Когда пламя поглотит любовь

***

1919 год. Майор Рики сидел за массивным столом, заваленным бумагами. В его руках отчет — аккуратно сложенный, безупречно написанный, но в своей сухой и отстраненной манере красноречиво скрывающий провал. Четкость формулировок не могла скрыть главного — склад продовольствия сгорел дотла. Рики перечитал строчку, где говорилось о «непредвиденных обстоятельствах, приведших к утрате важного имущества», и на мгновение позволил себе короткую усмешку. Отчет был абсурден в своей попытке оправдать провал. «Потери были неизбежны», — гласил документ, излагая причину утраты продовольственного склада, и Рики едва удержался, чтобы не рассмеяться вслух. Это было ложью. Халатность солдат полковника Кацу сделала пожар неизбежным, а теперь первый штаб пытался оправдать свои ошибки, скрывая за формальными фразами безответственность и некомпетентность. «Они не видят, как глубока эта трещина», — подумал Рики. Он бросил отчет, позволив ему мягко лечь на стол. Его губы тронула тень едва заметной усмешки, которая тут же исчезла, уступив место задумчивому выражению. Его черные волосы были аккуратно зачесаны назад, а черты лица выражали спокойствие. Но спокойствие это было обманчивым. В глазах, темных и глубоких, горела холодная решимость. От размышлений его отвлекли тяжелые шаги в коридоре. Дверь кабинета распахнулась с грохотом, ударившись о стену. Полковник Кацу ворвался в комнату, словно буря. Грубый человек, в котором таилось больше ярости и зависти, чем рассудка. На его лице, обветренном и покрытом мелкими морщинами, сияли глаза, полные злости. Его плечи вздымались от гнева, а руки сжимались в кулаки так, что костяшки побелели. — Ты посмел командовать моими солдатами! — срываясь на хрип, прорычал Кацу. Его голос, низкий и грубый, эхом разнесся по комнате, казалось, даже стены на мгновение дрогнули. Рики медленно встал с места. Он встретил взгляд Кацу с ледяным спокойствием, без единой эмоции. Только чуть поджатые губы и напряженные линии скул выдавали скрытое раздражение. — Они оставили свой пост, — ответил он сухо. — Именно ваши солдаты виноваты в том, что продовольствие сгорело. Эти слова прозвучали, как выстрел. Кацу шагнул вперед, его глаза налились кровью, а лицо исказилось от гнева. — Кто ты такой, чтобы судить моих солдат? Ты! Только вчера получивший свои погоны, уже возомнил себя героем? Кацу вскинулся, как раненый зверь, его рука дернулась вперед и грубо вцепилась в воротник кителя Рики. Ткань затрещала, пуговицы жалобно натянулись. Его лицо приблизилось к лицу майора, так близко, что Рики мог различить слабый запах крепкого алкоголя и табака, смешанный с гневным дыханием. — Ты! Посмел наказать моих солдат? — прорычал полковник, его губы скривились, обнажив желтоватые зубы. — Я исполнил свой долг, — холодно ответил Рики, не отводя взгляда. Его голос был ровным, словно он не замечал того, как полковник сжимал его китель. — А вот ваши солдаты свой долг предали. Они оставили склад без охраны. Кацу задрожал от гнева. Его крупные пальцы впились в ткань еще сильнее, так, что материал затрещал. На его лице выступили капли пота, а глаза, налитые кровью, превратились в два горящих угля. — Ты что, думаешь, что можешь казнить или миловать моих людей? Да кто ты такой?! — прошипел он. Рики не шелохнулся. Его взгляд был холодным, будто Кацу перед ним вообще не существовал. Он резко схватил полковника за запястье и силой оттолкнул его руку. — Я — майор Рики. Нишимура Рики, — четко произнес он, его голос прозвучал, как выстрел в тишине. Кацу замер. На мгновение в его глазах мелькнуло что-то похожее на страх или удивление. Его губы чуть дрогнули, словно он хотел что-то сказать, но замешкался. Фамилия Нишимура, казалось, ударило его сильнее, чем мог бы ударить кулак. Он знал этот род и фамилию, как и то, что за ним стояла власть, которой он, Кацу, никогда не достигнет. Но страх быстро сменился яростью. — Это ничего не меняет, — процедил он, пытаясь вернуть себе прежний тон. — Ты дерзкий, самоуверенный щенок. Имя ничего не значит, если ты забываешь свое место! Дверь вновь распахнулась, и в кабинет ворвался адьютант генерал-губернатора, весь взмыленный и бледный, как полотно. Он поклонился, едва отдышавшись, и коротко сообщил: — Господин полковник, генерал-губернатор требует вашего присутствия. Немедленно. — выпалил он, не замечая напряженной сцены перед собой. Кацу застыл, как охотничий пес, которого дернули за поводок. Его глаза ещё несколько мгновений сверлили Рики, пылая яростью, но затем он, стиснув зубы, резко развернулся и направился к выходу. — Мы еще не закончили, майор, — бросил он через плечо, прежде чем хлопнуть дверью так, что штукатурка посыпалась с потолка. Рики не двинулся с места. На его лице не дрогнул ни один мускул, но едва звук шагов Кацу стих в коридоре, его губы тронула короткая, насмешливая улыбка. Это было началом. Провал первого штаба — их небрежность, беспечность, недисциплинированность — станет его главным оружием. Они сами помогут ему расшатать этот гнилой корабль. Провал штаба был слишком очевиден, чтобы его можно было скрыть. А партизаны, которые продолжали бесчинствовать на окраинах, были прекрасным инструментом, чтобы продемонстрировать Императору, насколько слаб нынешний генерал-губернатор. Гнилое дерево проще всего повалить в момент его цветения. Генерал-губернатор Ясуо слишком долго засиделся на этом место, укрываясь под знаменем Императора. Но его время подходил к концу, и Рики, едва взявшийся за новую должность, намеревался ускорить этот конец. План, созревший в голове, был ясен, как поле битвы на рассвете: партизаны, о которых молчат в отчётах, станут идеальным поводом показать Императору, что генерал не справляется. И когда это произойдет, место генерал-губернатора займёт тот, кто способен править — его дядя, Тэтсуо. Рики поднял отчет с края стола и еще раз мельком взглянул на него, прежде чем с легким презрением отбросить в сторону. Надев фуражку, Рики направился к выходу. Ему нужно было увидеть город, почувствовать его пульс и слабые места. Это была война, но в ней оружием станут не пули, а беспорядок, страх и амбиции.

