Искры на закате

       Тому, что действительно нужно знать, никто не научит.

      Оскар Уайльд

       — А чем тебя кормить?       Вопрос был риторический, потому что мыш Шарлю не отвечал. Зато очень много времени проводил вне грудины графа: летал по дому, обширной, крытой территории сада, спал головой вниз на гардинах, но всё больше в спальне супругов, где-нибудь недалеко от кровати. Ещё замирал на Шарле живой брошью или воротником, распластав огромные крылья у графа на плечах.       Изредка мыш кусал Главе Алой партии пальцы, но кровь пил как-то неумело, слизывая её из быстро заживающих ранок, а не глотая. Приходилось немного надрезать кожу и наливать в напёрсток, в него узкая длинная мордочка помещалась идеально. Ни насекомые, ни мясо рукокрылого жильца не устраивали. Поэтому в какой-то момент, когда Дамиен, Этелберт и Роярн нагрянули в гости, они застали странную и немного тревожную картинку: граф с упоением скармливал серому летучему лису виноград.       — Я бы в жизни не подумал, что он ест фрукты!       — Шарли, не хочу тебя расстраивать, но у тебя и муж на них падок, — Роярн отрезал кусочек от дольки с яблоком, и рукокрылое с удовольствием ухватило подношение. — А судя по расцветке и форме, это его мышка.       — Я никогда не держал жизнеспособными части себя так далеко и так долго. А они питаются, двигаются и совершают какие-то осознанные действия без коллективного бессознательного. Это… Я даже не знаю, если честно.       Этелберт на мыша смотрел со скепсисом и неодобрением.       — Поправь меня, если я ошибусь. Эта мышка принадлежит Дарсии. Уж не знаю, как живёт, но живёт отдельно от него и очень отдельно, потому что мы в сердце столицы, а твой супруг на самых окраинах, за камнем, металлом, да ещё и электричеством, под ментальными блоками и с отрезанным даром. Как скоро к тебе придёт жандармерия, как думаешь?        Шарль рывком, но бережно стянул длинное тельце с настольной лампы, где мыш уютно устроился для завтрака, и прижал к груди. Не стал вбирать в себя, а мышонок не пожелал влетать внутрь, зато уцепился острыми коготками опорных пальцев за рубашку графа и на баронета смотрел очень недобро, и это при условии абсолютно кукольной, умильной морды.       — С какой стати?       — Шарло, заклинаю тебя Прародительницей, начинай думать. Твой супруг в самой охраняемой, неприступной и страшной твердыне. Из неё никто и никогда не сбегал. А у тебя на рубашке явное доказательство, что некоему лорду на такие условности плевать.       — Это крохотная мышка…       — Которая должна погибнуть на таком расстоянии от тела-носителя. Мы умеем рассыпаться на стаю, но отдельные её члены ничто без наших разума и воли.       — Позволишь?       Шарль вздрогнул и почти шарахнулся от Дамиена, присевшего рядом. Но руку от груди отнял.        Мыш перебрался на протянутую ладонь самостоятельно и спокойно отнёсся к мышке, вылетевшей из груди капитана княжеской сотни. Та, более мелкая и чёрная, ткнула соседа острым носом и то ли запищала, то ли зашипела. Серый мыш никак не отреагировал, а потом вернулся на лампу на столе и завернулся в крылья. Чужое внимание ему надоело.        Дамиен же подкинул свою мышку, та стремглав вылетела в окно и скоро пропала из виду. Капитан прикрыл глаза. Шарль был уверен: друг внимательно смотрит на мир парой чужих глаз, удаляющихся от особняка. Через пять минут Дамиен наконец передёрнул плечами.       — Озеро. Оно где, примерно от вашего дома?       Шарль тут же перенёс карту с рабочего стола на маленький кофейный столик и прижал её углы чашками.       — Вот. Тут лес сменяется на хвойный. Где-то два с половиной километра.       — Не так и далеко, а я её потерял. До башни расстояние измеряется другими цифрами.       — О чём я и говорю, — Этелберт нахмурился и сцепил пальцы. В кресле он восседал почти по-княжески и так же грозно. — Твой супруг позволяет себе больше, чем это возможно.       — Не согласен с тобой, — Шарль удивлённо посмотрел на сопартийца, и Дамиен поспешил развить мысль. — У Дарсии получается больше, чем у кого-либо, с кем я вообще контактировал. И честное слово, я жду не дождусь его освобождения. Потому что, если он поделится опытом, особенно тем, как рассыпаться на стаю, а после перекинуться в истинную форму, а я вообще о таком никогда не слышал ранее, ему цены не будет. Каждый вояка отдаст половину состояния за такой секрет. Мы не умеем так обращаться с телом, а ты хоть представляешь, какой в этом потенциал? Это лестница с того света. Тебе простреливают грудь, а ты разбиваешь себя на сотню кусочков, «обтекаешь» свинец и собираешься воедино!       — Строго говоря, на эту ещё необузданную способность у нас уже есть управа, — Роярн как-то сразу погрустнел и покачал головой. — Разрывные пули. И замечу, что у Дара его фокус бы не вышел, сработай та дрянь, что засела у него под сердцем. Да даже любая другая из трёх. Перебить крупный сосуд — ты покойник.       — А ты не допускаешь, что у лорда таких фокусов не один и не два? Потому как я вот думаю, что Шарли когда их освоит, то ещё и перещеголяет. Потому что сангиэ владеют своим телом и кровью лучше, чем кто-либо. Нам бы хоть кусочек таких познаний! Ты хоть представляешь, какой это ресурс на поле боя?       — Я вот представляю, что Шарлю грозит решётка за соучастие чёрт знает чему, — Этелберт был непримирим. Даже его серые глаза, более светлые, чем у того же Роярна, стали почти чёрными. — Ты прости меня, Дамиен, мне не то чтобы плевать на военных, но очень хочется спасти конкретную бедовую голову. А Дарсия впервые за время их брака втравливает его во что-то настолько опасное, с чем он ранее не соприкасался. А он в это что-то полезет с гиканьем и радостью, и ему оторвут голову, да так, что потом её не найдут.       — Эт, я вообще-то ещё тут.       — Ты меня не слышишь. И уже давно. Поэтому дай я поговорю с публикой, хоть как-то заинтересованной в твоём выживании.       — О, Дами и Рори, конечно же, более заинтересованы…       — Он прав. Не сверкай глазами, Шарль. Я понимаю, что я в первую очередь друг Дара, но ему сейчас ничего и не угрожает. А вот тебе — очень даже. Так что Дарсия, кажется, был прав, пойдя на сделку с эрцгерцогом. Уж не знаю деталей, но явно они что-то понимают поболее.       — Если княжеская семья каким-то образом сокрыла такие важные детали о нашей физиологии, военные первыми поднимут династию на ножи, — Дамиен недобро сощурил зелёные глаза и, так же как и Роярн недавно, покачал головой. — Как-то я об этом не подумал. А дело-то дрянь, как на него ни гляди.       — Дошло-таки, не прошло и века.       — Эт, тебя бешеная собака на улице укусила или что? Помнится, недавно ты мне пенял, что я грублю окружающим.       — Я, Шарль, боюсь. Я боюсь так, что у меня сворачивается нутро, а сердце покоится в земле. А ещё у меня хватает мозгов отследить цепочку следов чужого шага. И она пролегает там, куда ты кинешься с бесстрашием гончего пса. Чтоб ты знал, таких вот инициативных на охоте дикие звери клыками распарывают в первую очередь. Твой блистательный супруг и то сдал назад, наткнувшись на что-то, что не сдюжит. Последуй, пожалуйста, его примеру и сиди ровно на том месте, что предусмотрено для этого природой. И да, я очень не одобряю эту мелочь, — банкир указал на мыша. — Мой тебе совет: брось мышку в камин, пока его не углядел никто кроме нас.       Шарль взял мыша в ладонь и демонстративно, глядя другу детства в глаза, вдавил мышонка себе в грудь.       Этелберт вздохнул так тяжело, будто ему официально подтвердили, что миру, каким он его знал, осталась пара-тройка недель и он, Этелберт, ничего не может этому противопоставить. Банкир уронил голову на руки и пробубнил не поднимая лица.       — Маан… За что мне это?.. Почему всегда так?..       Больше банкир не стал что-либо говорить и тем более прекратил спор. Он недаром знал Шарля большую часть своей жизни, и, когда граф склонял голову и глядел исподлобья, переубеждать было бессмысленно.       — Хорошо… Хорошо… Ни черта не хорошо, Шарль. Ты убьёшься, и я буду в том неповинен, но это мне потом над тобой рыдать, мне, твердолобый ты придурок! Всё, даже попросишь в чём-то поучаствовать — не приду. Ты у нас самостоятельный, хочешь прыгать в бездну — вперёд. И на похороны не приду. Вся эта дрянь дальше без меня, я уже не могу.       Банкир поднялся и, ни с кем не прощаясь, пошёл прочь из особняка.

