангел, не может показываться своему избраннику. Нельзя.       Нельзя было мечтать.              У дьяволов нет такого понятия, как чувства. Есть только потребность. Долг. Его долг — защищать Эндрю, но он ощущает это.       Ощущает чувства, кои просочились в его давно не бьющееся сердце. Это тело не требует ничего, кроме того, чтобы увидеть Эндрю. Это он требует касаний своего избранника, ему важно быть поблизости. Находиться так далеко от его света было подобно пытке. Пророчество вынуждало его сеять хаос да смерть. Не для того был создан Нил.       Он создан защищать свой свет.       Идя по коридорам монастыря, он проводит рукой по каменным стенам, оставляя дьявольские следы. После этого он позволит пророчеству окунуть монастырь в огонь. Нил давно избавился от перчаток и теперь наблюдал за тем, как руки покрывались словно черным дымом. Он морщится от скрежета из-под своих кончиков пальцев, только сильнее усиливая нажим, чтобы из неких царапин пошло нечто, схожее на чёрную кровь. Эта черная кровь зажжётся и станет гибелью этого места. Потому пророчество внутри него так ненавистно бушует. Оно радуется, что вот-вот у него появится возможность разрушить все, а после пуститься в свободное бедствие и нести его во все места, которые пожелает.       По дороге в лечебницу, где был Эндрю, Нилу приходится оказаться в молитвенном зале, где все кланялись Лютеру, которого он с удовольствием распял бы более жестоко. Он обходит эту толпу достаточно медленно и насторожено, дабы оставить на полу след. За ним тянулись полосы дьявольского увечья, расползающиеся по полу, дабы после все наполнилось алым пламенем.       Нил пытается бороться с пророчеством. Старается избавиться от него внутри себя хотя бы ненадолго, чтобы не случилось чего-либо с Эндрю. Он не мог позволить дьяволу пророчества причинить вред его свету. Потому подавляет и останавливается перед дверью Эндрю. Пытается понять, безопасно будет ли заходить в комнату, пока внутри него сидит паразит в виде пророчества. Он обязан зайти в эту комнату и исцелить Эндрю, но это может быть слишком рискованно, если пророчество будет его контролировать, если пророчество догадается, что Эндрю — спасение, судьбой для него опасное.       Нил не стучит в двери, как это подобает. Он открывает их столь осторожно и без каких-либо звуков, что человек с закрытыми глазами не смог бы его заметить. Он заходит в комнату, закрывая за собой двери, и видит лежащего Эндрю. У него закрыты глаза. И если бы Нил не был бы с ним связан, подумал, не умер ли? Но он чувствует сердцебиение Эндрю. Спокойное да ровное. Это успокаивает.       Подходя к кровати, он замечает ступни Эндрю. Его лицо тут же озаряет злость. Видеть окровавленные ступни через бинты было сродни собственной пытки. Особенно тогда, когда Нил замечает, что кровавые разводы образовывают очертания крестов. Аккуратно подходит, чувствуя некое отвращение к тому, что это были кресты. Он не мог видеть его на шее Эндрю, потому и перевернул, чтобы показать, что Эндрю не дите Божье. Он не принадлежит ему. Эндрю принадлежит самому себе, а Нил принадлежит Эндрю.       Руки аккуратно касаются края бинта, чтобы освободить ступни. Нил желает глянуть да исцелить то, что оставили ненавистные ему монахи. Избавляясь от бинтов, он видит, что плоть на ступне была выжжена так же, как когда-то кожа на шее Эндрю, где был оставлен крест. Нил хочет заживить эти раны, хочет избавить Эндрю от боли, избавить его от этой раны и вернуть возможность ходить.       Нил осторожно касается его кожи, дабы проверить, не будет ли она жжечь. Именно для этого он перевернул шрам Эндрю, дабы касания не приносили вреда. Нил не желает касаться своего человека через перчатки, он желает чувствовать тепло Эндрю своей кожей. Нил рад, что прикосновение не приносит ему вреда и вместо того, чтобы ощущать, как на его теле вновь расцветают ожоги, он чувствует просто касание. Без каких-либо жжений али раздражения. Просто приятное касание.       — Что ты делаешь?       Улыбка на лице появляется неосознанно, когда он видит лицо Эндрю. Оно хмурое да недовольное, но в глазах узнавание и спокойствие. Та самая искра, которую так любил видеть Нил каждый раз, когда возникал перед Эндрю.       — То, что делал всегда, исцеляю тебя. — Эндрю отдергивает свою ногу, дабы Нил к ней не прикасался. Тот развязал бинты на ступнях, из-за чего холод помещения сильно опалил свежие раны. — Прости, — шепчет Нил, — у меня недостаточно собственной силы, дабы полностью исцелить твои ноги, я даже не могу толком боль убрать.       — Ты ведь… — начинает Эндрю осторожно, садясь в постели. Его движения рваные да болезненные, он пытается не вызывать боли в ногах; двигается ближе к стене, дабы позволить Нилу сесть на кровать. Эндрю видит, что Нил действительно выглядел обессиленным и встревоженным. Он странно себя ведет, каждый раз по-разному, но в сей раз даже не скрывает своей истиной сущности, понимая, что Эндрю давно осознал, кем он является. — Тот дьявол с колодца, — Эндрю сильно напрягает свою память, дабы вспомнить те самые моменты, которые Нил стер с его разума, дабы обрести силы и вернуть себе истинный облик.       — Не боишься? — Нил садится слишком близко к Эндрю, но оставляет между ними расстояние. Нил понимает, что сейчас самое лучшее время побыть с Эндрю, потому что это, кажется, его последние часы: дьявол пророчества возьмет над ним тотальный контроль и он больше не сможет быть рядом с Эндрю. От этого он чувствует неимоверную печаль, за все эти месяца он привязался к Эндрю, и дело было не в жалости или в пентаграмме. Просто это было.       Эндрю не боится Нила. Не боится понимания того, что он — дьявол. Глубоко в себе Эндрю давно принял, что ему не стать ближе к Богу, ему не стать безгрешным. Он и есть грех.       — Ты выглядишь как тот, кто может меня убить прямо сейчас, но однажды я попросил это сделать, и ты не исполнил мою просьбу.       — Хранители не убивают своих избранников.       — Ты — дьявол-хранитель? Почему не ангел?       Нежная улыбка исчезает с лица Нила.       — Я сейчас восприму это как личное оскорбление.       Эндрю поджимает губы, чтобы спрятать возникшую улыбку, но после задумывается.       — Почему ты выглядишь таким? — Эндрю говорит о состоянии Нила, словно жизнь уходила от него. Нил лишался своих сил, лишался всего. Он аккуратно берет ладонь Эндрю, заключая в своих. Тепло — то, что разносится по его телу, и это было не из-за того, что кожа Эндрю обжигала. Нил делает то, что желает — целует тыльную сторону ладони Эндрю, вызывая у того ноющее чувство внизу живота. Это было так странно и хорошо. Они словно знакомы больше тысячи лет. Они будто всегда были друг с другом. Эндрю давно принял Нила, еще тогда, когда тот впервые оказался перед ним. Эндрю — грех. И ему это нравится. Да будет так. Пусть он не ощутит покой после смерти, но лучше он примет свой грех и будет чувствовать себя хорошо, нежели быть несчастным рабом, чье тело не принадлежит ему.       Он хочет быть свободным.       — Представляешь, — шепчет Нил, поглаживая большими пальцами руку Эндрю, — меня пытались распять на кресте, — он неловко замолкает, словно стыдится того, что с ним произошло, потому не смотрит в пораженные глаза Эндрю. Тот свободной рукой неуверенно касается его волос. Они жесткие, колючие меж пальцев, но Эндрю нравится. Спокойствие разливается внутри него так же, как и безопасность. Легко сжимает локоны волос Нила, заставляя того поднять на него свои голубые глаза. Эндрю поверить не может, что этот юноша — причина гибели почти всего Совета Святых да многих монахов. Смерть — не то, чего боится Эндрю, однако сейчас он ощущает, что не желает умирать, если это означает потерять связь с Нилом.       Неожиданно Эндрю тянет Нила на себя и поддается своим желанием. Он целует Нила в лоб.       — Надеюсь, ты проучил того, кто с тобой это сделал, — уставше улыбается Эндрю да отстраняется, а Нил довольно кивает, когда гордость за содеянное начинает пылать у него внутри.       — Прошу, будь осторожен, мой свет, — говорит Нил не в силах сказать и слова о пророчество, которое пленило его. Язык не слушается, если он скажет что-то за молитву, если он вдруг попросит Эндрю спасти его каким-то образом — Нилу не удастся. Дьявол, завладевший им, сразу поймет о чем речь и заберет его разум. Эндрю понимает, что Нил — гибель. Он понимает, что именно сейчас он обязан начать читать молитву, но слова Ваймака о том, что это уничтожит дьявола, заставляют его замереть, остановиться и даже не думать о дальнейшем. Стоит насладиться тем, что у них есть сейчас. — Я попытался уменьшить боли в ногах, потому отдыхай.       Нил понимает, что должен предупредить Эндрю, сказать, что дьявол пророчества вот-вот возьмет верх. Но не может. Если он это сделает, Эндрю точно грозит опасность.       Его слушаются. Эндрю, будучи таким уставшим и вымотанным всем происходящим, просто ложится да закрывает глаза. Он не спит. Улыбки исчезают, а на их местах образовываются грусть да боль. Нил чувствует печаль. Ему было так тепло только что, ему было так необыкновенно. А после его лицо озаряет гнев, когда на тумбочке у кровати Эндрю он замечает тот самый вырванный листок из книги. Ярость, искрящаяся внутри него, становится столь неконтролируемой, что он хватает эту молитву и сжигает ее, а после чувствует предательство со стороны Эндрю. Дьявол пророчества заставляет его это чувствовать, он нашептывает ему, что грешник опасен, что его нужно убить, иначе будут мертвы они. Нил не может контролировать это. Не может убить Эндрю. Ни за что не сможет.       Он сжигает молитву, оставляя ногтями на тумбе царапины, из коих после будет сочится огонь.       И уходит с комнаты Эндрю, не закрывая двери до конца. Пророчество говорит ему захлопнуть эту дверь, что огонь поглотил тело Эндрю, но последние остатки разума все еще под его контролем. Он все еще не желает причинять вред Эндрю.