***

Рики шагал по узким улочкам. Улицы города встретили его привычной для военной зоны смесью приглушенного шума, запаха сырости и пепла. Продовольственный склад, сгоревший ночью, находился неподалеку, и даже спустя несколько часов после тушения, запах гари продолжал держаться в воздухе. Город был серым, будто утонувшим в пепле. Старые дома с облупившейся штукатуркой стояли в ряд. По узким улочкам бродили солдаты и местные жители: первые — с угрюмым видом, вторые — с выражением подавленной покорности. «Они привыкли жить в тени оккупации. Никто не поднимает головы, чтобы не привлечь лишнего внимания. Но в этом городе кипит что-то большее», — подумал Рики, его взгляд задержался на фигурах, мелькавших между домами. Неподалеку группа женщин с корзинами бесшумно перешептывалась, изредка бросая короткие взгляды на него. У одного из домов старик, кряхтя, чинил сломанную повозку, а несколько мальчишек, облезлых и голодных, носились по грязной улице, швыряя друг в друга камни. Вскоре Рики дошел до площади. Здесь жизнь едва теплилась: несколько торговцев прятались под самодельными навесами, пытаясь защитить свои скудные товары от начавшегося мелкого дождя. Рики оглядел их, изучая каждое лицо. Голоса людей звучали тихо, будто они боялись, что громкие слова привлекут лишние уши. Его взгляд зацепился за одного из продавцов — высокого худого мужчину с резко очерченными скулами. Торговец нервно поправлял рваную ткань, прикрывавшую ящик с какими-то жалкими овощами. В его движениях была излишняя торопливость. Но несмотря на видимую слабость, Рики видел, в глазах мужчины пылала скрытая ненависть. С загрубевшими руками и изможденным лицом, его взгляд выдавал острый ум. Когда Рики встретился с ним глазами, тот замер. — Могу ли чем-то помочь, господин? — тихо спросил торговец, но голос его был твердым. Рики не ответил сразу. Он внимательно оглядел мужчину, затем перевел взгляд на его товар. — Сколько у тебя уходит на налоги? — спросил он, нарочито безразлично. Торговец, видимо, не ожидал такого вопроса. Его лицо слегка дернулось, но он быстро взял себя в руки. — Столько, сколько требуют, господин, — ответил он уклончиво. — Не люблю ложь, — холодно произнес Рики. Его голос прозвучал тихо, но угрожающе. — Я вижу, что у тебя здесь гораздо меньше, чем должно быть. Значит, либо ты слишком беден, чтобы жить, либо слишком умён, чтобы платить всё, что требуют. Мужчина замер. На мгновение Рики заметил, как его взгляд дернулся куда-то в сторону, но тот быстро вернулся к прежнему нейтральному выражению. — Я всего лишь пытаюсь прокормить семью, господин, — ответил он, склоняя голову. Рики чуть прищурился. Его взгляд стал холоднее, но внутри он чувствовал азарт. Этот человек был слишком уверен для простого торговца. Уж слишком умело он скрывал свои настоящие мысли. — У тебя есть семья? — спросил Рики, нарочито невинно. — Они слышали о пожаре? Лицо торговца побледнело. Его руки, до этого спокойно лежавшие на прилавке, дрогнули. — Пожар? Мы ничего не знаем о пожаре, господин, — быстро проговорил он. — Мы — скромная, небогатая семья, которая покорно служит новой власти. Рики улыбнулся краем губ, но улыбка была лишена теплоты. Он выпрямился, сделав шаг ближе. — Знаешь, я заметил кое-что любопытное, — начал он. — Те, кто громче всех кричат о своей верности, зачастую первыми предают. Их показная верность нередко скрывает глубокое недоверие и жажду мести. Торговец открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент из-за угла площади раздался шум — тяжелые шаги и короткие приказы. Группа солдат патруля двигалась в сторону рынка. — Как тебя зовут? — неожиданно резким голосом спросил Рики. — Ли Минсок, — выдавил торговец. Рики бросил на него последний взгляд. — Я запомнил тебя, — произнес он с уверенностью и медленно направился к солдатам. Мужчина остался на месте, лицо стало бледным, а пальцы сжались в кулаки. Рики шел, не обращая внимания на приближающихся солдат. Он думал о том, что цепочка событий уже запущена. Партизаны, оставшиеся в тени, покажут свою силу. А генерал Ясуо покажет свою слабость. Рики усмехнулся. Война, которую он готовился развязать, только начиналась.