***

      Мыш уронил подсвечник глубокой ночью. Шарль, спавший поверхностно и тревожно, тут же подскочил, заозирался и увидел небольшое разрушение. А ещё заметил, как переменился цвет глаз у маленького нарушителя спокойствия.       Граф чуть склонил голову и сощурился. Мужнино присутствие ощущалось легко-легко, как ниточка. Он не смог бы поговорить с ним, но зато чувствовал крохотное связующее звено.       Зверёк спланировал на стол, боднул головой книгу, и та упала на пол, раскрывшись почти на середине. Когда граф подошёл, острый коготок опорного пальца заскользил по строчкам.       — Я… Не совсем понимаю…       Мыш стал водить крылом медленнее, но граф вновь покачал головой, и тогда зверёк сердито зашипел. В силу совершенно беззлобной морды вышло не то чтобы угрожающе, но Шарль опустился на колени, придвинул книгу к себе и стал следить за когтем на крыле. Мыш показывал не слова — буквы.       «У меня не так много сил».       Когда буквы сложились в слова, а слова в предложение, Шарль сгрёб зверька и поцеловал в лоб. Вернее было сказать, в голову, но это не имело значения. Зато летучий лис вновь возмущённо заверещал.       — Извини. Завтра же я подберу тебе шифры, как-нибудь вынесу самые частые слова и слоги, придумаю, чтобы тебе было удобно взаимодействовать. Маан! Маан! Прости, пожалуйста, конечно, я слушаю.       «Спасибо. Я не знаю предела. Буду находить его методом проб. Тяжело».       Было видно, что зверёк страшно устал. Огромные крылья не предназначались для долгих и мелких движений на ровной поверхности, а мыш ползал на брюхе и искал буквы, терпеливо ждал, пока Шарль повторит их вслух, составит в слова.       — Давай прекратим на сегодня? Ты будешь спать, а эту крошку я заберу в себя, он тоже выдохся. Я придумаю шифр, непременно. Будет удобнее и быстрее.       Мыш долго смотрел на графа, а потом упёр голову ему в кулак и разом обмяк. Даже мимолётное чувство чужого присутствия пропало. Зверёк раскрыл голубые глаза и зевнул, широко и утомлённо, замученно. Шарль тут же вжал крохотное тельце в грудь и почувствовал крупинку чужого недомогания. Крупинку для него, состоявшего из сотни таких.       Конечно же, он больше не лёг спать.       Из библиотеки были взяты все его книги времён учёбы в университете. А за теми, что не перевёз, он слетал в родной особняк в истинном обличье. Стража с утра сойдёт с ума, жандармерия попеняет, что в такое неспокойное время можно воздержаться от смены личины и обойтись лошадьми, но графу было плевать.       Он давно не погружался в тему словоупотребления, а особенно в частотности, но, слава Маан, другие умные мужи давно посчитали за него, каких слов, рун, знаков и звуков в речи инарэ больше, чем других.       Будущий стол для сеансов связи граф оборудовал в том же зале, что и свою карту терактов. Та уже вся помещалась под алым полотнищем точек, и улочки угадывались едва-едва.       Чёрные мышки, граф начал сразу экспериментировать на своих зверьках, быстро садились в подготовленную треногу-ложе и водили крыльями. Удобнее всего было опорным пальцем, но такое движение здорово убавляло амплитуду, поэтому Шарль расположил наборы сверху и справа. Вверху мыш сможет водить зафиксированной палочкой, справа — крылом. Если приноровится, можно будет разбить шрифт и с левой стороны, но это стоило практиковать исключительно с Дарсией. Лорд левой рукой владел почти так же хорошо, как правой, сказывалась военная выправка, а Шарль, даже научившись сносно фехтовать неведущей конечностью, не мог левой рукой писать. Но мышки-то другой разговор.       За изготовлением литер, подготовкой стола, треноги, экспериментами с мышами граф не заметил, как встретил рассвет. Вернее, тот застал его встрёпанного, с горящими глазами, в дикой позе за низким столиком. Болело всё, но это не имело значения. Этелберт был прав — Дарсии отрезали все способы общения, но он всё равно нашёл лазейку.

