Исповедь греховных

      — Объявляю заседание Совета открытым.       Ваймак не уверен в своих движениях. Его пальцы судорожно сжимают давнюю книжку, которая твердила «ИСПОВЕДЬ ГРЕХОВНЫХ».       Эта книга — ключ к их спасению, а также путь к их гибели, предназначенной им Господом Богом, кой и послал им эти пророчества как предостережение: молитесь, искупляйте свои грехи, не то наступит ваша неминуемая гибель. Это предупреждение, которое нельзя было оставить без внимания.       Книга оказывается на самом краю стола, накрыта крепкой ладонью Ваймака, из чьих уст лилась молитва.       За столом — длинным, прямоугольным, был иной Совет.       Здесь не было прежнего Совета Святых, вместо него располагались последователи старших.       — Совет не может быть открытым по причине того, что многие мертвы, трое умерли и еще двое в глубине страны, — строго твердит Лютер, вражески глядя на Ваймака. Тот омывает свое лицо да бороду движением ладони, а после крестится. Лютер ждет, когда он закончит, дабы продолжить свои исповедания, но Ваймак тут же говорит первым:       — Три смерти старших: матушка Эбигейл, матушка Мария, и отец Кенго. Более тринадцати смертей монахов, и семь грешников, — стучит он по столу, твердо стоя на ногах, пока остальные сидят за столом да внимательно его слушают. — И это только на территории главного корпуса монастыря, Дай Бог, чтобы ничего от глаз наших не пряталось в оставшихся местах, — он тяжело вздыхает, когда из другого конца стола встаёт один из монахов.       — Очевидно, как предвещало пророчество, в монастырь ступала нога дьявола, и недавние события об этом кричат, — лицо Николаса ровное, а слова четкие, будто Лютер специально заставил своего сына говорить то, что у него самого на языке пылало огнем. — Последним новоприбывшим является грешник 19:21, Эндрю Миньярд, — Николас делает громкий и четкий акцент на фамилии, из-за чего и вздрагивает Аарон. Его пробивает холодом, когда он осознает, что у него есть брат близнец. Они делят фамилию. Они делят лицо, данное Богом. И делят грехи. Аарон всю жизнь, каждый свой день проводил на коленях в молитвенной позе, дабы избавиться от любых грехов, но вдруг в монастыре оказывается человек, с которым у него общая мать, и, возможно, грехи.       Грехи, которые вернулись к нему из-за родства с этим грешником. Грехи, кои вновь стоит отмаливать.       Аарон не чувствует к Эндрю ничего, кроме ненависти. Ведь… Он смотрит на Эндрю, а видит себя в зеркале, видит свои грехи и то, насколько он был отвратительным. Аарон не видит Эндрю как своего брата и близнеца, Аарон видит в Эндрю зеркало, которое напоминает ему о том, что он грешен. Эндрю — это он. Это все его грехи, кои были отмолены, но они все связались в единое целое, сотворяя кого-то, кто был его близнецом.       Стул оказывается почти пыточным — необычным.       И вот он снова маленький мальчик, которого жестоко приволокли в низы монастыря, привязали к тому самому пыточному стулу, да заставили покаяться, просить прощения у Господа просто потому, что он проявил интерес к своим гениталиям…       Подобное заметил один монах и сразу оповестил о подобном Лютера. После Аарона ждала несколько часовая пытка каким-то деревянным плоским предметом, коим Лютер избивал его предплечья, говоря, что эти действия— похотливые и грешные. Твердил, что это — грех, но сейчас Аарон не понимает, почему, чтобы искупить грех, грешники должны пройти наказание, связанное с похотью. Она ведь — грех. Не так ли? Этим вопросом задавался тринадцатилетний мальчишка. Сейчас Аарон понимает, что мужеложство — один страшный грех, — можно наказать других грехом — насильственным сексом, чтобы вытеснить гомосексуализм и вернуть грешнику традиционные семейные ценности, а после заставить его отмаливать эти грехи. Отмаливать его грязную похоть и мужеложство.       Отмаливать все, оставаясь никем.       Он стал себя чувствовать ужасно, когда пришел в комнату Эндрю и увидел его. С тех пор Аарон не был спокоен. — Позвольте, — встаёт из-за стола темнокожая девушка. Ее тело ужасно напряжено. Она держит его всегда ровно и стойко, а лицо пустое. Оно больше никогда не покажет эмоций. Даниэль была всего-то рабом Божьим. — Прежде чем начать, я хочу кое-что уточнить. Почему греховные монахи сидят на местах старших, отче? — она смотрит в пустоту, но каждый за столом понимает, о ком она говорит — о Кевине и Жане, чьи стулья были достаточно близко, что было неправильно.       — Они единственные последователи отца Кенго, и уже однажды были такими же, как и вы. Им можно позволить, если они искупят свои грехи, — говорит Ваймак, пытаясь сделать свой голос как можно более уверенным.       Его ломает присутствие Кевина, от которого ему однажды пришлось отказаться как от сына, потому что у святого отца не может быть сына, чьим грехом является мужеложство. Потому он отдал его на попечение Кенго ещё в раннем возрасте, когда Кевин проявил греховное внимание к какому-то мальчику. Тогда-то было ясно, что Кевин болен. Его лечение длится неимоверное количество времени. Долгие годы.       И сейчас он ничего не может сделать.       Даниэль кивает на слова Ваймака, а после продолжает:       — Тогда позвольте продолжить. Недавно было замечено новое лицо в монастыре. По словам грешника 09:05, Рене Уокер, отец Кенго приказал взять новоприбывшего под опеку да провести его в корпус грешников. Новоприбывший 20:15, Нил Джостен, как нам доложила Уокер позже. Что странно, ведь отец Кенго оказался мертвым через малое мгновение. Буду смелой заявить, что, вероятно, грешник 20:15, взявшийся из ниоткуда, является посланником гибели, как и гласит пророчество. Огненное марево, — лицо девушки пустое. Она уверена в своих словах, однако со стороны встаёт Кевин, поднимая руку в знаке протеста слов Даниэль.       — Мы не знаем наверняка. Стоит вспомнить, что грешник 19:21, Миньярд, вылез из колодца самостоятельно. Подобное под силу только дьяволу, не так ли? Он имел пентаграмму на своем теле, после крещения та исчезла. Он помечен как дьявол, мы не можем оставить его без внимания.       — Но также мы не можем прочесть молитву да избавиться от дьявола, — встаёт на ноги Аарон. Его тело дрожит от понимания того, что это некий суд над жизнью его близнеца, над его жизнью, потому что Эндрю — его часть. Он не может понять его как отдельного человека. — Ее нет в книге. Коим образом мы пытаемся избавиться от пророчества? Мы ведь сами идём к собственной гибели, пытаясь предотвратить неизбежное.       — Можно попробовать отыскать дьявола да уничтожить его распятием, — предлагает Лютер, и ноги Аарона больше его не держат. Он садится на стул так, словно только что объявили его казнь. Он не может поверить в подобное. Не может думать о том, что его лицо могут распять на кресте.       — Постойте, отче, — начинает Николас. — Я думаю, стоит оставить его в живых и понаблюдать за его поведением. Можно лишить его на некое время способности ходить, и акцентировать свое внимание на грешнике 20:15. Если Эндрю является дьяволом, он поведет себя агрессивно и его ноги восстановятся в какое-то мгновение. Думаю, стоит присмотреться к Нилу.       Ваймак кивает, когда Лютер соглашается с Николасом.       — Николас, Аарон, на вас будет забота об Эндрю. Вы знаете, как его лишить на время ног, — твердит Лютер, а им остается только кивнуть, принимая приказ. — Жан, Кевин, — уже с более сильной строгостью проговаривает отец, — ваша задача: привести грешника 20:15 в низы монастыря.       Жан напрягается на стуле, и Кевин чувствует неимоверно сильную нужду прикоснуться к нему. Им нельзя было это делать, пока они сидят за столом со святым отцом, кой мог их наказать если завидит что-то неладное в их поведении. Кевину желанно успокоить Жана, как тот всегда это делал для него — крепко обнимал. В последнее время объятия перестали лечить, зашивать раны, но они все так же успокаивали, как и нервные дрожащие поцелуи где-то в тенях монастыря, куда надзиратели не забредают.       Кевин кивает, пока Жан старается выпрямить свою и так напряжённую спину и сделать вид, что он спокоен. На деле Жан не может осознать, что тот рыжий юноша, который стоял около Эндрю, мог оказаться дьяволом. Если так и было, значит им с Кевином придется несладко, когда они за ним придут, дабы отвести в низы монастыря. На словах легко, а осознать, что они идут к самому дьяволу — тяжело.       — Мэтью и Даниэль, вы будете следить за Эндрю после того, как Николас и Аарон закончат с ним.       — Да, отче.       — У кого-то имеются вопросы? — спрашивает Ваймак, осматривая всех и каждого. Никто ничего не говорил. Он кивает самому себе. — Тогда объявляю Совет закрытым, вопросы решены, да будет с нами Бог.