***

Тяжёлая дверь скрипнула, впуская Рики в пахнущий сыростью и пылью коридор второго штаба. Запах дешевого табака смешивался с терпким ароматом бумаги и чернил. Где-то издалека доносился стук пишущей машинки, а на лестнице наверх громыхали шаги спешащих солдат. Рики мимоходом снял фуражку, стряхнул капли недавнего дождя и направился к лестнице. Он не обращал внимания на младших офицеров, вытягивающихся в струнку при его приближении. Рики собирался подняться в кабинет, чтобы закончить разбор бумаг. Но внезапно, откуда-то сбоку, выбежал Йоши. Молодой офицер, слишком пылкий для своего ранга, почти налетел на Рики. — Господин майор! — Йоши запыхался, его челка прилипла ко лбу. — Простите! Рики резко остановился, прищурив глаза. — Смотри, куда идёшь, Йоши. — коротко бросил он. Его голос был лишен эмоций, но в нем чувствовалась опасная нотка. — Или хочешь, чтобы я назначил тебя ответственным за уборку казарм? Йоши смутился, его лицо порозовело, но он всё же нашел в себе силы пролепетать: — Простите, господин майор. Просто... в вашем кабинете... дипломат. Из Токио. Рики пристально посмотрел на него. Лицо майора оставалось бесстрастным, но во взгляде промелькнула тень раздражения. — Научись не бросаться на людей, если не хочешь в следующий раз получить пинок вместо замечания. А теперь иди, продолжай свои дела. Йоши, краснея, поспешил скрыться в ближайшем коридоре. Рики только покачал головой и продолжил свой путь. Он знал, кто его ждал в кабинете. И чем ближе он подходил к двери, тем сильнее ощущал смешанные чувства — смесь облегчения и странного напряжения. Дверь кабинета отворилась легко, пропустив Рики внутрь. Первое, что бросалось в глаза, была карта Кореи, висевшая на стене. Крупные детали — горные хребты, реки, военные позиции — выступали из пыльной поверхности, словно оспа на старой коже. У окна, спиной к нему, стоял человек в безупречно светлом костюме. В руках он держал небольшой дипломат, а взгляд его был прикован к огромной карте Кореи. Услышав звук открывающейся двери, человек обернулся. Лицо его, ещё секунду назад серьёзное, осветила широкая улыбка. — Рики! Или правильнее будет сказать «господин майор», — его голос звучал слегка насмешливо, но тепло. Рики замер на пороге, внимательно разглядывая друга. Тот выглядел так, словно только что сошел с палубы роскошного лайнера, сверкая безупречным костюмом и свежестью, а не пересекал бесконечные пыльные дороги Кореи. — Джей, — ответил Рики, позволяя себе кривую улыбку. Джей, не дожидаясь приглашения, подошел ближе и крепко пожал руку друга, слегка хлопнув его по плечу. Рики не ответил тем же, но позволил ему эту вольность. — Ты всё тот же. Вечно мрачный, вечно холодный. А форма, только добавила тебе строгости. — А ты всё тот же — балагур, — сухо отозвался Рики, направляясь к столу. — Тебя так не хватает в Токио. Они там совсем одичали без твоего угрюмого лица, — продолжил Джей. — Никакого веселья. Приходится импровизировать на ходу. — Угомонись, — ответил Рики, слегка качая головой. — Или я припомню тебе, как ты умудрился опрокинуть чайный столик моего деда в день его юбилея. Повтори этот трюк, если не хватает веселья. Только на этот раз накажут не меня. Джей рассмеялся, взмахнув рукой, словно прогоняя эту историю. — Ты все еще помнишь это? Я надеялся, что время стерло твой мстительный характер. Рики сел за стол, жестом предложив другу занять кресло напротив. Джей расположился в кресле, вытянув ноги, как человек, который в любом месте ощущает себя как дома. — Как тебе Корея? — спросил Джей, слегка наклонив голову. — Сразу видно, место изысканное: пыль, дождь и взгляды местных, полные ненависти. Должен признать, я не ожидал увидеть тебя здесь. Наследник великого клана, и вдруг среди людей, которые, кажется, готовы разорвать нас на части при первой возможности. Прямо рай для наследника клана Нишимура. — Рай — там, где Империя, — коротко ответил Рики, наполняя стакан водой из графина. Джей рассмеялся. Его смех прозвучал мягко, но в нем слышалась легкая издёвка. — Ты так и не разучился говорить уклончиво, Рики. Но знаешь, меня это не обманывает. Ты не по собственной воле здесь, верно? — Мы с тобой обсуждали уже это, — Рики поднял глаза, холодно встретив взгляд друга. — Я солдат. И выполняю приказы. — Конечно, конечно, — Джей театрально поднял руки. — Никаких вопросов. Лояльный солдат до мозга костей. Если Империя скажет тебе прыгнуть в огонь, ты