***

       Ласточка прыгала по жёрдочкам в позолоченной клетке и вертела головой. Расправить длинные крылья у птахи не выходило: маховые перья цепляли прутья темницы. Иногда она забавно трещала и хлопала крыльями, тогда по тёмному оперению бежал иссиня-чёрный перелив.        «Подарок» принесли с утра, и до обеда лорд думал, что с ним делать. Нет, намёк-то был предельно понятный, а отправитель лорда не интересовал. Время в заточении здорово прочистило мозги. Приоритеты выкристаллизовались, прояснились. Никакой мстительности или обидчивости в них не осталось и в помине, только желание утащить родных и близких в какой-нибудь далёкий, тёмный грот и заставить их там сидеть, пока не утихнет буря. Но то были планы долгосрочные, постоянные, а птаху было жаль. В конце концов, как не посочувствовать товарке? И ладно бы городскую изловили, нет же, деревенскую, совсем как те, что живут под крышей Лир`Арнгаса.        Дарсия распахнул окно и примерился к решетке. Та утробно гудела растревоженным пчелиным роем. В обычное время звук не раздражал, притерпелся, но теперь Глава Синей партии соизмерял этот гул с возможным ущербом. А ущерб будет. Каким количеством плоти придётся заплатить?.. Кисть? Предплечье? Рука целиком?        Лорд вновь перевёл взгляд на ласточку. Шарль под пресс полез осознанно и без раздумий. Да, совсем уж в жерло машины его толкнули, но изначально он-то кинулся спасать безмозглого человеческого мальчишку. Без сомнений и немедля. А ещё Шарль сбежал к нему из лечебницы, потеряв половину собственного веса. Маан, граф в этом проклятом снежном поле почти умер. И шансы уйти за грань у него были выше, чем у лорда, пусть продырявленного и обескровленного. В полупророческих снах ничего такого не было. Дарсии любезно предлагали платить своей жизнью, и хоть бы кто предупредил, что на грани бытия он будет что неумелый пловец, которому судорога свела икроножную мышцу, — почти утянет на дно своего спасителя. Хорош покойник.        Ласточка сопротивлялась, когда её вытащили из клетки. Клевалась, царапалась, билась, но вмиг замерла, стоило сжать ладонь. Ещё у птицы бешено колотилось сердце. Оно буквально отдавало лорду в пальцы, и впору пора было переживать, а выдержит ли крохотный моторчик.        Лорд примерился в последний раз, подумал и предпочёл закусить один из ремней. Оказалось, не зря.        …разряд тока не просто прошиб тело. Нет, вышло эффектнее. Кожа на пальцах и ладони вспенилась волдырями, а потом они разом лопнули, сукровица и кровь заляпали подоконник, стену, пол и ковёр. Запахло палёным мясом, а потом Дарсию догнала вторая волна боли.        Ласточка из руки выскользнула в родную стихию вмиг, и инарэ ещё видел, как, нырнув вниз, она взмыла вверх на восходящем потоке и метнулась куда-то из поля зрения. В конце концов, ей было не до позирования и благодарностей.       — Инэ, вы в курсе, что могли попросить меня?        Один из надзирателей сидел перед лордом, преклонив одно колено, и внимательно вглядывался в синие глаза. Нет, Дарсия внимательно слушал, но не делал попытки отлипнуть от облюбованной стены. Он так хорошо туда рухнул, теперь камень дивно подпирал спину и отбивал желание свернуться в калачик на ковре.       — Честное слово, никто бы не отказал. Просто бы открыли клетку и она бы выбралась.       — Не получилось бы. Непропорциональная размаху крыльев дверца.        У собеседника было такое странное выражение лица — никакое и одновременно очень говорящее. Если бы боль не прокатывалась по телу волнами, он бы даже рассмеялся. М-да… Надо рассказать Шарлю, что дурость заразна. Может, устыдится и перестанет выкидывать подобные фокусы, а значит, не будет вдохновлять на них мужа.       — Нет, я всегда был убеждён, что ты придурок, но такой, знаешь, расчётливый, — Марсель, отбросив саквояж, склонился к лорду, перекинул его здоровую руку себе через плечо и выдернул вверх. До стула Дарсия дошёл сносно, но встать, о, он бы не встал. — Но нет. Ты придурок избирательно добросердечный. Это что, заразно? Передалось воздушно-капельным путём от мужа?        Дарсия военного хирурга даже обругать не мог: он не очень отследил, как тот появился. Вот были стражники, а вот Марсель, который льёт ему что-то на руку. Та почти сразу начинает выглядеть лучше. Сварившееся мясо розовеет и начинает кровоточить.       — Не уверен насчёт пути распространения. Может, через кровь, может, через слюну, а то и половым путём. И инкубационный период тоже сомнительный, но полагаю, десяток лет точно.        Марсель смотрит невозможными зелёными глазами, даже моргая как-то аккуратно, словно боится чего упустить в собеседнике.       — Шутки. С ума сойти. Сейчас я подумаю, чем тебя лечить, потому что, если это влияние тока на мозги, твой муж снимет мне голову. А я даже неповинен.       — Нет, это моё обычное чувство юмора, просто ты к нему непривычен. А можно обезболивающее? Я понимаю, что мы не очень друг друга любим, но я уже с трудом удерживаюсь от крика.       — Чужие мучения не доставляют мне никакого удовольствия, — Марсель споро, но аккуратно извлёк из саквояжа шкатулку с маленькими бутылёчками и принялся поочередно их открывать и нюхать, как химик пробирки, — на отдалении, подгоняя воздух к ноздрям взмахом руки. — И думаю, это очевидно для моей профессии. Вот этот только не залпом…        Ровно на этих словах лорд опрокинул содержимое крохотной склянки в горло и согнулся втрое, прикрывая рот рукой.       — Маан ради, я тебе тут для красоты или как? Разгибайся и глубоко дыши, горечь отпустит. Зато болеть же перестало?       — Не то слово. А вот пищевода у меня, кажется, больше нет.       — Всё у тебя есть, кроме разве что совести. Ты хоть представляешь, что это? — Марсель непочтительно ткнул в гудящую решётку указующим перстом. — Это не просто ток, но ещё и особый сплав. Он дивно проводит электричество. Оно бежит по организмам, а попробуй ты рассыпаться на стаю летучих мышей — пойдёт цепная реакция. Эту каменную коробушку строили не для того, чтобы так просто из неё выходить. Далась тебе эта птица…       — Есть вещи, которые стоит делать самостоятельно.       — Ещё скажи, что это символично, дескать, освободишься ты тоже сам.       — Смейся если хочешь, но да.       — О. А вызволи тебя Шарль, ты переломишься?       — Я — нет. Он — да.        Марсель склонил голову и долгим неприятным взглядом посмотрел на лорда.       — Я вот эти туманные намёки терпеть не могу. Мне хватало отца с его ни да, ни нет, и слушать хоть ещё от кого-то…       — Шарль натура деловитая и страстная. И действует, увы, с размахом. Как тебе понравилось его выступление на балу под аккомпанемент моей родни? Успех грандиозный, а он теперь сидит без партии, но что хуже — без Кровного дома. А могли и без театра оставить, без его обожаемых протеже. Возможно, не догадались.       — Скорее, не захотели. Люсьен его всё ещё обожает. Десять раз говорит «прекратите пользоваться моим расположением» и десять раз поворачивает решения вспять.       — Поразительная осведомлённость для того, кто последние годы безвылазно на границах.        Марсель пожал плечами.       — Я всё ещё аристократ, мои земли требуют контроля, а разум отдыха. Если бы я месяцы и годы без продыху резал мясо, а потом его шил, хватило бы меня ненадолго. Ладно, мы мило друг другу покивали, вернёмся к сути. Шарль может сделать для твоей свободы больше, чем ты из тюрьмы.       — Не поверишь, но я уже всё сделал.       — И прозябаешь тут?       — И какое-то время ещё никуда не денусь. Ты не любил в детстве прятки?       — Мои сёстры больше предпочитали салочки и догонялки. Если ты продолжишь разговор в формате намёков, я замолкаю, долечиваю твою конечность и ухожу.        Дарсия сжал губы в линию, а синие глаза резко потемнели на пару тонов. Если бы он мог говорить прямо — говорил бы. Но ныне приходилось довольствоваться ещё и не слишком приятным собеседником.       — Терпение — лучшая из добродетелей. Умение смиряться, таиться и просто ждать — лучшее из того, чему вообще учат в военных академиях. И всё, что мне нужно, — время. А ещё мне нужно это время выторговать для одной очень беспокойной и нетерпеливой личности. А в довершение было бы неплохо, запасись ты достаточным количеством носилок и крови для переливания и питания, как если бы тебе пришлось спасать полгорода.        Марсель, в мгновение забывший, что имел что-то против намёков, сел напротив лорда и придвинулся так близко, что почти касался носом носа собеседника. И на дверь смотрел весьма подозрительно.        «Ты уверен?»        Лорд подчеркнуто медленно моргнул.        «А сроки?»        Дарсия очень долго не отвечал, а потом достал из шкатулки бутылёк с этикеткой, на которой был изображен осенний лист.        Марсель уронил голову в ладони, а когда чуть поднял лицо, видимыми оставил только глаза, горящие двумя изумрудами.        Лёгкий кивок на дверь и такой же полунезримый жест плечами.        Марсель тяжело вздохнул и наконец отнял руки.       — Я всегда был в этом плох. А с возрастом ещё хуже.       — Отвык от придворной жизни.       — И, знаешь ли, не хочу привыкать обратно. Мне этим бесконечно милее мои вояки — простые, что медная монета. А ваши эти интриги, недомолвки, секретики… Здоровый ногу сломит, не то что больной.       — Ты не очень благонадёжный элемент, Марсель.       — О, ты только сейчас понял? А когда я дерзил княжичам, до тебя не дошло?       — Я не очень понимаю первопричину.       — Приехали. Вообще-то я сын бунтовщика.       — Пасынок.       — А неважно. Династия лишила меня единственно полностью вовлечённого родителя. То, что у нас вообще не было кровной связи, — моя ли вина? И с чего все взяли, что я должен был понять этот шаг и всё всем простить? И не подумаю.       — Ну, наше правосудие подобрело к дебоширам только в этом веке, что же поделать… Честно? Я удивлён. Не думал, что ты настолько… М-м-м? Как бы это сказать, даже не знаю.       — Я инарэ. Я абсолютно как все ставлю семью превыше всего, если в этой семье холят и лелеют. А в моей так было.       — И, если тебе станет известно, о заговоре ты не сообщишь?        Лорду наконец удалось выбить военного хирурга из колеи. Он даже откинулся на спинку стула и задумался.       — А чёрт его знает. Несмотря на всё — я не кровожадный. Ненавижу войны, мятежи, и даже случайные смерти мне неприятны. Было бы по-другому, я бы не пошёл в медики.       — Тогда запасись терпением. И всем остальным, о чём я упоминал. Это всё, что я могу тебе сообщить.        Дарсия замолчал, а Марсель принялся за работу. В конце этой неожиданной встречи руку лорду почти удалось вернуть в первозданное состояние.