Аминь.

      Ваймак провожает всех взглядом, задерживаясь на Кевине, кой шел близко к Жану. Из-за этого он ощущает тянущееся странное чувство внутри. Крест на груди вдруг становится тяжелым, и ему остается только перекреститься да поцеловать его, чтобы избавиться от внутреннего возникшего греха. Тяжело думать о своем сыне, видеть его так близко, быть рядом с ним, но так далеко. Ваймак не может позволить себе признаться Кевину, сказать правду обо всем. Кевин не сможет его принять из-за долгого вранья, Ваймак не сможет принять Кевина из-за греха.       Лютер судорожно вздыхает, массируя переносицу и потирая глаза. Он раздражен тем, что Ваймак не позволяет ему делать что-то с Эндрю. Лютер уверен, что его греховный племянник имеет отношение к пророчеству и является их гибелью. Он думает так же, как и Кенго думал до того, пока не умер. Ваймак против того, чтобы считать Эндрю дьяволом. Тот не может быть им из-за пророчества. Ваймак хочет верить, что Эндрю — спасение. Он уверен в этом, ведь Эндрю не несет за собой огонь. На крещении он действительно был будто одержимым, но дьявол был внутри него. Эндрю — не дьявол.       Лютер думает иначе.       — Я считаю, что от Эндрю нужно избавиться, — сжимает кулаки Лютер и яростно смотрит в глаза Ваймака, кой взял в руки Исповедь Греховных да крепко схватился за нее, дабы Лютер и не подумал отобрать ее.       — Нет, — строго отрицает Ваймак. — Эндрю может оказаться нашим спасением от гибели. Мы не можем его уничтожить. Только не его.       — То бишь, кого угодно можно, а его нет? Он — бедствие в этом месте, из-за него умерла моя жена!       — Моя жена тоже умерла! — кричит на Лютера Ваймак и в порыве гнева кулаком бьет по столу. — Эбигейл тоже умерла, не только Мария, и в этом нет вины Эндрю. Он был в лечебнице под присмотром монахов, пока в монастыре все это творилось. Он — не дьявол. Но он может быть связан с ним. Спасение и Гибель в пророчествах всегда идут нога в ногу, но кто из них сделает последний победительный шаг — неизвестно. Эндрю — Спасение, которым может руководить Гибель. Дьявол мог быть внутри него. Эндрю мог быть сосудом, который и пронес дьявола в монастырь, а при крещении тот высвободился на волю. И это твоя вина, что ты привез в монастырь мальчишку с пентаграммой. Это все твоя вина! Бог тебе наказание!       У Лютера не было слов, коими он мог бы противостоять Ваймаку. Он бы и не смог этого сделать, ведь тот не был готов продолжать разговор с тем, кто не несет ответственность за их поступки, потому и уходит. Быстрыми и гневными шагами, покидая залу, а за ним после двигаются два надзирателя — это обычай. За членами Совета всегда следуют как минимум два надзирателя. Теперь возникает вопрос, что случилось с теми, кто был с Эбигейл, Марией и Кенго. Наверняка они были мертвыми, и никто пока не знает, где находятся эти тела.       Ваймак имеет четкую позицию предполагать, что Эндрю послан Богом. Он — спасение, потому и молитва, уничтожающая гибель, должна быть ему известна. Не зря Ваймак вырвал страницу из книги и спрятал ее у себя. Книга могла попасть в руки дьяволу, и тогда надежды на какое-то спасение не было бы вовсе. У них есть шанс предотвратить гибель, ибо часть плохого конца была предотвращена: Эндрю, упавший в колодец, не погиб, если бы это случилось — гибель их была бы неизбежна, но теперь есть надежда сохранить безопасность в этом монастыре. Сохранить это место, каким ужасным оно ни было бы.