прыгнешь, ведь так? Ответа не последовало. Рики никак не отреагировал, продолжая смотреть на своего друга с такой холодной отстраненностью, что Джей невольно почувствовал, как его собственная улыбка меркнет. Он не собирался затрагивать слишком болезненные темы. Поэтому открыл свой дипломат и, вытащив из него длинный свёрток из чёрного шёлка, протянул его Рики. — Вот. Я, конечно, не Империя, но кое-что важное всё же могу для тебя сделать. Рики развернул ткань и увидел танто. Его танто. Гравировка на рукояти, отражающая герб его семьи, блестела в тусклом свете лампы. Он провел пальцами по лезвию, словно проверяя, всё ли на месте. — Ты не изменился, Джей. Всё тот же сентиментальный глупец. — Глупец? — Джей рассмеялся. — Ты сам виноват. Кто, кроме тебя, оставляет любимое оружие дома, уезжая на другой «конец света»? Рики чуть кивнул, в глазах мелькнула едва заметная благодарность. — Спасибо. — Не за что, — отмахнулся Джей. — Ты бы сделал то же самое. — Нет, — коротко ответил Рики, на этот раз с лёгкой усмешкой. — Я бы не стал. Джей рассмеялся, запрокинув голову. — Вот за это я тебя и люблю, Рики. Ты всегда честен. Даже если это делает тебя чёртовым занудой. Они вспоминали детство. Джей рассказывал, как однажды украл лук своего отца и пошел охотиться на фазанов, а Рики, вместо того чтобы присоединиться, стоял в стороне и наблюдал, как Джей свалился в реку. Тогда они оба промокли до нитки. Рики тогда долго молчал, пока Джей выкручивал мокрую одежду, а затем произнес единственное слово: «Глупец». — Ты всегда был таким, — сказал Джей, улыбаясь. — Слишком взрослым и правильным для своего возраста. — Правильным, чтобы исправлять твои ошибки, — ответил Рики, и в уголках его глаз промелькнул намек на теплую насмешку. — Знаешь, что я всегда ценил в тебе? — задумчиво проговорил Джей, откинувшись в кресле. — Ты никогда не осуждал меня, даже когда знал, что я совершаю глупости. — Осуждение бессмысленно, если человек все равно не слушает, — ответил Рики, глядя на друга. Его взгляд на мгновение стал отстранённым, словно он увидел что-то далёкое, потерянное во времени. Джей заметил это, но не стал задавать вопросов. Он знал: за этой внешней холодностью скрывается нечто большее, чем Рики никогда не поделится. — Завтра утром я уезжаю, — сказал Джей, сменив тон. — Но сегодня я хочу провести вечер с тобой. Так что сегодня у нас есть одна ночь, чтобы вспомнить лучшие времена. Да еще в компании... скажем, красивых кисэн. Рики усмехнулся. — Йоши! Молодой офицер тут же появился в дверях. — Сходи в дом кисэн, — велел Рики. — Пусть подготовят лучших девушек и отдельную комнату для нас. — Слушаюсь, господин майор! Когда офицер ушёл, Джей обернулся к Рики. — Вот видишь? Ты все еще умеешь радовать людей. — Только тех, кто этого заслуживает, — ответил Рики, взгляд его стал чуть мягче. В этот вечер он действительно решил отбросить все заботы и тревоги, что тяжким грузом висели на его плечах, намереваясь хотя бы на несколько часов ощутить долгожданную свободу.

***

Рабочий день тянулся бесконечно. Пациенты — старики с искривленными пальцами, молодые мужчины с пустыми глазами, истощенные женщины с детьми на руках — они все смотрели на Сону так, будто он был их последней надеждой. Сону лечил, бинтовал, прописывал отвары, но в глубине души понимал: он ничем не может им помочь. Ни этой стране, ни этим людям, ни себе. Сону вышел из больницы завернувшись в серый плащ, который давно пропитал запах крови, лекарств и горя. Ветер стегал его лицо ледяными иглами, пробираясь под одежду. Под ногами мокрая грязь хлюпала с каждым шагом, оставляя тяжелые отпечатки. Он шел к Дому кисэн. Липкая усталость сковывала тело, а мысли о Чонвоне сжимали сердце ледяным тиском. "Куда он делся? Почему даже не пишет?" — эти вопросы не оставляли его. Он вспоминал, как все началось. Их первый настоящий разрыв. Сону всегда думал, что их дружба сильнее всего — переживет войны, голод, потерю родителей. Но теперь ему казалось, что эта связь рвется, как старое шелковое полотно. Сону вспомнил то утро. Чонвон пришел тогда на рассвете. Сону сидел у окна всю ночь, глядя на улицу, а дождь лил, как сейчас. Когда дверь хлопнула, он обернулся. Чонвон стоял в грязных сапогах, одежда промокла насквозь, но лицо его светилось. — Меня взяли, — произнес он, не скрывая гордости. — Куда? — Сону поднялся на ноги, тревога кольнула его где-то в животе. — В инспекцию. Эти слова