***

      — Почему было не поговорить в камере?        «Разговоры прослушиваются. Это я тебе гарантирую».       — А как валять меня по простыням — так не страшно.        «Стонут все на один манер, а вот запретными знаниями делятся единицы».       — Не прошло и года — ты решил поделиться?        Шарль чуть сменил позу и сел на ковре у кресла привольнее. Посторонний наблюдатель наверняка бы принял его за разбойника, но расчёсывать гнездо на голове и искать домашние туфли было некогда. А самому ему и босому в полурасстёгнутом халате неплохо.        «Я кое-что объясню только в случае твоей клятвы на крови. Только правильной — в храме».       — Ещё скажи в купальню спуститься к статуе.        «Именно, Шарло».        Граф подскочил и заметался по комнате.       — Это бесчестно! Ты признаёшь, что утаил от меня что-то важное, и ещё выдвигаешь условия, чтобы рассказать! Да какие!        Мыш спокойно вертел головой, глядя на вышагивающего собеседника, и даже не пытался складывать буквы в слова. Его не «услышат», пока не успокоятся.        Шарля отпустило спустя добрых пять минут. Он очень не хотел приближаться к статуе Маан. Рядом с золотым бассейном, инкрустированным турмалинами, было почти невыносимо, дискомфортно. Страшно. И там клятва на крови не шутка. Раньше он бы согласился не думая, но тогда он и на ритуальное убийство супруга согласился. Многое поменялось с тех пор. Прежде всего его собственное отношение к ритуалам и чувство ответственности за свой дар. Сангиэ могли куда больше, чем самому графу было комфортно помыслить. А впутываться в очередную сделку с высшими силами — нет уж. Смерть к чужой тени он уже привязал.        «Обижайся — это твоё право. Но я не собираюсь делиться сведениями без уверенности, что ты не сорвёшься с места в пропасть, как ты это любишь. Из Старого Города тебя вытянул дядя, в этот раз его может не быть. Как и Дамиена, Роярна, Этелберта. О том, чтобы привлечь Китти, я надеюсь, не идёт речи».       — За кого ты меня держишь? Я никогда не вовлекал её в опасные авантюры.        Шарль отвернулся, глядя через стеклянные двери на сад и не видя его. Клясться не хотелось. Но Дар, о, блистательный мерзавец, раскопал что-то нехорошее, что-то важное. В животе у графа завязывался неприятный узел. Смесь страха, голода и предвкушения. Даже если тайна была ужасна — это была тайна. За такие вещи он всегда был готов платить.       — А можно я…        «Нет».        Мыш высвободился из треноги, вспорхнул вверх и влетел в чужую грудь. Шарль разозлился было, но быстро отошёл и решил наведаться в библиотеку. Он примерно представлял, чего хочет Дарсия, но почитать о таких вещах никогда не будет лишним, плюс чётко сможет понять, на что он готов идти, а что ему категорически не нравится.        Утром того же дня в столичной библиотеке сумрачно и тихо. Реера неласкова со своими детьми, и над городом уже неделю властвует ненастье. Дождь сменяется густым туманом, а после моросью, и в целом Шарлю не очень-то хочется выходить из натопленных залов, заполненных столами для читателей и лампами с зелёными абажурами. Обстановка напоминает студенческие годы, и графу одновременно приятно и некомфортно вспоминать это время.        — Интересный выбор книг.        Шарль непроизвольно вздрагивает и смотрит на подошедшего Вильгельма де`Вра, барона и прежнего завсегдатая его литературного клуба. События последних месяцев взяли в такой оборот, что Шарлю стало как-то не до литературы.        Книга, открытая на столе, демонстрирует яркую иллюстрацию в витражном стиле — храм и Маан, раскинувшая руки и крылья. Прекрасная и грустная прародительница ночного народа.        — Освещаю воспоминания о клятвах.        — Вы что же, собрались клясться на крови прародительнице?        — Именно.        Барон вежливо приподнимает брови и резко хмурится. Симпатичное лицо, чем-то смутно похожее на всех родственников Шарля разом, серьёзнеет и даже суровеет.        — Не собираюсь читать нотации, а тем более объяснять прописные истины, но клятвы такого рода — это очень серьёзно. Если что-то в вас сопротивляется этому шагу — лучше не надо.        — К сожалению, я обещал. Супруг и так нечасто у меня что-то просит, чтобы я отказывал в такой малости.        Барон дёрнул уголком губ и тут же вернул лицу прежнее благостное выражение, но граф уже заметил и невольно напрягся.        — А вы почему-то не любите Дарсию. Разве он что-то вам сделал?        — Ваш супруг — ровно ничего, — собеседник не пожелал увиливать от разговора и даже позу переменил, приготовившись к обстоятельной беседе. — Но я терпеть не могу северян. И не понимаю ваши симпатии. Впрочем, я не разделяю и ваши взгляды относительно людей.        — И вместе с тем вы как-то говорили, что вам нравится разноплановость моего мировоззрения. Я немного запутался, барон.        — В чём же? Чтобы кому-то симпатизировать, не обязательно всецело его поддерживать. С ненавистью, кстати, такой же эффект.        — Признаёте сильные качества моего супруга, но терпеть его не можете из-за происхождения?        Шарль сказал почти в шутку, но, судя по реакции, попал в яблочко.        — Я объяснюсь, только, Маан ради, не принимайте близко к сердцу. Северяне крайне расчётливый народ. Они могут быть бесконечно прекрасными воинами и стратегами, но вот верность — не их удел, хотя это качество так настойчиво приписывают всем, кто живёт за грядой. Если новые договорённости несут больше выгоды, чем прежние, они наплюют на всё, что было сказано ранее, сколько бы там клятв ни было произнесено.        Шарль нахмурился, но не обиделся. Да и на что? В своём лорде он был уверен. Да и во всей его семье, раз уж на то пошло.        — Они когда-то обидели ваш род?..        — Да, можно так сказать. И я прекрасно это помню.        — Но личности сомнительной морали есть у всех народов, что ж их так опрометчиво судить по отдельным представителям?        — У меня есть право на такое мнение. У вас право на своё. К тому же странно ждать иного, после того как за вас почти умирают. Что ж, в любом сообществе есть исключения, так?        Барон склонил голову, загадочно улыбаясь, и, кивнув Шарлю на прощание, удалился. Граф обернулся вслед недавнему собеседнику, когда тот уже потерялся за стеллажами. Что ж, у них пока и впрямь торжествовала свобода мнений, и если кто-то и кому-то не нравится, то это необязательно говорит о непримиримой вражде.