***

      — Может, все же не стоит этого делать? — неуверенно начинает говорить Аарон, сильнее сжимая церковную свечу в руках. Эти темные коридоры уже стали для него чем-то привычным, но сейчас, находясь здесь, он думает о том, что хочет сбежать. Впервые такое с ним происходит. Впервые он ненавидит это место и осознает, насколько оно ужасное, ведь видит в Эндрю себя. Видит, насколько тот мучается, и теперь-то у Аарона открыты глаза. Раньше он никогда не обращал дельного внимания на ужасающие вещи вокруг, привыкнув к ним, но теперь с каждой секундой он чувствует, как его промытый жестокой молитвой мозг начинает все больше и больше задумываться о том, что же все-таки происходит здесь. Ему стоило прекратить думать об этом и вернуться к прежнему состоянию.       — Это приказ, Аарон, — легким будничным голос твердит ему Николас, который идет где-то впереди него, уверенно шагая. — Если мы ослушаемся — будет нехорошо. Тем более, это позволит Эндрю сделать шаг к нам, как к своей семье.       — Звучит иронично про шаги, ведь мы идем его лишать ног, — Аарон хочет скривиться, будто он сам идет вредить себе. Приходиться держать лицо спокойно, хотя брови все равно хмурятся.       — Я знаю, — довольно заявляет Николас, ведь он так и желал пошутить насчет этого.       Отыскать комнату Эндрю не было чем-то тяжелым. Им давно известен путь, еще с первого дня появления Эндрю в монастыре. Аарону желанно почесать свои руки, почему-то шрамы годовой давности начинают саднить, и это происходит каждый раз, когда он нервничает. Обычно такие ощущения возникают при какой-то ошибке, когда возникает грех. Если провинился — нужно вымолить прощения, если провинился уж слишком сильно — стоит получить наказание. Больше получения наказаний он ненавидит проводить их. Не любит слышать умоляющие крики остановиться, ведь они раздражают его.       Вызывает ли это хоть капли сочувствия к жертве? Ни капли. Вызывает ли это раздражение? Да. Еще как. Потому что с самого детства его учили, что наказание — это Божья кара, и, получив ее, ты сможешь лишиться греха. Тебя полюбит Господь, если ты искупишь свой грех. Потому Аарон ненавидит смотреть на то, как грешники умоляют не искуплять свои грехи. Как можно было отказаться от прощения Бога? Почему вы кричите? Это ведь искупление греха, ему стоит радоваться.       Он не желает проводить очередное наказание. Аарон не желает слушать мольбы с уст человека, который носит его лицо. Это будет его собственный грех. Это будет его собственный позор, что кто-то с его фамилией, с его лицом, будет пытаться уйти от Божьего благословения. Если Эндрю не будет противиться и спокойно пойдет с ними в кузницу, то, конечно, он будет спокоен и рад, что его отражение принимает помощь Бога. Если Эндрю примет ее, то они с Аароном станут еще более похожи. Аарон поможет Эндрю избавиться от грехов. Аарон избавит свое отражение от скверны.       Николас имел не абы какое радостное настроение. Видимо ему нравилась мысль о том, что то, что они сделают с Эндрю, позволит тому стать ближе к ним. Они смогут стать семьей.       — Эндрю, — проговаривает Николас и стучит в двери. Это было необязательно. — Мы пришли за тобо-о-о-ой.       — Я здесь, — доносится откуда-то из темноты, и Аарон сразу направляет на голос свет. К ним поближе без какой-либо неуверенности подходит Эндрю, выгибая бровь. Он одет в новую рясу и на его груди блещет крест. Аарон чувствует, как его живот крутит от того, что он смотрит на свою копию, на кого-то, кто выглядит как его отражение.       — Ты должен быть в комнате, — строго режет Аарон, проходясь взглядом по Эндрю, словно хлыстом по спине.       — Отбой не объявлен, — без каких-либо эмоций говорит ему Эндрю, по-птичьи наклоняя голову в сторону. — Службы нет, имею право.       — У нас приказ, — с улыбкой к нему оборачивается Николас. — Приблизить тебя к семье, не желаешь?       Эндрю смотрит слишком пристально на Николаса, и улыбка того моментально меркнет из-за ожидания ответа. Аарон продолжает стоять и странно вглядываться в Эндрю, пытаясь понять, не смотрит ли он в зеркало. В глазах все расплывается, потом он явно не может увидеть больше, чем требуется. Ему нужны были очки, дабы отчетливо разглядеть свою копию и понять, что он не смотрит на свое отражение. Только вот очки находились сейчас в кузнечной, куда они должны отправиться.       Эндрю выглядит непринужденно и расслабленно, хотя понимает, что его ждет наказание.       — Не желаю, — отрицательно кивает, — но если приказ, то мое слово и веса не имеет.       Николас от этого ухмыляется, издавая смешок.       — Верно-верно, пойдем, — он подталкивает Эндрю, ударяя ладонью по спине, а Аарон не хочет видеть лица Эндрю, даже если видит его нечетко. Он разворачивается да двигается в сторону винтовой лестницы, с которой стоит спуститься, чтобы пройти на нижние этажи да выбраться из лабиринта кромешной тьмы.       Эта тьма ощущалась опасно. Раньше она веяла безопасностью, в которой можно спрятаться, но сейчас, понимая, что где-то в тени может прятаться сам дьявол, Аарону не по себе. Он не может до конца осознать и принять это. Не может даже представить, что этими коридорами бродит дьявол. Он видел все происходящее в главном корпусе, он видел окровавленную скульптуру из матушек, видел, как грешники массово скидываются с балконов. Аарон видел слишком много, но осознать, что это в действительности происходит — что-то из ряда невозможного.       Он идет в кузнечную, словно не ведет Эндрю на казнь, а самого себя. Будто он сам вызвался пойти на эшафот и отдать свою жизнь в руки смерти.       Эндрю идет слишком тихо и послушно.       Грешники себя так не ведут.       Так ведут себя лишь те, кто ломаются, а ими являются греховные монахи, которых монастырь ставит на истинный путь к благословению Бога.       Как только они покидают монастырь и оказываются во дворе, взгляд Эндрю сразу мечется к колодцу, и Аарон понимает, что нельзя позволить ему вновь сбежать и упасть в эту, кажись, бездонную черную яму. Он давно потушил свечу, потому дает некий сигнал Николасу — держать Эндрю при себе. Держать его крепко, чтобы он не смог убежать и вырваться. Николас понимает, что нельзя позволить тому вновь вырваться. Им это будет стоить сильного наказания.       Эндрю, в отличие от Аарона с Николасом, имеющих на ногах обувь, чувствовал жгучий холод, кой обрамлял ноги. Он вновь идет босым по снегу, вновь четки на щиколотках становятся такими тяжелыми, что тянут да тянут его на дно, будто он сейчас провалится ниже земли.       Его хватают так резко и неожиданно, что он почти падает головой в снег. Толстый слой поглощал его ступни, и было ощущение, что они заледенеют у него, из-за чего он не сможет больше ходить. Он не знает для чего его ведут в кузнечную. Не знает, почему осматривается по сторонам, словно ищет кого-то.       Эндрю не чувствует ничего, кроме желания снова пересечься с Нилом, заглянуть в его голубые глаза и ощутить странную безопасность. Ему нельзя было даже думать о подобном. Нельзя было поддаваться греху, он сам себя обманывает. Эндрю давно варится в котле этого греха, просто он не может признать тот факт, что горячая вода стала ощущаться холодной после того, как он привык. Он привык к этому греху, привык к адскому котлу и кипятку. Его тело давно сварено в кипящей воде, потому он не ощущает ее обжигающую горечь. Не замечает ее так же, как не замечает грех, в котором варится.       Он — грешник в котле, который отказывается это признавать, думая, что это своеобразный Рай.       Он отказывается принимать мужеложство, которое уже давно принял.       