прозвучали, как удар. Сону молчал, пытаясь переварить их. Он знал и видел, как другие молодые люди стремились стать инспекторами. Видел, как те унижали своих же — корейцев; как ради японской власти они ломали чужие жизни. Сону чувствовал, как холодная ярость поднимается в нем, вытесняя усталость. — Ты это серьезно? — тихо, почти шепотом спросил он. Чонвон нахмурился. — Сону, я не такой, как они. Я не собираюсь предавать свой народ. Я буду работать, чтобы изменить систему изнутри. — Изнутри? — переспросил Сону, голос его сорвался на насмешку. — Ты сам в это веришь? Ссора разгорелась стремительно. Они кричали друг на друга, оба слишком упрямые, чтобы уступить. — Ты думаешь, я не вижу, как ты сжимаешь зубы, когда слышишь японский? Думаешь, мне не больно? — выкрикнул Чонвон, его глаза горели. — Но такова жизнь, Сону. Мы не можем просто сидеть и ждать, пока нас уничтожат! — А что делать? Стать одним из них? — голос Сону дрожал от гнева. Когда дверь захлопнулась, и Чонвон ушел, Сону почувствовал, как мир рухнул. Он сидел на полу, сжимая голову руками, и слезы, которых он избегал столько лет, прорвались наружу. С того момента их отношения стали холодными и напряжёнными, Чонвон исчезал на недели, а в душе Сону осталась лишь бездушная пустота. Сону не сразу понял, что остановился перед воротами Дома кисэн. Он вытер лицо, пытаясь стереть с себя отпечаток всех тех мыслей, что сопровождали его по дороге, и вошел. В доме пахло пряностями, ладаном и слабым ароматом пудры. Просторная комната с низкими столами, покрытыми узорчатыми тканями, казалась одновременно теплой и чужой. Госпожа Соен сидела у стола, разбирая связку лекарственных трав. Ее пальцы ловко перебирали листья, отщипывая ненужные части. Она выглядела спокойной и безмятежной. Темные волосы были аккуратно собраны в узел, а мягкий свет лампы подчеркивал гладкость ее кожи, хотя глаза, как обычно, выдавали усталость. — Сону, ты опоздал, — сказала она, не отрываясь от работы. — Работа, — коротко ответил Сону, опускаясь на подушки возле нее. Соен кивнула, не требуя объяснений. Она всегда знала, как говорить с ним: просто, без лишних слов. Сону вспоминал их первую встречу. Тогда, несколько лет назад, дядя Ян привел их сюда, в этот же дом. Госпожа Соен выглядела иначе — моложе, ярче, как будто жизнь еще не успела лишить ее блеска. Они с Чонвоном, оба молодые, зеленые, краснели от одного ее взгляда. Они сидели, а она говорила. Много. О жизни. О любви. О женщинах. О том, как важно уметь понимать людей, не только по словам, но и по жестам, по глазам. Сону тайком поглядывал на неё — на её утончённые руки, глубокие глаза, плавные линии её плеч. Но вместо того чтобы почувствовать хоть что-то, его охватывало лишь желание скрыться, уйти как можно дальше. Госпожа Соен предложила им выпить, но все, на что они с Чонвоном оказались способны, это неловко переглядываться. Позже, она смеялась над их юношеской скованностью, но не жестоко, а тепло, словно над младшими братьями. Она не стала давить, оставив их одних с бутылкой рисового вина. На прощание она пообещала, что всегда будет рядом, если им понадобится совет. С тех пор она стала для Сону чем-то большим, чем просто хозяйкой Дома кисэн. — Опять думаешь о нем? — спросила Соен. Сону не ответил сразу. Взгляд его был прикован к ее рукам. Они всегда казались ему красивыми — длинные, тонкие пальцы, движения которых были спокойными, уверенными. — Я не понимаю, почему он так поступил , — наконец произнес он, голос звучал глухо. Соен взглянула на него. — Ты не можешь понять всех, Сону. Люди делают выбор, иногда неприятный, иногда болезненный. — Чонвон моя семья, — сказал он тихо, опуская голову. Соен замолчала, наблюдая за ним. В ее взгляде было нечто, что трудно было назвать состраданием — это было скорее понимание, усталое и немного горькое. — Знаешь, что я поняла за эти годы? — сказала она спустя паузу. — Иногда люди, которых мы любим, уходят. И мы должны учиться отпускать. Сону вздохнул, сжимая кулаки. — Я не могу. Они замолчали, и единственным звуком в комнате остался хруст трав под ее пальцами. Она всегда была такой. Даже спустя годы, она смотрела на него, как на уставшего ребенка, который все еще пытается найти свой путь. — Ты должен отпустить его, — сказала она наконец. Сону ничего не ответил. Только взял в руки каягым, стоящий в углу. Ему не хотелось играть, но это было единственным способом унять бурю внутри.