***

      В храм граф попал уже ближе к вечеру.       Встретил Шарля очень знакомый жрец — тот же, что учил пользоваться силой.       — Мне очень нужно к статуе Маан.       Жрец молча поднял брови. Жест вышел вдвойне выразительным из-за линий алой татуировки, эффектно подчёркивающей взгляд.       «Это не запрещено, но не рекомендуется. Теперь. И вам. Нет, пояснений не будет».       Граф приоткрыл было рот, да так и сомкнул губы. Вот как? С ним в молчанку теперь играют не только княжеская семья и муж, но и служители храмов? Чудно.       — Сожалею, но мне правда нужно.       Жрец по-птичьи склонил голову и после затянувшейся паузы тяжело вздохнул.       «Хорошо. Несколько предостережений. Дышите как можно медленнее и меньше. Чем быстрее управитесь — тем лучше. И ни в коем случае не касайтесь бассейна и жидкости в нём».       — А раньше плыть заставляли.       «Раньше был другой расклад и правила. Моя воля — я бы не пустил вас, но княжеский указ предписывает допускать к реликвии любого кровника определённого уровня».       — И вы даже не спросите, в чём моя нужда?       «Синяя тень вашего супруга уже научила всех общающихся с вами жрецов простой истине: если вы что-то вбили себе в голову, вы это сделаете. Возможно, потом пожалеете, но сделаете».       — Я не собирался укорачивать ему жизнь! Я был против ритуала и я заплатил и плачу за это деяние! И честное слово, не вам ставить мне это в вину!       «Незнание не освобождает от ответственности. А вы кровник и ваш дар — обоюдоострое оружие. Сначала вы точили его под разрушение, после резко стали перековывать под созидание. Так не бывает. Развивать нужно обе стороны и думать о последствиях своих действий заранее. Не смотрите на меня так грозно, я и Князю в лицо говорил неприятные вещи, и ему тоже не нравилось. Не надо думать, что я побоюсь вас. А теперь идите и делайте, что должно».       Шарль, злой, как тысяча диких ос, рассерженный, расстроенный и пристыженный, натурально слетел вниз по знакомым ступеням. Жрец отвесил ему таких ментальных оплеух, что задеть сильнее ещё надо было постараться. Настолько погано он ощущал себя последний раз при общении с лордом Тристаном, а переплюнуть бывшего владетеля Севера ещё нужно было уметь. Тот макал собеседника в выгребную яму по самые уши, да так в таком положении и оставлял.       Несмотря на кипящие чувства, жгучие, как лава, и такие же брызжущие опасными горючими каплями, в подземелье граф опомнился и чуть не сдал назад.        Залы, такой как её помнил Шарль, больше не существовало. Нет, на месте была статуя Маан, всё из того же слоистого мрамора. Там же остался бассейн, инкрустированный турмалинами. Всё то же, но ныне в полумраке, нехорошем полумраке, рождённом чернотой. Она жила в углах. Сочилась из них туманом, но непроглядным и душным, а не сырым и влажным. Но что хуже — во мраке мелькали золотые искорки. Маленькие хитрые глаза. Холодные огоньки, загорающиеся и гаснущие, перемещающиеся. Следящие. Выжидающие.        Шарль двинулся к статуе танцующей, быстрой походкой. Рауль и Дарсия могли бы гордиться: Господин Рееры поставил ученику правильный шаг, а лорд показал, как ходить бесшумно и стремительно. В нормальных условиях у Главы Алой партии не вышло бы, но он не был в нормальных условиях. Он ощущал себя в клетке с крысами. Да, крысы были крохотные, но их было много и они хотели тёплой красно-розовой плоти, нежного нутра и особенно кишок. Иного объяснения тому, что внутренние органы норовят завязаться в узел и поглотить сами себя, не доставшись врагу, граф просто не находил.        Шарль старался не смотреть в углы и почти не дышал. Проклятая статуя не желала приближаться, сколько бы он ни шёл. Вспомнился давнишний бал у четы де`Валравов и дар Ивет растягивать время. Возможно, это были те же чары. Пиры же умеют запечатывать часть силы в камнях, бутылках, светильниках, почему бы что-то такое не уметь тем, кто играет с мгновениями?..        Как и прежде, Шарль натурально упёрся носом в постамент и резко выдохнул. Тут же пожалел: золотые круги заплясали перед глазами, что масляная плёнка на лужах у консервного завода. Ужас, неконтролируемый, животный, совсем как в Старом городе, накрывал с головой, и рядом не было Дамиена, чтобы держать его за руку. Не было Роярна — отвести тьму, Этелберта, чтобы ободрить, и дяди, его чудесного дяди, чтобы вытащить его из этого кошмара наяву.        Быстро, не позволяя себе задуматься, Шарль полоснул по ладони потайным стилетом из трости и приложил руку к стопам прародительницы.        Эффект не был мгновенным, и капкан ужаса не разомкнул челюсти в одночасье. Но что-то тихо спавшее у него в груди встало и потянулось. Это не была какая-то часть сознания, бодрствующая постоянно. Шарль даже не был уверен, что эта часть была доброй, скорее, наоборот. Но это было какое-то родное чудовище, и оно не боялось окружающих крыс. Нет, оно бы не справилось, но не подумало бы отступить. Наверное, с такой же гордой уверенностью стоит окружённый сворой волк. Он умрёт в поединке, но уйдёт не в одиночестве, и никто не заикнётся, что бой был лёгким.        Шарль отвернулся от статуи, оглядел зал и пустил по земле кровавую плеть-семихвостку. Гибкие её кончики лозами расползлись по залу до лестницы. На полу взбухали золотом пузыри. Когда они лопались — опаляли плеть раскалёнными каплями, разрушали её, но заместо одного хвоста тянулся новый кровавый побег, пульсирующий в такт чужого сердца.        Граф дошёл до ступеней и обернулся, хотя ещё тогда, в первое посещение, его предостерегали так делать.        Зала пропала окончательно. Растворилась во тьме и заполнилась тенями. Чёрными, с монетами золотых искр, пульсирующих под рёбрами, которых не было.        Шарль смотрел в пустые лица без всякого выражения и даже без малейших признаков рта, носа и глаз. В бездну, если бы ей вздумалось намешать в себя искр. Смотрел и наконец-то не боялся. Тихая хищная часть, когда-то давшая силу руке с ножом из рога нарвала, а после выручившая в самом белом поле, не давшая отступить, не позволившая сломаться, эта часть смотрела в тени и не боялась их. Он тоже будет таким. Его тоже ждёт золото, и нужна лишь малость — умереть.        Они ничего друг другу не сказали. Граф просто осознал в какой-то момент — его отпускают. Сегодня и сейчас он не нужен той стороне. Та сторона о чём-то сообщила и отпустила разбираться в своих изречениях.       Наверху, в храме, сидя в свете одного из витражей, его, конечно же, колотит. Эмоций слишком много, а внутренний хищник ушёл досыпать. Он пока не нужен владетелю и балом правят более привычные, а заодно более экспрессивные и чувствительные субличности, переживающие жуткий опыт. Очень хочется опорожнить желудок, и, скорее всего, это вновь будет кровь и чернота, но Шарль сдерживается. Сегодня он всё унесёт с собой. Это как привыкать к ядам — травиться малыми порциями, чувствовать себя неважно, а потом увеличивать дозу, чтобы в какой-то момент яд потерял свою силу.