Следовать за людьми, с которыми его объединяют кровные узы, было сродни фантастики. Чего-то нереального. Раньше он не понимал, что такое иметь брата или понимать, кто такие родственники. Не помнит он, чтобы у него они и вовсе были. Он знает, что Лютер, Николас и Аарон связаны с ним кровными узами, но это так странно для него. Он не может поверить в то, что Аарон — его брат, несмотря на то, что они почти одинаковые. Для него Аарон и Николас — монахи. Просто молодые монахи, ведущие его на какое-то наказание, которое подразумевает собой «стать ближе к семье».       Он знает, что это не так.       Знает, что сейчас будет ощущать боль.       Агония неизбежна в этом месте всегда. Избавиться от наказания невозможно, когда они почти к нему пришли.       Только вот…       Почему кузница?       Большие деревянные двери отворяются с небольшой тяжестью, ведь они достаточно большие и массивные. Аарон прикладывает силенок, чтобы со своим скудным телосложением потянуть их на себя. Помещение встречает их теплотой да зажженой печью, которая это тепло и дарила. Эндрю стало неимоверно необычно находиться в столь теплом месте, когда он привык, что холод пронзительно пробивается по самые его кости.       Николас закрывает за ними дверь, когда все оказываются в этом жарком помещении. Эндрю было непривычно. Он чувствует, как по ногам тянет уличный холод, а его стопы слегка покалывают от отступающего мороза. Из-за контраста температуры по нему бегут мурашки, движущиеся как иглы по телу. Николас вальяжно подставляет стул, уже знакомый Эндрю. Стул, когда его запястья привязывают к бортам, а щиколотки — к ножкам стула.       — Садись, — приглашает его Николас, а после ставит табуретку напротив стула, пока Аарон где-то в стороне надевает на себя огромные вымазанные в черной дымке перчатки. Огонь потрескивает в печи, и Эндрю вдруг становится плохо из-за жары. Голова кругом, потому он движется к стулу немного нетрезвым шагом, осторожно садится и начинает судорожно наблюдать за действиями Аарона.       — Не стоит бояться, — говорит он, стоя спиной к Эндрю. Николас пленит его. Запястья заключены и теперь не выбраться. Эндрю сам позволил им себя пленить, он сам будет виноват в своей агонии. — Бог благословит тебя, если не будешь молить остановиться.       Аарон каждое слово шепчет, ведь оно на вес золота. Оно на вес тяжелое. Одно дело делать это с другими, другое — делать это, видя собственное лицо. Пальцы слегка подрагивают. Бог на его стороне. Бог поможет пройти этот этап. Бог позволит этому случиться безболезненно, как для Аарона, так и для Эндрю.       Глаза последнего несуразно расширяются, когда в руке Аарона он видит кочергу. И что-то в голове у него всплывает.       Воспоминание.       Именно это воспоминание вызывал у него Нил своим прикосновением, именно это воспоминание на мгновение явилось в его разуме, а после исчезло, и Эндрю даже не задумывался о нем. Но теперь он понимает, что в прошлом присутствовала раскалённая кочерга, кою прижали к его шее, сотворяя крест. Вот только с недавних пор он был перевернут.       Эндрю уже знает, что собирается сделать его копия, когда Николас берет его ногу, дабы для удобства расположить на табуретке, что была выведена специально для того, чтобы он разместил свои босые ноги на ней.       Его сейчас могут лишить ног.       Почему-то он чувствует только головокружение, словно давно был готов к подобному. У него нет страха, лишь принятие происходящего. Эндрю знает, что сейчас будет больно, и он уже готов к ней.       — Эта метка дитя Божьего, эта метка поможет тебе стать ближе к нам, — Аарон стоит над огнем из печи да ждёт, пока кочерга раскалиться до адского огненного марева, окраситься в алый и станет настоящим обжигающим орудием. — Так что прими ее с радостью и молитвой на устах.       