***

Сону сидел напротив госпожи Соен, на полу, держа каягым на коленях. Струны под его пальцами звучали глухо, словно отказывались подчиняться. Усталость после работы, переживания о Чонвоне и эта бесконечная пустота, грызущая его изнутри, не давали сосредоточиться. — Еще раз, — тихо сказала госпожа Соен, ее голос был мягким, но настойчивым. Она поправила шаль, сползшую с плеч, и внимательно посмотрела на него. — Ты слишком давишь, Сону. Здесь нужна легкость. Он попытался снова. Его пальцы пробежались по струнам, но звук вышел резким и сухим. Он тут же оторвал руку, раздраженно поморщившись. — Ты сам усложняешь себе задачу, — сказала Соен, в ее голосе не было упрека, лишь привычная забота. Сону перевел взгляд на ее лицо. Она выглядела спокойной, собранной, но в ее глазах скрывалась тень усталости. Свет лампы падал на ее руки, и он заметил темные пятна, которые пробивались сквозь тонкую кожу запястий. Синяки. Его взгляд скользнул выше, к шее, где под тканью шали виднелись едва заметные темные линии. Он остановился. — Что это? — спросил Сону, указывая на ее запястья. Госпожа Соен замерла, глядя на него так, словно не ожидала вопроса. Ее тонкие пальцы машинально дернулись, чтобы поправить шаль, но ткань сползла, обнажив еще больше синяков на плечах. — Это ничего, — тихо ответила она, опустив глаза. — Госпожа, — Сону поднялся, оставив каягым в стороне. Она быстро поднялась на ноги, будто желая закончить разговор. — На сегодня все, — сказала Соен, стараясь придать своему голосу привычную мягкость, но он заметил, как дрожат ее руки. — Скоро к нам придут очень важные гости. Они будут здесь через час. Сону шагнул ближе, пытаясь подойти к ней, но она сделала резкое движение, и это стоило ей равновесия. — Госпожа! Соен упала на пол, и Сону тут же оказался рядом. Он подхватил ее за плечи, осторожно уложил на спину и проверил пульс. Ее дыхание было прерывистым. — Вам плохо, — сказал он, стараясь скрыть панику в голосе. — Позвольте мне помочь. Она закрыла глаза и слегка кивнула. Сону помог ей подняться и усадил обратно на подушки. — Сегодня будет легко, — выдохнула она, как будто разговаривала сама с собой. — Мне сказали, что гости вежливые. Они просто хотят послушать музыку. Но в ее голосе не было веры в эти слова. Она смотрела куда-то в сторону, ее губы дрогнули в слабой, грустной улыбке. Сону стиснул зубы. Он чувствовал, как закипает злость. Гнев на этот мир, на оккупацию, на все то, что вынуждало таких женщин, как госпожа Соен, ежедневно проходить через унижение. — Я не оставлю вас, — твердо сказал Сону. — Не волнуйся обо мне, — сказала Соен, делая слабую попытку утешить его. — Я просто сыграю на каягыме. Это ничего. Сону молчал, но его взгляд говорил за него. Внимательный, полный боли и отчаяния, он словно просил ее перестать скрывать правду. — Я принесу вам лекарства, — тихо сказал он и вышел из комнаты. В коридоре воздух был более прохладным, но мысли его продолжали кипеть. Сону знал, что не позволит ей выйти к этим гостям. Она была истощена, больна, и все ее добрые намерения не могли этого изменить. Она защищала своих девушек, брала на себя всех самых жестоких гостей, лишь бы спасти остальных. Но в этот раз, Сону не мог позволить ей сделать это. Он направился на кухню, где хранились травы и настои. Его пальцы быстро перебирали лекарства, пока он не нашел то, что искал: успокаивающее и снотворное. Оно поможет ей заснуть, хотя бы на несколько часов. Сону вернулся в комнату и, увидев, как госпожа Соен все еще сидит на полу, протянул ей чашу с отваром. — Выпейте, госпожа, — мягко сказал он. Она подняла взгляд на него, и в этот момент он отчетливо увидел женщину, которая годами держала на своих плечах больше, чем должна была. — Спасибо, Сону, — прошептала она. Она выпила лекарство, и он проводил ее в спальню. Когда дверь за ней закрылась, Сону остался в одиночестве. Он вернулся к инструменту и сел на свое место. «Сегодня я сыграю для них», — сказал он себе. Ему было страшно. Он понимал, что это ничего не изменит. Завтра все начнется сначала. Но хотя бы сегодня он мог дать госпоже немного покоя.

***

Сону никогда не чувствовал себя настолько напряжённо, как в этот вечер. Пространство гостиной, ярко освещённое свечами, дышало роскошью, но под этой оболочкой витало что-то неуловимо опасное. Стол в центре комнаты был тщательно накрыт: фарфоровые блюда с изысканными угощениями - ломти говядины, обжаренной до золотистой корочки, рис с кунжутом, сладкие фрукты, аккуратно нарезанные дольками, пирожные с пастой из красных бобов и много алкоголя. Сону вошел в комнату вместе с двумя музыкантами, держа в руках каягым. Еще до того, как он поднял глаза, он почувствовал холодные взгляды гостей. Их присутствие будто впивалось в кожу. Их было двое. Первый гость — молодой мужчина в светлом костюме — выглядел расслабленно. Его лицо казалось добродушным, но в глазах читалась острая наблюдательность. Он мгновенно привлек к себе внимание кисэн, с которыми с удовольствием завел непринужденный разговор. Второй гость резко контрастировал с ним. Высокий, в идеально выглаженной военной форме, он сидел с выпрямленной спиной. Его глаза, глубокие и холодные, будто впивались в каждого, кто осмеливался посмотреть на него. Черты