***

      Ждать мышку пришлось очень долго, почти полтора дня. Шарль одновременно сердился, но и оправдывал супруга. Возможно, сеансы связи стоили ему дорого. Возможно, слишком дорого и их вовсе не должно было быть. Но переубедить Дарсию, если он что-то для себя решил… Как метко ударил в уязвимое место жрец. В чём в чём, а в упорстве супруги и впрямь походили друг на друга. Уступали и смирялись, но только если это не касалось решений важных, принципиальных, стоящих всего жара сердца.       «В тебе что-то поменялось. Но не могу понять что».       — В храмах больше не безопасно. По крайней мере, рядом со статуей Маан. Там грань почти порвалась, тени с того света подходят впритык.       У мыша не округлились глаза, они и без того были круглые, но скупая на эмоции звериная морда всё же как-то странно исказилась.       — Со мной всё в порядке, просто это оказалось непросто и неприятно, но я сделал, что ты просил. Инструктируй, рассказывай, что хотел, давай распоряжения. Я никуда не полезу без твоего дозволения, клятва мне порукой.       Шарль продемонстрировал ладонь с тонким белым шрамом. Тот заживал неохотно и побаливал. То ли граф пропустил через него слишком много крови, то ли это была реакция на ту строну — тело не хотело иметь с ней ничего общего.       «Я в замешательстве».       — Отчего же? Я покорен тебе, Дар. Не во всём и не всегда, но, если меня правильно попросить, я послушный. Ты попросил неправильно — вынудил, но, когда меня вынуждаешь ты, я тоже подчиняюсь. Наше приключение на Севере должно было научить тебя этой истине.       Мыш склонил голову. Маленькие уши, не переставая, потешно двигались, как будто говоря о сложном мыслительном процессе осколка чужого сознания.       «Кто-то тебя задел и растревожил рану. Я не могу сейчас это уладить, но скажи мне, когда я выйду».       — Я и сам справлюсь.       «Нет».       Что ж, это «нет» Шарль тоже знал. Лорд докопается до сути, и жрецу не поздоровится за непрошенную критику. Но это всё и впрямь не сейчас.       — Ответь мне, но только честно. Чего тебе стоит наше общение?       «Очень сильно устаю ментально, натурально мозги скрипят, но и только. Это сложно, но относительно безопасно — я не трачу жизненные силы. Очень долго не могу, мозг не мышца, но в какой-то момент тоже перенапрягается».       — Надеюсь, что так. А теперь ты можешь мне хоть что-то объяснить?       На удивление Шарля, мыш сорвался с треноги и метнулся в комнату с картой терактов.       Граф внимательно смотрел, как мыш перетягивает отметки, задевает крыльями соседние, сбивает уже поставленное и злится.       — Давай попробуем по-другому.       Шарль провёл над картой рукой, создавая дубликаты отметок из отголосков собственной крови. В любое другое время фокус давался с трудом, но с гранью между мирами и впрямь что-то случилось: нематериальные вещи стали даваться легче. Намного легче.       Мыш перемену тоже заметил, склонив голову, — жест явственно обладателя кусочка плоти, а не самого зверька.       — Ты и без меня знаешь — что-то не так. Давай переговорим лично, или если ты так упорно не хочешь выходить ближайшее время из Башни, то попробуем побеседовать так, но только позже. Итак, руководи. Куда передвигать?       С картой пришлось возиться долго, несколько часов, и это притом, что Шарль очень быстро приноровился по тональности мышиного шипения понимать, «право», «лево», «вверх» или «вниз» имеется в виду. Под конец мыш тяжело взгромоздился графу на плечо и почти растёкся там.       — Теперь верно?       Маленькая голова устало кивнула, и, прежде чем возвращаться к треноге, Шарль ещё раз осмотрел карту. Рисунок на ней неуловимо поменялся. Более того — в нём возник некий порядок. Чуть позже нужно будет попробовать соединить полотно линиями, но, конечно, не теперь, с почти отключившимся зверьком на плечах.       — Это карта?       Мыш упал на треногу.       «Рисунок. Ворота водоворота. Я хочу, чтобы ты сам нашёл, что это. Тебе в княжескую библиотеку, в доступные залы, и лучше сам попробуй пройти к стеллажам. История столицы времён Людвига Безумного. Бордовая книга с надорванным корешком. Она там такая одна, с литерой «X» блинтовым тиснением».       Лорд, наверное, и сам бы рассказал, но мышонок выглядел совсем уж плохо, так что Шарль предпочёл вдавить хрупкое тельце в грудину. Что ж, после долгого сытного обеда его ждёт очередное путешествие. Одна радость — в княжеской библиотеке его пускали куда угодно и когда угодно, спасибо собственному книжному салону, а до того годам студенчества, научным работам и переводам. Ну а то, что сфера интересов чуть поменялась, — что ж поделать.

***

      Шарль поступил чуточку хитрее мужниного совета. Он начал с книг по теме. Примерно помнил место, где в своих научных изысканиях остановился Дарсия, и пошёл от него. Ему даже любезно подали формуляр лорда, и, судя по всему, без малейшего негатива в его сторону. Хотя граф бы не удивился, узнай он неожиданно, что сидеть за научную работу — это почётно.       Свежие заказы от лорда в Белую башню также доставляли, но граф заметил забавную тенденцию. Изначально Дарсия начинал свой труд, опираясь только на литературу на общем наречии, а затем в перечне возникли книги на старом. Ещё чуть позже древний слог полностью вытеснил общий, а литература стала… Специфичной. Нет, исторические труды давлели над всеми, но было и много того, что граф даже не сделал попытки попросить — не дадут. Да, он, наверное, всё ещё протеже среднего княжича — Люсьен то вставал в позу, то отдавал всё, что у него просили, но проверять это через собственное заключение не хотелось.       Нужную книжку граф взял сам, походя, и предпочёл вчитаться там же, в библиотеке, никуда не отходя. Да, лорд не дал ориентиров, значит, был уверен, что Шарль и сам найдёт искомое. И тот нашёл. И куда быстрее, чем думал.       Водоворот, вернее, нечто похожее, стилизованное, было чуть ли не на первой странице. Упрощённую форму рисунка Шарль припомнил и на старых мозаиках. Ранее просто не обращал внимание, считал элементом орнамента, но, видно, у значка был смысл.       Что такое ворота водоворота — граф не нашёл в библиотеке. Не представлял, где смотреть, но у него были и личные запасы, и даже более — запасы семьи.       — Что это за символ и где можно почитать, ты знаешь?       Дядя Регар, лично вышедший открыть дверь племяннику в доме своего отца, опешил и не сразу опустил руки, распахнутые для объятия.       — Хм. Очень примерно. В религиозных текстах есть такой мотив, попробуем посмотреть там. Это очень важно?       — Наверное. Я пока не представляю, что это, но не хочу показывать княжеской семье.       Старший родственник неодобрительно поджал губы и покачал головой, но пошёл с племянником в библиотеку, уселся на стремянку и тоже стал листать книги похожей тематики.       — Ссориться с Князьями — дурная затея.       — Любить их — это к моему прадеду.       — Напрасно иронизируешь над родичем.       — Маан избавь, и не думал смеяться над мужчиной, доведшим до икоты полконтинента и всё только во имя супруга, но и разделять взгляды тоже. Был бы у меня супруг хотя бы в княжичах, я бы ещё пересмотрел своё решение, а так — увольте. Ты что-нибудь нашёл?       Старший граф неопределённо пожал плечами.       Вразумительных ответов так и не последовало. Всё, что удалось найти, — ворота водоворота обозначали двери и теснейшим образом соприкасались с изнанкой. Значило ли это, что кто-то осознанно создавал в столице и вокруг такой сложный узор, чтобы утончить завесу? Зачем? Если было очень надо, прям очень — были способы проще и легче. Один вот даже опробовал на себе Дарсия. Ещё более лёгкие — состояния транса, медитации, духовной связи — практиковали Красные Жрецы. Да, эффект был похуже, но был. Их алые коллеги в определённых случаях могли погружать в сон, близкий к смерти, и речь не шла об анабиозе. Так что было бы желание… Но столицу?.. Целый город во тьму?.. Та сторона с живыми сотрудничала урывками и, уж конечно, не подчинялась, все услуги оплачивались кровью, жизненной силой или временем. Натравить изнанку на кого-то конкретного? Тоже сомнительно. Этот меч режет руку держащего.       Вопросов осталось так много, что Шарль решил покрутить мысль, и уж если совсем впадет в отчаяние, то спросить у среднего княжича. Да, не напрямую, может, хитростью, но должен же кто-то в Реере понимать, что вообще происходит вокруг.