Эндрю думает, что скорее умрет, чем дочитает молитву, но после вспоминает голубые глаза Нила.       Мой свет.       Богу нас не разлучить.       Его смерть — невозможна. Ему нет смысла кланяться и молиться Богу, потому что он никогда не станет его дитем.       Он не умрет. Его боль лишь временная. Он сможет оклематься от любой травмы.       Ему просто нужно пережить это.       Аарон двигается к нему так осторожно и медленно, что Эндрю готов сказать — это своеобразная пытка. Это предвкушение смерти, когда шею обвивает канат, когда ноги всё ещё твердо стоят на какой-то возвышающейся поверхности, а желание смерти так и шепчет сделать шаг в пропасть. Николас крепко сжимает его щиколотки, сидя рядом с Аароном, дабы Эндрю ненароком не выдернул свою ногу.       А после он чувствует жар около ступни.       Неимоверный жар.       Аарон свободной рукой хватает его за ногу, потому что три руки кое-как, но смогут сдержать его рефлекс, когда раскалённый металл касается его плоти, ожесточайше выжигая ее, прижигая моментально кровь, и кузница в мгновение заливается запахом жженой плоти. Заливает ужасным смрадом да чувством, самой что ни на есть, жестокой агонии, которая распространяется по всему телу, не только по ступне, к которой жестоко прижимают кочергу, делая вертикальную линию.       Эндрю почти кричит, но крик его безмолвный, застрявший где-то в горле, оставшийся где-то в слезах, которые резали его щеки и глаза. Пальцы впиваются в подлокотники, оставляя на дереве царапины, а древесина впивается в ногти. В кровавые. Эндрю сдирает себе ногтевую пластину в мясо, пытаясь заглушить одну боль совершенно другой.       Но боль от выжигания плоти не перекрыть какой-то другой.       Особенно когда поверх выжженной вертикальной линии начинают выжигать горизонтальную, и тогда Эндрю лишается здравого рассудка навсегда.       — Нет-нет-нет…— кричит он да умоляет, а Аарон, предупреждающий о том, что крики — лишнее, только сильнее вбивает в его ступню кочергу, сильнее надавливая, пока Николас сдерживал дикие рывки ноги. Вторая и вовсе оказалась до смерти напряженной, что не функционировала должным образом.       Эндрю рыдает так, как никогда. Сжимает челюсть и выгибается на стуле, почти ломая позвоночник. Он ненавидит всех и каждого, и пусть все сгорят в этом месте к чертям собачьим.       Его отпускают. Точнее только ногу, которая была окровавлена и запекшаяся. Запах сожженной плоти вызывал тошноту, которая встала поперек горла, как и ненависть к этим людям. Ко всем, кто когда-либо причинил ему вред. Он не понимает, где провинился в жизни столь сильно, что теперь его вторая невредимая нога оказывается вновь на этой — уже слегка испачканной в крови — табуретке. Вновь то же самое: Аарон стоит с окровавленной кочергой у печи, раскаляя ее, как в предыдущий раз.       И в этот раз Эндрю не имеет сил сопротивляться как-либо. Но тело все равно бьётся в агонии, бьется в истерике и желании избавиться от боли. Ощутить покой. Снова сожженная плоть. Снова он ощущает, как лишается ноги. Не сможет больше ходить.       Может, это к лучшему.       Он не убежит от смерти.       Его голова опущена. Эндрю больше не чувствует рук, которые сдерживали бы его ноги. Он больше не ощущает раскалённый металл на своей коже. Лишь пульсирующая боль и ненависть. Усталость и пустота.       — Будьте прокляты, — шепчет, почти выплевывает так ненавистно Эндрю, что самому становится тошнотворно от собственного голоса. Аарон смотрит на него, смотрит, как Николас приподнимает голову Эндрю за подбородок, дабы взглянуть ему в пустые глаза.       Теперь Аарон видит перед собой не свое отражение.       Он видит перед собой Эндрю.       Эндрю, который получает жестокую пощечину от Николаса.       — Бог тебе наказание.