его лица были резкими, а тонкая линия губ скривлены в презрительной усмешке. Сону осторожно сел, стараясь не смотреть на гостей слишком долго. Взгляд военного, проникающий, как лезвие, все равно успел его зацепить. Кисэн быстро наполнила чашу саке мужчине в светлом костюме, и он, поднимая её, дружелюбно произнёс: — Прекрасный вечер, не так ли? — Его голос был низким и размеренным, но интонация выдавала фальшь. Мужчина в форме молчал, угрюмо разглядывая что-то перед собой. Когда к нему подошла другая кисэн, чтобы наполнить его чашу, он резко вскинул руку. — Не лезь ко мне, — бросил он, даже не глядя на неё. Его голос был резким, словно удар хлыста. Кисэн отшатнулась, пробормотав извинения, и поспешно отошла. Натянутая тишина повисла на несколько мгновений, но мужчина в светлом костюме рассмеялся, словно ничего не произошло. — Рики, не будь таким суровым, — произнёс он с лёгкой улыбкой. — Мы здесь, чтобы расслабиться. Рики не ответил. Он лишь коротко посмотрел на друга. Сону почувствовал, как его сердце сжалось. Его взгляд наполнился затаенной злостью, но он подавил ее, стиснув зубы, и заставил себя сосредоточиться. Каягым казался тяжелым в руках, пальцы слегка дрожали, но он сделал глубокий вдох и начал играть. Первый аккорд был мелодичным, почти воздушным. Музыка наполнила комнату, заполнив собой пространство и разряжая обстановку. Мужчина в светлом костюме с интересом взглянул на музыкантов и заулыбался, кивая в такт. Рики же, наоборот, оставался неподвижным. Его взгляд, поначалу рассеянный, постепенно становился всё более пристальным. Сону чувствовал его взгляд, как тяжёлую руку на плечах. Мелодия становилась всё более эмоциональной — тихие переливы сменялись глубокими, печальными аккордами. Сону, чтобы справиться с волнением, закрыл глаза, полностью отдаваясь музыке. Когда он вновь открыл их, то столкнулся с прямым взглядом Рики. В его глазах мелькнуло что-то неожиданное — странная смесь боли и ненависти. Это был не просто взгляд раздражённого гостя; в нём таилось что-то личное, как будто мелодия коснулась чего-то глубокого внутри него. Сону почувствовал, как рука на мгновение дрогнула, и струна издала резкий, неприятный звук. Тишина снова опустилась на комнату. Мужчина в светлом костюме выглядел озадаченным, но тут же скрыл это за лёгкой улыбкой. Рики же медленно поднялся, его лицо было напряжённым. — Ты зовешь это музыкой? — прорычал он, обращаясь к Сону. Сону быстро поклонился, стараясь скрыть дрожь в голосе: — Прошу простить меня, господин. Струны иногда не слушаются. Позвольте мне начать сначала. Мужчина в светлом костюме поспешил вмешаться: — Рики, давай обойдемся без этого. Вечер должен быть приятным, давай не будем портить ее. Пожалуйста, забудь об этой оплошности. Рики на мгновение застыл, взгляд его был ледяным, но потом он сел обратно. — Убирайся с моих глаз, — бросил он, не глядя на Сону. Сону низко поклонился, стараясь не встретиться взглядом с гостями, и быстро вышел из комнаты. Он знал, что этот инцидент не пройдёт незамеченным. Мужчина в форме, Рики, не походил на того, кто прощает ошибки. Сону молился, чтобы гнев гостя не обрушился на госпожу Соен и её девушек. В комнате за спиной музыка возобновилась, но он уже не слышал её. Перед глазами всё ещё стояли те тёмные, злые глаза, которые прожигали его изнутри. Он выпрямился стараясь успокоить бешеный ритм своего сердца. В голове крутились мысли — поступил ли он правильно, уйдя? Или следовало остаться и попытаться исправить ситуацию? Не зная что делать, Сону решил проверить, госпожу Соен. Возможно, она уже слышала о том, что случилось, и сейчас переживает за последствия. Он подошёл к ее комнате и постучал. — Госпожа, это я, Сону. Ответа не последовало. Сону осторожно открыл дверь. Комната была тёмной, освещённой лишь слабым светом луны, пробивающимся через узкие бумажные окна. Госпожа Соен сидела у стены, поджав ноги и обхватив их руками. Ее голова была склонена, лицо наполовину скрыто волосами. — Госпожа... — мягко позвал он. Она подняла взгляд, и в ее глазах он увидел смесь усталости и тревоги.  — Ты в порядке? — спросила она тихо.  — Это я должен спросить вас об этом, — ответил Сону, делая шаг вперёд. — Вы слышали, что произошло? Она кивнула, тяжело вздохнув. — Похоже, этот молодой майор обладает довольно горячим нравом. Его гнев может обрушиться не только на тебя, но и на весь дом. Ты знаешь, как это бывает, Сону. Сону опустил взгляд, чувствуя вину. — Простите, я думал, что смогу сыграть. Думал, что смогу защитить вас хотя бы таким образом... Госпожа Соен улыбнулась, но улыбка ее была горькой. — Ты пытался, и это важно. Но в такие времена пытаться не всегда достаточно. Она поднялась, ее движения были медленными, натужными. Сону заметил, как она слегка поморщилась, когда встала. — Я поговорю с ним. Может быть, мне удастся смягчить его гнев. — Нет! — резко выдохнул Сону, останавливая её. — Вы не должны. Этот человек опасен. Он... он не видит в нас людей. Соен посмотрела на него, и в ее глазах блеснуло что-то тёплое, почти материнское. — Ты хороший человек, Сону. Но не будь слишком смелым. Смелость не всегда спасает жизнь. Перед тем как она могла продолжить, в коридоре раздались быстрые шаги. В дверь заглянула одна из