***

      — Помнишь, о чем ты просил меня на маленькой-маленькой площади в Ка-Ю?       Шарль, уже не очень одетый, полулежащий сверху на лорде, приподнял брови. Он не то чтобы не хотел поболтать, но чужой настрой казался игривым и настойчивым, а не светски-размеренным.       — В целом — да. Но прошло только… Сколько? Год? У тебя ещё уйма времени.       — А прямо сейчас не хочешь?       Сначала граф не понял, потом нахмурился и наконец округлил глаза. Дарсия, стоически сдерживающий себя от хохота, прикусил нижнюю губу до крови, но даже так наружу прорвался смешок.       — То есть как? Прямо тут?       — На лестничной клетке или на площади я тебе не отдамся, прости.       Граф открыл рот и закрыл его обратно. Оглядел спальню, треклятое окно под напряжением и проклятую железную удавку на чужой шее.       — Нет. Не здесь и не сейчас. Мне тут не нравится ни в каком виде, я могу терпеть это место только в твоём присутствии, и сам бы один на один с собой я тут, наверное, рехнулся бы. А ещё если ты не шутишь, в чём я не уверен, это точно не должно быть спонтанно.       — Ещё скажи, что нашу спальню заранее розами украсишь.       — Фу. Когда мой вкус стал для тебя аналогом пошлости? Я не про цветы и не про какую-то особую подготовку комнаты. Но сейчас ты то ли храбришься, то ли боишься чего-то не успеть — я плохо вижу твои мотивы за маской зубоскальства.       — Я всего-то хихикаю.       Против своих слов, в плечо мужа лорд толкнул сильно и сердито. Шарль покорно упал на матрас рядом с собеседником, раз тому так не понравилось, когда на нём лежат.       — Что будешь делать, если больше не дамся, м?       — Ничего. Любить тебя, быть рядом, делить с тобой постель. Есть вещи, в которых я до скучного стабилен. И, как я уже говорил, я хочу своей ведущей позиции, но это не значит, что я без этого не проживу.       Лорд откинулся на подушки, не спуская, впрочем, глаз с супруга. Синий взгляд казался несколько усталым и вместе с тем дотошным.       — Твоя мудрость иногда меня настораживает.       — Брось, ты выдаёшь вещи и похлеще, просто сейчас у тебя не то настроение. Будешь меня дообнажать?       — А ты не растерял настрой?       — Я почти глина — податливый и мягкий.       — Хм. Только если глина с Срединого континента. Там есть месторождения с голубоватой влажной землёй, мягкой, как масло, так что можно пропускать через неё пальцы. А потом натыкаешься на что-то твёрдое и острое, и вот уже несколько фаланг разрезано до кости.       — Так с месторождением алмазов меня ещё не сравнивали.        Дарсия вздохнул и скользнул пальцами под распахнутую полу чужой рубахи. Шарль с готовностью приподнялся на локтях, подставляя под ласку грудь и живот, прикрыл глаза.       — Тебе вообще мои сравнения не по нутру, — рубашку с широких плеч сдёрнули окончательно и тут же залезли пальцами под ремень. — На барана ты страшно обижаешься, хотя взял его на именной знак вместо родовой осы, на Чёрное солнце шипишь, потому что я святотатствую, теперь тебя не устраивают алмазы.        Перечисление сопровождалось дорожкой поцелуев по прессу вверх до шеи, а после и за ухом, так что граф не очень слушал, плохо сосредотачивался и вообще предпочитал таять в тёплых и умелых руках.       — А ты бы не обиделся?..       — Ну, может, на козла, хотя это и было бы справедливо. На солнце я не похожу ни в одной из его ипостасей, бриллианты — не мои камни. Впрочем, и не твои. Но я ещё займусь этим вопросом.        Шарль был на тонкой грани покусать мужа за то, что он не занимается другим вопросом, но увы.       — Сверху ты всё же побыть не против, м?       — Ты упорно хочешь, чтобы сегодня я трудился, а тебя нежили. Коварен.       — И злопамятен. И мстителен, — лорд выцеловал одному ему понятный рисунок на чужой ладони и порезал клыком подушечку большого пальца. Синие глаза давно стали почти чёрными и весьма порочными. Шарль не сомневался: у него такие же. Если только не эффектнее — с медовыми всплесками в глубине зрачков. — Ужас.       — Кошмар.       Поцелуй получился с кровью, но так было даже лучше, честнее. Ещё Шарль обзавёлся кровоточащими царапинами на боках и наградил похожими Дарсию на спине. Граф не ручался, что в дверь не стучали, но вроде бы их никто друг от друга не отрывал насильно, так что вышло даже неровно упасть на кровать, придавить чужое плечо головой и всё равно слушать, что творится за чёртовой дверью.       — Тебе сейчас завидует арбалетная тетива.       — Не понимаю, почему меня до сих пор не выволокли отсюда.       Лорд хохотнул.       — Забавно, как это у них получится с учётом твоей хватки за мои рёбра. Я думаю, мне живым из этих объятий не выйти.       — Что ж сам-то держишь?       — Боюсь, что сбежишь. Хотя надо отдать тебе должное — за всё это время ты ни разу не сделал этого добровольно.        Шарль сначала хотел съязвить, а потом посмотрел в лицо супруга, спокойное, довольное, сытое и при этом заострившееся, и передумал. От сердца по глотку его заливало любовью напополам с беспокойством. Они поиграются в колкости в другое время.       Граф ласкающе и вместе с тем чутко прошёлся ладонью по рёбрам лорда, считывая токи крови, слушая чужое сердце и дар, ощущающийся прохладной приветливостью. Так виляли ему хвостами на севере волкодавы, чтобы подбежать, толкнуть большим телом, обдавая ещё большим холодом, а после теплом тела, скрытого под густым заснеженным мехом.       — Что с рукой?       Дарсия не открывая глаз лениво пересказал инцидент с ласточкой.       — Маан ради…       — Не ругайся, мне нужно было узнать, на что способны решетки. Потенциально даже убить. Но, как видишь, я цел и здоров.       — Точно не своими праведными трудами.       — Я почти ревную к Марселю.       — В твоих руках снизить частоту его упоминаний — не калечь себя.       Дарсия насмешливо фыркнул и приоткрыл один глаз. Почему-то именно теперь он был того синего оттенка, что и у мышки. Шарль не стал углубляться в эту мысль — цвет глаз у лорда менялся только при обращении к дару. Остальное было субъективно и зависело от освещения или настроения, зрачок в полрадужки, конечно же, делал её визуально темнее, а узкий высветлял. Но это не имело значения, потому что граф всё равно знал, что вот сейчас, в эту конкретную минуту, Главе Синей партии вполне по силам обратиться в стаю летучих мышей и собраться обратно.       — С чего ты вдруг передумал? Извини, не верю, что спонтанно.       — Время быстро пошло. Быстрее должного.       — Мне стоит напрячься?       — А ты, конечно, расслаблен. Нет, но я, как обычно, попрошу тебя быть осторожным, чего ты хронически не делаешь.       — Я теперь под присмотром.       — Знаю я этот присмотр, на полнапёрстка.       — Лучше, чем ничего.       Лорд передёрнул плечами, не соглашаясь, и задышал чуть по-другому, засыпая.       Шарль положил голову супругу на грудь и стал слушать чужое сердце. Было почти хорошо, хотя чужой дар и кипел, не выходя пока из берегов, но сигнализируя о тесноте. Надо сказать Марселю. Бедный хирург, похоже, он не вылезет из башни…       Змея скользнула по шее и упала на грудь.       Шарль с вскриком сел на кровати и в первое мгновение не понял, где находится.       — Всё в порядке?       Дарсия аккуратно тронул мужа за плечо. Лорд толком не проснулся, но уже что-то пытался понять.       — Да… Да. Материальные кошмары мне ещё не снились.       За окном занимался рассвет. Граф подскочил, судорожно засобирался, поцеловал мужа, схватил чужую рубашку вместо своей, отпустил её.       — Оставь… Оставь мне свою, — Дарсия чужой рукав перехватил аккуратно, но крепко. — Ты же и в моей прекрасно уйдёшь.       — А тебя в ней вынести можно?       — Разве что по частям. Какую отпиливать будешь?       Шарль впился в улыбающиеся губы так, словно это был последний поцелуй в жизни.