девушек, ее лицо было бледным. — Госпожа Соен, господин майор требует, чтобы вы пришли. Он... он в плохом настроении. Соен кивнула и, расправив плечи, сделала шаг к двери. — Подождите! — воскликнул Сону. — Если кто и должен поговорить с ним, то я. — Нет, — остановила его Соен, мягко кладя руку ему на плечо. — Это моя обязанность. — Это может быть опасно, — тихо сказал Сону, голос дрожал от сдерживаемого гнева. Соен ничего не ответила. Она просто слегка сжала его плечо, затем направилась к выходу. Её шаги звучали уверенно, но ее силуэт, растворяющийся в темноте коридора, казался хрупким. Сону остался в комнате, чувствуя, как его раздирают противоречия. Он знал, что не сможет просто сидеть и ждать. Через несколько минут он собрался с духом и вышел следом. Ему нужно было видеть, что происходит, быть там, чтобы, если понадобится, вмешаться. Все внутри него кипело. Каждое движение казалось пропитанным решимостью, но где-то в глубине души теплился страх. Он шёл на звук голосов, к свету, пробивающемуся из главной гостиной, надеясь, что его присутствие сможет хоть немного повлиять на исход этой ночи. Сону осторожно приблизился к гостиной. Сквозь чуть приоткрытую дверь он видел госпожу Соен, стоящую перед низким столом. Ее плечи были напряжённы, словно под грузом невидимой ноши. Майор Рики сидел в центре, откинувшись на подушки, одной рукой сжимая чашу с сакэ. Его поза была расслабленной, но лицо выражало недовольство. Рядом с ним его спутник, мужчина в светлом костюме, пытался разрядить обстановку, разговаривая с одной из кисен. — Соен или как тебя там, — голос Рики прозвучал громко и холодно. — Скажи мне, ты намеренно отправила этого мальчишку играть? Или это была ваша общая ошибка? Госпожа Соен склонила голову, держа взгляд на полу. — Прошу прощения за то, что огорчили вас, господин, — ответила она, ее голос был мягким, но в нем слышались оттенки напряжения. Рики щелкнул языком, его челюсти напряглись. — Я ценю музыку. А тот мальчишка? Он оскорбил инструмент. И, возможно, меня. Соен открыла было рот, чтобы что-то ответить, но Рики поднял руку, останавливая ее. — Ты ведь понимаешь, что извинений недостаточно? В этот момент Сону не выдержал. Он распахнул дверь и шагнул в комнату. — Если вы хотите наказать кого-то, накажите меня, — твёрдо произнёс он. В комнате повисла тишина. Все взгляды устремились на Сону. Соен замерла, её глаза широко раскрылись от ужаса. — Сону! — прошептала она, шагнув к нему, но Рики поднялся с места. — А вот и наш герой, — сказал майор, его голос был ядовито-насмешливым. — У тебя хватило смелости вернуться. Интересно. Сону сделал ещё шаг вперёд. Его руки были сжаты в кулаки, чтобы скрыть дрожь, а сердце стучало так громко, что казалось, его могли услышать все. — Я допустил ошибку, господин. Она полностью на моей совести. Прошу, не вините госпожу Соен или других. Рики подошел ближе, останавливаясь прямо перед Сону. Его темные глаза изучали его лицо, будто пытаясь проникнуть в самую душу. — Ты думаешь, что я прощу тебя только потому что ты склонился и сделал это жалкое заявление? — холодно спросил он. — Прощения не прошу, господин, — тихо, но твёрдо ответил Сону. — Только вашей справедливости. Взгляд Рики блеснул каким-то странным огоньком. Он стоял совсем близко, и Сону почувствовал его ледяное дыхание. — Справедливости, говоришь? — повторил Рики. — Удивительно. Никто из вас, корейцев, никогда её не ищет. Вы либо плачете, либо молчите, как эти женщины. Сону почувствовал, как в груди поднимается волна гнева, но он сдержал ее, опустив голову. — Я лишь хотел, чтобы госпожа Соен могла отдохнуть, — сказал он. Эти слова, казалось, немного смягчили Рики. Его глаза чуть сузились, а уголки губ дрогнули в подобии усмешки. — Тебе повезло, что мой друг настоял на мирной ночи, — сказал он, кивая в сторону мужчины в светлом костюме, который наблюдал за сценой со сдержанным любопытством. — Но если ты снова допустишь такую ошибку... Он замолчал, наклонившись ближе. — ...я заставлю тебя пожалеть. Сону… Сону почувствовал, как мурашки пробежали по спине. Он кивнул, сохраняя внешнее спокойствие, хотя внутри всё дрожало. — Благодарю за ваше снисхождение, господин, — произнес он. Рики отступил, вернувшись к своему месту. — Убирайся, пока я не передумал, — бросил он через плечо. Сону развернулся и, сделав поклон, вышел из комнаты. Как только он оказался за дверью, его дыхание участилось, а ноги чуть не подкосились. Но он сдержался. В этот момент он осознал, что оказался свидетелем чего-то гораздо более зловещего, чем обычный каприз избалованного военного. Майор был опасен, его гнев напоминал шторм — дикий и непредсказуемый, готовый смести всё на своём пути. Эта ярость грозила уничтожить не только его, но и весь дом, разом превратив их жизнь в пепел и руины. Сону чувствовал, как воздух вокруг будто сгущается, наполняясь тревожным напряжением. Казалось, что стены дома, некогда такие надёжные, начали дрожать под невидимой угрозой, исходящей от этого человека. В эту секунду ему стало ясно, что сейчас главное — не дать гневу майора найти повод для выхода. Сдерживая дрожь, Сону пытался не выдать охвативший его страх, но в голове отчётливо звучала одна мысль: что-то ужасное уже началось, и пути назад нет.