***

      Бальная зала просторна и светла, и только вдалеке тени: от серо-синих, зелёного-голубых до иссиня-чёрных. Инарэ переходят между колонн, теряют самоцветы и куски материй — тончайшие ткани цепляются за мрамор и истаивают туманом, чтобы через миг соткаться в прежний шлейф, как будто ничего и не бывало.       Шарль оглядывается на соотечественников с удивлением. Его свадебное одеяние так себя не ведёт. Тяжёлая парча скользит за ним по начищенным полам и не думает отрываться. Только вместо привычного шлейфа почему-то плащ, да не какой-то, а из чёрного бархата, расшитый по низу жемчужинами неправильной формы и серебряной нитью. Наряд сковывает, чувствуется доспехом, но и даёт ощущение стабильности. Он в этом эфемерном мире фигура тяжёлая и постоянная.       В волосах шевелятся змеи. Пара-тройка постоянно ниспадает на плечи, и граф раздражённо их стряхивает. Гады шипят и возвращаются обратно в волосы.       Зала резко меняется в преломившемся свете. Теперь это огромное просторное помещение, всё в свете, золоте, блеске. Тяжёлые люстры с сотнями свечей качаются что качели, грозя упасть танцующим и хохочущим гостям на головы.       — Поспеши и не задерживайся.        Шарль вздрагивает, когда его обдаёт снегом и холодом, но нет. Это всего лишь белые перья чужого наряда. Его берут под руку и влекут через толпу куда-то вперёд. Чужое одеяние смутно походит на его собственное, только перьев так много, что высокий худой силуэт почти потерял привычные очертания.       — Куда мы спешим, Да…       Спутник стремительно разворачивается и накрывает губы Шарля холодной рукой в белоснежной перчатке.       — Никаких имён, моё сердце, моё солнце.       Искусная полумаска напоминает какую-то птицу, не то сову, не то альбатроса. Граф не сразу понимает — она постоянно меняется. Серебряный клюв то удлиняется, то скручивается крючком. Алмазы и жемчуг то складываются вокруг синих глаз в птичий лицевой диск, то обращаются в узкие миндалевидные щели, за которыми чужие глаза не глаза, а сапфиры, полускрытые землей. И только нижнюю половину лица собеседника видно без изменений, и ироничные узкие губы, бескровные и светлые, словно вылепленные из снега.       — Потанцуй со мной, пока ещё можно.       Шарль не знает, что ответить, но не сопротивляется, позволяет прижимать себя, окунать в белое и вести в танце, мало похожем на танец и сильно на бег по кругу.       Тени вокруг рассыпаются и расползаются по углам, рвётся ткань и золото мешается с радужными разводами масла на лужах. Графу было бы страшно, но его верная опора не пропадает, продолжает кружить его по залу и не путается в тенях, потому что не имеет тени. Тень есть только у самого Шарля, алая и тревожная.       — Что это такое?       — Середина.       — Мне тут не нравится. Можем мы уйти?       — Пока нет.       Змея падает не просто на плечо — на пол. Кажется, что это аспид, но красно-чёрно-белое тело говорит — нет. Молочная змея. Шарль раздражённо трясёт головой, и гады сыпятся один на другого: гадюки на ужей, кобр, щитомордников и гремучек. Пёстрая хладнокровная братия усеивает пол и клубится.       — Зачем ты их злишь?       — Я не приют для всякой пакости!       — Что ж, они так не считают.       Дарсия перешагивает несколько змей в опасном стремительном движении, но кого-то всё же задевает. Минимум три впиваются в белоснежные одежды и пачкают их кровью. Шарль со всей злости и силы опускает на головы тварей каблук, и хрупкие кости разлетаются по полу вместе с чешуёй. Самого его никто не жалит, даже не трогают, но смотрят гады не мигая, постоянно высовывая свои дрожащие языки.       Слышен лёгкий треск, а после звук, глубокий неотвратимый звук — лопается кольцо в цепи. Падает люстра, разбивает пол. Синяя трещина бежит по земле, бальная зала кренится, осыпается вниз, в звёздное небо, проглядывающее в трещину.       Руки в белых перчатках бережно ставят графа на целые пока ступени, и трещина становится ещё шире, отделяя от Шарля остатки роскошества.       — Нет! Я пойду с тобой!       — Это я не могу пойти с тобой. Тебе придётся попутешествовать одному, но я встречу тебя на пути назад.       — А что же сейчас?!       — Просыпайся.       Шарль сел на кровати, хватая ртом воздух. По спине что-то ползло. Показалось — уж, оказалась струйка пота.       Граф чувствовал себя раздражённо и поспешил в ванную, смывать остатки кошмара и пота. Ночь выдалась беспокойная, а ощущения от чужих рук горели на боках и пояснице. Дурные сны заразны? Нашёл, что подхватить у мужа… Тем более сон Дарсии сбылся почти в точности. Слава Маан, с положительным для него исходом, но какой ценой?       Шарль посмотрел в зеркало, через него в окно и на красную луну. Судорожно обернулся и не без удивления посмотрел на совершенно обычное светило — круглое, чуть желтоватое сбоку, но в целом такое же, как и вчера.              Ты не сходишь с ума.       Ради таких слов Рауля можно было поцеловать и на том свете, но, увы, приходилось довольствоваться письмом с неприятным наименованием «Кошмар».       Мне печально, что у тебя в руках именно эта заметка. Как видишь, у тебя ещё есть мои инструкции, но, если ты к ним не прибег, — не было нужды, а значит, всё пошло как пошло.       Что же тебе посоветовать, мой мальчик?.. Я буду откровенен — дальнейшее тебе не понравится. Мне и самому не нравится этот вариант событий, он один из самых мрачных, что я видел, и я, честно говоря, рад, что не участвую в них.       Давай чуть ускорим сюжет, тем более ты сам к этому пришёл бы. Тебе не нужна княжеская библиотека и не поможет твоя. Но тебе нужно открытое к посещению книжное хранилище очень дальнего твоего и княжеского родича — де`Вра. Удивительно, как тебя судьба вообще свела с бароном… Ладно. Я расстроен, не буду продолжать.       Иди. Я уверен, ты найдёшь сам. В крайнем случае спросишь у прохожих. Что искать — примерно знаешь. И, Шарли… Осторожно. Очень осторожно и аккуратно. У тебя много сил, очень много. Ты, может, один из сильнейших сангиэ своего возраста, а может, и в стране, но ни богом, ни нашим родичем-демоном тебя это не делает. Мы мучительно смертны и хрупки. До смешного хрупки, хотя наше долголетие и регенерация убеждают нас в обратном. Не позволяй природе взять верх над разумом. Инстинкт — славная штука, очень выручает, но, если ты в нужный момент не возьмёшь его на поводок, — ты пропал. Тебя не выручит даже супруг, хотя он честно будет пытаться. Я прошу тебя как бывший наместник смерти — не доставляй этой даме удовольствие раннего свидания. Она тебя подождёт столько, сколько нужно, а дел у тебя, как обычно, ворох.       Сделай милость — оставь безносую с носом.       Шарль улыбнулся и аккуратно сложил письмо. Послание было тревожным, но удивительным образом оно вынуло у графа из сердца застрявший там рыболовный крючок тревоги. Он сорвался. Теперь предстоит игра с новым, более опасным противником. Не то чтобы он рад, но такими темпами это станет даже привычно.       Граф переоделся, не забыл про подаренные браслеты с секретом, прихватил трость. В дверях обернулся и выпустил в дом чёрную крошку-мышку. Пусть подождёт его и свою серую товарку, крепко задремавшую у него в груди.       Удивительным образом в ночной столице не нашлось, у кого спросить, «как пройти в библиотеку», и Глава Алой партии просто припомнил, где примерно может жить барон. Такие исторические, родовые вещи, как открытые для посещения оранжереи, сады, частные музеи и библиотеки, не размещали далеко от жилищ, а значит, ему куда-то недалеко от своих исконных апартаментов в районе Неба Древних. Где же ещё жить выходцу такого рода?       И даже хранилище Шарль нашёл быстро, да засмотрелся на вывеску. Действительно чудную — из дерева, крашеную, лакированную, обитую железом. И со знакомым уже значком водоворота рядом с заглавной и последней буквами.       Что-то ещё приметить или войти внутрь граф не успел. Затылок разорвался болью, и мир померк.